Текст книги "Святая Русь. Полководец Дмитрий"

Глава 7. Не предам святую Русь!

Васютка был на прогулке, когда к нему подошел надзиратель Карлус. Узкое, скуластое лицо его с длинным хрящеватым носом было улыбчивым и довольным.

– Можешь порадоваться, русич.

– Ты подашь мне на обед калач со сбитнем, – пошутил Васютка.

– О калаче я слышал, а вот о сбитне ничего не знаю. Ты мне расскажешь, и я скажу повару, чтобы он приготовил тебе такое блюдо.

– Едва ли твой повар захочет приготовить мне лакомство… Чего такой весёлый?

– Я выполнил твою просьбу, купец. Командор Вернер Валенрод ждет тебя в своём тронном зале.

– Это правда?! – оживился Васютка.

– Клянусь святой Марией.

– Я никогда не забуду о твоей услуге, Карлус. Ты очень добрый человек.

– Поспешим, купец. Командор не любит ждать.

Вскоре Лазутка оказался перед высокой металлической дверью, расписанной причудливыми узорами вокруг длинного бронзового креста. У двери застыли двое стражников, вооруженные мечами и копьями.

– Приказано доставить к господину фогту, – доложил Карлус.

Стражники молча раздвинули копья: они были уведомлены о приказе командора.

– Ты войдешь один, а я подожду тебя за дверью, – сказал надзиратель.

Каждый ливонский замок имел тронную палату, которые по своему зодчеству мало чем отличались друг от друга, выделяясь лишь роскошью отделки и обстановкой.

Палата фогта Вернера была внушительных размеров – широкой и длинной, способной вместить более двухсот гостей. Стены её были обиты толстым малиновым сукном, расписанным мелкими серебристыми крестами. На передней стене виднелось распятие Христа. Зарешеченные окна были узкими и напоминали бойницы, и если бы не горящие светильники, развешенные по стенам, то в тронной палате было бы довольно сумрачно.

Командор Вернер возвышался на высоком деревянном кресле. Он, облачённый в белый плащ с чёрными крестами, сидел за длинным столом, на котором стояли два трёхсвечника и лежала раскрытая рукописная книга.

Позволив пленнику оглядеть палату, Валенрод несколько минут вглядывался в узника, а затем негромко сказал:

– Мне стало известно, купец Васютка, что ты добивался встречи со мной.

– Да, Вернер.

– У тебя появились какие-то вопросы?

– Да! Особенно один.

– Хорошо. Я непременно отвечу на него. Но вначале хочу узнать у тебя – доволен ли ты условиями своего заключения? Нет ли каких-нибудь жалоб?

– Никаких. В последние недели ты, Вернер, предоставил мне пригожую жизнь. Я нахожусь в тепле, выхожу на прогулки, отменно питаюсь и даже пью хорошее вино. Так с пленниками не поступают. Меня сдерживают лишь толстые стены твоего замка.

– Отлично, купец. Хочу добавить, что тебе оказана большая честь. Ты принят в тронном зале. Ни одному узнику это было не позволено. Даже кнехт не имеет права войти в главную палату рыцаря. И если ты в дальнейшем проявишь благоразумие, то тебя ждёт большая удача. Я вижу, как ты порываешься задать мне свой главный вопрос, но я отвечу на него чуть позднее.

– Но почему, Вернер? – порывисто двинулся к столу командора Васютка, но фогт остановил его движением руки.

– Так надо, купец. Но вначале Карлус отведёт тебя в крестовую палату.

Командор позвенел колокольчиком, и стражники приоткрыли дверь.

– Карлус! Проводи купца к прелату[138]138
  Прелат – высшее духовное лицо (архиепископ, епископ, настоятель монастыря) в католической церкви.


[Закрыть].

– Слушаюсь, господин командор.

Надзиратель, держа в руке светильник, повёл Васютку по каменным переходам и лестницам. Из одного помещения донёсся шум, грохот посуды, смех и визг женщин и звуки бешеной музыки.

– Что это? – спросил Васютка.

– Господин Кетлер отмечает свой день рождения, – с нескрываемой насмешкой отозвался Карлус.

Навстречу попались три девушки в странных для Васютки облачениях. (На них были пышные, широкие платья из тафты с жабо[139]139
  Жабо – отделка из кружев или легкой ткани в сборках или складках на груди у ворота женской блузки или платья.


[Закрыть] и буфами[140]140
  Буфы – пышные сборки на платье, расположенные тесными рядами.


[Закрыть].) Девушек, гулко топая громадными сапогами со шпорами, сопровождали двое мужчин в чёрных бархатных камзолах, с вышитыми на груди белыми крестами. Мужчины тискали девушек и громко, пьяно хохотали.

Когда весёлая толпа прошла мимо и скрылась в шумном помещении, Васютка вновь спросил:

– Откуда эти девушки?

– Пленные латышки и эстонки. Рыцари превратили их в наложниц… Ты видел, как одна из девушек хлопнула меня рукой по плечу?

– Твоя знакомая?

Карлус почему-то остановился. Лицо его нахмурилось.

– И не только. Моя соплеменница, эстонка. Год назад её схватили в одной из деревень и…

Карлус не договорил и с сумрачным лицом махнул рукой.

– Так ты разве не немец? – удивился Васютка. – Из эстов?

Но надзиратель опомнился: он слишком много наговорил пленнику. В этих мрачных стенах замка слишком «тонкие» стены.

– Идём к прелату, русич.

Васютка не понимал, зачем послал его к священнику командор Валенрод. Что на уме этого хитрого фогта?

Крестовую палату никто не охранял. Надзиратель открыл дверь и произнёс:

– Мне приказано доставить русского купца, ваше священство.

– Пусть войдет.

Приват Иоганн встречался с иноземцем по просьбе командора Вернера, которого он любил и считал своим верным другом. Они были знакомы много лет, и делились самым сокровенным. Вчера Иоганн заехал к фогту в гости и тот, поделившись своими планами, подробно рассказал ему об узнике.

Приват был высоким, статным человеком, с крупной русокудрой головой и большими, выразительными глазами. Длинные волосы были рассыпаны по его широким плечам.

– Присаживайся, купец, – указал священник на широкое, обитое бархатом кресло. Он говорил на чистом русском языке.

«Горазд, однако», – хмыкнул Васютка.

Крестовая комната слегка напоминала ему русскую церковь. На правой стене находилось большое золочёное распятие Христа. Потолок изображал небо – с ангелами и херувимами с золотыми крыльями. Подле распятия – серебряная купель. На полу были устланы чёрные ковры с лунами и звёздами. Стол, покрытый парчовой тканью, был освещён бронзовым шанданом с тремя толстыми восковыми свечами. На нём лежали богослужебные книги и какие-то узкие желтые полотенца.

– Тебе повезло, сын мой, – полнозвучным задушевным голосом начал свою речь прелат. – Ты находишься в крестовой палате самого известного рыцаря братства святой Марии фогта Вернера Валенрода, истинного служителя христианской веры.

– Это крестоносец-то Вернер истинный служитель Бога? – не скрывая насмешки, прервал прелата Васютка. – Он вор и убийца. В его замке содержатся узники и творится блуд. Какой же он христианин?

– Ты заблуждаешься, сын мой. Господин Вернер вынимал меч для защиты самой справедливой веры на земле – католической. Этой же цели послужило и твоё заключение. Вором же он никогда не был.

– Послушай, католический отче. Самая справедливая христианская вера та, кою имеет лишь одна святая православная Русь. Другой не было и не будет! – горячо молвил Васютка.

– Опять ты заблуждаешься, сын мой. Ваш так называемый православный народ – язычники!

– Ну, это ты слишком загнул, отче, – осерчал Васютка.

– А я говорю, язычники! – повысил свой голос прелат. – Кому вы молитесь и отбиваете поклоны?

– Святым иконам.

– Чепуха, сын мой. Простым деревяшкам, о которых вы ничего не знаете. Высшие истины вероучения недоступны русским людям. Вы построили тысячи церквей, но на что они похожи? На торжища! Вместо того, чтобы усердно молиться Христу, в храмах ваших не только разговаривают и спорят, но и даже дерутся и бранятся непотребными словами.

– Лжешь, отче! – с яростью в голосе произнес Васютка. – Нет того в наших святынях.

– Ты ещё молод, сын мой, и многого не знаешь, – сдерживая раздражение, продолжал Иоганн. – Истинные христиане часто посещали Русь и своими глазами видели, что творится в ваших церквах. Люди несколько часов стоят толпой, им негде даже присесть. Нужны железные ноги, чтобы не упасть от изнеможения. А с Богом надо говорить в полной тишине и без усталости. Ваша вера – не христианская. Ваши князья ставят себя выше Христа, ибо епископы и прочие иереи у них в полной зависимости. Священники не смеют и рта раскрыть, ибо любое неповиновение грозит им снятием с прихода. Это уже измена. Страшная измена Христу и святой Деве Марии.

– Ложь и ещё раз ложь!

– Помолчи, сын мой, и выслушай меня до конца. Орденским братьям предначертана высокая цель. Они призваны Богом искоренить язычество, искоренить всюду, где оно существует. И тогда будет одна истинная вера, которая избавит мир от кровавых войн и народных бедствий. Настанет царство благоденствия… Вижу по твоёму лицу, что ты намерен вступить со мной в бесполезный спор. Не спеши, сын мой. Пусть остынет твоё сердце. Пусть оно наполнится терпением, благочестием и благоразумием. Я понимаю, что ты хочешь заступиться за свою веру, но, повторяю, вера твоя неугодна Богу, ибо она языческая. Мы, сын мой, научим тебя правильным молитвам, и тогда ты поймёшь все христианские добродетели. Навсегда забудешь, как в своих храмах поклонялся куску дерева и слушал вздор грязных, невежественных попов…

Речь прелата звучала долго и убаюкивающе. Васютка едва не задремал в удобном, мягком кресле. (Он, конечно, не знал, что этот католический отче обладает особым даром внушения.)

А прелат заключил свою продолжительную речь такими словами:

– Ты, сын мой, станешь верным защитником Христа и святой Девы Марии. Твердо скажи мне: желаешь ли ты стать христианином и признаёшь ли католическую веру?

Васютка, стряхнув с себя завораживающую дремоту, четко услышал последние слова. Он поднялся из кресла и веско ответил:

– Меня лживыми словами не усыпишь. А посему твёрдо отвечу тебе, отче: даже под самой лютой пыткой я не предам святую Русь и не приму твою поганую католическую веру. Я не хочу больше тебя слушать.

Лицо прелата исказилось от гнева. Вся его беседа оказалась напрасной: он не выполнил дружескую просьбу командора Вернера.

Прелат также поднялся из кресла, ступил к узнику и посмотрел на него пронзительными глазами.

– Вижу, что ты хочешь остаться язычником. Тогда тебя ждёт смерть. Язычник не должен жить на этой земле.

– Уж лучше смерть, чем вечный плен.

* * *

Фогт Валенрод расхаживал по своей тронной палате и раздумывал: «Этот русский – трудный орешек. Я был уверен, что он откажется от принятия католической веры. Глупец, он слишком предан своей языческой религии. Об этом же рассказал и Иоганн, хотя прелат питал некоторые надежды, но все его внушения оказались напрасными… И всё же остается ещё одна попытка проверить узника. Она ничтожна, но не надо забывать, что узник является купцом».

И командор приказал привести к нему упрямого пленника.

На этот раз Валенрод приступил к разговору без обиняков:

– Говори, купец, что ты меня хотел спросить.

– Зачем ты меня держишь в плену, господин Вернер?

– Я так и догадывался, что тебя давно мучает этот вопрос… Ты мне пришелся по сердцу. Сейчас с тобой хорошо обращаются. Единственное исключение: ты, купец, не можешь выйти из стен моего замка. Но и это поправимо. Ты уже, наверное, заметил, что я не бросаю на ветер слов. А посему ты поверишь тому, что я тебе сейчас скажу. Я могу отпустить тебя на волю, но при одном условии.

– Стать католиком?

– Нет, купец. Я убежден, что ты и на костре останешься верен своему языческому православию. У меня другое предложение. Ливонскому ордену нужны умные торговые люди. Я дам тебе золото, много золота, и ты займёшься своим любимым делом. Поезжай в любую страну Западной Европы, поезжай за море в Англию – и торгуй себе на здоровье. Правда, некоторую часть прибытка ты будешь отдавать в мою казну, но она не станет тебе в тягость, и через год, другой, ты будешь самым богатым купцом Европы. У тебя появятся многочисленные слуги, прекрасный замок и цветущие женщины. Однако есть маленькое «но». Ты должен дать мне клятву, что никогда не перейдёшь рубеж Руси.

– Лепота! – захлопал в ладоши Васютка. – И всего-то малюсенькая мелочь – забыть свою Отчизну. Уж такое заманчивое предложение, господин Вернер. Спасибо тебе, благодетель.

Насмешка сошла с лица Васютки, глаза его стали холодными и отчуждёнными.

– Послушай, господин Вернер. Никакие царские посулы[141]141
  Посул – обещание или взятка.


[Закрыть] не заставят меня стать изменником.

Васютка вытянул из-под рубахи серебряный нательный крест и, приложившись к нему губами, твёрдо заявил:

– Клянусь не изменять православной вере и святой Руси. Я не принимаю твоего предложения, господин Вернер.

– Ступай прочь!.. Я подумаю над твоей дальнейшей судьбой.

Васютку увели в тюремное помещение, а командор молчаливо застыл у решетчатого окна.

«Этому русичу цены нет, – с невольным уважением подумал он. – Его не прельстишь ни богатством, ни славой, ни золотом. Он чересчур предан своей земле. Побольше бы таких рыцарей в Ливонском ордене. Некоторые готовы за горсть монет перебежать к датскому или шведскому королю. Тем ценнее этот русич». Он так и не узнал всей правды. За такого пленника, посланник князей Дмитрия и Бориса боярин Лазута Скитник способен многим пожертвовать. И это весьма важно, когда русское войско приближается к Немецкой земле.

Глава 8. Зимний ратный стан

Рать отдыхала в лесной лощине. Лазута Егорыч Скитник сумел-таки не заблудиться и вывести изнемогающую рать в обширную лесную лощину. Но чего это стоило! Кони увязали в глубоких сугробах, падали на колени. Пешие ратники шли им на помощь, вытаскивали на себе гружёные возы.

Особенно трудно было вытянуть розвальни с тяжеленными осадными орудиями. Аниська Талалай кричал охрипшим голосом:

– Навались, навались, ребятушки!

Десятки людей пробивались к возам. Одни – поднимали увязших коней, другие – утаптывали перед конями снег, третьи – изо всех сил налегали на розвальни. И вся эта работа творилась при неистовой, неутихающей метели.

Пока добирались до спасительной лощины, розвальни приходилось вытаскивать много раз. От заснеженных ратников валил пар. Некоторые из них настолько намаялись, что принимались ворчать на Талалая:

– Ну, Аниська, замучил ты нас. Дались тебе экие махины!

– Ничего, ничего, ребятушки. Вы уж потерпите, не сетуйте. Вернемся в Переяславль – всех вусмерть своей бражкой напою.

– Бражки не хватит, Аниська. Глянь, какая орава тебе помогает.

– Хватит, ребятушки. В долгу не останусь. Каждому – по три ковша. Навались!

Наконец-то в громадной лощине оказалось всё войско. Здесь, в низине, было гораздо тише. Метель крутила лишь верхушки елей.

У ратников были раскрасневшиеся лица, белые бороды, усы, ресницы. Снеговики, да и только!

К Лазуте Скитнику подошел князь Дмитрий Александрович и прямо-таки поклонился в пояс.

– Век твоей службы не забуду, Лазута Егорыч. Уберёг-таки войско. Диву дивлюсь: как тебе такое удалось? У тебя и впрямь нюх собачий. Молодцом. Награжу тебя достойно.

– Спасибо на добром слове, князь. Но не ради награды я старался. Я уж – старый пень – шибко сомневался, что лесной дух унюхаю. Годки своё берут.

– А вот и напрасно. За тобой и молодому не угнаться.

Обернулся к князю Борису Ростовскому.

– Ты его береги, Борис Василькович. Такие люди дороже золота.

– Непременно сберегу, князь Дмитрий.

Князь Борис доволен: не подвёл большого воеводу Скитник. Особую благодарность надо выразить боярину Неждану Корзуну: это он надоумил Дмитрия Александровича повести за собой рать Скитнику.

Похвалили отца и сыновья, Егор и Никитка, дюжие добрые молодцы, кои неотлучно находились при родителе.

– А мы за тебя, батя, страсть переживали.

– Идём за тобой, а у самих поджилки трясутся: вдруг собьёшься, а вдруг закружишь в таком буране? А ты знай куда-то продираешься. Ну и молодчага же ты, батя!

– Да ладно вам, сыны. Эко дело ель унюхать, не впервой, – скромничал отец. – Давайте-ка укрытия готовить. Ишь, как метель разыгралась. Сидеть нам здесь долго.

Когда поставили шатры и шалаши, большой воевода собрал князей и бояр на совет.

– Лазута Егорыч предвещает, что метель продлится не менее двух дней. Худо! Каждый день промешки отнимает у нас и корм для лошадей, и еду для ратников. Но ничего не поделаешь, придётся обождать. Да и по правде сказать – длительная остановка нам сейчас весьма нужна. Главная задача – сберечь людей и коней, поелику без них победы не добыть. После совета прошу всех князей и бояр объехать свои дружины и дотошно изведать – нет ли недужных и ослабленных воинов. И обозы свои не щадить. Кормить ратников вволю! То же касается и лошадей. Они страшно изнурены. Ни сена, ни овса не жалеть!

– Так ить недолго и с гулькиным носом остаться, – недовольно высказал боярин Качура.

– Опять ты за своё, Мелентий Петрович, – сердито покачал головой большой воевода. – Ведаю твои непомерные обозы.

– Не такие уж они и непомерные, на глазах тают. Но я не о себе пекусь. За всё войско радею. До Раковора нам ещё идти и идти, никакого корма не наберешься. Ты бы, князь Дмитрий, дозволил ратникам в деревнях пошарпать[142]142
  Пошарпать – пограбить.


[Закрыть], а то ить и до голодухи недолго.

Дмитрий Александрович ведал: не праздный вопрос подкинул ему Мелентий Коврига. Кормовые запасы и в самом деле не беспредельны. Княжьи мужи давно намекают, что неплохо бы пополнить обозы за счет чужеземцев. Но князь Дмитрий был иного взгляда, о коем он и на совете молвил:

– Ныне мы идём по земле эстов. Они и без того разорены Ливонским орденом. И если мы пошарпаем, как предлагает Коврига, хоть в одной деревне, об этом станет известно всему эстонскому народу. И нас начнут считать такими же лютыми врагами, как крестоносцев. Эсты – гордый народ. Они не простят нашего разбоя и постараются отомстить. Так неужели мы уподобимся шаромыжникам?[143]143
  Шаромыжник – тот, кто любит поживиться за чужой счет; ловкач, жулик.


[Закрыть] Мы, русские воины, идущие освободить эстов от грабительских нашествий крестоносцев? Не бывать тому!

– А как быть с обратным путем? – стоял на своём Коврига. – Почитай, от самого Варяжского моря будем домой топать. Обозы и вовсе опустеют.

– Отвечу, Мелентий. Победа над крестоносцами покроет нас немалой славой. Эсты будут считать нас своими освободителями. Вот тогда-то мы и попросим их поделиться кормовыми запасами. Добровольно!.. А теперь хочу послушать князей и бояр. По нраву ли вам мои слова?

В шатре застыла тишина. Все уставились на нижегородского властелина Юрия Андреевича, племянника великого князя Ярослава. Нижегородский князь всегда считался одним из самых влиятельных людей. Ему и начинать.

Юрий Андреевич, не имевший твердых убеждений, глянул на своего умного посадника Михаила, и тот качнул лысой головой: соглашайся, мол, князь.

– До победы ещё далеко… Бабушка надвое сказала, но князь Дмитрий прав. Лазить в сусеки эстов пока нельзя. Авось продержимся.

Затем свое слово сказал князь ростовский, и речь его была более резкой:

– Никакой «бабушки», князь Юрий. Сомнение хуже смерти. Мы разобьем крестоносцев! И пока идём до Раковора, ни один двор эста не должен быть разграблен. Я за свою дружину ручаюсь. Не так ли, Неждан Иванович?

– Каждый ростовец уверен в победе, князь. И эстов мы не обидим. Поход труден, но приваряжские народы должны уверовать в нашей дружбе. Сие – необходимое условие, – степенно молвил боярин Корзун. Он (умнейший политик своего времени) лучше всех понимал, чего будет стоить даже малейший разор единственного поселения эстов.

Поддержали большого воеводу и остальные военачальники.

– А сколь нам идти до Раковора? – спросил племянник великого князя Святослав.

– Трудно сказать, – отвечал князь Дмитрий Александрович. – Вьюга весьма замедлит наше дальнейшее передвижение. По таким сугробам войску идти тяжело, но прикинуть можно. Спросим нашего бывалого человека. Как, Лазута Егорыч?

Скитник даже порозовел от такой чести. Ныне все его считают чуть ли не предсказателем непогодья, вещуном.

– Да как сказать, – кашлянул в бороду Лазута Егорыч. – Если метелей больше не будет, то дойдем до крепости недельки через две. Раньше никак не получится. И без метелей каждый день придется вытаскивать розвальни и сани. Не по разу на день. А когда Бог сподобит подойти к Раковору, то денька два надо бы ратникам отдохнуть. Вот и смекай, князь Дмитрий Александрович.

– Спасибо, Лазута Егорыч. Я примерно так и прикидывал.

– А кой прок нам, почитай, к самому морю тащиться? Есть и поближе вражьи крепости, – произнес боярин Коврига.

– Чудно слышать от тебя такие слова, Мелентий Петрович. Раковор для Руси – как бельмо на глазу. Ни один торговый человек не может пробиться к морю. А без торговли с Западом мы несем большие убытки. Новгородцы сие лучше всех ведают. Не они ли год назад, снарядив войско, ходили на Раковор, но потерпели серьезную неудачу. Крестоносцы издевательски похвалялись: «Никогда не допустим Русь к морю. Пусть не вылезают из своих берлог, ходят в медвежьих шкурах и питаются грибами. Заморских товаров им вовек не видать…» Но дело не только в торговле. Датские крестоносцы, большую часть из коих представляют рыцари Ливонского ордена, полностью захватили землю эстов и теперь норовят завладеть северо-западом Руси. Я не раз уже об этом сказывал, но у тебя, Мелентий Петрович, никак уши заложило. Что же касается других крепостей, то на них не стоит и отвлекаться. Большая часть рыцарей, изведав о целях нашего похода, давно уже ушли под Раковор. Именно там находится основная сила крестоносцев. Именно там они и будут разбиты.

Дмитрий Александрович говорил с такой твердой уверенностью, что она невольно проникала в сердце каждого присутствующего на совете.

Неждан Корзун не переставал дивиться. Молодому князю недавно стукнуло восемнадцать лет, а он уже обладает не только мужской силой, но и глубоким разумом. Действительно, это бросается в глаза, он весьма похож на своего знаменитого отца, наделенного богатырской силой и незаурядным умом. Не случайно Александру Ярославичу уже в двадцать лет пришлось вынуть меч против крестового похода на Русь шведских крестоносцев. Король Швеции собрал в 1240 году огромное войско, кое на многих кораблях подошло к Неве. Вражеский начальник ярл[144]144
  Ярл – герцог.


[Закрыть] Биргер прислал к князю Александру гонцов: «Если можешь, защищайся, ибо я уже здесь и разоряю землю твою». Услышав это, князь, как сказывает летопись, «разгорелся сердцем» и отправился в новгородский Софийский собор. Там он молился, вспоминая слова пророка: «Суди, Господи, обидящим меня и возбрани борющимся со мною, приими оружие и щит, стани в помощь мне».

Получив благословение новгородского Спиридона, князь Александр стал ободрять своих воинов словами: «Не в силе Бог, а в правде».

В воскресенье 15 июля 1240 года небольшая княжеская дружина, не дожидаясь сбора основного войска, неожиданно напала на шведов. «И была сеча великая с католиками, и перебил их князь бесчисленное множество, а самому герлу возложил печать на лице острием своего копья».

В марте 1242 года Александр Невский освободил от немецких крестоносцев Псков, а в субботу 5 апреля на льду Чудского озера нанес новое сокрушительное поражение ордену меченосцев.

Дело полководца славно продолжает его сын – князь Дмитрий. Русь никогда не забудет его отважного похода на Дерпт (Юрьев), кой Дмитрий взял в двенадцать (!) лет. Что-то будет под Раковором?

Неждан Иванович, как трезвомыслящий человек, понимал, что после срыва о мирном соглашении с Литвой, коя была намерена вступить в военный союз с Русью против крестоносцев, взять сильно укрепленный Раковор будет непросто. Ростовцы хоть и уверены в победе, но она может даться нелегко. Возможны немалые потери. Воины возлагают большие надежды на стенобитные орудия, кои искусный умелец Талалай изготовил на дворе Новгородского архиепископа. Они мощны и надежны – спора нет. Но удастся ли их подвести к стенам неприступной крепости? Сколько ратников и коней могут погибнуть! Но без урона войны не бывает. Не худо бы опробовать стенобитные орудия на какой-нибудь менее мощной крепости. Тогда все недостатки и промахи осады будут видны. Не потолковать ли об этой задумке с большим воеводой?.. А до ратных сражений надо беречь и воинов, и коней. «Поелику без них победы не добыть». Дмитрий Александрович совершенно прав. Во что бы то ни стало поберечь! И не скупиться на корма и теплую одежду, как это делает Мелентий Коврига. Он уже не первый раз заводит разговор о том, дабы поживиться за счет чужеземных деревень. Едва вступили в Литву, а Мелентий на ливов уже нож точит. Надо-де по сусекам полазить. Большой воевода строго-настрого одернул боярина, да и не только его. Досталось и сыновьям великого князя Святославу и Михаилу. На сегодняшнем совете они уже Мелентия не поддержали, но глаз да глаз за ними. Кичливы и строптивы, как их отец, но пока, слава Богу, из повиновения большого воеводы не выходят. У князя Дмитрия Александровича твердая рука.

После совета военачальники разъехались по своим дружинам. Громадная лощина (почитай, в три версты) втянула в себя всё войско и напоминала гигантский шумный табор. Вход в лощину тянулся неприметно, исподволь, иначе тяжелые возы и розвальни с башнями и стенобитными орудиями пришлось бы оставить наверху.

Остро пахло дымами сотен костров, варевом. Звенькал металл. Ратники, сидя у огня, точили терпугами[145]145
  Терпуги – подобие напильников.


[Закрыть] боевые топоры, наконечники стрел и копий; многие из обозных людей латали поизносившуюся конскую упряжь.

Боярин Коврига бранился:

– Наберись тут упряжи. Это надо ж так изодрать, оболтусы! А хомуты на что похожи? Я немалые деньжищи за упряжь заплатил, казну опустошил, а мои нечестивцы настоль ко всему нерадивы, что им плевать на боярские убытки. Ну, погодите у меня! Вернусь из похода – каждого плеточкой попотчую.

– Не впервой, боярин. Но токмо нашей вины нет, – норовил перечить один из мужиков.

– Заткни пасть, охламон! И чтоб упряжь была как новехонькая. Но кожу и дратву лишку не тратить. Уразумел, Емелька?

– Уразумел, – буркнул обозный.

Когда Коврига отъехал к дружине, Емелька сплюнул (скряга!), вновь окинул хмурыми глазами упряжь и вздохнул. Это тебе не кнут починить. В конской упряжи чего только нет! Узда, хомут со шлеей, дуга, пристегиваемая гужами к оглоблям и хомуту, кой стягивается супонью, седелка с чересседельником для подъема оглобель и две вожжи. Всё это для одиночной упряжи. В парной же пристяжной упряжи прибавляется ещё узда, хомут со шлеей, привожжек и пара постромок с вальком; парная дышловая упряжь: две узды и хомуты со шлеями, две пары постромок, двое нашильников от хомута к дышлу, две пары вожжей. В троичной упряжи – ещё другая пристяжка; в четверне с выносом – парная дышловая упряжь, парная без вожжей и нашильников, с выносными постромками, взятыми за крюк дышла. В упряжке бочкой, или гусем, постромки передних лошадей крепятся за гужи задних.

И всё это было в огромном обозе. Работы для починки невпроворот. В ход шли запасные ремни, шила, иглы, дратва, куски кожи, дышловые крюки…

А сколь изношенных подков надо заменить, сколь железных ухналей[146]146
  Ухнали – специальные гвозди для подков.


[Закрыть] в лошадиные копыта вбить! Обозным людям передохнуть некогда.

– Слава Богу, хоть в затишке оказались, а то бы пропащее дело, – молвил Емелька Бобок, грузный чернобородый мужик с крепкими сноровистыми руками.

– Воеводе надо в ноги поклониться. Увёл-таки от буйной завирухи, – молвил другой обозный.

– А вот и не воеводе, – поправил сотоварища Бобок. – Слух прошел, что от метели увёл ростовский боярин Лазута Скитник. Сам-то он в годах, но, бают, толковый человек. Вот так-то, Вахоня.

– Скитник? – латая гужи, переспросил Вахоня, долговязый мужик лет сорока. – Знакомое имечко. Когда-то я знавал Скитника. Но то был ямщик из Ростова. Давно это было. Заночевал у меня. Могутный парень и нравом веселый. Поглянулся он мне. Купца на два дня из Ростова привозил.

– Выходит, Скитник, да не тот. И на старуху бывает проруха, – произнёс Емелька.

– И всё же Скитника среди бояр я не слыхал. Ямщика того, почитай, вся Ростово-Суздальская Русь ведала. Глянуть бы на него.

– А ты глянь, Вахоня. Он те по знакомству – шубу со своего плеча, – рассмеялся Бобок.