Текст книги "Путешествие на шлюпе «Диана» из Кронштадта в Камчатку в 1807—1809 гг. Том 1"

В 4 часа утра 7-го числа снялись мы с якоря при весьма тихом ветре от SSW и пошли к Копенгагенскому рейду. Хотя мне не было известно нынешнее политическое положение дел между Англией и Данией и дойдут ли сии две державы до открытой войны или кончат свои споры миролюбиво, но все, что я видел по приходе в Зунд, достаточно могло меня уверить, что дела между ними идут нехорошо, и казалось, что они начали уже неприятельские действия. В таком случае идти на Копенгагенский рейд могло быть опасно для нас, и легко статься могло также и то, что Россия приняла какое-нибудь участие в сей политической ссоре. Но это были такие предметы, о которых судить не мое дело, а я почитал своей обязанностью исполнять данные мне предписания, принимая их в литеральном смысле. И потому я почел за нужное известить о прибытии моем нашего министра, при датском дворе пребывающего²⁶. В письме к нему я упомянул о предмете экспедиции, о надобностях, для которых мне нужно зайти в Копенгаген, и напоследок просил его меня уведомить: могу ли я безопасно простоять на рейде дни три и пристойно ли это будет, судя по настоящему течению дел здешнего двора? Депеши мои я отправил с мичманом Муром и приказал ему, получа словесный или письменный ответ, тотчас ехать нам навстречу, чтобы я мог знать содержание оного прежде, нежели приду на рейд.

Подходя к рейду в 9-м часу, салютовали мы крепости, а потом стоящим на рейде военным судам и получили при обоих случаях в ответ равное число выстрелов, согласно с трактатом. На рейд мы пришли в 10-м часу; тогда посланный на берег офицер возвратился с следующим известием: что ни министра нашего, ни свиты его, ни консула в Копенгагене нет, что они все так, как и весь иностранный дипломатический корпус, живут в Родсхильде²⁷. Но он был у командора Белли, начальствующего обороной города по морской части, и узнал от него, что город осажден английскими войсками и всякое сообщение с окружными местами пресечено и потому доставить письма к нашему министру невозможно, что они ожидают атаки с часу на час и потому советуют нам идти в Эльсинор²⁸.

Желая лучше разведать о состоянии города и притом узнать, нет ли каких средств чрез самих англичан отправить мое донесение к нашему министру, я тотчас сам поехал на берег, а лейтенанту Рикорду велел идти со шлюпом с рейда и, удалившись от крепостных строений из дистанции пушечных выстрелов, меня дожидаться. Едва я успел выйти на пристань, как вдруг меня окружило множество людей, по большей части граждан среднего состояния; все они до одного были вооружены. Крепостные строения усеяны были народом, и я приметил, что на всех батареях делали они примерную пушечную экзерцицию. Не знаю, почему им в голову вошло, что шлюп наш послан вперед от идущего к ним на помощь российского флота, со всех сторон меня спрашивали, то на французском, то на английском языке, а иногда и по-русски, сколько кораблей наших идет, кто ими командует, есть ли на них войска. Караульный офицер с нуждою мог ко мне приблизиться сквозь окружившую меня толпу. Нельзя было не приметить страха и огорчения, изображенного на их лицах, а особливо когда они узнали прямую причину нашего прибытия. Командора Белли я нашел в цитадели, где также был главнокомандующий города генерал Пейман. Командор меня к нему представил при собрании большого числа генералов и офицеров, которые тут находились, а потом мы вышли в особливую комнату. Тогда я от них узнал, с каким намерением англичане делали такое нечаянное нападение на Данию: они требовали, чтобы датский двор отдал им весь свой военный флот, со всеми морскими и военными снарядами, находящимися в Копенгагенском морском арсенале. Англичане, сказал мне шутя командор Белли, требование сие нам предлагают совершенно дружеским образом, без всяких неприятельских видов; главная цель лондонского двора есть сохранить для Дании наш флот в своих гаванях, который иначе, по уверению англичан, будет Францией употреблен, вопреки собственному нашему желанию, противу Англии, и потому они без всякой просьбы с нашей стороны, из дружелюбия, берут на себя труд защищать его и, сверх того, требуют, чтобы Кронбургский замок²⁹ отдан был также в их руки. Генерал Пейман и командор Белли изъявляли чрезвычайное негодование противу такового[30]30
  В рукописи: странного и, можно сказать, бесчестного…


[Закрыть] поступка английского правления[31]31
  В рукописи: которому примера ни в какой войне не представляет.


[Закрыть]. Они удивлялись, что английский флот и с войсками несколько времени были в Зунде, прежде нежели объявили подлинную причину их прибытия, и во все то время датчане их снабжали свежими провизиями, зеленью и пресной водой к немалой невыгоде жителей, произведенной недостатком в съестных припасах для их собственного употребления; и, к несчастью, англичане напали на них в такое время, когда все почти датские войска были в Голстинии³⁰ и столица не имела никакой значащей обороны; однако ж, несмотря на все такие невыгоды, датчане решились защищать город до последней крайности и на бесчестное и унизительное требование англичан никогда не согласятся. Они были уверены, что Россия примет сторону датского двора и сделает им сильную помощь. Таким образом, рассказав свое положение, командор Белли советовал мне ни минуты не оставаться на рейде, потому что они ожидают нападения с часу на час и что неприятельские бомбардирские суда уже заняли назначенные им места и, вероятно, скоро начнут действовать, а когда они станут бросать бомбы, тогда шлюп будет в опасности. Я просил у него лоцмана, но он никак не мог взять с батарей ни одного человека. Я видел критическое положение сего добродушного и ласкового народа и потому о лоцмане ни слова не хотел более упоминать. Письмо к нашему министру командор Белли у меня взял и обещал доставить непременно, коль скоро случай представится. Прежде нежели я их оставил, он мне сказал, что с самого вступления на берег английских войск между Копенгагеном и Эльсинором сообщение пресечено и там ничего не знают о состоянии столицы. Пожелав им успеха, я оставил город в 11 часов.

Совершенное безветрие не позволило нам скоро удалиться с рейда, однако ж с помощью завозов в 2 часа после полудни мы подошли к английскому флоту[32]32
  Я не хочу пропустить здесь без замечания одного обстоятельства, которое показывает явно, что английский адмирал имел предписание быть весьма осторожну в своих поступках с русскими военными судами: мне хорошо известно их правило не пропускать мимо флота никакого судна, не опросив его, и при опросе они обыкновенно стараются разведывать до самомалейшей безделицы. Но в сем случае они не прислали шлюпки даже спросить, откуда и куда мы идем, когда, лавируя, мы проходили близко их кораблей, они нас не спрашивали, хотя, впрочем, им было известно, что мы останавливались на рейде и имели сообщение с городом. А когда на ночь мы стали на якорь подле их флота, будучи у него на ветре, то один фрегат снялся с якоря и во всю ночь держался под парусами между нами и флотом, но ни шлюпки к нам не присылал и не опрашивал нас. Я уверен, что все это было сделано по предписанию, иначе англичане не могли бы утерпеть, чтобы не приехать спросить новостей.


[Закрыть]. Линейных кораблей я в нем насчитал 22, много фрегатов, шлюпов и всякого рода мелких судов и, сверх того, до двухсот транспортов, тут же стоял фрегат, на котором был поднят английский флаг над датским; я думаю, что это эльсинорский брандвахтенный³¹ фрегат. К вечеру ветр сделался от NNO, и я думал было лавировать, но, по причине противного течения, принужден был на ночь стать на якорь. В 8-м часу вечера бомбардирские их суда бросили несколько бомб, а с каким успехом, я не знаю. В то же время с городских крепостей палили по неприятельским шлюпкам, которые тогда промеривали рейд, и в 3-м часу ночи (8-го числа) батареи опять начали палить, но темнота препятствовала нам видеть, что было сему причиной, а в 5-м часу утра все бомбардирские суда начали бомбардировать. Будучи от них недалеко, мы видели, как некоторые бомбы разрывало на воздухе, но какое действие произвели те из них, которые упали в город, нельзя было приметить. Скоро после и городские батареи открыли огонь. Ядра их не могли доставать до бомбардирских судов, по крайней мере не могли чувствительного вреда им причинить, и потому я думаю, что они палили по промеривающим гребным судам.

Наставший попутный ветр от О обратил наше внимание к другому предмету, хотя не столь любопытному, но более для нас полезному. В исходе 5-го часа мы снялись с якоря и пошли к Эльсинору. Я признаюсь, что не без сожаления терял из виду такую сцену, которая хотя не может быть забавна или приятна для чувств всякого человеколюбивого зрителя, но должна быть весьма интересна для людей, посвятивших себя военной службе, а особливо военной морской. Видеть обширную приморскую столицу, атакуемую с моря сильным флотом, а с берега сухопутными силами и которую гарнизон и жители решились до последней крайности защищать, может быть, не удастся видеть во всю свою жизнь. Такие примеры не часто встречаются в истории народных браней. С возвышением солнца и ветр утихал, к полудню был настоящий штиль, а после стал опять дуть понемногу от SSW и помог нам в 5-м часу прийти на Эльсинорский рейд, где, сделав с крепостью взаимный по трактату салют, стали мы на якорь. После сего скоро приехал к нам датский морской службы офицер Туксон[33]33
  Он называл себя агентом, или поверенным, датского адмиралтейства по случающимся в Эльсиноре морским делам.


[Закрыть] справиться о своем сыне, который у нас во флоте служил мичманом, да и сам он много тому лет назад был лейтенантом в нашей службе и, по словам его, стоял в списке выше адмирала Тета. С ним я тотчас поехал на берег к коменданту Кронбургского замка.

В воротах главного вала мы должны были дожидаться несколько минут позволения о впущении меня в крепость. В комнате у коменданта я нашел очень много офицеров, которых привлекло туда любопытство, чтобы скорее узнать о участи их столицы. Они нетерпеливо расспрашивали меня с великой подробностью о состоянии, в каком я оставил Копенгаген, что мне говорил генерал Пейман, все ли они здоровы, и, не зная причины сильной пальбы, которая была им слышна в последние три дни, они думали, что флот сделал атаку на приморские укрепления, и верно полагали, что самые сильные батареи, Трехкоронная и Провистейн, взяты или сбиты. Потом, когда я им сказал, что сего дни поутру я их оставил под флагом его датского величества и что нападения на них совсем сделано не было, тогда они чрезвычайную радость изъявили и, казалось, не совсем верили мне, как будто бы подозревали, что я не хочу нанести им огорчения, объявив правду. Но когда я утвердительным образом уверял их в истине всего мною сказанного, то они слушали с величайшим удовольствием, благодарили чрезвычайно, а особливо сам комендант. Когда я его превосходительству откланялся, он меня проводил до крыльца, несмотря на глубокую свою старость и слабое здоровье.

В замке, сколько я мог приметить, имея только случай видеть оборону одного полигона, которым я вошел и вышел из крепости, находился сильный гарнизон, кроме великого числа граждан, бывших при орудиях на крепостных строениях. Эльсинор совсем не представлял того вида, который он обыкновенно имел в мирное время, будучи, так сказать, постоялым двором всей балтийской торговли. Он летом всегда был многолюден; деятельность – неразлучный товарищ коммерции – повсюду в нем являлась; но ныне едва человека можно было встретить на улице; купеческие конторы и лавки заперты, лучшие из них вещи перевезены в замок, и все молодые граждане, способные к понесению оружия, расписаны по пушкам в крепости, где они должны были находиться почти безотлучно. Английские купцы, прежде составлявшие главные коммерческие общества сего места, переехали в Эльсинбург³². Город так был пуст, и печаль или, лучше сказать, отчаяние жителей столь велико, что я не имел никакой надежды купить что-либо из нужных для шлюпа вещей, однако ж помянутый г-н Туксон сам добровольно взялся мне вспомоществовать. Для покупки водки, вина и уксусу он рекомендовал мне прусского вице-консула Толбутцера (Tolbutzer), чем я чрезвычайно был доволен. Свежие провизии мы также получили помощью г-на Туксона. Все мясные лавки и рынки были заперты; с окружными деревнями сообщение пресечено. Итак, мясо и зелень надлежало искать в частных домах, но для сего нужно было иметь знакомых между жителями и знать их язык, иначе ни в чем нельзя было успеть. Но г-н Туксон своим старанием вывел меня из таких замешательств. Мы имели довольно свежего мяса и зелени как для офицерского стола, так и для команды, и платили, я думаю, не дороже обыкновенных цен, по коим оные продавались в мирное время. Доброхотство его к нам много превосходило благодарность, которую я мог ему изъявить, и потому я писал к нашему министру в Родсхильд о достойных признательности поступках г-на Туксона в рассуждении нас так, как подданных е. и. в-ва, и ласкаю себя надеждою, что его превосходительство не оставил без внимания моего отзыва.

После полудни 9-го числа мы получили заказанное мною количество водки, вина и уксусу, которых г-н Толбутцер, при всем своем старании, не мог скорее доставить, потому что приказчики и работники его находились в крепости, а таможня была заперта.

Поутру прошли в Копенгаген около 30 английских судов под конвоем двух линейных кораблей. Они держали ближе к шведскому берегу вне выстрелов Кронбургского замка, а вечером в 11-м часу идущее из Зунда судно проходило недалеко от нас. Засветло мы его не видали и не знаем, какое оно, но с крепости сделали по нем несколько выстрелов с ядрами. Если они уверены были, что оно английское, то, без всякого сомнения, имели право стрелять в него, в противном случае такой поступок не похвален; может статься, оно было нейтральное так, как и стоявшие с нами на рейде суда, из коих одно имело русский купеческий флаг. Правда, что суда, знающие, в каких обстоятельствах крепость находится, не должны под ее выстрелы подходить в ночное время. Но война сия лишь только началась, и судам, приходящим в Зунд, не была известна, так, как и мы ничего о ней не знали до самого прихода к Драге, притом на рейде не было ни одного датского судна, а крепости с морской стороны неприятель вредить не мог.

Десятого числа, после полудни в 5-м часу, приехал к нам лоцман, которого я нанял для Северного моря[34]34
  Северное, или Немецкое, море есть одно из опаснейших для плавания морей в свете по следующим причинам: 1) берега, между коими оно заключается, усеяны опасными мелями и подвержены действию сильного прилива и отлива; 2) от неравенства дна и малой глубины оного по всему морю бывают неправильные в нем течения; 3) как оно заключено в тесных пределах, то невозможно астрономическими наблюдениями определять свое место так часто, как безопасность судна требует, а нужно узнавать оное по глубине и качеству грунта, который на всех банках сего моря различен или родом, или цветом, но для сего нужно иметь опыт многих лет, и только одни рыбаки, с малолетства промышляющие рыбной ловлей на здешнем море, могут приобрести настоящее и достаточное сведение о различных банках, дно оного составляющих; из которых обыкновенно самые опытные назначаются в королевские лоцманы. Ни одно английское военное судно не плавает по этому морю без лоцмана, а на линейных кораблях и фрегатах их по два бывает. Примечание сие я поместил в предосторожность тем, которые, надеясь на астрономические средства путеисчисления, пожелают без лоцмана плыть Северным морем.


[Закрыть]: имя его Досет, родом англичанин, но, поселившись давно в Эльсиноре, сделался гражданином сего места. Тогда, снявшись с якоря, мы пошли в путь при умеренном ветре от S. По трактату надобно было опять салютовать крепости, чего мы и не упустили сделать. Пред снятием с якоря я вручил г-ну Толбутцеру письмо к нашему министру, находившемуся в Стокгольме, при коем препроводил к его превосходительству для доставления в С.-Петербург рапорт мой в Государственную Адмиралтейств-коллегию и донесение к морскому министру.

Южный ветр стоял только до 3 часов пополуночи (11-го числа), а потом перешел в NW четверть. Ангольтский маяк мы прошли в 4-м часу и, продолжая идти бейдевинд левым галсом, в полдень были в обсервованной широте 57°6′. Нидингские маяки от нас находились на NtO в 12 милях. С полудни ветр перешел в SW четверть и дул так же умеренно, как и прежде, от разных румбов сей четверти; погода была облачная. Скагенский маяк³³ открылся нам в 10 часов вечера, а в полночь был он от нас на W в 8 или 10 милях глазомерного расстояния.

Все сутки 12-го числа мы лавировали между ютландским и норвежским берегами. Ветр иногда дул крепко и заставлял нас брать рифы у марселей, отчего в плавании успеха мы иметь не могли. Поутру 13-го числа ветр опять в NW четверть перешел, и от W шла большая зыбь, которая еще более склоняла нас под ветр, а с полудни и ветр также задул от W весьма крепкий, который продолжал дуть, отходя к WNW и NW, до вечера 14-го числа, а потом начал утихать. Сего дни, в полдень, мы были по обсервации в широте 57°47′. Скагенский маяк от нас находился на WtS в расстоянии 12 или 15 миль, а каменья, называемые Патер-Ностер, по новой карте Каттегата³⁴, на NOtO в расстоянии 18 миль. Сравнивая наш пункт, счислимый с определенным по обсервации и пеленгам, и приняв в рассуждение дрейф, волнение и потерю при поворотах, я заключил, что течением снесло нас к SO на 15 миль. Мы и прежде всегда находили разность между счислимым пунктом и подлинным местом, но она никогда не была так велика. Причину оной лоцман наш приписывал следующему обстоятельству: известно, что в Скагерраке постоянное течение идет к SW подле норвежского берега, а к NO y ютландского[35]35
  По направлению помянутых берегов так, что у самого Скагена оно заворачивается почти к S, a в Каттегате правильного и постоянного течения нет, кроме как только (по словам лоцмана) у ютландского берега.


[Закрыть]; воды, говорит он, выходящие из Балтийского моря бельтами, текут к N, между ютландским берегом и островами Ангольтом и Лессоу; в заводе у мыса Скагена они поворачивают к О, по направлению берега, и у самой оконечности оного, встретив течение, идущее к S, оба сии течения переменяют направление и стремятся к SO с большей скоростью. Что принадлежит до течений в Скагерраке у норвежского и ютландского берега, в том нет никакого сомнения, но о правильном течении к N у западных берегов Каттегата я прежде не слыхал[36]36
  Быстрые неправильные течения, по всему Каттегату встречаемые, делают плавание в этом проливе весьма опасным, а особливо в долгие осенние ночи. Многие большие реки, впадающие в Балтийское море и в заливы оного, должны производить постоянное течение из помянутого моря в океан, но случающиеся бури в океане имеют влияние на сие течение. Они гонят океанские воды в Каттегат, которые, встречая Балтийское течение, переменяют его направление более или менее, смотря по положению берегов, а часто и совсем возвращают назад, что нередко можно видеть в Зунде, где течение иногда идет быстро в Балтийское море, хотя ветр очень тих, боковой или встречный течению. Но океанские бури не всегда могут производить возвратное течение, иногда, несмотря на крепкий ветр, с моря дующий, течение идет против его от разных причин, как, например: когда много дождей бывает в пределах и по берегам Балтийского моря и его заливов, когда снег на помянутых берегах тает и, наконец, когда крепкий ветр долго дует с восточной стороны. Столь многие разные причины, имеющие влияние на скорость и направление Каттегатского течения, делают невозможным подвести его под какие-нибудь известные правила так, чтобы мореплаватели могли принимать оные в рассуждение при определении курсов без ошибки. Датские офицеры, делавшие опись сему проливу, в изданной ими для него лоции, прямо отказались сделать какое-либо определение здешнему течению, упомянув только, что оно весьма неправильно и потому должно быть опасно.


[Закрыть]. Может быть, лоцман наш мыслил и справедливо. Впрочем, как бы то ни было, от вышеупомянутых ли постоянных причин или от других каких случайных течение быстро шло к SO и OSO, только мы опытом узнали, что оно действительно существует: действие оного едва было не навлекло на нас пагубных следствий. Выше сказал я, что в полдень обсервованная наша широта была 57°47′; Скагенский маяк от нас находился на WtS. Утвердя таким образом пункт свой, мы шли на NtW по компасу, бейдевинд левым галсом³⁵; дрейфу, по самой большой мере, не могло быть более 1½ румбов. До 6 часов мы прошли 16¼ миль. Тогда каменья самого ближайшего к нам подветренного берега должны были от нас находиться в 14 милях. Однако ж по глазомеру мы гораздо ближе к берегу были, и хотя курс, исправленный дрейфом и склонением, вел нас вдоль берега чисто от всех опасностей, но приметно было, что мы к нему весьма скоро приближались: ветр дул и волнение неслось прямо на каменья, называемые Лангеброд. По совету лоцмана в 6 часов поворотили мы на другой галс, а чрез полчаса ветр стал заходить. Тогда нас начало валить к каменьям Патер-Hостера, и для того в 7 часов мы опять поворотили на левый галс и легли на NW по компасу. Между тем от берега были не далее 6 миль. Ветр стих и едва мог наполнять верхние паруса, а зыбью нас приближало к берегу. Небо покрыто было облаками, дождь шел сильный, и страшные черные тучи поднимались от W. Мы ожидали каждую минуту жестокого шквала, и если бы это случилось, то, по моему мнению, в ту же бы ночь и кончилось плавание «Дианы», а может быть, и мы все окончили бы наше путешествие в здешнем мире. Офицеры и вся команда были наверху по своим местам; якоря были готовы, но я на них не много надеялся: у самых каменьев на чрезвычайной глубине, в крепкий ветр и при большом волнении они не могли долго держать. В таком опасном положении мы находились до полуночи, а тогда прежний ветр настал и пошел далее к N, для чего мы поворотили на правый галс. К 2 часам ночи (15-го числа) ветр стал свежее и опять отошел к W, а потом к WSW по компасу; мы тотчас легли на левый галс и поставили все возможные паруса. По рассвете увидели с салингу к NO берег в окружностях Стромстата³⁶. Мы не ожидали быть от него так далеко по нашему счислению, но, без сомнения, течение к W, которое мы встретили, приблизившись ночью к берегу, было тому причиной. Оно, как то означено на всех картах, идет кругом каменьев Лангеброд в залив, находящийся пред входом в порт города Христиании. Поутру увидели мы лодку в некотором от нас расстоянии. Полагая, что на ней рыбаки возвращаются с промыслу, сделали мы ей лоцманский сигнал, но они, знавши, я думаю, копенгагенские новости, сочли нас англичанами и тотчас пустились к берегу. В полдень широту по обсервации мы определили 58°20′, остров Мардо по счислению от нас находился на WtN в расстоянии 45 миль; ветр был свеж, и мы продолжали курс NW по компасу, идучи бейдевиндом весьма тихо. B 10 часов ночи мы поворотили от берега, а в час пополуночи (16-го числа) опять к берегу, который и увидели прямо перед собой. В 7-м часу утра, подойдя к нему, мы увидели, что лоцманские лодки[37]37
  На всех берегах владений датского короля лоцманы обязаны в парусах своих лодок иметь по одному полотну, выкрашенному красным, для того чтобы суда могли их узнавать и смелее приближаться к берегу. А для ободрения лоцманов, ездить на суда в большом от берега расстоянии, учреждено: что если судно делает сигнал для призыва лоцманов не при входе в гавань, тогда оно обязано платить им сверх денег за ввод в гавань известную сумму (риксдалер, я думаю) за всякую милю расстояния, в каком они его встретят от берега. И потому датские и норвежские лоцмана всегда с охотой выезжают навстречу судам, коль скоро приметят сигнал, а часто и без сигнала.


[Закрыть] подле оного разъезжали и сделали им сигнал, но они к нам не подходили ближе двух или трех пушечных выстрелов. Намерение мое было войти в порт и дождаться благополучного ветра. Так как выход из норвежских гаваней не сопряжен с большим трудом, то я считал гораздо лучше во время противных ветров простоять в порте, нежели лавировать без всякого успеха в таком опасном море, где судно должно много потерпеть как в корпусе, так и в вооружении от больших парусов, кои необходимость часто заставляет нести в крепкие ветры в узких местах; сверх того, и люди напрасно несут чрезвычайные труды, будучи принуждены действовать парусами почти беспрестанно. Ветр, постепенно стихая, к полудню совсем почти утих. Мы тогда были от острова Мардо к NО милях в четырех или пяти, а от ближних камней милях в трех. Широта, по полуденной высоте солнца найденная (58°41′), уверила нас, что мы находились пред входом в гавань Мардо, где мне случилось быть в 1796 году на фрегате «Нарве». Мы тогда зашли в нее с английским конвоем за противными ветрами, и при входе командорский фрегат «Андромаха» стал на камень, хотя он и имел лоцмана. Сей случай напомнил мне, что там могут быть и другие камни; следовательно, опасно, полагаясь на свою память, идти без знающего проводника. Между тем лоцманские лодки допустили нас к себе на пушечный выстрел, а подъехать к судну не хотели. Призывать их ядрами не годилось, и я употребить сего, хотя, впрочем, верного средства, ни под каким видом не хотел, и потому я решился было послать к ним шлюпку. Мне очень странно показалось, что они считали нас англичанами тогда, когда два судна, которые непременно должны быть датские, шли под самым берегом к NO (в Христианию, я думаю), и мы за ними не гнались. Впрочем, если бы пожелали взять их, то ничто не могло избавить сих судов от наших рук, кроме как, поставя их на камни, зажечь. Я чрезвычайно желал зайти в Мардо: маленький торговый городок Арендаль, при сей гавани лежащий, мог снабдить нас достаточным количеством всякого рода свежих съестных припасов и очень дешево, воду пресную могли мы получить даром, не имея нужды в Англии платить за нее гинеями, и притом люди имели бы случай отдохнуть. Но наступивший в первом часу ветр от NO вдруг уничтожил мое прежнее намерение, мы поставили все паруса и пошли к S. Благополучный ветр заставил нас радоваться, что мы не вошли в порт, однако ж ненадолго; из NO четверти он стал постепенно отходить к SO, потом к SW и в 8 часов вечера утвердился на румбе WSW совершенно нам противный. Тогда мы жалеть стали, что не вошли в гавань. Таким случаям мореплаватели бывают часто подвержены; весь успех всех их предприятий и планов зависит от самой непостоянной стихии. Направление ветров и сила их в частях света, лежащих вне тропиков, зависят от стечения столь многих обстоятельств, что весьма мало таких случаев, когда бы можно было без ошибки предузнать погоду. Наш лоцман, человек лет под шестьдесят, в ребячестве вступил в купеческую морскую службу и служил на море лет сорок. Он любил предсказывать погоду по солнцу, по облакам и пр. и, к большому его огорчению, всегда ошибался. Казалось, сама природа хотела шутить на его счет: что он ни предсказывал, тому совершенно противное случалось. Западный ветр с небольшой переменой к N и к S продолжал дуть почти до полудни 20 числа и временно был крепкий, а иногда утихал. Мы во все сие время лавировали в Скагерраке, но не с большим успехом: в трое суток подались мы к W только на 45 миль. С нами были сопутники, судов до 20 английских под конвоем брига³⁷. Линейный их корабль, увидевши наш флаг, к нам не подходил и не спрашивал, хотя был близко нас, а в то же время осматривал нейтральное судно. Сей случай подтверждает мое мнение, что английские корабли, посланные против датчан, имели предписание не подавать ни малейшей причины к ссоре с нашим двором, хотя, впрочем, по последнему между Россией и Англией трактату, они имели право осматривать наши военные суда. 20-го числа, в полдень, мы были по обсервации в широте 57°42′; мыс Дернеус от нас находился в 36 милях на NW 60°. От сего места мы взяли наше отшествие, для перехода Северного моря, при тихом ветре от NO. Поутру был совершенный штиль. Сего дни мы имели первую ясную и тихую погоду со дня отбытия нашего из Эльсинора. Пользуясь оною, вся команда вымыла черное свое белье и проветрила платье и постели. Я о сем случае здесь упоминаю для того, что заставлять служителей проветривать их постели и переменять на себе белье как можно чаще почитается весьма нужным средством, споспешествующим сохранению их здоровья. И потому во все путешествие я не пропускал для сего ни одной хорошей погоды и для мытья рубашек давал им пресную воду и мыло[38]38
  Рубашки, мытые в морской воде, весьма вредны здоровью тех, кто их носит. Мне опытом известно, что как бы хорошо они высушены ни были, всегда удерживают в себе влажность, и коль скоро пойдет дождь или от тумана в атмосфере будет влажно, то человек, не выходя наверх, даже перед огнем сидя, тотчас почувствует, что рубашка на нем сыра, если она мыта в морской воде. Многие английские искусные мореплаватели такого мнения, что рубашки, мытые в морской воде, вреднее здоровью, нежели долговременное употребление соленой пищи.


[Закрыть]. Упомянув один раз о сем предмете, я не буду впоследствии уже повторять, когда мы мыли белье или проветривали платье.

Из NO четверти ветр был до 4-го часу следующего утра (21 числа), а тогда перешел в NW и от разных румбов оный дул крепко целые сутки; а в 4 часа пополуночи 22-го числа стал дуть прямо от W, постепенно делаясь крепче; в полдень перешел к NNW и, час от часу усиливаясь, принудил нас к ночи закрепить все паруса и остаться под штормовыми стакселями. Ветр жестокий дул во всю ночь, при пасмурной дождливой погоде, а перед рассветом стал утихать и в 8 часов утра 23-го числа был очень умеренный, но волнение носиться не переставало. К вечеру ветр опять стал крепчать и продолжал дуть из NW четверти до вечера 24-го числа, понемногу утихая, и наконец, в 6 часов, настал штиль. В полдень сего дни место наше было в обсервованной широте 56°48′. По счислению Бовен-Берген от нас находился на SO 80°, в расстоянии 86 миль. Но сей пункт не соответствовал глубине и грунту (первая была 19 сажен, а грунт – сероватый песок), на коем мы находились. По оным мы были далее к О миль на 25 или на 30, что было весьма вероятно. Три дни продолжавшийся ветр с западной стороны должен произвести течение в Скагеррак, а мы тогда находились на самой струе положения сего пролива. У нас были две английские карты Северного моря: одна Гамильтона Мура (Hamilton Moore), а другая Гитерова (Heather), и мы прокладывали по обеим им. Глубина и грунт верно показывали, что мы находились на банке, англичанами называемой Little Fishing bank, то есть Малая рыболовная банка, и параллель нашей обсервованной широты шла чрез средину сей банки на Гитеровой карте, а на Муровой 20 милями севернее, то есть: на сей последней она положена 20 милями южнее действительного ее места.

Штиль продолжался до 10 часов ночи, а потом ветр сделался от О; с полуночи 25-го числа перешел он к S и дул умеренно до 4 часов пополудни. Погода была ночью пасмурна и дождлива, а днем выяснело. В ночь мы прошли сквозь английский конвой, шедший в Каттегат. В 5-м часу после полудни нашел от SW прежестокий шквал с сильным дождем: мы едва успели убрать паруса; и лишь он прошел, как тотчас другой нашел, несравненно жесточе первого, тогда и начался самый крепкий ветр от SW. До ночи мы могли нести совсем зарифленный грот-марсель при двух штормовых стакселях, но после принуждены были и его закрепить. Буря продолжалась до 6 часов утра 27-го числа, а потом начала утихать. К полудню очень стихло, и мы тогда увидели вдали высокие горы норвежского берега в окружности мыса Фишер-Ланда. Шторм сей с начала и до конца дул жестокими шквалами, которые находили один после другого минут через 5 и 10, сильными порывами, с дождем или изморозью. Облака отменно быстро неслись по воздуху, и лишь туча показывалась на горизонте, то чрез несколько минут она уже была над головой. Шквал ревел и продолжался, доколе она совсем не проходила. Притом шквалы сии дули не так, как постоянный шторм: не занимали большого пространства моря. Многие из них проходили мимо нас очень близко, так что мы видели дождь, как он из туч опускался, и слышали шум ветра, но сами их не чувствовали. Во все сие время воздух отменно был холоден. После полудни сего числа ветр стал опять крепко дуть со шквалами из NW четверти; погода была пасмурна и дождлива, крепкий ветр продолжался до 4 часов после полудни сего 28-го числа, потом стал тише. В 6 часов пополудни мыс Дернеус от нас был на NW в 15 или 20 милях по глазомеру.

В ночь на 29-е число ветр отошел к N и позволил нам держать настоящим курсом. В 6 часов утра мы взяли вторично пункт нашего отшествия, имея высокость Дернеуса на NOtO по компасу, в глазомерном расстоянии от 20 до 25 миль. Около полудни ветр зашел к NNW и начал крепчать со шквалами, облака неслись скоро и предвещали продолжение крепкого ветра. В полдень по обсервации мы были в широте 57°23½', расстоянием от Дернеуса 47 миль по счислению; в 3-м часу увидели мы под ветром, в 5 или 6 милях, судно без мачт. Лоцман уверял, что оно должно быть рыбацкое и стоит на якоре на Ютландском рифе³⁸. Я имел случай и прежде много раз видеть рыбаков, стоящих на якоре на банках Северного моря в крепкие ветры; тогда они обыкновенно, имея съемные мачты, убирали их, но в такой сильный ветр и жестокое волнение я не думал, чтобы они решились положить якорь на глубине Ютландского рифа, однако ж, приняв мнение лоцмана, продолжал путь. Между тем, смотря беспрестанно на помянутое судно, мы скоро приметили, что оно не стоит против ветра, а несется боком, часто переменяя положение. Тогда уже не оставалось никакого сомнения, чтобы оно не было в бедствии. Для вспомоществования ему мы должны были спуститься под ветр много и держаться подле него, доколе ветр и волнения не позволят послать к нему гребные суда, а между тем надобно бы было беспрестанно дрейфовать вместе с ним на подветренный берег, около Бовен-Бергена.

Несмотря на сие, однако ж, я решился сделать всякую возможную помощь претерпевающим бедствие, хотя тем подвергнул бы себя большой опасности, если бы крепкий ветр продолжался дни два.

Подойдя к нему на такое расстояние, на какое бывшее тогда жестокое волнение позволяло, мы увидели, что наверху ни одного человека не было. Судно сие величиною было от 80 до 100 тонн. Мы выпалили из пушки, но наверх никто не показывался; притом если бы на нем были люди, то весьма невероятно, чтобы, находясь в таком бедственном состоянии, сии несчастные не стояли по очереди на карауле для поднятия сигнала в случае появления какого-либо судна. Итак, уверившись, что люди с него сняты прежде, и не имея никакого способа спасти судно, мы оставили его на произвол ветра и волн. К ночи ветр еще усилился и дул шквалами, как и в последнюю бурю. Мы закрепили все паруса, кроме штормовых стакселей, да и под одними ими при нахождении шквалов чрезвычайно много нас кренил. Шторм продолжался почти 12 часов следующего дня (30-го числа). Ночью большим валом выбило у нас стекла в боковой галерее, отчего много воды попало в мою каюту. Мы принуждены были парусиной обить окно галереи.

К рассвету волнение усилилось до невероятной степени, и нас так сильно качало, что для уменьшения баланса наверху я велел совсем на низ спустить брам-стеньги. Поутру мы видели под ветром идущих к NO до 30 купеческих судов.

С полуночи 31-го числа ветр стал очень скоро утихать, а в 4 часа утра совсем затих, но тишина стояла только до 9-го часа, а потом ветр сделался из NO четверти нам благополучный. Мы тогда пошли настоящим нашим курсом под всеми парусами. Шли мы, не видя берегов, до 3-го числа сентября, исправляя свое счисление обсервованными широтами, а в конце каждой вахты бросали лот, и по глубине и грунту лоцман определял банки, коими мы проходили. Мы видели всякий день рыбацкие суда на банках, а 1 сентября опрашивали гамбургское судно, шедшее в Опорто³⁹: более никаких судов не видали. Берег мы увидели с марса к SO в 8-м часу утра 3-го сентября. По мнению лоцмана, это был остров Шонен⁴⁰, один из островов Зеландской провинции Соединенных штатов⁴¹, что весьма было согласно с положением нашим по широте, но мы не ожидали быть так близко к голландскому берегу. Когда мы его увидели, тотчас бросили лот и достали мелкий серый песок на глубине 15 сажен. Лоцман заключил, что мы тогда находились на банке, называемой Brown bank. Но самый восточный край сей банки лежит от Шонена в расстоянии 21 мили, а мы, невзирая на дождь и мрачность, хорошо с марса могли видеть кирки и башни сего острова. Мне известно также было, что берега его невысоки, но лоцман утвердительно говорил, что мы находились на Броун-банке, а три рыбацкие судна, бывшие недалеко от нас, еще более его уверили в справедливости своего мнения, которое и я, наконец, принял. В полдень мы определили по обсервации широту 51°53½'; грунт бледно-желтый песок, на глубине 18 сажен. Присовокупив к сему виденный поутру берег и переплытое после того расстояние, по совету лоцмана, мы утвердили свое место на карте. Оно пришлось на самой средине между голландским и английским берегом, на 36 миль восточнее счислимого пункта. По сему последнему мы должны были находиться подле самого маячного судна, стоящего у N оконечности мели Нок-Джона (Knock John).