Текст книги "Путешествие на шлюпе «Диана» из Кронштадта в Камчатку в 1807—1809 гг. Том 1"

Сего дни по меридиональной высоте солнца, взятой на артифициальном горизонте, мы нашли широту гавани 19°32′17″ S, а долготу по лунным расстояниям, прежде взятым, 169°19′00″ О. Сия долгота была восточнее счислимой на 7°56′15″, а определенной по хронометрам на 11'45". Такая разность возросла в 70 дней плавания. Нынешний день выменяли у жителей 435 кокосовых орехов, 10 фунтов корня яму, 40 фут сахарных тростей, 3 ветви платанов, 130 фиг и 1 хлебный плод¹⁷⁷. На 30-е число в ночь умеренный ветр дул от NNO и было светлооблачно. В 6 часов утра послали мы в последний раз гребные суда на берег за водою и дровами, но с 8 часов ветр усилился и пошел проливной дождь. А как ветр дул почти прямо в гавань, то у берега сделался большой прибой, который привел было в опасность наши гребные суда, но командовавший ими офицер г-н Рудаков, видя опасность, потребовал заблаговременно шлюпку на помощь, которая и была к нему прислана. Г-н Рудаков, возвратясь на шлюп в 11 часов, уведомил меня о большой опасности, в коей он и бывшие с ним люди находились: баркас едва было не опрокинуло прибрежным буруном, и он принужден был велеть все бочонки из него выбросить на воду. К счастью нашему, дикие были к нам хорошо расположены: их на берегу было несколько сот, которые, вместо того чтоб, пользуясь нашим несчастьем, сделать нам вред, бросились в воду, помогли удерживать баркас на воде и, переловив все бочонки, нам их отдали, потом пособили нашим гребным судам отвалить от берега. Ветр вскоре после полудни стих, но дождь шел до вечера; а к вечеру прочистилось; к NO лишь была молния.

Вечером по совету диких поехали мы на берег ловить рыбу, ибо они нам сказали, что теперь ветром много ее в залив нагнало; они нам помогали вытаскивать невод; успех был очень невелик: мы поймали две рыбы. И как мы знали, по повествованию г-на Форстера, что в здешних водах есть рыба ядовитого свойства, почему и спрашивали у диких, можно ли пойманную нами рыбу есть; и они все говорили, что можно; но один молодой малый, видно желая над нами пошутить, показал на лучшую рыбу, говоря: «або, або, або», – что значит не годится, – но все другие, показывая в рот, сказали: «ани, ани» (есть). Тогда он засмеялся и сам сделал знак, что рыбу сию есть можно. Дикие обходились с нами совершенно по-дружески; они нам не сделали ни малейшего вреда и не причинили никакого беспокойства; но, напротив того, старались нам услуживать, как умели. Сначала я не позволял никому выменивать у них никаких редкостей, дабы тем понудить их приносить к нам более съестных припасов. Но теперь, увидев, что мы от них все получили, чем они расположены были нас снабдить, я дал позволение выменивать у них, кому что угодно. Они охотно расставались со всем своим оружием за наши безделки, кроме дубинок, которые нелегко могли мы от них получить, ибо оные делаются из весьма крепкого дерева, казуарина¹⁷⁸ называемого, и на работу коих употребляется много времени.

Мы заметили, что танцы в менах с нами, будучи отменно пристрастны к нарядам, предпочитали блестящие безделки полезным вещам, коих употребление мы им показывали на самом деле. В 12-м часу ночи ветр сделался от WSW, тихий, с легкими порывами, прямо от огнедышащей горы, которая от нас была не более как в 5 или 6 милях. Прежде она всякую ночь извергала пламя, а ударов слышно не было, но в сию ночь пламени мы не видали, а слышны были часто глухие звуки, подобные отдаленному грому, и необычайный треск, и ветром нанесло на шлюп много самого мелкого пеплу, и слышен был серный запах; а на рассвете увидели, что из разных мест по отлогостям горы поднимались густые пары; то же самое мы и прежде замечали после всякого дождя.

Теперь мы были совсем готовы к походу; нужное количество дров и воды запасли; каких можно было растений и кореньев, годных в пищу, достать от диких, мы наменяли; а с свиньями и курами они никак расстаться не хотели. Итак, не имея более надобности здесь оставаться, мы в половине 6-го часа утра (31-го числа) снялись с якоря и пошли из гавани. Лишь только жители приметили, что мы их оставляем, как вдруг на всех берегах кругом нас раздались громогласные «Эввау! Эввау!». Погода скоро стихла и дала Гунаме время приехать к нам со своим сыном и четырьмя или пятью другими товарищами. Подъезжая к шлюпу, они беспрестанно кричали: «Диана! Диана!» – и показывали руками к якорному нашему месту; но коль скоро приехали близко, то завыли голосом, что-то припевая, и утирали слезы, которые действительно непритворно текли у них из глаз.

Гунама привез мне в гостинец корень ям, в котором весу было 16½ фунтов; за это мы им дали некоторые подарки; и тогда же шлюп от нашедшего ветра, взяв ход, стал их оставлять; в то время они беспрестанно махали руками, показывая на гавань; а Гунама повторял жалким голосом: «Диана а! Диана а! а! Диана». Такова чувствительность сих диких островитян: они плакали и кричали вслед за нами, доколе могли мы слышать, наконец, отстав довольно далеко, воротились назад. Расставание с новыми нашими приятелями Тихого океана не слишком для нас было огорчительно, хотя слезы и вопли их несколько нас и тронули; но в самое то время, как мы выходили из залива, с нами случилось несчастье, которое было ближе к сердцу: в 7-м часу умер плотничный наш десятник Иван Савельев простудною горячкою. Он занемог 27-го числа сего месяца и через четыре дни сей чрезвычайно здоровый, тучный и сильный человек лишился жизни. Знание его своей должности, усердие и расторопность, а притом кроткий нрав и отменно хорошее поведение делали его для нас бесценным человеком. Потерю его мы все много чувствовали; и по неимению более людей его ремесла должность его я возложил на матроса Филиппа Романова. Сначала я хотел было на несколько часов остаться в гавани, чтобы похоронить на берегу тело усопшего; но после рассудил, что нам нельзя было сего сделать тайно от диких, ибо они примечали каждый наш шаг; а увидев, что мы оставили умершего, они, верно, вырыли бы его из могилы, дабы обобрать одежду и пр., а немудрено, что и тело употребили бы в пищу, если подозрение господ Форстеров справедливо, что они людоеды (о сем предмете будет говорено ниже); а потому я решился не хоронить его на берегу.

В исходе 11-го часа, при умеренном ветре от W и при ясной погоде, прошли мы на перпендикуляре курса на NtO в расстоянии по глазомеру 6 миль юго-западную оконечность острова Эмира¹⁷⁹. Здесь мы взяли пункт нашего отшествия, от которого и стали вести свое счисление. На сем же месте с обрядами нашей веры, какие только было можно учинить без священника, и с церемониею по морскому уставу предали мы бренные остатки нашего покойника водам океана на неизмеримой глубине.

По многим лунным расстояниям, взятым в продолжение июля месяца и приведенным к полудню 29 июля, сыскали мы долготу якорного нашего места 169°19′00″ О, а широту по полуденной высоте солнца 19°32′17″ S. Сия последняя совершенно сходствует с определенною капитаном Куком, а долгота его восточнее нашей на 22'00". Я уже выше сказал, что из новейших мореплавателей один капитан Кук посещал Ново-Гебридские острова. Он в порте Резолюшин пробыл 16 дней в июле и августе 1774 года. Бывшие с ним натуралисты Форстеры[144]144
  Отец с сыном.


[Закрыть] сделали об острове Тане и его жителях разные замечания, в некоторых из коих я с ними не согласен; другие же мы нашли справедливыми. Я здесь выпишу, что повествует о сих островах младший Форстер, и присовокуплю к его замечаниям мои собственные.

О приеме, какой сделали англичанам жители острова Таны, г-н Форстер изъясняется таким образом: «Мы с удовольствием видели, что жители приезжали к нам в своих кану (лодки) со всех сторон залива. Сначала они были в нерешимости и нас опасались, хотя все были вооружены копьями, дубинами и стрелами. Одна или две лодки к нам приблизились и подали нам ям и кокосовый орех, за которые мы их отблагодарили нашими подарками».

Мы имели точно такой же прием, и жители так же были вооружены; один из них дал нам ветвь растения, называемого кава[145]145
  Растение сие находится в изобилии почти на всех островах Тихого океана. Жители из корня оного приготовляют пьяный напиток, до которого они страстные охотники.


[Закрыть], в знак дружбы и мира, которую я велел привязать на грот ванты, что доставило им большое удовольствие.

«Число лодок[146]146
  Приехавших к английским кораблям, когда они пристали к острову.


[Закрыть] увеличилось до семнадцати; в некоторых из них было по 22 человека, в других же по 10, по 7 и по 5; в самых малых из них находилось по двое; число же всего народа около нас простиралось до двухсот человек».

К нам никогда так много лодок не приезжали, и мы ни одной не видали, на которой было бы 22 человека или которая могла бы вместить такое число; напротив того, много находилось таких, в которых было только по одному человеку.

«Они (танцы) временно обращали к нам речь[147]147
  То же при первом свидании.


[Закрыть] и, казалось, предлагали разные вопросы».

То же самое и мы заметили.

«Мы спустили в воду[148]148
  В первые дни прибытия англичан к острову.


[Закрыть] за кормою сетку с солониною, чтоб вымочить оную к обеду. Один из жителей, старик уже, схватил сетку и начал было отвязывать оную; но коль скоро мы на него закричали, то он оставил свое намерение; однако ж в то же самое время другой из них взмахнулся на нас своим копьем; а третий, положа стрелу на лук, прицеливался то в одного, то в другого из наших людей, бывших тогда на деке».

У нас они ничего не украли и не покушались никогда что-либо украсть подле судна; даже мы не заметили, чтоб они в какое-либо время, пользуясь нашею оплошностью, имели намерение утащить у нас какую-либо вещь, кроме одного случая на берегу, где их было очень много, и один захотел с водяного бочонка обруч унести; а угроз они нам никаких не делали, даже и виду сурового или сердитого не показывали.

«Один из них согласился променять капитану Куку свою булаву на лоскут сукна, которое и подали ему в лодку; но коль скоро он получил сукно, то и не заботился более об исполнении своего обязательства».

С нами они никогда этого не делали; часто случалось, что, променяв свое оружие, а особливо дубинку, за какую-нибудь безделицу, которая могла их вдруг прельстить, они после жалели и даже приметно было их раскаяние, но никогда не требовали назад променянной вещи и не покушались возвратить оную. Форстер, говоря о сопротивлении жителей[149]149
  Число их, по его словам, было около 900 человек.


[Закрыть], покушавшихся не выпустить англичан на берег, рассказывает следующее: «Когда капитан Кук велел выпалить из ружья сверх их, то один из диких, стоя на берегу подле самой воды, был столь отважен и дерзок, что, поворотясь к ним задом, ударил себя ладонью несколько раз по заднице: это есть обыкновенный вызов к бою со всеми народами Южного моря (Тихий океан)».

Когда же мы начали в первый день наливать воду, то жителей было на берегу более тысячи человек; мы ими были окружены, и все они имели при себе какое-нибудь оружие, однако ж никакой склонности к нападению на нас не показывали и всегда посторонялись или садились, когда мы от них того требовали.

Кук приказал по обеим сторонам пути, ведущему от морского берега к озеру, где он брал пресную воду, вколотить колья и протянуть веревки, оставя дорогу сажен на 25 или 30 в ширину, по которой его люди могли бы ходить безопасно, ибо жителям он запретил переступать чрез пределы, веревками означенные. Но я не употреблял сей предосторожности: она мне показалась ненужною.

Кук настоятельно требовал, чтоб они положили свое оружие; некоторые из них повиновались ему, а другие нет. Что принадлежит до нас, то мы от них сего не требовали, потому что сами никогда оружия из рук не выпускали[150]150
  Сначала только мы требовали, чтоб вооруженные люди близко нас не стояли.


[Закрыть]; но жители после, уверившись в миролюбивом нашем расположении, сами свои оружия покидали в кустах и приходили к нам безоружны.

Форстер говорит: «Мы часто просили их променять нам несколько своего оружия, но они никогда не хотели расстаться с оным».

При нас не так было: они променивали нам всякое оружие, какое только имели, коль скоро предлагаемая вещь им нравилась; сначала одних дубинок своих они не хотели нам уступить, но после и те стали променивать.

«Один из них, – повествует г-н Форстер, – променял нам цилиндрической фигуры кусок алебастру, длиною в 2 дюйма, который он носил вместо украшения в носу: прежде, нежели он нам вручил его, вымыл он его в море, а от чистоты ли сие произошло или от чего другого, мы не могли узнать».

Я выменял много таких штук, но жители не были так опрятны и учтивы, ибо, вынув вещь из носу, прямо отдавали в руки, предоставляя самому вымыть, если угодно.

Некоторые из диких при англичанах плясали и во время пляски грозили им своими копьями; прочие же, спокойно стоя, глядели на пляску. Нам же они от начала до конца никаких угроз не делали и даже виду не подавали, что оружие носят для употребления против нас.

С англичанами некоторые из жителей поменялись именами, но нам они не предлагали сего; может быть, краткость времени не позволила нам приобрести в большой степени их дружество[151]151
  На всех островах Тихого океана жители в знак дружбы меняются именами.


[Закрыть].

О наружном виде и телосложении жителей острова Таны г-н Форстер говорит следующее: «Они росту среднего, однако ж много есть и таких, которые могут назваться высокими; телосложением статны и несколько тонки, впрочем, некоторые из них плотны и крепки, но таких прекрасных станов, какие столь часто встречаются между народами островов Общества, Дружеских¹⁸⁰ и Маркизских, здесь редко можно видеть. Между танцами я не заметил ни одного тучного человека: все они проворны и чрезвычайно живы и веселы. Они имеют открытые черты лица, широкий нос, полные и вообще приятные глаза. Большая часть из них имеют добрую, привлекательную физиономию, хотя, впрочем, есть и такие лица, которые, как и у других народов встречаются, означают дурное расположение сердца и злобу».

«Волосы у них черные. Но мы заметили, что у некоторых были русые или рыжеватые волосы: они кудрявы и вообще густы; бороды у них также черные, густые и курчавые. Цвет тела их темно-каштановый, который у некоторых черноват, так что при первом взгляде их тело покажется вымаранным сажею. Кожа у них чрезвычайно мягка; сие самое примечено и у негров. Ходят они почти совершенно нагие, но, следуя общей склонности человеческого рода, они любят носить разные украшения».

Рассматривая жителей острова Таны и сравнивая их с сим описанием, я нашел во всем совершенное сходство и точность, так что мне не остается ничего более прибавить. Скажу только, что нам не удалось видеть ни одного человека, который бы имел злобу изображающую физиономию, тоже не заметили мы, чтоб у кого-нибудь из них были русые или рыжие волосы. Еще не согласен я с г-ном Форстером в следующем: он говорит, что многие из них имеют опухоль около глаз, что он приписывает некоторым образом привычке их сидеть в дыму. Опухоль сия, по словам г-на Форстера, заставляет их нагибать голову назад, чтоб привести глаза в горизонтальную линию с предметом, который хотят они увидеть. Я, с моей стороны, не мог заметить в них такого недостатка.

Об украшениях сего народа г-н Форстер повествует так: «Волосы убирают они следующим образом: берут столько оных вместе, чтоб в толщину не превосходили они голубиного пера, и обвертывают тонкою ниткою или ленточкою, сделанною из древесной коры, так, чтобы на конце оставался маленький хохолок; таким точно образом разделяют и связывают они все волосы на голове так, что у них бывает по нескольку сот подобных хвостов, имеющих длины 3 или 4 дюйма, которые стоят прямо и торчат во все стороны; когда же волосы длиннее, как, например, 8 и 9 дюймов, тогда хвосты висят по обеим сторонам головы. Большая часть из них носят в волосах тонкую палочку или тростник, около 9 дюймов в длину, которой они чешут голову, когда беспокоят их гнусные насекомые, коими волосы у них бывают наполнены. Тростник, украшенный перьями петушьими или совиными, втыкают также они в волосы для украшения».

Точно таким образом танцы убирают свои головы; все, как старые, так и малые, следуют сему обычаю. Знакомец наш старик Гунама и сын его, четырнадцатилетний мальчик Ята, одинаким образом убирали волосы; тростник, перьями обвешанный, также втыкают они часто в волосы для украшения. Несколько таких тростников мы у них и выменяли. Но я не заметил, чтоб они носили в волосах палочки или тростник для чесания головы, и не видал никогда, чтоб какую-нибудь вещь для сего они употребляли.

Далее г-н Форстер говорит: «Малое число из них носят также колпаки, сделанные из листа зеленого платана или из травяных матов. Некоторые бороды свои свивают наподобие веревки, но большая часть оставляет их расти в натуральном положении. В хряще между ноздрями обыкновенно прорезывается у них отверстие, в котором они носят цилиндрической фигуры камень или кусок тростнику полдюйма толщиною. В ушах также делают они большие дыры, в которые продевают кольца из черепаховой кости или часть белой раковины один дюйм в диаметре и ¾ дюйма в ширину; иногда в одно кольцо продевают они другие, так что делают род цепи. Кругом шеи носят они иногда шнурок, к которому привязывают раковину или небольшой цилиндрический кусок зеленого камня, подобного тому, какой часто попадается в Новой Зеландии. На левой руке они обыкновенно носят браслет, сделанный из скорлупы кокосового ореха, который бывает или гладко выполированный, или с разною резьбою. Некоторые из них носят пояс, похожий на широкую портупею, сделанный из грубой материи, которую они вырабатывают из внутренней коры дерева; цвет пояса обыкновенно темно-коричневый. Лица красят они разными красками, для чего употребляют красную руду, белую известь и краску, похожую цветом на свинец, мешая их с маслом кокосовых орехов. Впрочем, белый цвет редко у них употребляется, но чаще красят они себе лицо черным и красным, делая по оному в наклонном положении полосы шириною в 2 или 3 дюйма; а иногда одним из сих цветов покрыта одна половина лица, а другим – другая. Тело же украшают они рубцами и прорезами, которые делают по большей части на руках и на брюхе таким образом: прорезав кожу острою раковиною, прикладывают к оной известное растение, от которого на прорезанных местах, коль скоро они заживут, делаются возвышенные рубцы».

Все вышеописанное, повествуемое г-ном Форстером, весьма справедливо; нельзя было точнее описать украшения жителей острова Таны. Наряды их я все выменял, кроме зеленого камня, с которым дикие ни за что не хотели расстаться. Я им предлагал ножи, ножницы, огнивы, платки и пр., но все без успеху. Надобно думать, что камень сей у них почитается редкостью и что они достают его с большим трудом; а после сего камня черепаховые кольцы наиболее между ними в уважении. Красить лица у них во всеобщем употреблении. Многие из них в первый день нашего знакомства привезли мне в подарок несколько своих красок совсем приготовленных, о коих говорит г-н Форстер, и хотели, чтоб я выкрасил ими свое лицо; но я, поблагодарив их за услужливость, старался им изъяснить, что краски их поберегу, доколе не возвращусь домой, чтоб там, выкрасив себе лицо ими, пощеголять между своими соотечественниками. Я уже выше говорил, что им очень понравились наши краски, которыми мы их марали; увидев себя в зеркале, они приходили от радости в исступление: прыгали, шумели и смеялись.

Потом повествует г-н Форстер, что жители острова Таны мужского пола скрывают ту часть тела, которую стыд заставляет людей скрывать почти во всех странах света, таким же образом, как и жители острова Маликолы¹⁸¹, то есть они делают из листьев растения, подобного инбирному, остроконечные чехлы, которые, надев на тайную часть, поднимают кверху и привязывают к брюху шнурком, кругом тела взятым. Описание сие совершенно справедливо, но что г-н Форстер говорит далее, в том, кажется, он ошибается: вот его слова: «Мальчики, достигнув шестилетнего возраста, уже начинают носить такие чехлы; сие подтверждает и то, что я прежде заметил о жителях Маликолы, а именно, что прикрытие такое они употребляют не от побуждения стыда или благопристойности, но, напротив, вид оного имеет еще совсем противное действие: в каждом жителе Таны или Маликолы, нам казалось, мы видели живое подобие того ужасного божества древних, которое охраняло у них сады и огороды».

На сие я сделаю мое замечание: шестилетних мальчиков я не видел с такими чехлами, даже дети восьми и десяти лет при нас были совсем нагие, но четырнадцатилетние мальчики и более носили чехлы, как и все взрослые мужчины. И я имею очень хорошее доказательство, что они это делают от благопристойности, а не так, как Форстер думает: возвращаясь с г-ном Хлебниковым и Средним от горячего родника по берегу, мы подошли к толпе островитян, из коих некоторые лишь после купанья вышли из воды и не успели надеть чехлов; увидев нас, они тотчас тайные свои части зажали руками, потом отошли в сторону и, отворотясь от нас, надели чехлы и пришли опять к нам. Г-н Рикорд предлагал одному из них драгоценный для них подарок за такой чехол; когда дикий понял совершенно, о чем дело идет, то зажал себе лицо обеими руками, как у нас от стыда делают, засмеялся и побежал прочь.

Оружия, употребляемые танцами, г-н Форстер описывает таким образом: «Оружия, которые жители Таны беспрестанно при себе имеют, суть: лук и стрелы, булавы, копья и пращи. Молодые люди у них обыкновенно употребляют пращи и стрелы, и пожилые действуют булавами и копьями. Луки их делаются из лучшего дерева, называемого казуарина. Они очень крепки и упруги. Они их полируют чрезвычайно хорошо, а может быть, что временно и маслом натирают для содержания их в порядке. Стрелы делаются из тростника около 4 фут длиною; для наконечника к стрелам употребляется то же черное дерево, какое и в Маликоле для сего же в употреблении, и весь наконечник, который иногда бывает более фута в длину, имеет на двух или трех сторонах зазубрины. Они имеют также стрелы с тремя наконечниками, но сии по большой части употребляются для птиц и рыбы. Пращи свои они плетут из волокон кокосовых орехов и носят обвивши кругом руки или около поясницы; в средине они шире, где и кладутся каменья, которые они носят всегда с собой по нескольку в древесном листе. Копья их по большей части делаются из тонких, сучковатых, кривых палок, не более как полдюйма в диаметре и 9 или 10 фут длиною, в толстом их конце они сделаны троегранными, острием в длину 6 или 8 дюймов, а на каждой грани вырезано 8 или 10 зазубрин. Копья сии бросают они очень метко на большое расстояние посредством плетеной веревочки в 4 или 5 дюймов длиною, у которой на одном конце сделана петля, а на другом узел. Они держат копье между большим и указательным пальцем, надев прежде на последний из них петлю веревочки и взяв оную кругом копья выше руки; посредством сей-то веревочки наводят они копье в надлежащее направление и бросают с руки».

В сем описании оружия жителей острова Таны сохранена совершенная точность, и мы нашли оное в таком же состоянии, в каком видел их г-н Форстер. Я выменял по нескольку вещей каждого рода; в употреблении их есть небольшая разность между сим описанием и моими замечаниями.

О силе, с какой дикие действуют своим оружием, г-н Форстер говорит следующее: «Я видел, как одно из сих копий было брошено на расстояние 10 или 12 ярдов[152]152
  30 или 36 фут.


[Закрыть]¹⁸² в кол, имевший 4 дюйма в диаметре: ударило оно с такою силою, что зазубренный конец оного совсем прошел насквозь кола!»

Из нас никому не удалось видеть подобного случая. О стрелах же их г-н Форстер говорит, что они на расстоянии 8 или 10 ярдов[153]153
  24 или 30 фут.


[Закрыть] стреляют ими очень метко и с большою силою, но так как они боятся, чтоб не изломать своих луков, то редко натягивают их до самой большей степени, а потому в расстоянии 25 или 30 ярдов[154]154
  75 или 90 фут.


[Закрыть] их стрелы слабое будут иметь действие и неопасны. Сие замечание, я думаю, очень справедливо. Еще г-н Форстер об искусстве диких действовать своим оружием говорит следующее: «Мальчики бегали перед нами и показывали нам свое искусство в воинских упражнениях. Они бросали каменья в цель пращами с большою точностью и употребляли зеленый тростник или твердые травяные стебли вместо копий. В бросании сих последних они достигли такого совершенства, что никогда не давали промаху, когда метали в какой-либо предмет, и умели дать тростинке, которую всякое дуновение ветра могло совратить с пути, столь быстрое стремление и силу, что оная входила более нежели на дюйм в крепчайшие деревья».

Мы никогда не видали такого совершенства в их искусстве действовать оружием, и воля г-на Форстера[155]155
  Если бы он был жив.


[Закрыть], а я признаюсь, что последняя часть сего замечания мне кажется очень невероятною.

«Булавы, – продолжает г-н Форстер, – употребляют они для сражения на близкое расстояние, как мы ручное оружие, и всякий взрослый мужчина имеет у себя булаву, кроме сего, употребляют они еще разного рода мелкое оружие. Булавы их четырех или пяти разных форм: самые дорогие делаются из дерева казуарины, имеют около 4 фут длины, прямы, цилиндрической фигуры, чрезвычайно хорошо выполированы и с обоих концов у них по головешке; одна из них, за которую они держат булаву рукою, круглая, а другая, коею бьют, имеет фигуру звезды, со многими выдавшимися концами. Другой род дубинок около 6 фут в длину, которая с одного конца выделана сучками наподобие корня; сии дубинки делаются из крепкого дерева, имеющего темный цвет. Третий род около 5 фут длины, у коих на конце есть род остроконечного топорика, наподобие треугольника, стоящего в прямом угле с дубинкою. Четвертый во всем походит на предыдущий, с тою токмо разностью, что топорики находятся на обоих концах. Напоследок, пятый род ручного оружия не что оное есть, как кусок кораллового камня, имеющего около полутора фут длины и два дюйма в диаметре; обделан он очень дурно, наподобие цилиндра».

Время никакой перемены не произвело в их оружии; мы их нашли совершенно сходными с сим описанием и выменяли каждого рода по нескольку штук. Самое дорогое в глазах сих островитян оружие есть большая дубинка, сделанная из дерева казуарины, за которые они всегда просили у нас какие-нибудь вещи, кои отменно им нравились, а часто ни за что не хотели их променять; прочие же отдавали за безделицу.

Г-н Форстер говорит, что никто из жителей острова Таны не ходит без оружия; это справедливо: при нас все они были всегда вооружены, старики и десяти– и двенадцатилетние мальчики. Но вероятно очень, что присутствие столь страшных для них гостей, каковы были англичане и мы, заставило их быть осторожными и не покидать оружия.

О женщинах острова Таны г-н Форстер говорит следующее: «Сего дни мы видели мало женщин, да и те старались быть от нас далеко; однако ж мы заметили, что они не столь пригожи и гораздо менее ростом, нежели мужчины. У молодых девушек только шнурок был повязан по поясу с узеньким фартучком, сделанным из сухой травы, а взрослые имели короткие юбки, из листьев составленные. В ушах у них висело множество колец из черепаховой кости, а ожерелья из раковин висели по грудям. Некоторые из старых женщин имели на головах колпаки из листу платана или из мату, но этот наряд редко был виден. Женщины и дети были столь чрезмерно боязливы, что если мы только устремляли взоры на них, то они тотчас бежали от нас, чему мужчины очень много смеялись. Мы заметили, что некоторые из них имели веселые лица, но вообще они казались нам печальны и задумчивы».

Сие описание о женщинах и их нарядах совершенно сходно с нашими замечаниями: при нас сначала они также были боязливы и дики, но после мешались в толпах с мужчинами и не боялись нас. Из женщин многие мне казались очень живы, веселы, а мальчики так были смелы, что часто шутили и играли с нами.

В другом месте г-н Форстер говорит: «Надлежит заметить, что все тягости сего утра несли одни только женщины, а мужчины шли с ними, мало об них заботясь; они имели только в руках свое оружие. Из сего следует, что жители острова Таны не пришли еще в то состояние, до которого достигли обитатели островов Общества и Дружеских. Все дикие народы имеют одно общее обыкновение дурно поступать с женским полом, который они принуждают исправлять все трудные и унизительные работы». Мы точно то же самое заметили; даже десяти– и двенадцатилетние мальчики часто грозили женщинам и толкали их. Все тягости, как-то: дрова и домашние их вещи – при нас носили женщины.

В одном месте своего повествования г-н Форстер говорит о замужних женщинах таким образом: «Сего дни между ними мы видели более женщин, нежели прежде: большая часть из них были замужние; они носили детей своих за спиною в лукошках, сделанных из рогожек».

Мы видели и сами, что женщины здесь детей своих точно так носят, как Форстер описывает; но каким образом они их приживают: в сожитии ли с одним мужчиною, наподобие нашего брака, или как у самых диких людей, мы узнать не могли; я только видел один раз во время дождя под деревом молодого мужчину и пожилую женщину вместе. Спрашивая их знаками, что они, муж ли и жена, они мне объясняли, кажется, что живут вместе, но давно ли и на долго ли осталось без изъяснения.

Говоря об обращении диких с англичанами, г-н Форстер повествует, между прочим, следующее: «Когда мы предлагали кому-либо из жителей бисер, гвоздь или ленточку, то они не хотели прикасаться к оной, но желали, чтоб мы положили предлагаемую им вещь на землю, тогда они брали оную листом, не дотрагиваясь голыми руками; от суеверия ли сие происходит, или от чистоты, или от учтивства – неизвестно и должно оставаться под сомнением».

При нас они этого не делали никогда, а брали все вещи, которые мы им давали, прямо из наших рук, не употребляя на свои руки никакой обертки. Это показывает, что, увидев в первый раз европейцев, они опасались, чтоб, так сказать, не быть ими испорченными; но, уверившись опытом, что вещи, оставленные у них англичанами, не причинили им никакого вреда, они нас уже не боялись.

Далее Форстер говорит: «Один из них (из диких) сказал нам свое имя, которое было Фаннокко, и спрашивал наши имена, кои старался он упомнить».

Это правда, что они любят спрашивать имена и желают помнить их; многие из наших имен они произносили чрезвычайно хорошо – так же, как и некоторые русские слова.

«Он (Фаннокко) сел с нами за стол и попробовал соленой свинины, но не более съел, как один кусочек. Корень ям, поджаренный в масле или просто сваренный, ему нравился больше всего, но вообще он ел очень умеренно и кончил обед свой небольшим куском пирога, сделанного из сушеных, червями изъеденных яблоков, который, казалось, был очень приятен для его вкуса. Он также после обеда отведал немного вина, но хотя он и пил оное, не показывая ни малейшего отвращения, однако ж не хотел выпить другой рюмки. Поступки его за столом были чрезвычайно благопристойны; одно только нам очень не нравилось, а именно, что он употреблял вместо вилки палочку, которую носил в волосах и которою в то же время чесал он в голове».