Текст книги "Певерил Пик"

Глава XV

 
И головы подобие венчалось
Подобием короны у него.
 

«Потерянный рай»[22]22
  Перевод О. Чюминой.


[Закрыть]{145}145
  В эпиграфе цитата из поэмы Мильтона «Потерянный рай» (песнь II).


[Закрыть]

Соудор, или Хоум Пил, – замок, куда отправился наш Джулиан ранним утром следующего дня, – один из тех замечательных памятников древности, которыми изобилует любопытный и своеобразный остров Мэн. Он расположен на высоком скалистом полуострове или, скорее, островке, ибо во время морского прилива он со всех сторон окружен водой, и даже при отливе дорога к нему остается почти недоступной, хотя нарочно для этой цели выстроен большой каменный вал. Все это пространство обнесено чрезвычайно крепкими и толстыми двойными стенами, и в ту пору, о коей мы рассказываем, в замок можно было пройти только по двум крутым и узким лестницам, отделенным друг от друга караульней и сильно укрепленной башней, под которой расположены ворота.

Окруженный стенами двор занимал два акра, и в нем имелось множество предметов, достойных внимания антиквара. Кроме самого замка, во дворе возвышались две кафедральные церкви – более древняя была посвящена святому Патрику, более новая – святому Жермену{146}146
  …древняя была посвящена святому Патрику… новая – святому Жермену… – Патрик (ок. 389 – 465) – основатель ирландской католической церкви и ее первый епископ; Жермен (Германус, ок. 378 – 448) – франкский епископ, дважды посетивший Британские острова с целью распространения христианства.


[Закрыть], и две церкви поменьше; все они даже в те времена были сильно разрушены. Их полуразвалившиеся стены, представлявшие собой образчик грубой архитектуры древнейших времен, были построены из неотесанного серо-зеленого камня, на фоне которого выделялись оконные проемы, угловые камни, арки и другие служащие для украшения части здания, сложенные из ярко-красного песчаника.

Кроме этих четырех разрушенных церквей, пространство, заключенное в прочных стенах замка Хоум Пил, хранило много следов старины. Здесь находилась квадратная земляная насыпь; углы ее были обращены к четырем странам света, а перед нею возвышался один из тех холмов или курганов, на склонах которых в древности северные племена выбирали или назначали своих вождей и где происходили их торжественные народные собрания, или comitia. Здесь стояла также одна из тех странных башен, которых в Ирландии так много, что они составляют излюбленный сюжет тамошних антикваров; истинное назначение их, однако, все еще скрыто во тьме веков. В Хоум Пиле эта башня была превращена в сторожевую. Были здесь и рунические памятники{147}147
  Рунические памятники – древнейшие германские письмена (от III до IX в.), вырезавшиеся на дереве, на металле или высекавшиеся на камне.


[Закрыть], надписи на которых никто не мог расшифровать; в более же поздних надписях, посвященных памяти воинов, сохранились одни лишь имена. Но предания и старинные суеверия, все еще живые там, где подлинная история хранит молчание, заполнили пробелы исторических хроник рассказами о викингах{148}148
  Викинги – древние скандинавские морские разбойники, сочетавшие разбой с торговлей.


[Закрыть] и пиратах, вождях гебридских племен{149}149
  Гебридские племена – жители архипелага в Атлантическом океане, к северо-западу от Англии.


[Закрыть] и норвежских воинах{150}150
  Норвежские воины – норвежцы и датчане (норманны), с конца VI в. совершали набеги на Англию; с 1017 по 1035 г. Англия входила в государство короля Канута, объединившего Англию, Норвегию и Данию.


[Закрыть], которые в прежние времена штурмовали и обороняли этот знаменитый замок. Здесь ходило также множество сказок о феях, привидениях и призраках, легенд о святых и демонах, о духах и волшебниках, которых ни в одном уголке Британии не рассказывают и не слушают с такой безусловной доверчивостью, как на острове Мэн.

Посреди всех этих древних руин возвышался сам замок – ныне разрушенный, но в царствование Карла II занятый сильным гарнизоном и в военном отношении содержавшийся в полном порядке. В этом славном старинном здании было много обширных и высоких покоев, которые можно было назвать величественными. Однако когда Кристиан сдал остров республиканцам, солдаты разграбили и переломали большую часть убранства, и потому, как мы уже говорили, замок в нынешнем его виде не мог быть достойным местопребыванием своей благородной владелицы, хотя прежде в нем часто жили не только властители Мэна, но и государственные преступники, которых британские короли не раз ссылали на этот остров.

Именно в замке Хоум Пил был заключен в известный период своей богатой событиями жизни великий делатель королей, Ричард, граф Уорик{151}151
  Граф Уорик Невил Ричард (1428–1471) – герцог Уорик и Солсбери; играл видную роль в феодальной войне Алой и Белой розы, был прозван «делателем королей».


[Закрыть], и здесь на досуге лелеял он свои дальнейшие честолюбивые планы. Здесь провела в тоске и одиночестве последние дни своего изгнания Элеонора, надменная супруга доброго герцога Глостера{152}152
  …Элеонора, надменная супруга доброго герцога Глостера. – Имеется в виду Элеонора де Бохан (ум. в 1399 г.), последняя представительница феодального рода, владевшего Эссексом.


[Закрыть]. Часовые уверяли, будто ее беспокойный дух ночью часто бродит по зубцам наружных стен или неподвижно стоит возле одной из сторожевых башен, что прикрывают их фланги, и растворяется в воздухе с первым криком петуха или с первым ударом колокола на единственной оставшейся невредимой колокольне церкви Святого Жермена.

Таким, согласно преданию, был Хоум Пил к концу семнадцатого столетия.

В одном из огромных, но почти совсем пустых покоев этого древнего замка Джулиан Певерил нашел своего друга графа Дерби, который как раз садился за завтрак, состоявший из различных сортов рыбы.

– Добро пожаловать, великолепнейший Джулиан, – сказал он, – милости просим в нашу королевскую крепость, в которой мы, кажется, не умрем с голоду, хотя до смерти замерзли.

Вместо ответа Джулиан осведомился о причине столь внезапного переезда.

– Сказать по чести, я знаю об этом не более вашего, – отвечал граф. – Матушка ничего мне не сказала, быть может полагая, что я в конце концов полюбопытствую сам. Но она ошиблась. Я не сомневаюсь в мудрости ее распоряжений и не стану докучать ей расспросами.

– Полно, полно, все это притворство, друг мой, – сказал Джулиан. – Вам все же следовало бы поинтересоваться этими делами.

– Зачем? – проговорил граф. – Чтобы услышать старые россказни о законах Тинвальда{153}153
  Тинвальд – законодательное собрание острова Мэн.


[Закрыть], о противоположных друг другу правах лордов и духовенства и о прочем кельтском варварстве? Все это, подобно превосходной доктрине Берджеса{154}154
  …подобно… доктрине Берджеса… – По-видимому, имеется в виду пуританский священник Энтони Берджес, опубликовавший в 1646 г. сборник проповедей, а в 1648 г. – богословское сочинение «Истинная доктрина справедливости, защищенная и восстановленная».


[Закрыть], в одно ухо входит, а в другое выходит.

– Полно, милорд, – сказал Джулиан, – вы вовсе не столь равнодушны. Вам до смерти хочется узнать причину этой спешки, но вы считаете, что изысканные манеры требуют выказывать притворную небрежность к своим делам.

– Да что там могло случиться? Опять какие-нибудь раздоры между министром нашего величества губернатором Ноуэлом и нашими вассалами или, быть может, какой-нибудь спор между нашим величеством и духовной властью. До всего этого нашему величеству так же мало дела, как любому христианскому государю.

– А я думаю, что получены какие-нибудь известия из Англии, – возразил Джулиан. – Вчера вечером в Пилтауне говорили, что Гринхелдж привез неприятные новости.

– Ничего приятного он мне не привез, это я знаю, – отвечал граф. – Я надеялся получить что-нибудь от Сент-Эвремона{155}155
  Сент-Эвремон Шарль де (1613–1703) – видный французский писатель, автор философских антирелигиозных сочинений, славился остроумием в высших кругах французского общества XVII в.


[Закрыть] или от Гамильтона{156}156
  Гамильтон Энтони (1646?–1740) – брат Элизабет Гамильтон, автор стихов, сатирических «Сказок», «Мемуаров графа Граммона».


[Закрыть] – новые пьесы Драйдена{157}157
  Драйден Джон (1631–1700) – английский драматург.


[Закрыть], Ли{158}158
  Ли Натаниель (1653–1692) – английский драматург.


[Закрыть] или несколько шуток и пасквилей из кофейни Розы, а он притащил мне всего лишь пачку трактатов о протестантах и папистах и книгу пьес in folio[23]23
  Буквально: в лист (лат.). Здесь: размер издания в половину бумажного листа.


[Закрыть] – одно из так называемых творений этой сумасшедшей старухи, герцогини Ньюкасл{159}159
  …творений этой сумасшедшей старухи, герцогини Ньюкасл. – Имеется в виду Маргарет Кавендиш, герцогиня Ньюкасл (1624–1674), роялистка, писательница. Сборники ее пьес вышли в 1662 г. Сэмюел Пепис (1633–1703), английский мемуарист, назвал Маргарет Ньюкасл сумасшедшей и самовлюбленной женщиной.


[Закрыть].

– Ради бога, тише, милорд, – зашикал Певерир, – сюда идет графиня, а вы же знаете, как она сердится за малейшую насмешку над ее старинной подругой.

– В таком случае пусть она сама читает сочинения своей старинной подруги, – сказал граф, – и воображает, что та очень умна; а я не отдам ни единой песенки Уоллера{160}160
  Уоллер Эдмунд (1606–1687) – английский поэт; вначале роялист и противник парламента, затем автор панегирика Кромвелю и сторонник реставрации Стюартов.


[Закрыть] или сатиры Денэма{161}161
  Денэм Джон (1616–1669) – английский поэт, роялист; ему приписываются две сатиры, связанные с англо-голландской войной.


[Закрыть] за целый ворох писаний ее светлости. Однако вот идет наша матушка, и на лице ее заметно беспокойство.

И в самом деле, в комнату вошла графиня Дерби с бумагами в руках. Она была в трауре; длинный черный шлейф платья несла ее любимая служанка, глухонемая девушка, которую графиня из жалости взяла к себе на воспитание несколько лет назад. Следуя своим романтическим склонностям, леди Дерби назвала это несчастное создание Фенеллой в честь одной принцессы, некогда жившей на острове Мэн. Сама графиня почти не переменилась с тех пор, как мы представили ее читателям. С годами походка ее стала медленной, но не менее величественной; время запечатлело на лбу несколько морщин, но не могло потушить холодный огонь ее черных глаз. Молодые люди встали, чтобы встретить графиню столь любезным ей почтительным поклоном, и она благосклонно их приветствовала.

– Кузен Певерил, – сказала графиня (она всегда называла Джулиана кузеном из уважения к его матери, приходившейся родственницей ее мужу), – вчера, когда мы так нуждались в вашем совете, вы, к сожалению, отсутствовали.

Невольно краснея, Джулиан ответил, что прогулка завела его далеко в горы, что он воротился очень поздно и, узнав, что ее светлость покинула Каслтаун, тотчас же отправился сюда, но приехал после ночного колокола, когда уже был расставлен караул, и потому счел за лучшее переночевать в поселке.

– Прекрасно, – сказала графиня. – Я должна отдать вам справедливость, Джулиан, вы редко нарушаете порядок, хотя, подобно всем молодым людям ваших лет, порою тратите на развлечения гораздо больше времени, чем следовало бы. Что касается вашего друга Филипа, то он открыто презирает порядок и любит тратить время попусту, даже не находя в этом никакого удовольствия.

– Зато теперь я, по крайней мере, испытал удовольствие и потратил время недаром, – сказал граф, встав из-за стола и небрежно ковыряя в зубах. – Эти свежие голавли превосходны, а лакрима кристи{162}162
  Лакрима кристи (букв. «слезы Христа») – сорт итальянского вина; получил название по монастырю, где он вырабатывался, расположенному у подножия Везувия.


[Закрыть] еще лучше. Прошу вас, Джулиан, садитесь завтракать и отведайте яств, о которых предусмотрительно позаботилось наше королевское величество. Король острова Мэн никогда еще не был так близок к тому, чтобы отравиться дрянным бренди из своих владений. Прошлой ночью, во время нашего поспешного отступления, у старика Гриффитса, конечно, недостало бы ума спасти несколько бутылок, если б я не намекнул ему на этот важный предмет. Впрочем, я никогда не терял присутствия духа среди тревог и опасностей.

– В таком случае, Филип, я хотела бы, чтобы вы употребили его с большей пользой, – сказала графиня сердито, но с улыбкой, которой не в силах была подавить. Ее нежная любовь к сыну не ослабевала даже в те минуты, когда она всего более досадовала, что молодой граф лишен рыцарских качеств своего отца, которые так согласовались с ее романтическим и гордым нравом. – Дайте мне вашу печать, – добавила она со вздохом. – Боюсь, что бесполезно просить вас прочитать депеши, полученные из Англии, а также распорядиться об исполнении указов, которые я сочла нужным составить по этому случаю.

– Располагайте моей печатью, сударыня, – отвечал граф Филип, – но прошу вас, избавьте меня от дел, которые вы гораздо лучше уладите сами. Как вам известно, я истинный Roi faineant[24]24
  Король-бездельник (фр.).


[Закрыть] и никогда не препятствую распоряжениям моего Make de palais[25]25
  Министра двора (фр.).


[Закрыть].

Сделав знак своей маленькой служанке, которая тотчас же вышла и скоро принесла воск и зажженную свечу, графиня обратилась к Певерилу.

– Филип несправедлив к самому себе, – сказала она. – В ваше отсутствие, Джулиан (если бы вы были дома, вы, без сомнения, наставили бы своего друга на путь истинный), он вступил в горячий спор с епископом, который хотел наложить церковное наказание на одну несчастную, заперев ее в склеп под часовней[26]26
  Под единственной из четырех церквей замка Рашин, которая содержится или содержалась в каком-то подобии порядка, находится тюрьма, или подземный каземат, для нарушителей церковных законов. «Это, бесспорно, одно из самых ужасающих мест, какие только можно себе представить, – пишет Уолдрон. – Морские волны бьются о расселины скалы с таким страшным ревом, что кажется, будто стены вот-вот обрушатся вам на голову, а над темницей расположены склепы, в которых хоронят мертвецов. В эту обитель ужасов ведет не более тридцати ступенек, но они настолько круты и узки, что даже восьми– или девятилетний ребенок может пробраться по ним только боком». – Уолдрон. Описание острова Мэн. Сочинения, с. 105, in folio. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

– Не думайте обо мне лучше, чем я того заслуживаю, – вмешался граф. – Матушка забыла сказать вам, что преступницей была смазливая Пэгги Рэмзи, а преступление ее в судах Купидона назвали бы пустячным проступком.

– Не притворяйтесь более легкомысленным, чем вы есть на самом деле, – отвечал Певерил, заметив, что графиня покраснела. – Вы так же вступились бы за какую-нибудь старую и нищую калеку. Ведь этот склеп расположен под церковным кладбищем и, кажется, под самым дном океана, ибо там ужасно ревут волны. Никто не мог бы просидеть там долгое время, не лишившись рассудка.

– Это адская пропасть, – сказал граф, – и я непременно велю ее завалить, даю вам слово. Но остановитесь, сударыня, ради бога, остановитесь! Что вы хотите делать? Посмотрите на печать, прежде чем приложить ее к бумагам. Это редкая старинная камея: Купидон верхом на летучей рыбе. Я купил ее за двадцать цехинов у сеньора Фурабоско в Риме – весьма любопытная вещь для антиквара, которая, однако, едва ли прибавит веса мэнским указам.

– Как вы можете так шутить, безрассудный мальчик! – с досадой сказала графиня. – Дайте мне вашу настоящую печать или лучше возьмите эти указы и приложите печать сами.

– Мою печать? О, вы, наверно, говорите про ту штуковину с тремя чудовищными лапами, которая являет собою самую несуразную эмблему нашего нелепейшего величества на острове Мэн. Печать… Я не видел ее с тех пор, как дал ее поиграть моему гиббону. Обезьянка так жалобно выпрашивала ее у меня! Надеюсь, она не украсила зеленую грудь океана символом нашего могущества!

– Боже сохрани! – вскричала графиня, краснея и дрожа от гнева. – Ведь это была печать вашего отца! Последний залог, присланный со словами любви ко мне и с благословением вам накануне того дня, когда они убили его в Боултоне!

– Матушка, милая матушка, – вздрогнув и как бы очнувшись от забытья, проговорил граф; он взял руку графини и с нежностью ее поцеловал, – я пошутил, печать цела, и Певерил это подтвердит. Принесите ее, Джулиан, и, ради бога, поскорее. Вот ключи, она лежит в левом ящике моей дорожной шкатулки. Простите меня, матушка, это была всего лишь mauvaise plaisanterie – злая, глупая шутка дурного вкуса, не более как одна из причуд вашего Филипа. Посмотрите на меня, милая матушка, и скажите, что вы не сердитесь.

Графиня подняла на него полные слез глаза.

– Филип, – сказала она, – вы подвергаете меня слишком жестокому и тяжелому испытанию. Если времена переменились – как вы не раз говорили, – если достоинства сана и высокие чувства чести и долга ныне стали предметом легкомысленных шуток и пустых забав, то позвольте, по крайней мере, мне, живущей вдали от людей, умереть, не видя этой перемены и всего более не замечая ее в моем сыне. Позвольте мне не знать о повсеместном распространении этого легкомыслия, которое, избрав своим орудием вас, насмехается над достоинством и долгом… Не заставляйте меня думать, что после моей смерти…

– Не говорите об этом, матушка, – с горячностью перебил ее граф. – Я, конечно, не могу обещать вам быть таким же, каким был мой отец и мои предки, ибо ныне вместо железных лат мы носим шелковые жилеты, а вместо шлемов – касторовые шляпы с перьями. Но поверьте, хоть мне и далеко до истинного английского Пальмерина{163}163
  Пальмерин – герой испанских рыцарских романов Пальмерин де Олива.


[Закрыть], нет сына на свете, который бы нежнее любил свою мать и более меня желал бы ей угодить. В доказательство этого я не только с великой опасностью для моих драгоценных пальцев приложу печать к этим указам, но даже прочитаю их от начала до конца вместе с относящимися к ним депешами.

Мать легко утешить, даже если ей нанесли самую жестокую обиду. Когда графиня увидела на красивом лице сына выражение столь чуждой ему глубокой сосредоточенности, сердце ее смягчилось. Суровость, которая в эту минуту появилась в его чертах, придала ему еще больше сходства с ее доблестным, но несчастным супругом. С большим вниманием прочитав бумаги, граф встал и проговорил:

– Джулиан, пойдемте со мной.

Графиня удивленно посмотрела на него.

– Ваш отец всегда советовался со мною, сын мой, – сказала она, – но я не хочу навязывать вам мои советы. Я очень рада, что вы наконец прислушались к голосу долга и нашли в себе силы думать сами за себя, к чему я вас давно побуждала. Но я так долго управляла от вашего имени островом Мэн, что моя опытность в этом деле, вероятно, будет нелишней.

– Прошу прощения, любезная матушка, – серьезно отвечал граф. – Я не хотел вмешиваться; и если б вы поступали как вам угодно, не спрашивая моего совета, все было бы прекрасно, но раз уж я занялся этим делом, – а оно, как мне кажется, чрезвычайно важно, – я должен действовать по своему разумению.

– Ступай, сын мой, – сказала графиня. – И да поможет тебе Господь Своим советом, коль скоро ты отвергаешь мой. Надеюсь, что вы, мистер Певерил, напомните ему о велениях чести, а также о том, что только трус отказывается от своих прав и только глупец доверяет врагам своим.

Граф ничего не ответил; взяв Певерила под руку, он повел его по винтовой лестнице в свои комнаты, а оттуда – в стоявшую над морем башню, где под шум волн и крики чаек сказал ему следующее:

– Хорошо, что я заглянул в эти бумаги. Матушка правит островом так безрассудно, что я могу лишиться не только короны, до которой мне мало дела, но, быть может, и головы; потеряв же оную (как бы низко ни ценили ее другие), я испытал бы некоторое неудобство.

– Что случилось? – с беспокойством спросил Певерил.

– Похоже на то, что добрая старая Англия, которая каждые два или три года принимается безумствовать – чтобы дать заработать своим докторам и стряхнуть с себя летаргический сон, навеянный миром и процветанием, – нынче окончательно лишилась рассудка по случаю истинного или мнимого заговора папистов, – ответил граф. – Я прочитал об этом листовку, составленную неким Оутсом{164}164
  …заговора папистов… прочитал об этом листовку, составленную неким Оутсом… – Оутс (1649–1705) – англиканский священник, проживший некоторое время во Франции и Испании; там он сблизился с католическими кругами. Оутс послал Карлу II донос о якобы готовящемся грандиозном папистском заговоре. После неудачной попытки убедить непосредственно короля Оутс написал формальный донос о заговоре судье Эдмондсбери Годфри и принес ложную присягу. Противоречивые и фантастические показания Оутса положили начало преследованию католиков. По доносам Оутса было казнено 35 человек, а он, как «спаситель отечества», получил значительную пенсию. Однако вскоре после того, как в 1679 г. врач королевы Джордж Уэйкмен был оправдан судом, хотя против него свидетельствовал Оутс, положение последнего пошатнулось. Позднее у Оутса отняли данные ему звания и пенсию. В 1685 г. Оутс был обвинен в лжесвидетельстве и приговорен к бессрочному тюремному заключению, из которого его освободили во время государственного переворота 1688 г., свергнувшего династию Стюартов.


[Закрыть], и счел это за пустые бредни. Однако хитрая каналья Шафтсбери и некоторые другие высокопоставленные особы подхватили вожжи и помчались дальше таким галопом, что лошади уже в мыле, а сбруя трещит и рвется. Король, поклявшийся никогда не класть голову на подушку, на которой уснул вечным сном его отец, старается выиграть время и плывет по течению; герцога Йоркского, которого держат под подозрением и ненавидят за его веру, собираются изгнать на континент; несколько знатных католиков уже заключены в Тауэр; а народ до такой степени раздразнили всевозможными поджигательскими слухами и опасными памфлетами, что он, словно бык на гонках в Татбери, задрал хвост, закусил удила и впал в такое же неукротимое буйство, как в тысяча шестьсот сорок втором году{165}165
  …буйство, как в тысяча шестьсот сорок втором году. – Речь идет о начавшейся в августе 1642 г. гражданской войне между королем и парламентом.


[Закрыть].

– Все это вы, наверно, уже знали, – сказал Певерил, – так почему же вы до сих пор не уведомили меня о столь важных известиях?

– Во-первых, это заняло бы слишком много времени, – ответил граф. – Во-вторых, я хотел, чтобы мы были наедине; в-третьих, я как раз собирался начать, когда вошла матушка, и, наконец, считал, что это не мое дело. Но депеши корреспондента моей прозорливой матушки проливают на это дело совершенно иной свет. Похоже, что кое-кто из доносчиков – ремесло это ныне стало весьма выгодным и потому им занимаются очень многие – осмелился объявить графиню агентом этого заговора и нашел людей, которые весьма охотно поверили этому доносу.

– Клянусь честью, вы оба слишком хладнокровны, особенно графиня, – сказал Певерил. – Единственным признаком тревоги, который она выказала, был переезд в Хоум Пил; да и вашу-то милость она уведомила об этом деле лишь потому, что того требовали приличия.

– Моя дорогая матушка любит власть, хоть эта любовь дорого ей стоила, – заметил граф. – Я хотел бы сказать, что пренебрегаю делами лишь затем, что рад предоставить их ей, но, по правде говоря, эти добрые намерения сочетаются с естественною ленью. Однако на сей раз матушка, как видно, полагала, что мы с нею по-разному смотрим на грозящую нам опасность, и была совершенно права.

– Какая опасность вам угрожает? – спросил Джулиан.

– Сейчас я вам все объясню, – сказал граф. – Надеюсь, вам не нужно напоминать о деле полковника Кристиана? У этого человека – кроме его вдовы, которая владеет богатыми поместьями, миссис Кристиан из Кёрк Трох (вы о ней часто слышали, а может быть, даже с нею знакомы) – остался брат, по имени Эдуард Кристиан, которого вы, конечно, никогда не видели. И вот этот брат… Впрочем, я уверен, что вам все это известно.

– Клянусь честью, нет! – отвечал Певерил. – Ведь графиня почти никогда не касается этого предмета.

– Разумеется, – отозвался граф. – Я думаю, что в глубине души она немного стыдится столь блестящего употребления королевской власти и судебных прерогатив, последствия которого так жестоко урезали мои владения. Да, дорогой кузен, этот Эдуард Кристиан в то время был одним из демпстеров и, вполне естественно, не желал подписать приговор, по которому его старшего брата должны были застрелить как собаку. Матушка, которая тогда пользовалась неограниченной властью и ни перед кем не держала ответа, собиралась уже изготовить из этого демпстера блюдо под тем же соусом, что и из его братца, но он догадался спастись бегством. С тех пор об этом никто не вспоминал. Правда, мы знали, что демпстер Кристиан время от времени тайком навещает своих друзей на острове, вместе с двумя или тремя пуританами такого же разбора, вроде лопоухого мошенника по имени Бриджнорт, шурина покойного, но у матушки, слава богу, до сих пор хватало здравого смысла смотреть на это сквозь пальцы, хоть она почему-то имеет особое предубеждение против этого Бриджнорта.

– Но почему же, – сказал Певерил, заставляя себя говорить, чтобы скрыть свое замешательство, – но почему же графиня теперь отказывается от столь благоразумной политики?

– Потому что теперь, как вам известно, все переменилось. Этим мошенникам уже мало того, что их терпят: они хотят властвовать. При нынешнем брожении умов они легко нашли себе друзей. Имена матушки и особенно ее духовника, иезуита Олдрика, упоминаются в этой прелестной сказке о заговоре, про который, если он даже и существует, ей известно столько же, сколько нам с вами. Но она католичка, и этого довольно; и я нисколько не сомневаюсь, что, если бы эти разбойники могли захватить остатки нашего королевства и перерезать всем нам глотки, теперешняя палата общин поблагодарила бы их так же радостно, как Охвостье Долгого парламента благодарило за подобную услугу старика Кристиана.

– Откуда вы получили все эти сведения? – спросил Джулиан с таким трудом, словно говорил во сне.

– Олдрик тайно виделся с герцогом Йоркским. Его королевское высочество со слезами признался, что бессилен помочь своим друзьям, – а заставить его плакать не легко, – и велел ему передать нам, что мы сами должны позаботиться о своей безопасности, ибо демпстер Кристиан и Бриджнорт находятся на острове со строгими и тайными предписаниями; что у них здесь много сторонников и что во всех своих действиях против нас они наверняка могут рассчитывать на помощь. К несчастью, жители Рэмзи и Каслтауна недовольны новым распределением налогов, и, признаться, хоть я и считал вчерашний поспешный переезд одной из причуд моей матушки, теперь я почти уверен, что они осадили бы нас в замке Рашин, где мы не могли бы долго продержаться из-за недостатка припасов. Здесь у нас есть все необходимое, а так как мы настороже, они вряд ли решатся выступить.

– Что ж нам теперь делать? – спросил Джулиан.

– В том-то и вопрос, любезный мой кузен, – отвечал граф. – Матушка видит только одно средство – употребить королевскую власть. Она заготовила предписание отыскать и схватить Эдуарда Кристиана и Роберта, то бишь Ралфа, Бриджнорта и тотчас предать их суду. Без сомнения, они вскоре очутились бы во дворе замка под дулами десятка мушкетов – таков ее способ решать все неожиданные затруднения…

– Надеюсь, вы не одобряете его, милорд, – сказал Певерил, мысли которого тотчас же обратились к Алисе (если можно предположить, что они когда-либо не были заняты ею).

– Конечно, нет, – отвечал граф. – Смерть Уильяма Кристиана стоила мне доброй половины моего наследства. Я вовсе не хочу впасть в немилость у моего августейшего брата, короля Карла, из-за новой выходки подобного рода. Но я не знаю, как успокоить матушку. Я хотел бы, чтоб мошенники восстали, и тогда мы дали бы им по зубам, потому что мы сильнее, а раз кашу заварили они, закон остался бы на нашей стороне.

– А не лучше ли было бы заставить этих людей уехать с острова? – предложил Джулиан.

– Разумеется, – отвечал граф, – но это трудно: они упрямы, и пустые угрозы на них не подействуют. Порыв бури в Лондоне надул их паруса, и они, без сомнения, будут плыть по своему курсу до тех пор, пока ветер не утихнет. Но я приказал схватить жителей Мэна, которые им помогали, и если мне удастся найти этих двух почтенных господ, в гавани достаточно шлюпов, и я осмелюсь отправить их в дальнее плаванье, а когда они возвратятся с рассказом о своих приключениях, все дела будут уже устроены.

В эту минуту к молодым людям подошел один из солдат гарнизона с многочисленными поклонами и другими знаками почтения.

– Что тебе надобно, друг мой? – спросил его граф. – Оставь свои церемонии и говори, в чем дело.

Солдат, уроженец острова, сказал на мэнском наречии, что принес письмо его милости мистеру Джулиану Певерилу. Джулиан поспешно взял записку и спросил, откуда она.

Солдат отвечал, что письмо принесла девушка, которая дала ему монету и просила отдать письмо мистеру Певерилу в собственные руки.

– Счастливчик, – промолвил граф. – Вы с вашим суровым видом, не по годам скромный и рассудительный, заставляете девиц вешаться вам на шею, тогда как я, их верный раб и вассал, напрасно трачу слова и время, не получая взамен даже любовного взгляда, а не то что любовных писем.

Молодой граф произнес это с торжествующей улыбкой, ибо на самом деле был весьма высокого мнения о своих победах над слабым полом.

Между тем письмо внушило Джулиану мысли совершенно иного рода. Оно было от Алисы и содержало всего несколько слов:

«Боюсь, что поступаю дурно, но я должна увидеться с вами. Приходите в полдень к Годдард-Крованскому камню и постарайтесь сохранить это в тайне».

Письмо было подписано буквами А. Б., но Джулиан без труда узнал знакомый, удивительно красивый почерк. Он стоял в нерешительности, ибо считал неприличным покинуть графиню и своего друга в минуту опасности; с другой стороны, пренебречь приглашением Алисы также было невозможно, и он совершенно не знал, что делать.

– Разгадать вам загадку? – спросил граф. – Ступайте; куда зовет вас любовь. Я извинюсь за вас перед матушкой, но прошу вас, строгий анахорет, впредь быть снисходительнее к слабостям других и не насмехаться над властью маленького божка.

– Но, кузен Дерби… – начал было Джулиан и тут же умолк, не зная, что сказать. Защищенный благородной страстью от пагубного влияния века, он не одобрял похождений своего родича и порою, взяв на себя роль ментора, укорял его за них. Теперь обстоятельства, казалось, позволяли графу отплатить ему той же монетой. Молодой Дерби пристально смотрел на друга, словно ожидая окончания фразы, и наконец воскликнул:

– Что, кузен, совсем а-la mort![27]27
  Насмерть (фр.).


[Закрыть] О благоразумнейший Джулиан! О щепетильнейший Певерил! Неужто вы потратили на меня всю свою рассудительность, не оставив нисколько для самого себя? Будьте же откровенны, скажите, как ее имя, или хотя бы – какие у нее глазки, или, по крайней мере, доставьте мне удовольствие услышать, как вы говорите: «люблю»; признайтесь хоть в одной человеческой слабости, проспрягайте глагол amo[28]28
  Любить (лат.).


[Закрыть], и я стану заботливым учителем, а вы, как выражался, бывало, отец Ричардс, когда мы находились у него под началом, получите licentia exeundi[29]29
  Увольнительную (лат.).


[Закрыть].

– Можете забавляться на мой счет сколько вам угодно, милорд, – сказал Певерил, – однако признаюсь, что хотел бы отлучиться на два часа, – разумеется, если можно совместить это с моею честью и с вашей безопасностью; тем более что мое свидание, быть может, касается благополучия острова.

– Весьма вероятно, осмелюсь заметить, – со смехом отозвался граф. – Без сомнения, некая честолюбивая красотка желает потолковать с вами о законах нашего государства. Впрочем, ступайте, но возвращайтесь поскорее. Я не ожидаю внезапного взрыва этого страшного мятежа. Когда мошенники увидят, что мы наготове, они еще подумают, стоит ли им соваться. Еще раз прошу вас, поторопитесь.

Джулиан рассудил, что последним советом не следует пренебрегать, и, обрадовавшись случаю избавиться от насмешек кузена, поспешил к воротам замка, намереваясь взять в деревне лошадь из графских конюшен и скакать на свидание.