Текст книги "Стимулы, парадоксы, провалы. Город глазами экономистов (сборник)"

Пик популярности мегасобытий, судя по количеству поданных городами заявок, пришелся на конец 1990 – начало 2000– х годов. На Олимпийские игры замахивались и Лиль, и Севилья, и Лейпциг, и Шеффилд. Но этот ажиотаж проходит, как, скажем, мода на остроносые туфли, что легко проследить на примере летних олимпиад.

После того как Монреаль для Олимпиады 1976 года настроил «белых слонов» и влез в огромные долги, а московские Игры 1980– го прошли на фоне политических разборок и бойкотов, никто, кроме Лос-Анджелеса, не хотел проводить у себя Олимпиаду 1984 года. Олимпийский комитет, получив лишь одну заявку, вынужден был принять условия принимающей стороны. В итоге Олимпиада 1984 года стала самой дешевой в новейшей истории: почти все мероприятия шли на уже имевшихся стадионах, спортсменов разместили в студенческих общежитиях. Олимпиада даже принесла прибыль организаторам. И города мира изменили свое отношение к олимпиадам, а после сравнительного успеха Сеула-1988 и триумфа Барселоны-1992 выстроилась огромная очередь из желающих провести у себя главный спортивный смотр. После Барселоны все поверили, что мегасобытия могут преобразить город. Мегасобытия даже стали ключевой частью стратегии экономического развития некоторых городов. Наступил золотой века мегасобытий. Но эта мода во многом отражала глобальные экономические процессы.

Во-первых, благодаря долгим годам относительно стабильного экономического роста и технологического прогресса у людей появилось больше свободного времени и денег, а значит, для них важно стало, как и на что тратить и то и другое. Изменилось в целом восприятие города. С этого начинается феномен «города потребления».

Традиционно экономисты считали, что город – это место, где выгодно производить (благодаря положительным эффектам масштаба и агломерации), но плохо жить – из-за пробок, преступности, плохой экологии. Теперь все иначе. Благодаря новым транспортным технологиям, достижениям медицины и общему благосостоянию западные общества решили часть проблем компактного проживания, и оказалось, что компактный город – это место, где удобно потреблять, ведь можно пешком дойти до десятка ресторанов и магазинов, театров и концертных залов. Американский экономист Эдвард Глейзер еще в 2001 году показал, что качества города как среды потребления предопределяют его привлекательность для жителей. То есть, грубо говоря, города, где больше ресторанов и меньше пробок, в США и Европе растут быстрее. Вывод прост: город из места производства превратился в место производства и потребления.

Раньше города можно было определить по тому, что они производят, или по функции, которую они выполняют: промышленные города, информационные, рыночные, управленческие. Именно на развитии этих функций и видов экономической деятельности по большей части основываются стратегии их экономического развития. Промышленные города строили дороги и энергосети, информационные – тянули высокоскоростной интернет и возводили офисные башни. Сейчас появилась еще одна модель роста – улучшение потребительских качеств города.

Чтобы стать городом потребления, надо инвестировать в крупные проекты преобразования публичных пространств, строить большие торговые центры, создавать улицы сплошных ресторанов. В США города начали даже настоящую войну за привлечение команд по американскому футболу. Считалось, что вокруг команды, игры которой притягивают порой до 100 тысяч болельщиков, можно сформировать потребительское ядро города: с торговыми центрами и развлекательными комплексами. Дошло до того, что города строили стадионы за счет муниципального бюджета и безвозмездно передавали их командам (частным организациям). За счет новых стадионов, моллов и пешеходных улиц города хотели подстегнуть рост розничной торговли и потребительского сектора в целом.

Но на одном потреблении динамичную городскую экономику не создать. Есть, пожалуй, только два исключения. Речь идет, во-первых, о туристических городах, куда люди едут тратить деньги, потому что там есть либо уникальные природные ресурсы (пляжи или горы), либо наследие богатой истории и культуры, то есть то, чего не даст ни один даже самый удачный инвест-проект. А во-вторых, о городах, в которые люди массово перебираются, выходя на пенсию, – таких сейчас много в южных штатах США и на побережье Испании и Франции. Туда народ едет тратить деньги, накопленные за всю трудовую жизнь. В этих двух случаях городу незачем производить – ему нужно создавать идеальные условия для трат. В других условиях «чистый» город потребления маловероятен: без потока туристов или пенсионеров невозможно подпитывать потребительский сектор доходами извне, а значит, надо генерировать эти доходы за счет других видов экономической деятельности.

Собственно, города, которые стремились развивать потребительскую экономику, видели в ней, как правило, двигатель перемен, а не конечную цель. Тут самое время вспомнить о второй значимой предпосылке золотого века мегасобытий – деиндустриализации развитых экономик, из-за которой многие города западного мира лишились своего экономического двигателя. Именно они – а к ним можно отнести Манчестер, Шеффилд, Бирмингем, Севилью, Бильбао, Цинциннати, Турин и т. д., – сделали ставку на потребительский сектор. К концу 1980 – середине 1990-х эти города поняли, что необходимо формировать новую экономику, чтобы заменить переехавшие в Восточную Азию производства. То есть они взялись за реструктуризацию городской экономики и начали развивать новые виды деятельности. Пусть в краткосрочном периоде это рестораны и торгово-развлекательные центры. В долгосрочной перспективе, по утверждению Ричарда Флориды (автора нашумевшего «Креативного класса») и Эдварда Глейзера, благодаря улучшению потребительской среды и качества жизни в целом город начинает привлекать образованных и талантливых людей, а значит, повышается потенциал развития инновационной экономики. Таким образом, для переживавших кризис промышленных городов развитие экономики потребления оказалось панацеей.

Но при чем здесь мегасобытия? По сути, все они – праздники потребления, а подготовка к масштабным спортивным мероприятиям – развитие потребительской инфраструктуры. Возводятся новые площадки для масштабных мероприятий и гостиниц, улучшается качество публичных пространств и парков, открываются магазины и рестораны и даже строятся новые ветки метро и прокладываются новые автобусные линии, которые связывают все эти объекты в единую систему потребления. Другими словами, Олимпиаду и сопутствующее ей развитие потребительского сектора можно рассматривать как шоковую терапию для пребывающего в упадке города. Именно поэтому идущие на дно индустриальные города, поверив в потребление как в спасительную силу, видели в мегасобытиях возможность кардинально изменить свою судьбу.

В теории все выглядит логично, но удалось ли это кому-нибудь на деле? Могут ли мегасобытия и правда стать поворотным моментом в истории города? Хотя бы один город можно привести в качестве положительного примера.

Барселона-1992, Сидней-2000 и Пекин-2008 – три олимпиады, каждая из которых в свое время была признана лучшей в истории. Каждая установила новые стандарты проведения Игр. Барселона поразила удобством и гармонично встроенными в городскую среду аренами. Сидней стал первой Олимпиадой, на которой большая часть соревнований проходила в одном парке. Пекин и вовсе предложил миру новый уровень грандиозности во всем – от архитектуры стадионов до размаха церемоний открытия и закрытия. Но из этих трех городов только Барселоне удалось воспользоваться Играми как инструментом преображения города. А Пекин и Сидней – доказательство того, что успех самого события вовсе не гарантирует, что город от него выиграет. Так чему же стоит поучиться у Барселоны?

Чтобы лучше понять, что для Барселоны значила Олимпиада 1992 года, надо вернуться в каталонскую столицу начала 1980-х. Испания только начинает оправляться после смерти Франко. Сверхцентрализованная модель управления упразднена, и местные власти наконец обретают существенную самостоятельность. Паскаль Марагал, ставший мэром Барселоны в 1981 году и не покидавший этот пост до 1997-го, получил город, принесенный планово-милитаристским режимом в жертву индустриализации. Приморская, субтропическая, курортная по определению Барселона почти лишена общественных пространств и отрезана от моря железной дорогой. В плачевном состоянии пребывала почти вся инфраструктура. Городу надо было приводить себя в порядок, а на это нужны были большие деньги.

Тогда же открылись европейские границы, и стало ясно, что местные производители не в состоянии конкурировать с иностранными. Доселе преимущественно промышленная Барселона быстро сдавала позиции. Надо было срочно придумывать что-нибудь новое. Богатая история, роскошная архитектура, статус столицы Каталонии, близость к порту, сильные университеты, роскошный климат и море – все это предопределило новый курс: образование и наука, креативные отрасли и, конечно же, туризм. Но прежде всего требовались фундаментальные изменения и масштабные инвестиции.

Вот тут-то и появилась идея провести Олимпиаду. Обширная коалиция сторонников этой идеи, объединившая бизнес-сообщество и городскую администрацию, получила горячую поддержку населения. Олимпиада была нужна городу во всех отношениях: чтобы снова заявить о себе на весь мир, подарить праздник прожившим трудную жизнь каталонцам и, наконец, привлечь деньги для решения ключевых проблем города.

Чего же добилась Барселона, готовясь к Олимпиаде? Реорганизовала свою транспортную систему, преобразила общественные пространства, перенесла железную дорогу, построила новую набережную, знаменитый Олимпийский порт и новый район города. Для своего времени Игры в Барселоне были беспрецедентно дорогими. Но на стадионы выделили совсем небольшую часть бюджета. Соотношение затрат на строительство спортивных объектов и общей стоимости олимпийской стройки – наглядный показатель целей и задач, которые ставят перед собой организаторы Игр. Если значительная доля бюджета идет на спортивные сооружения, значит, главное – сама Олимпиада, и городу от нее достанется мало полезного. Если же – на инфраструктуру и другие неспортивные объекты, то есть шанс, что город действительно преобразится. В Барселоне лишь 13 % инвестиций потратили на стадионы, в Сиднее – более 40 %.

Кроме того, олимпийские объекты расположили по всему городу, чтобы их было проще приспособить к нормальному ритму его жизни, и он весь, а не отдельный квартал, ощутил влияние мегасобытия. Нынешняя мода на напичканные стадионами олимпийские парки удобна МОК и болельщикам, но по ее вине появляются малопригодные для нормальной жизни города олимпийские комплексы вроде агломераций из пяти стадионов. И конечно, при такой концентрации объектов организаторам приходится решать сложнейшие логистические задачи. Как, скажем, привозить в одну точку сотни тысяч человек? Обычно для этого строят новые станции метро, дороги или железнодорожные ветки с сотнями тоннелей и мостов. Но когда праздник кончится, сотни тысяч человек никогда уже не будут разом сниматься с места и ехать в один парк, а значит, дорогущие ветки метро будут использоваться меньше чем вполсилы, а деньги, потраченные на их строительство, окажутся выброшенными на ветер. И в целом строить один парк рискованно (что доказали Сидней и Афины) – если только в городе не появится новая жемчужина. Как говорят англичане, не надо класть все яйца в одну корзину. Барселона поступила согласно этому совету – и выиграла.

Получается, она все делала правильно, но каковы были результаты? Тут на первый план выходит обычная для экономистов проблема измерения. Что, собственно, считать успехом. Ускоренный экономический рост? Нулевую безработицу? Привлеченные инвестиции? Какой период учитывать, с чего начинать – с церемонии закрытия или со дня начала строительства объектов? И как понять, насколько на последующую судьбу города повлияло мегасобытие, может, причина роста в факторах национального или глобального масштаба? Увы, простых ответов на эти вопросы нет. Существенная часть нынешней экономической науки связана с разработкой сложнейших математических методов, которые позволяют выявлять причинно-следственные связи в подобных ситуациях. Но мегасобытия и их экономическое наследие – слишком сложная материя даже для подкованного эконометриста.

С измеримыми итогами барселонской Олимпиады все как раз весьма запутано. Два года после Олимпиады экономика Барселоны чувствовала себя неважно, но виной тому была рецессия, которая охватила всю Испанию и существенную часть Европы. Зато с 1994 года столица Каталонии начала быстро расти – вполне вероятно, что во многом благодаря олимпийским инвестициям. Во всяком случае, в 1990–2000-х годах поток туристов ежегодно увеличивался вдвое, не в пример другим туристическим центрам Европы. Скептики, правда, утверждают, что Олимпиада тут ни при чем и что самый мощный рывок Барселона сделала в конце 1990– х, когда влияние Игр уже почти сошло на нет. Спорить можно долго, и вряд ли удастся достигнуть полного согласия. Но одно несомненно: именно Олимпиада сформировала современный облик Барселоны, именно после Игр город стал одной из самых ярких точек роста на карте Европы и многие его достижения, как, например, создание технологического кластера «24@», были бы невозможны без фундамента, заложенного при подготовке к Олимпиаде.

Тут все-таки просится лирическое отступление. Дело в том, что и в Барселоне не все было безукоризненно. Больше всего ее ругали за игнорирование проблемы социального неравенства. По сути, значительная часть реконструкции свелась к тому, что были разрушены самые неблагополучные рабочие кварталы, а на их месте выросли элитные многоэтажки с видом на море. Увы, гентрификация, изъятие земли и переселение – постоянные спутники мегасобытий, и Барселона не стала исключением.

Чему учит урок Барселоны в первую очередь? Тому, что выгоду от мегасобытия получит лишь тот, кто понимает, что это за инструмент и как им воспользоваться в интересах города. Принципиально то, что власти Барселоны никогда не воспринимали Олимпиаду как конечную цель – для них это был лишь этап (пусть и чрезвычайно важный) долгосрочной стратегии развития города.

А что же другие города? Почему у них все получилось не так, как у Барселоны? Пекин потратил куда больше денег, построил грандиозные здания, но, по мнению многих обозревателей, они не преобразили, а скорее изуродовали его. Сидней хотел создать новый современный район, но получился полупустой элитарный спальный пригород. Атланта на всем экономила и решала только свои исключительно локальные задачи, а об Афинах и вовсе говорить нечего.

Настало время признаться. Мы, экономисты, бываем очень зашорены. Мы рассуждаем так: «Раз уж вложили кучу денег в мегасобытие, будьте любезны, объясните, как оно окупится». Но к олимпиадам такая логика неприменима. Ведь любая из них не просто инвестиционный проект. Это еще ярмарка достижений, витрина страны, возможность решить внутренние, внешнеполитические или дипломатические задачи. Примеров тому масса.

Олимпиада 1936 года в Мюнхене должна была продемонстрировать миру мощь нацистской государственной машины и идеологии. Игры 1964 года в Токио предъявили народам возрожденную из послевоенного пепла Японию. Недавние Игры в Пекине тоже призваны были в первую очередь показать всем силу нового Китая, а не решить проблемы города. То же самое можно сказать и о зимней Олимпиаде в Сочи. Саммит АСЕАН – явный внешнеполитический стейтмент, а Универсиада в Казани во многом затевалась для поднятия боевого духа населения. Другой пример – Лос-Анджелес и Атланта. Они не брались ни за какие масштабные задачи, а, по сути, просто устраивали праздник, при этом стараясь экономить и зарабатывать. Манчестер в свое время подал олимпийскую заявку только для того, чтобы поторговаться с национальным правительством о распределении доходов госбюджета. Правда в том, что каждое мегасобытие по-своему уникально, у каждого своя история, культурный и политический подтекст, и мерить их общим аршином нельзя.

Одно можно сказать точно: все мегасобытия изменяют лица городов и могут изменить их судьбу. Но стоит ли смотреть на Олимпиаду как на стимул для этих перемен, если изначально перед ней не ставится такая цель? Китайские власти, проводя Игры-2008, хотели потрясти мир, сформировать новый глобальный имидж Китая. Это им, безусловно, удалось. Попутно они за огромные деньги перестроили существенную часть Пекина, и в масштабах города это вроде бы не оправдалось. Но если они к этому и не стремились, то как нам судить об эффективности инвестиций?

С одной стороны, некорректно анализировать итоги любого мегасобытия, не задаваясь вопросом о том, зачем оно было затеяно. С другой – если уж вы взялись коверкать город и закачивать в него миллиарды долларов, то делайте это с умом. Лондонские летние Олимпийские игры 2012 года хороший тому пример. Игры во многом были нужны Англии для поднятия национального духа, сплочения все более разрозненного по экономическим, географическим, классовым и этническим признакам общества. Но о том, зачем Игры именно Лондону, подумали основательно. Олимпиада стала частью долгосрочной стратегии развития восточной части британской столицы – той, что после закрытия портов и верфей превратилась в центр бедноты, преступности и самых болезненных социальных проблем. Для столь развитого мегаполиса, как Лондон, Олимпиада вряд ли могла сыграть столь же важную роль, как и для Барселоны конца 1980-х. Но благодаря ей удалось интегрировать в городскую жизнь прежде не самую привлекательную часть города, разгрузить исторический центр, разбить новый парк, обеспечить транспортной инфраструктурой колоссальный торговый центр, который отвлекает шопоголиков от знаменитой Оксфорд-стрит, и создать условия для развития нового делового района. Самое поразительное то, что еще до начала Игр организаторы придумали, что делать почти со всеми постоянными постройками после их окончания, а многие соревнования и вовсе провели во временных сооружениях.

Как и Барселона, Лондон тоже не эталон, но это новая интересная модель: она показывает, что благодаря мегасобытию можно решать локальные городские задачи. Прежде чем судить о том, насколько удачна эта модель, надо подождать еще лет десять. Но, что немаловажно, такой взгляд на Олимпиаду со стороны города нисколько не мешает государственным чиновникам использовать игры в своих целях совсем иного масштаба.

Так что же мегасобытия для города – панацея или контрольный выстрел? В России мода на мегасобытия в разгаре, в Европе она прошла, но вполне может вернуться, когда экономика преодолеет последствия кризиса.

С точки зрения экономиста, любое мегасобытие для развития города – это своего рода квантовая пушка. Если как следует прицелиться, понять, по кому и зачем стреляем, то она может оказаться очень кстати. А стрелять из нее по воробьям, или по своим, или в никуда, тратя попусту дорогие снаряды, глупо.

Городам, которых привлекает идея мегасобытий, можно дать один совет: хорошенько подумать, зачем им это. Надо представить себе, каким может стать город лет через двадцать, что мешает ему развиваться, какие у него самые острые проблемы и поможет ли условная Олимпиада их решить, не отвлечет ли она на себя ценные финансовые и административные ресурсы.

Важно помнить, что даже если у мегасобытия есть мощная политическая подоплека и национальный лидер использует его в целях совсем не городского масштаба, это не отменяет того факта, что в городе понастроят всякого, а ему потом с этим жить. Так что думать, зачем мегасобытие городу, надо в любом случае.

Ну и напоследок стоит все-таки сказать об адекватности тех самых инструментов городского преобразования, которые дают городу мегасобытия вообще и олимпиады в частности. Да, ему может быть выгодно ускоренное строительство каких-то объектов, но зачем ему искусственные трассы для горного спуска на каяках, арены для гандбола и стадионы для тхеквондо? Жестокая борьба за право проводить у себя мегасобытия породила гипертрофированные ожидания. Международный Олимпийский комитет теперь хочет, чтобы все олимпиады проходили в компактных парках, а все соревнования – на новых огромных стадионах и чтобы атлеты жили только в новеньких, с иголочки, олимпийских деревнях. Но мало каким городам пригодятся эти постройки. Современные летние олимпиады с их более чем тридцатью видами спорта и умопомрачительными требованиями совершенно точно переросли масштаб городов. Сегодня олимпиады по всему миру оставляют после себя красивые, но никчемные, чужеродные для городов парки – своего рода памятники напрасно растраченным средствам и упущенным возможностям.

Олимпиада – городское событие, и она должна быть для города, а не для МОК, телеконгломератов или спонсоров. Я люблю города, обожаю олимпиады и верю, что вместе они могут творить чудеса. Вот только сегодня система явно вышла из равновесия. Быть может, чтобы все вернулось на круги своя, нужен очередной олимпийский провал, эдакий Монреаль-2. До Игр в Рио-де-Жанейро осталось меньше двух лет. Ждем.