Текст книги "В огонь"

С мобильником с тех пор ездить зарёкся: кто-то перехватил сообщение, прислал mms с угрозами на мове… Трубку тут же выкинул и возвращался домой через Сумы. Мутнов потом срезал премию наполовину, мол, посеял казённый реквизит…

Всё никак не удавалось заснуть. В дремотной, тряской, загустелой темноте поезд «Москва – Запорожье» проследовал через Воронеж и после тягостной остановки покатил к госгранице.

Шлёпанья колёс о рельсовые стыки постепенно затихали. Пассажиров обветшавшего состава ожидали чужие пограничники и таможенники на пропускном пункте «Казачья Лопань».

«Свои-то зеленопогонники в Белгороде прокачали быстро. Наркокурьер?.. Не похож, ну и хрен с ним, с заикой-недоумком, русская эта оппозиция или малороссийская громада, какая разница, всё равно позавчерашний, проезжай… Наше поколение списали в тираж самым первым ещё двадцать лет назад за то, что дольше всех будем помнить страну, которой уже никогда не будет. Да и остались от нас одни хорунжие и мутновы. – И в ушах застучал недельной давности крик куратора, разодравший noki’евскую трубку. – “Забраковали твои инвойсы на Бутовской таможне, слышишь?!. Ты просто дурак!.. Катись в свой провинциальный Харьков!.. Пусть всё исправят и распечатают заново, чтоб нам вернуть выручку хотя бы за треть товара!..”»

Кое-как смял набухшее в груди волнение.

«Мутнову сейчас главное – отжать бизнес, подставить Хорунжего, развязаться с накладными, и свалить в сторону, пока серьёзные джентльмены не начали топить Нагибалова. А деньги куратору нужны, а то хохлушка кинет кацапа… Нет, с простыми людьми легче: они грубее, но реже предают. Умным быть легче, когда не воспринимают всерьёз. Всю жизнь меня спасает грязная работа, подальше от больших денег!..»

Ночной ветер застелил пути сладковатой дымкой и выплеснул в распахнутое окно испарения дынно-арбузной тины. Ароматная мгла одурманила, и почудилось, что к распалённым металлическим остовам потянулись невидимые щупальца-трезубцы, выпроставшиеся из-под крон лип и платанов. Наконец в глазные роговицы вонзились вспышки семафоров.

«А в самый первый раз оказался в купе один, вот незадача, – вспомнилось вдруг, и он весь сжался, чтобы унять дрожь, вечно одолевавшую, когда пересекал российско-украинскую границу. – Не расхолаживайся. Ты же всё просчитал: улёгся в тренировочных, знаешь, куда дёрнуться спросонья, когда включат свет, сколько мгновений сидеть и клевать носом!..»

Поезд с грохотом застопорил ход, вагон вздрогнул и встрепенулся, будто уткнулся в эскарп. Наконец, дверцу в купе сдёрнули в сторону. Соседи зашевелились, откидывая простыни. Раздался переливчатый голос проводника с гортанными руладами, странными для южно-днiпровской залiзнiцы.

– Прыготофтэ д’окумэнт…

«Надо же, азер, или даг… Кавкавзцев здесь почти нет, наверно, в Москве, на Курском подрядился».

Он отбросил одеяло, осторожно спустился вниз, кое-как просунул ноги в кроссовки и ловко подложил свой паспорт в общую стопку.

«Ксива чистая. И путёвка оформлялась не напрямую, а через туроператора, а те билеты выкупали через “Пешавар”. Настоящих “афганцев” в билетной network-системе почти не осталось, так, сынки, племянники дожимают бизнес… Да не переживай, теперь не имеет значения, побывал ты там или нет: треть советских дембелей уже передохло от такой жизни. Вот и надрываешься за себя, и за того парня…»

На этот раз погранцо́в было двое, по виду – коренные запорожцы: лобастые, курносые, въедливые. Оба по очереди вертели в ладонях истрепанный паспорт с вложенной внутрь иммиграционной карточкой.

– Сидоров… Иван… Петрович… Гарно смухлевали!.. – Лысый колол глазами, будто саблей, сверяя фото на карточке с живым оригиналом, и протянул документ волосатому.

«А это, между прочим, новый образец с дополнительными степенями защиты. Теперь я заорлован. Ксеришь страницу с фото, вытаскиваешь копию паспорта, а лицо заляпано двуглавой печатью. У американцев, небось, проступает долларовый слоган, и прямо в лоб стопроцентному янки. А в Израиле, видать, выскакивает звезда Давида – мордехаю на морду фэйса… Прежнюю ксиву по весне разодрали в клочья, в Витебске в давку попал, прорывался на славянский фестиваль. Документ выправил заново Хорунжий, у него в паспортном столе жена… третья или вторая?.. А ну их всех!.. Так, чего мнёмся, ребята? Каждый раз у вас всё по-новому: новые лица, новые придирки. Ieri. Oggi. Domani. Dopodomani[15]15
  Вчера. Сегодня. Завтра. Послезавтра (итал.).


[Закрыть]. Пассажир-одиночка всегда подозрителен».

– А це чо?!.

– К-кляк-кса по-по-под рос-с-с-с-писью…

Выбритый наголо погране́ц смерил его мёрзлыми глазками.

– Землицы крымской захотелось?.. Сибири не хватает?.. Вон как удумали кiяне – девяносто суток можете гадить здесь без визы, а нам в Россию разрешают только на три дня… Ну, чего в Запорожье наярился?.. Этот с вами?

Полусонные бабки-торговки замотали головами, в соседних купе затаили дыхание.

– В-в-вот п-п-путёв-в-вка… в-в-в… са-са-са-нато-торий…

Волосатый смял толстыми пальцами новенькую санаторно-курортную карту, будто перетирал банкноты.

«Вот это им надо! Снимут щас с поезда и отправят к дознавателю! Так и делают с теми, кто закурил, ежели нечем откупиться. Ну, а с тебя-то что взять, с мухортого, безденежного…»

– В Воронцовск зашастали, в Гориловку, в Гелическ… Турции вам мало, заелись на нашем транзите!.. И чего рыщите, чоботы перетираете на рiдной матi… Усе крiнiцы загадили, москалi!

Чтобы перебороть нараставшую панику, незаметно принял армейскую гимнастическую стойку: руки сцепил за спиной, ноги расставил по ширине плеч.

«А, вот кого ждут… Таможня, заступает смешанный наряд. Русак и женская половина с ведомственного конкурса красоты, системный блок – в нуле!..»

Тёмноокая красавица подплыла сзади. Голубой берет едва покрывал тугой пучок волос на затылке.

– Есть у вас ещё какой-нибудь документ, подтверждающий вашу личность? – Насыщенная модуляциями певучая мова, на русском ещё более очаровательная, взбодрила сердце.

– В-в-води-лительские… п-п-п-права… п-п-п-про-с-с-сроченчен-ные…

«Пожалей убогого. Ты мой последний шанс, Оксана или Стефа!» Отодвинув чужой баул, он рывком выдернул из-под нижней полки спортивную сумку. В ней, среди прочего барахла, аккуратно запакованного Миленой, томился чужой пакет с сорочкой из вопненской химчистки. Туда многоопытные соратники запрятали болванки CD-и DVD-дисков с материалами оргкомитета для многократного копирования. Содрать клеймо имел право только получатель.

«ЭрЭнЭрЭнПэ долбанная!.. Сейчас перетряхнут наизнанку, потащат на станцию, вставят кругляш в дисковод, а там “Воззвание к русскому приазовью” или статья забористая мутновская: “Крымско-азовский узел – в огонь!”… А меня за них засадят в обезьянник, и начнутся следственные мероприятия… Ёпрст, неужто влип?!»

Между тем просроченные права на вождение, бессмысленные в перегруженной пробками переполненной Москве, перетирались сейчас из ладони в ладонь и потихоньку ломали стену неприятия. Шикарная таможенница улещала волосатого, поглядывала на лысого, разоружая обоих поволокой ресниц, и продолжала ночное сорочинское пение:

– Покажите вещи, молодой человек!..

Рукастый верзила, сопровождавший даму, оттёр сомлевших пограничников. Взяв сумку, ткнул для острастки пятернёй в набитое бельем нутро и без церемоний перешел на «ты»:

– Везёшь чего? Оружие, боеприпасы, наркотики?.. Выкладывай сразу, Ив-ван Пе-тро-вич, не бойся, косяк с амфетамином не подброшу.

– З-з-здесь т-то-толь-олько л-л-личные в-в-вещи… Лебезил по-простецки: согбенный и растерянный, услужливо подпихнул сумку поближе к свету ночника.

– П-п-по-по-жа-жалуй-ста-ста… г-госпо-д-дин к-капи-капи-тан… Созерцавший досмотр лысый погране́ц скривился и проштмпелевал иммиграционную карточку. Затем отрезал от нее краешек, а ему вернул бланк вместе с паспортом. Таможенный наряд переместился в соседнее купе, заквохтали-запричитали тётки-саквояжницы.

«Уф, пронесло. Все они ведьмы, украинки эти, по ночам на мётлах летают, надо только в нужную ступу влезть…»

Скованными движениями затянул молнию на сумке, запихнул её обратно под нижнюю полку и забрался к себе наверх. Подтянув к стене сползший матрас, стал старательно проваливаться в бездну сна, где его ждала иная жизнь, без изолгавшихся соратников, похотливой жены, ненужных встреч в чужих городах, жизнь, которую он мог прожить только в мечте.

«Опять думаешь о другой. Брось, какая разница, та или эта. Все они одинаковые – от профессорши до продавщицы: говорят об одном и том же, и ждут одних и тех же слов. И по вечерам на кухне крик: деньги, деньги, деньги!.. Забыл, как Милену поклеил? По вокзалам уже бродил, ночевать собирался… Так что, не мечтай.

Ты не живешь, а функционируешь, и только здесь никому не подвластен. “I’m free!..”[16]16
  «Я свободен!» (англ.).


[Закрыть] Роджер Долтрей из хулиганистых “Who” спел это в Вудстоке за тридцать пять лет до наших закипелых эпигонов. Отдохни… выспись… во сне обретёшь ты право своё…»

VII

Ржавобокий локомотив тянул громоздкие вагоны к изгибавшемуся дугой перрону. Истерзанные заусенцами, рельсы вихлялись, прогибались на деревянных шпалах и натужно поскрипывали под распалёнными колесными стыками. Наконец, поезд замер рядом с платформой, подпиравшей приземистый двухэтажный вокзал.

«Слава Богу, не слетел с полки при экстренном торможении, тормозные колодки у залiзнiцы нынче в дефиците, – подумал он, выскочив на прогретый первыми солнечными лучами асфальт. – Теперь главное не попасться. Запорожье хоть и областной центр, но я примелькался. И в отеле ко мне привыкли, бываю каждый год, и с “нашим человеком”, которого в Москве кроме меня никто не знает, контактировал здесь на виду у всех. Да вот ответит ли на звонок? Весной ей взгрустнулось, и прощалась со мной так, будто встретились на поминках и объелись блинов… Западенцы сейчас по всей Восточной Украине выдавливают природных русаков, рассаживают упёртых самостийников. А технолог в кафе отеля – место доходное. Мутнов и Хорунжий и не догадываются, что это не “он”, а “она”, и муж её сердобольный – на таможне крупный чин – обеспечивал пресловутое “окно” на границе. Свели меня с ним года три назад в белгородском главке, куда откомандировали из Лабашихи с документами: мол, сотрудник столичного ОРЧа, разрабатывает семьи мигрантов, знает все крыши, подскажет, куда занести, с какого распила отстегнётся для состоятельных переселенцев и где лучше поселить в Подмосковье, чтобы не терзали наездами. Я его снабдил телефонами нужных людей, прозаикавшись до хрипа, обрисовал схему… И на тебе, зарегистрировали несколько семей из-под Одессы, не пожелавших вшиветь еще один год на технической воде. А потом мне пару раз в благодарность настучали в базе данных декларацию-сертификат и вывели через цветной принтер на фирменных бланках с трезубцами. Такая вот синергия харда и софта… Ладно, если что, скажу лукавым соратникам, что инвойсы в Харькове завернули, и контрафакт через Харьков накрылся. Мутнов и Хорунжий пожурят, поматерят… и отработают назад, поскольку затеяли бизнес без ведома Нагибалова».

Вспомнился вдруг дембельский поезд, вёзший его в блаженные времена через Киев, который видел один-единственный раз в жизни из окна, и в глазах снова замельтешили харьковские менялы с мордами набекрень, шнырявшие по вагонам, норовившие всучить рваные списанные гривны за доллары.

«Наша смена… Доходное занятие для дипломированных гуманитариев. Всё-таки солиднее, чем бегать взад-вперёд возле прибывающих пассажирских составов, предлагать пиво и минералку, или тарахтеть на мотоцикле у железнодорожного полотна, подбирать с испепелённой насыпи куски антрацита, выпавшие из переполненных фур… Вот говорят, что украинцы – другие. И чоловiки, и жiнки. У нас мужик, а у них – человек. У них повидло, а у нас варенье. Может, и другие, только нынешние не чета прежним, с которыми когда-то делил солдатский хлеб: переняли у московитов привычку болтать о насущном, лишь бы самим ничего не делать. И теперь у нас, в нищей России, все пути уложены на гравий, а здесь раз в квартал драные поезда летят под откос со взбученных рельс…»

На площади перед вокзалом застал восход солнца: яркие блёстки, кокетливо перемигиваясь, сползали по окнам многоэтажек. Ослеплённый, поспешил на теневую сторону. Задержался ненароком возле придорожного рынка, осторожно осмотрелся, разглядывая бахчевой развал.

Курортный сезон заканчивался. Пришедшие спозаранку торговки, бойкие на язык, расхваливали товар: яйки, цыбулю, груши, перчики, улащивая последних отдыхающих запастись в дорогу. Спёкшиеся в зале ожидания транзитники торопились избавиться от гривен.

«В Запорожье раскошелиться сподручнее, чем в Харькове. Поглибление свiтовой рецесii докатилось и сюда, вот и стебаются речистые пенсионерки, – мрачно констатировал он, вышагивая в обход типовой панельной пятиэтажки, где искони укрывался от налоговой инспекции народный пункт обмена валюты. – Реве и стогне Днiпр шiрокий, и где-то совсем недалеко. Там, с благословления американского посла Тейлора, с прошлого года громоздят мост с десятками пандусов и прочими приколами. На наше счастье все отпущенные транши местные чиновники обглодали до костей и хотят ещё. Вот и заглохла стройка, нам на потеху, а то натовские танки прикатили бы на маневры в Донбасс».

Пришлось занять очередь и дожидаться, пока откроется стрёмная “валютка”. Отстояв полчаса, поменял казённые рубли на гривны с портретами Грушевского[17]17
  Грушевский Михаил Сергеевич (1866–1934) – идеолог государственной независимости Украины.


[Закрыть] по курсу, становившемуся невыгодным по мере приближения к морю. А затем побрёл в соседний подъезд, где располагалась почта, и купил таксофонную карточку. Теперь надо было сделать самое трудное: вернуться в прошлое. И он, усилием воли переставляя задеревеневшие ноги, поплёлся к телефону-автомату.

«Понавесили тут, а следующий через переулок… Но прослушивать все сразу невозможно. И у меня десять секунд».

Взял кончиками пальцев захватанную трубку, вставил карточку, набрал местный код, потом нужный номер и приложил засаленную мембрану к уху. Раздались длинные гудки.

– … pronto… questo a notte… interesante…

– … zenza bisogno… mezzana…

– … non dico queto…

– … me la fumo!..

«Подключился на свою голову… – Он поёжился. – Прослушка! Четвёртый отдел ЭсБэУ пасёт клиентов отеля, а выделенных линий не хватает даже для службы безопасности Украины. Прогнули америкосы Беспеку: сплавили лежалые коммутаторы, впендюрили списанные серверы. Вот и запекается поутру пицца из болтовни мостостроителей итальяшек с массажным салоном. В Турции, Египте и Албании все публичные дома забиты украинками, а первый отдел ЭсБэУ кинули на москалей, видать, других дел нет… В родном Подмосковье и то “порядка” больше: в Старинной Купавне на нижегородском шоссе болтаются девочки-“поплавки”, а над ними мамочки, состригающие ежесуточно двадцать пять процентов с выручки, и охранники на точке с твёрдым окладом по полторы тысячи рублей в сутки, и рабочий день с 14 до 21.00 и по вторникам выходной… А здесь, в таврическом люксе, работают на допотопном самосъёме, как у нас в криминальные девяностые». Гудки продолжались.

– … questa femmina puttana?..

– … un bel pezzo di ragazza!.. verys exy!.. Adjamo[18]18
  Слушай… этой ночью… интересует… сваха не понадобится … я этого не говорю… мне плевать!.. это шлюха?… это красивая здоровая девушка (итал.)… очень сексуальная (англ.)… пойдём (итал.).


[Закрыть]!.. Дывiтесь, якi…

«Горячая колониальная линия, оформляем предварительный заказ евробондам на преданную юность и проданную честь. А для своих по вечерам караул у лифта: “Кофе в номер, вечером… Вечером в номер, дурень!..” И чао-какао со СПИДом и последующим хосписом…»

Наконец, трубку сняли, и ему ответил густой, бархатный женский голос:

– Да, слухаю…

«Время, время!..» Впившись глазами в циферблат часов, на котором секундная стрелка неумолимо подступила к роковой десятой ри́ске, он вымученно прозаикался насчёт покупки окорочков с истёкшим сроком годности.

– Нема бiльше… Это ты что ль, Олег?

Пришлось отозваться на имя, которое он уже давно не носил.

– У меня спаренный телефон… Выйду через сорок минут. Раздались короткие гудки.

«Смурная какая-то. Может, с полулюксом не заладилось? И где мне тогда ночевать?..»

С женщиной этой судьба свела в далёком Львове, в той безвозвратно ушедшей жизни, когда лежал в хирургии окружного военного госпиталя в одной палате с искалеченными солдатами из горячего Афганистана, которых пытался поставить на ноги с помощью чудодейственного металлоостеосинтеза легендарный львовский хирург Гзак. Её вот-вот должны были перевести из госпитальной столовой в Стрий, где располагался штаб ВВС ПрикВО. В местный офицерский клуб брали стряпать только своих, чтоб галичанки не потравили начальство. Она тогда сама с ним заговорила, рассказывала про армейский баскетбол, про скитания с мужем по Союзу и прочую спортивную жизнь.

«А я кивал как болванчик, ведь таких как я много, с утра до вечера поток прибывших, убывших, кого-то оформляют в морг… И ребята те, наверно, все уже поумирали от горя и ран. И как она меня запомнила и через столько лет сама окликнула?..»

Гостиница «Новое Запорожье» была недалеко, но к парадному входу приближаться не рискнул и завернул во двор кирпичной хибары, сохранившейся здесь с царских времён.

«Пока распорядится подать сотэ и рис-резотто с шницелем, выйдет в коридор, дождётся лифта, спустится в холл, проплывёт к чёрному ходу, минута-другая и просвистит. Ещё подождёт и покурит, бывало и такое. Смотри под ноги, рейдер хренов, а не то вляпаешься в помёт».

Торопливо обогнул замшелые гаражи, на которых теснились обитые ржавым железом голубятни. Среди увитых плющом кухонных окон пялились ему в спину.

«Не мозоль глаза. Только цель, only the goal, то бишь Target – помнишь эту команду? Запустили их по центральному телевидению в новогоднюю советскую ночь с 77-го на 78-й, первую настоящую рок-группу с Запада. А распались эти “Та́ргеты” быстро. Выпустили альбом “Маленькая королева” и хит из него “Лауреат рок-н-ролла” передавали по “Голосу” и ”БиБиСи”. Прогремели, а потом канули в лету», – взбадривал он себя, стряхивая с ног налипавшую усталость.

«Плеер включить? Не парься… Давай наизусть, тренируй память, 05-й, агент Number Five[19]19
  «Номер Пятый» (англ.). Аллюзия с известным персонажем английской киноэпопеи о суперагенте «007» британской секретной службы Джеймсе Бонде.


[Закрыть]. Помнишь лекцию Миртёхина в проклятом Литинституте?.. “Мир – это шайка мародёров, / куда не кинь, то лжец иль тать! / Мне одному дан такой норов / всю эту сволочь усмирять!..” Это мрачно-обличительный мотив русских поэтов… А есть ещё слёзно-гражданский: “Печальна брат судьба твоя… / Ля-ля – ля-ля, ва-ва́-ва-ва́. / Я корки хлеба не подам, / но плакать, плакать буду рад!..” Был такой поэт-пародист Минаев в девятнадцатом веке, не чета нынешнему ценителю тёлок-пробирок… “Хожа́лый вздумает напиться…” Погоди, ты трезв как стёклышко. Просто адское пекло с утра. Полтора месяца без дождя».

Выбрел из последних сил к хозяйственному проулку, и укрылся в спасительной тени, отбрасываемой торцом двенадцатиэтажного здания. Напылённый металлургической копотью железобетон раскалялся, но рядом с цоколем было по-прежнему прохладно.

«А вот и мусорка. Плечистые хлопцы разгружают фургон с продуктами. Тесно-то как. Ну, по-другому побалакать не удастся».

Беспечно и отвязанно проскользнув мимо рукастых братков, юркнул в пространство между глухой стеной и съёмным кузовом с пищевыми отходами и наконец вышел к лестнице, рискуя схлопотать чем-нибудь в темечко из любого окна сверху.

«Вот теперь можно и MP3-плеер, – напялил наушники, громкость убавил. – Как тяжело с ней встречаться… Проклятье, когда закончится эта пытка?.. Ладно, потерпи чуток».

Она была единственным человеком из его позавчерашней жизни, в которой он уже заикался, но ходил, не припадая на правую ногу от мучительной рези в колене, и лоб и переносицу ещё не опалило пламя сожжённого Дома Советов, – единственной, кому он позволил остаться в этом новом, заново выстроенном существовании, в котором прозябал под вымышленным именем. После стольких лет напрочь забыл про столовую в хирургическом отделении окружного госпиталя ПрикВО. Но ей вот запомнился. Почему? Может, после той памятной стычки с афганцами-«самоварами», когда он, прикрываясь от мисок и кружок с едой и компотом, летевших в него со всех сторон, отступал к двери, и все равно пропустил осколочную «утку», рассёкшую щеку и задевшую висок. Она тогда прибежала из столовой, утянула в коридор, затащила в медсестринскую и прижгла первым, что попалось под руку – перекисью водорода. А он ещё долго не мог унять нервную дрожь и отчаянно зажимал рот, чтобы не выдать вслух порцию бессвязного тикового заикания… Через двадцать лет, после удачной командировки в Белгород, его, только-только прикомандированного к оргкомитету ЭрЭнЭрЭнПэ, послали в Левобережную Украину, поручив восстановить прежние знакомства, которых у него не в заводе не было; в Запорожье приехал тогда ночью, выбрел по незнакомым улицам к нужному отелю и, войдя в холл, осведомился у сонной дежурной о забронированном номере. Едва заполнил форму и получил от службы ресепшен[20]20
  От англ. reception (размещение).


[Закрыть] ключи, как кто-то обошёл сбоку, заслонил тучным телом и мягко окликнул по имени, которое не хотел вспоминать.

– Олежек, ты?..

И он, гордо ненавидевший ту жизнь, из которой вырвался навсегда, вдруг сломался и покорно кивнул, нехотя узнав в неумолимо расползавшейся провинциальной даме миловидную когда-то старшую сестру-хозяйку из далёкого Львова…

«Хорошо, хоть не по фамилии, – думал он, опомнившись. – А что, если Олег – моя прежняя кличка?..»

Из рок-забытья его, наконец, вызволил голос, глухой и напряжённый.

– Ванечка!.. Подойди поближе, тороплюсь я.

Тяжёлой слоновой поступью, прощупывая ступеньки бетонной лесенки распухшими варикозными ступнями, его старая знакомая спустилась с бокового входа и оказалась совсем рядом, в белом халате, странно бледная для такой жары.

– Зд-зд-рав-вствуй-т-те…

– Не трудись. Я знаю, что тебе трудно говорить… Ванечка, а ведь было у тебя какое-то другое имя… Ну, ладно, не хмурься, – закокетничала она, забыв про возраст и седину.

Грузчики, натаскавшиеся коробок с мороженой рыбой, курили у распахнутых дверц рефрижератора, исподволь протирая их обоих скользкими усталыми взглядами.

– Н-нам н-н-нужны н-новые ин-ин-инвойсы за-заме-место т-т-т-ех, – эту заранее заготовленную фразу он постарался произнести внятно и, протянул ей папку с файликами, в которые были аккуратно уложены исправленные декларации-сертификаты, перечеркнутые товарно-транспортные накладные, и счета-фактуры, – з-з-здесь об-об-об-раз-раз-цы…

Но главный технолог отеля ненавязчиво перебила, поглотив маслинами глаз:

– Муж у меня умирает, Ванечка… А ему в горсовете саблю казацкую подарили… Команда наша выиграла в Киеве кубок Украины… Он всё в спортзале баскетболистов тренировал, а мне из управлении звонили, ругались, что людей срывает со службы… И только вчера сказал, что у него… – И не договорив, женщина смахнула платочком увесистую слезу, навернувшуюся вместе с капелькой туши на щёку. – …Таможню харьковскую перетрясли… посадили тупомордых западенцев… Не знаю даже, кому передавать твой пакет… И с кем… Раньше муж этим занимался…

Она подержала в руках папку… и вернула ему назад:

– Ты поезжай лучше в Воронцовск… Прямо сегодня… Иди на вокзал, есть еще билеты в прицепной плацкарт… Через час отправляется…

«Вон оно что… Накрылся мой полулюкс».

– Извини, Олежек… Ванечка… не могу даже принять, чтоб помылся – негде. В номера́ нельзя… Дома муж лежит, там всё лекарствами заставлено. Серебро ему, бедняжке, вводят в вену, всё мучается, кричит, запах ещё этот… Что заснули, хлопчики! Швыдче, швыдче выгружайте, а то машина простаивает, а мне потом платить!.. Я сейчас с расходничками к директору поднимусь, а когда спущусь, чтоб всё закончили!..

Технолог-метрдотель смолкла и тревожно покосилась. Кивнув на прощанье, он молча повернулся и заспешил прочь.

«Опять кипятиться в вагоне. К вечеру сварюсь, изжарюсь на таврической сковороде… Ладно, бывало и хуже. Застать бы связника, а то под вечер старик лыка не вяжет…»

Дотрусив до железнодорожных касс, занял очередь и слегка отдышался.

«Успею и на этот раз. Хорошо, что позвонил ей сразу, и осталось время в запасе. Всё, похоронил себя прежнего в последний раз, больше мы с ней не увидимся. Правильно остерегалась, вон как грузилы зыркали. Перешерстят отель и посадят на твоё место смазливую гапку. Спасибо, и на том, что не сдала. А черт с ними, инвойсами, я же этот канал организовывал и на мне всё держалось. Не нравится что-то Мутнову, пускай сам рулит на Hond’е в Казачью Лопань…»

Расплатившись гривнами, зажал в ладони билет Залiзнiцы на поезд «Днiпропетровск – Воронцiвск» и, проскочив удушливую вокзальную духоту, заспешил на перрон. Часы пробили полдень, и в звоне курантов утонул голос дежурной, сообщившей предупреждение метеослужбы о резком ухудшении погоды и волнении на море.

Вспомнились вдруг из далёких семидесятых «Окна», гремевшие в дальнем Подмосковье и разогнанные в 72-м. Бобину старую с записью на магнитной плёнке типа А-2 прослушал в ДК «Текстильщик» один-единственный раз тридцать лет назад. «“Я думаю о чем-то, и оттого не сплю… Девчонка, девчо-онка, тебя я не люблю…” К вечеру буду у моря!.. Правильно сделал, что не взял с собой мобильник, а то сидел бы сейчас в другом вагоне, и везли бы меня в Беспеку, прямиком в Кiев через Днiпр-Славутiч…»

VIII

В дымчатой зыбке тепловоз тянул по ссохшимся рельсам тряский переполненный состав. Хлынувшая с неба солнечная лавина растирала жаркие занавески, которые, казалось, вот-вот затлеют. За окном расстилалась нескончаемая равнина, овеянная ветрами с уже недалекого Азовского моря. Сквозь замызганное стекло проплывали заколоченные хаты, развалившиеся мазанки, заброшенные коровники, поросшие ковылем кладбища с торчащими из сухостоя надолбами обелисков. Подсолнечник и зерновые были уже собраны и опустевшие поля располосовали линейки проржавелой ботвы. Битва за урожай оставила после себя усеянное лунками марсианское пространство.

«Martian landscape[21]21
  «Марсианская пустыня» (англ.).


[Закрыть]… Как-то неудачно у них там всё вышло, в UFO. Были два брата, талантливых гитариста, один в UFO, другой в Scorpions. Шенкеры, кажись. И до 79-го, пока “Скорпионы” не пропихнули в хит-парады винил Love driver, гремело “ЮФО”. Альбом их 76-го года великолепный, No heavy petting, переписывали друг у друга, взахлёб слушали потрясные хард-рок-баллады. А потом что-то случилось, то ли “тарелки неопознанные” поразбивались, то ли вокалист спился. Ясно, что Микаэль Шенкер играет лучше придурковатого братца, Руди, или как его там, забыл… Это Фил Муг заломался у микрофонной стойки. Завалились тогда в бывший Союз, сразу после развала, наярились в Питер и прямиком на гала-шоу. Вокалист-НЛО-навт взял ноту “ля”, спрыгнул в зал к девочкам-марсианкам и сломал ногу… А продюсер у них в 76-м был опытнейший, Лео Лайонс, басист из развалившихся уже как два года Ten Years After… И у Nazareth их лучший альбом Loud’n proud продюссировал Рожер Гловер, только-только покинувший с Гиланом DeepPurple…

Хватит про это!.. Самому не надоело? Опять окунаешься в свой мир, никому кроме тебя не нужный. Контрактника из тебя не получилось, рэкетиром не взяли, из гитаристов сам ушёл, за правду драться устал… Так научись молчать, и перестань врать хотя бы самому себе!.. Милена не зря попрекает: “Ты совсем не умеешь общаться!..” А ты ей всё чинишь да ремонтируешь, кран-буксы меняешь и ковры перевешиваешь. Ванную для неё переложил заново. Старьё стесал скарпелью, покрыл акриловой грунтовкой, наложил штапелем клей “КаЭс” и налепил итальянской плитки, а трещины адгезийкой замазал. И смеситель фирменный подобрал и установил. Теперь вон как купается… Но всё делаешь молча, молча, и потому не люб… А зачем говорить, если ничего уже не изменить?.. Не до музыки сейчас, надо дело сделать, расплеваться с соратничками и сдать их Нагибалову. А молодняк здесь, на Украине, и так дохнет, без наркотиков и танков НАТО».

С тоской пережевывал страшную нелепую историю, услышанную в прошлом году по местной FM-волне. Балбес восемнадцати лет взял без спроса у отца старенький «Москвич», прихватил с дискотеки ещё молодняка, да так, что в салоне легковушки набилось вместе с ним десять хлопцев и дивчин и рванул по утреннему шоссе в Гуляй-Моль на дискотеку. А на развороте под спуск битком набитое престарелое авто сходу протаранило задний мост груженной запчастями фуры, водитель которой притормозил на обочине и закемарил.

«Как же достал их залихватский обычай за баранкой: по вечерам на хуторе близ Диканьки настоящий мужчина не зажигает фары… “Семеро погибли сразу, четверо живы!..” Захлёбывались, небось, от радости, эфэм-волновщики, что первыми выдали в эфир такую крутую и нфу. Обрыдло это всеобщее горе… Сюда бы холёного Мутнова в пиджаке от Versace и его зубодробительную хохлушку».

Вспомнилась супруга аппарат-гения, у которой лечил зубы на деньги оргкомитета. Как она, притираясь грудью, елозила на нём, меланхолично выскребая буром зубной нерв в недозамороженном дупле, а он, зажмурившись от невыносимой боли, сочинял про себя эротический фильм «Стоматологи» о женщинах-садистках.

«И ещё ватный тампон забыла за щекой, пришлось уже на улице выплюнуть…»

Растянувшись на жёсткой нижней полке, он вспоминал былое, чтобы заглушить саднившей сердце страх, час от часу нараставший.

«Старшая сестра-хозяйка… а, проклятье, все числю технолога по прежней должности… как-то обмолвилась, что первого мая, аккурат в день международной солидарности трудящихся кормила в последний раз генерала Крапилина, командующего ВВС ПрикВО, перед тем, как тот сел в тот проклятый злосчастный ИЛ-76. Откуда было знать новоиспечённому генералу, что в диспетчерской рубке на пульте авиадвижения два чудака в изрядном подпитии режут колбасу на закуску. Праздник у них плавно перетёк в обед, и прозевали “тушку”, то, бишь, ТУ-134, спешивший на посадку. А когда в воздухе на подходе к вэпэпэ[22]22
  Вэпэпэ (ВПП) – взлётно-посадочная полоса.


[Закрыть] взорвались в яркой вспышке гигант и карлик, опомнились, успели вызвать военврача из 3-го управления, и тот вколол каждому диспетчеру в вену изрядную дозу чего-то такого… Через час медэкспертиза – и ничего, трезвые, как стёклышко. Так и гадают до сих пор, те, кто помнят – убийство это было или случайность. А нас тогда подняли по тревоге 2 мая в выходной день, зачитали приказ о проведении расследования и строго-настрого запретили распространяться о происшествии и не писать в письмах…»

Чувствуя, что клонит в сон, нащупал в сумке MP3-плеер, уткнул проводки с раковинками мембран в уши и блаженно погрузился в странный альбом группы Sweet – Identity crisis[23]23
  23 «Кризис личности» (англ).


[Закрыть]. «Уже все перемёрли – и вокалист Брайан Конноли и ударник Ник Тэккер. В 82-м был их последний год. Конноли уже давно ушел и тогда Энди Скотт сделал еще одну попытку вернуть прежний успех. Лидер-гитарист сместил акценты, переключился на ритм-энд-блюз, вроде того, как играли Doors в “Los Angeles woman”. Всё равно развалились Sweet в том же 82-м, а альбом получился великолепный – грустный, ироничный в чем-то над самими музыкантами, над шоу-бизнесом, без хитов, но с изюминкой: играли своё и чужое. Последние альбомы великих рок-групп на грани распада подчас бывают не менее интересными, чем первые…»