Текст книги "Великий уравнитель"

Вальтер Шайдель
Великий уравнитель

Посвящается моей матери

С распределеньем без избытка

У всех бы было вдоволь.

Шекспир. «Король Лир»[1]1
  Перевод Бориса Пастернака.


[Закрыть]

Избавься от богатых – и ты не найдешь ни одного бедняка.

De Divitis[2]2
  «О богатстве» – анонимный пелагианский трактат V века.


[Закрыть]

Как часто бог оказывал мне помощь

Ужаснее опасностей самих.

Сенека. «Медея»[3]3
  Перевод Владимира Соловьева.


[Закрыть]

Благодарности

Разрыв между имущими и неимущими на протяжении всей истории человеческой цивилизации постоянно менялся: то рос, то сокращался. Экономическое неравенство вновь стало предметом общественного обсуждения относительно недавно, но история у него долгая. В своей книге я стремлюсь осветить и исследовать эту историю в самом широком историческом масштабе.

Одним из первых мое внимание к самому широкому историческому масштабу привлек Бранко Миланович, мировой эксперт в области неравенства, который в своем собственном исследовании проследил его до античности. Если бы экономистов вроде Бранко было больше, историки прислушивались бы к ним. Примерно десятилетие спустя Стив Фризен заставил меня еще больше задуматься о распределении доходов в древности, а Эммануэль Саэз пробудил интерес к неравенству во время наших общих с ним занятий в Стэнфордском центре перспективных исследований в области поведения.

На мои взгляды и аргументы в немалой степени повлияла работа Тома Пикетти. За несколько лет до того, как его провокационная книга о капитале в XXI веке стала достоянием публики, я прочитал его работу и задумался о ее значимости за пределами последней пары столетий (что историки древности вроде меня назвали бы «краткосрочной перспективой»). Выход в свет его главного труда дал мне толчок, столь необходимый, чтобы перейти от размышлений к составлению собственной работы. Я очень высоко ценю то, что Тома проложил мне путь.

Предложение Пола Сибрайта прочесть лекцию в Институте перспективных исследований в Тулузе в декабре 2013 года побудило меня свести вместе разрозненные мысли, продумать более связные аргументы и продолжить работу над проектом книги. Во время второго цикла ранних обсуждений в Институте Санта-Фе Сэм Боулз выступил как яростный, но дружественный критик, а Суреш Найду сделал свой полезный вклад.

Когда мой коллега Кен Шив попросил меня организовать конференцию от имени Стэнфордского центра европейских исследований, я ухватился за эту возможность, чтобы собрать вместе специалистов разных дисциплин и обсудить эволюцию материального неравенства в долгом историческом масштабе. Наша встреча в Вене в сентябре 2015 года стала как приятным, так и весьма информативным событием: я благодарю моих местных коллег-организаторов, Бернарда Палма и Пера Вриса, а также Кена Шива и Августа Рейниша за их финансовую поддержку.

Далее я получил много полезных отзывов на презентации в Колледже Вечнозеленого штата, в университетах Копенгагена и Лунда и в Китайской академии общественных наук в Пекине. Я благодарен организаторам этих событий: Ульрику Кротчеку, Питеру Бэнгу, Карлу Хампусу Литткенсу, Лю Цзинью и Ху Юцзюаню.

Дэвид Кристиан, Джой Конноли, Питер Гарнси, Роберт Гордон, Филип Хоффман, Бранко Миланович, Джоэль Мокир, Ревиль Нетц, Шевкет Памук, Дэвид Стесевидж и Питер Турчин любезно прочитали и прокомментировали всю рукопись. Кайл Харпер, Уильям Харрис, Джоффри Крон, Питер Линдерт, Джош Обер и Тома Пикетти также прочитали различные части книги. Коллектив историков из Института Саксо в Копенгагене встретился, чтобы провести дискуссию по моей книге, и я особенно благодарен Гуннеру Линду и Яну Передсену за их обширный вклад. Я получил неоценимую экспертную помощь по отдельным разделам и вопросам от Анны Остин, Кары Куни, Стива Хейбера, Мэрилин Мэссон, Майка Смита и Гэвина Райта. Если я воспринял их комментарии не так, как следовало бы, то в этом исключительно моя вина.

Я чрезвычайно благодарен многим коллегам, поделившимся со мной своими неопубликованными работами: Гвидо Альфани, Кайлу Харперу, Майклу Джурсе, Джоффри Крону, Бранко Милановичу, Иэну Моррису, Хенрику Муритсену, Джошу Оберу, Питеру Линдерту, Бернарду Пальму, Шевкету Памуку, Марку Пизику, Кену Шиву, Дэвиду Стесевиджу, Питеру Турчину и Джеффри Уильямсону. Брандон Дюпон и Джошуа Розенблюм благородно проделали работу по составлению статистики распределения богатства в США в период Гражданской войны и поделились ею. Леонардо Гаспарини, Бранко Миланович, Шевкет Памук, Леандро Прадос де ла Эскосура, Кен Шив, Майкл Стенкула, Роб Стефан и Клаус Вельде любезно переслали мне файлы с данными. Профессор экономики Стэнфордского университета Эндрю Гранато оказал мне ценную помощь в исследовании.

Я закончил этот проект благодаря стипендии Стэнфордского университета в области гуманитарных наук и искусства и предоставленному мне академическому отпуску 2015/2016 учебного года: я благодарю своих деканов, Дебру Сац и Ричарда Саллера (помимо прочих), за их поддержку. Этот отпуск позволил мне провести весну 2016 года в Институте Саксо Копенгагенского университета, где я вносил последние штрихи в свою рукопись. Я благодарен датским коллегам за их теплое гостеприимство, и прежде всего своему хорошему другу и сотруднику Питеру Бэнгу. Также я должен выразить немного неловкую благодарность Мемориальному фонду Джона Саймона Гуггенхайма за то, что он выделил мне стипендию для завершения этого проекта. Вышло так, что я закончил книгу до того, как получил стипендию, но я уверен, что она пригодится мне для последующих работ.

Когда мой проект подходил к концу, Джоэль Мокир любезно предложил включить его в свою серию и помог мне пройти через процесс рецензирования. Я высоко ценю его поддержку и вдумчивые комментарии. Роб Темпио оказался великолепным заказчиком и издателем, истинным любителем книг и защитником автора. Я также обязан ему тем, что он предложил название для этой книги. Его коллега Эрик Крахан как раз вовремя предоставил мне доступ к двум корректурам принстонских книг на ту же тему. Еще я хотел бы поблагодарить Дженни Волковицки, Кэрол Магилливр и Джонатана Харриса за то, что они обеспечили необычайно гладкий и быстрый процесс подготовки к выпуску, а также Криса Ферранте за его поразительный дизайн обложки.

Вступление
Проблема неравенства

«Опасное и растущее неравенство»

Сколько миллионеров нужно, чтобы на их деньги можно было купить имущество половины мирового населения? В 2015 году шестьдесят два самых богатых человека мира владели таким же капиталом, что и беднейшая половина человечества, то есть 3,5 миллиарда человек. Если бы эти богачи решили отправиться на прогулку, то они легко бы разместились в большом экскурсионном автобусе. За год до этого для той же задачи потребовалось бы восемьдесят пять миллионеров, и их удалось бы рассадить только в более просторном двухэтажном автобусе. Но не так уж давно, в 2010 году, половиной всего мирового капитала владели как минимум 388 миллионеров, и для них пришлось бы заказать целый конвой транспортных средств или большой самолет, вроде Boing 777 или Airbus A430[4]4
  Hardoon, Ayele, and Fuentes-Nieva 2016: 2; Fuentes-Nieva and Galasso 2014: 2.


[Закрыть].

Но неравенство создают не только мультимиллиардеры. Всего на 1 % домашних хозяйств мира приходится чуть более половины частного богатства планеты. Если же учесть активы, которые многие из этих богачей скрывают в офшорах, то этот показатель только увеличится. Такой разрыв определяется не только разницей среднего дохода между развитыми и развивающимися экономиками мира. Такой же дисбаланс наблюдается и внутри отдельных стран. Самые богатые 20 % американцев в настоящее время владеют такой же собственностью, что и вся беднейшая половина домохозяйств их соотечественников, а на 1 % самых крупных доходов приходится пятая часть всего национального дохода.

Неравенство растет во всем мире. В последние десятилетия увеличение неравенства в распределениях доходов и богатства наблюдается как в Европе и в Северной Америке, так и в странах бывшего Советского блока, в Китае, в Индии и в других регионах. Имущие получают всё больше и больше: в Соединенных Штатах 1 % из тех, что уже входят в 1 % самых богатых людей (то есть 0,01 процента населения), повысил свою долю почти в шесть раз по сравнению с 1970-ми годами, тогда как 10 % из этой группы (0,1 процент всего населения) увеличили свою долю в четыре раза. Остальные увеличили свое богатство на три четверти – тоже неплохо, но не идет ни в какое сравнение с теми, кто попал на высшие строчки в этом списке[5]5
  Глобальное богатство: Credit Suisse 2015: 11. Верхние доли доходов в США согласно WWID: верхние 0,01, 0,1 и 1 %-ные доли, включая доходы с капитала, поднялись с 0,85; 2,56 и 8,87 % в 1975 г. до 4,89; 10,26 и 21,24 % в 2014 г., что означает увеличение на 475, 301 и 139 % соответственно и на 74 % для тех, кто находится между верхним 0,1 % и 1 %.


[Закрыть].

«Один процент» – расхожее понятие и выражение, которое само стремится сорваться с языка, и в этой книге я часто пользуюсь им, но оно же и скрывает то, насколько богатство сосредоточилось среди еще меньшей группы населения. В 1850-х годах Натаниэль Паркер Уиллис для описания высшего общества Нью-Йорка предложил термин «высшие десять тысяч». Сейчас нам бы пригодился термин «высшая десятитысячная» для описания тех, за счет кого растет неравенство. И даже среди этой немногочисленной группы самые богатые продолжают обгонять всех остальных. Крупнейшее американское состояние в настоящее время почти в миллион раз превышает среднестатистический доход домашнего хозяйства, что в двадцать раз больше, чем в 1982 году. И даже при этом США проигрывают Китаю, в котором, как утверждается, проживает больше долларовых миллиардеров, несмотря на значительно меньший номинальный ВВП[6]6
  Состояние Билла Гейтса в 75,4 миллиарда долларов в феврале 2016 г. примерно в 1 миллион раз превышало средний доход и в 1,4 миллиона раз – медианный доход домохозяйства США, тогда как активы в 2 миллиарда долларов Дэниела Людвига, вошедшего в 1982 г. в список Forbes 400 самых богатых людей мира, превышали примерно в 50 000 раз средний и в 85 000 раз медианный доходы домохозяйства того времени. О китайских миллионерах см. www.economist.com/news/china/21676814– crackdown-corruption-has-spread-anxiety-among-chinas-business-elite-robber-barons-beware.


[Закрыть].

Все это вызывает растущую озабоченность. В 2013 году президент Барак Обама окрестил растущее неравенство «определяющим вызовом»:

И это опасное и растущее неравенство, отсутствие вертикальной мобильности, которое ставит под угрозу основной постулат американского среднего класса – представление о том, что благодаря усердному труду можно чего-то добиться. Я считаю, что это определяющий вызов нашего времени – сделать так, чтобы наша экономика работала для каждого работающего американца.

За два года до этого мультимиллиардер и инвестор Уоррен Баффетт пожаловался, что он и его «мегабогатые друзья» платят недостаточно налогов. Такое мнение широко распространено. Через полтора года после публикации в 2013 году 700-страничное академическое исследование о неравенстве капитала разошлось тиражом в 1,5 миллиона экземпляров и поднялось на вершину списка бестселлеров New York Times в категории «Нон-фикшен в твердой обложке». На праймериз Демократической партии перед президентскими выборами 2016 года сенатор Берни Сандерс сурово обличил «класс миллиардеров», благодаря чему привлек внимание широких масс и обеспечил миллионы небольших пожертвований от рядовых сторонников. Даже руководство Китайской Народной Республики публично признало проблему, представив доклад о том, как «реформировать систему распределения доходов». Любые возможные сомнения развеивает Google – один из самых крупных генераторов неравенства в Области залива Сан-Франциско, где я живу: он позволяет нам проследить, что растущее неравенство в доходах все чаще становится предметом общественной озабоченности (рис. I.1)[7]7
  Замечание президента по поводу экономической мобильности», 4 декабря 2013 г., https://www.whitehouse.gov/the-press-office/2013/12/04/remarks-president-economic-mobility. Buffett 2011. Bestseller: Piketty 2014. Китай: Государственный совет 2013. Рис. I.1: WWID (включая доходы с капитала); https://books.google.com/ngrams. Известность этого мема в последнее время увеличилась благодаря публикации сборника стихотворений под названием «Расширение неравенства доходов» (Seidel 2016).


[Закрыть].

Рис. I.1. Верхняя доля в 1 процент доходов в Соединенных Штатах (в год) и запросы на словосочетание «Неравенство доходов» (скользящая средняя за три года), 1970–2008

Так что же получается, богачи просто продолжают становиться богаче? Не совсем. Несмотря на всю столь осуждаемую ненасытность «класса миллиардеров», или, выражаясь более широко, «одного процента», доля доходов богатейших американцев лишь совсем недавно достигла показателя 1929 года, а их активы по сравнению с тем временем до сих пор значительно менее сосредоточены. В Англии накануне Первой мировой войны на богатейшую десятую часть домашних хозяйств приходилось целых 92 % всего частного богатства, что затмевало собой все другие показатели; сегодня же их доля составляет немногим более половины.

У высокого неравенства довольно богатая история. Две тысячи лет назад крупнейшие римские частные состояния примерно в 1,5 миллиона раз превышали годовой доход на душу населения в империи, что приблизительно соответствует современному соотношению между Биллом Гейтсом и средним американцем. На основании имеющихся свидетельств можно даже утверждать, что общая степень неравенства в Древнем Риме не слишком отличалась от степени неравенства в Соединенных Штатах. И все же ко времени папы Григория Великого, то есть примерно к 600 году н. э., гигантские поместья исчезли, а немногочисленные оставшиеся римские аристократы вынуждены были рассчитывать на подачки из рук папы. Иногда, как в этом случае, неравенство уменьшалось, потому что, хотя беднели многие, богатые просто имели больше того, что можно было потерять. В других случаях положение рабочих улучшалось благодаря падению оборота капитала: известным примером служит эпидемия бубонной чумы в Западной Европе («Черная смерть»), когда реальная заработная плата удвоилась и даже утроилась, работники получали на обед мясо с пивом, а землевладельцы с трудом держались на плаву[8]8
  США: WWID и в данной книге, глава 15. Англия: Roine and Waldenström 2015: 579, табл. 7.A4. О Риме см. Scheidel and Friesen 2009: 73–74, 86–87 (ВВП и коэффициент Джини доходов).


[Закрыть].

Как же распределение доходов и богатства менялось со временем и почему оно иногда менялось настолько сильно? При всем том необычайном внимании, которое вопрос неравенства привлекает в последние годы, мы до сих пор знаем об этом меньше, чем можно было бы ожидать. Крупный и постоянно растущий корпус в высшей степени технических исследований посвящен наиболее актуальному вопросу: почему доходы на протяжении последних поколений продолжают концентрироваться. Меньше написано о силах, благодаря которым неравенство ранее в двадцатом веке почти во всем мире снизилось, и гораздо меньше – о распределении материальных ресурсов в более отдаленном прошлом. Следует отдать должное: озабоченность растущим расслоением в современном мире дала толчок исследованиям неравенства в более широкой исторической перспективе, подобно тому как современное изменение климата побудило исследователей анализировать соответствующие исторические данные. Но нам по-прежнему недостает общего взгляда, не хватает глобального исследования, которое охватывало бы большую часть наблюдаемой истории. Для понимания механизмов, определивших распределение доходов и богатства, крайне важна межкультурная, сравнительная и широкая перспектива.

Четыре всадника

Материальное неравенство требует доступа к ресурсам, превышающим тот минимум, что необходим для нашего выживания. Излишки, или прибавочный продукт, существовали уже десять тысяч лет назад, как и люди, которые были готовы распределять их неравномерно. Во время последнего ледникового периода охотники и собиратели находили время и средства для того, чтобы устраивать одним членам популяции более пышные похороны, чем другим. Но именно производство пищи – сельское хозяйство и животноводство – вывело неравенство на совершенно новый уровень. Растущее и сохраняющееся неравенство стало определяющей чертой голоцена. Одомашнивание растений и животных позволило накапливать и сохранять продуктивные ресурсы. Для оформления прав на эти ресурсы появлялись и развивались социальные нормы, включая возможность передавать собственность последующим поколениям. В таких условиях распределение дохода и богатство обусловливалось различными обстоятельствами: здоровьем, брачными стратегиями и репродуктивным успехом, особенностями потребления и инвестиций, богатыми урожаями, нашествиями саранчи и падежом скота, – все это определяло детали перехода состояния от одного поколения к другому. Последствия таких случайных обстоятельств со временем накапливались, увеличивая неравномерное распределение.

В принципе, социальные институты могут выравнивать возникающие неравномерности, вмешиваясь в схему распределения материальных ресурсов и плодов труда; и в самом деле, известно, что в некоторых древних обществах наблюдалось такое вмешательство. На практике же социальная эволюция обычно имела противоположный эффект. Одомашнивание источников пищи одомашнило и людей. Появление государств, как в высшей степени конкурентной формы организации, повлекло за собой создание строгих иерархий власти и насильственного воздействия, которые, в свою очередь, ограничили доступ к доходу и богатству. Политическое неравенство усиливало и увеличивало экономическое неравенство. На протяжении большей части аграрного периода государство обогащало немногих за счет большинства: преимущества от выделения средств на общественное благосостояние часто меркли по сравнению с коррупцией, вымогательством и хищениями. В результате многие досовременные государства становились настолько неравными, насколько это возможно, прощупывая границы присваивания прибавочного продукта немногочисленными элитами в условиях низкого объема производства на душу населения и минимального роста. А когда появлялись более эффективные институты, способствующие активному экономическому росту – особенно это было заметно на развивающемся Западе, – они продолжали поддерживать высокое неравенство. Урбанизация, коммерциализация, инновации финансового сектора, торговля во все более увеличивающемся глобальном масштабе и, наконец, индустриализация приносили огромную прибыль владельцам капитала. По мере того как преимущества от непосредственного обладания властью уменьшались, а традиционные источники обогащения элиты иссякали, более обеспеченные имущественные права и государственные обязательства усиливали защиту наследственного частного богатства. Даже с изменением экономической структуры, социальных норм и политической системы неравномерность в распределении дохода и богатства находила новые способы роста.

На протяжении тысячелетий государство не способствовало мирному уравниванию. В самых различных обществах с разным уровнем развития стабильность благоприятствовала экономическому неравенству. Это верно в отношении как Египта эпохи фараонов, так и викторианской Англии, Римской империи или Соединенных Штатов. Огромную роль в разрушении установленного порядка играли жестокие потрясения, уменьшающие разброс дохода и богатства и сужающие разрыв между богатыми и бедными. На протяжении записанной истории наиболее основательное уравнивание неизменно становилось следствием самых мощных потрясений, среди которых можно выделить четыре основных категории: война с массовой мобилизацией, трансформационная революция, распад государства и летальные пандемии. Я называю эти разновидности бедствий Четырьмя всадниками уравнивания. Как и их библейские прототипы, они приходили, чтобы «взять мир с земли» и «умерщвлять мечом, и голодом, и мором, и зверями земными». Иногда действуя в одиночку, иногда – сообща, они вызывали такие последствия, которые их современники воспринимали не иначе как апокалипсис. Прокладывая себе путь, эти всадники губили людей сотнями миллионов. И к тому времени, как оседала пыль, пропасть между имущими и неимущими сокращалась, иногда радикально[9]9
  Откровение 6: 4, 8.


[Закрыть].

Последовательно уменьшали неравенство лишь определенные типы насилия. Многие войны не оказывали систематического влияния на распределение ресурсов: если архаические формы конфликтов, сопряженные с завоеваниями и грабежом, часто обогащали элиту победителей и доводили до обнищания проигравших, то не столь однозначные итоги более поздних войн не приводили к столь же предсказуемым последствиям. Для того чтобы сократить неравномерность в доходах и богатстве, война должна охватить все общество как единое целое и мобилизовать население и ресурсы в масштабах, которые часто возможны только в современных национальных государствах. Это объясняет, почему две мировые войны вошли в список величайших «уравнителей» в истории. Физические разрушения во время поставленных на индустриальный конвейер военных действий, конфискационное налогообложение, государственное вмешательство в экономику, инфляция, пресечение глобальных потоков товаров и капитала и другие факторы, действуя совместно друг с другом, опустошили богатство элиты и перераспределили ресурсы. Они также послужили необычайно мощным катализатором уравнивающих политических перемен, дав толчок к расширению франшиз, развитию профсоюзов и распространению идеи «государства всеобщего благосостояния».

Шок от мировых войн привел к так называемой Великой компрессии («сжатию») – существенному ослаблению неравенства во всех развитых странах. Пик ее пришелся на период 1914–1945 годов, но понадобилось несколько десятилетий, чтобы последствия великой компрессии проявились в полной мере. Предыдущие мобилизационные войны не могли похвастаться настолько глубоким влиянием на общество.

Что касается перераспределения богатства, то результаты войн наполеоновской эпохи или Гражданской войны в США имели менее однозначный характер, а чем больше мы погружаемся в прошлое, тем меньше получаем доказательств подобного перераспределения. История древнегреческих городов-государств, представленных Афинами и Спартой, приводит самые первые, довольно спорные примеры того, как обширная мобилизация и эгалитарные институты помогают ограничить материальное неравенство, хотя и с переменным успехом.

Мировые войны породили вторую главную уравнивающую силу – трансформационную революцию. Внутренние конфликты обычно не уменьшают неравенство: крестьянские бунты и городские восстания типичны для досовременной истории, но они, как правило, заканчивались поражением восставших, а гражданские войны в развивающихся странах чаще усугубляют неравномерное распределение, чем сокращают его. Для перераспределения доступа к материальным ресурсам насильственные социальные преобразования должны быть исключительно глубокими. Коммунисты, экспроприировавшие собственность, распределявшие ее и во многих странах проводившие коллективизацию, сокращали неравенство с радикальным размахом. Наиболее преобразующие (трансформационные) из этих революций сопровождались необычайным уровнем насилия, в конечном итоге сравнявшим их с мировыми войнами по числу погибших и пострадавших. Менее кровавые потрясения, вроде Великой французской революции, производили уравнивание в соответственно меньшем масштабе.

Насилие может и полностью уничтожить государство. Развал государства или распад системы – особо надежный способ сокращения неравенства. На протяжении большей части истории богачи обычно занимали положение на верхушке властной иерархии, находились рядом с ней или имели тесные связи с правителями. Кроме того, государства предоставляли определенную протекцию экономической активности выше уровня выживания, хотя и скромную по современным меркам. При распаде государства положение в обществе, связи и механизмы протекции рушились или вовсе исчезали. И хотя при гибели государства пострадать могли все его жители, богачам в большей мере было что терять.

С упадком или уничтожением источников дохода и богатства сокращалось и общее распределение ресурсов. Такое происходило всегда с тех пор, как появились государства. Ранние примеры относятся к IV тысячелетию до н. э., к эпохе египетского Древнего царства и Аккадской империи в Месопотамии. И даже сегодня пример Сомали показывает, что эта некогда могущественная уравнительная сила исчезла не полностью.

Распад государства доводит принцип уравнивания посредством насилия до его логической крайности: вместо того чтобы добиваться перераспределения благ и реформировать существующие институты и нормы, он просто уничтожает их все и предлагает начать с чистого листа. Первые три всадника олицетворяют собой разные стадии не в смысле того, что они идут именно в такой последовательности: если крупнейшие революции явились следствием крупнейших войн, то распад государства не обязательно требует столь же мощного воздействия в качестве причины, – но в смысле интенсивности. Общее у них то, что причиной перераспределения дохода и богатства наряду с изменением политического и социального порядка является насилие.

Но у человеческого насилия издавна имеется достойный конкурент. В прошлом чума, оспа и корь опустошали целые континенты в масштабе, о котором не смели и мечтать самые кровожадные завоеватели и самые пылкие революционеры. В сельскохозяйственных обществах гибель значительной части населения в результате инфекции – иногда болезнь уносила до трети популяции и даже больше – повышала спрос на рабочие руки и поднимала цену на труд относительно недвижимости и других видов капитала, цены на который оставались практически неизменными. В результате работники выигрывали, а землевладельцы и работодатели проигрывали по мере того, как реальная заработная плата росла, а рента падала. Институты смягчали масштаб таких сдвигов: элита обычно пыталась сохранить существующий порядок посредством законов и грубого насилия, но ей часто не удавалось сдержать уравнивающие рыночные силы.

Пандемии завершают четверку всадников насильственного уравнивания. Но существовали ли иные, более мирные механизмы снижения неравенства? Если рассматривать вопрос в крупном масштабе, то придется ответить, что нет. На протяжении всей истории каждый зафиксированный пример уменьшения материального неравенства являлся результатом действия одного или нескольких описанных «уравнителей». Более того, массовые войны и революции воздействовали не только на общества, непосредственно вовлеченные в конфликт: мировые войны и распространение коммунистической идеологии повлияли на экономические условия, социальные ожидания и политику многих сторонних наблюдателей. Эти волновые эффекты усиливали эффект уравнивания, присущий насильственным конфликтам. Таким образом, трудно отграничить развитие большей части мира после 1945 года от предыдущих потрясений и их продолжающихся последствий. Хотя снижение неравенства в Латинской Америке в начале 2000-х можно счесть подходящим примером ненасильственного уравнивания, эта тенденция остается довольно скромной по своим масштабам, а ее устойчивость сомнительна.

Другие факторы демонстрируют неоднозначные результаты. С древности до современности земельные реформы, как правило, более успешно сокращали неравенство именно в тех случаях, когда они были связаны с насилием или с угрозой насилия. Макроэкономические кризисы обладают непродолжительным эффектом в сфере распределения дохода и богатства. Демократия сама по себе не сокращает неравенство. Хотя повышение образования вкупе с технологическими переменами, несомненно, влияет на дисперсию доходов, история показывает, что образование и профессиональные навыки крайне чувствительны к насильственным потрясениям. Наконец, нет никаких убедительных эмпирических доказательств в поддержку мнения о том, что современное экономическое развитие как таковое уменьшает неравенство. Среди средств «благоприятной компрессии» нет таких, которые хотя бы немного приблизились по силе своего воздействия к Четырем всадникам.

И все же всякие потрясения имеют конец. После развала одних государств им на смену рано или поздно приходят другие. После эпидемий население вновь увеличивается, и его рост постепенно возвращает баланс труда и капитала к прежнему уровню. Мировые войны длились относительно недолго, и их эффект со временем затух: налоговые ставки и влияние профсоюзов снизились, глобализация выросла, коммунизм утратил свои позиции, холодная война закончилась, а риск Третьей мировой войны уменьшился. Все это делает возрождение неравенства в последнее время довольно объяснимым. Традиционные насильственные факторы в настоящее время, фигурально выражаясь, пребывают в спячке и вряд ли в обозримом будущем вернутся к былому уровню. При этом альтернативных механизмов уравнивания, сопоставимых по своему влиянию с ними, не появилось.

Даже в наиболее прогрессивных экономиках перераспределение и образование уже неспособны полностью противостоять давлению расширяющегося неравенства доходов до налогов и выплат. В развитых странах манят низко висящие плоды, но сохраняются фискальные строгости. С глобальной исторической точки зрения такое положение не должно удивлять. Насколько можно судить, до сих пор ни в какой среде, лишенной насильственных потрясений и не испытывающей их широких последствий, не наблюдалось серьезного сокращения неравенства. Стоит ли ожидать иного в будущем?

О чем не говорится в этой книге

Неравномерное распределение доходов и богатства – не единственный тип неравенства с социальной или исторической точки зрения: существует неравенство по половому признаку и сексуальной ориентации, по расе и этническому происхождению, по возрасту, способностям, вере, а также по образованию, здоровью, политическому представительству и жизненным перспективам. Поэтому название этой книги, можно сказать, не вполне точное. Но если бы я выбрал подзаголовок «Насильственные потрясения и глобальная история неравенства в доходах и богатстве от каменного века до современности и далее», то не только подверг бы излишнему испытанию терпение издателей, но излишне бы ограничил сам себя. В конце концов, политическое неравенство всегда играло центральную роль в доступе к материальным ресурсам; более подробный заголовок оказался бы слишком узким – пусть и более точным.

Я не стремлюсь осветить абсолютно все аспекты даже одного экономического неравенства, а сосредоточиваюсь на распределении материальных ресурсов внутри сообщества, оставляя за скобками столь важный и широко обсуждаемый вопрос экономического неравенства между странами. Я анализирую условия внутри того или иного конкретного общества без явной отсылки ко многим другим упомянутым выше источникам неравенства и факторам, влияние которых на распределение дохода и богатства было бы трудно, а то и вовсе невозможно проследить и сравнить в широкой перспективе.

В самых общих чертах: после того как наш вид освоил производство пищи (что впоследствии привело к появлению оседлого образа жизни и образованию государств) и разработал определенную форму наследственной передачи прав, тенденция к росту материального неравенства стала само собой разумеющейся, фундаментальной особенностью человеческого социального существования. Рассмотрение более тонких вопросов, например того, как эта тенденция эволюционировала с течением столетий и тысячелетий, особенно с учетом сложной взаимосвязи между тем, что можно грубо назвать принуждением и рыночными силами, потребовало бы отдельного исследования еще большего объема[10]10
  Milanovic 2005; 2012; Lakner and Milanovic 2013; и в последнее время Milanovic 2016: 10–45, 118–176 – одни из самых важных исследований международного неравенства доходов. Anand and Segal 2015 обозревают исследования в этой области. Ponthieux and Meurs 2015 предлагают обширный обзор работ по экономическому гендерному неравенству. См. также Sandmo 2015 о распределении дохода в экономической мысли.


[Закрыть].

Наконец, я рассуждаю о насильственных потрясениях (вместе с их альтернативными механизмами) и об их влиянии на материальное неравенство, но, как правило, не затрагиваю обратного отношения – вопроса о том, способствовало ли неравенство (и если способствовало, то как) насильственным потрясениям. Для этого у меня есть несколько причин. Поскольку высокий уровень неравенства был обычной чертой исторических обществ, какие-то конкретные потрясения нелегко объяснить именно этой особенностью. Внутри одновременно существующих обществ со сравнимым уровнем материального неравенства уровень внутренней стабильности широко варьировал. В некоторых обществах, испытавших суровые потрясения, неравенство не обязательно было высоким: в качестве примера можно привести дореволюционный Китай. Некоторые потрясения были обусловлены в основном (или целиком) внешними факторами – в первую очередь пандемии, уменьшавшие неравенство посредством изменения баланса между капиталом и трудом. Даже потрясения, бывшие делом рук человеческих, вроде мировых войн, глубоко затрагивали общества, напрямую не вовлеченные в эти конфликты. Изучение роли неравенства доходов в развязывании гражданской войны подчеркивает сложность такого отношения. Ничто из этого не предполагает, что внутреннее неравенство ресурсов неспособно ускорить войну, революцию или крах государства. Это просто означает, что в настоящее время нет основательных причин предполагать наличие систематической причинно-следственной связи между общим неравенством в доходах и богатстве и возникновением таких насильственных потрясений. Как показала одна недавняя работа, в объяснении насильственных конфликтов и краха государств более плодотворным обещает оказаться анализ более конкретных факторов, имеющих распределительный характер, таких как конкуренция внутри групп элиты.