Текст книги "Святая Русь. Полководец Дмитрий"

Глава 2. Конь князя Дмитрия

Под князем рысил аргамак[120]120
  Аргамак – старинное название восточных породистых верховых лошадей.


[Закрыть]. Это был удивительный, необыкновенной породы конь, коему завидовали, ехавшие обок с воеводой сыновья Ярослава Ярославича. Бросались в глаза стройные, точеные, очень сильные ноги, широкая грудь, упругий стан и мускулистая шея. Гладкая шелковистая шерсть, отливающая синеватым блеском, была чёрной как смола.

Автандил (так звали коня) был молод. Его подарили князю восточные купцы, приехавшие с Терека.

– То помесь аргамака с кабардинской лошадью, – пояснили купцы. – Но получился он вылитый кабардинец. Красавец конь! А зовут его Автандилом, в честь нашего князя…

Дмитрий Александрович как увидел кабардинца, так весь и загорелся. Он, с детства большой любителей скакунов, сразу отметил: конь редкостный, такому цены нет.

– Я, купцы, отдам вам за Автандила столько золотых гривен, сколько запросите.

Но купцы чинно ответили:

– Конь не продается. Это скромный подарок нашего кабардинского князя. Горцы хотят жить в вечном мире с вашим народом.

Дмитрий Александрович поклонился в пояс и степенно произнес:

– Я с большой благодарностью принимаю столь знатный подарок вашего князя и, ведая помыслы наших удельных князей, хочу твёрдо заверить, что Русь никогда не станет врагом кабардинцев. Мы намерены жить в вечной дружбе. Вы же, купцы, в моем княжестве можете торговать вольно и без всяких пошлин.

Купцы ответили князю низким (восточным) поклоном и предупредили:

– Автандил пойман в диком табуне. Он своевольный и гордый. Его долго укрощал один из лучших наших джигитов, Георгий, который и прибыл с нами.

Князь Дмитрий глянул на молодого, сухотелого кабардинца в тёмно-синем чекмене и с кинжалом на поясе. Тот придерживал за узду коня, который пританцовывал на месте. Глаза кабардинца, как показалось Дмитрию, были грустными.

– Переживаешь, джигит? Нелегко, поди, с конем расставаться?

Толмач перевёл слова Георгия:

– Конь для джигита – роднее человека. Человек может предать, конь – никогда. Нет лучшего друга.

– Хорошо сказал, джигит, – похвально произнес Дмитрий Александрович, продолжая с восхищением посматривать на коня. – Я награжу тебя, Георгий. Перед тем как выехать домой, мой конюший покажет тебе княжеский табун. Выбирай самого лучшего скакуна. Думаю, и у меня найдутся прекрасные кони.

Джигита охватила буйная радость. Он самозабвенно любил лошадей и горестно думал, что вернется домой на телеге купцов, а теперь он приедет к горцам на превосходном коне. Он знал, что у русских князей есть отменные скакуны.

– Спасибо, князь, – низко поклонившись, тепло произнес Георгий. – О твоём щедром подарке будут рассказывать не только мои сыновья, но и мои внуки и правнуки. Горцы никогда не забывают добрых поступков.

Князь Дмитрий подошел к Автандилу и хотел было ласково потрепать ладонью по гриве, но конь, удерживаемый за узду джигитом, будто ударенный плеткой, тотчас резко отпрянул в сторону.

– С норовом. Люблю таких, – одобрительно молвил Дмитрий Александрович.

– Я сожалею, князь, но Автандил признает только меня. Приручить его будет непросто.

– Ничего, – улыбнулся Дмитрий Александрович. – Как-нибудь управлюсь.

Конь и в самом деле оказался сноровистым. Всю неделю князь не подходил к Автандилу (был занят неотложными делами), а затем он послал к кабардинской лошади своего мечника Волошку Севрюка, кой слыл отличным наездником и не раз уже укрощал молодых, непокорных коней.

Волошка явился к Дмитрию Александровичу с окровавленным лицом.

– Прости, князь, но я ничего не могу поделать с этим Автандилом.

– Скидывает?

– Скидывает. Я едва не сломал себе руки и ноги. Буйный конь!

– Ну что ж, тем лучше, Волошка. Обуздать такого коня – немалая честь. Надо попробовать.

Но мечник замотал головой и с откровенным испугом посмотрел на Дмитрия Александровича.

– А может, не надо, князь? Конь-то и впрямь бешеный. Не приведи господь, насмерть расшибёт. Он и впрямь никого не подпускает. Зверь-конь!

– Тем лучше, Волошка, тем лучше! – вновь затвердил своё князь.

Дмитрия Александровича охватил задор. Он тотчас позвал к себе постельничего, дабы облачиться в другую одежду.

Князь сбежал с красного крыльца в одной белой льняной рубахе, кожаных портках и мягких сафьяновых сапогах.

– А плеть? Плеть забыл, княже! – ковыляя за Дмитрием Александровичем, закричал Волошка.

– На бешеного коня с плетью не ходят! – не поворачивая головы, отозвался князь.

Мечник Севрюк (родом был из Новгород-Северской земли, почему и прозвали «Севрюком»), прихрамывая, плелся за Дмитрием Александровичем и недовольно бурчал:

– Ну и пошто лезет? Так-то и башку потерять недолго. Сам через недельку обуздаю. А ныне нечего и лезть. Спаси и сохрани его, милостивый Господи!

На дворе стоял красные день. Большое, ласковое солнце освещало своим июльским радужным светом нарядные княжеские терема на Ярилиной горе. Тишь и благодать обуяла землю.

Два молодых, дюжих гридня, держась за узду, с трудом (Автандил упирался, брыкался, зло бил копытами) вывели из обширной деревянной конюшни непослушного жеребца.

– А может, мы сами как-нибудь, князь. Конь-то совсем дикий, – сторожко кашлянув в русую бородку, молвил один из гридней.

– Отродясь таких непокорных коней не видывал, – вторил другой гридень. – Волошке не удалось, так мы с Якушкой испытаем.

– Сам! – решительно молвил князь и добавил: – А теперь помолчите. Один я буду с конем изъясняться.

Дмитрий Александрович остановился напротив головы жеребца и в упор уставился в его фиолетовые глаза.

– Ну, здравствуй, Автандил, – спокойно начал разговор князь. – Привыкай к моему голосу. Ты хорошо послужил своему джигиту, а отныне мне будешь служить. Славно служить, Автандил. Без хозяина тебе никак нельзя. Ты будешь мне верным другом.

Сказав эти слова, Дмитрий Александрович неторопко обошёл коня, а затем вставил ногу в стремя.

– Гридни, прочь от коня!

Гридни, с трепетом глянув на князя, отскочили в стороны, а Дмитрий Александрович легко и пружинисто взметнул своё сильное, упругое тело в седло.

Автандил взбунтовался. Он тотчас завис немыслимой свечой, взбрыкнул мощным крупом, но князь с необычайным трудом усидел в седле. Конь завис свечой в другой, в третий раз, но стальные шенкеля диктовали жеребцу неустрашимую волю человека.

Но Автандил не сдавался. Он помчал к теремам и вдруг с разбегу грянулся на передние ноги.

Гридни и дворовые люди, наблюдавшие за Дмитрием Александровичем, испуганно ахнули: всё, конец князю!

Но князь каким-то чудом, вцепившись сильными руками за поводья и откинувшись всем телом назад, удержался в седле.

Автандил поднялся и застыл на месте. Удила порвали его чёрные большие губы в кровь. Дмитрий Александрович лёгким движением поводьев развернул коня и медленно поехал к конюшне. Автандил покорился!

– Слава князю! – грянул двор.

Дмитрий Александрович сошёл с коня. Его лицо было довольным. Не зря он с одиннадцати лет занимался выучкой необъезженных коней из своих табунов. Не зря неоднократно падал и весь в синяках, шишках и кровоподтеках возвращался в терем. Зело же пригодилось укрощение строптивцев!

Золотой конь был у Дмитрия Александровича! Своим мечникам и конюхам он приказал беречь Автандила пуще глаз своих…

Сейчас, в зимнем походе, князь Дмитрий сидел в красивом, расшитом узорами седле, под коим находился чепрак[121]121
  Чепрак – суконная или ковровая подстилка под седло лошади.


[Закрыть] с серебряной бахромой. Конская грива была покрыта особой сеткой из червонной пряжи, «штоб не лохматило». Сбруя обложена золотыми и серебряными бляхами с драгоценными самоцветами; «стремена злачёные», даже ноги Автандила были украшены легкими изделиями из серебра и золота.

Таков был старозаветный обычай: и воевода, и конь его должны выделяться из всего войска.

Но в сече князь Дмитрий Александрович изменит этот прадедовский обычай.

Глава 3. Ливонский сюрприз

Сыпал мелкий, колючий снежок. Рать продолжала двигаться по землям бывшего покойного короля Воишелка. Пока обошлось без стычек: Литва, раздираемая междоусобицами, пропускала русское войско на Ливонский орден. Рать растянулась на несколько верст. Позади каждой княжеской дружины тянулся обоз. И чего только в нём не было! Первым делом на многих санях везли доспехи и различное оружье. Отменное оружье!

Воевода был спокоен: ратник ни в чём не будет уступать крестоносцам. Войско имело совершенное вооружение, изготовленное русскими мастерами, и всё лучшее, что производили оружейники Запада и Востока: щиты круглые и овальные, копья харалужные, мечи русские, литовские, булатные, кончары[122]122
  Кончар – род меча, долгого палаша с узкой полосой.


[Закрыть] фряжские[123]123
  Фряжские – итальянские.


[Закрыть], топоры лёгкие, кинжалы обоюдоострые, стрелы калёные, сулицы немецкие, шеломы злачёные, шишаки (боевые наголовья) русские, калантари (безрукавные, со стальными пластинами доспехи) злачёные, щиты червлёные, чеканы, рогатины, сабли и байданы (пластинчатые кольчуги) булатные, палицы железные, корды (однолезвийные, прямые или слегка искривлённые клинки), шеломы злачёные с личинами, кольчуги сварные и клёпаные, шлемы с высоким шпилем для еловца (флажка), «чеснок-спотыкач», крюки серповидные железные на длинных древках для стаскивания всадников с коней…

На особых, широченных, специально изготовленных санях, могучие кони-бахматы[124]124
  Бахматы – крепкие, выносливые лошади, способные перевозить тяжелые грузы.


[Закрыть] тянули осадные и метательные орудия: пороки, пращи[125]125
  Праща – сложенный петлёй ремень, с донцем, куда кладётся камень, который мечут с большой силой, закружив пращу.


[Закрыть] и самострелы.

Аниська Талалай смастерил такие пороки-камнемёты, которые могли метать тяжеленные глыбы на сорок саженей. А дабы без больших потерь подвести осадные орудия к крепости, Аниська попросил князя Дмитрия Александровича срубить специальные деревянные башни, чтобы укрыться в них умельцам с пращами, тяжелыми самострелами и камнеметами.

Князь Дмитрий просьбу мастера одобрил, и бревенчатые башни-туры были сооружены в Великом Новгороде.

Сейчас боевые туры волокли на санях кони шестёркой. В буйные метельные дни (случалось и такое) тяжёлые сани застревали в сугробах, и тогда на помощь приходили пешие ратники из сельского ополчения.

Позади саней с доспехами, оружьем и башнями тянулись сани, нагруженные кормовым и питейным запасом: ржаными и пшеничными лепешками, сухарями, сушёным мясом и рыбой, толокном[126]126
  Толокно – овсяная мука, употребляемая в пищу с водой, молоком, маслом.


[Закрыть], мёдом, копчёным салом, мочёными яблоками, бочонками с водой, брагой и винами… Некоторые бояре, любители свежатины (как Мелентий Коврига), везли на санях даже живых бычков.

Особая забота для воеводы, князей, бояр и дружинников – корм для лошадей. Конных всадников более двадцати тысяч. Потребовались сотни розвальней[127]127
  Розвальни – низкие и широкие сани без сиденья, с расходящимися врозь от передка боками.


[Закрыть], на кои были нагружены рогожные кули с овсом и большие возы сена.

Князь Дмитрий ещё заранее предупредил каждого удельного князя:

– Биться с крестоносцами будем в основном на конях. Путь предстоит далёкий, а посему овса и сена взять не в обрез, а с запасом. Иначе выйдем на ливонца на отощалых лошадёнках. Какая уж тут битва? Каждый обоз сам буду доглядывать!

И тут подал свой голос (совет князей и бояр происходил в Переяславле) боярин Коврига:

– А может, князь Дмитрий Александрович, нам большие обозы не снаряжать?

– И что ж ты предлагаешь, Мелентий Петрович? – нахмурился князь.

– Так ить по весям Литвы пойдем.

– Ну и?..

– Литва то и дело на наши земли нападала и разбойничала. Не худо и нам поживиться, когда по литовским деревням пойдем. Там и сенца, и овса, и разной снеди прихватим. Чего нам ливов жалеть, коль они нас не щадили?

Князь Дмитрий отнесся к словам боярина довольно сурово:

– Худая речь твоя, Мелентий Петрович. Стоит нам одно литовское село разорить, как вскинется вся страна. И доведется нам биться на две стороны. Но тому не бывать. Уж коль выбрали меня воеводой, то твердо скажу: тот, кто позволит разорить хоть один литовский дом, буден без пощады наказан. И слово своё я сдержу.

Когда войско вступило в первую литовскую деревню, то она оказалась пустой: все жители, уведя с собой лошадей и скот, и, увезя кормовые припасы и пожитки, скрылись в лесах.

Тогда Дмитрий Александрович снарядил в очередное поселение гонца, повелев ему сказать, что русичи никого не тронут и грабить никого не станут. Многие из ливов не поверили и вновь сбежали в леса, некоторые же остались и были крайне удивлены, что русичи не только их не тронули и ничего в домашнем хозяйстве не разорили, но даже погреться в дома не попросились.

Следующее село уже в лесах не укрывалось. Местный староста вышел к воеводе, низко поклонился и сказал:

– Ливонские рыцари нас насмерть устрашили. Де, руситы всех мечами посекут, даже младенцев на копьё вскинут, а жён и дочерей сраму предадут. Пожитки и скот себе загребут, а дома в пепел обратят… Но слух прошёл, что вы обижать наш народ не собираетесь. Так ли это, воевода?

– Изрядно же вас орденские братья запугали. Нешто вы забыли, как в не столь далёкие времена наши народы жили в мире и добром согласии? Ни один литвин не боялся русских людей и даже просил защиты от тех же крестоносцев, кои неустанно на вас набегали.

– Твоя правда, воевода. Простой народ никогда не хотел войны с руситами. Это наши местные князья со своими дружинами набегают на ваши земли, чтобы чем-то поживиться и ещё больше разбогатеть. Мало им своего добра, стервятникам! Мы же, маленькие людишки, всегда против таких набегов. Князья и князьки, когда идут со своими головорезами, и нас грабят подчистую. Плохое наше житьё: и свои разоряют, и ливонские рыцари, а крестоносцы пуще всего. Будем молиться за тебя, воевода, чтобы побил ливонца.

– Побьем, отец. Орденские братья забудут, как опустошать и захватывать чужие земли.

– Да спасет вас Христос и ниспошлет вам победу, – вновь с поклоном произнес староста и, глянув на заснеженных ратников, добавил: – В избы-то заходите, обогрейтесь, перекусите малость. Житьё наше хоть и скудное, но чем богаты, тем и рады.

* * *

Из Великого Новгорода примчал гонец на взмыленном коне. Конь так и повалился у белого воеводского шатра.

Могутный мечник Волошка хотел было остановить нарочного, но тот (сам – дюжий детина) оттолкнул Севрюка широким плечом и распахнул полы утеплённого шатра.

Волошка же, дружинник хоть молодой, но бывалый, шмякнул незнакомого вершника увесистым кулаком по голове, да так крепко, что нарочный растянулся у шатра.

– Будешь знать, как к князю напродир пробиваться!

Дмитрий Александрович, услышав шум, вышел из шатра, спросил Волошку:

– Что тут у вас?

– А бог его знает, княже. Какой-то вершник, без спроса и ведома, помышлял к тебе прорваться, вот я и шмякнул его легонько. А вдруг он какое-нибудь зло умыслил?

Дмитрий Александрович глянул на павшую лошадь и с неодобрением в голосе произнёс:

– А конь был породистый. Такого доброго скакуна загубил.

Каждый дружинник давно уже знал, что князь жалел любую загнанную лошадь.

– И чего примчал, дуралей? Да ещё коня запалил, – вторя князю, проворчал Волошка.

– Сам дуралей, – приподнимая голову, очухавшись от удара, сердито вымолвил нарочный. – Я – посыльный от новгородского веча со спешной вестью.

Дмитрий Александрович подал нарочному руку и молвил:

– Поднимайся, посыльный, и проходи в шатер, коль прибыл от новгородского веча.

Князь сел на приземистый походный стулец и усмешливо произнёс:

– Никак опять бояре что-то не поделили?

Гонец, потирая широкопалой ладонью ушибленное место, молвил:

– Совсем иное, князь Дмитрий Александрович. В Новгород прибыли многие послы от Великого магистра Отто фон Руденштейна, городов Риги, Фелина и Дерпта и запросили мира.

Князь Дмитрий от неожиданности поднялся со стульца.

– Ливонский орден запросил мира? – ошарашенно переспросил он. – А ну выкладывай, гонец, все подробности.

– Токмо твоя рать из Новгорода вышла, как на другой день немцы пожаловали. Их послы сказали новгородским боярам, что рыцарство ливонское желает остаться в дружбе с Русью, не помышляет помогать датским крестоносцам и не станет вмешиваться в их дела с князьями русскими, и на том крест целовало.

– Даже так?.. И бояре послам поверили? – с сомнением произнес князь.

– Почитай, поверили. Один лишь Юрий Михайлыч, тесть великого князя Ярослава, что выдал за него свою дочь Ксению, усомнился. Надо, грит, привести к кресту всех божиих дворян[128]128
  Божии дворяне – рыцари духовного ордена. В данном случае – Ливонского.


[Закрыть] и пискупа[129]129
  Пискуп – католический епископ. Католическое духовенство активно вмешивалось в мирские дела, в том числе касающиеся войны и мира.


[Закрыть], с ними связанного, заодно.

– И что послы?

– Послы заверили, что орденские братья на сие согласятся. В тот же час боярин Юрий Михайлович повелел собрать вече, на коем новгородцы заявили, что доверят немцам лишь тогда, когда магистр и рыцари принесут клятву на кресте.

– Молодцом люд новгородский, – довольно молвил князь. – И как же дале дело порешили?

– Новгородский епископ немешкотно отправился в Мариенбург к Великому магистру, и вскоре от владыки прибыл архимандрит Феодосий со словами, что сам Отто Руденштейн и его рыцари крест целовали. Вот тогда вече и отправило меня к тебе, князь Дмитрий Александрович. Не надеялся уж тебя догнать, да, знать, Бог помог.

– Рать велика, да и обоз немалый, шибко не побежишь… Ты хоть коня и запалил, но вестью своей проворной и нежданной заслужил награду.

– Да Бог с ней, с наградой, – отмахнулся посыльный. – Мне бы коня доброго – и тотчас вспять. Надо спешно Великому Новгороду доложить.

– Будет тебе конь… А ты, Волошка, неотложно скликай князей на совет.

Глава 4. В Мариенбурге

Отто фон Руденштейн сидел в полном одиночестве за столом, отпивал из серебряного кубка вино малинового цвета и продолжительно раздумывал: «Новгородский епископ отъехал из Мариенбурга в добром расположении духа. Отлично! Пастырь полностью уверовал в мирное намерение ордена, и он скажет об этом Новгороду, а тот – князю Дмитрию. Русского пастыря сопровождал Дерптский епископ Александр, подчеркивая нерушимый обряд святого крестоцелования. Ха! Русские люди слишком доверчивы. Им никогда не понять тайных замыслов Великого магистра».

Еще три месяца назад Отто Руденштейн и подумать не мог о каком-либо мире с Русью. Орден святой Марии уже готов был напасть на Псков и Новгород. Время было выбрано удачное. Во-первых, король Литвы Воишелк, озлобившись на псковского князя Довмонта (который не только убил отца Воишелка, короля Миндовга, но и не раз опустошал литовские земли), надумал жестоко отомстить соплеменнику Довмонту. Во-вторых, Великий магистр собрал большое войско, которое вслед за Воишелком нанесет сокрушительный удар русским княжествам.

Отто Руденштейн не сомневался в победе. Особенно ему хотелось захватить Псков, тот самый город, который в его бурной юности принес ему несмываемый позор.

Великому магистру никогда не забыть, как в 1242 году его полонил на Чудском озере Александр Невский. Ладно бы сам великий полководец полонил, а то какой-то сиволапый мужик стащил его крюком с коня, а другой – убил его верного скакуна чуть ли не кухонным ножом. Срам!

Но ещё большее бесславие Отто Руденштейн испытал в Пскове, когда его, наряду с другими рыцарями, провели по улицам города, а затем бросили в вонючую земляную тюрьму. И гнить бы в ней до самой смерти, если бы в Новгород не прибыли «с поклоном» послы Германа Зальца, которые, отказавшись от захватнических намерений, попросили Александра Невского обменять немецких узников на русских пленных.

Вскоре Отто Руденштейн оказался в Ливонии, но о своём бесчестье ему уже не забыть до самой смерти. Однако оправдать свой давний позор он сможет, если ему удастся захватить Новгород и Псков. И он непременно это сделает.

Великий магистр готов был протрубить сбор крестоносцев, как вдруг он получил известие, что Русь и Литва сговорились о мире и совместном походе на Ливонский орден. Изумлению Отто Руденштейна не было предела. Как такое стало возможно?! Король Воишелк простил жестокую измену Довмонта и теперь вместе с ним и русскими князьями собирается напасть на крестоносцев!

Вся обстановка в прибалтийских землях резко изменилась. Воевать с русичами и ливами Великому магистру явно не хотелось. Надо, пока не поздно, уговорить литовских князей и Воишелка отказаться от мира с Русью, пообещав им свой мир. Воишелк от заманчивого предложения не должен отвернуться: Ливонский орден – самый грозный для ливов враг, и они с радостью примут соглашение с «братьями святой Марии», зная о том, что крестоносцы почти ежегодно обрушиваются на их города и села.

Но соглашения не потребовалось: буквально через несколько дней Отто Руденштейн узнал сногсшибательную новость: сын покойного Даниила Романовича Галицкого, Лев, заманив Воишелка во Владимир-Волынский, убил короля. Литва возмутилась и разорвала мирный договор с Русью.

Отто Руденштейна, обычно невозмутимого человека, охватило ликование. Теперь у него руки полностью развязаны. Он пройдет через Литву, как нож через масло, а затем, имея многотысячное войско крестоносцев, легко захватит ненавистные русские города.

Но вскоре ликование Великого магистра сменилось тревогой. Тайные лазутчики донесли, что в Новгороде собралась тридцатитысячная русская рать под началом переяславского князя Дмитрия, сына знаменитого Александра Невского.

Отто Руденштейн, конечно, знал о подготовке русских дружин к походу на Ливонский орден, но это его не беспокоило. Русь основательно обессилена нашествием монголо-татарских полчищ, и ей не удастся собрать внушительного войска. Когда-то князь Андрей Переяславский, сын великого князя Ярослава Всеволодовича, попытался сколотить большое войско против Золотой Орды, но это ему не удалось. В его рать вошла лишь дружина тверского князя. Но этих сил было недостаточно. Князь Андрей потерпел сокрушительное поражение и бежал в Швецию. Такое же поражение поимеет и князь Дмитрий и потеряет славу завоевателя города Юрьева.

Но когда Великому магистру донесли, что переяславский князь сумел собрать дружины семи князей, с ополченцами городов и сел, и что он выступил к Великому Новгороду с тридцатитысячной ратью, то Отто Руденштейн крепко призадумался. Он провёл всю ночь в мучительных раздумьях и рано утром решил: надо перехитрить князя Дмитрия. Сейчас нежелательно вступать с ним в битву. Стоит её проиграть – и братья ордена святой Марии выберут нового Великого магистра. Им станет командор Вернер Валенрод, зять бывшего владетеля Ливонского ордена, Зельца Германа. В таком исходе Отто Руденштейн не сомневался. У Вернера много сторонников и немало великолепных побед. Он давно уже считается первым рыцарем ливонского братства. Вернер крайне опасен. Не случайно магистр послал его с «купцами» в далёкий Переяславль, надеясь, что Валенрод погубит себя какими-нибудь неосторожными действиями. Но этого не случилось. Этот хитроумный Вернер доставил магистру план переяславской крепости.

Выскочка, властолюбец, напыщенный гордец! Он не захотел оказать помощь его доверенному лицу – Бруно Конраду, члену тайного общества «Карающий меч». Вернер не побоялся самого умного инквизитора. Такое ни он, Великий магистр, ни «Карающий меч» даже знатному рыцарю не простят. Вернер Валенрод должен погибнуть. Но это произойдет чуть позднее. А пока надо собрать всех командоров, наиболее влиятельных рыцарей и епископов в Мариенбург на совет и высказать своё решение. Вначале все будут удивлены, но он, Великий магистр, утихомирит рыцарей. Ему есть что сказать.

Собравшиеся и в самом деле были немало изумлены предложением Великого магистра – замириться с русскими князьями. Возник такой шум, какого ещё не слышала каменная палата для совещаний мариенбургского замка. Когда все накричались, поднялся досель молчавший Вернер Валенрод и резким голосом произнес:

– Рыцари недовольны, магистр. Все мы – представители великого немецкого народа, всегда храброго и воинственного, – не можем терпеть такого унижения. Только трусливый заяц способен сунуть голову в сугроб при виде хищного зверя.

Отто Руденштейн вспыхнул. Намек Валенрода был слишком прозрачным. Этот дерзкий рыцарь переходит все меры приличия. Не пора ли его осадить?.. Нет, пусть упивается своей речью. Не зря говорят: язык мой – враг мой, прежде ума рыщет.

А Вернер, не стесняясь Отто Руденштейна, всё так же резко продолжал:

– Сейчас Ливонский орден как никогда силён. Мы способны выставить до шестидесяти тысяч крестоносцев. Вдвое больше русского войска. И что же предлагает нам Великий магистр? Снять рыцарские доспехи и преклонить колени перед каким-то удельным князем. Постыдно и неразумно, орденские братья! Немецкий народ нас никогда не поймет. Мы покроем себя несмываемым позором.

Валенрод, громко стуча сапогами, подошел к Отто Руденштейну и, глядя ему прямо в глаза, жестко произнес:

– Я прошу тебя, Великий магистр, отказаться от трусливого предложения, или… или мы подумаем о новом магистре.

В палате замка застыла напряженная тишина. Отто Руденштейн удивился: он думал, что многие из рыцарей его поддержат, но все словно в рот воды набрали. Выходит, крестоносцам по душе пришлись слова вызывающего Вернера. Даже Дерптский епископ Александр, которого магистр считал своим другом, не захотел за него заступиться. Пора снимать напряжение зала.

Отто Руденштейн поднялся из кресла и, неторопливо оглядев каждого рыцаря и духовного пастыря, приступил к своей, давно приготовленной речи:

– Сядь на свое место, мой верный командор. Мне хорошо известна твоя преданность ордену святой Марии. Ты достоин самой высокой похвалы. Действительно Ливонский орден был бы посрамлен, если бы, как ты говоришь, наши славные рыцари преклонили колени перед Дмитрием Переяславским. Но того никогда не будет. Рыцари наголову разобьют русское войско.

В палате, по каменным стенам которой были развешаны горящие факелы, раздались недоуменные возгласы:

– Ты только что, Великий магистр, говорил о другом!

– Как тебя понимать Отто фон Руденштейн?!

– Сейчас поймете, рыцари. На войне хитрость приносит больше пользы, чем сила. Битва не доставила бы нам желаемого результата. Да, мы, как никогда, могучи и, вне всякого сомнения, опрокинем войско Дмитрия. Но подумайте – какой ценой? Русские дружины всегда бьются насмерть. Мы, как это ни прискорбно, потеряем добрую треть рыцарей. Это же двадцать тысяч крестоносцев! Целая армия! Неужели вам нужна такая победа?

В зале опять-таки установилась мертвая тишина. Великий магистр назвал страшную цифру. Но он прав: без значительных потерь не обойтись. Русские и в самом деле отменные воины.

Почему-то все повернулись к Валенроду, и тот, несколько помолчав, вновь заговорил:

– Война любит кровь, рыцари. Без этого не обойтись. У нас нет другого выхода. Павших крестоносцев мы с великими почестями похороним, помолимся святой Марии, и они отойдут в обиталище Иисуса Христа. Так ли я сказываю, славные рыцари?

Палата снова загудела:

– Ты прав, командор!

– У нас нет выхода, Вернер!

По лицу Великого магистра пробежала потаенная усмешка.

– Есть выход, братья! – громко воскликнул Отто Руденштейн. – Не зря я долго размышлял. Мы заключим с Русью мир. Ложный мир! Поверив Ливонскому ордену, князь Дмитрий утихомирится и с непреклонной уверенностью пойдет на датский Раковор, куда он давно и собирался. Раковор не только не пропускает русских купцов на море, но и неустанно делает пакости Руси. Но до Раковора мы Дмитрия не допустим. Когда он, в надежде на легкую победу, станет подходить к крепости, мы всей своей громадой встретим его со всех сторон и уничтожим. Неожиданность принесет нам громкую победу. Дмитрий не успеет расставить свои полки. Мы возьмем в плен этого самонадеянного князя и с петлей на шее проведем его по городам Ливонского ордена. А затем…

Великий магистр выдержал паузу и жестко произнес:

– Затем мы возьмем ненавистные города Псков и Новгород и обрушимся на все северо-западные земли Руси. У нас не будет преград. – Отто Руденштейн язвительно усмехнулся. – Все дружины ушли с Дмитрием, а мертвецы, как всем известно, не воюют. Вот для этой сладостной победы я и намерен заключить с Русью ложный мир. Теперь, как я думаю, мои славные рыцари перестанут упрекать своего магистра.

«Отто Руденштейн, как всегда, вероломен. Ложный мир с Русью не принесет ему чести. Давно все знают, что Великий магистр – великий инквизитор и вся деятельность его зиждется на коварстве, обмане и тайных убийствах. Не случайно он держит при себе верных псов из „Карающего меча“».

Вернер Валенрод любил честные, открытые поединки. Но спорить сейчас с магистром бессмысленно: большинство рыцарей (кому хочется погибать в честной битве с русскими дружинниками?) поддержат Руденштейна.

Так и случилось. После непродолжительного молчания палата огласилась одобрительными, воинственными возгласами:

– Мы с тобой, Великий магистр!

– Мы побьем Русь!

– Слава магистру!

Отто Руденштейн посматривал на рыцарей довольными глазами. Его план, о котором он думал всю минувшую ночь, удался. Победа над русскими полками будет так же страшна и чудовищна, как неслыханное нашествие монголо-татарских орд на Русь… А что же касается Вернера Валенрода, то дни его сочтены. Больше никто не посмеет грубить Великому магистру. Он ещё долго будет сидеть на троне Ливонского ордена.