Текст книги "Святая Русь. Полководец Дмитрий"

Глава 8. Вернер и монах Конрад

В каждом крупном городе Древней Руси для иностранных купцов водился Иноземный двор. Стоял такой двор и в Переяславле, срубленный ещё в молодые годы Александра Невского.

После Ледового побоища на Чудском озере к Невскому зачастили иноверцы: допрежь католики от римского папы, затем послы от разных западных королевств, желая не только поближе познакомиться со знаменитым полководцем, но и извлечь какую-то выгоду. Однако Александр Ярославич не поддался ни на сладкоречивые речи папской курии[86]86
  Папская курия – совокупность центральных учреждений, посредством которых папа римский осуществляет управление католической церковью. Окружение римского папы, боровшееся за распространение католичества в другие страны, особенно на Русь.


[Закрыть], ни на заманчивые предложения королей, суливших золотые горы, если Невский со своей дружиной поможет одолеть того или иного недруга западного повелителя.

Невский был слишком мудрым политиком, чтобы не понимать корыстолюбие римского папы и различных королей.

После кончины Александра Ярославича Иноземный двор заметно опустел. Малолетний Дмитрий у послов интереса не вызывал, а вот купцы наезжали нередко. Иноземный двор (в народе – «Немецкий») стоял неподалёку от торговой площади и был окружен крепким, дубовым тыном. Двор представлял собой три просторные избы с высокими подклетами, теплыми сенями, повалушами и горенками. Есть где было и товар складировать, и купцам разместиться.

Через два дня пребывания в Переяславле к Вернеру Валенроду зашел незнакомый человек в чёрной монашеской рясе и представился на чистом немецком языке:

– Бруно Конрад.

Имя соотечественника ничего Вернеру не говорило. Он молчаливо кивнул и жестом указал Конраду на высокое кресло.

Валенрод не любил предисловий, поэтому спросил напрямик:

– Кто ты и почему здесь оказался?

Бруно не был лично знаком с Вернером, но хорошо знал его понаслышке.

– Я – доверенное лицо Великого магистра Отто Руденштейна.

– Точнее, Бруно. Мне известно, что у магистра десятки доверенных лиц.

Конрад некоторое время молчал. Худощавое, аскетическое лицо его с властными глазами выглядело загадочным и суровым.

– Буду откровенен, – наконец заговорил Бруно. – Перед тобой член тайного общества «Карающий меч».

Вернер с нескрываемым удивлением посмотрел на Конрада: в его комнате сидел… убийца. Тайное братство «Карающего меча» создал ещё (с благословения римского папы) бывший Великий магистр Герман фон Зальц. Оно состояло всего из 33 человек и предназначалось для душегубств самых неугодных ордену противников. Этих зловещих «братьев» мало кто знал в лицо. «Люди яда и кинжала» старались быть незаметными и несли свою службу с такой осторожностью, что об их деятельности знал один магистр.

– Я пришёл за твоей помощью, Вернер.

– Но прежде ответь мне на второй вопрос.

– Отвечу, Валенрод. Ещё десять дней назад я приехал в этот город под видом католического монаха, чтобы рассказать местному епископу и князю Дмитрию о православной вере, которая начинает пускать корни и в наших землях. Ливонские рыцари взяли в плен немало русских людей и дозволили им строить свои церкви. Такая церковь, как тебе известно, Вернер, появилась и в столице ордена Мариенбурге.

– Но это единственная православная церковь в Ливонии, и появилась она совсем недавно. Я видел, как десяток пленных ведут в храм под охраной кнехтов[87]87
  Кнехт – рядовой солдат.


[Закрыть].

Лицо Конрада оставалось бесстрастным.

– Ты обличаешь меня в заведомой лжи? Но так задумано великим магистром. Пусть пойдет слух, что крестоносцы с большим уважением относятся к православной вере. С этой целью я и прибыл в Переяславль. И епископу Елизару, и князю Дмитрию понравился мой рассказ. По душе пришлась им и просьба русских христиан прислать в церкви благочестивых священников.

Валенрод усмехнулся:

– Всё, что ты мне рассказываешь, Конрад, – подоплека для посещения Переяславля. Братство «Карающего меча» никогда не занималось богоугодными делами. Не думаю, что князь Дмитрий настолько наивен, чтобы поверить твоим россказням. Поездка твоя, монах-инквизитор, заключается совсем в другом.

Глаза Конрада стали враждебными и хищными. Он не думал, что Вернер догадается, кто он на самом деле.

– В чём же? – желчно спросил монах.

– Великий магистр недавно обронил на совете рыцарей несколько слов, что князь Дмитрий неугоден ордену и что он уже принял меры, чтобы переяславский князь не вышел из стен своего города. Ты, Конрад, и есть тот человек инквизиции[88]88
  Инквизиция (от латинского – розыск) – в католической церкви в XIII–XIX веках судебно-полицейское учреждение для борьбы с ересями и наиболее опасными врагами католиков. Дела велись тайно с применением жестоких пыток. Еретики обычно приговаривались к сожжению на костре. В XVI–XVII веках одно из основных орудий Контрреформации. Особенно свирепствовала инквизиция в Испании. В XX веке функции инквизиции частично перешли к одной из конгрегаций римской курии.


[Закрыть], который должен выполнить приказ Отто Руденштейна.

– На всё воля Божья, – с язвительной ухмылкой отозвался монах. – В наших занятиях не обходится без подготовительного труда, но иногда и он не приносит плодов. Князь Дмитрий хоть и принял меня, но вместе с ним неотлучно находился его ближний боярин.

– И тебе не удалось влить в чарку князя яд?

– Ты прав, Вернер, и теперь я вынужден обратиться за твоей помощью.

Валенрод ответил без раздумий, ответил резко:

– Я никогда не помогал, и не буду помогать братству «Карающего меча» и инквизиторам. Я не убийца, а рыцарь, который уничтожает своих врагов лишь в битвах либо в честных рыцарских поединках.

Лицо Конрада и вовсе исказилось злой гримасой.

– Не забывай, Вернер, что я выполняю приказ самого Великого магистра, и каждый рыцарь мне должен оказывать всяческую поддержку.

Но слова инквизитора ничуть не убедили Валенрода.

– В уставе ордена крестоносцев ничего не сказано о братстве «Карающего меча».

– В уставе всего не напишешь, Вернер, тем более о самом сокровенном, что не обязательно знать всему ордену. Мы, Вернер, предназначены для особой миссии, которая не признает слова «не буду». Либо ты беспрекословно выполняешь все негласные указания Великого магистра, либо орден уничтожит тебя, как смердящего пса.

Вернер вспылил: никогда в жизни никто не посмел его оскорбить – самого именитого рыцаря Ливонии, давно претендовавшего на титул Великого магистра. Он, обычно уравновешенный, порывисто поднялся из кресла и, покрываясь красными пятнами, ступил к Конраду.

– Послушай, ты, червь могильный. Не зарывайся! Тебе ли, человечишку подлого рода, угрожать знатному командору и первому мечу ордена?!

Конрад стиснул ладонями подлокотники кресла, лицо его ожесточилось. Вернер дерзко унизил его подлым званием (а он и в самом деле происходил из черни). Но этот надменный рыцарь, очевидно, не знает, что инквизиторы и члены «Карающего меча» никогда не прощают даже самым могущественным людям Ливонского ордена, если те отказываются помочь тайному братству.

Конрад конечно же немало был наслышан о Вернере, но не думал, что тот настолько заносчив. И всё же Бруно, прошедший многолетнюю школу сурового и скрытого братства, и не думал отступать от своего плана. Задавив в себе обиду и сотворив миролюбивое выражение лица, он спокойным голосом произнес:

– Мы оба погорячились, Вернер, но нельзя забывать, что мы представители одного ордена, и это ко многому обязывает. Ты приехал сюда под видом богатого купца, и Великий магистр никогда не забудет, если ты, будучи приглашенным к Дмитрию, сумеешь опустить в его чарку вот эту красную горошину, которая тотчас растворяется и не только не имеет никакого вкуса, но и действует исподволь, в течение двух недель. Так что никто ничего не заподозрит. А через несколько дней ты уже будешь далеко от Переяславского княжества.

– Я знаю, что князь Дмитрий нередко встречается с иноземными купцами, чтобы расширить торговые связи. Возможно, и мне удастся побывать у него в гостях. Но ты напрасно стараешься, монах. Я не стану подручным в твоих гнусных делах. И на этом закончим беседу.

– Это твои последние слова, Вернер?

– Да!

– Ты делаешь непростительную ошибку и будешь отвечать перед самим Отто Руденштейном.

– Я найду, что сказать Великому магистру.

– В тебе говорит гордыня, Вернер. И всё же запомни мои слова, если захочешь продлить свою жизнь, – жестко произнес на прощание инквизитор и, шелестя чёрной шёлковой рясой, вышел из комнаты.

Шагая по утоптанной тропинке Иноземного двора, Конрад зловеще думал: «Ты, Вернер, безмозглый человек, хоть и считаешь себя мудрецом. Неужели ты не догадался, зачем тебя послал в далёкий Переяславль Великий магистр. Крепость изведать? Чушь! Крестоносцы никогда не ходили и не пойдут в глубь Руси. Их забота – северо-западные земли. Опасность не в том, что князь Дмитрий сидит в Переяславле, а в том, что тот может возглавить русские дружины и пойти на Ливонию. Поэтому сведения о крепости для Отто Руденштейна ничего не стоят. Дело в другом. Вернер – любимец рыцарей, самый известный человек в Ливонии. Это прекрасно понимает Великий магистр. Его возможные неудачи и тем более серьезное поражение в войне крестоносцы не потерпят. Они провозгласят великим магистром Вернера. Вот этого-то и боится Отто Руденштейн. Не случайно он отослал лучшего командора в Переяславль – доставить чертеж крепости. Дело крайне рискованное. Малейшая оплошность – и Вернеру конец. На это и надеется Великий магистр. Ему не нужен серьезный соперник».

Глава 9. Любовь

Васютка Скитник другую неделю живет в Переяславле, но торговля и на ум не идёт.

Силантий Матвеич, недоуменно поглядывая на молодого купца, вопрошал:

– Ты какой-то чумной, Васюта Лазутыч. Торговлю, как я погляжу, вовсе забросил. Целыми днями где-то пропадаешь. Чего случилось-то?

– Да ничего не случилось. Хожу на торг, к товарам прицениваюсь.

– Ой, лукавишь, Васюта Лазутыч. На Торговой площади я почти ежедень бываю, но тебя что-то не примечал. Чего покраснел, как красна девица?

Васютка, как уже говорилось, не умел лгать, и ему, со смущенным лицом, пришлось сказать правду:

– Повстречал я, Силантий Матвеич, одну девушку… И ныне сам не свой. Тянет к ней, как буйным ветром.

– Ишь ты, – заулыбался Ширка. – Дело житейское. Давно пора тебя оженить. Сразу бы и сказал, нечего стесняться. И хороша ли девка?

– Лучше не сыскать. Ласковая, и красотой Бог не обидел.

– Вот и ладно. Рад за тебя, Васюта Лазутыч… Токмо хочу изречь тебе, что не в красоте дело. Жену выбирай не глазами, а ушами, по доброй славе… Да, а как же тебе удалось с девкой встретиться? То дело непростое.

– Да уж удалось. То долго рассказывать. Теперь каждый день встречаемся. По городу ходим и наговориться не можем.

– Каждый день? По городу ходите? – изумился Силантий Матвеич. – Да как же такой срам родители допускают? Аль не по старым обычаям живут? Чудно, парень.

Ширка аж головой закрутил. Было ему отчего изумиться.

Жених и невеста обыкновенно до свадьбы не знали друг друга и вступали в брак только по желанию родителей. Невесту никогда не показывали жениху: её покрывали и водили под руки. Многие пользовались этим и часто при выдаче замуж своих дочерей или родственниц совершали возмутительные подлоги.

«Во всем свете нигде такого на девки обманства нет, яко в Московском государстве», – напишет позднее подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин.

Перед свадьбой обычно назначались смотрины, состоявшие в том, что родственница жениха приходила в дом, где жила невеста, рассматривала и испытывала её, «изведаючи разум и речи». На этих смотринах родители часто подставляли, вместо некрасивой и уродливой дочери, чужую пригожую девушку, а в церковных записях ставили имя своей дочери, и потом уже ничего нельзя было поделать.

Понятно, как жили такие злосчастные супруги. Нелюбимые жены попадали в невыносимое положение. Мужья преследовали их на каждом шагу, били, сажали в подполье на крапиву, впрягали в соху и всячески издевались над ними. Наконец, чтобы избавиться от постылой супруги, её отправляли или насильно постригали и заточали в монастырь.

– Из чьих же будет твоя девка?

Васютка ещё больше засмущался. Ох, как вскинется сейчас Силантий Матвеич!

– Отца Марьюшка отроду не ведала, а мать недавно преставилась.

– Я в городе, почитай, каждого в лицо знаю. Как звали покойницу?

– Палагея.

Ширка на минуту призадумался, а затем, пощипав перстами рыжую бороденку, спросил:

– Изба её где стоит?

– На Никольской.

– На Никольской?.. Жила без мужа?.. Уж не Палашка ли Гулёна, не приведи господи!

Васюта, как нашкодивший мальчонка, опустил голову.

– Отвечай, паря. Отвечай!

– Она самая.

Силантий Матвеич ошарашенно плюхнулся на лавку.

– Ну и нашел же ты себе невесту, ну и порадовал… Да ведаешь ли ты, паря, что мать твоей невесты была непотребной жёнкой, с коей чуть ли не все переяславские мужики блудили.

– Ведаю! – вдруг осмелел Васютка. – Марьюшка мне всё рассказала. Она благочестивая девушка. И ты, Силантий Матвеич, не смей её осуждать. Не смей!

Ширка вдругорядь опешил. Теперь уже его удивил жених. Ишь, как невесту свою защищает! Даже в лице переменился.

– Ты чего на меня кричишь, Васюта Лазутыч? Я ж тебя от срама остерегаю. Тебе ли, сыну княжьего мужа, с дочерью прелюбодейки путаться?

– Довольно, Силантий Матвеич! – и вовсе осерчал Васютка. – Марьюшка моя чиста, как родниковая вода. Ты ж ничего не ведаешь о её судьбе. Она – необыкновенная девушка.

– Ну, тогда поведай о сей святой праведнице, – насмешливо молвил купец.

– Мне скрывать нечего. Поведаю.

И Васютка подробно рассказал всю историю полюбившейся ему девушки, после чего Силантий Матвеич с немалым удивлением произнес:

– Ну и дела, Васюта Лазутыч… Марьюшка твоя, кажись, и впрямь девка благочестивая. И на Качуру не польстилась, и к боярину в услужение не пошла. А какая отважная! Через гиблое болото полезла. Дивная же тебе попалась сиротинка.

– Дивная, Силантий Матвеич… Надумал к отцу и маменьке её отвезти.

– Дело нешутейное, – крякнул купец. – Отец-то может тебя и плеточкой попотчевать. Не по старине, мол, творишь, неча народ смешить. Тяжко тебе будет, Васюта Лазутыч. Не благословит. Может, мне с дедом твоим, Василием Демьянычем, потолковать. Как никак, давнишние друзья. Глядишь, и поможет в твоём необычном деле.

– Спасибо на добром слове, Силантий Матвеич. Но, думаю, дело до плетки не дойдет. Отец наверняка смирится.

– Ты так уверен? На Руси стародавние привычки не принято ломать. А отец твой, чу, едва ли не в боярах ходит. Это тебе не забулдыга[89]89
  Забулдыга – беспутный, опустившийся человек.


[Закрыть] какой-нибудь. Не благословит![90]90
  В данном случае имеется в виду «не разрешит».


[Закрыть]

Васютка как-то загадочно улыбнулся.

– Худо ты моего отца знаешь, Силантий Матвеич ещё как благословит.

– Ну, тебе лучше ведать, – развёл своими небольшими широкопалыми руками купец. – И когда намерен домой возвращаться?

– Денька через три.

– Опять, поди, к своей Марьюшке пойдешь?

– Пойду. Без неё и час за год кажется. Ты уж не серчай, Силантий Матвеич.

– Да чего уж теперь. Ступай. Замок да запор девку не удержат, а уж про добра молодца и говорить неча.

* * *

И Гришка Малыга, и жена его Авдотья встречали молодого купца радушно. Парень, кажись, и впрямь человек славный: добрый, щедрый и благопристойный. Гришке и Авдотье на кресте поклялся:

– Вы за Марьюшку не волнуйтесь. Никогда ни в чём её не обижу. Коль будет согласна, в жены возьму и буду лелеять её до скончания дней своих.

Гришка и жена его поверили, а Авдотья даже слезу проронила:

– Дай-то бы Бог, Васютка. Она и так настрадалась за свою жизнь, сиротинушка. Почитай, с малых лет всё одна да одна. Мать-то месяцами у хахалей пропадала, не до чада своего ей было. Одари её счастьем, милостивец. По гроб жизни тебе будем благодарны. В церкви за тебя будем молиться.

Васютка так умилился, что крепко обнял и Малыгу, и его супругу.

– Спасибо вам, дядя Гриша и тетя Авдотья, за добрые слова. Вижу, вы для Марьюшки стали вместо родителей. Низко кланяюсь вам за это.

И Васютка земно поклонился, коснувшись пальцами деревянного пола, ещё раз приложился к кресту и неколебимо молвил:

– Всё так и будет, как я сказал.

А Марийка смотрит на всех своими лучистыми очами и не нарадуется. На душе её светло и празднично. Никогда в жизни не было у неё такой отрады. Её грёзы сбываются. Она встретилась именно с таким добрым молодцем, о коем нередко думала в своих радужных, возвышенных мыслях…

«Васютка, Васенька, Василек. Какой же ты хороший! Таких людей, кажись и на белом свете не бывает». Ну, всем взял Васенька. И красотой, и умом, и сердцем отзывчивым. Любит он её, всей душой любит… А ведь совсем недавно пережила такие отчаянные, безысходные дни, что жутко вспомнить. Билась, как рыба об лед, ни на что доброе уже не надеялась. И вдруг… вдруг случилось неожиданное. Явился Васютка, как красное солнышко, и всё круто переменилось. Теперь сердце её ликует, от несказанной радости ей хочется обнять всех людей и закричать:

– Я счастлива! Я очень счастлива! Я люблю своего Васеньку!

Теперь каждый день они, прижавшись друг к другу, сидели в огородце под яблоней. Васютка нежно гладил её волосы, так же нежно глядел в её большие, сиреневые очи и мягко, задушевно говорил:

– Люба ты мне, Марьюшка. Это сам Бог тебя ко мне послал. Уж так люба!

– И вправду Бог, Васенька. Никогда не чаяла тебя встретить. И вдруг как снег на голову. Теперь только о тебе и думаю. И ты мне люб. Очень люб, Васенька!

Иногда, насидевшись под яблоней, Васютка говорил:

– Шибко приглянулся мне город твой, Марьюшка. Но многое я ещё не видел. Может, ещё куда-нибудь сходим?

– Отчего ж не сходить, Васенька? Да я с превеликой радостью.

И они, под любопытные взгляды жителей города, то бродили по Переяславлю, то спускались к Плещееву озеру, то поднимались на Ярилину гору, где любовались на летний терем, возведенный ещё великим князем Александром Невским.

– Доброе место выбрал Александр Ярославич. Тятенька мне сказывал, что ему довелось побывать в этих хоромах. С самим-де Невским толковал.

– Повезло твоему тятеньке. Большой он у тебя человек… А вот я лишь из толпы Александра Ярославича видела, также и сына его, Дмитрия.

– Что народ о молодом князе сказывает?

– Хулы не слышала, Васенька. Отважный-де князь и крутой. Боярам от него не сладко. Кое-кто из них ропщет. А Дмитрий Александрович весь в батюшку своего покойного.

– Любо слушать. С таким князем Переяславль не пропадет. Вот и тятенька мой как-то о князе добрые слова сказывал… Ныне он аж в Литву с боярином Корзуном к королю Воишелку уехал по делам посольским. Давненько уехал. Не ведаю, вернулся ли домой.

– В Литву? – ахнула Марийка. – Да она, чу, ныне на русские земли нападает. А про короля Воишелка говорят, что он лютей самого злого ордынца. Страшусь я за твоего тятеньку.

– Ничего, Марьюшка. Послов, чу, в западных странах не трогают. Это тебе не ордынцы и не половцы. Степняки порой никого не щадят.

– Дай-то Бог тятеньке твоёму целым и невредимым вернуться, – перекрестилась Марийка.

Налюбовавшись пригожими местами города, они возвращались под свою яблоню, где уже, не стесняясь зевак (огородец Гришка Малыга, как и любой рачительный хозяин, окружил высоким сплошным забором из жердей), вновь прижимались друг к другу, целовались и говорили нежные слова. Они забывали даже про обед.

Из избы выходила Авдотья и звала:

– Поснедали бы, молодые.

– Идём, тетя Авдотья, – отзывалась Марийка, а сама вновь тянулась к своему возлюбленному.

Глава 10. Вражьи лазутчики

Как-то Васютка и Марийка оказались неподалеку от Тайницкой башни. Проездные ворота в ней отсутствовали, поэтому многие годы (за исключением крепостных смотрителей) к башне никто не ходил, и она вся поросла кустарником, бурьяном и луговыми цветами. На земляном валу, в северной его части, сохранялся неширокий разрыв. Здесь внутри вала и был водяной тайник для выхода к реке Трубеж.

– Погодь, Марьюшка, – молвил Васютка и полез в заросли, намереваясь добыть для невесты букетик цветов. Начало сентября было на редкость солнечным и теплым, и некоторые цветы ещё не осыпались и не увяли. (Сказывалась близость воды.)

В зарослях Васютка услышал, как у самой крепостной стены трескуче хрустнула ветка кустарника.

«Человек, – тотчас определил купец. – Но что ему понадобилось у Тайницкой башни?»

И он пошел на звук хрустнувшей ветки. Успел заметить, как у бревенчатой стены незнакомый человек поспешно скручивает в свиток бумажный столбец[91]91
  Столбец – документ в виде длинной ленты из подклеенных один к другому листов для хранения в свитке.


[Закрыть]. Господи, да это тот самый высокий, широкогрудый немец с сухощавым лицом и русой бородкой, на коего несколько раз оглядывался купец Бефарт, у которого он, Васютка, закупал товары.

Васютка смело двинулся на немца.

– Что ты тут делаешь, иноземец, у Тайницкой башни, и что за столбец в твоих руках?

Вернер сунул бумагу за пазуху суконного кафтана и, выдавив на лице простецкую улыбку, на ломаном русском языке произнес:

– У меня схватал шифот.

– По нужде, значит, прихватило? Лжешь, иноземец. А ну, покажи столбец!

Но Вернер плотно застегнул оловянные пуговицы кафтана, глаза его приняли суровое выражение.

Все сомнения у Васютки отпали: перед ним стоял лазутчик, кой наверняка срисовывал Тайницкую башню.

– Не покажешь – силой возьму.

– Не возьмёшь, – жёстко выдавил Валенрод.

Васютка подступил к иноземцу и обеими руками, с силой разорвал застежки кафтана, и тотчас кто-то сзади обрушил на его голову могучий удар. Васютка рухнул на землю и потерял рассудок.

– Молодец, Бертольд Вестерман, – поблагодарил Вернер. – Но, кажется, ты убил этого купца.

– А бес его знает. Не шевелится, – пожал литыми плечами Бертольд и деловито добавил: – На всякий случай надо его связать и заткнуть рот.

Так он и сделал. Это был крупный, обладающий богатырской силой «купец», ближайший помощник и телохранитель Валенрода. Вестерман, как будто предвидя неожиданные ситуации, всегда носил в своей кожаной суме нож, тонкие сыромятные ремни, чистые тряпицы, которыми можно было перевязать раны, и увесистый булыжник. В непредвиденных обстоятельствах Вернер запретил ему пользоваться ножом.

– Запомни, Бертольд. В этом городе мы не должны оказаться убийцами. Иначе мы пропали. А если дело до драки дойдёт, вдарь кулаком. Он у тебя грузный. На Руси кулачный бой – любимая потеха. Никто нас не осудит.

Но тут случилось непредсказуемое: в кустарниках никого не было, и Вестерман, увидев, что дело принимает опасный оборот, воспользовался булыжником.

Марийка, услышав в кустарниках какой-то шум, а затем и малопонятный разговор, окликнула:

– Васенька! С кем ты там?

В ответ – гробовая тишина. Вернер и Бертольд затаились.

Марийка подождала ещё немного и, забывая про всякую осмотрительность, отчаянно полезла в кустарник.

Её ждала та же участь. Увидев перед собой девушку, Вестерман стремительно подскочил к ней, схватил за плечи и оглянулся на Валенрода.

– Кончать?

Вернер отрицательно замотал головой и тихонько приказал:

– Связать.

Бертольд вновь полез в суму за ремнями.

Марийка, увидев бездыханное тело Васютки, хотела было отчаянно закричать, но Вестерман тотчас вбил в её рот кляп.

Вернер пытливо оглядел девушку. Связана надежно, даже рот вдобавок накрепко перевязан тряпицей. И девка, и купец сдохнут тут у крепостной башни. Он же, Валенрод, практически завершил свою работу, и ему пора возвращаться в Ливонию. Надо выехать сегодня же. Береженого Бог бережет.

– Поспешим, Бертольд.

Марийка слушала их чужеземную речь, и слезы бежали из её глаз. Надо же было такому сотвориться! В какой уже раз приключается с ней беда! Только-только счастье привалило и разом оборвалось. Прикончили её любого Васеньку. Лежит и не шелохнётся. И за что, за что эти иноземцы его убили? Какого худа он им сотворил? Полез зачем-то в заросли и вдруг смерть обрел. Горе-то какое, Пресвятая Богородица! Ужасное горе!

Сердце Марийки разрывалось на части. Она настолько полюбила своего Васеньку, что невольно подумала: «Уж лучше бы меня эти злодеи порешили, а Васеньку не трогали».

Она заливалась горючими слезами, норовила кричать, но её никто не слышал: уж слишком туго перевязали её рот и нос.

Марийке было трудно дышать, и она с ужасом осознала, что может погибнуть от недостатка воздуха. Погибнуть вместе с любимым Васенькой… А так-то и лучше: все равно без любимого жизнь не мила. Когда-нибудь вместе их найдут мёртвыми, может, вместе и похоронят, и они всегда будут рядом. Так пусть же так и случиться!

Марийка, повернув голову, неотрывно смотрела на лицо Васеньки, и вдруг ей показалось, что у того дрогнули веки.

«Померещилось, – подумалось ей. – У покойников такого не бывает».

Она всё смотрела, смотрела, и вновь дрожание век повторилось.

«Жив! Васенька жив!» – обрадовалась Марийка, и эта несказанная радость настолько её захватила, что она стала думать, как ей освободиться от пут. Неподалёку от себя она увидела острый обломанный сучок. А что если попытаться с его помощью развязать руки?

Марийка с трудом подползла к сучку, подняла руки и попробовала просунуть острие сучка под ремень. И тот малость подлез. Теперь надо во что бы то ни стало ослаблять ремень – и её руки, в конце концов, будут развязаны. Она пыталась сделать это изо всех сил, но ремень был настолько крепко затянут, что ни в какую ей не поддавался. А Марийка всё тянула и тянула его, пока, совсем не ослабнув, не рухнула пластом на землю. Ей почти совсем нечем стал дышать. Теперь надо несколько часов неподвижно лежать и набираться сил.

Большое, огнистое солнце, пробиваясь через заросли, било в глаза.

«Полдни, – подумала Марийка. – Сейчас, отобедав, все спать завалятся. Такой уж обычай на Руси. А вот они с Васюткой уснут вечным сном».

Она не ведала, сколько пролежала, как вдруг услышала тихий, протяжный стон.

«Васенька, милый, ты воистину жив! – возликовала Марийка. – Но как же спасти тебя? Что же мне придумать, любый ты мой!»

И Марийка измыслила. Как же раньше она не могла до этого додуматься? Надо, пока не наступила ночь, катиться через заросли к дороге. Там её увидит кто-то из горожан и избавит от ремней.

И она, переворачиваясь со спины на живот, покатилась к кустарнику. Но дело это было нелегким: заросли стояли стеной, и каждые три-четыре вершка преодолевались с невероятным трудом. Марийка делала передышку, и вновь, извиваясь ужом, вся истерзанная сучьями, отчаянно двигалась к намеченной цели…

По дороге шли два простолюдина в войлочных колпаках. Увидев связанную девку, ахнули:

– Вот те на! А говорят, чудес не бывает.

Подбежали к девке и принялись развязывать сыромятные ремни. Толковали:

– Кажись, окочурилась.

– Красивая девка. Весь сарафан в кровище. И кто ж над ней надругался?

Освободившись от кляпа, Марийка глубоко вздохнула и в тот же миг лишилась чувств.

– Бедняга… Чего делать-то будем?

– Давай в избу потащим.

* * *

Прежде чем выехать из города, Вернер сказал Бертольду:

– Сходи к башне. На месте ли? Всякое бывает. Да чтоб осторожней, Вестерман.

Бертольд вернулся взволнованным.

– Девка исчезла!

– Как исчезла?! – изумился Вернер.

Бертольд в ответ лишь развёл руками.

– А купец?

– Лежит на том же месте.

– А что в городе? Княжьи дружинники не снуют?

– Пока всё тихо.

– Странно.

Валенрод на минуту задумался, а затем произнес:

– Если убитого найдут у башни, за нами устроят погоню. Поехали к Тайницкой!

Вскоре торговая, длинная, крытая повозка-телега Вернера подъехала к башне. Он страшно рисковал, но уже выше говорилось, что у рыцаря Валенрода был изощренный ум.

Бертольд вышел из повозки и принялся поправлять подпругу. Никого не видно. Слава тебе, Пресвятая Дева Мария! Хорошо, что башня не проездная. Сюда никто не ходит. Да и время выбрано самое подходящее: русский люд после обеда заваливается спать.

Вестерман кивнул Вернеру.

– Всё спокойно.

– Действуйте.

Из повозки проворно выбрались ещё два человека и вместе с Бертольдом, с мешковиной в руках полезли в кустарник.

Вскоре Васютка оказался в повозке…

Марийка пришла в себя лишь через трое суток[92]92
  По данным медиков, сильный стресс может привести человека в бессознательное положение на длительный срок.


[Закрыть] и с удивлением спросила, увидев перед собой пожилую женщину в холщовом сарафане:

– Где я?

– Очнулась, слава Тебе, Господи! – истово перекрестилась хозяйка избы. – У добрых людей, голубушка.

– А кто меня спас?

– Мужик мой с сыном. Послала их за лопухами. Хвори всякие меня одолели, а корень лопуха от многих болезней спасает. Отвар его пользительный. Вот и пошли они к Тайницкой. Там лопуха не обрать. И вдруг тебя увидели.

– Сколько же я спала?

– Долго, голубушка. Почитай, три дня.

Марийка порывисто вскочила с лавки, схватила нож со стола и уже в дверях торопливо крикнула:

– Кличь мужиков, а я – к башне!

У неё кружилась голова, подкашивались ноги, но в голове – единственная думка: Васенька, любимый Васенька!

Но Васеньки у крепостной стены не оказалось.

* * *

Вот уже четвертый день «торговый караван» командора Валенрода быстро передвигался к Новгороду. Вернер был доволен: его никто не преследовал. И всё же он не давал людям передышки. Дневки были коротки, а ночные сны непродолжительны. Осторожность – мать мудрости.

В Переяславле купец Бефарт распродал весь товар (по приказу командора ничего не закупал). Поэтому все семь подвод ехали почти налегке. На телегах были лишь запасы корма и овса. «Обозные же люди» (кнехты) большой трудности для сильных и выносливых лошадей не представляли.

Десяток «караульных» (рыцарей), опоясанные мечами, рысили на конях в трех верстах от обоза. В случае погони один из них помчался бы к повозке Вернера и предупредил его о преследовании, и если бы число княжьих дружинников значительно превосходило число крестоносцев, то Валенрод отдал бы приказ – свернуть в лес. А там… там он будет двигаться по звездам и другим приметам, которые выведут его к северным землям, где уже вовсю разгуливают ливонские отряды.

Но, всего скорее, дело до этого не дойдёт. Погоня состоялась бы в первый же день. А вот почему она не произошла – удивительная загадка. Ведь девку кто-то обнаружил и, конечно же, избавил её от кляпа и ремней. Но почему ж тогда он не освободил и купца?

После долгих раздумий Вернер пришел к окончательному выводу: человек этот, развязав красивую девку, надругался над ней, убил и где-то надежно запрятал. Другого произойти не могло. Девка непременно бы рассказала о приключившемся, худая весть быстро дошла бы до князя, и тот немедленно снарядил бы своих конных дружинников за «немцами». Однако есть Бог на земле!

Но произошла ещё одна неожиданность. Молодого купца Вернер помышлял выбросить из повозки уже за пределами города. В глухом лесу его, заброшенного кучей хвороста, никогда не найдут. Но купец вдруг оказался жив. Вскоре из-под аксамитной[93]93
  Аксамит – вид старинного плотного узорного бархата.


[Закрыть] ткани раздался глухой стон. Валенрод с удивлением посмотрел на своего телохранителя.

– Что бы это означало, Бертольд? Оказывается, у тебя не такой уж и сокрушительный удар.

Пораженный Бертольд развернул аксамит, вытянул изо рта мертвеца кляп и глазам своим не поверил. Купец посмотрел на него широко открытыми глазами и чуть слышно произнес:

– Мерзавец.