Текст книги "Убийца из прошлого"

Глава 5,
в которой за расследование принимается княгиня Тарусова

Четверг, 3 декабря 1870 года,

Санкт-Петербург

Давайте-ка познакомимся с Александрой Ильиничной поближе, ведь именно она главная героиня повествования.

Ей тридцать пять, блондинка, изящна, стройна, обворожительна, мила, а когда улыбается, мужчины не могут отвести от нее глаз. Но, увы, княгиня не флиртует. Потому что у нее есть муж. Единственный и неповторимый, в недавнем прошлом профессор Петербургского университета, ныне преуспевающий адвокат. Умный, талантливый, любимый, самый-самый.

Идеальная пара? Увы, Тарусовы так не считали. Нет-нет да пробегала меж ними черная кошка. А все потому, что Александре Ильиничне некуда было приложить силы. Раньше они уходили на детей. Но старшие, Евгений и Татьяна, выросли, а пятилетний Володя усмирить всю материнскую энергию в одиночку не мог. От вынужденного безделья княгиня стала помогать мужу в делах. И, надо признать, добилась успехов: без ее помощи все процессы, прославившие присяжного поверенного Тарусова, окончились бы пшиком[22]22
  Подробнее в романах Валерия Введенского «Приказчик без головы» и «Мертвый час».


[Закрыть]. Но вместо благодарности Дмитрий Данилович категорически запретил ей заниматься сыском. Ведь из-за деяний супруги его едва не лишили адвокатской практики. А сама Александра Ильинична чуть не рассталась с жизнью.

Рассказ Выговского княгиню вдохновил: процесс Якова Шалина обещал быть перспективным. Эх, зря Диди отпихнул его, еще один грохот литавр ему не повредит.

И потому, когда на следующий день в начале первого пришла мадам Алина, Александра Ильинична Выговского звать не стала, расспросила ее сама. А выяснив что хотела, тут же отправилась к закадычному другу судебному доктору Прыжову.

– Опять за старое? – уточнил Алексей Иванович, стягивая запачканные кровью каучуковые перчатки.

– Что ты, – соврала княгиня. Она знала: если признается ему, что да, снова занялась сыском, Прыжов выгонит ее взашей, потому что поддерживает запрет Тарусова. – Просто заехала удостовериться, что ты жив-здоров.

– Раньше ты приезжала за тем, чтобы что-нибудь разнюхать.

– Мало ли что было раньше. Сейчас все изменилось.

– Что к примеру?

– Прежде ты часто к нам приходил. А сейчас и носа не кажешь.

– Теперь я семейный человек, – напомнил Алексей Иванович.

Грусть в его голосе Александру Ильиничну весьма приободрила. Ну-ка, ну-ка, значит, не все у них с Натальей Ивановной гладко. Княгиня так и знала. И предостерегала приятеля: «Наталья тебе не пара. Что ты в ней нашел? Ни умом не блещет, ни красотой. К тому же бесприданница».

Но вслух напоминать те слова не стала, лишь вкрадчиво спросила:

– Неужели так сложно выкроить время для старых друзей?

– Хотелось бы… да когда? По будням я на службе, в воскресенье утром водим маму в церковь.

– Маму? – удивилась Тарусова.

Прыжов с раннего возраста остался сиротой, воспитывался в доме Сашенькиных родителей.

– Теща велела ее так называть, – мрачно пояснил Алексей. – Затем на званый обед приходят ее подруги.

– Милые дамы, что присутствовали на свадьбе?

Княгиня вспомнила полдюжины вдов в невообразимых чепцах, которые с неодобрением разглядывали ее и Диди.

– Милые? Да они ведьмы.

– Что ты говоришь! – воскликнула княгиня.

– И Анна Васильевна, – так звали тещу Прыжова, – тоже ведьма.

– Кто бы мог подумать! – притворно схватилась за сердце Александра Ильинична. – А с виду само благообразие. И крестится через раз.

– Всюду сует свой нос. Стравливает нас. Но Наталья, чистая душа, слушать не хочет о разъезде.

– Я говорила: она не пара…

– Тут ты ошибаешься! Мы живем душа в душу. Кабы не Анна Васильевна…

– Зови ее мамой… – подначила приятеля Сашенька.

Но эта реплика неожиданно разозлила Прыжова:

– Сам разберусь. Если у тебя все, извини, много работы. Рад был увидеться.

И, схватив перчатки, повернулся, чтобы уйти.

– Постой, – окликнула Алексея Ивановича княгиня. – Один вопрос.

– Значит, все-таки по делу, – усмехнулся Прыжов, но вернулся.

– Лёшич, дорогой, я просто соскучилась.

– Не морочь мне голову. Я слишком хорошо тебя знаю.

Это было правдой. Прыжов и Тарусова вместе выросли, а когда повзрослели, у них возникли чувства. Увы, не одновременно. Сначала влюбилась Сашенька (давайте нашу героиню называть так), но когда поняла, что безответно, попыталась отравиться. Слава богу, ее откачали, но ни в чем не повинного Прыжова услали в Москву. Когда он оттуда вернулся, Сашенька из гадкого утенка превратилась в царевну, и Алексей тоже влюбился. Но увы, она уже была замужем. Запоздалый ответ Прыжова был ей приятен, но не более.

– Выкладывай, зачем пожаловала.

– У тебя остались связи во Врачебно-Полицейском комитете?[23]23
  На него был возложен контроль над проститутками.


[Закрыть] – Сашенька вытащила из ридикюля список покупательниц, который ей продиктовала Алина. Обошлось сие недешево – пришлось чулок закупить на пятьдесят рублей. – Кто из этих дам промышляет проституцией?

– Зачем тебе?

– Не мне, Диди, – соврала княгиня. – Это он попросил тебя навестить. Сам Диди слишком занят. Иски Фанталова и все такое…

– Дай гляну.

Из дюжины покупательниц девять княгиня вычеркнула сама: одних по возрасту, других из-за положения в обществе. В списке осталось всего три имени.

– Одну из них знаю. Мария Желейкина. Бланковая, из самых дорогих. Красивая – с ума сдуреть.

– Что ж, спасибо.

– Рад был помочь. – И Прыжов стал натягивать перчатки, показывая, что ему пора вернуться к работе.

Но уходить на подобной ноте Сашеньке было неловко. И вправду – навещает Алексея лишь тогда, когда ей что-то нужно. В гости, что ли, пригласить? Эх, если бы без Натальи… Но что поделать? Поздно теперь огород городить. Ладно, придется пригласить их вместе. Хоть младший сын обрадуется – очень к Наталье Ивановне привязан, до замужества она была его гувернанткой.

– Ах да… Чуть не забыла. Хотим пригласить вас на ужин. Завтра сможете?

– Лучше в субботу.

– Решено. Ждем.

«Бланковая» снимала квартиру в доходном доме на Казанской улице.

– Желейкина у вас стоит?[24]24
  Проживает.


[Закрыть] – спросила Сашенька у швейцара, который, судя по трубке в зубах, некогда служил на флоте.

– Так точно. Только не примет она вас.

– Почему?

– Запретила к себе дамочек пускать. А все из-за недавнего случая. Такая к ней фря заявилась, хоть в лазарет клади: бледная, несчастная, руки дрожат. Выяснилось, ейный муж от избытка чувств к этой… – Швейцар запнулся, не в силах подобрать приличный синоним к емкому и выразительному словцу, едва не сорвавшемуся с языка.

– …к этой Желейкиной, – помогла ему Сашенька.

Швейцар от восторга поднял вверх большой палец:

– …кольцо с алмазом подарил, семейную ценность, наследство бабушки-графини. А фря пожелала пропажу вернуть, а заодно отдубасить паршивку. Но не тут-то было. Кухарка Желейкиной кликнула из окна дворника, тот явился с околоточным.

Швейцар затянулся трубкой и замолчал.

– И что было дальше? – поторопила его Сашенька.

– Фома Фомич заявил, что, ежели Желейкина чего украла, пусть фря пишет заявление, а он тогда затеет дознание. Фря в слезы: «Это не Желейкина, это муж мой украл, но на него писать не стану», а Фома Фомич знай себе в усы смеется. Так и ушла фря ни с чем. Вы, гляжу, тоже насчет визита передумали?

Нет, конечно же, нет. Не таков был у Александры Ильиничны характер, чтобы она отступила. Но с учетом открывшихся обстоятельств план проникновения в квартиру следовало хорошенько продумать. Наградив швейцара за ценные сведения полтинником, княгиня пошла прогуляться.

Опыт общения с подобными особами у Тарусовой имелся. Увы, не самый удачный – чуть под следствие не угодила за попытку подкупа свидетельниц.

Не доходя до Невского, княгиня свернула к Казанскому собору, помолилась там за себя, детей, родителей, Диди… И план, как пробраться к Желейкиной, придумался сам собой. В книжной лавке, что на углу с Малой Конюшенной, Сашенька купила конверт, заклеила его и надписала адрес. Вернувшись к доходному дому, обнадежила сердобольного швейцара, что ее точно пустят, и поднялась на третий этаж. Позвонила в дверь и тут же прижалась к стенке, чтобы отворивший не смог ее заметить. Через несколько секунд дверь осторожно приоткрыли, грубоватый женский голос, явно принадлежавший прислуге, спросил:

– Хто к нам?

Сашенька молчала, стараясь не дышать.

Увидев на лестничной площадке брошенный конверт, прислуга решила, что приходил почтальон, распахнула настежь дверь, вышла из квартиры, чем и воспользовалась Тарусова. Заскочив внутрь, закрыла за собой на засов и двинулась по коридору, заглядывая в каждое помещение. В одной из комнат увидала рослую темноволосую красавицу – сидела на софе с крошкой пяти лет.

– Какая же вы настырная! – воскликнула хозяйка, увидев в проеме женский силуэт. – Я же сказала, кольцо не отдам.

– Я не за кольцом. Хочу вернуть вам это.

И Сашенька вытащила из ридикюля панталоны. Хорошо, что они из шелка – шерстяные бы туда не поместились. Смуглое лицо Желейкиной сразу вытянулось, брови нахмурились, руки задрожали.

Она! Она находилась в номере люкс, когда убили Франта.

Смятение матери передалось ребенку, девочка захныкала.

– Перестань, тетя не любит, когда детки плачут, – принялась успокаивать дочку Желейкина.

– Почитай. – Малышка схватила книжку и сунула матери.

– Потом. Картинки пока посмотри.

– А ты?

– Мне надо с тетей поговорить. – Желейкина жестом пригласила Сашеньку в гостиную, где они сели за круглый стол, одна против другой.

Обстановка в квартире отличалась от той, что княгиня ожидала увидеть в жилище «ночной бабочки» – дорогие обои, уютная мебель, фотографические портреты в рамочках по стенкам. Вероятнее всего, клиентов Желейкина тут не принимает, просто живет с ребенком.

– Кто вы?

– Княгиня Тарусова, жена присяжного поверенного, который защищает убийцу Франта. Якобы убийцу. Ведь он невиновен, Франта застрелили вы.

Конечно, Сашенька так не считала, иначе не рискнула бы сюда заявиться. Просто решила огорошить «бланковую» для острастки. А то начнет запираться.

Желейкина вскочила:

– Вы ошибаетесь.

– А кто? Кто убил? Дуплет?

«Бланковая» разрыдалась. Сашенька, заметив на буфете графин, налила Желейкиной воды. И чуть не выронила стакан, потому что внезапно в гостиную ворвались обманутая прислуга вкупе с дворником.

– Барыня, простите, – неопрятная рябая девка кинулась к Желейкиной, тыча пальцем в Сашеньку. – Они-с обманом.

– Ступай, – утирая слезы, велела ей хозяйка.

– А за дверь кто заплатит? – уточнил дворник.

– Что с дверью? – забеспокоилась Желейкина.

– С петель снял, она велела, – указал он пальцем на рябую девку.

Желейкина подошла к буфету, сняла с шеи ключ, открыла ящик, достала дорогой porte-monnaie.

«Не крокодиловой ли кожи?» – мелькнуло у Сашеньки.

– Рубля достаточно?

– Достаточно полтора.

Поклонившись, дворник ушел, прислуга за ним.

– Рассказывайте, – сказала Сашенька, когда они с Желейкиной снова уселись за стол.

– Один клиент, из постоянных, скотопромышленник, Павлом Терентьевичем звать, завсегда в Серапинской останавливается. А меня вызывает на ночь. В то утро я как раз от него выходила. И столкнулась в коридоре с Франтом.

– Тоже клиент?

– Да… то есть был… – снова разрыдалась Желейкина. – Увидев меня, Франт обрадовался. Мол, добрый знак, всегда удачу ему приношу. – Проститутка всхлипнула, хлебнула воды. – Потому пригласил в номер. Предложил заказать шампанского, устриц, но я отказалась: к дочке спешила. Попросила его побыстрее. Мигом разделась… ну почти разделась… панталоны Франт сам стянул. Я нарочно их завела, мужчины сильно возбуждаются, когда их снимают.

Привычное нам нижнее белье стали носить лишь в двадцатом веке. До того мужчины обходились кальсонами, а женщины – панталонами, да и то преимущественно в зимнее время.

Трусы вошли в обиход с модой на купание и спортивные игры. А бюстгальтеры появились благодаря эмансипации – трудиться в корсетах было затруднительно, а без него блузку было не надеть. Сперва грудь просто бинтовали, потом додумались закрыть ее чашечками из ткани.

Желейкина рассказывала о собственном непотребстве безо всякого стыда, Сашенька с трудом сдерживалась от гнева.

– Франт сунул панталоны под подушку, я уселась ему на колени…

– Попрошу без гнусностей, – оборвала проститутку княгиня.

– И тут в номер постучали.

– Он заперт был?

– Да, я всегда в гостиницах запираюсь на ключ. Знаю я этих коридорных – приоткроют дверь и пялятся. Франт крикнул: «Позже! Занят!» Но в ответ раздалось: «Открывай, а то без приглашения зайдем». Я узнала голос – Ломакин.

– Тоже ваш клиент?

– Один-единственный раз. Больше – ни за какие деньги.

– Почему?

– Вам лучше не знать.

– Что было дальше?

– Франт побелел. Знаками показал мне спрятаться в ванной комнате. И платье чтоб забрала с собой. Потому что замечательным был, не то что другие. Мужчины к нам как к скотине относятся, справят нужду, и проваливай. А Франт и цветы дарил, и нежности говорил, и про Лизоньку спрашивал. И даже в свой смертный час о ней подумал, о том, что пропадет без меня. Потому спрятаться и велел. Как только я закрылась, накинул халат и открыл Ломакину с Дуплетом.

– А его как узнали? Тоже по голосу?

Желейкина кивнула.

– Тоже ваш клиент?

– Нам выбирать не приходится.

– Рассказывайте дальше.

– Я ничего не видела, но все слышала. Франт сперва шутить пытался: «Здорово, Ломака. Привет, Дуплет. Какими судьбами?» В ответ: «Да вот должок пришли стребовать». Франт: «Что-то не припомню, чтоб одалживал». Ломакин как закричит: «А разве не ты меня жмокнул?»[25]25
  Ограбил (воровское арго).


[Закрыть] И сразу выстрел. А потом я услышала грохот, будто человек на пол рухнул. Ломакин в крик: «Что ты наделал, орясина? Я в подвал его хотел сунуть, деньги чтоб вернул». Дуплет стал оправдываться: «Так он руку в карман сунул. Вдруг револьвер?» – «А ну, проверь», – велел Ломакин. «Кажись, деньжата», – сказал Дуплет. «Сколько?» – «Триста, четыреста, четыреста пятьдесят семь». Ломакин снова кричать: «Франт тридцать кусков стырил. Кто их теперь вернет?» Я услышала звук пощечины, видимо, «иван»[26]26
  Авторитетный уголовник.


[Закрыть] гориллу свою ею наградил. «И что нам делать?» – спросил после паузы Дуплет. «Что, что? Заголяясь бегать!» – «Это как?» – «Я к Малышу пойду…»

– К малышу? – удивилась княгиня.

– Хозяин гостиницы, Малышев его фамилия. «А ты дуй в участок, тащи сюда Добыгина». – «А ежели не пойдет?» – спросил Дуплет. «Тогда жалованья больше не получит. Так и передай!» На мое счастье, в ванную комнату они не заглянули. И даже номер за собой на ключ не закрыли. Как только ушли, я выскочила и понеслась в номер к Степану Терентьевичу.

– Зачем?

– Из гостиницы чтоб вывел. Вдруг портье заподозрит, что у Франта была? А про панталоны второпях забыла. Как они к вам попали?

Тарусова объяснила.

– Нет, в суд не пойду, – затрясла головой Желейкина. – Тогда и меня прикончат.

– Пожалейте несчастного Шалина. Мальчику всего восемнадцать.

– А моей дочке пять. Кто ее вырастит?

– Послушайте, мой муж дружен с Крутилиным, он договорится, чтобы вас охраняли.

– А клиентов как прикажете навещать? С сыскарями в обнимку?

– Я очень прошу…

– Уходите.

– Я…

– Мне правда жаль…

У Сашеньки мелькнула мысль предложить Желейкиной денег. Но даже если та согласится, обойдется это дорого, слишком дорого. Проститутка точно не бедствует, porte-monnaie, когда-то принадлежавшее Франту, разрывалось от купюр.

Porte-monnaie!

– Пожалуй, я вашего дворника отправлю на Большую Морскую, – вместо прощания огорошила «бланковую» Сашенька. – Агенты проведут обыск, найдут porte-monnaie крокодиловой кожи. Оно ведь Франту принадлежало?

– Да, – потупилась Желейкина. – Ломакин его на пол бросил. А я прихватила. На память…

– Кто знает, в чем полиция вас обвинит? Только ли в краже porte-monnaie? Могут и убийство приписать.

– Пощадите…

– Едем к мужу.

– Мне не на кого оставить Лизоньку.

– Значит, поедет с нами.

Выговский был раздавлен. Мало того что Александра Ильинична его не позвала, когда пришла Алина, так теперь настаивает на том, чтобы процесс вел не он, а Дмитрий Данилович.

– Дело поручили тебе, – убеждала мужа Сашенька. – С какой стати Антон Семенович будет вместо тебя на процессе? У него даже диплома нет.

– А с этим согласен, – сказал Дмитрий Данилович, до сей секунды колебавшийся, чью сторону принять.

– Я ваш помощник, – напомнил Выговский.

– И с этим согласен. Но про то, что не получили диплом, признаться забыл…

Антон Семенович был изгнан из университета на последнем курсе за участие в студенческих выступлениях. Дмитрий Данилович тогда тоже пострадал – его лишили кафедры.

– Значит, решено, – поднялся с кресла Тарусов. – Нынешним летом сдаете экзамены экстерном и вот тогда…

Выговский промолчал. Ему было обидно, обидно до слез.

– Александра Ильинична обещала мне охрану, – напомнила Желейкина, о которой в пылу спора забыли.

Дмитрий Данилович с удивлением повернулся к супруге: мол, что-что ты обещала?

– Обратись к Крутилину, – подсказала Сашенька.

Поразмыслив, Тарусов счел, что этого делать не стоит:

– Антон Семенович считает, что у Ломакина в сыскном осведы. Если освед узнает о местонахождении нашей очаровательной Машеньки…

Сашенька чуть не поперхнулась. Нашел кому комплименты отсыпать. И почему Диди так и тянет на порочных женщин?

– …Ломакин расправится с ней до суда. И значит, о ней никто не должен знать.

Княгиня встала:

– Можно тебя на минуточку?

Они вышли в коридор:

– Если не приставить к твоей Машеньке полицейских, она сбежит.

– А где у нас полицейские? – обвел рукой пустой коридор Тарусов. – Раз их нет, просто предложим переночевать у нас…

– Что?

– Не в наших интересах, чтобы скрылась…

– Ладно. Но имей в виду – сегодня спишь в моей спальне.

Антон Семенович демонстративно не остался на ужин. Проходя мимо дома, где проживал Крутилин, неожиданно для себя поднялся к нему.

В качестве начальника Иван Дмитриевич был суров, но всегда справедлив. Нынешний же патрон Дмитрий Данилович даже когда журил, словно извинялся. Этим и подкупал. Но сегодня вдруг показал истинную личину: вдруг отступился от собственных слов, пошел на поводу у жены, на поводу у собственного честолюбия, обмакнув Выговского в грязь.

Крутилин в детской играл с сыном:

– Папа, папа, купишь лошадку?

– Зачем? Знаешь, сколько с ней хлопот? Овес насыпь, бока почисть, из стойла навоз выгреби. На извозчике дешевле…

– Да нет, класненькую[27]27
  Красненькую. Подробнее – рассказ «Лошадка класненькая» в сборнике «Скрытые улики».


[Закрыть]. Как у Володи Талусова.

– А-а-а, качалку? Ну это пожалуйста. Вот скоро Рождество…

Тут Никитушка увидел Выговского и бросился к нему обниматься:

– Дядя Тохес, дядя Тохес.

Похоже, до конца своих дней ему не избавиться от прилипшего прозвища. Антон Семенович схватил мальчугана в охапку и подкинул вверх.

А Крутилин приказал Степаниде достать из ледника белый лиссабончик[28]28
  Португальский портвейн.


[Закрыть]. Когда тот хорошо охлажден – идеален под фрукты. Выслушав Выговского, Иван Дмитриевич заметил:

– Тарусов платит тебе жалованье. Потому все нарытое тобой принадлежит ему, как хочет, так и распоряжается. А ты терпи. Терпи и учись. Придет время, сам Тарусовым станешь.

– Дело не в нем. В Александре Ильиничне. Она его науськала.

– Будь и к ней справедлив. Она по-своему права. Без ее помощи мы разносчицу панталон месяц бы искали. Конечно, рано или поздно нашли бы. А что толку? Суд-то завтра. А у Александры Ильиничны, надо признать, талант. Талант ищейки. Никогда не думал, что и у женщин такой встречается.

Выговский тяжело вздохнул.

– А ты, Тохес, молодец. Моя школа. Такое дело раскрыл. Самого Ломакина под суд подвел. Горжусь. – От избытка чувств Иван Дмитриевич привстал и облобызал бывшего подчиненного. – И что опасениями пришел поделиться, тоже молодец. Мыслишь правильно. – Желейкина в большой опасности. У Ломакина не только полиция и судьи прирученные есть.

– Не может быть! – воскликнул Выговский.

– Потому охрану ей обеспечу. С самого выхода от Тарусовых. И после суда что-нибудь придумаю.

– Если Ломакина отправят на каторгу, сие не потребуется.

– Про Ломакина еще бабушка надвое сказала – адвокаты у него не хуже Дмитрия Даниловича, про судей я уже говорил. И даже находясь на каторге, Ломакин сможет удушить кого угодно. Попробую-ка я убедить Федю, – так за глаза Крутилин называл обер-полицмейстера Треплова, – выписать Желейкиной новый паспорт. Пусть уезжает в другой город. С ее-то красотой нигде не пропадет.

– Да уж… Хороша.

– Потому в суд приду лично. Вдруг в благодарность и мне что перепадет?

Пятница, 4 декабря 1870 года,

Санкт-Петербург

С самого утра Выговский уселся за бумаги по искам Фанталова, а Дмитрий Данилович принялся изучать дело столяра Шалина, которого ему предстояло сегодня защищать. Изредка он задавал Антону Семеновичу вопросы, тот сухо отвечал. В половину двенадцатого в кабинет вошли Александра Ильинична и кот Обормот. Дмитрий Данилович принялся ласкать хвостатого:

– Что, рыжий, никак и ты в суд собрался?

– Он бы с радостью, – заверила мужа княгиня. – Ох и любитель пошляться.

– Нет, – решительно возразил князь. – Обормоту в суд нельзя. Его там арестуют и осудят за воровство – вчера у Матрены селедку стащил.

– Значит, останется дома.

– Желейкина готова? – уточнил Тарусов.

– Опять плачет.

– Ее можно понять. Рискует жизнью. Антон Семенович, собирайтесь, нам пора, – позвал помощника князь.

– Я не пойду. Дел очень много.

– Дорогая, оставь нас, – велел супруге Тарусов.

Сашенька, отлично понимавшая, что Выговский устраивает «забастовку» из-за нее, фыркнула, но удалилась.

– Антон Семенович, послушайте. Понимаю, вы обижены. И я сам дал повод и причину. Но поймите, пожалуйста, обстоятельства изменились. И исключительно благодаря вам. Если пару дней назад перед защитой стояла задача лишь облегчить участь Шалина, уменьшить степень его вины, а следовательно, и срок наказания, то теперь мы имеем возможность оправдать его. Очень глупо терять ее из-за вашей неопытности. Согласитесь, что пока вы не готовы бороться в суде. Еще раз хочу подчеркнуть: ваши заслуги никто не преуменьшает. Но подчеркну и другое: мы делаем одно общее дело.

Выговский привстал:

– Уверен, вы и без меня отлично справитесь, Дмитрий Данилович.

– Хорошо, будь по-вашему.

Из-за забастовки Выговского сопровождать Желейкину пришлось Сашеньке.

В ожидании вызова в зал они уселись в коридоре Окружного суда. От нечего делать княгиня принялась читать кем-то забытую на скамье газету. Быстро проглядев новости, наткнулась на криминальный фельетон[29]29
  Так называли романы, печатавшиеся из номера в номер.


[Закрыть].

«Убийца из прошлого».

Хроники петербургской сыскной полиции за 2016 год.

Фантастический роман

господина А. Гуравицкого

(начало в предыдущем номере)

«Всю последующую неделю начальник сыскной полиции Кобылин находился в зените славы. Каждый день к нему приходили репортеры столичных и даже провинциальных газет. Каждому из них вновь и вновь Дмитрий Иванович рассказывал про произведенное расследование. Изобличенный полицией преступник тем временем сидел в одиночной камере Петропавловской крепости. Каждый день его привозили к Кобылину на допрос. Кукелев неизменно плакал и клялся, что не виноват. Однако обстоятельства того злополучного дня припомнить не мог, просил освежить ему память штофом столового вина. Однако на подобный следственный эксперимент Кобылин так и не решился».

Сашенька отложила газету. Что еще за Дмитрий Иванович Кобылин? Уж не пасквиль ли это на Крутилина?

Княгиня скосила глаза на Желейкину. Та что-то шептала, вероятно, молитву. Сашенька встала, прошлась по коридору, выглянула в окно… Но чем еще себя развлечь, так и не придумала. Пришлось читать дальше.

«Вечера той счастливой для себя недели Дмитрий Иванович проводил в лучших салонах Петербурга. Прежде дорога туда была ему заказана – как и полтора столетия назад, служба в полиции высшим обществом презиралась. Однако после поимки убийцы Кобылин стал желанным гостем на великосветском паркете. Фрейлины и флигель-адъютанты, командиры гвардейских полков и статс-дамы – все теперь искали общества Дмитрия Ивановича.

В среду его вызвали в Зимний дворец. Сам Государь удостоил Кобылина аудиенции и наградил орденом Святой Анны второй степени с императорской короной. По сему случаю вечером в третьем Парголове Дмитрий Иванович закатил банкет и в четверг не явился на службу, протелеграфировав, что болен. Что полностью соответствовало истине: только к полудню Дмитрию Ивановичу удалось разлепить глаза и встать с постели. Промучившись головной болью до пяти вечера, Кобылин сдался и велел подать водки. Тотчас полегчало, и он потребовал еще. Супруга принялась возражать, мол, не далее как вчера описывал преступления, что совершались когда-то из-за пьянства. Кобылин разозлился и стукнул кулаком по столу. Да так, что чашки подпрыгнули. Супруга, вся в слезах, выскочила, а кухарка тут же подала запотевшую рюмочку. Только Дмитрий Иванович выпил и закусил артишоком, как услышал знакомый шум. Никак управляемый воздушный шар?

Накинув на пижаму пальто, Кобылин выскочил на крыльцо: точно, шар сыскной полиции. Неужели опять что-то случилось? А может, подчиненные просто решили «подлечить» начальника после вчерашнего?

Так или иначе, пора было одеваться. Дмитрий Иванович прошел в кабинет и привел себя в порядок. Через несколько минут в дверь постучал Алтуфьев:

– Ваше высокородие. Снова убийство. Двойное!

– Да что ж такое! – воскликнул в сердцах Кобылин.

На этот раз летели долго, мешал сильный встречный ветер. Только через два часа они приземлились в Рыбацком, новом районе, заселенном фабричными. После вчерашних излишеств забраться на пятый этаж доходного дома оказалось нелегко, Дмитрий Иванович пару раз делал остановки, дух переводил. И вот наконец нужная квартира. Если и имелись там следы преступника, их уже затоптала наружная полиция – городовых в комнату набилось человек двадцать. На кровати лежала жертва, Поксуйко Евстолия Матвеевна, двадцати шести лет, из крестьян, светловолосая, склонная к полноте. Была прикрыта грязной простыней.

Кобылин распорядился простыню сдернуть.

– От чего наступила смерть? – спросил он у доктора.

– Ремнем удушили. Потому глаза и выпучены.

– Второй труп где? – осведомился Кобылин у городовых.

– Во дворе, в ретираднике.

Пришлось спускаться вниз. Филафей Мартынович Верещакин зашел опорожнить кишечник, а дверь на крючок не закрыл. Так и помер со спущенными портками, сидя над дыркой – убийца проломил ему череп.

– Опять ломик? – спросил Кобылин доктора.

– Похоже на то.

– Орудия, которыми совершены преступления, найдены? – поинтересовался Кобылин у полицейского пристава пятого участка Правобережной части.

– Никак нет, – отчитался тот по-армейски. – Ни ремня, ни ломика. Убийца унес их с собой.

– Почему об убийце в единственном лице говорите? Считаете, преступления связаны?

– Не считаю, уверен. Покойная Поксуйко путалась с Верещакиным. Каждую неделю он ее навещал. Подозреваю, муженек Евстолии Матвеевны про то узнал и любовничков подкараулил.

– Задержали его? – уточнил Кобылин.

– Никак нет. Ждали вашего высокородия. Вдруг ошибаемся? У нас-то опыта в подобных делах нет. А вас вчерась сам Государь отметил.

Пристав развернул газету, что держал в руках. На первой полосе красовался двигающийся фотографический портрет – начальник сыскной полиции докладывает императору о раскрытии преступления. Свидетельство славы, так радовавшее вчера, сегодня хотелось растоптать на булыжной мостовой. Уж таковы нравы в полиции – теперь, после монаршей оценки, коллеги-завистники только и ждут случая вывалять Кобылина в грязи. Ишь как гадко пристав улыбается.

– Где служит Поксуйко? – строго спросил Дмитрий Иванович.

– У него, – пристав пальцем указал на лежавшего в ретираднике Верещакина. – Филафей Мартынович держит, пардон, держал дюжину лошадей, столько же саней и экипажей. Нанимал извозчиков, те отдавали ему половину заработка.

– На какой бирже Поксуйко стоит?

– У театра «Буфф». Здесь недалече.

– Тогда полетели, – скомандовал Кобылин.

– На шаре? Право, не стоит, ваше высокородие, – остановил его пристав. – Вдруг испугаем, вдруг скроется? Давайте в пролетках.

Так и сделали. Поксуйко оказался на месте. Его экипаж окружили агенты и городовые, извозчика задержали. При осмотре пролетки под пассажирским сиденьем обнаружили широкий кожаный ремень и окровавленный ломик, точно такой, каким убили процентщика Перепетуя.

Поксуйко сперва изображал недоумение. Когда же его обвинили в убийствах, разрыдался. Мол, до сей минуты про трагедию не знал, как уехал из дома в пять утра, так и катается.

Через полчаса подъехала карета с зарешеченными окнами, и Поксуйко увезли. Дмитрий Иванович со своей командой погрузился в шар, который величественно поднялся в лучах искусственного солнца и поплыл в центр города вдоль Невы.

Когда полицейские разъехались, господин в черном ватерпруфе наконец-то вышел из-за угла, за которым прятался. Он снова был доволен:

– И второй враг мертв. Смерть настигла его именно там, где заслужил. В сортире! Мерзкая тварь. Зачем я задушил его любовницу? Потому что ненавижу блудниц. Какой же тюфяк у нее муженек! Знал ведь про их шашни, но ничего не предпринял. Пусть теперь тачку покатает. А Кобылин в очередной раз продемонстрировал тупость. Подкинутый мной томик Шекспира, раскрытый на «Отелло», не заметил вовсе. А уж заглянуть покойнику в глаза было прямой его обязанностью. В Америке любой городовой знает, что на сетчатке глаз отпечатается виденное перед смертью. А Верещакин видел меня! Не смог я отказать себе в удовольствии улицезреть ужас в его глазах».

В своей квартире на Коломенской улице в то же самое время, что и Сашенька, вторую главу «Убийцы из прошлого» читал Сергей Осипович Разруляев. Очередной номер «Гласа Петербурга» ему опять доставил посыльный.

Воскресенье, 29 ноября 1870 года,

Санкт-Петербург

Разруляев долго размышлял, рассказать ли Ксении о полученной газете, и к воскресенью решился. Потому после службы не поехал к Наташке, а вместе с семьей отправился домой. Лешенька этому очень обрадовался, всю дорогу перечислял игрушки, которые ждет на Рождество.

– Поссорились с Натальей Семеновной? – спросила после обеда Ксения, когда остались в столовой вдвоем.

– Гуравицкий вернулся?

– А он вернулся? – на лице Ксении мелькнул испуг. – Вы видели его?

– Его роман печатается в газете. Разве этого мало?

Ксения пожала плечами:

– Рукопись в редакцию можно и из Америки отправить.

– А курьера ко мне? Тоже из Америки?

– Вы так говорите, будто я виновата. Уверяю вас, я Андрея не видела и видеть не желаю.

Разруляев тут же успокоился: словам Ксении он всецело доверял.

Получив четыре года назад письмо от Крутилина, он тут же пошел к невесте, чтобы расторгнуть помолвку.

– Меня сие не касается, – сказала ему она. – А вы, Сергей Осипович, сами решайте, разрывать помолвку или нет. Но помните – если откажетесь из-за кружевницы от меня, брат выгонит вас и такие даст рекомендации, что даже дворником не всюду возьмут.

– И вы предлагаете?..