Текст книги "Преодоление"

– Не-е, Кузьма, так не пойдёт! Не пойдёт! – тоже резко отказал ему Лыткин. – Не ты наживал мои деньги!.. О «всей земле» говоришь? Пускай о том бояре думают!

Кузьма не выдержал.

– А ну, иди-ка сюда! – крикнул он Михалке Бестужеву.

Их, смоленских, охранять Минина приставил Пожарский. И теперь они таскались по очереди за ним, и как раз Михалка оказался сейчас при нём, при Минине, в Приказной избе.

– Что тебе?! – подошёл к нему Михалка.

– Позови сюда стрельцов! – приказал ему Кузьма.

Михалка помедлил, не зная, выполнять ли то, что приказал Минин, или нет. У него непроизвольно появилось раздражение на него, что тот командует над ним, как воевода. В Нижнем он уже хорошо узнал его. И, видя, что Кузьма смотрит на него угрюмым взглядом, как на послушного, он повернулся и молча вышел из избы.

Обратно он вернулся с Тухачевским, со своими, смоленскими. Они окружили Приказную. Яков и Михалка вошли в избу.

– Отведите их на воеводский двор, к Пожарскому! – велел Минин им и показал на несговорчивых купцов.

Яков подошёл к торговым мужикам с явным удовольствием выполнить сказанное Кузьмой, чувствуя свою власть над ними. Он не любил их, толстосумов, вороватых. Всех торговых он считал ворами.

– А ну, давай пошли! – приказал он.

Торговые подчинились, видя, что сила на стороне Минина. И Яков повёл их под конвоем к воеводскому двору. Вместе с ними пошёл и Кузьма. Там, у воеводской, Яков остался со своими у крыльца, а Кузьма провёл купцов к Пожарскому. И там, в воеводской, начались какие-то переговоры. Говорили там спокойно. Но иногда до них, до боярских детей и стрельцов, собравшихся поглазеть на расправу с купцами, долетали крики. Но разобрать, что там кричали, было невозможно.

Через некоторое время из избы выскочил Лыткин. И в тот же момент оттуда выглянул Кузьма и крикнул Якову:

– Пропусти его!

Смоленские отступили в сторону, пропуская купца.

А тот, с красной рожей, толстый, что-то зло проворчал сквозь зубы и, даже не взглянув ни на кого, чуть ли не побежал в сторону своего двора. И тут же из избы вышел Никитников. Вместе с ним вышли торговые мужики помельче рангом. Их тоже было велено пропустить.

В избе, как понял Яков, остался только Кузьма с подьячими и Пожарский. Что это значило, Яков понял сразу же. Да, Кузьма снова силой вынудил торговых раскошелиться на дело «всей земли».

Через некоторое время Лыткин вернулся назад к приказной. Вместе с ним пришли его холопы. Они принесли мешки, похоже, с серебром. Когда они проходили мимо, то в темноте один из них оступился, и в мешке глухо звякнули серебряные монеты.

И Яков по объёмистости мешков понял, что там была не одна сотня рублей… Да-а, этот торговый мужик был не из мелких, ворочал немалыми оборотами… И Яков почему-то обозлился неизвестно на кого. Он за службу получает такую мелочь по сравнению вот с этими торговыми, готовыми за наживу продать своих близких… А что уж им какая-то там «вся земля»…

После этого случая смоленские наотрез отказались охранять Сухорукого.

На третий день Кузьма выпустил из тюрьмы Никитникова и с ним ещё пятерых ярославских купцов-воротил. Стрельцы привели их к нему в Земскую избу, в которой расположился Кузьма со своими приказными, выполнявшими у него разные поручения.

– Ну что, мужики? – спросил он их.

Воротилы, помятые, выглядели неважно.

– Нечто мы не понимаем, – начал Никитников, оправдываясь за своих. – Почто сразу же и в тюрьму…

Кузьма понял, что мужики одумались, помолчал, затем предложил им:

– Вот что, Степан, и ты, Григорий, – обратился он к Лыткину и Никитникову по имени, чтобы расположить их к себе. – Давайте-ка на земскую службу! В совет «всей земли», а?!

Он хитровато улыбнулся, уже заранее предвидя их реакцию.

Купцы ожидали от него новых «неправд» и в первый момент даже не сообразили, о чём он говорит. Затем, сообразив, они нахмурили лбы, чтобы не показать, что выборный человек из Нижнего огорошил их.

Кузьма же посчитал, что лучше их иметь своими сторонниками, чем врагами.

– Ладно, сейчас идите домой! А завтра жду вас здесь! Дело «всей земли» будем справлять, мужики!

Купцы, недоверчиво глянув на него ещё раз, вышли из земской избы, сжимая в руках шапки, забыв о них.

Кузьма дал им время обдумать всё. Утром мужики сами пришли к нему в земскую. Лица у них выглядели просветлевшими. Их словно кто-то почистил, от их обыденной злой и расчётливой жизни. В них что-то перевернул вот этот выборный одним лишь словом, когда предложил им то высокое, на что они смотрели всю жизнь со стороны, как не на их дело.

Они, купцы-воротилы, были опытными дельцами и оказались полезны для ополчения.

– Монастырский приказ надо бы, – сказал как-то вечером Кузьма мужикам, собиравшимся обычно каждый день, чтобы обсудить выполненное и наметить предстоящее.

У него с монастырями был старый счёт. Ещё в Нижнем он не поладил с монастырскими. Прижимистыми оказались старцы, очень прижимистыми. Даже среди купцов не встретишь таких.

* * *

– Дмитрий Михайлович, твоя поддержка нужна, – начал как-то раз Кузьма разговор с Пожарским, явившись к нему в воеводскую избу на встречу, какие они часто проводили, обсуждая болячки ополчения. – Вот старцы, из Соловков, не верят мне!

Он положил перед князем Дмитрием письмо, написанное к игумену Соловецкого монастыря и отправленное месяц назад. И вот оно пришло обратно. Старцы требовали, чтобы его подписал воевода ополчения. Тот же князь Пожарский или другой из воевод ополчения, а не какой-то неведомый «выборный» человек…

Князь Дмитрий, глянув на него, на своего товарища и соратника по ополчению, добродушно усмехнулся:

– Кузьма, не обижайся на старцев. Они правильно поступают, что не верят никому. Время такое!

– Не в обиде дело, Дмитрий Михайлович! Вот туда посыльного гоняли, полмесяца ушло! А сколько ещё уйдёт! – загорячился Минин. – Время же не терпит! Вон, те же Строгановы, без проволочек выложили четыре тысячи в заём нашему ополчению! Да ещё московские купцы дали тысячу! Ведь торговые-то верят, а старцы – нет! А доходы-то у них не те! Куда до них иным купцам-то!

– Ладно, ладно, Кузьма! Подпишу! – засмеялся князь Дмитрий, зная его нелюбовь к монастырской братии.

– Дмитрий Михайлович! – показал на дверь Кузьма. – Подьячий ждёт за дверью, со всеми бумагами!..

Вошёл подьячий с бумагами, положил их на стол.

Пожарский взял перо, обмакнул его в чернильницу и аккуратно расписался внизу грамоты в Соловецкий монастырь, с просьбой займа денег для земского ополчения. Подьячий встряхнул над бумагой песочницей, подождал, когда высохнут чернила, затем свернул грамоту в трубочку, перетянул её шнурком, подвесил чёрновосковую сургучную печать с двумя стоячими львами и подал грамоту Минину.

Кузьма взял её.

– А как с пожертвованиями? – спросил его Пожарский. – Не забываешь!

– Да нет! – усмехнулся Кузьма. – Шлют, из многих городов!.. Шлют и серебро! Вот мы и решили чеканить из него деньги! Завести свой Монетный двор здесь! И жалованье платить той монетой!

– Это хорошо! – согласился князь Дмитрий с ним. – Ну, давай, Кузьма! Удачи! – пожал он ему руку.

Кузьма вышел от него с подьячим. Его торопили дела, с теми же деньгами, их было мало. Приходилось искать новые их источники.

Пока он не сказал ничего Пожарскому о том, что следовало бы обложить пятой деньгой и монастыри. А для того, чтобы упорядочить сборы со скупой монашеской братии, следовало завести Монастырский приказ. И его завели.

– А ведать Монастырским приказом думному дьяку Тимофею Витовтову, – зачитал новое назначение совета «всей земли» Василий Юдин.

Это назначение устраивало многих. Витовтова знали ещё по работе в приказах под Москвой, в ополчении Ляпунова. Оттуда он тоже ушёл, когда там начался разлад между земцами и казаками. И вот сейчас он здесь, как и Семейка Самсонов.

* * *

В Ярославле сложился и совет «всей земли». Он вёл все дела ополчения. И Кузьма был обязан теперь докладывать там обо всём.

Сразу же выявилось, что старшинство в совете не уступят великие по «лествице», оказавшиеся здесь: ни боярин Василий Морозов или тот же окольничий Семён Головин, не говоря уже об Андрее Куракине и Владимире Долгорукове. Затем стали появляться всё новые и новые князья, дворяне. И они тоже стали оттеснять Пожарского с первого места. И в совете он уже не был первым. Первым воеводой же ополчения оставался.

Князь Дмитрий понял, уже давно, ещё со времён Годунова, что местническая «лествица» переломает всякого, кто решится замахнуться на неё, не подчинится ей, не пойдёт с ней рука об руку. И сейчас он осознанно взял её на вооружение. Он понял, что это тот рычаг, которым можно успешно вершить дело. Но и нужно твердо отстаивать свое место в «лествице». А если жать на неё силой, то она уступит. Медленно, шаг за шагом, но можно подниматься по ней. Она жёстка, по первому-то, а потом пасует и она, изредка, но пасует… Она любит сильных и в то же время боится их…

– Кузьма, так надо, – объяснился он как-то со своим товарищем по начинанию. – Надо как можно больше привлечь на свою сторону дворян… Тот же князь Фёдор Волконский имеет большой вес среди земских служилых. Тот, что приехал вчера, – посмотрел он внимательно ему в глаза. – Наше дело погибнет без размаха! А размах принесут они, те же князья, дворяне: Куракин, Иван Троекуров, Пётр Пронский… Ещё вот-вот подъедет Дмитрий Черкасский. Так сообщил Борис Салтыков.

– Я всё понимаю, Дмитрий Михайлович. И понимаю так: раз «вся земля», то и собирать надо людей со всей земли!

– Вот и договорились, – удовлетворённо произнёс Пожарский. – Потом, как освободим землю, сочтёмся славой!

Он говорил с ним откровенно. Но в то же время он знал, что местничество, въевшееся во все поры жизни, в мозги и душу, не осилить. Всё вернётся на свои круги.

– Хорошо, Дмитрий Михайлович! Я пошёл: у меня уйма дел!

Минин ушёл. А князь Дмитрий ещё долго сидел в воеводской избе, перебирал в памяти то, что нужно было решить в первую очередь на совете, который должен был собраться завтра. К тому же его беспокоило то, что Биркин, приведя только что сюда казанских служилых, претендовал на то же место в ополчении, на каком был в Нижнем. Но он знал, что этого Биркину не дадут новые члены совета… Что будет завтра?.. Он опасался, что ополчение может развалиться, как развалилось оно под Москвой у того же Ляпунова… И он собирался драться за свое ополчение, с которым уже сжился, потратил на него много сил, и гибели его он не перенёс бы. Поэтому он готов был смириться, пойти на компромисс с теми дворянами, стоявшими выше его по «лествице», которые наехали в Ярославль. Они нужны были для дела «всей земли». В этом он не сомневался.

С Биркиным он уже встречался. Он расспросил его: как он добирался, что было в дороге. Затем он перешёл к тому, что уже проявилось здесь.

– Иван, здесь, в совете, собрались великие люди, – с легкой иронией начал он. – И тебе придётся уступить этому… Смирись, Иван! Ради дела «всей земли»…

– Ладно, Дмитрий Михайлович, – пробурчал Биркин и вышел из воеводской.

* * *

И вот собрался очередной совет. Биркин явился на него с сотниками и полковыми головами, с которыми пришёл из Казани, с крутыми малыми.

– Товарищи, – обратился он к собравшимся, когда ему дали слово. – В Нижнем советом «всей земли» я был выбран в помощники к Пожарскому. И я требую, чтобы эта же должность была за мной и здесь!

– Сядь, Биркин, отдохни! – не дав ему договорить, жёстко осадил его Василий Морозов.

Его поддержали братья Шереметевы:

– Ишь, чего захотел!

Биркин побледнел. Рядом с ним заволновались его сотники. Кто-то из них выбежал из приказной. В избе поднялся шум. Провинциальные дворяне вскочили со своих мест, яростно жестикулируя, бросая недобрые взгляды на бояр и князей, уже засевших в совете.

Дмитрий Черкасский попытался унять наиболее крикливых. Но его никто не слушал. Куракин тоже не смог успокоить казанских. Да и у него, уже далеко в преклонных годах, не было охоты ввязываться в чужую драку. Сюда его прислал из Москвы Мстиславский, чтобы он набрал войско. Но он, посчитав, что ему выгоднее, примкнул к ополчению…

А возле приказной, во дворе, стали собираться служилые из Казани. Подходили всё новые и новые. Становилось тесно и в то же время тревожно. Здесь что-то назревало… Боярские сотни, пришедшие с Куракиным, тоже стали собираться здесь же, на дворе. К ним примкнули служилые из сотни Артемия Измайлова, которых тот привёл в помощь Пожарскому из Владимира.

Всё грозило перерасти в столкновение. Вот здесь же, на дворе.

И князь Дмитрий обратился к Биркину:

– Иван, не доводи до крайности, до крови! Я прошу тебя, одумайся!.. Здесь не Нижний! – в сердцах вырвалось у него.

И Биркин понял, что Пожарский сам оказался оттеснен здесь от дела, которое начал вместе с Кузьмой… Бояре, окольничие, князья нахрапом брали высшие должности и здесь, разбирали места ещё не состоявшегося государственного порядка.

А во дворе уже во всю слышалась перебранка между сотнями служилых. Звякало и оружие. Кто-то, похоже, бежал до своих, за помощью. В полках седлали коней, садились на них.

– Дмитрий Михайлович! – обратился Биркин к нему. – Пошли во двор! Тебя только послушаются! Иначе не миновать беды! И всё из-за вот этих..! – тихо процедил он матерное слово, косо глянув на заседавшую верхушку совета в избе: на Морозова, Куракина, других…

Они вышли к служилым. Шум и крики затихли нескоро, хотя все видели, что Пожарский и Биркин вышли из приказной избы. Вместе с ними вышел и Пронский.

Драка всё же вспыхнула… У ворот столкнулись какие-то подвыпившие боярские дети со стрельцами. Появились и смоленские.

Яков и Михалка тоже оказались здесь, во дворе, в гуще событий. С ними пришли Никита Бестужев, Битяговский и Уваров Гришка.

Послышался звон сабель…

Пётр Пронский с чего-то стал разнимать их, уже зная одного из них, сотника.

– Тухачевский, усмири своих! – крикнул он ему.

Смоленские растащили по сторонам дерущихся…

– Товарищи! – бросил призывно в гущу служилых Пожарский. – Вот этого нам только не хватало! На радость нашим врагам, полякам, «литве» той же, что сидит в Кремле! Этого вы хотите?! Тогда деритесь между собой!.. Вместе надо стоять! За землю, за дома наши, за детей, жён и стариков! Всё надо претерпеть ради этого! Всё!.. Потом уже, когда освободим землю, Москву, города наши, тогда и решим: кто кого будет выше!

Его послушались… И драка прекратилась, не сразу, но прекратилась.

– Я сообщу всё Шульгину! – резко заявил Биркин Пожарскому. – Пусть знает, как встретили здесь казанских служилых!

Князь Дмитрий поморщился. Ему, в общем-то, был понятен гнев Биркина. Но и знал он, что тот же Василий Морозов, который сейчас сидит здесь, в Ярославле, на воеводстве, недавно был воеводой в Казани, а при нём был дьяк Шульгин, сейчас захвативший там всю власть. И Василий Морозов не посмел вернуться в Казань, зная, что там сидит худородный дьяк, и его поддерживает всё население. И сковырнуть его, Шульгина, там нет возможности. Сейчас да, а вот как станет порядок, тогда и полетит дьяк с того места.

В этот день всё обошлось благополучно. Но раздражение осталось.

Биркин отписал обо всём в Казань, Шульгину. И тот от имени казанского городского совета отозвал из Ярославля казанских служилых. Основная масса их подчинилась Биркину, и он увёл их обратно домой.

По этому поводу князь Дмитрий тотчас же встретился с Мининым. Дело с их ополчением грозило провалиться из-за того, что происходило сейчас здесь, в Ярославле.

– Кузьма, нам придётся смириться!.. Ради всей земли, ради страны!..

За него князь Дмитрий был спокоен. Этот посадский, когда речь шла о благе страны, мог перешагнуть через себя.

* * *

Так, в подготовке, строительстве приказов, в склоках, порой и в драках, время подошло к весне. Наступил апрель.

К этому времени уже был готов и план борьбы против польских отрядов, рыскающих по всем окрестным замосковным волостям, собирая корма для сидевших в Кремле и голодающих гусар.

В совете «всей земли» разгорелись споры: как вести себя по отношению к казачьим таборам под той же Москвой, да и вообще ко всем казакам.

Князь Дмитрий, встретившись с Мининым, тоже стал обсуждать с ним этот вопрос.

– Ляпунов жил в дружбе с казаками того же Трубецкого и Заруцкого. А они раскатали вон как его!.. А эти-то! – показал князь Дмитрий в сторону Приказной, которая была где-то там, за стенами их избы, где сейчас собрались Куракин и Черкасский со своими ближними. – Ни в какую! Казак – он враг! Вот их правда-матушка! Я же поостерегся бы говорить так сейчас, когда мы здесь, а казаки там – под Москвой!.. Вот войдём в Москву, всё успокоится, тогда можно и порядок наводить! – сжал пальцы в кулак князь Дмитрий.

И Минин понял, что Пожарский, хотя и выглядит добреньким, вежливым и покладистым, на самом же деле не такой. И дай ему власть, государить в Москве, то неизвестно как он себя покажет.

* * *

В апреле же пришло новое тревожное известие. Пришло оно письмом с Белоозера. Зачитывал его Василий Юдин. Из письма следовало, что в Новгороде митрополит Исидор и князь Иван Одоевский зовут шведского короля Густава Адольфа на новгородское княжение. Это дело в прошлом году начинал Ляпунов. За тем и посылал в Новгород воеводой Василия Бутурлина. Но тот сбежал оттуда, когда де ла Гарди стал доискиваться города.

– Какое такое княжение! В Новгороде Великом оно и отроду не бывало! – встревожился Василий Юдин. – Поляки с Владиславом своровали! Так и шведы своруют со своим королевичем!

Здесь, в совете, не было единства.

Пожарский стал доказывать советчикам, что нельзя сейчас заводить драку со шведами, пока не освободили Москву… Так можно и надорваться…

Кузьма заикнулся, что хорошо бы обмануть шведов, потянуть время, в протяжку повести дело. Его поддержал Пронский. Он, князь Пётр, появился здесь, в Ярославле, вместе с Долгоруковым. Что принесло его сюда: на эту тему он ни с кем не откровенничал. Отшучивался…

Морозов стал развивать предложение Кузьмы, отправить в Новгород посольство. Небольших людей. Пусть поговорят, хорошо поговорят. И скажут, что ополчение будет просить об этом совет «всей земли»: как на то «земля» скажет. Избрать ли на царство Московское одного из шведских королевичей, какого король Карл укажет.

Решено было послать провинциального дворянина.

Пожарский велел дьякам подыскать такого.

Юдин тут же сообщил, что есть такой: Степан Татищев. Тот ходил с посольством Василия Голицына к Сигизмунду.

С этим согласились. С Татищевым решено было отправить сто человек: показать этим размах их ополчения и того, что они здесь, в Ярославле, представляют «всю землю».

Василий Юдин управлял здесь Поместным приказом. Дело это было для него знакомое, ещё по прошлому, в бытность Шуйского. И он вёл его хорошо. Нареканий на него ни у кого не было. Да и Пожарский ценил его как толкового дьяка.

Перечисляя как-то дела Пожарскому, которые требовалось решить, Юдин обратил внимание на одно из них.

– Вот ещё такое письмо пришло, Дмитрий Михайлович! Пишет сосланный Гришкой Отрепьевым в Соловецкий монастырь бывший казанский царь Симеон Бекбулатович. Ну, тот, который у Грозного был великим князем! А затем Грозный, когда натешился чудачеством, назвал его тверским царём!..

– А за что Лжедмитрий сослал его?

– Он обличал его в принятии латинской веры!.. Так вот, он, постриженный под именем инока Степана, просит освободить его от соловецкого жития! Стар он уже, слеп. Невмоготу ему там!

– Надо уважить старца! – расчувствовался князь Дмитрий, тронутый судьбой невольного старца. – Кузьма, проследи за этим! – велел он Минину. – Перевести старца Степана, по его челобитью, в Кириллов монастырь. Отпиши об этом игумену на Соловки. Да чтобы проводили старца до Кириллова, сдали там игумену и покоили бы его по монастырскому чину!..

В Ярославле, в ополчении, понимали также, что надо как можно скорее избрать законного царя.

– Чтобы земля стала! – говорил чуть ли не на каждом заседании князь Дмитрий.

И на одном из заседаний постановили, чтобы города прислали свои решения – приговоры, кого хотят в государи. И прислали бы они их, эти приговоры, со своими представителями, чтобы на совете наметить кандидатуру государя. В соборной грамоте, которую оформили дьяки ополчения, не было ничего о боярах, сидевших в Кремле, и выступавших против них ополченцев.

Соборную грамоту князь Дмитрий, хотя и был главой ополчения, подписал десятым, после Морозова, Долгорукого, Головина, Одоевского, Пронского, ещё и других, и даже после Мирона Вельяминова… Этого требовало местничество. И оно получило свое… Кузьма же оказался в этом ряду ещё дальше князя Дмитрия, пятнадцатым, и за него руку приложил князь Дмитрий…

– Ляпунов-то обличал тех, кто в Кремле сидит, заодно с поляками, – сказал Кузьма. – А здесь, в соборной грамоте, – ни слова о них! Всё свалили на одного Михаила Салтыкова!

Он осуждающе покачал головой.

– Великих бояр нельзя отстранять от избрания царя! – резко заявил Иван Шереметев.

– Ну да… – тихо пробормотал себе под нос Кузьма. Ему было понятно, что тот же Иван Шереметев отстаивает это из-за того, что его родственник, Фёдор Шереметев, сидит сейчас в Кремле с «литвой». Да и Черкасский – родня Филарету! А брат того и сын сидят тоже в Кремле, при великих боярах.

Но Шереметева поддержали все князья, окольничие, стольники. И это раскололо совет.

* * *

Их стояние здесь, в Ярославле, затянулось. И Пожарский, встречаясь с Мининым, каждый раз подбадривал его, да и себя тоже, что они вот-вот, наконец-то, выступят.

– Опять этот архимандрит, Дионисий! – поморщился князь Дмитрий, получив письмо из Троице-Сергиевой обители. – Торопит: пора-де и выступать к Москве! Она-де всем голова! Как будто мы не знаем этого!.. И ещё: возлюби ближнего, как самого себя! Какое лицемерие!.. Они сами там, по монастырям, передрались между собой! А тут поучают!..

Он не заметил, что говорит, как тот же Кузьма.

Он устал от склок и дрязг, которыми жил Ярославль последние месяцы. Хотелось чистоты, забыть в походе, на природе, о том, что происходило здесь. В этот день он обошёл полки, стоявшие постоем на посаде и в самом городе. То, что он увидел, насторожило его. Всюду была скученность, вонь от нечистот. Ополченцы, грязные, немытые, выглядели неважно, появились завшивевшие.

– Кузьма, надо расселить ратных куда-нибудь! – вернувшись в приказную, отдал он распоряжение Минину. – Хотя бы по ближним деревенькам!.. И как можно скорее!..

Но они опоздали с этим. В начале мая появились первые больные. Затем их число стало быстро расти. Какая-то зараза, похоже, стала перекидываться из одного полка в другой. В полках запаниковали, когда в один день сразу умерло несколько человек. Из города побежали те, кто не выдержал, испугался.

– Поветрие!.. Зараза! – пошло гулять по полкам.

В Ярославле стало тревожно. И не только в полках, но и среди жителей тоже. К середине мая уже едва успевали хоронить умерших. Началось повальное бегство из города.

Князь Дмитрий собрал воевод, взял с собой Минина и дьяков и пришёл в храм Святого пророка Ильи, на площади города.

– Батюшка! – обратился он к протопопу. – Тебе не нужно говорить, что творится с ополченскими! Как помочь людям?! Остановить поветрие!.. Помогай! И из иных церквей призови для службы!

– Хорошо! – согласился протопоп. – Проведём крестный ход! Отслужим молебен! Да поможет нам Господь!.. И да будет суждено свершиться праведному делу!..

И вот из храма пророка Ильи выступила процессия духовных и ополченских. Несли икону Спаса, синолойные [13]13
  Синолой – ценная ароматическая древесина некоторых видов тропических деревьев (алойное дерево), используемая для различных поделок и как лекарственное средство.


[Закрыть]кресты, пели псалмы… От храма процессия двинулась в сторону воеводской избы. Прошли мимо церкви Иоанна Златоуста. Там ударили в колокола, к процессии присоединились ещё горожане, священники. Мимо воеводской прошли дальше, к церкви Леонтия Чудотворца, затем к стоявшему тут же собору Успения Пресвятые Богородицы. Там их тоже встретил перезвон колоколов. Оттуда, повернув направо, прошли мимо церкви Торской Богоматери и далее повернули к церкви Николы Рубленого. Везде их встречали и провожали колокольным звоном. У каждой церкви к процессии присоединялись всё новые и новые священники, с иконами послушники, монахи, простые горожане, посадские, крестьяне. Процессия росла, удлинялась, превращалась в людской поток, набиравший силу против морового поветрия, чтобы всем миром одолеть его… Прошли Подзеленские ворота, затем мимо дворов, поставленных в каком-то пьяном беспорядке. От церкви Архистратига Михаила они повернули снова направо и двинулись к монастырю Преподобного Феодора, обошли вокруг него. После этого процессия направилась к Углическим воротам, выходящим на посад. За этими воротами они обошли вокруг церкви Рождества Богородицы, а уже от неё пошли к церкви Богоявления Господня. Вот только теперь процессия начала обходить посадские постройки, на которых разместились на постой полки ополчения.

Яков Тухачевский и Михалка Бестужев со своим двоюродным братом Никитой Бестужевым, а к ним пристали и все их приятели, смоленские, затесались в процессию ещё у воеводского двора. И сейчас они наблюдали, как батюшка из храма Пророка Ильи кропил и кропил каждое строение, каждый двор и избёнки, что попадались им на пути. А за ним едва поспевал юный отрок с ведёрком святой водицы…

Обойдя посад, затем крепостные стены города, процессия вошла в город через Семёновские ворота и по Пробойной улице вернулась назад, к храму Пророка Ильи.

Смоленские служилые изрядно устали оттого, что пришлось тащиться вокруг всего города и по посадам. Постояв, поговорив ещё немного у воеводской избы, издали наблюдая, как Пожарский даёт какие-то распоряжения собравшимся вокруг него начальным людям, они гурьбой двинулись уже ставшим для них привычным путём к себе, на посадские дворы.

Через неделю мор пошёл на убыль. А ещё через неделю прекратился совсем.

Выбрав время, князь Дмитрий и Кузьма пришли в храм Ильи. Поблагодарив батюшку за помощь, они передали ему небольшую сумму на храмовые расходы.

– Всё, что можем, – извиняясь, сказал князь Дмитрий. – Сам понимаешь, отче, нужда в деньгах в ополчении великая!

– Благодарю, Дмитрий Михайлович, – сказал батюшка. – А на эти деньги поставим церковь ему, нашему Спасителю…

Князь Дмитрий и Кузьма простились с протопопом, вышли из храма, остановились.

– Сейчас каждый поп, каждый монах нам в помощь! – здесь, наедине, без батюшки, стал наставлять князь Дмитрий Кузьму, зная его старую неприязнь к монахам и попам. – Возьми-ка лучше и поставь часовенку вот здесь! – топнул он ногой по земле. – В память об избавлении от мора! Не жди, пока батюшка примется за это! Тот может и потянуть…

– Хорошо, – сказал Кузьма.

То, что он обещал, он делал сразу же.

Часовенка, Спас Обыденный, была срублена в один день. Стоит она и до сих пор на том же месте, где топнул по земле князь Дмитрий, в центре древнего кремля, против Демидовского сада. Надпись на ней гласит, что здесь прославилась исцелениями в 1612 году икона Спасителя, когда в войске князя Пожарского разразилась эпидемия.

* * *

Первого июня вернулся из Новгорода Татищев. И сразу же озадачил весь совет сообщением о смерти шведского короля Карла IX. Это была новость, которая меняла многое в планах ополчения. На королевича Густава-Адольфа теперь рассчитывать не приходилось. Только на его брата, Карла Филиппа.

– А тот-то, второй, ещё мал! Как и Владислав!.. От шведов добра нечего ждать, – заключил Татищев после того, как сообщил подробности переговоров с новгородскими властями. – Ни король, ни королевич по сей день в Новгороде не бывали. Только обещают…

– Как и поляки, как тот же Сигизмунд! – подал реплику Пронский. – Ни полякам, ни шведам – веры нет!

– Князь Иван там, в Новгороде, совсем рехнулся! – резко отозвался Морозов об Одоевском, воеводе Великого Новгорода.

В этот день ничего не было решено. Дело с королевичами повисло в воздухе.

Князь Дмитрий и Кузьма после совета направились к себе. По дороге разговорились. Кузьма был против иноземного принца в Москве. Князь же Дмитрий был человек «земли», вообще не хотел ничего иноземного, но считал, что «земля» успокоится только при природном государе… А где его взять, если нет своего, природного? Вот и получается, что придётся кланяться, звать со стороны… Но здесь, в Ярославле, они уже ничего не решали в одиночку. То осталось в Нижнем. Здесь же был совет «всей земли». И в нём было много из боярских кругов.

– Опять иноземца хотят на Москву! Что за люди! – тихо выругался князь Дмитрий.

Это не удивило Кузьму. За те немногие месяцы, как пришлось ему взяться за дело с Пожарским, он уже узнал его. И он знал, что, будь воля Пожарского, он бы «закрыл государство»… И в этом они расходились.

– А как же купцы? – спросил он насчёт этого Пожарского. – Те ездят, торгуют. Тем государство полнится, богатеет.

– Землёй, ремеслом богатеть надо, – хмуро ответил князь Дмитрий.

– Землёй только пропитаться можно, – возразил Кузьма. – С неё не разбогатеешь…

Пожарский помолчал.

– А ты разбогатеть хочешь? – спросил он его.

– Каждый хочет, – резонно заметил Кузьма.

– Ты за себя говори! – с чего-то рассердился князь Дмитрий. – Сам же говорил в Нижнем своим торговым: что нам в том богатстве, если придут бусурмане, город возьмут, отнимут всё!

– Ну, то про бусурман, – примирительным голосом ответил Кузьма, чтобы не сердить Пожарского. – Да, от иноземного принца добра нечего ждать… Но при чём здесь купцы-то?..

Они, поговорив ещё, словно пободавшись, разошлись, недовольные друг другом.

Прошло три недели после возвращения из Новгорода Татищева, когда оттуда наконец-то прибыло в Ярославль посольство. В посольстве приехали дворяне из пятин[14]14
  Пятина – каждая из пяти административно-фискальных единиц, введенных московской администрацией на основной территории Новгородской земли для организации сбора доходов.


[Закрыть], не забыли включить в него и торговых… Стало понятно, что новгородцы почему-то не спешили. Хотя они знали, что ополчение в Ярославле уже признали многие волости и оно говорит от «всей земли». Во главе посольства приехали новгородский митрополит Геннадий, стольник князь Фёдор Черново-Оболенский и дворянин Смирной Елизарович Отрепьев.

«Дядя Юшки Отрепьева! Самозванца!» – подумал Пожарский, ни разу до сих пор не видевший того… Смирной нисколько не походил на своего знаменитого племянника… У князя же Дмитрия перед мысленным взором невольно мелькнуло грубое, некрасивое лицо первого самозванца, выразительно искажённое страстью: тогда, на охоте, когда тот яростно забивал клинком беспомощного оленя…

Собрался совет. Оболенский сообщил, что они год назад отправили посольство в Швецию. Звали одного из шведских королевичей на новгородское княжение. И теперь, после смерти короля Карла, встал всё тот же вопрос: кого звать на царство.

– Да, посольство вернулось из Швеции, – подтвердил митрополит, когда его спросили, почему так долго новгородские послы находились в Швеции. – Умер король Карл! И послов задержали, поскольку новый король, Густав-Адольф, не имел время принять сразу наших послов!..