Текст книги "Святая Русь. Полководец Дмитрий"

– Фогт Вернер Валенрод мечтает стать Великим магистром… Даже при вашей ещё жизни.

Отто не стал спрашивать инквизитора, откуда у него такие сведения, но его слова убедительны и точно выверены. Бруно Конрад не был на последнем совете влиятельных рыцарей, но до него не могли не дойти дерзкие высказывания Вернера:

«Только трусливый заяц способен сунуть свою голову в сугроб при виде хищного зверя».

«Я прошу тебя, Великий магистр, отказаться от трусливого предложения или… или мы подумаем о новом магистре».

Вернер изрекал и другие вызывающие слова, которые поразили всех рыцарей, но ни один из них не захотел остановить дерзкого командора, и это больше всего смутило Отто Руденштейна. Выходит, Вернер, бросая в лицо Великому магистру резкие слова, чувствовал за своей спиной значительную поддержку, которая может обернуться трагедией для Руденштейна. Командор ждет удобного момента, чтобы занять трон властелина Ливонского ордена. Но что для фогта может явиться удобным моментом? Неужели он думает о том, что крестоносцы будут разбиты русскими дружинами? Быть того не может. Такой опытный воин, не раз участвующий в крупнейших сражениях, должен отчетливо понимать, что русское войско потерпит сокрушительное поражение… Тогда на что он надеется? Станет поджидать какого-то промаха Великого магистра? Или заполучит поддержку самого римского папы? Всего можно ожидать от зятя Зельца Германа. Но стоит ли спокойно ждать неожиданного выпада? Рискованно. Остаётся единственный выход. Пока не поздно, Вернера надо убирать, убирать руками инквизитора. Он сегодня же отдаст негласный приказ Конраду, и тот выполнит его с большим удовольствием, так как ненавидит самонадеянного фогта.

– Что ты предлагаешь, мой верный Бруно?

– То, о чём думает Великий магистр.

Отто Руденштейн промолчал: пусть Конрад договаривает.

– Люди, отказавшиеся помогать тайному братству, недостойны находиться в рядах ордена… Они должны исчезнуть.

– Исчезнуть? – коварно улыбнулся Великий магистр. – Я этого даже в своих мыслях не допускал.

– Я тоже, – с такой же коварной улыбкой произнес инквизитор. – Я ничего от вас не слышал и не был сегодня в вашем замке, Великий магистр.

– Ты прав, мой верный Бруно. Завершим нашу беседу.

Оба расстались довольными.

Глядя на картины своих пращуров, Отто Руденштейн удовлетворенно подумал: «Бруно Конрад обладает изощрённым умом. Здесь, в Ливонии, смерть Вернера будет выглядеть естественной, она не вызовет у крестоносцев и святых отцов никаких подозрений… А князь Дмитрий погибнет в победной сече».

Глава 11. Переезд в Мариенбург

Побег должен был состояться в ночь с субботы на воскресенье. И узник, и надзиратель с нетерпением ждали установленного часа. Казалось, ничто не предвещало беды. Первые дни недели прошли спокойно, а утром в четверг Карлуса вызвал к себе Кетлер и с ядовитой ухмылкой произнес:

– Собирай своего пленника. Переезжаем в Мариенбург.

– Почему, господин Кетлер? – удивился надзиратель.

– Таков приказ командора. Выезд сегодня, в полдень.

Затем Карлус узнал, что из замка в Мариенбург, столицу Великого магистра, выезжают все крестоносцы. В замке остаются только «весёлые девушки», помощник повара и несколько стражников.

С удрученным лицом Карлус явился к своему невольнику.

– Всё пропало, Васютка. Наш побег не состоится.

– Ты допустил какую-то оплошность?

– Нет, Васютка.

И Карлус рассказал узнику недобрую новость, коя повергла пленника в смятение. Васютка с силой ударил кулаком по столу.

– Но это же всему конец, Карлус! Нам уже никогда не удастся бежать. Никогда!

Надзиратель угрюмо молчал. Ему нечего было сказать. На сердце его было так же скверно, как и у его пленника. Теперь и в самом деле ему уже никогда не увидеть свою жену и детей. В Мариенбурге надеяться на побег не придётся: там новый хозяин со строжайшей охраной и новые порядки.

Придя в себя от замешательства, Васютка недоуменно глянул на Карлуса.

– Но зачем Вернер тащит меня за собой в другую крепость? Зачем ему лишняя канитель? Что у него всё-таки на уме?

– Вот и я в полной растерянности, Васютка. Ведь командор мог бы тебя оставить в своём замке. Цепных псов у него хватает… А тут везти на войну своего пленника. Странно всё это.

– На войну?

– На войну, Васютка. Как мне удалось узнать, в Мариенбурге собираются все рыцари Ливонского ордена. Такие сборы всегда назначаются на случай войны. Видимо, крестоносцы собираются напасть на русское войско.

– Напасть?.. Но ты мне как-то говорил, что крестоносцы подписали мир с Русью.

– Говорил, но, кажется, что-то изменилось, иначе господин фогт не стал бы собираться в Мариенбург.

В полдень затрубили трубы и «братья святой Марии» в полном рыцарском облачении выехали на конях из стен крепости. Позади конницы потянулся отряд пеших кнехтов. Среди них оказались и Карлус с Васюткой. Только они были без оружия.

Невольник шел в окружении врагов и вдыхал полной грудью живительный воздух. День оказался погожим: легкий, бодрящий морозец и невысокое солнце, ласкали людей и мягкие серебристые сугробы. Изредка набегал тихий, легкокрылый ветер.

«Благодать-то какая! – непроизвольно подумалось Васютке, но тотчас его обожгла чёрная безутешная мысль: – Господи, с кем я иду и куда? В стан злейших супротивников Руси. Я слышу вражеский говор, вижу на себе злобные взгляды, но ничего не могу поделать. Я полностью зависим от этих чужеземцев. Я беспомощен, Господи!»

И померк погожий день для Васютки, и чем дальше он шагал по заснеженному полю, тем всё больше им обуревала отчаянная мысль: «Надо выхватить у немца копьё и проткнуть им, пока меня не уничтожат, нескольких кнехтов. Тогда жизнь моя окажется не напрасной. Я умру, но уведу с собой в могилу трех или четверых недругов. Сейчас я так и сделаю!»

Васютка кинул взгляд влево, на ближнего немца. Крупный, толсторожий, в утеплённой коричневой куртке, опоясанной широким кожаным ремнём, на котором болтался длинный меч в ножнах. Копьё кнехта покоилось на правом плече.

Сейчас, сейчас! Надо собраться с силами, улучить момент и вырвать у этого мордатого немца копьё. Ну же!

И в тот же миг руку Васютки крепко стиснул шедший обок Карлус. По ожесточённому лицу невольника он догадался, что тот задумал что-то недоброе.

– Остынь, – тихо проговорил он.

А Васютка аж зубами скрипнул. Ну зачем этот Карлус помешал ему?! Неужели он не понимает, что его терпению пришёл конец? Господина Вернера не покидает на его счёт какая-то хитрая задумка, но и он, Васютка, в темечко не колочёный. В любом случае фогт не отпустит его на волю. Тогда какой смысл пленнику жить? Уж лучше храбро погибнуть, чем долгие годы обитаться в немецких узилищах. И как этого не может понять его добрый надзиратель?

Сумрачно шагал к Мариенбургу Васютка Скитник. На привалах его кормили как обычного кнехта, а ночью он спал в какой-то захудалой крестьянской избёнке, вместе с Карлусом и десятком немцев.

Хозяина, его жену и пятерых ребятишек кнехты выгнали на двор.

– Перемёрзнут, – недовольно покачал головой Васютка. – Хоть бы малых ребят пожалели.

– Эстов они не жалеют. Деревня небольшая, из всех домов хозяев выгнали. Одна надежда на сеновал, – прошептал Карлус.

Через два дня пути отряд командора Вернера оказался в Мариенбурге. Это был довольно большой город, укреплённый мощной каменной крепостью. Город кишел рыцарями и кнехтами.

«Здесь как в муравейнике. Огромное же войско собрал Великий магистр», – шагая к замку Отто Руденштейна, подумал Васютка.

Фогту Вернеру Валенроду, как первому рыцарю ордена, отвели одну из самых лучших комнат в верхней, светлой части замка. Другие рыцари заняли дома купцов и торговых людей, а кнехты забили все жилища городской бедноты.

Васютка же и Карлус очутились в полуподвальной комнатенке замка.

– Любопытно, что сказал о нас магистру командор, – произнес надзиратель.

– Догадываюсь. Не зря же нас облачили в одежду кнехтов.

Вернер, зная о том, что ни один человек без дозволения магистра не может быть размещён в замке, преднамеренно обратился с просьбой к Отто Руденштейну:

– Я хотел бы, чтоб Великий магистр оказали мне небольшую услугу.

– С большим удовольствием, мой верный командор, – радушно улыбнулся Отто.

– Не найдется ли местечка моим пятерым кнехтам? Я уважаю их за отличную службу.

– Кнехтам? – с некоторым удивлением произнес Отто Руденштейн. – Я-то подумал, что ты будешь хлопотать за какого-нибудь рыцаря… С кнехтами дело проще. У меня свободно полуподвальное помещение. Удобств там, правда, мало, но зато твои кнехты будут укрыты от ветра, дождя и снега. На улице мерзкая погода. Пусть располагаются.

После этого разговора в тёмную комнатенку Васютки и Карлуса явился Кетлер и строго наказал:

– Ведите себя как кнехты. Ни один человек Великого магистра не должен догадаться, кто вы на самом деле. Если проговоритесь, тотчас умрёте. Рядом, в соседней комнате, будут жить ещё три человека. Подлинные кнехты. Я стану навещать вас каждый день.

– И долго мы здесь будем торчать? – спросил Васютка.

– Не задавай глупых вопросов, – резко отозвался Кетлер.

– А мне где быть? – в свою очередь спросил надзиратель. Обычно он посещал невольника во время его кормления.

– Тебе? – ехидно скривил рот Кетлер. – Ты будешь сидеть с узником. Ведь вы теперь одной верёвочкой связаны.

– А кто же будет приносить обеды?

– Опять же ты, наш верный страж, – с тем же ехидным выражением лица произнес Кетлер и удалился из комнатушки.

Узкое помещение тускло освещало лишь одно крохотное оконце. Иногда было видно, как мимо него топали сапоги обитателей замка.

– Это тебе не замок Вернера, – оглядевшись, сказал Карлус.

В комнатушке не было ни очага, ни постели, ни стульев. Даже стол отсутствовал. К тому же было сыро и прохладно.

– Это же настоящий каземат, Васютка. Там хоть соломы бросили. Нам же придётся ночевать прямо на каменном полу.

– Всё повторяется, Карлус… Тебя не насторожили слова Кетлера о верёвочке?

– Насторожили.

– Неужели это прямой намёк на наш неудавшийся побег?

– Быть того не может. Откуда мог узнать Кетлер о побеге? Мы разговаривали только в твоём помещении. О трёх же кусках веревки, которые я пронес под курткой, никто не видел, иначе об этом сразу бы доложили Вернеру.

– И всё же Кетлер бросил загадочные слова. А с какой колкостью он их произнёс!

– Да он всегда говорит с издевкой, Васютка. Не принимай близко к сердцу.

– Не знаю, не знаю.

К вечеру пришел кнехт из соседней комнатки и сказал Карлусу:

– Забери два ватных матраса. Господин Вернер у нас добрый.

Ночью оба долго не могли уснуть. Тесно прислонившись друг к другу спинами, чтобы не так донимал холод, каждый думал о своём. Васютку преследовала одна и та же мысль: почему командор потащил его за собой в Мариенбург и не оставил в своём замке? Почему он вновь оказался в мерзлом каземате? Если здесь он пробудет несколько дней, то вновь подхватит простудный недуг, кой может привести его к смерти. То же ожидает и бедного Карлуса. Но ему-то за что такое наказание? Он ни в чём не провинился. Вот уж действительно: необычно ведёт себя этот Вернер. И всё-таки почему, Господи?! Но он так не находил ответа.

Утром вновь заявился Кетлер.

– Ещё не сдохли, добрые приятели? Вам крупно повезло. Сегодня выступаем из Мариенбурга.

– Куда?

– Ты слишком любопытен, пленник. Советую тебе как можно реже высовывать язык.

– Язык на замок не запрешь, Кетлер.

– Господин Кетлер… Будь моя воля, я бы твой поганый язык не только на замок запер, но и вырвал из глотки.

– Да уж ведаю тебя, кровавого палача, – зло произнёс Васютка.

Кетлер с большим трудом сдержал свою необузданную ярость.

– Скоро я не только вырву твой язык, но и по частям рассеку твоё тело, собака!

С этими словами Кетлер вышел из комнатушки, а Васютка обернулся к надзирателю.

– Куда ж немцы выступают?

– Ума не приложу, Васютка, – развёл руками Карлус. – Должно быть, к новому месту сбора.

– Ближе к сече, – предположил невольник.

Глава 12. Грандиозная битва

Дружины двигались к реке Кеголе, на коей стояла крепость Раковор. После морозных дней и неистовых метелей, с 4 февраля 1268 года началась оттепель. Снег посерел, стал рыхлым, на полях появились проталины, а через десять дней снег и вовсе истаял.

Ратники радовались теплу, пригревающему солнышку, щебетанию полевых и лесных птиц. Всем стало гораздо легче: в морозы и метели днёвки и ночёвки были несладки. Ныне же и грязь невеликая помеха, да и та денька через три-четыре подсохнет.

Когда до Раковора оставалось вёрст семь, князь Дмитрий вновь собрал военачальников на совет.

– Наступает решающий час, воеводы. Сегодня мы дадим отдых дружинам, а завтра утром облачимся в доспехи и подступим к Раковору. Русь веками грезила Варяжским морем, дабы утвердиться на нём и выйти на морские просторы. Море нам нужно до зарезу[153]153
  Дозарезу – до крайности, чрезвычайно.


[Закрыть]. Наши ладьи с товарами будут ходить в северные страны и приносить нам немалую выгоду. И не в одной торговле дело. Утвердившись на море, к нам хлынут не только заморские купцы, но и иноземные зодчие и розмыслы, в коих нуждается Русь. Всё это надобно для процветания нашего Отечества. И чтобы вековые мечты исполнились, ныне мы всем располагаем – и добрым войском, и горячим желанием победить, и осадными орудиями, перед коими не устоять ни одной каменной крепости. Я верю в ваше мужество, воеводы!

На сей раз никто не спорил. Каждый князь заверил большого воеводу, что его дружина не посрамит земли Русской.

Довольный ответами княжьих мужей, Дмитрий Александрович вновь обратился с прежней настоятельной просьбой:

– После совета прошу всех разойтись по своим дружинам. Надо ещё раз проверить, всё ли готово к битве, да и воинов подбодрить. Ведаю, что перед сечей у многих ратников на душе неспокойно. Чего греха таить – на легкую победу рассчитывать не приходится. Некоторые ратники с поля брани могут и не вернуться. Война бескровной не бывает. Каждого ратника обойдите. Пусть он почувствует уверенность в своих силах… Я же – к Анисиму Талалаю. От его пороков и метательных снарядов будет очень многое зависеть… В добрый путь, воеводы!

* * *

Утром, облачившись в ратные доспехи, войско потянулось вдоль реки Кеголы. Дмитрий Александрович, как и обещал, не стал одеваться в свой, видный всем дружинам, нарядный и драгоценный доспех. Он отказался и от корзна, кой всегда приметен даже вражеским полкам. Теперь он – обычный воин: медный шелом, простая, но довольно прочная кольчуга, меч в дешёвых ножнах, овальный красный щит.

Большого воеводу лишь осудил Мелентий Коврига. Молвил своему ближнему послужильцу Сергуне Шибану:

– И чего придумал наш стратиг? – Последнее слово боярин произнес с насмешливой колкостью. – Де, враг не изведает, если его, князя, с коня свалят. Сгиб-де рядовой воин, невелика для войска потеря. Да разве так можно? Он же большой воевода. Его каждый воин должен в сече зреть.

– А вдруг большого воеводу со стен стрелой сразят?

– Туда ему и дорога, – глухо, с нескрываемой желчью, отозвался Коврига.

– Да ты что, Мелентий Петрович? – ахнул Сергуня. – Тогда всё войско дрогнет и не видать нам Раковора. Потеря большого воеводы всегда плачевна.

– Не шибко-то по Митьке и рыдать станут. Невелика потеря. Найдутся и более знатные люди. Есть кому в челе войска ходить.

Сергуню будто кнутом стеганули, он аж в лице переменился. Добро, Ковригу ратники не слышат, а то бы и не побоялись, что такие мерзкие речи высказывает боярин. Ну и ну!

– На сыновей великого князя намекаешь?

– А что, Шибан? И Святослав, и Михаил – люди именитые.

– Только меча на врага не поднимали. Да они князю Дмитрию и в подмётки не годятся.

– Ты чегой-то на меня глазами злобно сверкаешь? Давно стал примечать, что не горазд ты стал к службе моей. Не так ли, Сергуня?

– Врать не стану, боярин. Не по нраву ты мне. Худой ты человек.

– Что-о-о? – прищурив глаза, всё так же сипло и приглушенно закипел Мелентий. – Да как ты смеешь, свиное рыло? Плетки захотел?

– Руки коротки, боярин! – громко воскликнул Сергуня. – Я тебе не холоп, а вольный человек, дружинник. Ухожу от тебя, клопа вонючего!

Мелентий от дерзости такой разинул щербатый рот, а Сергуня лихо вскочил на коня, гикнул и помчал к воеводскому шатру.

Обозные люди, стоявшие неподалёку от боярина и слышавшие слова Шибана, прыснули от смеха.

Мелентий Петрович разразился бранью:

– Молчать, паскудники! Ну, погодите у меня, недоумки. Прибудем домой – батожьём высеку. Надолго запомните мою порку, псы смердящие!

Мужики угрюмо отошли к своим саням. Емелька Бобок, пощипав заскорузлыми пальцами слежавшуюся иссиня-чёрную бороду, глянул на напарника Вахоню и осерчало буркнул:

– Вот те и наставил нас на битву, дьявол брюхатый. Вечно облает.

– А Шибан-то его ловко словцом стеганул. Клоп-де вонючий, хе-хе, – с ухмылкой молвил Вахоня.

– Ловко. Молодцом, Сергуня. Боле к Мелентию не вернется. Поди, к самому князю Дмитрию на службу попросится.

– Дай-то Бог, Вахоня. Дмитрий Лексаныч, чу, никогда воинами не помыкает. Уважают его дружинники.

* * *

Войско вышло к реке и… остановилось от изумления. На противоположном берегу «вдруг увидели перед собою полки немецкие, которые стояли как лес дремучий, потому что собралась вся земля Немецкая, обманувши русичей ложною клятвою».

Лицо большого воеводы пошло красными пятнами: он на минуту оцепенел, как и все ратники. Измена, предательская измена! Крестоносцы, невзирая на клятвы Великого магистра Руденштейна и Дерптского епископа Александра, нарушили мирное соглашение и вышли навстречу русскому войску.

– Господи! – перекрестился новгородский князь Юрий Андреевич. – Да тут немцев тьма-тьмущая. Весь брег полками усеяли… Что делать-то будем, князь Дмитрий?

– Биться! – придя в себя, резко ответил большой воевода.

– Но рыцарей втрое больше. Стоит ли лезть на железную свинью?[154]154
  Железная свинья – конные рыцари применяли особый строй войска в виде клина или трапеции, прозванный русскими «железной свиньей».


[Закрыть]

Большой воевода глянул на новгородского князя смурыми глазами.

– Аль перепугался, Юрий Андреич?

– Не в испуге дело, князь Дмитрий. Даже батюшка твой, Александр Ярославич, едва ли бы сцепился с такой громадой.

Ливонское войско и в самом деле выглядело угрожающим. Впереди выдвинулись отборные рыцарские полки, поблескивая на солнце стальными шлемами (с прорезями для глаз), прямоугольными щитами, длинными копьями, обнаженными мечами и кирасами[155]155
  Кирасы – металлические латы на спину и грудь.


[Закрыть]. Каждый рыцарь, с головы до ног закованный в броню, напоминал движущую крепость на сильном, боевом, также бронированном коне. И если вся эта железная махина двинется вперед, то у любого супротивника дрогнет в тревоге сердце. Сомнёт, стопчет, раздавит!..

Сколь многочисленных побед нанесло врагам это сокрушительное войско!

«Его не остановить», – побледнев, подумал князь Святослав.

– Надо отходить, – вслух проронил брату князь Михаил.

Мелентий Коврига как увидел немецкие полчища, так от страха и глаза вытаращил. Пресвятая Богородица, экое войско несметное! Сейчас как хлынет – костей не соберешь. Пропадай головушка… Поворачивать коней надо, пока не поздно. И чего это Митька ждёт? Поворачивать!

– Вижу стяг Великого магистра… Сам Отто Руденштейн в войске… Да и шатёр с хоругвями епископа виднеется. Никак, сам Александр из Дерпта пожаловал, – подъехав к большому воеводе, произнес псковский князь Довмонт.

– Собрались, вороны, – процедил сквозь зубы Дмитрий Александрович.

– Но почему крестоносцы стоят? – недоуменно глянул на большого воеводу Юрий Андреевич.

– Глянь на лёд, князь. Оттепель. Рыцари боятся, что лёд не выдержит.

Князь Дмитрий не ошибся.

Лёд реки Кеголы спутал все планы Великому магистру. Он помышлял перейти реку, неожиданно окружить русскую рать со всех сторон, устроить ей переполох и в считаные часы с ратью покончить.

Теперь же всё круто изменилось. Но Отто Руденштейн ничуть не огорчился: князь Дмитрий, увидев перед собой такое огромное войско, с позором повернёт назад. Другого исхода и быть не может. Только самый безмозглый человек решится на битву. Но это безумие. Переяславский князь не такой дурак, чтоб как комару кидаться на медведя. Сейчас он ещё некоторое время постоит, ещё больше ужаснётся, отдаст приказ об отходе своих дружин и навеки расстанется со своей былой славой – покорителя Юрьева.

Князья перестанут почитать Дмитрия, они отшатнутся от него и разбредутся по своим уделам. Русью овладеет страх. А он, великий магистр, всеми силами обрушится на Псков, Полоцк, Новгород и другие северо-западные русские города.

Лишь одно обстоятельство слегка угнетало сердце Отто Руденштейна. Без сегодняшнего сражения князь Дмитрий останется жив. Но, возможно, в другой раз Бруно Конрад не сделает промаха… Да и фогт Вернер пока ещё цел. Конрад помышлял незаметно его убить в сражении с русскими. Чёртов лёд!..

Васютка стоял среди кнехтов и благодаря своему высокому росту хорошо видел на противоположном берегу Кеголы русское войско. Своё, родное, отчее войско! Душа его была переполнена ликующим чувством. Сейчас начнётся битва, всё смешается, и он постарается оказаться среди своих воинов. Наконец-то он обретет избавление и вскоре увидит своих самых дорогих и близких ему людей – отца и братьев, Никитку и Егорушку. Господи, какое же это счастье!.. А затем, разбив треклятых крестоносцев, ратники разойдутся по городам и весям. Вначале он прибудет в Переяславль к Марьюшке, а затем привезёт её домой, в Ростов Великий, и покажет своей ласковой матушке. То-то она возрадуется!

Васютку толкнул в бок Карлус.

– Ты чего улыбаешься? Сейчас русичи побегут вспять.

– С чего ты взял? – недовольным голосом произнёс Васютка.

– А ты разве не видишь?

Васютка никогда не был бывалым воином. За рекой он увидел большое войско, кое способно наголову разбить крестоносцев. А то, что и немцев много (он не знал реальных вражеских сил) – не придавал этому значения. Русские воины и не с такими неприятелями управлялись. Разве не Александр Невский побил рыцарей на Чудском озере? Нет, сейчас ратники наберутся духу и пойдут вперёд…

Фогт Вернер Валенрод нервно кусал губы. Он, умудрённый в рыцарских поединках, мечтал сразиться с самим князем Дмитрием. Пусть все увидят, как он искусно поразит этого русского полководца. Отто Руденштейн лопнет со злости, хотя и не подаст вида, щедро наградив своего первого рыцаря новыми землями. Но этого не произойдёт. Тонкий лёд Кеголы растопил все надежды Вернера. И надо же было такому случиться. Уж слишком рано наступила весна.

А что получилось с пленником? Все старания командора превратились в пустую затею. Опытный Вернер знал, что, если бы не помешала Кегола, княжеские дружины всё равно бы начали сечу: уж такая натура русского человека – ничего не страшиться. Это показало татарское нашествие, когда на каждого русича приходилось по десять ордынцев, и всё же они отчаянно сражались, заведомо идя на смерть. Конечно, они бы проиграли и эту битву, но можно было обойтись без лишних потерь крестоносцев, если бы он, Вернер, показал русскому войску знатного пленника. Командору (через своих многочисленных соглядатаев, да и по посольским делам князя Дмитрия) было хорошо известно, что боярин Лазута Скитник пользуется огромным уважением у большого воеводы, и ради этого он прекратил бы сечу и достойно увёл бы свои дружины назад. Оценил бы этот шаг Вернера и Великий магистр. Выиграть сражение с малыми потерями – дар полководца. Магистр тщеславен!

Что же теперь делать с пленником? Командору он уже больше не нужен. Убить? Но все рыцари знают, что Вернер – не палач. Уж лучше бы он убежал из замка вместе со своим надзирателем Карлусом. (Командор знал обо всех приготовлениях к побегу. В помещении пленника было проделано незаметное отверстие, и Кетлер каждый день докладывал, о чём разговаривают русич с эстом…) А может, когда русские ещё не повернули, поторговаться с князем Дмитрием по какому-нибудь важному делу?

Пожалуй, впервые фогт Валенрод не знал, что ему делать со своим пленником.

* * *

Князь Дмитрий стоял в мучительном раздумье. Его слова с нетерпеньем ждут все дружины, а он пока ничего для себя не решил. Нет, о возвращении вспять войска не может быть и речи. Рать проделала огромный путь, перенесла немыслимые тяготы, подошла почти к самому морю – и теперь с великим срамом возвращаться на Русь? Да лучше кинжал в сердце! Он примет сражение, примет!

– Что надумал, воевода? – не выдержав затянувшегося молчания князя Дмитрия, спросил Довмонт.

– Пойдём вдоль реки, подступим к Раковору и станем его осаждать.

– А рыцари ударят в спину?

– Ударят, ударят, Довмонт! – с раздражением отозвался князь. – Но мы прекратим осаду, развернёмся и примем бой с рыцарями.

– Рискованно, воевода. Датские крестоносцы выйдут из крепости, и мы окажемся в капкане.

– Да знаю! Мы разорвём этот капкан.

Полководец Довмонт лишь головой покрутил: чересчур отчаянное решение надумал принять большой воевода. Уж на что его, Довмонта, считают храбрецом, но такой приказ он отдавать бы не стал.

К князю Дмитрию подъехал Лазута Егорыч. Видя суровое лицо большого воеводы, он начал без излишних предисловий:

– Я, почитай, всю жизнь прожил на берегах озера Неро. Часто ходил и рыбачил по весеннему льду. Дозволь мне, князь, по Кеголе прокатиться.

– Не провалишься?

– Бог не выдаст, свинья не съест. Дозволь?

– С Богом! – понял задумку Скитника Дмитрий Александрович.

Лазута Егорыч тронул повод коня и спустился на лёд. И князья, и ратники, и крестоносцы замерли. Сейчас лёд треснет, надломится, и воин с конём рухнут в воду. А Лазута Егорыч неторопливо выехал уже на середину Кеголы.

«Князь Дмитрий выслал ко мне посланника, чтобы запросить от Ливонского ордена мир. Но посланник, если не утонет, получит твёрдый отказ», – самодовольно подумал Великий магистр.

Но смельчак почему-то слез с коня и принялся долбить лёд копьём. Ему, всего скорее, потребовалась лунка.

– Что он делает? – спросил Отто Руденштейн командора Вернера. (Первый рыцарь ордена, согласно давно принятому обычаю, на время походов и битв должен находиться вблизи Великого магистра.)

– Рыбки достать захотел, – хохотнул один из рыцарей. – Русичей голод одолел.

– Не до смеха, Карл, – одернул рыцаря Вернер. – Думаю, этот человек проверяет толщу льда.

– Глупо. Мы уже проверяли Кеголу.

Лазута Егорыч пробил наконец лунку, смерил толщу льда копьём, затем ловко вскинулся в седло, проехался до вражеского берега и вернулся к большому воеводе.

– Сейчас он доложит своему князю, что по такому льду его дружинам в доспехах не пройти, – насмешливо произнёс Отто. – Но меня удивляет сам Дмитрий. Неужели он думает напасть на наше войско? Он что – умом тронулся?.. Сейчас этот конник остудит его пыл…

– Ну что? – остро и напряжённо вглядываясь в лицо Скитника, спросил воевода.

– Наше войско, почитай, вдвое легче ливонского. Уверен, лёд выдержит, князь.

У Дмитрия Александровича – камень с плеч. С каким нетерпением ждал он этих слов Скитника!

– Спасибо тебе, Лазута Егорыч… Быть битве! Воеводы – ко мне!

Когда Дмитрия Александровича тесно обступили военачальники, большой воевода решительно и твёрдо высказал:

– Идём через реку на крестоносцев!

– Мы не думали биться с рыцарями в открытом поле. Надо собираться в полки, – молвил псковский воевода Довмонт.

– А кому и с кем в полках стоять? – спросил новгородский князь Юрий Андреевич.

– Я уже подумал об этом. Псковичи с Довмонтом встанут по правую руку. Я с переяславцами, ростовцами и дружиной князя Святослава также встану по правую руку, но повыше Довмонта. Князь Михаил с тверичами – по левую руку. А новгородцам, кои не раз сталкивались с крестоносцами, быть в челе железному полку. Не подведи, Юрий Андреевич. Новгородцы ещё со времён Александра Невского лучше всех знают повадки рыцарей. Вначале будет тяжело, но бейтесь изо всех сил, а затем мы ударим левыми и правыми полками…

Великому магистру прискучило сидеть на своём бронированном коне. Ему было хорошо видно, как русские воеводы сбились в кучу. Все они были в дорогих, сверкающих на солнце доспехах, лишь один ни чем не выделялся, облачённый в доспех рядового воина. По-видимому, это был один из мечников большого воеводы. Но который же он? В Переяславле его видел командор Валенрод. Может, он разглядит?

– Ты не узнаешь, господин фогт Вернер, князя Дмитрия?

– В доспехах трудно различить, Великий магистр. Одно могу сказать, что Дмитрий – высокого роста, но таким выделяется лишь какой-то простой воин. Всего скорее, это его телохранитель.

– Воеводы о чем-то совещаются, а вернее, грызутся, – с насмешкой произнес Руденштейн. – Мне надоело ждать, когда они покажут нам спину… Наконец-то, господин Вернер? Воеводы поскакали к своим дружинам. Сейчас русские уберутся прочь.

Но через некоторое время язвительно улыбающееся лицо Отто Руденштейна круто изменилось – оно стало изумленным: загудели боевые трубы, забили тулумбасы[156]156
  Тулумбасы – на Руси старинное название музыкальных инструментов – литавры и барабаны.


[Закрыть] и русские войска начали выстраиваться в полки.

– Князь Дмитрий надумал перейти Кеголу?!

– Да, Великий магистр, – повеселевшим голосом отозвался командор. – Русские считают, что лёд выдержит их дружины.

– Очередная глупость. Десяток рыцарей уже пробовали перейти Кеголу и едва не утонули.

Еще вчера Отто Руденштейн послал на реку десяток конных крестоносцев, но те не успели проехать и несколько шагов, как лед гулко и страшно затрещал и рыцари начали проваливаться в воду, едва успев выскочить на отлогий берег.

– Сейчас мы увидим вторую иордань[157]157
  Иордань – название проруби в водоеме, сделанной к христианскому празднику Крещения для совершения обряда водосвятия.


[Закрыть], – посмеиваясь, произнес магистр.

Командор Вернер, конечно, знал, что доспехи русских воинов гораздо легче ливонских, но он был не уверен, что Кегола выдержит многотысячное войско. Мелкими же группами перебегать реку было бесполезно: их тотчас сомнут конные рыцари. Даже если допустить, что всё дружины переберутся на берег, то и в этом случае их ждет жесточайшее поражение. На что же надеются русичи? На случайную удачу? Но это смешно. Уж слишком велико преимущество Ливонского ордена. Разгром дружин очевиден, и все-таки они решили переходить опасную Кеголу. Диковинный все же этот русский народ!

Когда все дружины были построены в полки, князь Дмитрий въехал на своём Автандиле в гущу переяславских и ростовских воинов, коих он должен повести за собой, снял с головы шелом и громко произнёс:

– Сегодня, други мои верные, наступил решающий час. Немецкие рыцари оказались коварны и вероломны. Они разорвали мирное соглашение и тем самым предали Христа, чей крест они целовали в своей лживой клятве, пытаясь учинить нам ловушку. Но мы-то, православные люди, хорошо ведаем, что тот, кто предает Христа, будет Им же и наказан, наказан мечами наших воинов. И ничего страшного нет, что клятвопреступников оказалось больше нас. Бог не в силе, а в правде. От Бога отказаться – к сатане пристать. Так в народе говорят. А посему никогда не будет того, чтоб сатана одолел Господа. Я верю в вас, други мои! Пора покончить с ливонскими набегами на святую Русь. Пора показать нашу русскую силу. С именем Бога мы разобьём сатанинских братьев. Отважно бил их Александр Невский со своими славными воинами, и мы будем немцев изрядно бить! Бить во имя пресвятой Руси!