Текст книги "Тайны Баден-Бадена"

Глава 6. Аустерлиц или Ватерлоо

Как и многие молодые люди его поколения, Михаил считал, что он опоздал родиться, из-за чего самое выдающееся историческое событие последних ста лет – взлет и крушение Наполеона – прошло мимо него. Он бы дорого дал, чтобы самому побывать при Аустерлице и увидеть, как все происходило на самом деле; но когда Михаил заметил взгляд, который генерал Меркулов бросил на своего соперника, и в полной мере осознал, что этот взгляд означает, писатель внезапно понял, что бывают даже в частной жизни вполне заурядных людей такие минуты, которые стоят всех Аустерлицев, всех Ватерлоо и вообще любых громких битв. Бешенство, ненависть, бессилие, негодование – все сплелось, все вышло наружу, и, если бы взгляды могли убивать, Григорий Александрович не то что упал бы бездыханным – он бы просто сгорел заживо…

Но ничего такого, разумеется, не произошло, а произошла самая – с точки зрения посторонних наблюдателей, не посвященных в истинное положение дел, – обыкновенная сцена. Осоргин учтивейшим образом поздоровался с Натали, с ее мужем, с сыном Кариллом и выразил сожаление, что не знал, что в соседнем вагоне едут его добрые знакомые. Он играл в Саксон-ле-Бен, но тамошняя погода пришлась ему не по душе, и он решил вернуться в Баден. Натали, оправившись от изумления (а Михаил видел, что эта светская женщина, в совершенстве привыкшая владеть собой, была все же изумлена), пожелала представить Осоргину своих родственников. Григорий Александрович раскланялся с Петром Николаевичем, выдержал лавину нелепых вопросов Глафиры Васильевны о том, не приходится ли он родственником тамбовским Осоргиным, и повернулся к Анастасии, которая то краснела, то бледнела и даже не сразу подала ему руку.

– Enchanté, mademoiselle[26]26
  Я рад (нашему знакомству), мадемуазель (франц.).


[Закрыть].

Михаил был совершенно уверен, что больше ничего Осоргин Анастасии не сказал. А между тем Григорий Александрович удалился, пропавший чемодан Натали был найден, Меркуловы уехали в сопровождении Назарьевых, поезд ушел, а писателя все еще терзало что-то, чему он сам не мог подобрать названия. Но тут приехал еще один поезд, и Михаилу пришлось отвлечься от своих размышлений.

– Иван Александрович, дорогой!.. – вскричал Тихменёв, бросаясь к только что сошедшему на перрон грузному господину лет пятидесяти с представительной внешностью.

…Вечером Михаил лежал на кровати, закинув руки за голову, и таращился на косую стену своего чердака, повторявшую очертания крыши в этом месте. Проза Гончарова была ему симпатична, и он многого ждал от этого знакомства, а в итоге выходило, что он потерял время, которое мог бы провести в обществе Назарьевых, – прежде всего Анастасии, само собой. И ведь не сказать, что Иван Александрович оказался никуда не годным собеседником или нагонял тоску – он говорил умно и временами остроумно, но в основном – с Тихменёвым, обсуждая общих знакомых и разные мелочи, которые Михаилу, плохо разбирающемуся в том, чем жил интеллектуальный мир северной столицы, казались чем-то вроде загадочных иероглифов. Больше всего, впрочем, писателя злила легкость, с которой Платон Афанасьевич общался с Гончаровым, – точнее, не легкость, а то особое отношение, которое кое-кто из классиков с убийственной точностью характеризовал как «на дружеской ноге». Прост, сердечен, искренен и надежен казался Тихменёв – словно совсем другой человек, словно не тот, кто получал явное удовольствие, рассказывая за глаза гадости о пишущих собратьях и щедро поливая их грязью.

«Скотина, хам, дурак, подлец», – горько думал Михаил, не замечая, что перебирает выражения, которыми русские литераторы изустно, письменно и всегда однообразно угощают друг друга со времен эпической свары Сумарокова с Тредиаковским[27]27
  Александр Сумароков (1717–1777) и Василий Тредиаковский (1703–1769) – писатели допушкинской поры, чьи расхождения во взглядах вылились в печатную полемику, переросшую в обмен всевозможными придирками и ругательствами.


[Закрыть]. Он презирал Тихменёва, но также и себя самого за то, что зависел от него, за то, что был малоизвестен и не мог являться для Гончарова таким же интересным собеседником, как ядовитый, но всезнающий редактор.

– Писатель? – спросил на вокзале Гончаров, скользнув по Михаилу проницательным взглядом.

И даже в этом простом вопросе Авилову мерещился сейчас подвох, даже здесь он видел повод для обиды. Ну да, писатель, но куда ему до своих маститых собратьев! Все, на что он годится, – накропать повестушку, которую, может быть, из жалости возьмут в июльский номер…

Он внезапно почувствовал себя нищим, стоящим на обочине литературы, в то время как вокруг степенно прохаживались камер-юнкеры Жемчужниковы, действительные статские советники Гончаровы и просто богатые помещики Тургеневы.

«А может быть, у меня вовсе нет таланта… Но лучше об этом не думать, иначе я сойду с ума. Почему же я с шести лет если и мечтал о чем-то, то лишь о том, чтобы сделаться писателем?»

Спал он плохо, видел тревожные сны и пробудился совершенно разбитый. Повернувшись на бок и еще не окончательно перебравшись из состояния полудремы в явь, он стал размышлять, о чем будет его следующая вещь.

«Взять, например, генеральшу… Ее семью и любовника. И тут происходит… что же происходит? Ну, убийство, например…»

Раньше Михаил не очень жаловал истории с убийствами, но недавний роман Достоевского «Преступление и наказание»[28]28
  Впервые опубликован в 1866 году.


[Закрыть] показал, что они тоже имеют право на существование. Впрочем, Авилов никак не мог отделаться от ощущения, что преступление автору вполне удалось, чего не скажешь о наказании.

«Восемь лет каторги за две загубленных души… Он же выйдет и снова убьет кого-нибудь – хотя бы ту же несчастную Соню, просто от скуки. – Когда писатель размышляет о других писателях, в итоге он все равно возвращается к себе и своим проблемам; точно так же случилось и с Михаилом. – А занятно было бы написать роман, в котором убийца не понесет никакого наказания… Хотя… Катков такую штуку не примет, Тихменёв… Нет, и этот тоже не осмелится. Циник-то он только на словах… а ведь, если присмотреться, нет ничего более дешевого, чем цинизм. Очень удобная поза – никого не любить и никем не дорожить… Хотя нет, однажды он заговорил о своей жене, и у него даже голос потеплел. Вот ее он, наверное, любит…»

Но его не интересовала жена Тихменёва и даже – как он только что понял – не интересовала Натали с ее хищными глазами, равно как и двое мужчин, которые делили ее внимание. А если писателя не интересуют его герои, ничего у него не получится.

«Но вот, к примеру, Настенька… Старомодная семья… И она влюбляется в… Нет, не то. Пусть будет не Настенька, а Варенька… или Верочка… О нет, только не это. – Он вспомнил о Вере Андреевне и мысленно поежился. И речи не могло быть о том, чтобы давать юной героине ее имя. – Итак, Варенька… Допустим, она встречает в Мариенбаде… Но что я знаю о Мариенбаде? Я же никогда там не бывал…»

История с убийством стремительно превращалась в курортный роман, и нет ничего удивительного в том, что вскоре Михаил совершенно запутался, тем более что его мысли постоянно отвлекались на посторонние предметы.

«Интересно, кто шлет графине письма с Маврикия? И где вообще находится этот Маврикий?»

После завтрака он отправился в Баден и пошел прямиком в гостиницу «Золотой рыцарь», где от Лукерьи узнал, что господа уехали в Старый замок, и неизвестно, когда вернутся.

– Они уехали с Натальей Денисовной? – спросил Михаил, просто чтобы сказать что-нибудь.

– И генералом, – важно ответила Лукерья, взирая на него с высоты своего немалого роста.

До Старого замка было далеко, и к тому же, пока он добрался бы до места, Назарьевы и Меркуловы вполне могли бы уже вернуться в Баден. Михаил выпил кофе, погулял по Рыночной площади и решил заглянуть в читальню. На набережной он увидел Гончарова, который, заметив его, повернулся к нему спиной. Авилов был наслышан о странностях Ивана Александровича, о его перепадах настроения, болезненной подозрительности и истории с Тургеневым, которого Гончаров обвинил в плагиате, но поведение старшего коллеги все же сильно задело Михаила. Однако через минуту он и думать забыл о своей обиде, потому что его нагнала коляска, в которой ехали графиня Вильде и престарелая княгиня Хилкова. Княгиня, которая когда-то вела разгульный образ жизни, теперь сделалась так уродлива, что если бы ее увидели семь смертных грехов, они бы от ужаса обратились в добродетели. Представив Михаила своей знакомой как charmant homme de lettres[29]29
  Очаровательного писателя (франц.).


[Закрыть], графиня прощебетала, что они направляются в Старый замок с тем, чтобы пообедать в тамошнем ресторане, который славился как своей кухней, так и открывающимися сверху видами. С замирающим сердцем Михаил попросил позволения составить дамам компанию.

– Ах, я, право, не уверена, будет ли это прилично, – хихикнула княгиня.

«Старая ведьма!» – подумал Михаил, бледнея от бешенства.

– Хотя в моем возрасте я уже могу позволить себе не обращать внимания на сплетни обо мне, – продолжала старая дама и, усмехаясь, добавила: – К сожалению, конечно…

С некоторым опозданием писатель сообразил, что раз Вера общалась с княгиней, значит, та в некотором роде стоила своей знакомой и что ему придется нелегко; но делать было нечего, и, почтительнейше поблагодарив Хилкову, он сел в экипаж. Гончаров, который обыкновенно жаловался на плохое зрение, со своего места тем не менее прекрасно разглядел все происходящее и проводил коляску озадаченным взглядом.

Дорога, ведущая к Старому замку, очаровательна, но Михаилу не дали насладиться видами, потому что дамы атаковали его вопросами, которые следовали друг за другом с такой стремительностью, что в какой-то момент писатель почувствовал себя кем-то вроде хлебного мякиша, на который налетели, треплют и клюют воробьи. Княгиня хотела знать все о его семье, родне, знакомых, привычках, мыслях, устремлениях и мечтах. Она едва выслушивала ответы и сама говорила без умолку, перепрыгивая с предмета на предмет, вставляя к месту и не к месту анекдоты из собственной жизни и воспоминания, которых за семьдесят с лишним лет у нее накопилось немало. Вера Андреевна куда больше слушала, чем говорила, но ее замечания чаще застигали Михаила врасплох. Он терялся, с досадой думал, что выглядит смешно и что две пустейшие женщины, должно быть, забавляются его неловкостью. Если бы его так не тянуло в Старый замок, он бы, наверное, наплевал на все приличия и настоял бы на том, чтобы покинуть коляску на полдороге.

– Вы, конечно, знакомы с Иваном Сергеевичем, – сказала княгиня, словно считала само собой разумеющимся, что всякий писатель, прибывающий в Баден, был просто обязан представиться Тургеневу. Михаил начал объяснять, что еще не имел случая с ним познакомиться.

– Его отец был красавец, кавалергард, – Хилкова даже вздохнула, вспоминая, ее глаза затуманились. – Я хорошо его помню. Очень хорошо! – прибавила она со значением.

– Вы всегда все помните, Мария Алексеевна, – в тон ей заметила Вера.

– Он неудачно женился, – продолжала княгиня. – Мог бы лучше распорядиться собой, но у маменьки Ивана Сергеевича было солидное приданое. Que peut-on faire contre l’argent? – rien![30]30
  Что можно сделать против силы денег? Ничего (франц.).


[Закрыть] Разумеется, брак, где замешаны трое – муж, жена и деньги, – счастливым не бывает. Он изменял ей, она изводила его ревностью, а когда он умер, даже не поставила ему памятника.

«А если третий в браке – безденежье, такой брак можно считать счастливым?» – едва не спросил Михаил, но удержался. Коляска остановилась: они были уже возле ресторана, и писатель сразу же увидел компанию, сидящую на террасе за большим столом. Натали, генерал, их сын, Глафира Васильевна – на сей раз без своей собачки, Петр Николаевич, Анастасия, какой-то незнакомый военный и – сюрпризом – Платон Афанасьевич Тихменёв.

– Voilà la demoiselle[31]31
  А вот и барышня (франц.).


[Закрыть], – промолвила Вера вполголоса, обращаясь к княгине и глазами указывая на Анастасию.

Натали повернула голову и увидела вновь прибывших. Генерал прервал разговор о политике, который вел с Тихменёвым. Последовали приветствия и представления. Незнакомый военный оказался Модестом Михайловичем Дубровиным, состоящим в чине полковника. На вид этому холеному блондину с рыжеватыми усами было лет тридцать пять, и Михаил поневоле задался вопросом, каким образом он успел в таком возрасте заделаться полковником. Впрочем, писатель легко простил бы Дубровину и происхождение, и могущественных родственников, которые ускорили его карьеру, если бы не красноречивые взгляды, которые тот то и дело бросал в сторону Анастасии.

«Так вот он какой, ее будущий жених…»

Михаилу сделалось душно и тошно; окружающие его сказочные виды, птицы, щебечущие в листве деревьев, развалины старинного замка, которые до сих пор поражали воображение, – ничто его не радовало, ничто не привлекало глаз. Но в то же время какая-то часть его существа – писательская квинтэссенция, если можно так выразиться, – продолжала неутомимо наблюдать все происходящее и регистрировать впечатления. Он видел, что Натали вовсе не рада графине Вильде, а генерал, напротив, стремится быть с ней подчеркнуто любезным. Супруги Назарьевы выглядели сконфуженными: неожиданное появление писателя в компании двух аристократических особ выбило их из колеи. Что касается Анастасии, она словно ушла в тень и была вся – вежливость, благоразумие и сдержанность.

Генерал Меркулов спросил у княгини, не окажет ли она им честь присоединиться со своими спутниками к их компании. Поломавшись, Марья Алексеевна согласилась. Во времена ее молодости ужимки княгини, должно быть, казались очаровательными, но сейчас они выглядели просто устрашающе. Морщины на ее дряблом лице дергались и меняли очертания, ссохшаяся шея наводила на мысль о какой-то хищной птице, а на все, что располагалось ниже шеи, лучше было вовсе не смотреть. Михаил подумал, что если бы многочисленные любовники княгини могли увидеть из прошлого, во что она однажды превратится, они бы не выдержали и в панике сбежали. Тут он заметил ироничный взгляд Веры Андреевны, и у него возникло нелепое ощущение, что графиня прочитала его мысли. Он попытался уверить себя, что это невозможно, но ощущение росло, крепло и в конце концов обратилось в уверенность. Однако тут генерал Меркулов заговорил с графиней, и она повернулась к нему.

– Надеюсь, ваш муж благополучно вернется из экспедиции, – сказал он. – Сейчас, должно быть, господин граф уже пересекает экватор.

– О, – протянула Вера капризно, – он уже столько раз пересекал экватор, что я устала считать. Последнее письмо, которое я от него получила, было с острова Маврикий.

– Удивляюсь, дорогая графиня, что вы так легко его отпускаете, – ввернула Натали обманчиво небрежным тоном. – Одно путешествие за другим – неужели географическое общество не может обойтись без графа Вильде? Я бы не стерпела.

– Чего именно – отсутствия господина графа? – мягко спросила Вера.

Княгиня Хилкова, учуяв шпильку, которая приняла размеры смертоносной рапиры, аж зажмурилась от удовольствия. Натали нахмурилась.

– Я бы не стерпела, если бы моего мужа раз за разом отправляли куда-то далеко, – холодно промолвила она.

– Таково желание государя, – отвечала Вера. – Я ничего не могу поделать.

Дубровин, очевидно ждавший, когда ему представится случай вставить удачную реплику, объявил, что он знаком с графом Вильде и что ничуть не удивлен тем, что тому поручают ответственные задания. Но тут подошел кельнер с вопросом, что будут заказывать вновь прибывшие господа, и разговор временно прервался.

Михаил сидел как на иголках. Он захватил с собой достаточно денег, но опасался, что ресторанные цены пробьют в его бюджете брешь, которую трудно будет залатать. Однако княгиня Хилкова заявила, что у нее пропал аппетит, и ограничилась тем, что заказала мороженое и оранжад. Вера спросила кофе и десерт с каким-то сложносочиненным названием, которое писатель не запомнил, и он рискнул взять только кофе, без ничего.

Ему показалось, что Дубровин обдал его презрением, но через секунду он убедился, что полковник даже не заметил его маневра. Модест Михайлович обхаживал Анастасию, спрашивая, любит ли она танцевать, какие книги она предпочитает, и не забывал время от времени сказать комплимент и Натали. Тихменёв заговорил о том, какой Баден очаровательный город, и упомянул, что даже брюзга Гончаров, который раньше терпеть его не мог, оценил по достоинству. Княгиня Хилкова оживилась и вспомнила несколько случаев, когда люди остались жить в Бадене, хотя изначально не собирались тут задерживаться. Генерал объявил, что вполне их понимает, и Вера его поддержала. Назарьевы благоговейно внимали каждому слову, боясь сказать лишнего. Сын генерала скучал и смотрел то на тарелку, то на салфетку, то на ложку в своей руке. Он явно был рад, когда обед подошел к концу, все расплатились и Натали предложила осмотреть развалины замка.

Глава 7. Тайны прошлого

Одиннадцать человек не разбиваются на пары, и поэтому в замок стали подниматься группами. Впереди шагал генерал с женой, сыном и княгиней Хилковой, за ним – Назарьевы с Анастасией и полковник Дубровин, который ухитрялся держаться между двумя первыми группами и поддерживать беседу и там и тут. Тихменёв с Михаилом замыкали шествие, а Вера задержалась, объявив, что ей в ботинок попал камешек, но она скоро нагонит остальных. Михаил, который инстинктивно не доверял этой женщине, оглянулся перед тем, как войти в замок, но графиня действительно сидела на скамейке и с недовольным видом вытряхивала обувь.

– А вы, однако, растете, Михаил Петрович, – сказал Тихменёв, усмехаясь.

Писатель вспыхнул, но редактор, заметив его реакцию, тотчас же перевел разговор на другую тему:

– Вы знаете, с кем вы приехали? Я не о графине Вильде, а о даме постарше.

– Разумеется, знаю, – сердито бросил Михаил. – Это княгиня Хилкова.

– Ну да, ну да, – кивнул Тихменёв. – А помните, как в «Дыме»? «Госпожа X., известная некогда красавица и всероссийская умница, давным-давно превратившаяся в дрянной сморчок, от которого отдавало постным маслом и выдохшимся ядом», – не без удовольствия процитировал он вполголоса.

Михаил застыл на месте.

– Не может быть! – вырвалось у него.

– Еще как может. По крайней мере, княгиня свято уверовала в то, что Тургенев описал именно ее. Говорят, особенно ее разозлили слова о выдохшемся яде, и она вряд ли захочет остаться в долгу. Знает она много, принимают ее везде, и иметь такого врага крайне неблагоразумно. Будьте с ней осторожны, Михаил Петрович: эта особа смехотворная, но до сих пор могущественная и весьма опасная.

– Расскажите мне лучше о Дубровине, – не утерпел Михаил. – Что он вообще за человек?

– Модест Михайлович? О-о, он в своем роде примечательная личность. Ни разу не был под пулями, никогда не воевал, и… однако же, всегда получал награды, которых хватило бы на четверых воевавших. Весьма ловок, прекрасный танцор, дружит только с нужными людьми, так что не обессудьте, если он завтра сделает вид, что не имеет чести вас знать. А так, впрочем, прекрасный человек!

Михаил огляделся. Они двигались из одного помещения в другое, и везде было одно и то же – толстые стены из грубого камня, крошечные окна, земля вместо пола, и из этой земли росли деревья, которым на вид было лет сто, а может быть, и больше. Крыша у замка отсутствовала.

– Кажется, здесь давно никто не живет, – сказала Анастасия, остановившись возле одного из деревьев.

– Очень, очень давно, – подтвердил Дубровин.

– А привидения тут есть? – дрожащим голосом спросила Глафира Васильевна. – Я ужас как боюсь привидений!

– Нет, привидений нет, – ответила Натали. – К тому же сейчас день.

– А забавно было бы, если бы они тут водились, – неожиданно подал голос ее сын.

– Перестань, Кирилл, – вмешался отец. – В привидениях нет ничего забавного.

– А я однажды видела привидение, – объявила княгиня Хилкова.

– Что до меня, – проворчал сквозь зубы Тихменёв, косясь на нее, – то, кажется, я вижу его прямо сейчас…

Анастасия заметила узенькую лесенку, которая вела на второй этаж, и предложила подняться по ней, но Глафира Васильевна решительно воспротивилась. Ее стали уговаривать, пытались убедить, что сверху открывается изумительный вид на долину и горы – старая дама ничего не желала слушать. Она стояла, вцепившись в локоть своего супруга обеими руками, и на все доводы отвечала такими бестолковыми возражениями, что слушателям становилось и смешно, и досадно. Ступени провалятся, она упадет с лестницы и сломает шею, с Настенькой что-нибудь случится, замку столько лет, что доверять ему нельзя, и вообще…

– Что такое, о чем спор? – спросила Вера, подходя к Михаилу. Он объяснил, в чем дело.

С точки зрения сегодняшнего дня решение напрашивалось само собой – Глафира Васильевна осталась бы внизу, а те, кто хотел, отправились бы дальше; но тогда вежливость требовала уважать причуды дам.

– Revenons![32]32
  Возвращаемся (франц.).


[Закрыть] – сказала Натали мужу.

И, чтобы выразить свое неудовольствие, повернулась к Глафире Васильевне спиной и первая направилась к выходу.

Однако когда они вернулись к ресторану, их ждал сюрприз: за одним из столов, который еще несколько минут назад пустовал, сидели Григорий Осоргин и его любовница-француженка, разряженная, накрашенная и смеющаяся тем особенным смехом продажных женщин, который всегда безошибочно узнается на слух. Покосившись на графиню Вильде, Михаил понял, что она ни капли не удивлена, и только тут догадался, зачем она задержалась возле ресторана.

«Не было никакого камешка… она просто заметила, кто едет, и осталась, чтобы проверить свою догадку. Ах, до чего же неутомимая женщина!»

– C’est curieux quand même, – промолвила княгиня Хилкова, усмехаясь, отчего все ее морщины уродливо перекосились, – j’aurais pris ce monsieur pour prince Vyazmitinoff…[33]33
  Весьма занятно – я чуть не приняла этого господина за князя Вязмитинова (франц.).


[Закрыть]

Натали зябко поежилась, словно ей вдруг стало холодно, и отвернулась. Ее сын поглядел на княгиню с откровенной неприязнью. Но тут вмешался полковник Дубровин и выразил надежду увидеть Назарьевых вечером на музыке. Натали ответила вместо троюродной сестры и заверила его, что все они обязательно там будут, и ее семья тоже.

Поглядев на часы, Тихменёв вспомнил, что у него назначена встреча в городе, и откланялся. Все стали прощаться и разъезжаться. Михаила вполне устроило бы, если бы в суматохе о нем забыли. Он был не прочь вернуться в замок, как следует осмотреть его и, может быть, придумать какой-нибудь неотразимый сюжет. Но княгиня Хилкова объявила, что раз они с Верой его похитили, то долг требует вернуть его обратно в Баден.

– Кажется, собирается дождь, – заметила она, взглянув на небо. – Ах! Тут бывают такие грозы, когда небо становится малиновым, розовым, багровым, и на его фоне мелькают молнии – ослепительно-белые… Впрочем, вы, писатели, наверное, сумели бы описать лучше! – добавила она, засмеявшись и тряхнув головой.

Писатель вяло улыбнулся. По правде говоря, сейчас он размышлял вовсе не о грозах, а о том, что за двенадцать крейцеров, которые с него содрали, здешний кофе мог быть и получше.

Михаил помог дамам сесть в экипаж и, наконец, сам устроился на сиденье, от которого пахло нагретой солнцем кожей. Подковы лошадей глухо застучали по дороге, и через некоторое время путешественники въехали в сумрачный хвойный лес. Вера и княгиня о чем-то спорили по-французски, причем графиня Вильде несколько раз тоном укоризны повторила выражение «coup de grace»[34]34
  Смертельный удар (франц.).


[Закрыть].

– И потом, – добавила она, – Осоргин вовсе не похож на князя Вязмитинова… я имею в виду, внешне.

– Мне хотелось увидеть выражение ее лица, – ответила княгиня с непередаваемой усмешкой. – Но, кажется, наш спутник совсем не понимает, о чем идет речь, не так ли?

Михаил был вынужден признаться, что она права.

– В свое время эта история наделала много шума, – увлеченно начала княгиня, радуясь, что нашла кого-то, кто еще не слышал того, о чем она собиралась рассказать. – Когда Натали только стала выезжать, на балу она повстречала молодого князя Вязмитинова. Он считался завидным женихом, был хорош собой, остроумен и ярок, и не одна барышня им увлеклась. Насколько я знаю, он никому не давал необдуманных обещаний и, хоть его можно было часто видеть на всякого рода вечерах, женскому обществу он частенько предпочитал охоту. Кажется, в ту пору его отец, старый князь, уже умер, а из своей матери Вязмитинов… как это сказать по-русски… вил веревки? Непоэтично, но, в сущности, верно. Словом, все шло хорошо – для него, но Натали решила, что заполучит его любой ценой. Она и тогда уже была упряма сверх всякой меры. Ветреный молодой князь казался легкой добычей, но что-то с самого начала пошло не так. Он был очень мил с Натали, очень галантен, однако предложения не делал, а потом пошли слухи, что он ее соблазнил.

– Слухи? – машинально переспросил Михаил, пытаясь сообразить, куда клонит его собеседница.

– Именно. Заметьте, что Натали принадлежала к уважаемой фамилии, и приданое, если что, у нее тоже имелось. А еще у нее был брат Юрий, тремя годами старше, весьма щепетильный молодой человек. Однажды он явился к князю и объявил, что для прекращения слухов необходимо, чтобы Вязмитинов женился на его сестре, иначе Юрий вызовет его на дуэль. Брат Натали хорошо стрелял, и князю это прекрасно было известно. В обществе Вязмитинова считали отличным малым, но репутации храбреца у него никогда не было, и на дуэлях он ни разу не дрался. Другой бы на его месте смалодушничал да отправился под венец, но князь закусил удила. «Дуэль? – говорит. – Извольте, но на сестрице вашей я нипочем не женюсь». Одним словом, Юрий вызвал его, назначили секундантов, те обо всем договорились, и дуэль состоялась. – Княгиня выдержала драматическую паузу.

– Кто-то был убит? – мрачно спросил Михаил.

Хилкова хихикнула так, что у него мороз по коже прошел.

– Как я уже сказала, – проговорила она, смакуя каждое слово, – Юрий был известен как прекрасный стрелок. Но князь Вязмитинов уже много лет не пропускал ни одной охоты, и, когда дело дошло до дуэли, он не промахнулся.

– Он убил противника?

– Наповал.

– А Натали? – спросил Михаил, промолчав.

– После того как Вязмитинов убил ее брата, и речи не могло быть о свадьбе. Почти все общество оказалось на его стороне, потому что его вызвали, и он защищался. Государь, разумеется, был крайне недоволен случившимся, но, когда вошел в обстоятельства дела, сменил гнев на милость. Тогда многие винили Натали в том, что она своим легкомыслием погубила собственного брата. Родные услали ее в деревню, а через год, когда толки утихли, она вернулась. Однако вы понимаете, что такое для молодой девушки иметь пятно на репутации. Женихи к ней сватались, но не такие, которых желала бы для нее семья. В конце концов родители остановили свой выбор на капитане Меркулове, который был на девять лет старше. С тех пор он сделал блестящую карьеру, – прибавила Хилкова двусмысленным тоном, – впрочем, оно и неудивительно, ведь у семьи Натали большие связи и ее дед – герой войны двенадцатого года…

Нельзя было прямее сказать, что Меркулов женился ради карьеры, но, странное дело, припомнив выражение лица Андрея Кирилловича, когда он увидел Осоргина на вокзале, Михаил уже не был так уверен, что тут замешан только расчет.

– Многие думали, что жених быстро раскается в своем выборе, но шло время, и он с Натали казался почти безупречной парой. Я говорю «почти», потому что не верю в то, что бывают пары вполне безупречные…

Поди ж ты, философствующий сморчок. Правда, оно и неудивительно – с богатым опытом госпожи княгини, который был написан на ее лице.

– Разумеется, ходили кое-какие слухи, – подала голос Вера, которая до того словно устранилась из беседы и предоставила говорить своей знакомой. – Неблагоприятные для Натали, но их вроде бы ничто не подтверждало. А потом явился Осоргин.

– О да! – Княгиня хищно оживилась и задвигала тощей шеей. – Разумеется, Натали пыталась делать вид, что ничего не происходит, но генерал держался начеку, и когда его бедолага-адъютант придрался к какому-то пустяку и вызвал Григория Александровича на дуэль… тут даже самые недогадливые сообразили, что дело нечисто. На дуэли история в некотором роде повторилась – адъютанту повезло не более чем брату Натали…

– Должен признаться, княгиня, – сказал Михаил, сделав над собой усилие, – я не вижу ничего хорошего в том, что из-за… из-за интрижек Натальи Денисовны уже дважды погибали совершенно посторонние люди.

– Ах, он ее осуждает! – в восторге закудахтала княгиня, обращаясь к Вере так, словно Михаила тут не было или он не мог слышать ее слов. – Как это мило! Как бесполезно, – прибавила она совершенно другим тоном, посерьезнев на глазах. – Милый мальчик, – Михаила передернуло еще сильнее, чем тогда, когда редактор назвал его «батенькой», – запомните: Натали такая, какая есть, и пытаться переделать ее бессмысленно. Ее брат отлично понимал, что может умереть, и тот адъютант – тоже. Ну и, правду говоря, князь Вязмитинов вовсе не был обязан дать себя убить на дуэли, и то же самое можно сказать о господине Осоргине.

– А что стало с князем? – спросил Михаил, чтобы переменить разговор.

– Он давно и счастливо женат, – ответила княгиня. – На бесприданнице, правда из очень хорошей семьи. Когда он отверг несколько блестящих партий, все решили, что он метит очень высоко и кончит тем, что женится на какой-нибудь немецкой принцессе, но он поступил иначе. У него уже восемь детей, и я крестила его старшего сына.

Она углубилась в воспоминания и, увлекшись, стала перечислять всех своих крестников, заодно припоминая их родителей и разные подробности их жизни. Михаил не перебивал свою собеседницу, предоставив ей плыть по волнам памяти. Вера Вильде тоже молчала. В Бадене писатель попрощался с дамами и отправился в читальню, чтобы узнать последние новости. Хорошенькая цветочница – та же, которую он не раз видел в кафе Вебера, – предложила ему купить у нее цветы, но он отказался. Как раз когда Михаил вошел в читальню, начал накрапывать дождь, а в гостинице «У золотого рыцаря» завязался один весьма любопытный разговор.