Текст книги "Святая Русь. Полководец Дмитрий"

– Побьём, Дмитрий Александрыч! – горячо грянули дружины.

– Буде немцу по Руси шастать!

– С нами Бог!

Князь Дмитрий смотрел на волевые, непоколебимые лица ратников, и по телу его пробежала та приподнятая, горячая волна, что вносит в душу стойкую уверенность.

– Спасибо, други! – Большой воевода благодарно склонил голову перед дружинниками, затем надел шелом и вернулся к новгородцам, кои должны первыми начать вылазку.

Князь Дмитрий и новгородцам сказал напутственные слова, и те прониклись ими, отозвались так же решительно и дружно:

– Со щитом будем, воевода!

– Побьем ливонца!

Князь Дмитрий, ещё раз глянув на противоположный берег, усеянный крестоносцами, взмахнул рукой:

– С Богом, новгородцы! Впер-е-е-д!

Весь передний полк с развернутыми стягами рысью двинулся на Кеголу.

«Только бы лёд выдержал», – перекрестился Лазута Скитник.

Рядом с отцом сидели на конях Егор и Никита. Лица их сосредоточенные и напряженные, а по телу пробегает нервный озноб. Когда-то они участвовали в малой сече, разбив в Ростове Великом сотню татар на Ордынском дворе. Но здесь-то не сотня врагов, а несметные полчища, облаченные в такую непробиваемую броню, кою, сказывают, ни стрела, ни меч, ни копье не берут. Попробуй одолей такую силищу!.. Но страха в сердцах почему-то не было.

– Прошли-таки, – удовлетворенно молвил Лазута Егорыч.

– Прошли, батя, – кивнул Никита.

– Сейчас в «свинью» врежутся, – сказал Егор. – Ух, какой звон и рёв пошёл! Пора бы и нам с переяславцами выступать. Уж скорее бы!

Лазута Егорыч пытливо глянул на сыновей. Оба нетерпеливые, жаждущие кинуться в сечу. Добро, что не ведают страха. Но в них говорит молодость. Молодой на битву, а старость на думу. А подумать есть о чем. Ливонцы преднамеренно вышли в открытое поле. Вокруг – ни лесов, ни скрытых лощин, ни увалов[158]158
  Увал – вытянутая в длину возвышенность с пологими склонами.


[Закрыть]. Неожиданный удар каких-нибудь из полков напрасен: всё обозримо на многие версты. И другая напасть: крестоносцев, почитай, втрое больше. Перевес противника огромен. Другой бы большой воевода отвёл войска, но князь Дмитрий не дрогнул. Он поверил в силу русских воинов и пошел на могучего врага. Похвально, зело похвально, князь Дмитрий! Но битву ещё надо выиграть.

– Глянь, батя! Новгородцы полностью зажаты немцами. Ну чего князь Дмитрий медлит? – встревоженным голосом произнес Никита.

– Князь ждёт, когда больше крестоносцев втянутся в битву… Скоро, сыны, и мы двинемся. Держитесь меня и сражайтесь с оглядкой. Не зевайте и не лезьте напролом. Враг может и сзади ударить. Меч притупится – гасилом[159]159
  Гасило – так в народе называли оружие (кистень) в виде короткой палки с подвешенным на ремне или цепочке металлическим шаром, тяжестью.


[Закрыть] по шелому бейте. Эта надежная штуковина любую жизнь загасит.

Лазута Егорыч говорил неторопливо и степенно, как будто с сыновьями в лес на охоту снаряжался. Богатырски сложенный, он выглядел Ильей Муромцем с Добрыней и Алешей.

Углядев, что новгородцы уже слишком глубоко врезались в «свинью», большой воевода махнул рукой правому и левому полкам.

– Пора!

И пошли дружины на Ливонский орден, а вслед за ними и пешие ратники, стремясь обхватить немцев с обеих сторон. Вот тут-то и разгорелась кровавая сеча!

Конники с гиком, ревом и свистом хлынули на крестоносцев. В первом десятке всадников, на своём быстром, черногривом, кабардинском коне летел князь Дмитрий. Обок, низко пригнувшись к буланой, развевающейся гриве, мчал любимый княжеский мечник Волошка Севрюк – проворный слуга и отменный наездник.

Сшиблись!

Зазвенела сталь, посыпались искры, и загуляла злолютая битва. Свирепая, жуткая. Никто не хотел уступать. В бешеной, звериной злобе рубились с русскими воинами крестоносцы. Остервенело хрипели из закрывающих лицо железных масок:

– На куски порубим!

– Всех до единого уничтожим!

Рыцари хрипели на своём немецком языке, а русские так же остервенело выплёскивал своё:

– Не шарпать наши земли, треклятые ироды!

– Побьём, свиные рыла!

Гул, стон, рев гуляли над полем брани. Ржание коней, звон мечей, щитов, кольчуг и лат, тяжёлые, хлёсткие удары копий и сулиц, топоров и палиц, кистеней и дубин, обитых железом; ярые возгласы, стоны, крики и вопли раненых.

Сеча!

Ужасающая, грандиозная сеча.

«Ни отцы, ни деды наши, – скажет летописец, – не видали такой жестокой сечи».

Неистовствовал князь Дмитрий. Ох как пригодились ему, да и его дружинникам длительные потешные игры с «ливонскими крестоносцами». Навсегда запомнились ему и ценные наставления отца, Александра Ярославича, кой не единожды рассказывал о знаменитой битве на Чудском озере:

– Крестоносцы любят сражаться на своих длинных копьях. Когда рыцарь, весь в броне, бешено несётся наперевес с копьём на противника, то удар его чудовищен и неудержим. Либо от него надо уклоняться, либо будь таким же сноровистым, ловким и могучим. И всё же, надо признаться, рыцарь в таком налёте гораздо искуснее. Таранный удар его страшен. У врага и щит треснет, и кольчуга будет распорота, и он, оглушённый, вылетит из седла. Крестоносец приучается к рыцарским поединкам с детства. Русские же воины, к великому сожалению, к оному не приспособлены. Если их доспехи выдерживали, а копья ломались, начиналась рубка на мечах. Вот здесь уже сильнее русский. Его основное оружье – испытанный меч, коим он владеет мастерски. Когда брань идёт на мечах, русскому ни ордынец, ни ливонец не страшен. А посему, сынок, когда доведется тебе сражаться с крестоносцами, лучше пускай свои полки в гущу. В ней крестоносцам с копьями не развернуться. Когда начинается свалка, им уже не до копий. Они их даже бросают. Сам видел на Чудском озере. Вот тут-то русскому воину нет цены. Тут не только меч, но и другое оружье в ход идёт. Но и про своего коня не забывай. Конь, прирученный к битвам – большое подспорье.

И до чего ж прав оказался отец! Когда дружины и пешцы навалились с обеих сторон на врага, крестоносцам было уже не до копий.

Не случайно говорил Александр Невский и про коня. Привыкший к сечам Автандил и впрямь оказался превосходным конем. Вороной кабардинец, как рассказывали горцы, не только отлично переносил летнюю жару и зимние морозы, долго мог терпеть без еды и питья, но и отлично рысил и переходил в стремительный галоп. Но главное, чему удивлялся Дмитрий Александрович, – Автандил был до чрезвычайности надёжен и умён. В любом месте оставь его без коновязи – никуда не убежит, будет стоять и часами ждать своего наездника.

В ратных же «потехах» Автандил был настолько послушен, что не отвлекался в самые жаркие минуты, чутко улавливая нажатие колен всадника и поворачивая, куда нужно было хозяину.

Приучил его Дмитрий Александрович и к одной весьма полезной новинке: вопреки всем правилам оставлять врага слева, под неудобную руку. А князь в сече и левой владел не хуже, чем правой. Вот это-то и пригодилось сейчас Дмитрию Александровичу.

Перед самой битвой Дмитрий Александрович, как и обещал, снял с коня всё драгоценное убранство. И ни один рыцарь не мог подумать, что неустрашимый всадник, оказавшийся перед ним, являлся вовсе не простым воином. Это и удивляло крестоносцев. Какой-то обычный, рослый ратник, в заурядном доспехе, так сноровисто, изворотливо и бесстрашно бился, что наводил ужас на рыцарей. Было заметно, что ратник не только обладал богатырской силой, но и был искушенным бойцом. Особенно поражал его чёрный изворотливый конь, который крутился ужом и оказывался в самом неподходящем для рыцаря месте, «не с той руки». И русич виртуозно пользовался этим преимуществом, ударяя рыцаря своим крыжатым, тяжёлым мечом, да так мощно, что противник валился с коня.

Вокруг могучего всадника, под стать ему, сражались на конях крепкие, хваткие ратоборцы. (Это были отборные мечники князя Дмитрия во главе с Волошкой Севрюком.) Они не только храбро и умело сражались, но и успевали прикрывать большого воеводу от неожиданных ударов рыцарей.

Великий магистр и командор Вернер пока ещё не вступали в бой. Они выжидали решающего перелома. Пока всё шло по плану Отто Руденштейна. Если уж русичи и двинулись через Кеголу (что и поразило магистра), то они пошли на явную погибель. Пройдет ещё немного времени, и железный немецкий клин раздробит основной полк князя Дмитрия, а затем начнет добивать менее сильные полки – правого и левого крыла. Так было во многих битвах с европейскими войсками.

У Отто Руденштейна даже не было малейшего сомнения, что его рыцари в считаные часы раздавят русские дружины. Никогда ещё того не было, чтобы войско, превышающее противника больше чем в три раза, потерпело поражение. Такого чуда Европа не знала и никогда не узнает!

Но прошёл час, наступил другой, а русские и не думали трубить к отступлению. А ведь рыцарский клин давно уже расчленил основной полк на мелкие части и принялся за фланги. Когда же русские «крылья» отпрянут и побегут в разные стороны? В этом злом, гулком, звенящем месиве ничего уже не поймешь. Ясно только одно: льется обильная кровь, гибнут и русичи, и непобедимые рыцари.

Ещё через час Великий магистр окончательно убедился, что перелома так и не дождёшься. Русские воины бьются с такой иступленной злобой и необычайной яростью, что трудно ждать оглушительной победы.

Понял это и фогт Вернер. Его изумление было беспредельным. Никогда ещё он не наблюдал такой ожесточенной битвы. Чем упорнее шло сражение, тем настойчивее и напористее становились русские воины, как будто и не понимали, что они в меньшинстве.

– Мы слишком много теряем рыцарей. До вечера мы лишимся тысячи воинов ордена. Не пора ли приостановить битву, Великий магистр? – с неожиданным предложением выступил командор.

– Да ты с ума сошел! – недовольно воскликнул Руденштейн. – Как это «приостановить»?

И Вернер наконец-то рассказал о своей давнишней задумке с русским пленным.

– И ты думаешь, что князь Дмитрий пожалеет сына своего посланника?

– Князь Дмитрий будет рад нашему предложению. Он всё равно понимает, что его воины будут рубиться до последнего и он останется без войска. Принятие же нашего предложение покажется его войску благородным, и князь Дмитрий достойно уйдёт с остатками полков на Русь. Его никто не осудит. А мы останемся победителями и не понёсем огромного урона. Соглашайся, Великий магистр.

Отто Руденштейн с минуту молча пожевал тугими, обвисшими губами и ворчливо произнес:

– Ты любитель всяких тайн, господин командор, о которых Великий магистр должен был знать… Но я принимаю твой план.

Вскоре по всему ливонскому войску звонко запели серебряные трубы и замелькали белые полотнища на высоких древках. Рыцари (хотя и в полном недоумении) поняли, что эти сигналы означают конец битвы или того хуже: Великий магистр отдал приказ о поражении своего войска.

Так же поняли сигналы крестоносцев и русские дружины. Но их недоумение было гораздо большим, чем у немцев. Неужели железные рыцари сдаются?

Битва остановилась.

К Васютке, который вместе с Карлусом находился неподалёку от шатра дерптского епископа Александра, подъехали Вернер с Кетлером.

– Переодевайся, русич, – приказал командор.

Кетлер протянул пленнику узел, в котором находилась бывшая одежда Васютки: тёмно-вишнёвый кафтан, шапка, опушенная лисьим мехом, бархатные портки и красные сафьяновые сапожки. Вся одежда вычищена, приведена в должный порядок.

– К чему это, Кетлер?

За Кетлера ответил фогт Валенрод:

– Я знаю, что твой отец, посланник ростовского и переяславского князей Лазута Скитник, находится в этом войске. Я отпускаю тебя, купец, к твоёму отцу. Ступай и радуйся жизни.

– И ради этого Великий магистр остановил битву? – удивился Васютка.

– Да, купец. У Великого магистра доброе сердце.

– Здесь какой-то подвох, Вернер.

– Мне не отпущено время на пустые разговоры, купец. Садись на коня.

Однако у командора была большая проблема: ни Отто Руденштейн, ни он, Вернер, так и не могли определить – кто же из семи князей, приведших свои дружины в Ливонию, является Дмитрием. Пришлось фогту взять с собой глашатая, который, после нескольких гулких ударов в литавры, зычно восклицал:

– Великому магистру нужен для переговоров князь Дмитрий!

Дело оказалось нелёгким. Попробуй, услышь слова толмача-глашатая в громадном стотысячном войске.

На драгоценные доспехи фогта Валенрода был накинут на плечи тонкий белый плащ, испещрённый чёрными крестами. Обок с ним ехали глашатай и Васютка в своём русском облачении.

Русичи диву давались:

– Кто-то из наших едет. Чудно!

– Как он среди немцев оказался?

– А может, какой-нибудь изменник.

Да и сами крестоносцы недоуменно пожимали плечами. Откуда взялся в войске этот русский человек? Зачем первый рыцарь Ливонского ордена ведёт его к князю Дмитрию?

Наконец-то глашатай был услышан большим воеводой. Пока он ничего для себя не уяснил. Остановка битвы была совершенно непредсказуемой. А уж появление русского человека и вовсе малопонятно. Что же задумал великий магистр?

– Тебе нельзя сказываться князем Дмитрием, – молвил ближний боярин, также участвующий в сече, Ратмир Елизарыч.

О том же произнёс и Неждан Корзун:

– Если в тебе, князь, узнают большого воеводу, то рыцари кинут все силы, чтобы тебя загубить. Давай я назовусь князем Дмитрием.

– И не подумаю, Неждан Иванович. Ты уж в годах, а меня рыцари всё ещё за юноту принимают… Волошка! Доставь-ка мне княжеское корзно. Приму посла Великого магистра по-княжески.

После очередного удара в литавры и возгласа глашатая, кой находился от князя Дмитрия в пятидесяти шагах, большой воевода накинул на плечи княжеское корзно и поднял руку.

– Остановитесь! Я – князь Дмитрий!

Вернер и его сопутники придержали коней. Командор пытливо глянул на князя и тотчас безошибочно его распознал. Он! Князь Дмитрий, которого видел в Переяславле.

– Я приветствую тебя, доблестный воевода, – начал свою речь командор. – Ты совершил поступок мужа, перейдя Кеголу и напав на наше рыцарское войско. Похвально!.. Но вначале скажи, есть ли в твоей дружине твой посланник, боярин Лазута Скитник?

– Мои бояре по хоромам не отсиживаются.

– Отлично.

Вернер сдернул с головы пленника шапку, и Лазута Егорыч, бывший неподалёку от большого воеводы, ахнул:

– Васютка!.. Сынок!

– Мы здесь, Васютка! – с неописуемой радостью закричали братья.

– Молчать, купец, – негромко приказал командор. – Ты ещё успеешь наговориться с отцом. А если надумаешь без моего дозволения поскакать к своим, то немедля погибнешь. Кетлер проткнет тебя копьем. Да и с коня ты не сможешь убежать.

Ноги Васютки на всякий случай были накрепко привязаны сыромятными ремнями к стременам коня.

Из глаз Лазуты Егорыча скользнула в седую бороду скупая слеза. Его душа была на седьмом небе. Васютка, его родной сын Васютка, коего он давно оплакал, жив! Господи, какое же это счастье! Мать-то, Олеся Васильевна, как обрадуется!..

А фогт Вернер продолжил свою речь:

– Я буду говорить от имени Великого магистра Отто Руденштейна. Он, как член братства ордена святой Марии, решил совершить благочестивый поступок и приказал отпустить пленника, сына Лазуты Скитника, к своему отцу.

– Я хорошо ведаю поступки Великого магистра. Все его деяния несут своекорыстную цель. В этом мы уже недавно убедились. О каком же благочестии можно говорить, когда Отто Руденштейн нарушил клятву крестоцелования? – сурово произнёс князь Дмитрий.

– Я, рыцарь Вернер Валенрод, не уполномочен отвечать за разрыв мирных соглашений Великого магистра. Я всего лишь его подданный. Разговор идёт о пленнике. Повторяю: магистр отпускает его.

– И что же взамен, рыцарь?

– Магистр освобождает пленника, а ты, князь Дмитрий, прекращаешь битву и распускаешь дружины по своим княжествам.

«Так вот в чём разгадка всех деяний командора Вернера», – пронеслось в голове Васютки.

– Хитро задумано, – с усмешкой проговорил князь. – А если я отклоню предложение магистра и продолжу битву?

– Неразумно, князь Дмитрий. У тебя не хватит сил, чтобы добыть победу. Всё твоё войско останется лежать на этом поле. Да и сын твоего посланника будет незамедлительно убит. Решай, князь!

Большой воевода надолго замолчал. Он видел перед собой окаменевшее лицо Лазуты Егорыча и думал:

«Ныне от моего приказа будет зависеть судьба сына Скитника. Отец мучительно переживает, в глазах его слёзы. Аж на душе стало мерзко». Уж так не хочется стать виновником гибели молодого Васютки, об исчезновении коего он изведал ещё в Переяславле… Но и уходить с поля брани – отдать победу злейшему врагу, кой двинется затем на Псков и Новгород… Нет, такого он, князь Дмитрий, не допустит. Если уж он и отойдёт от Кеголы, то вглубь Руси не двинется, а встанет перед Псковом и побьёт ливонца… Правда, сам отход мучителен и бесславен. Ох, как затрубят крестоносцы о своей победе на всю Европу! Русские перепугались и опрометью бежали от необоримых рыцарей! Слава Ливонскому ордену!

Князя Дмитрия охватили противоречивые мысли. Неужели отступать? Но это позор.

Большой воевода вопросительно глянул на Лазуту Скитника.

– Что скажешь, Лазута Егорыч?

Скитник пристально посмотрел в глаза князя Дмитрия и, кажется, всё понял. И в этот момент раздался крик Васютки:

– Батя! Не соглашайся! Бейте ливонцев!

– Спасибо, сынок! – утирая кулаком слезу, отозвался Скитник. – То – достойный ответ. Мы тебя, славного сына, будем всегда помнить.

Лазута Егорыч поклонился Васютке в пояс и повернулся к большому воеводе.

– То же самое я хотел сказать и тебе, князь Дмитрий. Нам нужна победа, а не бесчестье.

Дмитрий Александрович крепко обнял Скитника и душевно молвил:

– Вдругорядь спасибо тебе, Лазута Егорыч. Ты вырастил доброго сына.

Затем большой воевода выхватил из ножен меч и громко воскликнул:

– На ливонцев, други!

Командор Вернер тотчас приказал Кетлеру опустить древко с белым полотнищем, что означало: сражение продолжается.

– А с пленником что?

– Уведите пока к шатру епископа, – с раздражением ответил Вернер.

Князь Дмитрий вновь скинул с плеч корзно и ринулся в сечу. Русские воины поперли на немцев с удвоенной силой. Лютый, привыкший к битвам Автандил большого воеводы храпел и злобно рвал острыми зубами плечи крестоносцев. Вновь «сошлись копье на копье, меч на меч, топор на топор, конь на коня… Кровь не успевала стечь по лезвию к рукояти, брызгалась каплями в стороны и кропила истоптанную землю».

Большую помощь княжеским дружинникам оказали пешие ратники. (Не зря Дмитрий Александрович приказал наковать побольше копий с длинными, изогнутыми крючьями.)

Пешцы стягивали крестоносцев крючьями с лошадей и на земле добивали «гасилами».

– Лупи по «бадьям»! – во всю мочь кричал Аниська Талалай, кой не остался в обозе и прибежал с возницами на поле брани.

– Лупи! – вторил Аниське обозный боярина Мелентия Ковриги, долговязый Вахоня.

– Круши гадов! – опуская тяжелое гасило на «бадью», орал грузный, чернобородый Емелька Бобок.

Ратники прозвали «бадьями» защитные, железные шеломы рыцарей, надетые на головы и похожие на бадьи и ведра.

Помощь пешцев (а их было довольно много в каждом полку) оказалась настолько неоценимой, что привело Великого магистра, наблюдающего с невысокого холма за битвой, в ярость: крестоносцы таяли, как последний апрельский снег.

– Русские сражаются не по правилам, – гневно высказывал он командору Вернеру, вспомнив Ледовое побоище. – Лапотное мужичье вновь стягивает баграми рыцарей и убивает их коней засапожными ножами.

Когда-то Великий магистр клялся, что больше не допустит такого позора.

– Варвары бьются по-варварски.

– Жаль, что нам помешала Кегола. Она спутала нам все карты. Передний полк не выдержал бы «кабаньей головы» и был бы раздавлен.

И чем же помешала река? Повторим. Всё дело в том, чтобы сохранить строй к решающему моменту схватки, конница подходила к противнику шагом, «была покойна и невозмутима, подъезжала не торопясь, как если бы кто-нибудь ехал верхом, посадивши впереди себя на седло невесту». И только подъехав к врагу совсем близко, рыцари бросали коней в более быстрый аллюр. Медленное сближение имело ещё и тот смысл, что экономило силы лошади для решающего броска и схватки.

Пожалуй, самым удобным построением был издавна придуманный для тяжелой конницы «клин», «кабанья голова», или «свинья», как называли его русские дружинники.

«Кабанья голова» имела вид колонны, слегка суженной спереди. Давно известно, что конницу водить в колоннах очень выгодно, так как в этом случае лучше всего сохраняется сила её массированного, таранного удара. Это не столько боевое, сколько походное построение, когда «клин» врезается в ряды противника, воины, едущие в задних рядах, немедленно «разливаются» в стороны, чтобы каждый всадник не топтал передних, но в полную меру проявил свои боевые качества, равно как и качества коня и оружия. У «клина» было и ещё одно преимущество: фронт построения был узок.

Дело в том, что рыцари очень любили сражаться, но совсем не хотели умирать – ни за сеньора, ни за святую церковь. Они должны были и хотели только побеждать. Этому, собственно, и служили их доспехи. Этому служил и «клин». Ведь когда отряд рыцарей медленно, шаг за шагом, приближался к врагу, он становился великолепной мишенью для лучников противника. Хорошо, если у кого нет метких лучников. А если есть? Если у них вдобавок отличные дальнобойные, мощные луки?

Татары при Лигнице именно из луков буквально расстреляли прекрасно защищенных доспехами рыцарей. А при построении «клином» перед вражескими стрелками оказывалось только несколько всадников в самом надежном защитном снаряжении.

– Князь Дмитрий перехитрил нас. Он понял, что наш «клин» не может сползти к реке. Поэтому мы не смогли показать преимущества «кабаньей головы». Всё наше построение сломал этот переяславский князёк, – сказал командор.

– Будь он проклят! Кто мог знать, что он рискнет пойти через Кеголу? Кто? – Великий магистр был вне себя. – Вернер, хватит тебе любоваться, как погибают наши славные рыцари. Хватит! Кидай свой отряд в сражение! Пробейся к Дмитрию и убей его. Убей!

– Я давно жду твоего приказа, Великий магистр. Я постараюсь разыскать князя Дмитрия, хотя он и сбросил свой плащ.

К Отто Руденштейну приблизился член братства «Карающий меч» Бруно Конрад. Тихо спросил:

– Не пора, Великий магистр?

– Не спеши, Бруно. Может, ему и впрямь удастся убить Дмитрия. Не упускай фогта из виду. Он не должен вернуться с битвы, – едва слышно произнес Руденштейн.

После свидания с сыном Лазута Скитник с таким ожесточением набросился на рыцарей, что крестоносцы отскакивали от него в стороны. Вид русского боярина был страшен. Его удары мечом были настолько могучи, что они рассекали шеломы и латы и поражали рыцарей насмерть. Богатырски сложенный Лазута Егорыч лез в самую гущу врагов, не думая о своей гибели. Он неистово мстил за своего сына Васютку, забыв даже о своих остальных сыновьях, кои шли за ним и коим приходилось очень нелегко в этом кровавом месиве.

После одного из ударов у Скитника сломался меч, но ему вовремя подкинул с земли оглоблю один из обозных людей, сам орудовавший длинным увесистым багром.

– Держи, ямщик!

Это был мужик Вахоня, кой признал-таки в знатном человеке бывшего ямщика и кой когда-то ночевал в его избе.

– Спасибо, друже! – выкрикнул Лазута Егорыч. Привычное когда-то «оружье» ему крепко пригодилось: оглоблей он сшибал с коня железного всадника с первого же удара.

Ловко бились и ростовский князь Борис Василькович и боярин его Корзун, и неистовый псковский воевода Довмонт, и сыновья великого князя Святослав с Михаилом…

А вот новгородский посадник Михаил и тысяцкий Кондрат были убиты. Новгородскому полку было нелегко: он самый первый принял бой «кабаньей головы» и сдержал напор крестоносцев; не случайно здесь всех больше полегло дружинников и пеших воинов.

Несколько легче пришлось правому и левому крыльям, но и они постепенно были втянуты в «кабанью голову». Однако стенка на стенку – не получилась. Как-то само по себе произошло, что русские и их неприятели сбились в отдельные гигантские группы, где творилась полная неразбериха, и рекой лилась кровь. Но вот на эту-то «неразбериху» и рассчитывал князь Дмитрий, хорошо зная, что когда рыцари теряют свой строй, то становятся неуправляемыми и нарушают дисциплину. Но пока они ещё понимают, что их большинство, и что русских с каждым часом сечи будет всё меньше и меньше, и что скоро наступит момент, когда они полностью полягут на поле брани. Но миновало не менее пяти часов, а русские бились всё упорнее и ожесточеннее и всё больше падало на землю рыцарей.

Командор Вернер, лучший рыцарь ордена, искусно сражаясь с русскими воинами, искал глазами князя Дмитрия. Ему очень хотелось победить именно этого ратоборца, большого воеводу, чья слава гремит уже с 12 лет. Но как отыскать его в таком огромнейшем войске, которого Европа ещё и не видывала? На переговорах о пленнике князь Дмитрий сидел на удивительно красивом коне в окружении некоторых князей и бояр в дорогих, сверкающих доспехах. Особенно он приметил отца узника, Лазуту Скитника, высоченного витязя в серебристой кольчуге и в шеломе с бармицей. Вот его-то и надо найти в этой оглушительной сече. Всего скорее, где-то неподалёку бьется и большой воевода.

Не меньше часа прорываясь то к одной группе воинов, то к другой, высматривал фогт Валенрод посланника князя Дмитрия и все-таки заметил его. Ринулся к нему и увидел наконец-то рослого всадника в простом доспехе. Он! Князь Дмитрий. Его обличье, которое он хорошо запомнил ещё в Переяславле. Слава тебе, Дева Мария!

Вернер начал исподволь прорубаться к большому воеводе. Поединок с опытным врагом – его страсть, его жизнь. Скольких храбрых рыцарей он поверг наземь, изумляя своей непревзойденной ловкостью и отвагой орденских братьев!

И вот он в трех шагах от Дмитрия.

– Защищайся, князь! Я бросаю тебе перчатку! – в предвкушении от неминуемого поединка, в радостном упоении воскликнул командор.

Большой воевода, увидев перед собой закованного в броню ливонца, сразу узнал его. Это был тот самый рыцарь, кой назвал себя Вернером Валенродом и кой привёл с собой сына Лазуты Скитника. Возможно этот крестоносец со своими «купцами» и захватил его в плен.

Возглас «бросаю перчатку» (Дмитрий об этом ведал) означал вызов на поединок, при котором никто не должен вмешиваться в бой ратоборцев.

На Вернера накинулись было мечники во главе с Волошкой, кои не ведали смысла вызова на дуэль, но князь остановил их:

– Прочь от рыцаря! Я сам с ним поквитаюсь. Сам!

И поединок начался. Командор пожалел, что ему пришлось оставить копье, но он обладал неоспоримым преимуществом. Во-первых, его латы намного крепче, чем кольчуга князя, а во-вторых, его защищенный броней конь более тяжел и сам по себе представляет движущуюся крепость. Да и разница в мечах была ощутима. Меч рыцаря был чуть длиннее, уже и легче русского меча. С таким мечом гораздо искуснее сражаться.

От первого же удара Вернера князь умело защитился своим красным овальным щитом, а когда рыцарь замахнулся для второго удара, конь Дмитрия, на удивление командора, очутился с другой стороны, под левую, неудобную руку крестоносца. Такого трюка командор явно не ожидал. Князь же, как уже говорилось, лихо бился как с правой, так и с левой руки.

При первом же наскоке фогт убедился, как со страшной силой обрушился о его крепкий щит вражеский меч. Фогт сразу же понял, что перед ним отважный воин, обладающий богатырским ударом.

Крестоносцы ждали победы своего прославленного рыцаря. Она вселит в их сердца бесстрашие и мужество, придаст новые силы для битвы с врагом. Поражение – повергнет в уныние, вызовет ужас и смятение перед грозным противником.

Русские же ратники, раскиданные по всему немецкому войску, лишь немногие знали, что их большой воевода рубится сейчас с первым рыцарем Ливонии. Об этом не знал и сам князь Дмитрий, приняв отважного крестоносца за обычного рыцаря. (Он конечно же не слышал о доблестных победах Вернера.)

Воины вновь сшиблись. Вернер успел отскочить под удобную для себя правую руку. Прикрываясь щитами, взмахнули мечами. Зазвенела сталь, посыпались искры. Так продолжалось несколько минут, пока князь не обнаружил слабое место вражеского коня, а именно его шею, прикрытую легкой, не такой уж прочной железной сеткой. Он вдругорядь направил Автандила в левую сторону от рыцаря и, пока тот заслонялся щитом, мощно рубанул мечом по шее коня крестоносца.

Конь вместе с рыцарем рухнул на землю. «Бадья» свалилась с головы. Князь спрыгнул с Автандила и только сейчас хорошо разглядел лицо противника. В глазах его застыло и удивление, и ужас. Непобедимый Вернер впервые повержен на землю!

Князь Дмитрий вновь взмахнул мечом, но опускать его на голову рыцаря так и не стал, памятуя русскую пословицу: «Лежачих не бьют».

– Поднимайся, немец. Продолжим рубку без коней.

И начался пеший поединок.

Блистали мечи, лязгало железо. Вернер бился жестоко. Обозленный своей неудачей, фогт хотел побыстрее уложить князя и вновь поднять в глазах рыцарей свою пошатнувшуюся славу.

Однако более гибкий и верткий юный князь на земле держался цепко. Вернеру никак не удавалось поразить врага своим мечом. Князь ловко защищался и выжидал удобного момента.

Бились отчаянно, долго. Фогт всё время что-то гневно и воинственно выкрикивал, а Дмитрий сражался молча, стиснув зубы, сурово поблескивая из-под шелома зоркими глазами.

Вернер, уверившись в своей победе, всё наседал и наседал. Его узкий меч, словно молния, сверкал в воздухе, тяжело опускаясь на русский щит. Вот-вот князь дрогнет и обретёт смерть на поле брани.

Но Дмитрий сам продолжал наносить могучие удары. Он знал, что его меч хоть и вынут из простых кожаных ножен, но сработан из знаменитой, крепчайшей дамасской стали. И этим надо воспользоваться.

Князь стал лишь изредка обмениваться ударами, и вот, улучив момент и собрав воедино всю оставшуюся силу, Дмитрий неожиданно для крестоносца взмахнул тяжёлым мечом и обрушил его на кирасы рыцаря, да так мощно, что кирасы лопнули, обнажив на груди окровавленную белую рубаху. Тяжело раненный Вернер побледнел, зашатался и в другой раз оказался на земле.

– Слава князю Дмитрию! – закричали мечники большого воеводы и немногие ратники, кои оказались неподалёку от полководца.

Князь Дмитрий не стал добивать крестоносца.

– Взять рыцаря в плен! – последовал его приказ.

Рыцари, наблюдавшие за поединком своего прославленного командора, сникли, чем не преминули воспользоваться русские ратники.

– Бей ливонца!

– За работу, крючники!

Бруно Конрад, увидев поверженного командора, скривил в довольной ухмылке тонкие губы.

«Скоро он сдохнет. Туда ему и дорога, выскочке! Сама Дева Мария способствует тому, кто не захотел помогать „Карающему мечу“».

Рыцари пятились от дружинников и пешцев, и Бруно Конрад поспешил незаметно выскользнуть из жестоко дерущегося клубка. Ему надо принести хорошую весть Великому магистру, который, конечно, так и не увидел пешего поединка.