Текст книги "В огонь"

«Их бы свистнуть, насадить на штыри, добавить к ударной установке и барабанщик заколотил бы дробь с лезгинкой. Только вот кануло в лету “Привычное дело”. Где теперь забулдыга Бабай? Погиб, наверно, война была, а он на их стороне… – Он взглянул на часы и ускорил шаг. – А вот и наша зелёнка, хвойно-болотная. Не опоздать бы в Срубчатый, а то Хорунжий умчится из посёлка. Небось, матерится, меня дожидаючись, но сидит, лишь бы Нагибалова не рассердить. Полковника все боятся. “Love him, yes we love him…” Влюблены до безумия в этот ужас».

Мобильник в нагрудном кармане рубашки задергался и пропищал, пропустив в электронное чрево эсэмэску. Пришлось вытащить трубку, на ходу разложить, ткнуть пальцем иконку «Сообщения». Выскочили: «Входящие. 3 новых». Нажал ещё и прочитал на дисплее sms-весточки:

…

ГДЕ ТЫ?

…

С КЕМ?

…

ОТЗОВИСЬ, ЛАПА!

…

«Милена бесится. И ответить на попрёки западло, а то расшифруют биллинг через подстанции сотовой связи и засекут наше Лонжюмо. Оргкомитет и так на карандаше. Лучше перестраховаться, иначе Хорунжий накапает на меня Нагибалову. Жаль, не могу забанить твой ник, благоверная, зажала со всех сторон. А что Мутнов, кент лощеный, живет лучше? Хорунжий баял, ездил к куратору на день рождения в Килогорск гудеть на флэту́. А жiнка-стоматолог опилась палилкой и давай лупить муженька-аппарат-технолога сковородой, гости-чоловiки обгоготались… В перестройку с провинциалками было проще. Раздолбай Пучков с незабвенного семинара мечтал напечататься на халяву, и засел писать конъюнктурный роман о пута́нах. Не хватало устремисту натуры, и понесла его нелёгкая к “Интуристу” в импортном костюмчике, да с пустым кошельком: “Почём ходишь, девочка?” “Десять ‘красненьких’, мальчик. Я чистая, обслуживание и класс гарантирую!” Ну, а он сразу: премьеру Литинститута – льготная скидка, и чтоб после пролетарского акта контрольный поцелуй в формате “супер”! И обслужили не-мальчика досконально. Но по головке не погладили. Как увидали бывалые бабы трёшки и рубли советские, завизжали во весь голос и позвали качко́в. Те вставили куда надо, тариф “деревянный” скомкали, в хайло ему засунули, отвезли в общагу, и зашвырнули голого на вахту. Такой вот столичный сервис, с фингалом под глазом. Муру́ пучковскую не опубликовали: истёрлась, видать, либеральная этикетка, и остался мастер-пофигист без маргарит и московской прописки. Годы пролетели, отовсюду балду́ повыкидывали и приютила сестра в Тьмутараканске, сжалилась. Там и догнивает проститут с простатитом, порносайты окучивает, заходит на форумы, поучает молодёжь, вывешивает на стартовую страницу стариковские былички про половую жизнь: мол, СПИД не спит! Гонорар какой-то ему сыплется от производителей контрацептивов, тоже мне, культуртрегер постнулевых. А ещё в день знаний грозился смешать меня с землёй… И кому теперь нужна эта туша? Господи, с какими скотами свела когда-то судьба в Москве, хуже не видал!..»

Порыв прохладного ветра донёс запах гнили. Зажав ноздри пальцами, перевалил на ту сторону железнодорожного полотна и очутился среди коммерческих ларьков и киосков, из которых один еще работал.

«Ничего, распогодится. Успеешь изжариться в Запорожье. Может, отдохнешь чуток, забудешь про всё, 05-й… Нагибалов не зря всех числит по номерам. На то мы и серая гвардия, чтобы нас не знали в лицо».

За последним освещенным козырьком расстилалась гнетущая темнота. Густой ельник вплотную подступал к болоту, по краям которого маячили пятна помоек. Сквозь кроны едва мерцали далёкие огоньки, утопавшие во мраке.

«Улица Локомотивная. Задворки страшного мегаполиса».

Увёртываясь от залапанного орешника, заспешил по асфальтовой дорожке. Под ногами хрустела игольная сыпь.

V

Двухэтажный бревенчатый сруб, построенный когда-то немецкими военнопленными, местный военкомат отбил под молодёжный клуб «Юный патриот» лет пять назад. А подвал для собраний военно-спортивного отделения «клуба» выканючили через вопненский муниципалитет.

«Не забесплатно, небось. Хорунжий сунул кому-то в лапу, и теперь видный член движения. А меня всё футболят с Кубани в Лабашиху, с Лубянки в Вопню…»

Вспомнились тягостные прощальные дни в лабашихинском ОРЧе на улице Зарина. Под самое расформирование сверху распорядились уничтожить базу данных на этносообщества. И вместе с матерившимися ребятами он раздёргивал системные блоки компьютеров и бабахал молотком жёсткие диски. Тут и Милена к ним сунулась невпопад: готовила статью о работе инспекции по делам несовершеннолетних, искала Моргунову. Или, может, разводка Облезлова мужчину искала… Приехала бы в Лабашиху на день позже, никогда бы не увиделись и разминулись навсегда. А пока любезничал, заикаясь, с помятой красоткой (системный блок б/у), кто-то сунул в руку трубку, и послышался голос Хорунжего. Пришлось выдвигаться в Вопню, на противоположный край бесконечной Москвы. Удалось застрять там, в аппарате Оргкомитета, и вновь остаться на плаву.

«Ходил когда-то на репетиции в подвал, и теперь точно так же в партийную школу шастаю… Подвальный человек, подвальная жизнь, как там у Достоевского “подпольное сознание”»[8]8
  «Подпольное сознание» – как психологический феномен, предвосхитивший теории Ницше и Фрейда, было впервые сформулировано в повести Ф. М. Достоевского «Записки из подполья» (1864).


[Закрыть], – ворчал он про себя, осторожно продавливая носками кроссовок прогнившие досчатые ступеньки. Напоследок, вытянув подбородок, оглянулся на запах гари – на месте соседней двухэтажки зияла дымистая мгла.

На скрип выглянул низкорослый крепыш в спортивном костюме, с бесформенным, словно сведённым в кулак лицом – Хорунжий, один из двух первых замов Нагибалова. Вместо рукопожатия пихнул в плечо костистой лапищей.

– Чего зыришься, позавчера снесли. Предпоследняя была в посёлке. А стены и брёвна спалили бомжи. Мы их днём повыгоняли, а они ночью оторвались… Ничего, оборудуем здесь полосу препятствий… А нашу фрицевскую хибару попробуй сломай! Да еще с дойчевским фундаментом. Умели строить гансы, не то, что наша пьянь забубённая. Ныряй, чего мнешься… До́й-чен зольда́-тен!!!.. у́нтер офеци-рен!!!..

«Деды в гробах переворачиваются, скот… Здесь в 41-м передовая была, траншеи, заваленные трупами… Выходит, гибли за твою свободу пьянствовать и трахаться!»

Смолчал. Нагнув голову, вошёл и осторожно распрямился. Трухлявый свод, затянутый изнутри рубероидом, оброс паутинными ловушками, в которых подрагивали комочки дохлых мух. У черной ученической доски, укрепленной на железобетонной опоре, выстроились в неровные шеренги лавки, табуреты и ломаные стулья, засиженные до полированной смоли и сдвинутые как попало.

«Лет сорок назад здесь, наверно, репетировали доморощенные “Слэйд-ребята”, а теперь, когда Нагибалов приезжает, запираются и по скайпу нахваливают соратников-скинов в Штатах».

– Посиди, братан, сейчас принесу ксиву, бабло́ и все дела… «Хорунжий… Кто тебе присвоил чин? Казачество местное или донское-кубанское? Не похоже. Туда и без тебя набрело неудачников в проклятые 90-е. Жил-был затёртый жизнью бесквартирный разведённый капитан Советской Армии, а потом глядишь, а он уже “генерал-лейтенант казачьих войск”, носится с аксельбантами по бюрократическим коридорам в поисках финансирования…»

Зевнул, сморённый усталостью, но вдруг под самым сердцем в нагрудном кармане загудел мобильник. Пришлось извлечь трубку, разложить и читать эту дребедень. «Эта покоя не даст… Про “Любовь по телефону” спели Foreigner в 79 году. Про ревность с эсэмэсками, наверно, кто-нибудь тоже спел».

…

КТО ОНА?

…

ОПЯТЬ МОРГУНОВА?

…

ПРИСТАЛА ЭТА БЛЯДЬ ИЗ УБЭПА?

…

У ТЕБЯ ЕСТЬ Я!

…

Он стёр по очереди все sms-послания, очистил крохотный дисплей. «Эх, благоверная, думаешь мне охота париться в биогазе? Когда рядом смердит упитанный функционер…»

– Держи билеты! – Хорунжий плюхнулся на соседнюю лавку – Вот, командировочные, пересчитай. И постарайся уложиться в баланс. Мутнов на “Hond’е” продирается через пробки, будет через полчаса. Что-то пронюхал этот килогорский чмошник. Вот возьмет и всех сдаст в управление по защите конституционного строя!.. Проконтролировать ему неймётся и обязательно через фэйсбук. В долю набивается, сволочь. Ревизор, бля…

«Деньги, билеты, паспорт, вроде, всё в порядке. А этот чего напрягся-то, чего му́тного педалирует?.. Небось, затеяли в большом политсовете очередную интригу против оргкомитета, чтобы выжить оттуда Нагибалова и посадить выходца из органов, а то, видать, совсем “органы не работают”… – Его передернуло от раздражения. – Аппаратные игры, перестук клавиатуры, факсы, принтеры, ксероксы, сканеры, это для них в Москве. Я-то еду на войну настоящую. Им по запорожским хуторам от упаковцев[9]9
  Упаковцы – члены подпольной Украинской повстанческой армии (УПА), активно действовавшей в 1940-х – начале 1950-х гг. Возобновили активность на Украине в 2000-е гг.


[Закрыть] бегать слабо́».

Прочитав в его глазах недовольство, Хорунжий завёл беседу о вечном:

– Мутнова в Килогорске совсем опустили. В администрации через него перешагивают, даже ноги не вытирают… Балладов перестал принимать!.. А дома тёща тиранит, жена гуляет на стороне…

– И-н-н-войсы оф-ф-орм-м-м-мле-ле-ны?.. – вопрос назрел невовремя, и пришлось перебить начальника.

– А меня не колышит!.. – взорвался здоровенный нагляк. – Это ведь я деньги на билет наскрёб, оторвал от бюджета, с бухгалтерией собачился! У оргкомитета, между прочим, фонды не резиновые… Ты ведь не к Мутнову нанимался, а в ЭрЭнЭрЭнПэ! Ты наш соратник, а этот… и гапка его задастая… обойдутся. Тоже, вертит своими шарами, лы́бится, а потом крутит динамо… Слушай дальше и врубайся. Поедешь в купейном до Запорожья в свой любимый полулюкс. Счёт-фактуру и счёт-проформу впендюрят, привезёшь мне. Им тоже откатится… И растормоши своих знакомцев, чтоб с горилкой не переборщили. А то в прошлый раз в бутовской таможне нас развернули и послали, потому что в декларации страну происхождения товара написали не в той строке! Совсем одичали в своей степи, забыли как оформлять накладные… Да под эту партию товара я кредит брал, и теперь повяз в долгах из-за долбанных инвойсов!.. Мутнов, скот, деятель культуры фигов, свалил мне на склад контрафакт и думает, что забесплатно. Делился бы вовремя твой куратор, тогда и дружба навек!.. Короче так. Твоя задача после Харькова и Запорожья прошвырнуться в Воронцовск, выйти на точку. Там будет ждать вот этот связной… Далее сам, по обстановке. Лады?

Пришлось утвердительно кивнуть и взять протянутый листок с адресом.

«Кредит для своей фирмы ты получил от имени оргкомитета, подделав подпись Нагибалова. А за это ты Мутнову раскассировал областной транш “на культуру” для Союза писателей Московии, а потом просадил свой откат в футбольном тотализаторе. И вот теперь нужно идти к Балладову, чтобы тот распорядился, и через килогорскую администрацию выплачивались проценты… из городского бюджета, а Мутнов заупрямился, торгуется, он-де в покер не играет, и тебя послал… Ну, ты и чудак, Хорунжий! Недоволен? Хочешь, поезжай, разбирайся с этой бандой. У них в Килогорске земля мягкая, хватит на всех. А меня Воронцовск встретит…

А этот кто на фотке?.. Я его не знаю, зато знают твои дружки в органах, металлист ты наш сталелитейный. Значит, работать с новым человеком… Прежний, Паша Цеверимов, повесился месяц назад на яблоне рядом со своим бараком. Или его повесили. Но о резиденте никто не знал, кроме меня и Нагибалова. Пока полковник по дурости не обмолвился на большом политсовете о сослуживце, который бедствует, и попросил кого-то пристроить его, ну, если не в Подмосковье, то, хотя бы на Орловщине… Тайна разглашённая стоит чьей-то жизни, слушают на политсовете хорошо, есть кому. Теперь уже и Нагибалов в курсе. На заседаниях этих вонючих всегда молчу, и меня всерьёз не воспринимают. Поэтому еду в тринадцатый раз и не попадусь!»

– …Парень этот – наш человек, активист, он и сообщит адрес человека, который даст информацию.

Мигнул Хорунжему в знак согласия. Тот приосанился.

– И последнее. Там где-то рядом ошивается А-та-лия Ведренко. Лидер движения «За единство России Белоруссии Украины» – ЗЕБРУК сокращенно… Передашь соотечественникам CD-болванки с материалами, а тебя выведут на неё. Вызнай, готова ли она к новым выборам. Узнай у своих, так ли популярна её партия в Восточной Украине, что болтают о ней самой люди, ну, в общем, слухи, сплетни…

«Rumores… “Слухи”. “Золотой” альбом ансамбля Fleetwood Mark. Первое место в США, лучшая группа 77 года… А хит Don’t stop, – не останавливайся, то бишь, вертели по “голосу” так часто, что до сих пор помню наизусть все куплеты и припевы…»

– …Партий этих там не меряно… А ей тут сердобольные на одной кремлёвской башне хотят спринцевать с лимонной речки!.. Бля, нам самим не хватает! Рукопашный бой, стрельбища, чтоб пацанов занять и по улицам не бродили. Это же всё денег требует и ещё каких! Спортзал абонировать – раз! оплата инструкторам – два! амуницию закупать – три! налоги, слышишь, налоги платить – четыре!.. И с фонда оплаты труда – тоже! А у меня не богадельня, инвалидов не берём!.. И так после расшивки неплатежей еле-еле обналичиваем… Бляха-муха, теперь этот Мутнов повадился лекции читать без передыху, теорию свою аппаратную развивает, гением себя считает, работать на него должны!.. А сам ни на что не годен, бол-та-ло-лог. Чуть что: “У меня то, у меня сё, да ещё дитё!..” А по мне с такой житухой детей заводить западло́… Расплодились на нашем харче, хохлы килогорские!.. Ты ведь ещё у нас не был, когда он продвигал проект Южно-Сибирской республики? Денег захапал, а ребят потом всех заложили!.. Подозревают-то его!

«Ты тоже руку приложил, не скромничай, не замай на Мутнова. Тот провал на вас обоих висит: ребят наших повязали еще на подходе к Усть-Каменогорску, а атаман Федя Голомец был зверски избит… Вон оно что: решили и меня сдать?.. Только я не провинциал с Кубани, ты же не знаешь, Хорунжий. Я – с дальнего Подмосковья, дрался когда-то на улицах в С. и тебе, скот, пощады не будет!..»

Он стал медленно подниматься, но Хорунжий, предупредив его решительный всплеск, забросил лапища ему на плечи и осадил назад.

– Успокойся, Ванёк. Садись. Мы помним про то, что сталось с Южно-Сибирской республикой и Федей Голомцом. С Мутновым и его кумом Балладовым мы разберёмся…

Они молча поедали друг друга глазами, и это странно напомнило ему далекие «застойные» годы в Москве, в сквере у Самотечной площади, на «комке» перед обменом пластинок: он и незнакомый коллекционер вцепились с двух сторон в глянцевый пакет с фирменным лейблом и модным винилом внутри, – один не решается купить, а второй – сдать так дешево.

– …Слушай, Ванёк. Ну, мы, конечно, не отрицаем твой опыт оперативной работы в определённой сфере… И нравы хуторские ты знаешь, всё-таки на Кубани вырос в провинции, с местным контингентом контактировал… Но вечно ты с плеером и за своим ро́ком совершенно не просекаешь политическую ситуацию. Тебе, например, известно, что суд присяжных оправдал полковника Кабачкова, и тот собирает движение под лозунгом “Порвём Ваучер! Посадим Рвамоди!”?

Мотнул отрицательно головой. «Это Мутнов тебя просветил, ловит по вечерам радио “Свобода” и потом на телефонах висит…»

– …Десантник, между прочим, популярен в народе, – напирал Хорунжий, – и финансирование на него перетянули, а у ЭрЭнЭрЭнПэ отобрали, сволочи… Нашему танкисту конкурент. Нагибалов с геополитикой мудрёной носится и прочей заумью, а у Кабачкова всё просто: Ваучер – прихватизатор, обворовал всю Россию, и живёт припеваючи!.. Рвамоди понастроил финансовых пирамид, людей скольких обманул, без квартир оставил, а тюрьмы не боится, и над прокуратурой потешается!.. Вот пускай оба расплачиваются за народные беды! Они во всём виноваты, их и мочить!.. Пойми, сейчас нужен шум, бомба для СМИ, чтоб было ясно, что Нагибалов – серьёзный политик, иначе Кабачков с его деньгами перетянет наших активистов на местах… Тут, кстати, инфа наклёвывается с компрой. Пообещали через твиттер из Тавриды. Там почти тыща гиго́в, по проводам через почтовый ящик в Yandex’е не прокачаешь, а выкладывать на «облако» стрёмно… Но это не критично. Большой политсовет уже напрягся, сами просят. Сейчас любой компромат сгодится, чтоб скандал без передыху, не то Кабачков нашего шефа затрёт. И так уже старики-ветераны нажаловались в военкомат из-за его долбанной свастики. Поразвесил тут, пришлось снимать и прятать… А мы… мы вот что: объединим их в единый партийный список. Тазулина первым номером, или Горозина… А нагибалу отфильтруем и в огород к кабачку засадим, чтоб Ваучера с перцем полопали и Рвамоди перетёрли холодным отжимом… Глядишь, и перемахнем процентный барьер. Я ведь не зря три года мастером в цеху прокатном надрывался, жизнь-то знаю, повидал… Хватит, отхлебал своё!

«Ни хрена ты не знаешь и ничего ты не видел, говорящий кусок дерьма!»

– …Вот пролезем на Охотный ряд, пусть даже не депутатом, помощником, и тогда, считай, жизнь удалась. И тебя устроим, будешь нормально получать, заживёшь по-человечески, не на гроши… Как там в твоих рок-штатах: only business… O’Kаy[10]10
  «Ничего личного, только дело», «всё в порядке?» (англ.).


[Закрыть]?.. Уразумел?.. Так что вези вручную через границу! Считай, что это приказ…

Кивнул, чтобы отвязаться, затеребил корешки билетов РЖД, замусолил банкноты.

«Слава богу, хоть билеты правильные взял на нужный поезд. И денег чуть больше, чем в прошлый раз. Не поскупился, остатки дневной выручки. Плеер, плеер, скорее плеер. Лучше Алис Купер, и спускаемся в ад, чтобы разрушить его, Des to Hell…»

Взбудораженный чужой тщательно просчитанной откровенностью, долго остывал, анализировал.

«А с чего это второй человек в партии расщедрился?.. И зачем понадобился Мутнов и мчится, как угорелый, по “дороге смерти” из Килогорска в Вопню?.. А, после, после. Вернуться бы через неделю…»

Но послушать музыку не удалось. Хорунжий грузно поднялся на кривых коротких ногах, привыкших к автомобильному сиденью и никогда не знавших седло, вытащил мобильник, взглянул на циферблат. Потом пихнул в плечо, поманил и приотворил дверцу. Порыв свежего насыщенного гнилостными испарениями болотного воздуха обдал ноздри.

«Твоими копытами, Хорунжий, разноску по осям метить, когда эту хибару определят под реконструкцию и затеют евроремонт… Занервничал, соратничек. И чего дёргается?.. Может, дали команду подставить самого Нагибалова?.. А через него основного, неприкасаемого?.. Значит, московские либерасты затеяли очередную операцию “The death to Siloviki”[11]11
  «Смерть “силовикам”» (англ.).


[Закрыть] по плану, спущенному через американское посольство. Силовики сейчас под прицелом Запада. Измаранные в СМИ, размазанные по позорным абзацам в Рунете, они всем мешают. Хорунжему без помощи куратора не обойтись. Но у меня с шефом связь напрямую, через обходной канал, вам с Мутновым неизвестный… Ну, что, сыграем в аппаратную игрульку, москвичи?!»

Хорунжий повернулся, задев массивным плечом шаткий косяк. Тяжёлые каблуки бездельного соратника запрессовали ноющую лестницу. Провожая в темноту к тропинке, опять врал:

– Слушай, Мутнов сейчас притаранит просроченные бланки. Звонил еще до тебя, распекал, мать его… Недовольство своё высказывал, уши прожужжал про какие-то декларации-сертификаты. Подсуетись там, в Харькове, выясни, в чем закавыка, посодействуй… Мы же пару раз в Бутово проскакивали, оформляли товар как конфискат, годный к реализации. Только последнюю партию сволочи с таможни попридержали. А без сертификатов этих парфюм в магазины не возьмут. Мы же с продаж кэш имеем, обналичиваем, начисляем зарплату для членов оргкомитета, ну, это между нами… Ладно, ладно, ступай, не до тебя уже. Вон пацаны-расклейщики припёрлись…

В настоянной хвоей темноте, уходя, оглянулся, никому невидимый, и заметил знакомый внедорожник с “кенгурятником”, подъезжавший к молодежному клубу, где загнивал в мутной грязи интриг их конспиративный подвал.

«“Продолжай висеть сумасшедший бриллиант…” Да уж, будет прохиндей Мутнов тащиться к чёрту на кулички в вонючую Вопню из-за каких-то деклараций. Небось, везёт схему аппаратных подста́в. Хорунжий – тупой, ему по телефону не растолкуешь, как нужно шефа дожевать и выплюнуть. И, видать, изрядный гешефт посулили обоим за сдачу Нагибалова. То-то Мутнов прибарахлился, одет с иголочки… Измаялись соратнички, хочется во власть с секретаршами. Хорошо, пусть будет всё, как вы хотите. Я, как и положено лоху, попрусь на заклание в запорожскую глубинку. По радио передавали, там нынче чернозём плавится…»

И вытравив из души остатки страха, словно смрадный трос из канализационного люка, постановил: «Послезавтра выйду на точку. Там и разберусь».

VI

Наушники вибрировали, грозя вот-вот слететь с мочек: в голове метались прощальные вопли престарелых рокеров из легендарной архангельской группы «Облачный край», выпустивших на старости лет альбом «Патриот», чтобы уложиться в пиар-тренд и снова пролезть в хэдлайнеры.

 
– Кто доверил этому дебилу
квартиру, тачку, дачу и мобилу?..
Кто позволил этому баклану
зашивать на моем теле рану?..
Как произошло так, что это чмо
без труда закончило МГИМО?!
Кто?.. Кто?!.. Кто???!!!..
 

Закинув за плечо спортивную сумку, он неспешно шагал по подземелью Курского вокзала, снаряженный и экипированный Миленой.

«Привыкла к моим поездкам, хоть и закатила в полночь истерику. Впустила молча, а в прихожей вздрючила за позднюю явку и за то, что разбудил, а ей завтра на работу. И потребовала отчет по всей женской форме, зеленоглазочка, где, мол, и с кем. Вот я эту ненасытную форму и заполнил…»

Он выбрался из подземного перехода на перрон. Смахнув с ушей телефоны, вдохнул подсохшими ноздрями утреннюю росяную свежесть с примесью путейской гари.

«Надо было взять фамилию супружницы, когда расписывались… Был когда-то Олег Владиленович Обухов, он же герой выдуманной им самим “Истории обыкновенной американской рок-группы”[12]12
  См.: Терёхин, Валерий. IN ROCK – сделанный в СССР. – М.: «Знак», 2012. – С. 148–180.


[Закрыть], то бишь Элвин Ауэрс, экс-“Монолит”, у которого, вполне вероятно, последовала сольная карьера… А теперь есть Иван Петрович Сидоров и его жена Милена Облезлова, девичья фамилия, кстати. А так получился бы Иван Петрович Облезлов. Даже прикольно. Впрочем, уже без разницы, какая у меня фамилия… “Нас нет, остались только чёрные дыры!”, – пел четверть века назад некий разнесчастный неудавшийся журналист, выпрыгнувший в окно от сознания собственного бессилия что-либо в жизни изменить… И меня давно уже нет. Есть мое дело, как последний прощальный альбом, которой все никак недозапишу и не сэмплирую. Милена, молодец, провозилась вчера весь вечер у плиты с советской сковородкой, доставшейся от бабушек и дедушек. Котлет наделала. Хватило и на завтрак, и на поезд. Всё стращает микробами на поручнях эскалатора, таксофонными трубками. А мне в жестяном коробе париться сутки. До Курска ещё ничего, а за Воронежом испекусь…»

На платформе зашевелились: видавший виды локомотив тащил с пути на путь дюжину побитых купейных и плацкартных вагонов, истёртых ветрами, измолоченных дождями и ливнями, скрежетавших колесами так, что визжали избалованные столичные рельсы.

«Скорый поезд “Москва – Запорожье”… И снова в бой, подъём – отбой».

Стиснув зубы, вспомнил самую первую поездку, когда застрял в Бо́логах, на полпути от Запорожья к Воронцовску, и не к месту и не вовремя проснулась боль в колене: словно зубчатый бурав, засверлила изнутри коленную чашечку. Ему оставалось пройти по ночному неосвещённому поселку и попасть в нужный адрес. Вокруг расстилалась восхитительная украинская ночь с чистым чёрным небом, негаснущими вечными звездами. Лёгкий ветерок, насыщенный запахами полыни и созревших бахчей, овевал лицо, а он уже не мог идти. И чтобы добраться до нужной хаты, где ждали пакет с агитационными CD-болванками, распрямил ногу, точно приставную деревянную, и, не сгибая, тыкаясь ступнёй в землю, словно палкой, заковылял. Поспел в срок к заветной калитке, дёрнул звонок. Вдруг из-за плетня выскочила с оглушительным лаем здоровенная мохнатая ха́ска и, окатив пеной из раззявленной пасти, прокусила сумку, которую едва успел подставить. Послышалась ругань с крыльца, и заспанный хозяин отогнал косматую псину.

«Про колено я с испугу забыл, а как стали гонять чаи с наливкой, вспомнил, а боль прошла».

Так он познакомился с Пашей Цеверимовым, отставным прапорщиком, служившим когда-то в полке штурмовой авиации, упраздненном за ненадобностью лично президентом Хрющенко.

«Да, Паша был человек сметливый, фишку просекал быстро. В механики группы прицела брали самых лучших, кто от регламентных работ не отлынивал и контрольные спуски-сбросы выполнял аккуратно, без членовредительства при случайных отстрелах… Здорово всё обустроил мастерюга на заброшенном аэродроме: на краю заросшей травой бетонки – ангар, за грудой списанных агрегатов – сервер с пишущими дисководами. Продержались худо-бедно год и месяц, делов наделали: завалили Луганщину и Донбасс CD-агитками. Беспека с ног сбилась, в Конче-Запсе совещание было специальное. Паша молодец, успел разобрать и попрятать железо… Сам я тогда просочился через Мариуполь, сыграл в дурака на пограничном пункте. Потом в Таганроге отлеживался на городском пляжу, пока в оргкомитете скребли по сусекам на обратный билет. Пришлось даже Нагибалову звонить. Ничего, вывернулся и на этот раз. Везучий я!»

Потихоньку обустраивался в купе, искоса приноравливаясь к соседям, с которыми придется существовать бок у бок целые сутки. Пока получал постельное бельё и застилал полку, тревожная мысль отвлекала, уводила в уже прожито́е.

«Паша Цеверимов стал связным оргкомитета в Запорожье поневоле. Из хаты его сожительница выгнала, и он перекочевал в Воронцовск: хотел жить поближе к аэродрому, самолёты любил. Прокантовался как-то, покуда хватало денег на съёмную квартиру, Интернет… и выпивку. Наш 02-й прокололся в Полтаве, его выдворили и Паша последние полтора года пахал за двоих. Оргкомитет навесил на него контакт с Приднепровьем, перечислял на карточку какие-то крохи… А потом собутыльники отжали в барак за долги, грозились и оттуда выселить. Может, сболтнул чего лишнее на переговорном пункте, когда звонил Нагибалову и слёзно просился в Россию. Полковник обивал пороги, доставал инстанции, но попусту. Месяц назад Паша прислал e-mail с серпом и молотом и попрощался, простите, мол, за всё. Может, и впрямь повесился сам…»

О безвременной смерти Паши Цеверимова узнал случайно, прочесывая веб-сайты Запорожья. В местной газетёнке «Воронцовские ведомости» вывесили прелюбопытный некролог. Запомнились загадочные строки: «Он не сломался, а использовал единственное, что у него осталось, – право распорядиться своей жизнью, чтобы сделать вечный укор той системе, которая довела его до смерти, тем, кто ему угрожал». В памяти вновь возникла заброшенная кирпичная одноэтажка у подножья обрыва, подпираемая расползавшимся рынком. Отсюда, с окраины старого города ни в какую не желал выселяться облысевший алкоголик-одиночка – по-прежнему стройный, жилистый, в вечной черной майке, с простецкими наручными часами и отрешённым взглядом прищуренных глаз…

«Надо проанализировать, случайно умер, или жизнь дожала. Может, арендатор вышвыривал, и мужика ломали. Или вздёрнули западенцы из партии “Радiма Свобода”. Либо допекла Беспека, госбезопасность хохляцкая. Виделись мы с ним в последний раз три месяца назад. Я в Витебск спешил, заслали на славянский форум… Паша отвечал вяло, глядел под ноги. А через шесть недель его снимают с петли с яблони у входа в барак… И вот теперь Хорунжий подсовывает мне в Воронцовске своего человечка, листок с адресом всучил. Некий незнакомец отправит меня к дистрибьютору, готовому распространять CD– и DVD-диски с материалами оргкомитета чуть ли не в Галичине. Це Бандера, балакает Львiв… Оце так, Хорунжий, переможец ты наш сталеплавильный! Честный советский прапор Паша Цеверимов сломался, чтобы не тронули подросших детей в молдавских Унгенах, и поквитался с жизнью, меня предупредив. И весной вывел на запасного связника, о котором в Москве никто не знает. К нему и направлюсь, когда покончу с делами. А к кому-то идти ещё – поостерегусь».

Осторожно перемещаясь в заваленной спящими телами металлической камере, взобрался на верхнюю полку и кое-как улёгся. Вздрагивая в такт со стенкой вагона, проминал затылком холодную наволочку и, потихоньку отрываясь, вспоминал прошлое лето, пляжный рок-фест в Гориловке, куда пришлось несколько часов тащиться из Запорожья по жаре на перекладных внутреннего сгорания.

…Только-только отгремела жатва. Дымились подожжённые поля, и сотни пламеневших язычков добривали огненными лезвиями ссохшуюся стерню. Степной таврический суховей вздувал пепел с разрыхлённого чернозёма и распылял его над нескончаемой лентой едва плетущихся роскошных иномарок и битых советских легковушек, в которых торопились к морю местная «элита» и простые смертные. В пыхтящем лицензионном микроавтобусе местной сборки, куда едва влез сквозь узкие дверцы, и где его сразу задвинули к окну, под палящим зноем, в тесноте и давке мечтал об одном, чтобы их поскорее вынесло к взморью. С подсохших лесозащитных полос в раскалённые стёкла сыпалась жарь тушёной листвы; прогорклая вонь оплавленного асфальта и слипшихся покрышек взрезала ноздри. И когда свежий азовский бриз донёс издалека пряно-трухлявый камышовый аромат, вытащил из нагрудного кармашка липовую ксиву корреспондента «Луганской правды» и выбросил в придорожную пыль. И стал таким как все, безымянным и незаметным, и оттого счастливым. С извечным плеером и наушниками затесался в толпу молодняка, валившую по проулкам меж коттеджей и особняков к побережью. Вслед за безбаше́нными хлопцами подобрался к собранному из труб и стержней каркасу с дощатым настилом. Наспех сколоченную сцену украшали два огромных портрета: увитый рушниками мятежный гетман Мазепа, а рядом – революционер-латинос Че Гевара.

В ушах зазвучали вопли исколотого трезубцами гарного мускулистого парубка:

 
Це Запорiжжя, це Украiна!!!..
А не якась iнша краiна!!!..
 

Вокруг, взбивая шлёпанцами песок, дёргались ошалевшие от незалежности растатуированные топлесс грудастые девки, размахивающие купальными принадлежностями. А он гадал, как не оскоромиться в этом содоме, беспрестанно утирал щёки и нос от разлетавшихся слюней, капелек сладковатого пота и вдыхал с отвращением настоянную на горилке-медовухе отрыжку.

– …И-я-я не сдамс’а бэз боя!!!.. – ревел спятивший от жары и ненависти вокалист, тыкая микрофоном куда-то в сторону Москвы, рвал и топтал российский триколор, а непокрытые с утра пляжные шлюхи визжали от восторга и зашвыривали на сцену последние уже не нужные тряпки.

«Текстура по кайфу. Фе́мен-потаскухи лижутся. Группа Mazepa Luminozo[13]13
  Mazepa Luminozo – аллюзия с названием радикальной маоистской группировки Sentero Luminozo («Светлый путь»), действовавшей в Перу и Колумбии в 1960-е гг.


[Закрыть] вступила в последний этап своего падения… Мазепа-рок для лесбиянок…»

Исхитрился тогда снять всё это безобразие на мобильник и передал jpg-файлы Мутнову, а тот без промедления выложил их на сайте движения. Через полчаса Нагибалов выступил от имени общественного политсовета движения. Велиречавое заявление прокрутили через «Подорожное радио», а отрывок втиснули в новостной блок федерального радиоканала «Маяк» в прайм-тайм. Назавтра российский МИД отбомбил Банковую вулiцу[14]14
  Банковая вулiца – в Киеве, здесь находится канцелярия президента Украины.


[Закрыть] нотой протеста, так что с канцелярии президента Хрющенко штукатурка посыпалась.