Текст книги "Посещения запрещены"

К. поднялась с кровати: «А какой был вопрос?»

А.: «А, точно, я вспомнила».

Как-то так мы и смотрели фильмы.

#запискиюногопациента

Добрый день,

Я нахожусь тут уже месяц. Странно, я поняла это только сейчас, в середине дня. Кажется, я хотела подготовить какой-то особенный пост, но я забываю все, словно каждый день встаю новым человеком. Одно могу сказать точно: мне лучше, чем было до госпитализации.

* * *

Теперь я быстро засыпаю без транквилизаторов, мои зубы не стучат друг о друга, а губы редко дрожат. Последние три дня мне не снились кошмары, и это новый рекорд. Чувство, что я высыпаюсь, пока остается далекой иллюзией, гнаться за которой нет сил. Моя ординаторка радуется, когда мне удается поспать 11 часов, и кивает, поджимая губы, если это мое обычное «спала 9 часов, часто просыпалась, кошмары, чувства отдыха нет».

Я легко просыпаюсь от шороха, с которым медсестра двигает двухлитровую бутылку воды, которой мы подпираем дверь (иначе она распахивается), и ложусь на спину, выпуская из рук подушку, с которой сплю в обнимку. Освобождаю правую руку и обязательно говорю: «Доброе утро». А когда измерят давление, говорю: «Спасибо большое».

После этого есть шанс поспать еще час-два. Я, конечно, стараюсь вставать пораньше, чтобы привести себя в порядок и людям было бы приятнее на меня смотреть, но, когда тревогу глушат хорошо, я просыпаюсь как сегодня – от голоса медсестры, зовущей на завтрак в 9.30. Я медленно поднимаюсь и пытаюсь прощупать свое настроение, пока умываю лицо и полощу рот. С белоснежного вафельного полотенца каждый раз сыпятся нитки.

Моя душа болит, а внутри комканный узел слез. В груди скребет желание сделать что-то с собой, но я понимаю, что все нормально – это самый большой перерыв между таблетками. Иду в столовую в пижаме, там новая буфетчица. Она просит прощения у нас за то, что пока не наловчилась делать все быстро. Несколько голосов отвечают ей: «Не переживайте», «Нам некуда спешить».

Подходит моя очередь, и я говорю: «Доброе утро». Мне дают овсяную кашу, творожную запеканку и кусок хлеба с маслом. Я говорю: «Спасибо большое».

Еда безвкусная, но я знаю, что это один симптомов болезни. Я смотрю только в тарелку, нет никаких сил на общение. Почему-то только сейчас заметила, что у тарелок красивые каемочки. Размазываю ложкой масло по хлебу, пытаюсь есть вместе с кашей, но от жизни тошнит так, что я отношу почти в первозданном виде тарелки и иду сразу за таблетками.

Там милая медсестра, которой я почему-то нравлюсь. Я говорю: «Доброе утро. Снегова». А потом, заметив перемены в ее облике, добавляю: «Вы такая красивая сегодня». Она улыбается, открывая ячейку с таблетками: «Держи, Лерочка». Я сыплю горсть в рот и запиваю. Говорю: «Спасибо большое».

На какое-то время мне лучше, но я чувствую малейшие изменения: как опять дергаются конечности, как слух становится особенно острым, зрение чуть падает, как попытки сконцентрироваться приводят к головным болям. Я чувствую, как старые раны прорываются наружу гноем – на моих глазах слезы, и мне страшно и плохо от собственных мыслей. Вчера и позавчера мне в подобном состоянии кололи транквилизаторы, от которых я даже не засыпала – так высока была тревога. Надеюсь, врачи добавили пометку о том, чтобы мне разрешили укольчик по желанию.

Я люблю выходные здесь – очень спокойно и тихо, без беготни врачей и ординаторов. Все сидят по своим палатам или «в гостях».

* * *

У меня тревожно-депрессивное расстройство, легкая форма ОКР (а у кого нет). Есть подозрения на другие вещи. Если говорить про тревогу – это социофобия. Если про депрессию – тяжелая форма, затяжная, вызванная травмой. Когда я думала о создании этого канала, подруга сказала мне, что это может быть важно, потому что со стороны нет ощущения, что у меня есть серьезные проблемы. И это, наверное, подтверждение того, насколько это все вокруг нас.

Спасибо за то, что читаете. Надеюсь, мой опыт будет для кого-то полезным. Но будет осторожны с самодиагностикой – доверьте это специалисту.

Спасибо большое.

13 декабря 2020

Вместо того, чтобы попросить укольчик транквилизаторов, я пошла в курилку и купила у одной девчонки электронную сигарету (она предлагала бесплатно, но я так не умею). А потом, чтобы нервничать не так, как обычно, разрисовала девочку, которая вчера сделала мне восхитительный макияж.

14 декабря 2020

Может, тебе не так плохо, как мы думаем?

На второй день здесь, в столовой, одна девушка с красивым нерусским именем увидела, что я ем, и сказала: «Откуда у тебя аппетит? Может, тебе не так плохо, как мы думаем?»

Я ничего не ответила, но в следующую же встречу с лечащим врачом поделилась этим грызущим переживанием. Я пыталась объяснить, что остальным здесь точно хуже, а я занимаю чье-то место, кому-то оно гораздо нужнее, а я всех обманула. Мы с врачом еще плохо знали друг друга, и мне казалось, что она строгая и резкая, но в тот момент она улыбнулась и мягко сказала, что у них нет никаких сомнений в том, что помочь мне возможно только в стационаре.

* * *

Когда я зашла в курилку, там обсуждали ээг*. Пепельница – банка с водой и окурками – стояла на полу, а вокруг нее в привычном обряде на полу сидели девушки. Одна из них, в халате, та самая, с грустными глазами, сидя на кортах, спросила, делал ли кто-нибудь из присутствующих ээг. Я стояла вне круга и уточнила, то ли это обследование, где присоски с гелем располагают по всей голове. Все повернулись ко мне. «Да, это оно».

Мне делали вчера.

«А сколько ты заплатила?»

Заплатила?

Со всех сторон посыпались предположения о стоимости. Девушка в халате поделилась своей болью: она очень хочет сделать, но ей не говорят, сколько это стоит.

Я не платила.

Повисла тишина.

Самая-крутая-девчонка, с которой мы на тот момент даже не жили вместе, посмотрела мне в глаза, хотя обращалась к другим: «Все зависит от тяжести случая».

* * *

С той девочкой, у которой красивое нерусское имя, мы неплохо общаемся. Как-то мы пересеклись в коридоре, и я увидела, что ей плохо – глаза сами закрывались и болели. Я предложила ей помощь, но она приглушенно ответила: «Тебе бы кто помог». Я промолчала.

В другой день я видела, как она бежала за своим лечащим врачом и с надрывом кричала ему в спину: «Вы понимаете, я не хочу так жить! В таком состоянии я жить не хочу!» Мне стало ее ужасно жаль, но в голове неоном засветилась истина, которую я приняла, переступив порог 3-его отделения: мы друг друга не лечим. Можно проявить сочувствие, эмпатию. Если у тебя есть на это ресурсы.

Я пошла за ней в туалет-курилку, она закрылась в первой кабинке (нужно поставить под определенным углом неработающий замочек, это поможет избежать хотя бы части вторжений в кабинку; меня этот метод спас от всех). Я посидела, слушая ее рыдания, и дождалась, пока она выйдет, чтобы убедиться, что она с собой ничего не сделает.

Вскоре она попросила меня помочь – ей нужны были прокладки. Я заказала их для нее. Недавно она позвала меня снова: «Девочка-красавица», – наверняка забыла мое имя. Ей захотелось рисунок хной.

* Электроэнцефалограмма

Заметки о медсестрах [1]

Сегодня на смене их две.

Немолодая женщина с короткими огненными волосами – любой запляшет под ее контральто. Она никому не доверяет, и наработанная мною репутация рассыпается в маленьких немощных Лер от одного ее взгляда. Как гласит легенда, когда-то давно она была очень злой и пьющей, но проиграла в битве с начальством и теперь стала шутливой (если рядом нет кого-то выше по статусу).

Это ей я объясняла, зачем мне нужны ножницы и почему у хны нужно отрезать кончик. Однажды она сидела на приемке передачек, когда Б принес мне кучу пакетов с едой. Они выстрелили друг в друга парой шуток, и после этого каждый раз, когда у нее хорошее настроение она говорит про меня: «Самая маленькая девочка, а ест больше всех». Сегодня я решила взвеситься, и она прервала все свои дела, чтобы иронично заметить: «Ну что, набрала хоть что-то после такого количества еды?»

Хна понравилась и ей, и другим медсестрам. Про мои рисунки она поначалу хмыкала, а потом увидела тот, который ей понравился: «Это ты сама нарисовала? Глядишь, к выписке научишься делать хорошо».

Я не воспринимаю ее слова как негатив, она мне нравится. Только жаль, что все время следует правилам.

В те времена, когда пациентам можно было уходить из больницы хоть на весь день, самая-крутая-девчонка зашла в магазин и вернулась в отделение с брикетом мороженого. Далее, по ее словам, они с огненной медсестрой пятнадцать минут орали друг на друга: одна тыкала в список разрешенных продуктов и говорила, что там нет мороженого, а вторая тыкала в список запрещенных и говорила, что там его тоже нет. Кончилось все тем, что самая-крутая-девчонка, устав спорить, гордо прошла мимо медсестры с мороженым в свою палату.

Выглядит как пирожок, куда бахнули слишком много перца, но на самом деле пирожок с капустой, из которого постоянно высыпается содержимое.

–

Вторая медсестра – студентка, она бывает тут нечасто. Именно с нее для меня началось отделение. Она разбирала со мной вещи, когда я только заехала в палату, и забрала максимум опасных предметов. Я до сих пор чувствую близость с ней, ведь она буквально рылась в моем белье.

В мое первое утро в больнице она разбудила меня, чтобы взять кровь из вены. С первого раза у нее не вышло: поцарапала кожу, ввела иглу, а кровь не потекла. Я чувствовала, что она волновалась, и постаралась ее успокоить: «Ничего страшного, так бывает, давайте попробуем еще раз» (мне кажется, я идеально подхожу для тренировок по забору крови). На следующие десять дней у меня осталось напоминание о ней – радужный синяк.

Все медсестры всегда в масках, поэтому я даже не знаю, как они на самом деле выглядят. Но с ней получается считывать эмоции: мы шутим, когда пересекаемся, и всегда улыбаемся друг другу. Недавно она уже попросила сделать ей рисунок хной!

Сегодня вечером у меня случилась истерика, и я подошла к ней, чтобы узнать, не было ли у врачей пометки на этот счёт – делать укольчик по необходимости. Она позвала меня в процедурный кабинет, где была еще Огненная. Назначения не было. Мне предложили вызвать дежурного врача, но я отказалась – не хотела беспокоить человека по пустякам. Огненная ласково сказала: «А что случилось? А что такое? Ты такие макияжи делала, все хорошо было, а теперь что?»

Я вернулась в палату, проплакала еще 15 минут (за это время ко мне подошли четыре девочки, и еще несколько выразили сочувствие издалека) и согласилась на вызов врача. Я пошла с этой студенткой в процедурный кабинет – ждать. Не знаю, сколько мы провели там времени, но она так старалась отвлечь меня, поговорить о чем-то, рассказывала смешные истории. Еще рассказала разные психологические штуки. Интересно. Она даже подсела ко мне на кушетку, чтобы погладить меня по спине.

Выглядит как пирожок с вишней и на самом деле пирожок с вишней.

P.S. Оказывается, вкалывают наркотические транквилизаторы, которые быстро вызывают привыкание. Спатьот их все равно нэ получается – слишко сильна тревога. ВСЕ ЕЩЕ СЧИТАЮ, ЧТО на таблетках сидеть гораздо круч, чем на чем лито еще

#запискиюногопациента

15 декабря 2020

Вчера перед сном чувствовала, что надо выложить пост про медсестер вовремя, но после ночных таблетк болели глазные белки, сами закрывались, и восприятие в целом было искажено, пальцы не попадали по клавиатуре. Абзац про истерику я печатала час, дальше решила не мучить себя и не исправлять – надеюсь, вам все понятно.

#запискиюногопациента

16 декабря 2020

Что-то происходит

Я проснулась раньше зова на завтрак и как раз вовремя для того, чтобы узнать последние сплетни. Тем-что-нельзя-называть заразились одна буфетчица и старшая медсестра. Одна из пациенток все еще находится в изоляторе из-за повышенной температуры (об этом я уже узнала сама, сидя в своем любимом месте – в кустах; но об этом позже).

Говорят, что всех будут перекладывать в другие отделения. Я пока стараюсь не нервничать, жду ординаторку, чтобы спросить лично.

17 декабря 2020

Что-то продолжает происходить

Вчера был страшно суматошный день. Выписывали всех, у кого стабилизировалось состояние, всех карантинных; одна девочка перестала чувствовать запахи, и ее сразу перевели в одиночку; болеющего медперсонала стало в разы больше: теперь медсестры берут на себя еще больше работы – накладывают нам еду. Все психогруппы и эмоциональные тренинги отменили. Все помещения обрабатывали хлоркой, из-за чего нас попросили пару часов посидеть в общем помещении с телевизором и моими любимыми кустами. Там же случилась вечная борьба: «Все люди делятся на две категории – те, кому дует, и те, кому душно».

Теперь в столовой мы помещаемся с мужской половиной. Знаю, что отделение закрыто для приема и что сегодня продолжат выписывать. У кого-то есть гарантия на январь, но со мной ничего не ясно.

Новый год всегда был для меня страшным стрессом. Кто-то включал кнопку паники где-то в конце октября, и я вдруг чувствовала себя обязанной подарить подарки максимально большому количеству людей: обязательно что-то своими руками, обязательно что-то купить, обязательно все упаковать. Обычно в это время года я активнее всего пользуюсь кредиткой и молюсь деду Морозу, чтобы он подарил мне хотя бы отсрочку до следующего месяца.

* * *

Если честно, мне ужасно страшно. Надо мной висит маятник с лезвием, и он постепенно опускается, чтобы вернуть меня в проблемы прошлых дней. Я здесь больше месяца (обычно в это время уже выписывают), но мне до сих пор не подобрали лечение: уколы, таблетки в разных сочетаниях и дозах не могут справиться с моим состоянием. Со вчерашнего дня мне ставят капельницы, где антидепрессант смешан с противотревожным наркотического характера.

* * *

Столовка

По четвергам дают единственный завтрак, который я не ем (гречка в молоке). Вообще формулировка «не ем» осталась в прошлом мире, здесь все на один вкус, к тому же, сейчас от таблеток у меня пропал аппетит совсем, так что выпендриваюсь я по привычке. Мне кажется интересным раз в неделю съедать что-то особенное вместо того, что дают в столовой. Обычно на такой день у меня есть спелое авокадо, и я разрезаю его ложкой, измельчаю, размазываю по хлебу поверх масла и посыпаю солью, доставшейся мне в наследство от первой соседки. Но в этот раз авокадо нет, так что я планирую есть молоко с подушечками, оставшимися от второй соседки.

Пока все в столовой, я прижимаю чашку холодного молока к батарее. Поставить ее никак не получается, так что я стараюсь просто не забывать, что она в моей руке. Я могу так ждать минут 10, может, больше. Прослушаю все аудио от подружек, пару раз обожгу пальцы, устав держать чашку в одном положении. Рядом сушатся трусы соседки, и это делает процесс добывания завтрака интереснее – словно я совершаю подвиг, пока остальные предпочитают есть это невкусную – на самом деле обычную – кашу с молоком.

* * *

Но есть в столовой одна вещь, которую я действительно не выношу. Это мясная котлета. Когда моя ложка впервые отделила от нее кусочек, я поняла, что внутри она сырая. Хотя кто я такая, чтобы доверять первому же своему впечатлению. Я долго смотрела на светлого оттенка перемолотый фарш, различая все ингредиенты, которые в него добавили. Видимо, котлета должна была готовиться на пару, но по факту жарилась. Я обратилась к девушке напротив: «Мне кажется, котлета внутри сырая». Она посмотрела на меня так, словно я сказала нечто до такой степени очевидное, что произносить вслух это попросту глупо: «Ну да», – и продолжила есть.

Эта котлета встречается в меню несколько раз. И я продолжала брать ее, каждый раз надеясь, что в тот раз произошла ошибка. Я стала нести свое знание в массы. Люди подходили ко мне: «Она сырая внутри?» И от моего ответа зависело, что они будут сегодня есть. У нас образовалось Общество Отрицающих, и я поняла, что пора двигаться на уровень выше.

Я подошла к медсестре и сказала об этом. Момент был не очень удачный: она как раз конфисковывала у меня запрещенку (балык), но пообещала кому-то сказать.

Я подошла к старшей медсестре. Она сказала, что у них нет связи с пищевым блоком. И идти мне нужно… Да, к той буфетчице. Я знала, что должна сделать это сама. Они предлагали свою помощь, девочки тоже выразили желание подойти вместе, но я знала – это моя битва.

На тот момент я была полна надежд (и страха перед буфетчицей), но все оказалось зря. Похоже, пищевой блок закрыт для всех и всего, в том числе и критики.

#запискиюногопациента

18 декабря 2020

По поводу скандал и интриг: вчера сработала пожарная сигнализация. Очевидно, никто из пациентов даже с места не сдвинулся (шутки про суецид). Приезжали пожарные, осматривали все помещения, оштрафовали больничку на 1,5 млн.

И мне кажется, что я знаю, кто курил в палате…

Почему я переехала в другую палату

Я не могу ходить в туалет, когда рядом другие люди.

Сложно, когда тебе нужно бегать в туалет по сто раз на дню (должно совпасть множество условий – отсутствие людей, чистый унитаз, гарантия того, что никто не зайдет), чтобы сходить в итоге, если повезет, один раз. Повышенный уровень сложности: у 90 % людей здесь проблемы с ЖКТ (оставлю иллюзию, что хоть у кого-то с этим все в порядке).

А кабинок две. Людей на эти две кабинки – 18. Всего в женском блоке 24 девушки, и курят почти все. Единственное место, где это разрешено, – да, все тот же туалет с двумя кабинками. Представляете, как сложно оказаться там в одиночестве?

Когда у тебя запор, ты приходишь в туалет скорее погрустить, чем опорожниться. Но даже на этом сложно сосредоточиться: к тебе постоянно заглядывают в кабинку, потому что ленятся (или им сложно) наклониться и увидеть ноги. Курящие собираются обрядовым кругом на полу вокруг банки с окурками, и через проем снизу ты видишь их ноги и руки, пока глаза слезятся от дыма. Распахнутое окно морозит так, что в голове запускается таймер, отсчитывающий секунды до цистита.

Когда я переехала к самой-крутой-девчонке, она устроила мне блиц:

– Ты пробовала ходить ночью?

Да, однажды я пошла в 4 утра, и там было занято.

– Ты пробовала попроситься в палату к тем, у кого свой туалет?

Да, я не смогла, потому что поняла, что не имею права на этот унитаз.

– А музыку включала?

Я не могу слышать это сама.

– О-о, это жестко.

* * *

Как я переехала в другую палату с личным туалетом, учитывая, что у всех свои проблемы?

Я просто попросила – не всегда очевидная вещь для тех, кто привык терпеть.

* * *

«Как проходит общение с врачом?»

Каждый будний день я вижусь со своей ординаторкой. Мы разговариваем в моей палате, если соседки нет, или на одном из удобных диванчиков в коридоре. Она всегда начинает с одного и того же вопроса: «Валерия Евгеньевна, как вы себя чувствуете?»

Она мне очень нравится. Еще ни разу я не видела, чтобы она к чему-то отнеслась с пренебрежением или обесцениванием. Она внимательно слушает и в своем ответе часто примешивает теоретический материал, углубленный – я этому рада, хотя воспринимать его получается не до конца.

Еще у нас есть такая прекрасная «игра» – по-другому назвать не могу, – когда она начинает общаться с моим рацио: «Вы ведь понимаете, что вы не худший человек в этом мире?»

Конечно понимаю. Головой.

Тут я обычно начинаю плакать, потому что внутри меня разрывает одними и теми же мыслями: «Это я во всем виновата, я ужасная и заслужила всю эту боль». А она говорит: «Ничего, сердце к этому подтянется. Я рада, что вы можете принять это головой».

Она может очень долго говорить мне, что все это симптомы болезни, которая обязательно закончится, но мы обе понимаем, что между нами сейчас стекло, и ее голос звучит приглушенно, а стекло такое толстое, что я теряю уверенность в том, что его удастся сломать.

«Как выглядит кабинет врача в таком месте?»

Один-два раза в неделю я общаюсь с лечащим врачом. По желанию, я, конечно, могу к ней подходить в любой момент. Но я не пользуюсь таким шансом: не хочется отвлекать по мелочам. Я уже писала, что она сначала показалась мне резкой – это впечатление было ошибочным. Она мягко говорит со мной, но я вижу, что она понимает обо мне гораздо больше, чем я говорю. Поначалу от этого было дискомфортно: я знала, что врачи оценивают то, как я иду, сижу, стою.

У нее маленький уютный кабинет с множеством вещей. Не беспорядок, а умное управление пространством. Перед ее столом четыре или пять стульев – видимо, с тех времен, когда сюда приходили близкие или родные пообщаться с лечащим врачом.

Я нигде здесь не встречала «той самой» больничной атмосферы – разве что в процедурных кабинетах, у кардиолога, у гинеколога, где это попросту обусловлено санитарными нормами.

Каждый день ординаторка обсуждает мое состояние с врачом. Также у них есть общие встречи с другими врачами и профессорами, где обсуждается каждый случай – что можно попробовать сделать еще. Так что не переживайте: я в хороших руках.

#запискиюногопациента

* * *

Узнала, что лифты, расположенные за дверями нашего отделения, ездят только вверх – чтобы никто не сбежал.

#запискиюногопациента

19 декабря 2020

Подруга М., или Женщина в красном

Мы впятером собрались в нашей палате. Мы бурно обсуждаем, что только что произошло, и постоянно оглядываемся на окно в двери. Мы шикаем друг на друга, а потом вспоминаем очередные подробности и снова забываем, как важно вести себя тихо.

В отделении почти никого не осталось. В мужской части сейчас три человека, в нашей – шесть. Некоторых выпишут на следующей неделе, так что на Новый год тут будет совсем мало людей. Странно и немного грустно в опустевшем блоке. В туалете-курилке почти выветрился запах сигарет, что казалось невозможным еще неделю назад.

Вообще прошлую неделю я просыпалась не от будильника и не от медсестер, а от девушки, которая истерила, говоря с кем-то по телефону. Она не была готова к выписке и постоянно об этом кричала, сравнивала, выспрашивала у каждого детали болезни, чтобы сказать лишь одно – ей хуже, так почему же ее не оставят. Я с ней почти не общалась – что-то в ней отталкивало.

За последние две недели произошло много разных вещей. И одна из них – у М. появилась подруга. Женщина, 47 лет, в гипомании вернула к реальности самую далекую от нее девочку. Эту женщину зовут П. С Ней М. начала есть в столовой, желать приятного аппетита, общаться с другими. Она даже сменила одежду – я впервые увидела ее в чем-то другом. Когда мы встретились в курилке, П. попросила меня сфоткать их с «Чижиком» – так она назвала М.

Я так рада, что вы начали общаться.

Сказала я после того, как сделала пару снимков. Пока мы с М. обменивались номерами, П. говорила без остановки: «Да ты что, знаешь, как нам с ней интересно! Она такая талантливая, столько всего знает! Я хочу попроситься переехать к ней в палату, чтобы поближе быть. Она кстати племянница Цоя, только это секрет».

Со стороны все это выглядело здорово, даже медсестры расслабились и стали чаще оставлять дверь блока открытой. Но потом мы с соседкой стали улавливать в тоне П. повелительные нотки: она, как строгая мать, принуждала М. есть, даже если та не хотела или не любила то, что ей предлагали.

М. вскоре выписали (ее мать все же приехала за ней), а мы так и не поняли – нравилось ли ей на самом деле общаться с П.

Итак, нас в женском блоке осталось шестеро.

* * *

Святая дева

Когда у нас случился «коронный» день и всех вывели в холл, чтобы помыть все палаты с хлоркой, одна П. не сидела на месте: под песню «Мало» Акулы (послушайте, и вы все поймете) танцевала без остановки. Остальные пациенты разлагались на всевозможных поверхностях (и очень небрежно обращались с моими кустами). У нее сбилось дыхание, но она не переставала танцевать. Проводные наушники слетели с ее шеи и тоже пустились в танец.

В общем, главной проблемой после выписки М. стало то, что П. нужен был новый субъект для заботы.

Я почувствовала, что что-то не так, когда я стояла перед зеркалом в холле в 8 утра, а со спины послышалось: «Зайчик». Я обернулась. Это была П. Я поздоровалась, а она подошла сзади и ручками сложила над моей головой «ушки» зайчика. Я улыбнулась (ну, вы помните, я на всякий случай всегда это делаю) и сделала шаг в сторону. Она сделала шаг ко мне и начала напевать песенку про зайчика. Я поспешила вернуться в палату, но она шла за мной и делала «ушки», пока не допела песню до конца.

В другой раз она снова зашла со спины. Я подходила к своей палате и понадеялась – как опрометчиво! – что я уже в безопасности. Но она окликнула меня (все еще «зайчиком»). Я повернулась, и она сказала: «Я работаю телохранителем у звезд. Только это секрет», – и начала показывать хук справа и слева. Секунд пять я молчала, глядя на эти приемы и пытаясь угадать, какую реакцию она ждет. Потом сказала, что верю ей. Она дополнила: «Я охраняю известных женщин. Сейчас у меня новый заказ, надо подготовиться», – снова хук.

Я знала, что ей тяжело без компании, но мне очень не хотелось жертвовать собой.

Вчера днем она подошла и сказала, что хочет, чтобы я ее накрасила (да, кстати, мы тут все друг друга красим, простите, что мало освещаю эти темы). Я включила заднюю: я плохо делаю макияж, вот есть такая и такая, они потрясающие. Она добила меня: «Я хочу, чтобы именно ты меня накрасила». Это изначально очень странный запрос.

Что ж. Я пришла к ней в комнату. Ее соседки уже съехали. У нее бардак, грязь. В тумбочке куча мусора. Я нашла там синий карандаш для глаз, который давно пора поточить, и помаду с шиммером. Она села на стул, я осмотрела ее лицо – кожа хорошая, но глаза накрашены так, словно она вела своим тупым карандашом туда-сюда. Я сказала, что возьму свои штучки и вернусь. Захватила пару пигментов, ватные палочки, диски, гидрофильное масло. Когда я вернулась, ее макияж был почти смыт.

Чем? Я вроде не видела у тебя ничего…

«Да это чайный пакетик, я вот заварила, а потом, чтоб сразу не выбрасывать, глаза протираю».

Я стерла остатки макияжа и спросила, что она хочет. Она показала мне вырванные из глянцевого журнала страницы с довольно простым макияжем. «Отсюда губы, а отсюда – глаза».

Хорошо, давай попробуем.

«Вот так, – закрыв нижнюю половину лица, – дьявол. А вот так, – закрыв верхнюю половину, – ангел».

Да, я поняла…

«Я так и знала, что у нас с тобой все получится».

Пока я красила ее, она не прекращала говорить: «Мне выглядеть надо презентабельно, понимаешь. Чтоб меня взяли на работу. Буду Чижика нашего охранять. А потом макияж твой выложу – скажу, чтобы записывались к тебе как к визажисту».

Я попыталась убедить ее в том, что я вообще не визажист и никогда за это деньги не беру, но удалось сойтись только на формулировке: «Меня накрасила подруга, вот ее контакты».

В какой-то момент, когда я уже расслабилась, она сказала: «Я вообще беременна, ты знаешь. Была тут у гинеколога, а она мне не сказала ничего, скрывают потому что».

Ты уверена, что ты беременна?

«Абсолютно. Ты посмотри на мой живот, его еще пару дней назад не было. Я это, святая дева, мне одного сперматозоида достаточно, чтобы забеременеть. Я прям чувствую, у меня там маленькая худенькая девочка – как ты или Чижик».

Почему ты думаешь, что от тебя это скрывают?

«Хотят мне аборт таблетками сделать»

* * *

Вчера в 20.38 она постучалась к нам со словами: «Уборка номера, девочки». Вошла, помыла пол какой-то тряпкой (откуда она у нее???). Потом предложила чупа-чупсы. Потом – соленые чупа-чупсы.

* * *

Сегодня утром, когда я вышла к зеркалу, она расхаживала в длинном красивом платье: «Доброе утро, зайчик».

Доброе утро. Как настроение?

«Ничего, вчера вкололи, сигареты дали. Кофе у меня безлимитный».

* * *

После обеда мы впятером устроили экстренное собрание в курилке, чтобы обобщить то, что мы знаем на данный момент: она убеждена, что беременна; у нее большой живот, которого не было несколько дней назад, и врачи пытаются сделать ей аборт; вчера она разговаривала по телефону, но из трубки ей никто не отвечал, и мы решили, что она только делала вид.

Мы замолчали, когда она зашла в туалет. В кабинке из нее что-то вылилось. Она вышла и сказала: «Девочки, я сейчас буду рожать».

Посыпался миллиард вопросов, на все она отвечала очень спокойно: «У меня только что отошли воды. Есть схватки. Посмотришь на мое раскрытие?» – это она сказала девочке, которая тут всего дня два.

После этого мы, не сговариваясь, пошли в нашу палату строить теории.

П. должны были выписать в понедельник, но теперь мы в этом сомневаемся.

Других новостей пока нет.

Так, П. рассказала, что ее телефон может делать узи живота, и там двойня. Охохохох…

Встретились в курилке с П. Она рассказала, что больше не курит (только пассивно) и сегодня скорее всего будет рожать.

Дежурного врача ей уже вызывали, по ее словам, он сказал только: «Не беспокойтесь».

У новенькой девочки – ее зовут Л. – тут драма. Она, конечно, сразу оказалась в нашей компании (потому что другая компания состоит из одной П.).

Мы провели вместе чудный вечер – рисовали друг на друге хной, слушали музыку, делились побочками. Когда мы уже готовились к последнему приему таблеток, я услышала, как Л. включила голосовое сообщение, где голос определенно маленького существа прощебетал ей что-то очень милое – отчего у Л. брызнули слезы из глаз. Я и еще одна девочка, которая была рядом, сели по обе стороны от нее и крепко ее обняли.

Как я поняла, они в разводе, у мужа остался их шестилетний сын. И на Новый год она не сможет с ним быть.

Мы долго сидели в обнимку и шептали ей все слова, которые приходили в голову, пока она не успокоилась. Мне пришла в голову идею, как она сможет быть ближе к сыну: договориться с отцом ребенка разложить мелкие и главный подарки по все квартире, а с Л. мы запишем несколько видео, где она будет давать загадки, чтобы ребенок и поучаствовал в квесте, и побыл с мамой.

Л. мы раскрасим как Снегурочку, снимать будем на фоне елочки… В общем, воодушевились все! Завтра будем делать.

Сейчас, перед сном, устроила для всех салон красоты. Делилась тысячами баночек и никак не могла перестать о них говорить.

Л. сказала: «Такое приятное чувство. Я забыла, каково это – когда заботятся о тебе».

Волшебных снов, котики, читающие это. Обнимаю вас серым небесным покрывалом.

20 декабря 2020

– Ночью П. приходила в комнату к Л. (она пока спит отдельно от всех в большой палате).

– П. также ходит в мужской блок (неизвестно, что она там делает)

– Пока не родила, попросила меня завязать ей нитку от чайного пакета как браслет на удачу. Я заметила только, что руки у нее были грязными.

Новости две, и обе нутакое:

– Л. решила выписаться, чтобы провести НГ с ребенком. Надеюсь, ей от этого будет лучше.