Текст книги "От Пекина до Берлина. 1927–1945"

В нашей армии быстро приобрела популярность песня «Герою-городу». Написал ее сержант Н. Панов. Слова этой песни бесхитростны. Но одно в ней нравилось гвардейцам – она была правдива, как сама жизнь.

 
От разрывов улицы дрожали,
Не смолкал моторов страшный рев,
Но полки гранитом насмерть встали
На защиту волжских берегов.
Говорил товарищ, умирая:
– Навсегда пускай запомнит враг
Не отходит шестьдесят вторая
Никогда, хотя бы и на шаг.
 

Таков был закон воинов 62‑й армии: не отступать, а только истреблять противника и отвоевывать у врага метр за метром родную землю.

В моих руках несколько пожелтевших от времени боевых листков, которые распространялись на передовой линии.

Вот один из них.

«Сегодня героически сражались:

Козлов Андрей Ефимович – пулеметчик, член ВЛКСМ. За время Отечественной войны тов. Козлов истребил 50 гитлеровцев, не считая фашистов, истребленных его пулеметным расчетом. Только с 7 октября 1942 года тов. Козлов уничтожил 17 фашистов. Пулеметный расчет Козлова – лучший в батальоне. Тов. Козлов участник боев за Ленинград, за Харьков. Дважды ранен. Имеет два знака отличия. Равняйтесь по Козлову!»

…А вот другая листовка.

«Подбили и сожгли 7 немецких танков!

Красноармейцы Яков Щербина и Иван Никитин, будучи раненными, не ушли с поля боя. Верные сыны Родины сражались до тех пор, пока не была отбита последняя атака врага. За каких-нибудь полчаса отважные бронебойщики подбили 7 танков врага».

Их много этих предельно кратких листовок. А как убедительно, ярко они говорят о тех, кто, презирая смерть, ковал победу.

А сколько было замечательных людей на переправе через Волгу!

Кто там работал, тот ежечасно, ежеминутно с глазу на глаз встречался со смертью. Поистине нужны были стальные нервы и несравненное мужество, чтобы переплыть на лодке Волгу туда и обратно под огнем. А наши лодочники, наши моряки Волжской флотилии делали такие рейсы и днем и ночью, доставляя в город боеприпасы и продовольствие.

Как упоминалось выше, ожидая наступления больших сил противника на заводской район, мы принимали самые энергичные меры по укреплению фронта, идущего по реке Мокрая Мечетка, балка Вишневая, Мамаев курган. Прибывающая 84‑я танковая бригада в армию была поставлена на позиции для прикрытия этого района, организовав ее взаимодействие со стрелковыми дивизиями, тем самым уплотняя их боевые порядки. Танковый корпус с управлением бригад, как потерявшие боеспособность, выводились на левый берег Волги. Боеспособные танки передавались в 84‑ю бригаду.

Кроме этих мероприятий, было приказано всем войскам форсировать инженерные работы для прочного удержания занимаемых позиций. На танкоопасных направлениях было заложено тысячи мин и фугасов. Уплотнялись боевые порядки 37‑й гвардейской и 95‑й стрелковой дивизий, усиливались артиллерией. Все эти маневры по усилению приходилось совершать только ночью под непрерывными частыми атаками противника на всем фронте армии. Мы понимали, что противник своими действиями выполняет две задачи: ведет разведку боем на всем фронте армии, а также сковывает наши маневры на узкой, вернее неглубокой полосе обороны вдоль западного берега Волги. В ответ на действия противника наши штурмовые группы на всем фронте армии наносили внезапные удары по вражеским гарнизонам, засевшим в домах; снайпера, а их в армии уже насчитывалось около 400, не давали носа показать солдатам и офицерам противника из-за подготовленных ими укрытий, под этим прикрытием мы производили перегруппировку своих сил, укрепляя район заводов.

Самые тяжёлые дни

1

В дни с 8 по 14 октября затишья не было, да и не могло быть, так как наши позиция находились от немецких на расстоянии броска ручной гранаты.

Глубина наших боевых порядков, то есть все пространство от переднего края обороны до Волги, не превышала и трех километров. Обстановка заставляла нас быть особенно бдительными, непрерывно вести наблюдение, активную разведку.

Лучшим проявлением бдительности и боевой готовности мы считали активные действия. Наши снайперы, штурмовые группы не давали захватчикам покоя. Зазевавшийся гитлеровец, неосторожно поднявший голову из траншеи или другого укрытия, получал немедленно порцию свинца.

Наблюдая за скоплением противника в районах поселка Баррикады, балки Вишневая наша артиллерия и «катюши» наносили мощные удары. Наша ночная авиация висела над захватчиками, бомбила, хлестала их из пулеметов.

Командир полка «катюш» полковник Ерохин и другие артиллеристы во главе с командующим артиллерией армии генералом Пожарским ежедневно приходили ко мне за получением указаний, куда и в каком часу ночи наносить удары в порядке контрподготовки.

Дневники и письма убитых захватчиков говорили нам, какой урон и какое воздействие производили на врага наши контрподготовительные действия. «Сталинград – это ад», «Сталинград – это братская могила», «Сталинград изрыгает смерть» – вопили гитлеровцы.

В свою очередь противник, прижав нас к Волге, не давал нам ни минуты покоя. Его авиация непрерывно вела разведку наших боевых порядков и бомбила войска и переправы, а артиллерия и минометы засыпали наши позиции минами и снарядами.

День и ночь по всему фронту армии не стихала стрельба. Ракеты и трассирующие пули прорезали ночную темноту.

Работники штабов, политорганов все время находились в войсках. Перегруппировав силы и углубив боевые порядки на вероятном направлении главного удара врага, мы стремились лучше закопаться, превратить каждый дом в опорный пункт, значительно усилили оборону заводского района.

Так, например, дивизия Горишного стояла теперь в стыке между дивизиями Жолудева и Гуртьева уступом, в глубь наших боевых порядков. Один полк (117‑й) 39‑й гвардейской дивизии Гурьева 12 октября был поставлен в район Житомирской улицы для создания глубины обороны и укрепления стыка между дивизиями Жолудева и Горишного.

524‑й стрелковый полк 112‑й дивизии, находившейся до 12 октября на левом берегу Волги на укомплектовании за счет тылов дивизии, был переправлен на правый берег с заданием занять оборону во втором эшелоне на участке стадион (северный) до шестиугольного квартала.

Мы пересмотрели все тыловые части и подразделения полков, дивизий и армейских частей, оставив там минимум людей, остальных вооружили и направили в роты и батареи. Мы чувствовали, что противник, проводя частные атаки на различных участках фронта, готовит мощный удар именно на Тракторный завод. Наша разведка, которой руководил полковник Герман, подтверждала это все новыми и новыми сведениями. Надо было встретить удар во всеоружии.

12 октября, согласно приказу командующего фронтом, дивизия Жолудева с одним полком дивизии Горишного наносила контрудар по западной окраине поселка Тракторного завода. Цель – сорвать планомерную подготовку нового наступления противника.

Больших результатов мы не ждали от этого контрудара, но чувствовали, что на этот раз командующий фронтом требует от 62‑й армии активных действий неспроста: полученный из артуправления фронта план снабжения боеприпасами на октябрь сажал армию на голодный паек – значит, готовится мощное контрнаступление наших войск.

Свой контрудар мы нацеливали на главную группировку врага, считая, что сорвать его плановую подготовку к новому наступлению можно только контрударом. Заставить врага перейти в наступление раньше срока для нас выгоднее, чем сидеть и ждать, когда он полностью подготовится и ударит всеми силами.

Хотя наши боевые порядки имели глубокое построение, а контрудар проводился только частью сил, все ж мы шли на риск. Контратака началась с утра 12 октября. Немцы оказывали ожесточенное сопротивление. В результате дневного боя дивизия Жолудева на своем левом фланге и в центре продвинулась до трехсот метров на запад и вела бой в безымянном поселке, что севернее южного стадиона. Части дивизии Горишного также продвинулись до двухсот метров.

Бои в этот день показали нам, что гитлеровцы не ожидали контрудара, но плотность боевых порядков противника была настолько велика, что пробить их глубже наши части не смогли.

13 октября, продолжая контратаки, мы стремились отбросить врага за Мытищинский овраг. Весь день шел ожесточенный бой.

Наступило 14 октября – день небывалых по жестокости боев. Три пехотные и две танковые дивизии противника, развернутые на фронте около пяти километров, перешли в наступление.

14 октября Гитлер отдал приказ своим войскам о переходе к обороне на всем советско-германском фронте, кроме Сталинградского направления. Здесь он сосредоточил все, что мог собрать из своих резервов. Особо мощные силы авиации были сосредоточены на этом направлении.

Мы, многое уже пережившие, это наступление гитлеровцев запомнили на всю жизнь.

Проснулся я рано утром по какому-то интуитивному предчувствию. Возможно, сказывалось нервное напряжение в ожидании известного нам готовившегося удара противника. Оно пересилило сон, усталость и подняло меня на ноги.

Мой ординарец Борис Скорняков налил мне стакан крепкого чая. Выпил залпом и тут же вышел из блиндажа на воздух. Меня ослепило солнце. При выходе из блиндажа встретился с комендантом штаба и командного пункта майором Гладышевым. Мы прошли с ним несколько десятков метров к северу, где были расположены отделы штаба. Они ютились в спешно вырытых щелях или в норах, выдолбленных в крутом правом береге Волги.

В одной из таких нор стоял тульский самовар с самодельной трубой. Он попыхивал дымком. Около самовара сидел генерал Пожарский – командующий артиллерией армии. Он туляк и всю войну не расставался со своим земляком самоваром. Это была его слабость – крепкий чаек… Поздоровался с ним.

– Как, Митрофаныч, – спрашиваю, – успеешь попить чайку до начала фрицевского концерта?

– Успею, – отвечает он уверенно, – ну, а не успею, с собой на наблюдательный захвачу.

Во время нашей беседы донесся сильный гул с запада. Мы все подняли головы и «навострили» уши. И тут же услышали шипение снарядов и мин над головой. Вскоре близкие разрывы потрясли землю, в воздухе выплеснулись султаны огня. На оборонявшуюся армию посыпались десятки, сотни тысяч снарядов и мин разных калибров. Взрывными волнами нас прижало к обрывистой круче берега. Самовар был опрокинут, так и не успев закипеть. Но буквально кипела от взрывов вода в Волге. Я взглянул на Пожарского. Он показывал мне рукой в небо. Над головой появились фашистские самолеты. Их было несколько групп. Они плыли уверенно, будто стаи диких гусей. От взрывов снарядов и мин, шума авиационных моторов невозможно было говорить. Я взглянул на Пожарского. Он понял меня по взгляду, схватил планшет, бинокль и бросился бежать на свой командный пункт. Я поспешил на свой.

Солнца не было видно. Дым, пыль и смрад заволокли небо. Подойдя к блиндажу, собрался ногой открыть дверь, но тут же получил такой удар взрывной волны в спину, что влетел в свой отсек. Крылов и Гуров уже сидели на скамейках и держали оба телефонные трубки. Тут же стоял начальник связи армии полковник Юрин, докладывая что-то Крылову.

Я спросил:

– Как связь?

Юрин доложил:

– Часто рвется, включили радио, говорим открытым текстом.

Кричу ему в ответ:

– Этого мало… Поднимите и задействуйте запасный узел связи, на левом берегу. Пусть дублируют и информируют нас.

Юрин понял и вышел. Я прошел по всему пэ-образному блиндажу – туннелю. Он достался нам от штаба 10‑й дивизии НКВД, которую отвели на левый берег несколько дней тому назад. Все командиры штаба армии, связисты и связистки были на местах. Они глядели на меня, пытаясь по моему лицу угадать о моем настроении и о положении на фронте. Чтобы показать, что нет ничего страшного, я шел по блиндажу спокойно и медленно и так же вернулся и вышел на улицу из другого выхода пэ-образного блиндажа.

То, что я увидел на улице, особенно в направлении Тракторного завода, трудно описать пером. Над головой ревели моторы пикирующих бомбардировщиков, выли падающие бомбы, рвались снаряды зениток в воздухе, а их трассирующие траектории расчеркивались в небе пунктиром. Кругом все гудело, стонало и рвалось. Пешеходный мостик через Денежную протоку, собранный из бочек, был разбит и отнесен течением. Вдали рушились стены домов, полыхали корпуса цехов Тракторного завода.

Я приказал командующему артиллерией армии Пожарскому дать два дивизионных залпа «катюш». Один по Силикатному заводу, другой – перед стадионом, по скоплению войск противника. Затем дозвонился до командующего воздушной армией Хрюкина и попросил немного угомонить фашистских стервятников. Товарищ Хрюкин сказал откровенно, что сейчас помочь нечем. Противник плотно блокировал аэродромы армии. Пробиться нашей авиации к Сталинграду пока невозможно.

После короткого обмена мнениями между членами Военного совета стало ясно… Противник бросил все свои силы против 62‑й армии. Имея явное превосходство в живой силе, технике и огне, он будет стараться разрезать армию и уничтожить ее по частям. Сейчас главный удар он наносит между заводами Сталинградским тракторным и «Баррикады». Ближайшая его цель пробиться к Волге.

По силам и средствам, введенным в бой, было видно, что он приложит все силы, чтобы не допустить переправы из-за Волги к нам сильных подкреплений и будет стараться сорвать подвоз боеприпасов в Сталинград. В ближайшие несколько дней нам предстояло небывало жесточайшая борьба только имеющимися в распоряжении 62‑й армии силами.

Наш блиндаж трясло как в лихорадке, земля звенела, и в уши иголками впивались эти звуки, с потолка сыпался песок, в углах и на потолке под балками что-то потрескивало, толчки, от разорвавшихся вблизи крупных бомб, грозили развалить наш блиндаж. Уходить нам было некуда. Лишь изредка, когда совершенно нечем было дышать, несмотря на близкие разрывы бомб и снарядов, мы по очереди выходили из блиндажа.

В тот день мы не видели солнца. Оно поднималось в зенит бурым пятном и изредка выглядывало в просветы дымовых туч.

Под прикрытием ураганного огня три пехотных и две танковых дивизии на фронте около шести километров штурмовали наши боевые порядки. Главный удар наносился по 112‑й, 95‑й, 308‑й стрелковым и 37‑й гвардейской дивизиям. Все наши дивизии были сильно ослаблены от понесенных потерь в предыдущих боях, особенно 112‑я и 95‑я дивизии. Превосходство противника в людях было пятикратным, в танках – двенадцатикратным, его авиация безраздельно господствовала на этом участке.

Пехота и танки противника в 8 часов утра атаковали наши позиции. Первая атака противника была отбита, на переднем крае горело десять танков. Подсчитать убитых и раненых было невозможно. Через полтора часа противник повторил атаку еще большими силами. Его огонь по нашим огневым точкам был более прицельным. Он буквально душил нас массой огня, не давая никому поднять голову на наших позициях.

В 10 часов 109‑й полк 37‑й гвардейской дивизии был смят танками и пехотой противника. Бойцы этого полка, засевшие в подвалах и в комнатах зданий, дрались в окружении. Против них противник применял огнеметы. Нашим бойцам приходилось отстреливаться, переходить в рукопашную схватку и одновременно тушить пожары.

На командном пункте армии от близкого взрыва авиабомбы завалило два блиндажа. Бойцы роты охраны и несколько работников штаба откапывали своих товарищей. Одному офицеру придавило ногу бревном. При попытках откопать и поднять бревно верхний грунт осаживался и еще больше давил на ногу. Пострадавший умолял товарищей отрубить или отпилить ногу. Но у кого поднимется рука? И все это происходит под непрерывным обстрелом артиллерии и бомбежке авиации.

В 11 часов доносят: левый фланг 112‑й стрелковой дивизии также смят. Около 50 танков утюжат ее боевые порядки. Эта многострадальная дивизия, принимавшая участие во многих боях западнее реки Дон, на Дону, между Доном и Волгой, к 13 октября имела в своем составе не более тысячи активных бойцов во главе со своим командиром полковником Ермолкиным. Она сражалась геройски в отдельных зданиях разрозненными подразделениями и гарнизонами в цехах Тракторного завода, в Нижнем поселке и на Волжской круче.

В 11 часов 50 минут противник захватил стадион Сталинградского тракторного завода и глубоко вклинился в нашу оборону. До Тракторного завода осталось менее километра. Южнее стадиона находился, так называемый, шестигранный квартал с каменными постройками. Он превращен нашими войсками в опорный пункт. Гарнизон его – батальон с артиллерией 109‑го гвардейского стрелкового полка. Этот квартал несколько раз переходил из рук в руки. Командир полка Омельченко лично сам возглавил контратакующие подразделения.

По радио открытым текстом неслись донесения, которые перехватывались узлом связи штаба армии. Привожу их дословно: «Фрицы везде наступают с танками… Наши дерутся на участке Ананьева. Подбито четыре танка, а у Ткаченко – два, гвардейцами 2‑го батальона 118‑го полка уничтожены два танка. Третий батальон удерживает позиции по оврагу, но колонна танков прорвалась на Янтарную». Артиллеристы 37‑й гвардейской дивизии доносили: «Танки расстреливаем в упор, уничтожено пять».

Начальник штаба дивизии товарищ Брушко докладывал в штаб армии: «Гвардейцы Пуставгарова (114‑й гвардейский полк), рассеченные танковыми клиньями противника, закрепившись группами в домах и развалинах сражаются в окружении. Лавина танков атакует батальон Ананьева. Шестая рота этого батальона под командованием гвардии лейтенанта Иванова и политрука Ерухимовича полегла полностью. Остались в живых только посыльные».

В 12 часов передают по радио из 117‑го гвардейского полка: «Командир полка Андреев убит, нас окружают, умрем, но не сдадимся». Полк не умер, около командного пункта полка валялись больше сотни трупов немцев, а гвардейцы продолжали жить и крошить врага.

Из полков 308‑й стрелковой дивизии Гуртьева доносят: «Позиции атакуют танки с севера, идет жестокий бой. Артиллеристы бьют прямой наводкой по танкам, несем потери особенно от авиации, просим отогнать стервятников».

В 12 часов 30 минут командный пункт 37‑й гвардейской дивизии бомбят пикирующие бомбардировщики. Командир дивизии генерал Жолудев завален в блиндаже, связи с ним нет. Управление частями 37‑й гвардейской дивизии штаб армии берет на себя. Линии связи и радиостанции перегружены. В 13 часов 10 минут в блиндаж Жолудева «дали воздух» (просунули металлическую трубу), продолжая откапывать генерала и его штаб. В 15 часов на командный пункт армии пришел сам Жолудев. Он был мокрый и в пыли и доложил: «Товарищи Военный совет! 37‑я гвардейская дивизия сражается и не отступит». Доложил и тут же спустился на земляную ступеньку, закрыл лицо руками.

На участке 95‑й стрелковой дивизии Горишного с 8 часов утра также шел жесточайший бой. Командир взвода третьей батареи лейтенант Владимиров Василий Владимирович вспоминает: «14 октября ясное утро началось с такого землетрясения, которого мы никогда не ощущали за все бои до этого. Сотни самолетов урчали в воздухе, всюду рвались бомбы и снаряды. Клубы дыма и пыли окутали небо. Дышать было нечем. Все поняли, что немцы перешли в новое мощное наступление. Телефонная связь сразу порвалась. По радио от командира батареи услышали команду: «Н30-6», «П30-1» и т. д. Эти команды менялись одна за другой. Рискуя каждую минуту жизнью, люди выходили к орудиям и выпускали серию снарядов. Наш наблюдательный пункт батареи оказался в окружении, но командир батареи товарищ Ясько не растерялся. Он всю ночь бил фашистов огнем своей батареи, вызывая иногда огонь на себя, когда фашисты очень близко подходили к наблюдательному пункту, а к утру удачно прорвался из окружения, от бомбежки и от обстрела у наших орудий осталось по 2–3 человека, но мы не дрогнули. Командир батареи Ясько был засыпан, многие оглохли, бомбежка, обстрел не прекращались. Все горело, все перемешивалось с землей. гибли люди и гибла техника, но мы стреляли и стреляли».

Так вели себя в бою артиллеристы, стоя плечом к плечу с другими родами войск.

В 13 часов 10 минут докладывают: на командном пункте армии завалило два блиндажа, есть убитые и раненые.

Около 14 часов телефонная связь порвана со всеми войсками, работают только радиостанции, но и то с перебоями. Дублируем связь, посылая офицеров, но эта связь медленная. Их данные весьма запаздывают.

К 15 часам танки противника глубоко вклинились в наши боевые порядки. Они вышли на рубеж заводов Тракторного и «Баррикады». Пехоту противника отсекают от танков огнем наши гарнизоны. Они хотя и разрозненные, но сражаются в окружении и сковывают в действиях врага. Танки противника без пехоты вперед не идут. Они останавливаются и становятся прекрасными целями для наших артиллеристов и бронебойщиков. Все же к 15 часам дня танкам противника удается пробиться к командному пункту армии. Они очутились от нас в 300 метрах. Рота охраны штаба армии вступила с ними в бой. Сумей противник подойти еще поближе, нам бы пришлось драться с немецкими танками самим. Иного выхода не было. Мы не могли куда-либо отойти, ибо лишились бы последних средств управления и связи.

В парке Скульптурный было скрыто в землю до десятка танков 84‑й танковой бригады. Им было приказано не ходить в контратаки, а быть в засаде на случай прорыва немцев. В 15 часов волна немецких танков прорвалась к парку Скульптурный, и тут они напоролись на засаду. Наши танкисты били немецкие танки без промаха. Этот опорный пункт немцы пытались взять, но не взяли ни 14‑го, ни 15‑го и ни 16‑го октября. И только 17‑го он был разбит авиацией противника. Несколько сот самолето-вылетов пришлось сделать авиации Паулюса против этого опорного пункта танкистов.

Несмотря на колоссальные потери, враг рвался вперед. Его автоматчики просачивались в образовавшиеся разрывы между боевыми порядками наших частей. За эти дни немцы неоднократно вели бои с охраной штаба армии.

В 16 часов 35 минут командир полка подполковник Устинов просит открыть огонь по его командному пункту, к которому подошли вплотную фашисты и забрасывают его ручными гранатами. Открыть огонь по своему командиру было не так просто решиться. И все-таки пришлось генералу Пожарскому дать залп дивизиона «катюш». «Накрыли» огнем фашистов удачно. Их полегло немало.

В обороне заводов Тракторного и «Баррикады» отряды из рабочих с подразделениями войск армии обороняли заводы до последнего патрона. В этих отрядах сталинградских рабочих были защитники Царицына в годы гражданской войны. В большинстве это были коммунисты. Во второй половине 14 октября отряды, оборонявшие заводы Тракторный и «Баррикады», вступили в бой с подошедшими передовыми подразделениями врага. Части и подразделения 112‑й и 37‑й дивизий Ермолкипа и Жолудева уничтожали противника на площади перед заводом и улицах, ведущих к нему. Части 95‑й и 308‑й дивизий Горишного и Гуртьева, опираясь на цеха завода «Баррикады», совместно с вооруженными заводскими рабочими уничтожали противника на улицах, ведущих к заводу. Им помогали танкисты 84‑й танковой бригады Д. Н. Белого. Тысячами трупов фашистов были покрыты площади и улицы, несколько десятков танков, горящих и разбитых, перегораживали улицы и проезды. Но все же отдельным подразделениям противника удавалось пробиваться к берегу Волги. Особенно между заводами. Закрепиться им там не давали. Артиллерийский огонь с левого берега и дружные атаки наших войск с флангов отбрасывали фашистов назад с большими потерями.

Сила авиационных ударов противника, его превосходство в танках и пехоте иногда ломали нашу оборону на отдельные очаги. 62‑я армия была рассечена пополам. Расстояние между заводами Тракторный и «Баррикады» около полутора километров прочно контролировалось противником. Его огнем простреливались все овраги, ведущие к Денежной воложке. Наши офицеры связи не могли проникнуть к Тракторному заводу. Со своего командного пункта мы хорошо просматривали Тракторный завод, но не могли видеть бой, который происходил в цехах завода. Единственно, чем мы могли оказать им помощь, – это огнем артиллерии. Управление ею находилось непрерывно в наших руках. Судьба подразделений и людей, находящихся в окружении, в заводах была для нас долгое время неизвестной. Это тяжелым камнем лежало на моей совести.

Достаточно хотя бы кратко передать ход борьбы с танками в районе площади имени Дзержинского, как станет ясно – во что обошлась Паулюсу затея таранного удара с целью выхода к Волге через район Тракторного завода.

В батарее лейтенанта Очкина, на которого возлагалась задача – оборонять площадь имени Дзержинского и быть готовым к борьбе в любых условиях, то есть в окружении, – были три противотанковых орудия и девять противотанковых ружей. В одном орудийном расчете, что стоял на южной окраине площади, был юный друг лейтенанта – подносчик снарядов шестнадцатилетний Ваня Федоров, курносый, подвижный и, – как рассказывает Алексей Очкин, – драчливый юнец. Он познакомился с ним по пути на фронт, на станции Поворино. Лейтенант заметил отдыхающего на буфере «зайца», подошел к нему, попытался стащить, а тот, обороняясь, двинул его ботинком в лоб.

– Что ты пристал? Хочу на фронт…

Вскоре они нашли общий язык. И теперь здесь, на площади Дзержинского, когда после очередной бомбежки и неравной борьбы с танками в расчетах осталось по два-три человека, Ваня Федоров стал наводчиком орудия. Наступил критический момент. Танки немцев ворвались на площадь. Вслед за ними к орудию Вани ринулись автоматчики. Алексей Очкин кинулся выручать друга, но его остановил замполит дивизиона Борис Филимонов:

– Танки справа… Убит наводчик, Ваню уже не спасешь.

Они считали, что при атаке немецких автоматчиков Ваня погиб. Но мальчик каким-то чудом уцелел. Из ровика, выкопанного возле орудия, он отогнал автоматчиков гранатами. Но танки так не отгонишь.

– Плетью повисла правая рука мальчика, – рассказывает очевидец подвига Борис Филимонов. – Осколком снаряда оторвало кисть другой. А к орудию ползли еще два танка. И тогда из ровика поднялся окровавленный мальчик. Руки перебиты, но есть зубы. В них противотанковая граната. Он упал под гусеницы. Раздался взрыв…

Ване Федорову было шестнадцать. Всего один день носил он на груди комсомольский билет. Какое же было сердце у этого юного сына земли русской?

Прорвавшись к заводу, танки и пехота Паулюса разрезали остатки 112‑й дивизии на три части. Одна часть отошла на север и соединилась с бригадой Горохова в районе Рынок. Другая, возглавляемая лейтенантом Шутовым и Алексеем Очкиным, остались в литейном и сборочных цехах завода. Третья, которую объединил политработник Борис Филимонов, сосредоточилась в подвалах Нижнего поселка, где размещался штаб дивизии во главе с начальником артиллерии подполковником Годлевским Николаем Ивановичем.

Двое суток вела борьбу с танками и пехотой группа Филимонова. Подполковник Годлевский был убит прямым попаданием снаряда в грудь. Кончились боеприпасы. Настало время вырываться из окружения. Усталые, голодные – последний раз обедали 14 октября, – тридцать против целого батальона гитлеровцев вступили в схватку и вырвались из огненного кольца. Филимонов был ранен. Оставшиеся в живых, принесли его с документами погибших товарищей к переправе у Спартановки.

– С лейтенантом Шутовым нам удалось собрать разрозненные одиночки бойцов, в том числе из рабочих завода в один кулак, – рассказывает Алексей Очкин, – и организовать атаку на кузнечный цех. Внезапный налет ошеломил немцев, которые считали, что с защитниками завода давно покончено. Затем немцы выбили нас из этого цеха. Потом мы их. Затем опять немцы пошли на нас. Понимая, что долго не продержимся, – у них явное превосходство в силах, – пошли на хитрость. Отошли сами, но спрятали автоматчиков в засадах. Только фашисты ввалились в цех, как в их спины – автоматные очереди. Половину уложили на месте, остальные разбежались. Они не любили ближний бой…

Как явствует из рассказа Алексея Очкина, фашисты, ворвавшись в завод, не смогли окончательно сломить в тот же день сопротивление мелких гарнизонов 112‑й и 37‑й дивизий. Группа Очкина и Шутова сражалась там несколько дней. И почти каждый день территория завода пополнялась свежими силами пехоты и танками противника.

Добившись многократного превосходства, гитлеровские офицеры методично приступили к уничтожению мелких групп. В пролетах устанавливались танки, орудия на прямую наводку и уничтожали все живое и мертвое. Цех за цехом, сектор за сектором утопали в огне и дыму. Пыль дробленого бетона, чад от горящих пропитанных мазутом станин и ремонтных ям разъедал героям глаза, захватывал дыхание. От жары начинала тлеть одежда. В пламени, среди раскаленных прутьев арматуры, среди самой смерти бушевала испепеляющая сила огня.

– Фашисты, окружив нас, – продолжает рассказывать Алексей Очкин, – хотели, если не взять живьем, то превратить в пепел. Помню, как кто-то из моих ребят выскочил из полыхающих руин сборочного цеха и тут же был сражен длинной очередью пулемета. Значит, надо терпеть, выждать ночи и затем решительным броском прорваться к Нижнему поселку. У нас уже кончались боеприпасы, изнуряла жажда – хотя бы глоток воды. Минувшей ночью один рабочий, не знаю как его фамилия, в памяти остался только его облик – среднего роста, рыжие усы, коренастый – помог нам разыскать в трубах воду, но она скоро кончилась… Наконец наступила долгожданная ночь. Полетели последние гранаты, выпустили последние патроны и прорвались к Нижнему поселку…

В ту пору Алексею Яковлевичу Очкину было всего лишь 20 лет. Он родился на Смоленщине в деревне Латынино, воспитывался у женщины, которая работала фельдшером в сельской больнице. До начала войны Алексей поступил в артиллерийское училище и через шесть месяцев уехал на фронт. В дни боев на последнем рубеже обороны Тракторного завода лейтенант Алексей Очкин возглавил группу, в которую входили автоматчики, минометчики, саперы и бронебойщики.

– Нас было меньше роты, а гитлеровцев значительно больше, плюс танки, артиллерия, авиация. Но мы решили стоять здесь насмерть, – продолжал рассказывать Алексей Очкин. – На правом фланге со станковым пулеметом занял оборону Пивоваров – он же бронебойщик. Пивоваров самый старший, ему около пятидесяти, участник обороны Царицына. Коммунист Степан Кухта остался за парторга, отличный пулеметчик еще с времен гражданской войны, возглавил бронебойщиков, автоматчиков и ручных пулеметчиков в центре обороны. Внизу у самой воды установили два миномета, у одного вместо плиты под пятку подкладывали камень. Минометчиков возглавил лейтенант Шутов. Он же по ночам выставлял внизу автоматчиков, чтобы по песчаной косе нас не обошли.