Текст книги "Уникум [Язык мой – враг мой]"

Глава 10

Когда солнце заметно скатилось к западу, мы отправились в пансионат навестить Нину. Сначала предполагалось, что кто-нибудь останется в лагере следить за вещами, но потом эта мысль показалась нам чересчур прагматичной. Ну можно ли думать о каком-то дурацком скарбе, если сталкиваешься со смертью, причем со смертью знакомого, однокашника? Плюнув на возможные последствия, мы двинулись в пансионат в полном составе, правда, деньги и документы все-таки прихватили с собой.

Только на месте мы сообразили, что не знаем, где, собственно, Нинку искать. Славки сообщили только, что ей вкололи снотворное и она уснула. Но где? У себя в номере? Выяснилось, что никто не помнит, в каком номере они с Мироном поселились. Я предложила зайти к Славкам, но оказалось, что и это невозможно. Из всей нашей компании к Славкам заглядывал только Генрих, а он отправился провожать Машеньку с детьми. Мы в растерянности топтались перед входом в жилой корпус, и тут, на наше счастье, нас заметила Ирочка.

– Эй! – крикнула она, высовываясь из окна. – Мне спуститься или вы подниметесь?

– Мы поднимемся, – ответила я за всех. – Номер какой?

– Триста третий.

Ирочка встретила нас на пороге комнаты. Выглядела она чрезвычайно возбужденной. Ее большие фиалковые глаза сделались круглыми, словно детские стеклянные шарики, личико побледнело и даже немного осунулось.

– Боже, какой кошмар! – затараторила она, не успели мы войти в номер. – Кто бы мог подумать, что все так кончится! И зачем только мы сюда приехали? Ума не приложу, что теперь делать. Ярослав ходит сам не свой. Под глазами синяки, лицо серое. Владик тоже не лучше. На меня, наверное, вообще смотреть страшно. Да и Танюша чуть ли не в старуху превратилась. Отпуск называется! А Ниночка! Бедная Ниночка, что теперь с ней будет?

Ирочка замолчала, набирая воздуху для следующей тирады. Я поспешно вклинилась в паузу:

– Мы собирались ее навестить, только вот не знаем, в каком она живет номере.

– В соседнем, в триста пятом, только Ниночки там нет. Она в медпункте, в изоляторе лежит. Коленька, Танюшин знакомый, – очень интересный молодой человек – сказал, что не стоит сейчас оставлять ее без присмотра. Я уже заглядывала туда, но Ниночка еще спала. Хотя, может, уже и проснулась. Как хорошо, что вы заглянули, а то меня все бросили. Ярослав и Владик, как вернулись от вас, тут же занялись разными глупыми бумажками – не Ниночке же формальностями заниматься, – а теперь пытаются дозвониться родственникам Мирона. Танюша все у Николая торчит. И что она там делает, ума не приложу.

– Пожалуй, нам стоит туда заглянуть, – быстро сказал Марк, явно уставший от этого нескончаемого словесного потока.

– Ой, подождите, я с вами! – Ирочка схватила расческу и бросилась в смежную комнату, к зеркалу.

– Вы идите, – шепнула я ребятам, видя, как вытянулись их физиономии. – Я попозже подойду.

Они посмотрели на меня с благодарностью и стремительно ретировались. Ирочка долго прихорашивалась, а когда, наконец, вернулась и застала меня одну, не сумела скрыть разочарования.

– Ой, все уже ушли?

– Ну, не совсем все, – утешила ее я. – Мы вдруг подумали, что являться в медпункт такой толпой как-то неловко. Нина, наверное, очень неважно себя чувствует, столько посетителей разом ей не вынести. Может быть, мы с тобой пока погуляем, а к ней заглянем попозже?

Ирочку мое предложение ничуть не обрадовало, но разумных контрдоводов у нее не нашлось, и мы отправились на прогулку.

– Значит, ты говоришь, Татьяна выглядит изможденной? – спросила я, чтобы как-то поддержать разговор, поскольку словоохотливость моей спутницы неожиданно сошла на нет. – Почему-то мне трудно это себе представить. Она сегодня так замечательно держалась! Хотя, конечно, досталось ей здорово. Собственно, она приняла на себя основную тяжесть. Без нее мы, наверное, до сих пор пребывали бы в прострации. Удивительная женщина.

Ирочка поджала губы:

– Ну, уж не знаю, что в ней такого удивительного. Я замечательно отношусь к Танюше, но уж очень она бесчувственная. И лицемерная. Сначала держалась со мной по-дружески, особенно в присутствии Ярослава и Владика, а вчера, когда они отправились к вам на гору, ни с того ни с сего нагрубила мне. Я начала рассказывать ей один случай из своей жизни, а она оборвала меня прямо на полуслове: «Извини, Ира, но мне это неинтересно», прямо так вот и заявила. Господи, да с чего она так нос задирает! Приехала из какого-то задрипанного городишки, а корчит из себя великосветскую даму.

– А я думала, вы подруги.

– Подруги? Мы и виделись-то с ней до этой поездки от силы раз пять-шесть. Владик ее только полгода назад привез из какого-то Мичуринска. Не понимаю, чего он в ней нашел.

– По-моему, она настоящая красавица.

– Ну, это дело вкуса. На мой взгляд, чересчур черна. Брови, глаза – словно у татарки. Да и волосы темноваты. – Тут Ирочкин взгляд упал на мою смоляную шевелюру, и она несколько смутилась. – Нет, бывают, конечно, симпатичные брюнетки, но недаром же эталоном красоты всегда считались блондинки.

– Да, мужчины чаще всего отдают предпочтение блондинкам, – согласилась я, чтобы рассеять ее смущение.

– Вот и я говорю! – обрадовалась Ирочка. – Наверное, это неспроста. И потом, в женщине же не только внешность важна. А что у этой Татьяны, кроме гонора?

– Машенька – это жена Генриха, помнишь? – так вот она считает, что у Татьяны есть какая-то печальная тайна. Машеньке показалось, что у нее очень грустные глаза.

– Что-то я не заметила, хотя причин для грусти у Татьяны больше чем достаточно. Ты знаешь, что Владик у нее второй муж? Так вот, первый был каким-то психом и покончил с собой. Представляешь, какой кошмар? А ей хоть бы что!

– Господи! – Потрясенная Ирочкиной новостью, я даже остановилась. – Она тебе сама рассказала?

На этот раз смущение Ирочки было настолько явным, что она, несмотря на весь свой профессиональный опыт, не сумела его скрыть. Заметив мою усмешку, она вспыхнула и заговорила довольно злобно:

– Ну да, я подслушала, а что тут такого? Ярослав мне никогда ничего не рассказывает. Другие жены всегда все знают про друзей мужа, а из моего слова не вытянешь. Я расспрашиваю и прямо, и намеками, а он только отмахивается.

– А ты уверена, что все поняла правильно? Я имею в виду Татьяну.

– Ну знаешь! Что же я, по-твоему, все нафантазировала? – враждебно уставилась на меня Ирочка.

– Нет-нет, это я от растерянности, – поспешила я успокоить собеседницу и тут же сменила тему: – А с Ниной и Мироном ты давно знакома?

– Да нет, около года… Правильно, Ниночку я впервые увидела на нашей свадьбе, а Мирона месяцем раньше. Но общались мы редко. Раз в месяц, наверное, собирались, да и то иногда без меня. У меня ведь часто то спектакль внеплановый, то гастроли. Такая работа тяжелая, прямо сил нет. Главреж никак в покое меня не оставит. То одну роль подсунет, то другую… А когда идут гастроли – вообще хоть караул кричи!

– Да, не позавидуешь тебе. Значит, у вас с Ниной и Татьяной знакомство практически шапочное? – поторопилась я перевести разговор в прежнее русло.

– Ну, можно и так сказать. Мужья у нас, конечно, часто общались, но в основном на работе. А семьями мы собираемся от случая к случаю. Потому они и задумали эту совместную поездку к морю. Боже, чего нам стоило устроить, чтобы отпуск у всех в одно время получился! Татьяна за свой счет ушла, я главрежа еле уломала, а Ярослав, Владик и Мирон вообще все правила нарушили. Представляешь, сразу два директора и один замдиректора фирмы в отпуск ушли! И вот чем все это кончилось! – Ирочка всхлипнула. – Знала бы, ни за что бы не поехала!

– Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, – глубокомысленно изрекла я.

– Чего? – не поняла Ирочка.

Я не ответила, потому что заметила впереди Славок. Ирочка была права: оба они выглядели ужасно, словно после тяжелой болезни. Наверное, впервые в жизни я усомнилась, так ли уж плох был Мирон. Кто я, собственно, такая, чтобы его судить?

– Привет! – сказала я, когда мы подошли ближе. Славки нервно дернулись, потом узнали нас, и лица их немного прояснились. – Вы дозвонились?

Они только молча кивнули в ответ. Я поняла, что лучше о звонке не расспрашивать, и сказала:

– Ребята пошли навестить Нину. Мне, наверное, тоже пора. Ира, ты со мной?

– Знаешь, ты, наверное, права. Не стоит Ниночку утомлять. Лучше я схожу в другой раз.

– А как мне найти ее комнату в медпункте, не подскажешь?

– От холла направо. Предпоследняя дверь по правую сторону.

Я кивнула и побрела к лечебному корпусу. В самом здании было пустынно. Я не встретила ни одного человека, пока разыскивала нужную дверь. За дверью скрывался небольшой чистенький бокс с традиционной никелированной кроватью и тумбочкой. За тумбочкой стоял пустой стул. На кровати, лицом к окну, лежала неподвижная фигура. Больше в палате никого не было.

Я тихонько приблизилась к кровати и, наклонившись, убедилась, что передо мной Нина и она, видимо, спит, поскольку глаза у нее закрыты. Немного постояв у изголовья, я на цыпочках вернулась к двери. В коридоре по-прежнему было пусто.

Выйдя из здания, я направилась к пляжу, решив, что ребята, скорее всего, там. Как выяснилось, ошиблась я всего на две трети. Солнце уже село за скалы, и людей на берегу было немного. В самом дальнем конце пляжа одиноко сидел Марк. Больше, как ни старалась, никого из наших я не обнаружила.

– А где остальные? – спросила я, подойдя к Марку.

– Угадай, – буркнул он, не оборачиваясь.

– В столовой?

– Почти угадала. В столовой Прошка, а Леша разыскал перед автобусной стоянкой фанерную карту Крыма, нашел с десяток неточностей и пришел в страшное возбуждение. Стоит там и сверяет фанеру со своей картой.

– И давно они ушли?

– С полчаса, наверное. Прошка наведался в изолятор, выяснил, что Нина еще спит, и отправился навестить пищеблок. Леша покрутился у медпункта и тоже исчез. Я случайно его потом заметил.

– А откуда у него карта?

Марк покосился на меня и скептически хмыкнул:

– Ну и вопросы у тебя, Варвара! Ты что, не заметила, что Леша с ней последние три месяца не расстается? Разве мог он оставить эту драгоценность дома?

Я вздохнула и опустилась на гальку.

– Как ты избавилась от Ирочки? – спросил Марк, покосившись в мою сторону.

– Мы Славок встретили. Она предпочла их общество. На Славках действительно лица нет. Наверное, Мирон все-таки был неплохим парнем.

Марк покачал головой.

– О вкусах, как известно, не спорят, но представь себе на минутку, что ничего не произошло. Согласилась бы ты поменяться с Ниной местами?

– Ну это уж чересчур! Что за нелепая фантазия! – Я содрогнулась. – Не уверена, что и на своем-то месте смогла бы долго его выдерживать. А ведь у меня всегда была возможность повернуться и уйти. Да, все-таки не понимаю я Нинку. Зачем она за Мирона вышла? Помнишь, ей ведь довольно долго нравился Славка – который Владик. Жаль, что он не ответил ей взаимностью. По крайней мере, у меня бы осталась подруга. Хотя справедливости ради надо признать, вкус у него оказался отменным. Жену себе выбрал – загляденье.

– Да, кстати, – Марк решительно вскочил, – почему бы нам ее не поискать? О чем эта белобрысая сорока трещала? Если я правильно понял, Татьяна в медпункте. Ты ее не встретила?

– Нет. Я только к Нине заглянула и сразу ушла. В палате никого не было. В этом лечебном корпусе вообще на удивление пусто. Ни тебе страждущих толп, ни эскулапов. И где там искать Татьяну, не представляю. Не ломиться же во все двери подряд.

– Ладно, все равно нужно извлечь Прошку из столовой.

Леша сидел на лавке у входа в лечебный корпус. В стороне мы заметили Прошку, который что-то втолковывал тетке с огромной корзиной. Увидев нас с Марком, он торопливо запихнул за пазуху внушительный сверток и с независимым видом зашагал к нам. Леша изучал потрепанную, истершуюся на сгибах карту и не обратил на нас ни малейшего внимания. Я пристроилась рядом.

– Тебе еще не прискучило это занятие? – ворчливо поинтересовалась я, возвращая Лешу к действительности. – Марк говорит, ты этой бумажонкой по ночам вместо простынки укрываешься. Вон, уже дыры в ней протер!

Леша посмотрел на меня с укоризной. Тем временем Марк угрюмо наблюдал за приближением Прошки.

– Что там у тебя? – инквизиторским тоном поинтересовался он.

– Где? – притворно удивился Прошка, озираясь по сторонам.

– За пазухой.

– Ничего.

– Ничего? А как ты успел за каких-то полчаса отрастить такое брюхо? От тебя, разумеется, всего можно ожидать, но я никогда не слышал, чтобы ожирение развивалось такими темпами. Так что там?

Мы с Лешей переглянулись. Видимо, Прошка купил у тетки с корзиной что-то съестное. Марк всегда зорко следил за его аппетитом, Прошка же взвивался при малейшем намеке на свою прожорливость. Нервотрепка минувшей ночи и утреннее потрясение едва ли прибавили им терпимости. Взрыв казался неминуемым.

– Так. Сам покажешь или тебе помочь? – Марк принюхался. – Похоже, я знаю, что там у тебя. Сало!

– Всего-то крошечный кусочек! – Прошка предусмотрительно отошел от Марка подальше. – Мы с Лешей сами его съедим, в сторонке, вы с Варварой и не увидите ничего.

– Сало! – с отвращением повторил Марк, и физиономия его позеленела. – Справа от тебя урна. Избавься от этой дряни!

Леша протестующе фыркнул. Сало – давняя причина наших раздоров. Леша с Прошкой питали к этому продукту необъяснимую нежность, мы же с Марком его на дух не переносили.

– Еще чего! – возмутился Прошка. – Деньги уже заплачены. Зачем же добру пропадать? Погуляйте с Варварой немного, мы быстро управимся, минут за пять.

– Да у тебя уже щеки из-за спины видны! – рассвирепел Марк, но вдруг оборвал себя, махнул рукой и отошел в сторону.

Прошка плюхнулся на скамейку рядом с Лешей и достал сверток из-за пазухи. Мне в ноздри ударил крепкий чесночный дух. Поспешно покинув скамейку, я последовала за Марком. За спиной раздался шелест разворачиваемой бумаги.

Через десять минут мы с Марком вернулись. Время тянулось томительно медленно. Мы молча сидели на скамейке и уныло наблюдали за входом в лечебный корпус.

– Вы Татьяну не видели? – нарушила я затянувшееся молчание.

Леша с Прошкой успели только покачать головами, и в эту минуту Татьяна собственной персоной вышла из дверей медпункта.

«Телепатка она, что ли?» – мысленно подивилась я и помахала рукой, привлекая ее внимание.

Татьяна заметила нас и двинулась в нашу сторону. Я бы не сказала, что она, как утверждала Ирочка, превратилась в старуху, но сегодняшние переживания оставили на ее лице заметный след. Татьяна побледнела, под глазами залегли тени, очертания рта сделались жестче. Но все равно она была умопомрачительно хороша.

– Привет. Ну как вы? – Татьяна остановилась перед скамейкой, и ребята вежливо встали. – Держитесь?

– Вроде бы. А вот вы, по-моему, не очень, – сказала я. – Славки, похоже, совсем разбиты, да и у тебя вид измученный.

Татьяна устало провела рукой по лицу.

– Да, что-то мы расклеились. Владик сейчас в медпункте. Еле уломала его врачу показаться. К счастью, здесь работает мой старинный знакомый. Если бы не помощь Николая, совсем бы тяжко пришлось. По-моему, и Владику, и Ярославу не помешала бы доза транквилизатора.

– А Нина как? Она проснулась?

Татьяна покачала головой:

– Нет еще. Я заглянула к ней и тихонько окликнула, но она не отозвалась. Хотя пора бы ей уже проснуться.

– Может быть, она просто не хочет никого видеть?

– Возможно. Николай на всякий случай посоветовал мне сходить за невропатологом. Он тут в соседнем домике. Вы подождите еще немного, ладно? Сейчас я приведу доктора, он разбудит Нину, поговорит с ней и решит, что делать дальше. Может, он и запретит с ней разговаривать, но, по крайней мере, у нас будут какие-то известия.

Мы согласно покивали, и Татьяна ушла. Вскоре она вернулась с невысоким рыжим бодрячком, лицо которого светилось такой жизнерадостностью, что я серьезно усомнилась в целесообразности его беседы с женщиной, только что потерявшей мужа. Бодрячок галантно придержал перед Татьяной дверь, и они скрылись в здании медпункта.

Минут через десять дверь распахнулась, и на пороге медпункта возник свинцово-бледный Славка. Мы вскочили и бросились к нему. Он сделал нам навстречу несколько шагов и застыл.

– Нина умерла… – глухо пробормотал он.

И тут мои нервы не выдержали. Словно в далеком детстве, я бросилась на землю ничком и разрыдалась.

Глава 11

Кто-то поднял меня с асфальта, кто-то гладил по голове, кто-то бормотал бессмысленные успокоительные слова. Я ничего не соображала и воспринимала все как в тумане. Не помню, каким образом я очутилась в медпункте. Очнулась я уже в кабинете от резкой, почти враждебной реплики:

– Нет, вы не станете делать ей укол, доктор! И в изоляторе мы ее не оставим. Извините, но у вас тут в последнее время чересчур высокая смертность.

Несоответствие между знакомым, слегка петушиным голосом и совершенно чужими жесткими интонациями поразило меня настолько, что я окончательно пришла в себя. Сфокусировав взгляд, я обнаружила, что лежу на клеенчатой кушетке, а рядом по-бойцовому нахохлился Прошка, заслоняющий меня от молодого человека в белом халате. Лицо молодого человека выражало полную растерянность, постепенно вытесняемую обидой.

– На что вы намекаете? Я не позволю оскорблять себя подобным образом! По какой бы причине ни умерла ваша знакомая, я не имею к ее смерти ни малейшего отношения. Вероятно, у нее было слабое сердце, вот и не выдержало. В состав лекарства, которое я ей ввел, входил препарат для поддержания сердечной деятельности, но, наверное, этого оказалось недостаточно. Моей вины тут нет. Уверяю вас, я тщательнейшим образом прослушал пациентку, но никакой патологии не обнаружил. Бывает, и серьезное обследование не позволяет сразу дать заключение о болезни. У меня не было оснований принимать какие-либо экстренные меры. Так что ваши экивоки здесь абсолютно не уместны.

– Успокойся, Коля, – услышала я низкий голос Татьяны, стоявшей у меня в изголовье. – Никто не хотел тебя обидеть.

Взгляд молодого человека мгновенно смягчился:

– Да, конечно, я понимаю, вам сегодня здорово досталось. Извините меня. Но уверяю вас, это средство абсолютно безвредно.

– Нет! – категорично повторил Прошка. – Никаких уколов! Лучше накапайте ей валерьянки.

Мне надоело присутствовать при этом обмене любезностями в качестве неодушевленного предмета, и я решила подать голос:

– Спасибо, ничего не нужно. Мне уже лучше.

Прошка стремительно обернулся, и по его лицу я поняла, какое огромное облегчение он испытал.

– Варька, ты до стоянки дойти сможешь?

– Я категорически не рекомендую. Вы хоть понимаете, чем это грозит?

– За кого ты меня принимаешь? – сказала я Прошке, проигнорировав замечание встревоженного эскулапа. – За старую развалину?

– Вы не понимаете, – не сдавался Николай. – Не далее как сегодня утром вы испытали тяжелое потрясение, целый день находились в состоянии сильнейшего стресса, а только что перенесли еще один удар. Сейчас вам нужен полный покой, иначе я ни за что не ручаюсь. – Он снова перевел взгляд на Прошку: – Вы отдаете себе отчет в том, что делаете? Если случится непоправимое, вина будет целиком лежать на вас.

– Не волнуйтесь, доктор. – Я решила разрядить атмосферу. – Этот субъект вот уже много лет пытается свести меня в могилу, но безрезультатно. От меня так просто не избавишься.

– Сейчас ты у меня договоришься! – немедленно среагировал Прошка.

– Ребята, сейчас не время дурачиться, – призвала нас к порядку Татьяна. – Варвара, тебе и впрямь не мешало бы отлежаться.

– Нет! – воскликнули мы с Прошкой в унисон.

– Ничего со мной не случится, – добавила я.

– Ну что ж… – Николай растерянно развел руками. – Боюсь, медицина в данном случае бессильна. Возьмите с собой нитроглицерин по крайней мере. А лучше одумайтесь, пока не поздно.

Но я уже слезла с кушетки и направилась к двери. Прошка последовал за мной.

– Нитроглицерин! – напомнила Татьяна, догнала нас и подала мне упаковку с маленькими желеобразными шариками. – Если что, сунешь под язык две штуки. В гору не спешите. Сейчас вредна любая нагрузка на сердце.

– Ладно, спасибо вам. – Я взялась за ручку двери. – Извините, если что не так…

– Бред какой-то! – пробормотал на прощание Николай и помотал головой.

В коридоре, угрюмо подпирая стенку, ждали Леша с Марком и Владислав. Увидев меня, все трое немного приободрились.

– Ну, оклемалась немного? Идти сможешь? – спросил Леша. – Мы уж испугались, что тебя здесь оставят.

– И оставили бы, – заверил его Прошка. – Я как раз вовремя успел. Еще чуть-чуть, и Варьке вкололи бы ту же гадость, что и Нине.

Я поежилась. Славку с Марком передернуло. Напоминание о Нинке лишило нас всякого желания разговаривать. Мы четверо наскоро попрощались со Славкой и ушли.

Заснуть в ту ночь мне не удалось. Едва я закрывала глаза и начинала погружаться в дрему, сердце вдруг болезненно сжималось от какой-нибудь обрывочной мысли или воспоминания. Три года – три счастливых, безоблачных студенческих года – Нина была мне подругой. Ее смерть вдруг разом перечеркнула и наш болезненный разрыв, и последующее десятилетнее отчуждение. Наверное, только теперь я осознала, как много потеряла десять лет назад…

Я относилась к Нинке чуточку покровительственно, впрочем, как и она ко мне. Я подтрунивала над ее влюбчивостью, время от времени выливала на потерявшую голову подругу ушаты холодной воды, чтобы хоть немного ее отрезвить, а потом прилагала немалые усилия, стараясь рассеять ее уныние, вызванное очередным разочарованием. В свою очередь Нинка, словно снисходительная и любящая старшая сестра, пыталась привить мне вкус к разным пустячкам, занимающим не последнее место в жизни каждой уважающей себя женщины. Она учила меня укладывать волосы, ухаживать за кожей, пользоваться косметикой. Надо признать, ученицей я была на редкость нерадивой и бестолковой, но Нинка никогда не теряла ни надежды, ни терпения. Она придумывала для меня фасоны и шила платья, которые я от лени не удосуживалась носить, дарила мне по каждому поводу и без повода косметику, изящные безделушки, украшения, подсовывала журналы мод и всевозможные рецепты чудодейственных притираний.

До ее замужества наши отношения не омрачила ни единая тень. Слишком разные по характеру и темпераменту, мы не соперничали, не завидовали друг другу, ничего не пытались друг другу доказать. Вместе нам всегда было интересно и легко. Казалось бы, ничто не могло изменить сложившегося положения вещей…

Поначалу Нинкин роман с Мироном я восприняла как очередное скоротечное увлечение. Из-за личной неприязни к Мирону я даже не пыталась влиять на подругу – боялась обвинения в пристрастности. Да и зачем, если, по моим прикидкам, вся любовь должна была кончиться через месяц? Когда Нинка объявила мне о своем решении выйти замуж за моего заклятого врага, я решила, что это дурацкий розыгрыш. В тот день мы впервые крупно поссорились. Потом, конечно, помирились, попросили друг у друга прощения, но неприятный осадок остался. За первой ссорой последовала другая, потом еще и еще, и в конце концов я вынуждена была себе признаться, что нашей дружбе пришел конец.

И вот я лежала без сна в палатке, прокручивала в памяти далекие и недавние события и все больше проникалась горьким сознанием того, что теперь ничего нельзя ни вернуть, ни изменить. Нинка потеряна навсегда…

На другое утро лица Прошки, Марка и Леши яснее всяких слов сказали, что им тоже едва ли сладко спалось. Несмотря на тяжелый, суматошный год и хроническую усталость, до отпуска они, пожалуй, выглядели куда свежее. Проявив редкостное единодушие, мы решили в пансионат в этот день не ходить. По счастью, Леша успел вчера наполнить прихваченную с собой канистру до того, как нас оглушили известием о Нинке, так что вопрос о воде не стоял. Конечно, каждый из нас понимал, что в таких обстоятельствах бросать Славок на произвол судьбы, мягко говоря, не очень красиво, но, в конце концов, решили мы, вряд ли им станет легче, если на них свалятся еще четыре трупа.

Мы вяло приготовили завтрак, к которому никто, за исключением Прошки, практически не притронулся, немного посидели в молчании за столом и разбрелись по плато кто куда. Смотреть друг на друга, а тем более разговаривать, не хотелось.

Однако к обеду неведомая сила снова согнала всех под столовое дерево.

– Скоро Генрих приедет, – апатично заметил Прошка. – Надо бы чего-нибудь приготовить.

Никто даже не пошевелился.

– Сначала он заглянет в «Бирюзу», – высказался после продолжительной паузы Леша. – Вряд ли после этого ему захочется есть.

– По совести говоря, надо бы его встретить, – вздохнул Марк.

– А может, он сегодня не приедет? – высказала я робкую надежду. – Вдруг они не сумели купить билеты на поезд или Генрих сел в ялтинский троллейбус и забыл вылезти в Алуште? Или Машенька уговорила его поехать с ними?

– Это вряд ли, – возразил Леша. – Насчет троллейбуса и Ялты не знаю, а вот в Москву он не поедет точно. Не захочет нас бросить.

– Значит, выхода нет, – мрачно подытожил Прошка. – Нужно его встретить. Если уж у Варьки вчера нервы сдали, Генрих точно впадет в прострацию.

– Мои нервы не показатель, – заметила я и тяжело вздохнула. – Нинка все-таки когда-то была моей подругой. Генрих знал ее не так хорошо. Посему есть надежда, что он устоит на ногах. Но утверждать наверняка не берусь. Так что согласна, встретить его нужно.

– Тебе идти нельзя, – хмуро бросил Марк. – Противопоказано по состоянию здоровья.

Откровенно говоря, идти мне и самой не хотелось до смерти. Я чувствовала себя совершенно разбитой, головокружение, вызванное бессонницей, не проходило. Кроме того, я просто-напросто боялась объявить мягкому и ранимому Генриху еще одну страшную новость. Но перекладывать обязанности горевестника на плечи друзей – все-таки свинство. Кому сейчас легко? Посему я набрала в легкие побольше воздуха и приготовилась изобразить убедительное возмущение. Да так и застыла с открытым ртом…

По нашей поляне, чеканя шаг, топал вчерашний субтильный Сашок.

Наверное, даже призрак отца Гамлета не мог вызвать у бывших подданных столь сильного дурного предчувствия, какое охватило меня при появлении этого ходячего недоразумения в милицейской форме. Суровость, которую Сашок так старательно изображал накануне, уступила место явной неприязни и подозрительности.

– Граждане, мне приказано сопроводить вас в пансионат для дачи показаний, – объявил он, даже не подумав поздороваться.

Мы встревоженно переглянулись. Прошка открыл было рот, чтобы задать вопрос, но, видно, по выражению милиционерского лица догадался, что это будет бесполезной тратой слов.

Вероятно, Сашок получил указание внимательно слушать наши разговоры, потому что всю дорогу он в буквальном смысле дышал нам в затылок. В результате его усердия нам не удалось перемолвиться ни словом, а я никогда в жизни не испытывала более острой потребности обсудить происходящее.

«Зачем им понадобились новые показания? – гадала я. – Хотят что-то уточнить? Чепуха! В этом случае просьбу зайти к майору достаточно было передать через Славок, а не высылать за нами конвой. И этот тщедушный страж порядка не смотрел бы на нас волком. Стало быть, они обнаружили какое-то несоответствие в наших вчерашних показаниях. Но мы ведь говорили правду, одну только правду и ничего, кроме правды! Правда, не всю правду. Что же начальникам удалось выяснить? Может, Славки рассказали о моей ссоре с Мироном? Во-первых, это крайне маловероятно, во-вторых, тогда бы вызвали меня одну. И вообще, чтобы вытащить нас вот так стремительно, да еще сразу четверых, причина должна быть достаточно веской. И Сашок ни на шаг от нас не отходит. А бежать здесь некуда. Стало быть, со смертью Мирона что-то нечисто? Бред! Что там могло быть нечисто? Обнаружили что-то подозрительное во время вскрытия? Господи, что? Наркотик? Снотворное? Яд? Ты перегрелась, Варвара! Детективами обчиталась. Кому могло понадобиться убивать Мирона, да еще таким нелепым способом?

В чем же дело? Может, Нинка вчера в медпункте опять обзывала нас убийцами и после ее смерти Николай, как добропорядочный гражданин, поспешил доложить властям о ее последних словах?

Боже мой! Нинка!!! Николай вчера сказал, что у нее было слабое сердце. Но это вранье! Нинка занималась подводным плаванием и постоянно проверялась. У нее было отменное здоровье. Что же это значит?»

Возможный ответ настолько меня поразил, что я застыла на месте соляным столбом. Сашок тут же врезался мне в спину, споткнулся, и мы устроили кучу малу. Прошка насмерть перепугался, решив, что мрачные прогнозы, которыми вчера стращал его и меня Николай, сбылись и я тоже преставилась. Исключительно по его, Прошкиной, вине. С рыком «Варька!» он отшвырнул в сторону навалившегося на меня Сашку и плюхнулся рядом. Я, стиснув зубы, молчала, поскольку здорово ушибла колено.

– Варька! – еще отчаяннее завопил Прошка.

– Чего орешь, кретин? – злобно прошипела я и встала на карачки.

Между тем оглушенный падением Сашок, вероятно, решил, что на него совершено нападение и преступники намереваются смыться. С похвальной доблестью он рыбкой нырнул вперед, и я снова распласталась на камнях.

Тут остолбеневшие было Леша и Марк опомнились и ринулись мне на помощь. Субтильного Сашку во второй раз бросили на камни. Мне помогли наконец подняться на ноги. Пока я отряхивалась и разглядывала разбитое колено, Сашок немного пришел в себя и сообразил, что для замышляющих побег злоумышленников мы ведем себя несколько необычно. Вместо того чтобы припустить от него во всю прыть, мы стояли на месте и щедро осыпали друг друга ласковыми эпитетами: ворона, растяпа, даун несчастный, олух царя небесного и т. д. и т. п. Наше нетипичное поведение, видимо, убедило представителя власти, что совершенное на него нападение было непредумышленным, и он не стал заковывать нас в наручники.

В конце концов все немного поуспокоились и отправились дальше. Последнее потрясение нарушило ход моих мыслей, и я не сразу вспомнила о своей страшной догадке. Но через несколько десятков метров вся цепочка рассуждений всплыла в памяти.

«Так что же все это означает?» – мысленно повторила я последний вопрос.

А означать это могло только одно: Нинку не сердце подвело. Ее кто-то убил.