Текст книги "Письма императора"

Глава 2

Еще несколько часов, и она будет в Париже. Амалия сладко зевнула и потянулась, пользуясь тем, что в роскошном купе, кроме нее, никого нет. Забавно – в Петербурге еще весна, май, в то время как по всей Европе уже наступило лето. Всякий раз, когда Амалия пересекала границу, ей приходилось прибавлять двенадцать дней к привычному календарю, а возвращаясь обратно, те же двенадцать дней отнимать, что представляло массу неудобств. Иногда получались прямо-таки фантастические построения – к примеру, выезжаешь из Вены десятого числа, а прибываешь второго числа того же месяца, то есть, считай, еще раньше, чем выехал. Для Амалии, которая превыше всего ставила логику, такое положение вещей было особенно мучительно.

«Однако все это глупости, – сказала она себе. – Главное – выкупить письма царя и доставить их в Петербург. Честно говоря, мне не терпится получить их в руки, потому что… потому что, как только я подумаю о той бумаге, которую везу с собой, мне даже становится не по себе».

Бумагой, которая повергала в трепет обычно храбрую Амалию, был вексель, выписанный на парижский банк Ротшильдов. По этому векселю банк обязался выдать предъявителю 75 000 франков наличными в любое время и по первому требованию. А поскольку 75 000 были в названное время более чем внушительной суммой, то легко понять беспокойство Амалии. От того, как она выполнит поручение царя, зависело ее будущее, и залогом его была эта красивая бумага, снабженная едва ли не полусотней печатей и подписей. Если вексель вдруг попадет не к тому человеку, для которого он предназначен… Чтобы ничего подобного не произошло, Амалия захватила с собой оружие и в поезде спала лишь урывками, тщательно запирая дверь купе.

Но вот и Северный вокзал с его суетой и толчеей. Гудят отъезжающие и прибывающие поезда, суетятся носильщики, потерявшаяся собачонка – смешная, рыженькая и лохматая – мечется кругами, заливаясь пронзительным лаем. На перроне баронессу Корф встретил Иннокентий Добраницкий, чиновник из русского посольства. Амалия хорошо помнила этого человека – он был на ее свадьбе с бароном Корфом.

– О, Амалия Константиновна! Все так же прекрасны, как всегда… и даже еще прекраснее! Осторожно, здесь ступенька… Где ваш багаж?

Добраницкий говорил, не закрывая рта. Пока слуги переносили чемоданы баронессы в экипаж, он успел рассказать Амалии о последних театральных премьерах, о скандальном разводе дочери какого-то пэра, о трех свадьбах в парижском высшем свете, двух нашумевших кражах и девяти дуэлях. Когда Амалия и Иннокентий Петрович наконец сели в экипаж, в ход пошли слухи о том, кого из сослуживцев повысят, а кого понизят, сплетни о том, кто с кем живет, и новейшие литературные новинки. Амалия рассеянно кивала, улыбалась и про себя думала, какой же ее знакомый пустой, невыносимый болтун.

А Добраницкому было просто неловко находиться с ней рядом. Он дружил с Александром Корфом, знал, что тот души не чаял в своей жене, и то, что Амалия могла бросить такого человека и подать на развод, вовсе не красило ее в глазах чиновника. Он чувствовал себя не в своей тарелке и, чтобы Амалия не догадалась об этом, пытался вести непринужденную беседу, не замечая, до чего же, наоборот, неестественно она выглядит. Поэтому Иннокентий Петрович был донельзя рад, когда экипаж наконец подъехал к зданию посольства.

– Граф Шереметев примет вас немедленно, – доложил Амалии представительный лакей.

Граф был русским послом во Франции. Он встретил Амалию весьма любезно, осведомился, как поживает ее супруг, и тут же перешел к цели ее визита. Стало быть, именно ей поручено выкупить юношеские письма императора? Что ж, похвально, весьма похвально. Очень жаль, конечно, что подобные бумаги оказались в столь неподходящих руках, но…

– Вы хорошо знаете месье де Монталамбера? – спросила Амалия. – Не могу ли я опасаться какой-либо каверзы с его стороны?

Однако граф, как и до того Багратионов, заверил ее, что беспокоиться ей совершенно не о чем. Монталамбер – человек слова, и если они выкупят у него бумаги, им больше нечего опасаться с его стороны.

– Что ж, звучит утешительно, – вздохнула Амалия. – Хотя лично я предпочла бы, чтобы этот «человек слова» с камнем на шее оказался на дне морском.

Граф Шереметев, несколько озадаченный такой ее реакцией, все же нашел в себе силы заметить, что отнюдь не все на свете складывается так, как нам хотелось бы. Амалия не стала возражать и, переменив тему, спросила, где она будет жить во время своего пребывания в Париже.

– О, тут проблем никаких не будет, – заверил ее посол. – Недавно мы приобрели у княгини Лопухиной один из ее особняков, к которому она охладела. Он полностью меблирован, а что касается прислуги, то вы можете взять любого из моих людей.

– Я бы хотела сначала взглянуть на особняк, – сказала Амалия, – а относительно прислуги я еще подумаю.

Двухэтажный белый дом оказался прелестным и сразу же понравился Амалии. На соседних улицах располагались жилища многих знатных особ – герцога Лотреамона, к примеру, – но Амалию соседи ни капли не интересовали.

– Пожалуй, я останусь здесь, – заявила она Шереметеву. – А прислуга мне не понадобится, потому что в нашем деле лишние уши совершенно ни к чему.

– Но как же горничная? Разве вы сможете обходиться без ее услуг?

Амалия ответила, что горничная ей не нужна. Она прекрасно знала, сколько дел в свое время провалилось из-за излишней болтливости горничных, и не желала рисковать. Однако граф продолжал настаивать. Положим, горничная ей ни к чему. А повар? Ведь должна же она что-то есть!

– Я думаю, будет вполне достаточно, если из посольства мне три раза в день будут доставлять еду, – сказала Амалия. На том и остановились.

По правде говоря, куда больше вопроса о прислуге Амалию занимал человек, которому она должна была отдать огромную сумму денег, и она спросила графа Шереметева:

– Когда вы сможете устроить мне встречу с графом де Монталамбером? Я бы хотела как можно скорее покончить с этим делом.

– Пожалуй, – отвечал посол, подумав, – сегодня вечером я смогу вас с ним познакомить. Герцогиня де Лотреамон устраивает бал, куда он наверняка приглашен. Если вы не возражаете, я мог бы заехать за вами в семь часов.

– Вы меня чрезвычайно обяжете, ваше сиятельство, – промолвила Амалия.

И, попрощавшись с послом, она отправилась подбирать себе наряд для вечернего приема.

* * *

– Графиня де Суассон! – возвестил лакей.

К вновь прибывшей тотчас же поспешила хозяйка – четвертая жена герцога де Лотреамона. Это была молодая и, пожалуй, даже красивая брюнетка немного за двадцать. Но оттого, что она беспрестанно улыбалась широкой, обнажающей десны улыбкой, возникало впечатление, что зубов у нее по крайней мере в два раза больше, чем нужно. За герцогиней тенью следовал брюнет с холеными бакенбардами – ее кузен Люсьен де Марсильяк, журналист и светский острослов, в меру задиристый, в меру язвительный, но безмерно привлекательный, чем он, кстати сказать, пользовался без зазрения совести. Злые языки поговаривали, что между ним и герцогиней роман, но поскольку в Париже у всех есть романы, то никто не обращал на это особого внимания, тем более что герцог де Лотреамон был не то в три, не то в четыре раза старше своей супруги и к тому же успел похоронить всех своих предыдущих жен.

– Дорогая! – проворковала графиня де Суассон. – Какое чудное платье! Ах, как я рада тебя видеть!

– А я-то как рада тебя видеть, Клер! Ты прекрасно выглядишь!

– Ах, Эглантина, ты так добра! Как твой бедный муж? Ему лучше?

На подвижное лицо герцогини де Лотреамон набежало облачко.

– Увы, нет! Доктора опасаются самого худшего. Но он держится, мой бедный Робер!

– Ах, дорогая Эглантина! – расчувствовалась графиня. – Как же это все ужасно!

– Да, моя милая Клер! Ты даже представить себе не можешь, как я страдаю!

– До чего же она отвратительна! – заявила герцогиня де Лотреамон Марсильяку, стоило Клер отойти. – Видеть ее не могу!

– Зачем же ты ее приглашаешь? – спросил журналист.

– Она дальняя родственница Робера. – Герцогиня де Лотреамон передернула плечами.

– Бабушка или прабабушка? – поинтересовался Марсильяк с невинным видом.

– О Люсьен, как ты жесток! По-моему, ей всего шестьдесят лет, не больше.

– Уверен, шестьдесят ей сравнялось еще в прошлом веке, – заявил молодой человек.

– Если не в позапрошлом, – промурлыкала герцогиня, сжимая его руку.

Лакей продолжал объявлять имена прибывающих гостей:

– Мадам Сюзанна Флон! Граф Лериш!

Вечер продолжался своим чередом.

– Ах, дорогая! Как я рада… Счастлива вас видеть, месье! Вы так молодо выглядите… Какое красивое платье… Какая изумительная прическа… Ах, мой бедный муж…

– Так, кто еще? – иронически осведомился Марсильяк, оглядывая входящих. – Маркиза де Брионн, подумать только! Невероятно! Еще когда я был мальчиком, она утверждала, что ей двадцать пять лет, и с тех пор постарела всего на три года. Сейчас всем любопытствующим она говорит, что ей двадцать восемь.

– Неужели? Да она выглядит, как отреставрированный монумент!

– То, что она отреставрирована, совершенно верно, – со смешком согласился Марсильяк. – Но это отнюдь не произведение искусства, уверяю тебя.

– А вон дочь маршала Канробера! По-моему, ее лошадиное лицо стало еще длиннее с тех пор, как я ее видела в последний раз.

– И немудрено: ее супруг всегда предпочитал кобыл.

– Ну, сама-то она больше любила жеребцов, если верить слухам… А вот и русский посол! Говорят, его любовница изменяет ему с журналистом Лораге… Хм, а что за дама с ним?

– С графом Шереметефф?

– Баронесса Амалия Корф! – зычно возвестил в это время лакей.

Обмахиваясь расписным веером, Амалия грациозно вступила в зал. На ней было бирюзового цвета платье с треном, которое как нельзя лучше шло к ее светлым волосам и бледной коже блондинки, и глаза почти всех присутствующих мужчин незамедлительно обратились на нее. Герцогиня де Лотреамон озадаченно нахмурилась.

– Однако она мила! – промолвил Марсильяк, и этих слов оказалось вполне достаточно, чтобы его кузина тотчас же бросилась в атаку.

– Блондинка, – пренебрежительно заметила она. – Наверняка крашеная.

– Тогда бы у нее были черные корни, – заметил Марсильяк.

– Значит, это парик, – безапелляционно заявила герцогиня. – И вообще она смахивает на кокотку. Интересно, она любовница русского посла или нет?

– Насколько я знаю, у него две любовницы, и он им верен, – отозвался Марсильяк. – Чего не скажешь о них самих.

– Две любовницы – еще не повод, чтобы не заводить третью, – с типично парижской легкомысленностью отмахнулась герцогиня. Она широко улыбнулась приближающемуся к ней послу и шедшей с ним даме в голубом. – Добрый вечер, господин граф! Очень, очень рада вас видеть! Представьте нам вашу прелестную спутницу! – Слово «прелестная» сопровождалось взглядом, обжигающим, как серная кислота.

– Баронесса Амалия Корф, – начал процедуру знакомства граф Шереметев. – Герцогиня Эглантина де Лотреамон. Месье Люсьен де Марсильяк.

– Счастлив с вами познакомиться, сударыня, – совершенно искренне сказал Марсильяк, целуя баронессе ручку. – Вы надолго к нам в Париж?

– О, как получится, – отозвалась Амалия. – Кажется, вы хотели познакомить меня с остальными гостями? – спросила она у Шереметева.

Граф мгновенно понял намек.

– Да, конечно… Прошу вас, сударыня.

Он взял Амалию под руку и увлек ее в гостиную.

– Люсьен, – строго заметила герцогиня своему кузену, – я нахожу неприличным то, как вы смотрели на эту особу.

– Полно вам, кузина! – с укоризной промолвил молодой человек. – Вы будто не знаете, что в целом мире для меня не существует никого, кроме вас, – шутливым тоном добавил он.

Герцогиня с треском сложила свой веер. Ее глаза вспыхнули неподдельной обидой.

– О, Люсьен! Иногда мне кажется, что вам нравится дразнить меня! – Она отвернулась, а ветреный журналист, воспользовавшись этим, послал нежную улыбку вслед уходящей баронессе.

– Месье де Марсильяк – любовник хозяйки? – как бы между прочим поинтересовалась Амалия у графа, когда они отошли на достаточное расстояние.

– Да, кажется, – довольно равнодушно отозвался Шереметев.

– А как на это смотрит ее муж, герцог де Лотреамон?

– У герцога де Лотреамона свои заботы, – ответил граф. – Он тяжело болен, так что ему сейчас не до шашней его жены. – Он понизил голос и слегка сжал локоть Амалии: – А вот и месье де Монталамбер!

Амалия замедлила шаг. Если внешность и в самом деле бывает обманчивой, то, без сомнения, она никогда еще не являлась более обманчивой, чем в данном случае. Перед Амалией стоял весьма ухоженный господин с величавой осанкой, благородной сединой в черных волосах и изящными чертами лица. Голубые глаза, пожалуй, казались чересчур проницательными, чем подобает обычному светскому завсегдатаю, однако это являлось единственным, что можно было поставить ему в упрек. Красивые румяные губы под выхоленной щеточкой седоватых усов изогнулись в любезной улыбке.

– О, господин посол! Какая честь! А с вами… – он умолк и в ожидании ответа поглядел на Амалию, которая обмахивалась веером как ни в чем не бывало.

– Это баронесса Амалия Корф, – сказал граф Шереметев. – Она прибыла сюда специально из России по делу, которое весьма интересует нас обоих. – И он сделал ударение на слове «весьма».

Улыбка графа слегка померкла, однако он тут же сумел овладеть собой и склонился над рукой Амалии.

– Госпожа баронесса, ваш покорный слуга!

«Ах, щучья холера, чтоб тебе провалиться!» – подумала Амалия, не переставая улыбаться графу. Ибо наша героиня была так устроена, что презирала преступников, каким бы высоким ни было их положение в свете. А человек, который подстерегал ошибки своих ближних и делал на них деньги, был в ее глазах едва ли не худшим из всех людей.

Чувствуя, что в его присутствии больше нет надобности, граф Шереметев тактично отошел, и Амалия осталась наедине с Андре де Монталамбером.

– Право же, я пребываю в смущении, – сказал Монталамбер. – Никогда не думал, что ко мне, чтобы… чтобы обсудить один известный нам вопрос, из Петербурга пришлют столь очаровательную особу.

– Давайте перейдем к делу, господин граф, – перебила его Амалия, которой любезности в устах шантажиста были крайне неприятны. – У меня только один вопрос: где и когда?

– Простите? – Граф озадаченно приподнял брови.

– Сударь, – холодно сказала Амалия, – давайте не будем усложнять друг другу жизнь. Насколько мне известно, вы собираетесь заработать семьдесят пять тысяч франков, а я – получить одиннадцать писем, которые не подлежат огласке. Поэтому я буду вам весьма признательна, если вы скажете мне, где и когда мы произведем обмен.

К ним подошел лакей с подносом, на котором стояли бокалы с шампанским.

– Не хотите? – спросил Монталамбер, снимая с подноса один из бокалов на высокой ножке.

Амалия отрицательно покачала головой. Этот человек, такой приятный, такой благообразный на вид, внушал ей гадливость, и, разумеется, она не собиралась с ним пить. А он укоризненно покачал головой:

– Напрасно, у Эглантины всегда прекрасное шампанское. Вы многое теряете… Амалия.

– Баронесса Корф, – еще более холодным тоном поправила она.

– Конечно, баронесса. – Монталамбер отпил глоток, не переставая зорко наблюдать за своей собеседницей. – Ваша… мм… напористость меня ошеломила. Я не привык вот так сразу говорить о делах.

– По-моему, у вас было целых двадцать лет, чтобы научиться этому, – не удержавшись, съязвила Амалия. – Если не считать тот первый случай в ваши двадцать четыре года.

Амалия всего лишь хотела поставить своего собеседника на место, однако она упустила из виду, что очаровательная женщина становится еще очаровательнее, когда сердится. А то, что Амалия сердилась, было заметно невооруженным взглядом.

– И все-таки я не понимаю, почему в Петербурге выбрали именно вас… – задумчиво заметил граф. – Вы совсем не годитесь для… для такой работы. – Последнее слово он произнес как бы про себя.

– Я бы все-таки желала услышать ответ на свой вопрос, – резко проговорила Амалия, обмахиваясь веером.

Монталамбер решился.

– Завтра в моем особняке в пять часов вечера, – сказал он. – Вы знаете, где я живу? На рю де Гренель.

«Этого и следовало ожидать», – мелькнуло в голове у Амалии. На улице Гренель располагались самые роскошные особняки парижской аристократии.

– Сначала я должна убедиться, что письма подлинные, – сказала она. – Только после этого вы получите свои деньги.

– Хорошо, – довольно равнодушно ответил Монталамбер. – Так до завтра, Амалия?

– Баронесса Корф, – снова поправила она.

– Я буду ждать с нетерпением, – пообещал граф. И, что самое интересное, он говорил чистейшую правду.

Сухо кивнув на прощание, Амалия удалилась. К ней подошел граф Шереметев.

– Как успехи, госпожа баронесса? Вам удалось договориться с господином графом?

Амалия ответила утвердительно. Бал меж тем уже начался, и посол пригласил ее на танец. Амалия полагала, что когда танец закончится, она сумеет незаметно покинуть особняк герцогини, но не тут-то было. Баронессу Корф то и дело приглашали, и вскоре, к своему удивлению, она оказалась в центре всеобщего внимания. Люсьен де Марсильяк расточал ей комплименты, а какой-то приземистый господин – как он сообщил, специалист по дворянским генеалогиям – танцевал с ней целых три вальса.

Лишь около полуночи ей удалось наконец ускользнуть. Сбегая по лестнице, она едва не задела шедшего ей навстречу блондина в красивом мундире. Извинившись, Амалия продолжила свой путь, а военный обернулся и провожал ее взглядом, пока она не скрылась из виду.

Глава 3

– Месье граф, к вам госпожа баронесса Корф.

– Проси, – велел Андре де Монталамбер.

Часы пробили пять раз и умолкли. Дверь комнаты растворилась, и вошла Амалия. Сегодня она была в сером, и граф сразу же решил, что этот цвет ей куда менее к лицу, чем вчерашний.

– Я очень рад, что вы пришли, – сказал он. – Присаживайтесь, прошу вас.

Из внутренних покоев выбежала большая белая собака. Слегка царапая по полу когтями, она дошла до середины комнаты и остановилась, недоуменно глядя на посетительницу. Та явно была напряжена, и пес мгновенно почувствовал ее напряжение.

– Это Скарамуш, – объяснил хозяин дома. – Иди сюда, Скарамуш!

Пес подошел к нему, виляя хвостом, и покорно улегся у его ног. Глаза собаки по-прежнему были устремлены на Амалию.

– А вы ему понравились, – неожиданно промолвил Монталамбер. – Странно – моему псу редко кто нравится.

Амалия вздохнула.

– Может быть, поговорим о письмах? – сухо сказала она.

Глаза графа сузились.

– Как вам будет угодно, госпожа баронесса. – Мизинцем он указал на стол, возле которого сидела Амалия. – Прошу.

На столе лежала красивая резная шкатулка с инициалом «А» на крышке. Поколебавшись, Амалия открыла ее. Внутри оказались пожелтевшие листки бумаги, исписанные неровным, прыгающим почерком. Амалия взяла письма и стала просматривать их одно за другим.

– Что с ней стало? – внезапно спросил Монталамбер.

– Простите? – Амалия подняла голову от листков.

– Княжна Мещерская, – терпеливо пояснил шантажист. – Что с ней потом стало?

– Разве мадемуазель Перпиньон не сказала вам? – удивилась Амалия. – Княжна умерла. Пятнадцать лет тому назад.

– Отчего? – Пальцы Монталамбера постукивали по подлокотнику, взгляд его глаз жег Амалию.

Сердясь на себя, хотя в вопросах ее собеседника не было ничего особенного, Амалия ответила:

– Она вышла замуж, родила сына. У нее случилась родильная горячка, и она умерла. Вот и все.

Монталамбер поднялся с места и заходил по комнате.

– Похоже, что любовь не принесла ей счастья, – заметил он.

– А любовь и не должна приносить счастье, – отозвалась Амалия, просматривая очередное письмо, в котором наследник писал, что его жизнь была бы совсем невыносима, если бы не милая Мари. – Она сама уже есть счастье.

Монталамбер улыбнулся.

– Мне нравится, что вы так думаете, – сказал он.

Амалия метнула на него подозрительный взгляд и сложила письма.

– Здесь все одиннадцать, – промолвила она, после чего открыла свою сумочку и извлекла оттуда сложенную вчетверо бумагу.

Монталамбер рассеянно взглянул на листок.

– Что это? – спросил он.

– Ваши семьдесят пять тысяч, – ответила Амалия. – Держите.

– Нет, – внезапно произнес Монталамбер. – Так дело не пойдет.

И прежде чем Амалия успела сообразить, что происходит, он подскочил к ней, выхватил из ее рук драгоценную шкатулку и вернулся на свое место. Амалия медленно поднялась с кресла. Щеки ее заполыхали. Скарамуш негромко зарычал.

– Условия меняются, – сказал граф. – Сядьте, Амалия, прошу вас.

Сознавая свое бессилие, Амалия опустилась на сиденье. Монталамбер сел в кресло и поставил шкатулку на подлокотник.

– Эти письма, – веско и рассудительно заговорил он, – стоят много дороже, чем какие-то семьдесят пять тысяч, и вы прекрасно это знаете.

– Так я и думала, – мрачно сказала Амалия. – Вы захотели поднять цену. Почему же не предупредили об этом Шереметева? Теперь придется ждать, когда мне пришлют остальные деньги.

– Деньги тут ни при чем, – отозвался Монталамбер.

– В самом деле? – иронически промолвила Амалия. – Тогда что я тут делаю? И что за бумага у меня в руке? Неужели не вексель на семьдесят пять тысяч? Ведь это же целое состояние!

– Не для меня, – спокойно ответил Монталамбер. – Я и так богат, к вашему сведению.

– Да-да, я знаю. – Амалия вся кипела. – А своей деятельностью вы занимаетесь из чистой благотворительности.

– Моя деятельность? – Граф улыбнулся, поглаживая шкатулку. – Понимаю. Вы хотите сказать, что я гнусный шантажист.

– О нет! – ехидно парировала Амалия. – Конечно же, вы сама добродетель, только я этого почему-то не разглядела.

– Добродетель? – Монталамбер улыбнулся еще шире. – Нет, Амалия, вы не правы. Я – кара господня.

– Даже так?

– Именно так. Вы знаете, Амалия, что за люди попадаются в мои сети? Мошенники, мерзавцы, малодушные предатели, попросту преступники. Однажды они совершили тяжкий грех, но общество их не покарало. Да что там общество – их никто не покарал, и никто даже не знает о том, что они сотворили. Получается, что все дозволено, если никто об этом не знает. Можно украсть, обмануть девушку, предать друга, можно убить богатую жену, отравить собственного мужа. К счастью, люди неосторожны и вдобавок болтливы, и чаще всего они доверяют бумаге именно то, что не следует доверять никому. Рано или поздно эти строки попадают мне на глаза, и тогда я начинаю действовать. Ах, какой же страх охватывает их, этих червяков, когда они понимают, что правда может выйти наружу! Как они начинают раскаиваться, как зарекаются, что никогда больше не позволят себе ничего подобного! – Глаза графа сделались стальными, как лезвие ножа. – Вы говорите, я это делаю ради денег. Ничуть, Амалия. Деньги уже давно мне не нужны. Просто иногда так приятно видеть, как отпетый мерзавец дергается у тебя на крючке! Да за такое удовольствие я сам готов заплатить что угодно.

– Разве в ваши сети попадают одни мерзавцы? – тихо спросила Амалия. – А несчастные, которые просто оступились или совершили глупость? Неужели вы их великодушно отпускаете? Что-то не верится.

– Все очень просто, Амалия, – лучась улыбкой, ответил этот непостижимый человек. – Если хотите не попасть в лапы шантажисту, ведите себя соответствующим образом. Не лгите, не крадите, не увечьте чужие жизни и не отбирайте их. Будьте честны, соблюдайте заповеди господни и живите по совести, тогда никто и никогда не сумеет вас сломать. Если вы этого сами не захотите, конечно. Потому что людям порой свойственно губить себя по самой пустяковой причине.

– Ну, хватит! – взорвалась Амалия. – Довольно этого балагана, сударь! Лучше называйте сразу свою цену, и покончим с этим! А без ваших проповедей я вполне могу и обойтись!

Монталамбер откинулся на спинку кресла.

– Не надо так волноваться, баронесса, – вкрадчиво шепнул он. – Письма, от которых зависит благополучие целой державы, хотя это всего лишь письма человека, который предал свою любовь, не стоят даже ломаного гроша. И я отдам их вам… бесплатно.

Амалия удивленно смотрела на него. Она ожидала какого-то подвоха, ловушки, но ее собеседник, казалось, говорил совершенно искренне. Неужели он и в самом деле собирается просто отдать письма ей? Но почему?

– Тогда давайте их сюда, – с вызовом промолвила она, протягивая руку.

– Не так скоро, – мягко ответил граф. – Взамен я рассчитываю на вашу признательность.

Амалия уже хотела ответить: «Я и так вам признательна», но какая-то особая нотка в голосе Монталамбера заставила ее насторожиться.

Вот оно, значит, что! Ах ты мерзавец!

– Простите, сударь, – с вызовом проговорила она, – но не могли бы вы уточнить, о какой именно признательности идет речь?

Прежде чем ответить, граф сделал губы трубочкой.

– По-моему, вы и так уже все поняли, – небрежно уронил он. – Я же говорил вам: вы не годитесь для этой работы. Вы красивая женщина… очень красивая женщина… и заслуживаете гораздо лучшего.

– Ах вот как… – Амалия не говорила, а клекотала, как змея. – А лучшее, надо полагать, это вы.

– Именно, – подтвердил граф.

На щеках Амалии проступили красные пятна. Она тяжело задышала.

– Я не склонна так считать, – сквозь зубы процедила она.

Монталамбер помрачнел.

– Как вам будет угодно, – очень холодно промолвил он. – Вы упускаете выгодную сделку, госпожа баронесса. Вы могли бы получить письма, – он коснулся резной шкатулки, – даром, а деньги забрать себе, и никто бы никогда не узнал об этом. Семьдесят пять тысяч франков, целое состояние, – повторил он ее слова.

В то мгновение Амалия была готова его убить.

– Я не продаюсь, – проскрежетала она. – В отличие от вас, господин граф.

– Значит, нет? – спокойно спросил Монталамбер.

– Нет, – отрезала Амалия.

– Ну что ж… – Монталамбер картинно вздохнул. – Тогда я вынужден буду продать их англичанам. Уверен, они с радостью ухватятся за мое предложение. У России всегда были напряженные отношения с Британской империей, так что грех было бы не воспользоваться этим.

– Вы мерзавец, – мрачно сказала Амалия. – Подлый мерзавец!

– Сударыня, – произнес граф как бы в пространство, – я понимаю ваши чувства, но должен вам заметить, что я никому не позволяю оскорблять себя в своем доме.

Амалия поднялась с места. Скарамуш мгновенно вскочил на ноги, настороженно следя за ней. От красивой молодой женщины исходила такая волна ненависти, что собака на мгновение даже испугалась.

– Назначьте вашу цену, – почти умоляюще попросила Амалия.

Граф насмешливо улыбнулся:

– Я ее уже назначил. Вы, кажется, невнимательно слушали.

– Ну что ж. – Амалия оскалилась, медленно сложила злополучный вексель и спрятала его обратно в ридикюль. – Мой ответ – нет.

– А мой ответ – я продам эти письма англичанам, – повторил граф де Монталамбер. – Вы готовы к такому повороту, баронесса?

Амалия стиснула в руках ридикюль. Он блефует, шепнул ей вкрадчивый внутренний голос. И вовсе нет, возразил ему голос здравого смысла. Если эти бумаги попадут к англичанам, неприятностей не избежать, а организовать передачу писем – легче легкого. Но что же ей делать? Согласиться на предложение этого мерзавца и стать его любовницей? «Ни за что!» – ужаснулась Амалия. Стало быть, оставался единственный выход.

– Денег вы не хотите, – промолвила она, стараясь казаться спокойной, хотя ее так и подмывало сотворить с собеседником что-нибудь нехорошее. – Даже сто тысяч франков?

Монталамбер покачал головой:

– Нет.

– А сто двадцать тысяч?

– Нет. Ни сто двадцать, ни сто пятьдесят.

Дурочка, думал он. Маленькая глупая дурочка. Неужели она не понимает, как высоко он ее ставит? Ей же должно льстить, что он поставил ее выше таких денег! Но баронесса Корф не умела мыслить подобными категориями.

– Я могу подумать? – спросила она.

Граф метнул на нее быстрый взгляд. Понятно. Мы уже начали колебаться. Еще немного, и она уступит.

– Три дня, – сказал он.

– Неделю, – ответила баронесса Корф.

– Хорошо, – легко согласился граф. – Но помните: через неделю меня уже никто не остановит, я продам письма англичанам.

«Ну, это мы еще посмотрим», – сказала себе Амалия, выходя из комнаты.

Видя, что гостья исчезла, Скарамуш с облегчением мотнул головой и ткнулся носом в руку хозяина. Монталамбер рассеянно погладил его.

– Прелестная женщина. И глаза у нее с искорками! Такой у меня еще не было, Скарамуш. Честное слово! – Граф оживленно потер руки.

«Хозяин, – говорили глаза собаки, – не играй с ней, не надо! Она же опасна! Она вовсе не такая, какой кажется!»

Но люди не умеют читать мысли собак. А жаль.