Текст книги "Пепел крестьянской Души"

Глава четырнадцатая

Вначале Василий в жалобе хотел описать поведение продтройки только в отношении его семьи. Но подумав, решил расширить примеры жестокого обращения комиссарских слуг с жителями всего села. И первым делом пошёл к жёнам красноармейцев, которые, как считал он, имеют больше всех прав в защите от этих самоуправцев. Побывав в основном у тех сельчанок, кого видел на площади у казённой избы, он перешёл по льду на правый берег реки Ик и оказался в Малом Сорокине. Вспомнив, как Колмакова Анна обошлась с комиссаром, Василий вначале зашёл к Егору Суздальцеву, и уже вместе они направились к храброй женщине. Встретила молодых мужчин она приветливо, а когда Василий рассказал ей о цели своего прихода, Анна по-бабьи всплеснула руками и произнесла: «Да разве вы найдёте управу на этих упырей! Для сохранения своей шкуры они с большим удовольствием с другого её снимут и на пяльцы натянут. Но, уж раз надумали донести до высокого начальства все упрёки жителей на бесчинства продразвёрсточников, то садитесь за стол и слушайте». Пока Анна рассказывала, как у неё выгребали из сусеков последнее зерно, и как защищая его, она набросилась на волпродкомиссара Горшкова с кулаками, вокруг неё собрались четыре дочки и трёхлетний сынишка. «Вот скажите, люди добрые, чо теперь мне с ними делать? Чем кормить, если до последнего зёрнышка вымели? Хоть руки на себя накладывай!» – закончила она рассказ и прижала к себе детей. Василий с Егором собрались было уже уходить, как посмотрев на Василия, Анна улыбнулась и сказала: «Ты, Василий Иванович, по тому случаю сильно на меня не удивляйся. Довели меня до этого куманьки. Как только Прокопий служит этим гадам!».

Собрав дополнительную информацию от односельчан, над жалобой Василий работал добросовестно и долго. Изложив на листе её содержание, он прочитывал и не удовлетворившись её качеством, несколько раз рвал на мелкие кусочки. И только уже за полночь, когда от керосинного смрада стало щипать глаза, Василий прочитал последний вариант и остался им доволен. «Завтра утром перепишу в трёх экземплярах и подпишу у всех, кто захочет поставить свою подпись», – подумал он, затушил лампу и полез на печку.

Завершив до обеда следующего дня перепись документа в трёх экземплярах и собрав более двадцати подписей грамотных жителей села, а также расписавшись за такое же количество безграмотных, после обеда Василий направился домой к Аверину Степану. В их избе он уже давно не был. Поэтому его поразила необычная тишина в огромном пятистенке, где раньше повсюду слышался задорный смех Варвары и крик её братьев. «Жалобу принёс показать?» – спросил Степан, выходя из горницы. «На, почитай. Может, чо упустил, так добавлю». Степан взял из его рук один экземпляр и углубился в чтение. «Здравствуй, Вася», – послышался тихий девичий голос. «Здравствуй, Варвара Мефодьевна. Нынче в вашей просторной избе чо-то тихо стало». «А кому сейчас в ней шибко шуметь? Из братьев-то Степан да Семён остались. Степан у нас никогда шумливым не был, а сейчас и вовсе замкнулся в себе. Семён с отцом на деляну уехали. Боятся, что и туда комиссары могут свои носы сунуть. А там у нас припрятано пудов двести необмолоченного хлеба», – ответила девушка. «Ты всё хорошеешь. Вон, какая справная стала», – улыбнулся молодой мужчина. «Может и похорошела, а что толку. Всё равно ведь ты меня не полюбишь», – парировала Варвара и ласковыми глазами посмотрела на Василия. «Зачем тебе такой непутёвый, как я? Ты вон лучше к Зайчикову присмотрись. Очень серьёзный жених», – пошутил Василий. «Зря, Василий Иванович, обижаешь. Такой жених, как этот боров, мне и на дух не нужен. Уж лучше в девках буду вековать, но только не с ним», – ответила девушка. «Разве такой красавице дадут наши парни девкой умереть? Обязательно полюбит тебя самый достойный из них», – серьёзным голосом произнёс Василий. «И тебе я желаю найти хорошую невесту и быть с ней счастливым», – пожелала Варвара бывшему жениху и пошла в куть. «Ты указал здесь три учреждения, в которые мы должны будем эти жалобы сдать, а почему в уездную милицию не написал экземпляр? Зайчиков-то её кадр», – послышался голос Степана. «Если считаешь, что надо, то до отъезда напишу и туда», – согласился Василий и спросил: «А само содержание устраивает тебя?». «Нормально написал. Лучше не придумаешь», – ответил Степан и предложил: «Выедем завтра на рассвете, чтобы до темноты в Ишиме быть».

Вернувшись домой, Василий напоил Воронко, подсыпал ему в корыто больше овса, чем обычно, и потрепав гриву, произнёс: «Отдыхай, верный мой товарищ. Завтра семьдесят вёрст без отдыха тебе меня вести». Словно поняв, о чём сказал молодой хозяин, жеребец повернул в его сторону голову и тихо заржал, оскалив крупные зубы.

Когда Василий проснулся, то услышал осторожные, почти бесшумные шаги матери. «Уже не спит. Хлеб с загнетки вытаскивает. Боится, что голодным могу уехать», – с нежностью подумал он. Спустившись с печи и натянув на себя тёплые шаровары, рубаху и мягкую, из овечьей шерсти, толстовку, он направился к матери. «Проснулся? А я думала, что поспишь ещё. Ну да ладно, раз собрались пораньше выехать. Дорога-то дальняя. Умывайся и садись за стол. У меня уже и хлеб выпекся, и каша набухла», – сказала Евдокия Матвеевна и продолжила хлопотать в кути.

Друзья встретились у дома Степана, стоявшего на правом берегу Ика, в самом начале Ишимского тракта. Отдохнувшие за ночь и охочие до хорошего бега, Воронко и пегой масти кобыла Степана – Звёздочка – почти сразу же перешли на крупную рысь. Изредка перекидываясь словами, друзья ехали туда, где их никто не ждал, и к тем, для которых они никогда ни существовали, как равноправные граждане большой страны. Этим «тем», чтобы сохранить и упрочить свою власть над бородатым быдлом, нужен был его хлеб, мясо, молоко, масло, шерсть, яйца и даже рога, но только не он сам.

Добравшись до чайной в селе Прокуткино, друзья спешились, привязали лошадей и зашли перекусить. Людей в ней было много и половина из них были уже пьяные. Слышались отборный мат, крики, оскорбления и в чей-то адрес угрозы. Не обращая на всё это внимания, добровольные парламентарии перекусили, чем была богата придорожная едальня и поехали дальше. «Вот так и живёт русский человек. Если не работает, то пьёт и скандалит. Наверное, в мире нет другой жизни, которая была бы горше, чем у русского мужика. Всем-то его хочется обидеть, оскорбить, будто он не человек, а зверь лесной», – задумчиво произнёс Степан, когда они отъехали от чайной вёрсты три. «И меня такие же раздумья стали часто посещать в последнее время. Жили же наши предки при царе спокойно. Детей рожали, строились, свадьбы весёлые играли. А сейчас словно в аду каком оказались. Приходят в наш дом чужие люди-безбожни-ки, забирают добро, которое годами накапливалось, бьют кнутами женщин и стариков, пугают револьверами и всё им сходит с рук. Какое право имеют эти люди на нашу жизнь, и кто им его дал?» – спросил Василий. «Коммунисты им это право дали. Тем не жалко нас, так как все они родом не из здешних мест, а москали или питерцы и в основном жидовской национальности. Есть, конечно, и среди русских коммунисты, но они из-за своей безграмотности и жадности в рот заглядывают этим большакам и все команды их исправно исполняют. Вон и в нашем селе таких уже человек десять появилось», – ответил Степан. «Но ведь нас, кого эти коммунисты грабят, больше, чем их. Поднять бы мужиков во всём уезде и повылавливать этих безбожников. Пусть в свою Европу убираются», – помечтал Василий. «Наших-то коммуняк можно выловить, но вот только на их выручку столичные комиссары армию сюда направят. А что мы ей противопоставим? Вилы, топоры да косы? Нет, друг, с таким оружием мы против армии не выстоим и погибнем все до одного», – сделал вывод Степан. «По мне, так лучше быть убитым, чем выпрашивать у этих большаков милостыню!» – зло произнёс Василий и до самого Ишима они больше не разговаривали.

В город друзья въехали, когда на улице стало смеркаться. Добравшись до постоялого двора, расположенного недалеко от железнодорожного вокзала, они расседлали уставших коней, насыпали им в торбы овса и пошли устраиваться на постой. Определившись на ночлег, друзья вышли попоить лошадей, а заодно и прогуляться по ночному городу. «И чего в нём люди находят хорошего? Живут как в муравейнике. Да и пользы от этих людей ни какой. Одни расходы на содержание. Корми их, пои, а они только и смотрят, как посильнее обмануть крестьянина», – завёл разговор Василий, осторожно ступая по деревянному тротуару и заглядывая в окна домов, где горел тусклый свет. «Может, кому-то и нравится такая жизнь. Не все же любят копаться в земле, как мы с тобой и наши сёстры. А здесь культура, базар, клубы по настроению. Даже дома прелюбодеяния есть», – ответил Степан. «Ты-то ещё не посетил такое заведение?» – улыбнулся в темноту Василий. «Вот выгонят нас из деревни коммуняки, тогда вместе с тобой туда сходим», – ответил Аверин. «Для того, чтобы в такое заведение пойти, напиться сильно надо», – съязвил Василий и вдруг вспомнил Полину: «Где она сейчас? Помнит ли ещё нашу встречу? Может, завтра удастся её найти?». Вернувшись после часовой прогулки в большую комнату постоялого двора, где стояло с десяток коек, друзья легли отдыхать. Впереди их ждал тяжёлый и непредсказуемый день.

По привычке проснувшись задолго до рассвета, они умылись в общей туалетной комнате, привели себя в порядок, перекусили продуктами, которые захватили из дома и вышли на улицу. «С какого учреждения начнём?» – спросил Степан. «Не знаю. Наверное, начать нужно с уездного исполкома советов. Я там был и знаю, где он находится», – ответил Василий и оставив коней на коновязи у постоялого двора, бодро зашагали по центральной улице.

У здания уездного исполкома они оказались почти за час до его открытия. Особо не надеясь на успех своей миссии и памятуя свой первый неудачный опыт в составе сельской делегации, Василий предложил: «Давай попробуем попасть во внутрь здания до начала рабочего дня». Немногословный Степан с удивлением посмотрел на друга и спросил: «Зачем?». «А чтобы узнать, кто здесь главный начальник и прямо в коридоре вручить ему письмо». «Ну, пойдём, постучимся. Может, кто-то и откроет нам», – согласился Степан.

В массивную деревянную дверь стучал Василий. В проёме показалась заспанная физиономия охранника. «Чо стучишь? Видишь, поди, что рабочий день начинается с восьми часов», – незлобно пробурчал он. «Слушай, земляк, мы с товарищем по поручению сельчан доставили в уездный исполком совета письмо с жалобой на действия продотряда, а как и кому вручить его не знаем. Может, ты нам поможешь разобраться с этим? Мы бы тебя самогоночкой нашей, сорокинской отблагодарили», – вкрадчиво произнёс Василий. «Не знаю даже, робяты, чем смогу вам помочь. Я здесь человек маленький. За порядком поставлен следить, а не советы давать. Но уж враз вы из Большого Сорокине, то подумаю, что могу для вас сделать. Сам-то я из Кротовской волости. Там тоже много беспорядков продразвёрсточники творят. Надысь ко мне приезжал брат оттуда и обо всём поведал», – пространно объяснил охранник. «Ну, так что ты посоветуешь нам?» – настойчиво спросил Степан. «Я вам скажу так. К самому большому начальнику Кузьмину рваться не надо. Вас к нему не допустят. А вот к его помощнику товарищу Горностаеву попытаться можете. Он хоть парень и молодой, но не чванистый. Его кабинет № 21 первый слева по коридору», – ответил охранник. «Тебя как звать?» – спросил Василий. «Алексей Карпов». «Спасибо тебе, Алексей, за подсказку. Может, в помещение пустишь? А то уж дюже холодно на улице целый час ждать», – попросил Василий. Охранник некоторое время думал, затем сказал: «Ладно, заходите. Но чтобы вас никто не заметил, сидеть будете в кладовке уборщицы, под замком».

Алексей открыл кладовку только тогда, когда по коридорам закончилось движение служащих. «Пришёл уже Дмитрий Иосифович. Вроде в хорошем здравии. Даже со мной поздоровался», – сообщил он посланцам. «Ещё раз благодарим тебя за помощь. А когда побываем у Горностаева, сходим на постоялый двор и вручим тебе обещанную награду», – улыбнулся Василий. «Рано пока о награде говорить. Вы идите быстрее к Дмитрию Иосифовичу, а то вызовет его начальник к себе и часа два продержит. А я через час меняюсь», – предупредил охранник.

В скромный кабинет большого советского начальника друзья попали без препятствий. За столом они застали худощавого, болезненного вида тридцатилетнего мужчину, с чёрной аккуратно подстриженной бородой и длинным тонким носом. Он с любопытством посмотрел на молодых, крепко сбитых парней, и строго спросил: «Вы, по какому делу ко мне, товарищи?». От прямого вопроса начальника друзья даже на время растерялись. Опомнившись первым, Василий произнёс: «Жители Большого Сорокине поручили нам донести до вашего сведения о творящихся в селе и волости беззакониях со стороны продотряда, тройки и милиционера Зайчикова. Часть случаев описаны вот в этом письме, которое велено передать вам». «Оставьте его у секретаря канцелярии, а она передаст мне официально. Я с ним обязательно ознакомлюсь и пришлю в вашу волость ответ. А сейчас мне некогда им заниматься, так как должен срочно выезжать в Петуховскую волость», – заявил Дмитрий Иосифович и уткнулся взором в бумаги, лежащие на его столе. Поняв, что разговор с ними закончен, друзья молча вышли в коридор и направились в канцелярию. Секретарь приняла письмо только после того, как Василий сказал, что к ней их послал товарищ Горностаев. Сдав секретарю документ, они направились на выход, где их с нетерпением поджидал Алексей. «Ну, что? Как сходили?» – поинтересовался он. «У товарища Горностаева побывали, письмо передали в канцелярию, а что будет дальше не знаем», – ответил Василий и спросил: «Смена твоя закончилась?». «Только что сдал дежурство. Теперь я свободный почти на сутки», – весело произнёс Алексей. «Тогда пойдём с нами до постоялого двора. Должны же мы рассчитаться с тобой за твою благосклонность», – предложил Василий.

Вручив Карпову две чекушки первача и булку хлеба, друзья продолжили выполнение своей миссии. В течении дня им удалось оставить письма ещё в двух организациях советской службы. Но ни в одной из них к большому руководству они больше не попали. В уездном комитете РКП(б) письмо пришлось вручить помощнику секретаря, а в уездном отделении рабоче-крестьянской инспекции – оставить на столе вахтёра. Самым неудачным оказался поход с последним письмом в уездную милицию. Там с ними даже разговаривать не стали и в грубой форме выпроводили из помещения. Оказавшись на улице, друзья отошли от здания блюстителей порядка и остановились прямо на тротуаре. «Ну, что дальше будем делать? Может, чёрт с ней, с этой милицией?» – спросил Степан. Василий немного подумал и вдруг предложил: «Давай попробуем передать жалобу в уездную милиции через Пироженко Федьку. Он сейчас красный командир и служит здесь в городе в артиллерийском полку. Благодаря ему нас выпустили в прошлый раз из тюрьмы». «А ты откуда знаешь?» – удивился Степан. «Он мне сам рассказал, когда однажды я с ним и его сестрой Полиной в Большом Сорокине у волсовета встретился, а во время пребывания с делегацией в Ишиме, я в полк к нему ездил. Важный такой», – ответил Василий. «И ты мне не сказал об этом», – обиделся Степан. «Извини, друг. Закрутился в последнее время. Не до рассказов было», – признался Василий, хотя основная причина была в Полине, о которой он не хотел рассказывать Степану. «А где его полк стоит?» – спросил Степан. «На окраине города, по Петропавловскому тракту», – ответил Василий, довольный тем, что друг не стал задавать дополнительных вопросов о встречах с Пироженко. «Ладно, поедем. Не может же он отказать товарищу, которого чуть не пристрелил в Усть-Ишиме. Ну, а если не поможет, так хоть повидаемся», – принял решение Степан и они направились в сторону постоялого двора, чтобы рассчитаться за ночёвку и забрать своих коней.

На этот раз со встречей с бывшим однополчанином им не повезло. Выслушав просьбу пригласить товарища Пироженко к ним, дежурный по КПП ответил: «Товарищ командир в настоящий момент встретиться с вами не сможет по причине отбытия на военные учения». «А когда он вернётся?» – разочаровано спросил Василий. «На это я не могу ответить», – отчеканил красноармеец. «Очень плохо. А мы ему от родных из Покровки гостинцы разные привезли. Просили обязательно передать, так как у него очень сильно болеет мать и ей необходимо хорошо питаться. Может, подскажешь, где живёт его семья?» – пошёл на хитрость Василий. «Я незнаю, где живёт семья командира. Это может сказать только начальник штаба», – ответил служивый. «А как с начальником штаба поговорить?» – не отступал Губин-младший. «Не знаю. Попробую связаться с ним по внутренней связи, но он вряд ли придёт сюда», – неуверенно ответил красноармеец и пошёл в дежурное помещение. Вопреки сомнению дежурного, молодой и подтянутый красноармеец лет двадцати пяти, в яловых сапогах, с шашкой и портупеей на боку, уже через пять минут прибыл на КПП. Вежливо поздоровавшись, он спросил: «Вы ктоварищу Пироженко приехали?». «Так точно!» – вырвалось у Василия. «Вы что, тоже из военных будете?» – с удивлением спросил начальник штаба. «Нет, мы крестьяне из Большесорокинской волости. А в армии служили в Петропавловске ещё в царские времена и вместе с Пироженко», – ответил Степан. «Понятно. Так о чём вы хотели поговорить со мной?»-спросил начальник штаба. «Мы по делам волости приезжали к уездному начальству и по просьбе родственников Фёдора захватили с собой гостинцы для его семьи. Прибыли сюда, но дежурный сказал, что его нет, и неизвестно когда будет. А продукты испортиться могу. Сметана, сыр, масло коровье, мясо и даже рыба мороженая в мешке уже сутки находятся. Что с ними теперь делать, даже ума не приложим. Может, вы скажете адрес, где живёт его семья? Мы бы прямо сейчас и отвезли туда всё это. А то сами-то только завтра возвращаться домой будем», – пояснил своё беспокойство Василий. Степан стоял рядом и искренне удивлялся убедительному красноречию друга. Начальник штаба пытливым взглядом посмотрел на земляков Пироженко, подумал и ответил: «Его мама и сестра живут на северной окраине города, по направлению вашей волости. Пятая изба с краю, по правую сторону». «Спасибо за помощь. Иначе пришлось бы гостинцы обратно везти», – обрадовался Василий, но виду не подал.

Глава пятнадцатая

«А ты откуда узнал, что мать Федькина больная лежит?» – послышался вопрос Степана, когда они были уже далеко от расположения артиллерийского полка. «Он мне сам рассказал, когда я к нему в полк приезжал», – ответил Василий и замолчал. Его немного угнетало чувство непонятной вины перед другом. Вроде особенно он перед ним ни в чём не провинился, но чувство такое было. «А чо я мог ему рассказать? Что влюбился в сестру Федьки, который воюет на стороне красных, и который чуть не убил когда-то его? Так об этом и говорить ещё нечего. Да, запала Полина мне в сердце, но её-то сердце свободно от таких чувств. Вот если бы у нас были взаимные симпатии, тогда я обязательно бы поделился со своим другом радостью», – молча оправдывал себя Василий. «Ты скажи, зачем мы едем к родственникам Федьки, если его дома нет и гостинцев для него не везём?» – спросил Степан. «Передадим им конверт с жалобой и попросим, чтобы они уговорили его отнести её в уездную милицию», – нашёлся с ответом Василий.

Избу на окраине города, где жили Пироженко, они нашли быстро. Спешившись с коней, друзья подошли к невысокой калитке и остановились. «Поздновато мы решили в гости напроситься. На улице уже темно и вряд ли хозяева нам двери откроют», – засомневался Степан. Но его друг, одержимый ожиданием встречи с Полиной, уже настойчиво стучал в небольшое окно, выходящее из кути на улицу. Занавеска резко разъехалась в соединении и в её проёме появилось лицо девушки, которая старалась разглядеть того, кто их потревожил. «Мы приехали к Фёдору из Большого Сорокино. Открой, пожалуйста, дверь, нам поговорить нужно», – произнёс громко Василий, надеясь, что Полина его услышит. Но девушка не слова услышала, а узнала говорившего их. Её сердце с шумом застучало в груди, на висках запульсировала жилка и она тихо прошептала: «Наконец-то я вновь увижу тебя!». Лицо девушки покрылось алым румянцем, а ноги почти бегом понесли её в сторону сеней. Но как только Полина оказалась на крыльце, она остановилась, перевела дыхание и уже медленно пошла открывать калитку тому, которого так страстно ждала. После их короткой встречи в Большом Сорокино, девушка долго не могла понять, что с ней тогда произошло. «Вроде и встретились случайно, и виделись короткое мгновение, а взгляд этого парня, тонкие, как у девушки, дуги чёрных бровей, длинные ресницы и мягкая, чуть наивная, улыбка, завладели моим воображением и обрекли меня на душевные страдания», – не раз рассуждала девушка. Однажды, не выдержав, она спросила у брата: «Федя, а почему ты ссорился с большесорокинским парнем, которого зовут Василий?». Брат внимательно посмотрел на сестру и коротко ответил: «Когда-то мы вместе с ним служили в царской армии в Петропавловском гарнизоне. Он даже дослужился до фельдфебеля. А когда произошла революция наши дорожки разошлись в разные стороны». «Вы с ним в армии поссорились? Может между вами девушка какая стояла?» – улыбнулась Полина. «Какая там могла быть девушка? Это тебе не деревенские посиделки, а воинская служба. Мы с ним гораздо позже невзлюбили друг друга», – нехотя ответил Федя. «Из – за девушки?» – не унималась Полина. «Нет, не из-за девушки, а из-за идейных соображений. Во время борьбы с колчаковщиной мы с Васькой дважды сталкивалась лоб в лоб, оказывавшись на противоположных сторонах. Я на красной, он на белой», – ответил брат и улыбнувшись, спросил: «Неужели, сестрёнка, он понравился тебе?» – и тут же добавил: «Зря, если так. Не надёжный Васька элемент. Не нашей он рабочее-крестьянской породы. Враг, в общем, и точка». Почувствовав, что брат что-то не договаривает, Полина вновь спросила: «А почему вы оба целёхоньки, хоть и дважды лоб в лоб встречались?». Фёдор хотел было прекратить неприятный для себя разговор, но поняв, что его любимая сестра ждёт ответа, нехотя произнёс: «Васька дважды не захотел брать на свою совесть мою жизнь». «Тогда, почему же вы ругались прошлый раз, если он жизнь тебе дважды дарил?» – с откровенным недоумением, спросила сестра. «Потому, что он и его дружки в волости воду мутят, и развёрстки не выполняют. В общем, закончим эту тему, сестра, а то я обижусь», – ответил Федя. После того откровенного разговора, Полина больше не пытала брата, но её девичье сердце ещё сильнее стало ныть при одной только мысли о сорокинском парне.

«И вот он здесь, совсем рядом. За калиткой моей!» – ликовало в груди девушки, когда она открывала засов тесовых ворот.

«Здравствуй, Полина. Извини нас за столь поздний час, в который мы побеспокоили тебя. Но нужда заставила это сделать», – первым произнёс слова вежливости Василий, а сам думал о другом: «Какая она красивая и желанная! Схватил бы сейчас за талию и поцеловал бы в её алые губы. Да так, чтобы Полина свои глаза бездонные закрыла от счастья». У девушки, по-видимому, было такое же настроение. И если бы не стоящий рядом Степан, они так бы и поступили. «Не извиняйтесь. Это на улице темно, а так-то ещё мало времени. Проводите своих коней во двор и заходите в избу. Я вас чаем напою», – ворковал милый сердцу Василия голосок. Степан хотел было возразить, но почувствовав настроение друга, повёл свою лошадь под уздцы во двор.

В кути, при свете яркой керосиновой лампы, Василий ещё раз посмотрел на Полину и подумал: «Такая же, как и тогда». Когда девушка усадила молодых мужчин за стол и налила в большие кружки горячий кипяток, из горницы послышался слабый женский голос: «Кто, Полюшка, к нам в гости пожаловал?». «Федины однополчане. Они ещё в царской армии вместе служили». «А родом откуда?». «Из Большого Сорокине мы. Я – Губина Ивана Васильевича сын, а мой друг – Мефодия Александровича Аверина», – ответил сам гость. «Об обоих много хорошего слышала, а вот лично не знакома», – произнёс слабый женский голос и замолчал. «Там наша мама больная лежит. Больше года никак не может поправиться. Сколько Федя уже докторов привозил, но пока всё напрасно», – с сожалением произнесла девушка и тут же, не стесняясь Степана, нежно посмотрела на Василия. «О, робяты, так между вами огромный пожар взаимной симпатии пробежал! Вот Губин хитрец! Давно, видно, сохнет по Полине, а даже словом не обмолвился о ней», – сделал вывод Степан и невольно отвернулся. Воспользовавшись минутным смущением товарища, Василий ответил таким же взглядом девушке, улыбнулся и сказал: «Заезжали к твоему брату на службу, а его там не застали. Вот, пришлось у начальника штаба ваш адрес выпытывать и к вам в гости напрашиваться». Приняв игру дорогого сердцу человека, Полина спросила: «Какое-то серьёзное дело к брату или я могу вам чем помочь?». «Письмо ему надо передать, чтобы он смог его переправить в руки начальника уездной милиции. Очень бы мы ему благодарны были», – ответил Василий, продолжая смотреть на девушку. «Оставляйте. Я обязательно упрошу брата помочь вам. И благодарить его не за что. Он сам вам жизнью обязан», – пропела Полина. Не выдержав, Степан спросил: «Какой жизнью?». «Своей жизнью, которую ему спасли вы. Об этом он мне сам рассказал», – ответила Полина и спросила: «Почему пирожки капустные не едите? Не нравятся?». «Очень нравятся, но только мы перед тем, как к вам ехать, в чайной плотно поели», – ответил Степан и посмотрев на счастливого друга, добавил: «Думаю, что пора нам и откланяться». Он понимал, что этим вызвал недовольство Губина, но времени у них и в самом деле на гостевание не оставалось. Прямо от сюда, друзья собирались в ночь выехать в сторону дома. «Ну, вот, теперь мы знаем, где живёт наш однополчанин и его семья. В следующий раз, когда поедем в Ишим, обязательно гостинец завезём», – откровенно улыбаясь, произнёс Василий, прощаясь с Полиной. «Заезжайте. Будем всегда рады таким гостям», – ответила девушка, с большим трудом сдерживая порыв нежно обнять этого человека и поцеловать. Василий повернулся к двери и пошёл следом за Степаном. От переизбытка чувств, он забыл о низком проёме дверей и сильно ударился лбом о косяк. Девушка охнула, догнала парня и повернув к себе, с тревогой спросила: «Сильно ударился?». «Ничего. До свадьбы заживёт», – весело ответил Василий и ласково провёл ладонью по её голове. Не выдержав испытания, Полина прикоснулась своими тёплыми губами к его глазам и тут же резко отпрянула от него. «Иди. Догоняй своего друга. Даст бог, свидимся ещё», – с горечью вымолвила она.

«Да, дорогой товарищ, видно глубоко проникла заноза любви к этой девушке в твоё сердце, раз ты даже при малейшем прикосновении к ней теряешь рассудок», – улыбнулся в темноту Василий, когда удобно устроился в седле. «Ну, что, домой поедем или на постоялый двор вернёмся?» – озабоченно спросил Степан. «А чего мы будем ждать утра? Ночь звёздная, светлая, да и мороз не сильный. Поедем, Степан, мы в сторону дома», – ответил Василий. «Это тебе после свидания с Полиной жарко стало, а на улице не так уж и тепло», – подначил Степан. Василий посмотрел в его сторону, улыбнулся, но отвечать на его слова не стал.

В родное село друзья въехали на рассвете. Огромный диск желтоватооранжевого солнца выходил из-за макушек берёзовых колков и своими ледяными щупальцами осваивал просторы Сибири. «Какой красивый наш край! Разве есть на свете ещё такой! Здесь жить бы только да не тужить. Хлеб растить, детей рожать, избы просторные строить, а не воевать и не унижаться», – подумал Василий и от этой мысли ему стало тяжело. Но вспомнив встречу с Полиной, сердце дрогнуло и сладостно запело. «Какая она красивая и умная!» – подумал он и посмотрел на Степана. «Ну, что, немного отдохнём, а вечером встретимся у Ивана?» – спросил Аверин. «Я не против. Давай так и поступим. Может какие новости от него узнаем», – согласился Василий и они разъехались по домам.

Из официальной хроники

Заместитель председателя уездного исполкома советов Горностаев сидел за столом в своём кабинете и перебирал конверты с жалобами от крестьян всех волостей на грубые действия продтроек. Взяв очередной конверт и достав из него лист бумаги исписанный неровным подчерком, стал внимательно вчитываться.

«Заявление гражданки деревни Большебоково Тотопутовской волости М. П. Ольковой. 20 ноября с.г. вами был конфискован весь скоту моего мужа, гражданина деревни Большебоково Томана Федотовича Олькова и теперь наше имущество разрушилось безвозвратно. Спрашивается, чем же мы должны продолжать существование? Неужели я должна нести наказание за своего мужа? У меня шестеро детей при себе и седьмой – в рядах Красной Армии. К чему теперь он придёт домой и за что примется? Неужели он ради того проливает кровь, защищая советскую Россию? Что я должна делать с шестью детьми и к чему их пристроить, не зная никакого ремесла? Да ведь я что-то же делала в продолжение 28-летнего проживания в замужестве. Что же прикажете мне, проситься в богадельню на ваш хлеб? Чем же должна существовать советская Россия в будущем, если вы сейчас в корень разоряете среднее хозяйство, которое является оплотом республики? Подумайте, товарищи, серьёзно об этом. И я в свою очередь категорически прошу вас сделать распоряжение об отложении конфискации, т. к. развёрстку мы выполнили сполна, хотя в ущерб себе, а на сём заявлении прошу меня уведомить соответствующей резолюцией о вашем решении. К сему заявлению Марфа Олькова. За неграмотную по личной просьбе расписалась Е. Елисеева».

«Плохо, очень плохо!» – пробурчал Горностаев и взял следующий конверт.

«Заявление жителя деревни Покровка Викуловской волости Ф. Давыдова. Декабря десятого дня 20 г. я, гражданин д. Покровка Викуловской вол. Ишимского уезда Тюменской губ., будучи на казённой работе по уборке скота в селе Викулово, как сего же числа приехал ко мне в дом райпродкомиссар тов. Заплешин с отрядом красноармейцев и начал производить обыск, говорит, что вы всё спрятали. Впоследствии чего прятанного не нашли, приступили к хлебу, который был приготовлен для обсеменения полей в 21 г., и выгреб всё, которого насыпал шесть возов, не считаясь ни с кормом крестьянином лошади и коровы, только оставил часть муки. После этого взрывал в полах доски: нигде ничего не оказалось. Потом стали брать сырые коровьи кожи, опойки овчины, волокно, куделю, сало, гусей колотых и т. п. когда я спросил тов. Заплетина причину всему этому, он заявил, что несвоевременно выполнили вы развёрстку. Но развёрстка нами выполнена».