Текст книги "Я – предатель?"

Первое письмо деда Матвея
Комната 9

Ну, Матрен, ты вот все смерти боишься. Не знаешь, куда попадешь, в ад или в рай. А я вот уже при жизни попал в рай. Не сразу, помыкался немного. Ночь в поезде, ночь на вокзале. Но тепереча я в раю. Ой, видела бы ты эти хоромы. Я в жизни ничего подобного не встречал. Говорят, в них какие-то ЦИКа отдыхали. А теперь вот мне разрешили на их кровати полежать. Я тебе все опосля все подробнее опишу про свой номер. Но сначала все по порядку, и начну с вокзала. Почему помыкался? Так я, дурья моя башка, приехал в Москву на день раньше. И все из-за тебя, зануда. Поезжай да поезжай пораньше. Вдруг поезд сломается или еще что-нибудь случится. Не дай Бог опоздать. И я как всегда тебя послушал, «баламуху» этакую. А ведь в билете и число и месяц были прописаны. А потом думал – город посмотрю, когда еще такая возможность появится. И я, как с поезда сошел, рюкзак за спину и со всей толпой в город направился.

А народ как сжал меня со всех сторон и понес, я почти и ногами не двигал. Так, иногда переставлял, чтобы не упасть. На обе ноги встал только у светофора. Стоим, ждем, когда зеленый фонарь вспыхнет. Минуту, другую. Люди рядом начали возмущаться. Они-то, может опаздывают, а мне-то куда спешить? Думаю, сейчас подхватят меня, понесут, а где отпустят, неизвестно. Потом плутай по улицам, ищи дорогу к вокзалу. Огляделся, вроде сзади народу мало. Повернулся к вокзалу и давай работать локтями. Еле выбрался из толпы. А тут и зеленый зажегся, и все опять ломанулись вперед, через улицу. А я стою и радуюсь, что все бегут мимо меня. Ну, Матрен, посмотрела бы ты на этих людей. Так бегали у нас на пожарах или в магазин, когда керосин и спички привозили. Вернулся я на вокзал, в зал ожидания, а там все скамейки заняты. Но все же одно свободное местечко нашел.

И ты знаешь, я удивился – все скамейки железные, ну хоть бы одну деревянную поставили для стариков. Молодым все равно, на чем сидеть. А мне, помню, доктор нашей больницы как-то сказал: на железку и на мрамор не садись ни в коем случае, лучше постой. Я это запомнил хорошо и стараюсь выполнить его указание. Ну что поделаешь, если кругом все железное? Пришлось сесть. Полчаса терпел, грел эту железку. А тут сосед, слава Богу, вещички собрал и ушел. Или меня пожалел, видит, дед ерзает как на иголках, а, может, ему мое соседство не по нраву.

Сейчас ведь с нами, деревенскими, не все в автобусе или электричке рядом садятся. А здесь столица. Народ разборчивый, привередливый. А я, как только место соседнее освободилось, достал фуфайку, которую ты мне силком всучила, постелил ее на сиденье, под голову рюкзак и на боковую. Многие, вижу я, в таком положении отдыхают. А я, что, рыжий?

Лежу, блаженствую, потолок разглядываю. А там лампочки горят. Наверное, забыли выключить. Зачем днем им гореть? Стал их считать и на третьем десятке уснул. А проснулся оттого, что кто-то мои ноги со скамьи сбросил. Точно так же, как ты место себе на лежанке завоевываешь. Открыл глаза, а передо мной милицейский, или, как теперь по-новому, полицай, стоит. Хмурый такой, видно, не в настроении. «Ты че», – говорит, – «дед, как у себя на печке, разлегся? Не положено так, нельзя спать здесь. Это вокзал, а не гостиница». Ну, я все ему рассказал про санаторий, про поезд, который будет только завтра, про билет, где я цифры сослепа не разглядел. «Не на улице же мне ночевать», – говорю ему. – «Ну разреши, милок, здесь посидеть, я ложиться не буду, раз запрещено». Смотрю, он смягчился. «По уставу», – говорит, – «я все равно должен тебя обыскать. Может, ты не простой старик, а наркокурьер, наркотики возишь. Они так научились маскироваться, никогда не подумаешь, что способны на такое». Но все же похлопал по карманам. Видно, для порядка. Потом рюкзак стал щупать. Ну и хвать за горлышко бутылку.

Ты мне ее в дверях уже засунула. «Это что такое», – говорит, – «похоже на коктейль Молотова по цвету». «Не знаю», – отвечаю, – «что пил этот Молотов, но это бабкино лекарство. Хорошо помогает от ног и спины. Но можно и внутрь, когда голова разболеется. Универсальное лекарство, у нас им вся деревня лечится. Доктора-то далеко, считай, пятьдесят вёрст от нас. Вот моя бабка всех и лечит». Выслушал он меня внимательно, а сам все губы облизывал, как кот перед сметаной. А потом присел рядом и говорит:

«У меня с ногами тоже что-то непонятное бывает, все мази перепробовал, не помогают, и спину иногда так прихватит, не разогнешься. Давай, дед, полечимся вместе, раз у нас с тобой болячки почти одинаковые».

А сам все по сторонам поглядывает – никто на нас не смотрит? И достает он стакан из кобуры, плоский такой, но вместительный, грамм на 200–250. А я думал, у них там револьвер, а они вот что прячут. Тяпнул он стакан, закусил твоей лепешкой и спрашивает: «Ты когда, дед, уезжаешь? В обед? Я к тебе утром обязательно зайду. Но ты этого лекарства больше никому не наливай. Чувствую, здесь самогон-первачок, вещь ценная и полезная. Спрячь бутылку поглубже. Хочешь, я этих, кто рядом спит, повыгоняю. Чтобы не мешали тебе своим храпом спокойно спать». Ты, что, – говорю, – удумал. Не тревожь людей, пусть спят. Мне с ними веселее. Я не люблю одиночество». Вот так, Матрен, спасло меня твое лекарство от одной напасти в этой самой Москве. А то, что я ее не поглядел, я и не жалею. Я же в ней не был лет сорок. И думаю, что много не потерял. Теперь от старой Москвы, наверное, и ничего не осталось.

Я слышал, сосед Кузьма рассказывал, как ей новую челюсть вставили. И зубы воткнули, здоровенные, в сорок этажей. А потом задумали метро воздушное сделать. Легче же, чем под землю вагоны засовывать.

Хотел я все это посмотреть своими глазами, но видно не судьба. Может быть, на обратном пути попытаюсь мечту свою осуществить. Сил в санатории наберусь, на Красной площади побываю. Это поинтересней, чем какая-то челюсть. Невидаль какая.

Челюсть, она везде одинаковая. Одним словом – вставная. Лишь бы Москву не портило. Пришлось ей к лицу.

Второе письмо деда Матвея
Комната 9

Матрёна, я чувствую, ты мое тогдашнее письмо не получила. Нет от тебя никаких вестей. Может быть, оно где-то застряло. Думаю, Кузьма опять сумку с письмами потерял, как прошлым летом.

Тогда мы ему простили, поверили его обещанию – ни капли в рот. Только ненадолго его хватило.

Хотя так ли шибко боится он увольнения? Он знает, за такую зарплату никакой дурак не согласится месить грязь на наших дорогах. Вот он и смелый такой, и закладывает за воротник столько, сколько ему хочется. Он знает себе цену. Ну, Бог даст, что письмо все-таки получишь. Теперь слушай дальше про мои приключения. Как я до вокзала добрался, я уже тебе отписал. Ну, ночь я проспал спокойно. Этот полицейский Степан, так он себя назвал, можно сказать, стал моим личным охранником. Да, никого ко мне не подпускал. Один раз только ночью разбудил, чтобы я ему налил растирки и до утра не беспокоил. А утром я ему отдал бутылку с остатком, пирог с капустой, и он ушел.

Хорошо, что вторую бутылку я ему не показал, она мне в санатории, я думаю, пригодится. Помогут ли мне ихние таблетки и пилюли, я не знаю. А твоя растирка прошла все испытания. Ты заправь еще один бидон, потом пришлешь мне пару бутылок в посылке. Только настаивай на самогоне, эту заразу в сельпо не покупай. Ты помнишь, в прошлом лете в Загорье отравились двадцать человек. Дельцы технический спирт разводили водой, подкрашивали и продавали по дешевке. А народ с его достатком и клюнул на эту отраву как на наживку. В общем, ты запомнила мои наставления? Теперь опять про полицаев расскажу. Тепло я со своим охранником расстался, он даже обнял меня. Так твоя растирка на него подействовала. Только он отошел от меня, а навстречу два таких же идут. Козыряют, как положено, и просят документы предъявить. Я даже грешным делом подумал, уж не обладают уж все полицейские особым чутьем на спиртное? Может, они тоже бутылку учуяли в рюкзаке? Но я решил ее им не показывать. Тогда я вообще останусь без твоего лекарства. Достал паспорт и говорю:

– Ребята, вы что меня, за наркокурьера или шахида приняли?

А они:

– Дед, такой порядок. У нас норма: 200 человек надо проверить за смену. Курьер ты или инопланетянин, это без разницы. Нам нужно баллы набрать, у нас балльная система. Иначе никакой премии. Так что ты не обижайся, если мы к тебе еще пять раз подойдем. Поэтому паспорт далеко не прячь, особенно в рюкзак.

– Ладно, – говорю, – ребята, я вас понял и сочувствую. Но лучше подскажите, где поезда дальнего следования искать?

– А вот это, дед, не по адресу. Мы здесь такие же приезжие, как ты. Сегодня тут, а завтра там.

На этом мы и разошлись. Поплутал я немного, но свой поезд нашел. Подхожу к вагону, а у дверей проводница, такая красномордая, хоть спичку подноси. Как наша доярка Серафима на скотном. У той хоть щеки горят от сливок, она ими умывается, а у проводницы от чего, я сразу понял, когда дыхнула на меня. Билет она мой взяла и долго крутила его, рассматривала. Потом говорит:

– Дед, ты вагон перепутал. Наш шестой, а тебе нужен девятый. Да билет-то переверните, говорю, вы же его вверх ногами держите. Ой, какой вы догадливый, – смеется она. – Тогда милости просим к нам! – И опять как дыхнет, хоть вынимай пирог и закусывай! Нашел я свое купе и свое место внизу, около окна. Сижу, поглядываю, как народ бегает по перрону. И вдруг, вижу, группа появилась в камуфляже, в касках и при оружии. А на спине крупными буквами «ОМОН». Постояли они, посовещались, и смотрю, двое к моему вагону направились. Ну, ясное дело, надо готовить паспорт. Достал, сижу, жду. И правда, вваливается пара эта в купе и командует:

– Дед, быстро на выход, на митинг, вещи не брать. И поживей!

Выскочил я из вагона и не знаю, куда бежать. А кругом уже целая толпа. Окружили нас омоновцы и повели к вокзалу, а там уже трибуна стоит и красная тряпка над ней со словами «Пенсионеры – наше богатство и наша гордость. Ура!».

Я потом пожалел, что пошел на этот митинг. Хотя с ОМОНом не поспоришь, быстро тумаков надают. Будешь потом лечить синяки, а если сломают, не дай бог, что-нибудь? Они мастера в этом деле.

Я видел по телевизору, как они руки заламывают людям, а моим костям много ли надо? Хорошо, что сцена близко оказалась. Но я не стал к ней близко пробираться. Приткнулся сзади толпы и правильно сделал. После митинга народ как ломанул к вагонам – поезд, оказывается, из-за него задержали, – ну и ОМОН всех торопить стал. Смех получился, он сначала выгонял на перрон, а потом обратно погнал по вагонам. Спрашивается, зачем эту толкотню устроили? Наверное, хотели показать, как наверху о пенсионерах пекутся, какую заботу проявляют правительство и Дума. Я далеко стоял от сцены, поэтому плохо слышал, что там говорили. К тому же, мой слуховой аппарат в рюкзаке остался. А, может, это даже к лучшему, что я не все слышал. Как я понял из отрывков, на сцене были депутаты Госдумы. Они приехали специально проводить нас в санаторий. Видишь, какая честь была оказана твоему деду. Депутаты покинули свои заседания, совершили прогул, чтобы сказать нам напутственное слово. Это многих, стоявших на перроне, удивило. Некоторых выступающих даже провожали аплодисментами.

Наверное, что-нибудь дельное сказали, пообещали нашему брату. Особенно долго хлопали твоему любимчику Жириновскому. Он, как всегда, говорил больше всех и без бумажки. За это я его тоже люблю. А кого он там распекал, шерстил, я так толком и не понял, он говорил по делу, это он умеет. Жаль, что ты его не слышала, ты бы его речь оценила как надо. А в конце он чуть не подрался с каким-то железнодорожным начальством.

Тот попросил его закруглять этот митинг, так как он расписание поездов нарушил. Так Жириновский приказал своей охране вывести его со сцены, чтобы не мешал выступать. Крутой мужик, твой любимчик. Раньше, я помню, в Думе он сам расправлялся со своими обидчиками, а теперь поручает это своим телохранителям. Толпе это понравилось. «Молодец», – кричали пенсионеры.

А ОМОН молчал. Я думал, что он вступится за этого железнодорожника. Нет, а так бы получился бы не митинг, а представление или, как сейчас говорят, ток-шоу. Я это словечко запомнил, оно теперь с телевизора не сходит. На всех каналах только и слышно «шоу, шоу…». Ладно, Матрен, я сейчас ухожу на процедуры, а в следующем письме напишу про «шоу», которое разыгралось у нас в купе почти сразу после митинга. Матрена, я чувствую, что ты мое тогдашнее письмо не получила.

Третье письмо деда Матвея
Комната 9

Ну, Матренушка, что ни день, то у меня новости.

Я тебе уже отписал, как на вокзале ночевал, как потом на митинг попал. А опосля, значит, у нас в вагоне состоялось настоящее представление, или, как теперь говорят, ток-шоу. Одним словом, спектакль.

Но обо всем по порядку, чтобы ты не запуталась.

Пришел я, значит, с митинга в свой вагон, а в руках держу бумажный пакет с надписью: «Седьмой континент». Такой подарок получил каждый, кто был на перроне. Так нас, пенсионеров, отблагодарил хозяин этого магазина. Он тоже, оказывается был на сцене и выступал. Потом мне рассказали, он не простой был депутат, а богач. У него этих магазинов «Седьмой континент» по всей стране целая уйма. Вот он и решил поделиться с пенсионером своим достатком. Потом в вагоне заглянул я в этот пакет, узнать, что там лежит интересного. А там одни крупы: овсянка, гречка, перловка, рис – и бутылка подсолнечного масла. Как все продумано – кашу сваришь, обязательно ешь ее с маслом, чтобы в горле не застряла. Какой хозяйственный мужик этот владелец «Седьмого континента». И ведь хорошо знает, что для пенсионера каша – самая полезная еда. Не зря любимая пословица у нас: «Щи да каша – основная пища наша». Но я недолго радовался. Посмотрел внимательно цифры на пакете, а даты все просрочены, прошлогодние аж. Но все же решил пакеты не выбрасывать. Скормлю голубям и воробьям в санатории. А у меня даже мысль мелькнула – может, мне эти крупы домой в деревню привезти. Своих кур порадую. Ты как думаешь, Матрен? Ты в следующем письме отпиши, как мне с ними поступить? Везти или не везти? Ну пока я с этими крупами разбирался, вдруг в купе вваливается наша проводница. Вроде немного протрезвела и румянец даже спал, но, видно, градус из нее еще не весь испарился. В руках у нее стопка белого белья. «Ну что», – говорит она, – «наслушались депутатских сказок? Они вам теперь всю ночь будут сниться, вон они как вас любят. И речи сладкие наговорили, и пайком снабдили, и даже бутылочку не забыли положить. Они богатые, им можно дарить подарки. У них вон какая зарплата, не ровня нашей и вашей. Но я вас тоже люблю.

Это моя обязанность – любить и обслуживать вас.

Я вот чистенькое белье принесла, но уговор такой – денежки гоните сразу, не как раньше, по приезду.

Это так было при социализме, а теперь капитализм. Это две большие разницы, поэтому оплата по-новому». Закончила она свою речь и вручает каждому из нас, а в купе нас четверо, простынь, наволочку и еще что-то. И все это сырое и вонючее. Я даже не знаю, чем они пахли: или хлоркой, или еще чем-то. Правда, оказалось, что белье не совсем сухое, и с запахом. Но она в этом не виновата, его ей таким привезли. У них централизованная стирка. А то, что оно сырое, тоже ничего страшного. Примете, мол, сейчас, по стакану, у вас же есть в пакете бутылка, и никакая сырость вам не будет страшна. Она сейчас пойдет по другим купе, а мы должны готовить деньги. Через полчаса она вернется за ними. Ну, сидим мы, четыре мужика, голову ломаем, что нам делать. Отдавать деньги или нет? Решили не отдавать и белье брать не будем. Через полчаса вернулась она, вся такая взвинченная, наверное, и в других купе был разговор непростой. А мы в один голос – белье не берем, денег не даем. Вот тут она как с цепи сорвалась, показала настоящее «шоу». Я хорошо запомнил все ее слова.

«Что значит, не будете», – кричала она, – «за вас буду платить? Вы что, боитесь задницы свои простудить? Неженки хреновые. Если вас бесплатно возят по санаториям, то, значит, за все остальное вам платить не надо? Послушались депутатов, этих болтунов, уши развесили и от меня хотите услышать то же самое? Депутаты в своей Думе хозяева, они могут вам обещать золотые горы, а здесь я хозяйка и не намерена платить за вас за простыни. Предупреждаю», – закончила она, – «если не заплатите, потом пожалеете».

Матрена, если бы ты видела и слышала весь этот спектакль, это «шоу», ты бы месяц не включала бы телевизор, ты бы была сыта по горло увиденным. Накричалась она и ушла. Белье вонючее, правда, забрала. От него уже в купе дышать стало нечем. Мы сразу же дверь закрыли на запор. Вдруг вернется и продолжит это «шоу». Мы даже сквозь стенку слышали, как она в других купе выступала. Мы ведь хотели после митинга познакомиться, стол небольшой собрать из своих припасов, ну и как бывает в таких случаях, немного вздрогнуть… Куда там. После ее криков весь аппетит пропал и настроения уже никакого. Так и завалились спать кто в чем был. Но мы зря думали, что у нас дверь заперта. Она, наверное, знает, как ее открывать. В общем, ночью, я даже не знаю во сколько, ворвались в купе двое или трое и давай нас дубасить, и даже с верхних скинули полок. Я спросонья не понял в чем дело: авария или землетрясение какое-то. Оказывается, все просто: проводница, пьянчужка эта, исполнила свое обещание отомстить нам за наше упрямство. В общем, Матрена, чтобы описать весь этот ужас, который я пережил за эту ночь ни бумаги, ни чернил не хватит. Приеду домой, расскажу во всех деталях. А утром, когда мы приехали на свою станцию к нам в купе, пожаловал опять ОМОН, как в Москве, и приказал всем выходить на перрон с вещами. И здесь шахидов тоже ищут, подумал я, но ошибся. Человек тридцать собралось, потом раздается команда: все, кто не заплатил за белье, шаг вперед. И тут появилась она, наша проводница собственной персоной. Морда опять красная, а на щеке большая царапина и фингал под глазом.

«Вот эти», – говорит она, – «главные дебоширы и хулиганы, нарушители спокойствия». ОМОН окружил нас и повел к вокзалу. Идем мы, а народ останавливается, смотрит на нас. И до того мне стыдно было, Матрен, ты не представляешь, готов был сквозь землю провалиться от стыда. Не знал, куда глаза прятать, чтобы на людей не смотреть. Слышу, как люди спрашивают: «Кого поймали: жуликов, мошенников, наперсточного?». А впереди нас идет проводница, задрав голову, как героиня. Пришли мы в отделение полиции. За столом – майор, молодой, упитанный и что-то дожевывал. Поковырял зубочисткой во рту и говорит проводнице: «Рассказывай, что они натворили».

«Перед вами», – говорит она, – «герои московского поезда, который вез пенсионеров в санаторий. Перед отправкой у них был митинг. Проводить их пришли аж депутаты Государственной думы. Поздравили, напутственные речи говорили, потом вручили продуктовые наборы. В каждом, естественно, бутылка и закуска. А когда они вернулись с митинга в вагоны, устроили проводы. Бутылки быстро опорожнили, и вот тут началось. А перед этим я им белье чистое принесла. Так они отказались за него платить. Придумали, что оно сырое и вонючее, и даже стали его в меня кидать, в общем, устроили драку. И если бы не мои друзья из соседних вагонов, я не знаю, чем бы это для меня кончилось». Кто-то из нашей группы что-то хотел сказать в оправдание, но майор не стал слушать.

«Если бы вы не в санаторий ехали», – заявил он, – «я бы вас всех посадил на 15 суток за хулиганство. И отдохнули бы вы с метлой в руке. Но я вас пожалею, не буду портить отдых. В общем, пользуйтесь добротой и моей, и потерпевшей. Я не буду заводить на вас никаких дел за хулиганство, а ограничимся штрафом. Таков закон и мой совет: в вашем возрасте пить надо меньше. Депутаты могут себе позволить лишнее, что они и делают перед каждым заседанием. Потом они такие законы принимают, диву даешься. Но зачем они вас спаивают и дарят бутылки…. Явно они забывают про ваш возраст и здоровье. Я уверен, не будь их бутылок и драк, не было бы царапин и фингалов. Поэтому по тысяче рублей с каждого придется взять. Кто не может сразу, отдадите потом».

Ну, Матрен, как он это сказал, у меня сердце так и упало. Где я возьму такие деньги? Обязательно мне вышли, как пенсию получишь. Доверенность тебе я оставил. Вот такая история со мной приключилась. А когда мы на улицу выходили, я за дверью присел, ботинок зашнуровать. ОМОН так торопил нас в вагон, что я не успел это сделать. И слышал, как майор выговаривал проводнице: «Ты что сегодня так мало людей привела? Могла бы и побольше. И царапину с фигналом сотри. Перестаралась. Аж на всю щеку нарисовала. Но фингал получился как настоящий».

Я потом соседу в автобусе рассказывал, что слышал, так он посоветовал написать заявление выше, разоблачить этих мошенников и призвать к ответу. А куда выше? Самому Богу?