Текст книги "Путешествие на шлюпе «Диана» из Кронштадта в Камчатку в 1807—1809 гг. Том 1"

21-го числа во все сутки свежий ветр дул от WSW и SW; погода стояла ясная с местными облаками, а в ночь к SO далеко блистала молния. Сего дни, будучи в широте 21½°, долготе около 166°, видели мы в последний раз синих петрелей и альбатросов[133]133
  А пинтад в последний раз мы видели 16 июля, будучи в широте 32½°±, долготе 162°±.


[Закрыть]; склонение компаса, найденное по азимутам солнца, 12¾° О.

22-го числа, с полуночи до 9 часа утра, свежий ветр при малооблачной погоде дул от W, SW и SSW, а потом перешел он к S, и сделалось ясно; с полудни опять стало облачно и ветр возвратился к SSW. От сего румба дул он до 5-го часа пополудни следующего дни (23-го), потом часа на два перешел в SO четверть; после опять пришел на S и, утвердившись на сем румбе, дул тихо при светлой погоде. В 6-м часу поутру сего числа прошли мы южный тропик в долготе 168°50′, а в полдень находились по полуденной высоте солнца в широте:

С полудни мы шли по правому компасу на N и до 6½ часов вечера переплыли 25 миль. Следовательно, должны были по Арросмитовой карте находиться подле самого острова Валполя¹⁶⁵ (Walpoles island), коего долгота на оной 169°18′, широта 22°30′; но мы, смотря его до самой ночи с салингу¹⁶⁶ в зрительную трубу, увидеть не могли, почему я заключаю, что он положен на карте не в своем месте[134]134
  Сей остров открыт в 1794 году кораблем «Валполем», принадлежащим Английской Ост-Индской компании, который шел тогда из порта Джаксона, что в Новой Голландии¹⁶⁷, в Кантон.


[Закрыть]; на верность же наших хронометров мы положиться могли, ибо во все время плавания нашего от мыса Доброй Надежды они шли очень правильно и всегда показывали почти одинаковую разность в долготе. Лунные обсервации никогда не разнились с хронометрами более 20 миль долготы к востоку.

Сего числа, в 5½ часов пополудни, стали мы править на NЅ О по компасу прямо к острову Анаттому¹⁶⁸, южнейшему из Ново-Гебридского¹⁶⁹ архипелага[135]135
  Острова сего архипелага открыты испанским мореходцем Квиросом в 1606 году, который назвал их островами Св. Духа, но за неимением способов не мог определить настоящего географического положения их. А капитан Кук, нашед их во втором своем путешествии кругом света, назвал Ново-Гебридскими островами для отличия от Гебридских островов, лежащих на западе Шотландии.


[Закрыть]. Остров сей видел капитан Кук и определил географическое его положение, почему мы смело могли взять курс свой на него. Он лежит в широте южной 20°10′, долготе 170°4′ О-й.

Во все сутки 24-го числа стояла ясная погода; ветр был тихий и море покойно. С полуночи до 8 часов утра дул он от SSW, потом до 3 часов пополудни S, после SSO, SO и OSO, почему мы заключили, что теперь настал SO пассатный ветр, и более потому, что после крепкой восточной бури, которую мы терпели 15, 16 и 17-е число, ветр сделался из NW четверти и, дуя тихо, постепенно отходил к S. В полдень 24-го числа мы находились в широте по обсервации 21°37′05″, в долготе по расстояниям луны от солнца 169°34′53″. От сего нашего места остров Анаттом отстоял в расстоянии 91 мили на NO 16°46′. Мы держали прямо к нему при тихом ветре с южной стороны и при ясной погоде, а в половине 4-го часа пополуночи на 25-е число он нам открылся на NNW. Ночная зрительная труба мне его показала очень хорошо; сначала, не зная точного до него расстояния, мы на четверть часа остались под малыми парусами, но, присматриваясь в трубу, приметили, что мы от него далеко еще были, тогда, поставив все паруса, стали держать прямо к нему по компасу на NWtN. Ветр дул умеренный от OSО при малооблачной погоде. По нашим астрономическим наблюдениям, в точности коих мы не имели никакого сомнения, мы уверены были, что это был остров Анаттом, определенный капитаном Куком с величайшей точностью. Основываясь на наблюдениях сего славного мореходца, мы держали прямо к сему острову и увидели его точно в то самое время, когда ожидали. В 6 часов рассвет нам его показал явственно: лежал он по румбу NW и SO, в глазомерном расстоянии между двумя оконечностями миль 15 или 18, и имел фигуру, подобную крыше какого-нибудь большого здания. Но сию фигуру он сохранял, доколе расстояние до него не позволило нам рассмотреть неровностей его вершины, что было, когда мы от него находились в расстоянии миль 25 или 30; но, приблизившись миль на 15, все возвышения, изгибы и ущелины показались, и он тогда переменил вид. Издали он нам казался диким, голым, бесплодным, огромным, каменистым островом, но чем ближе мы к нему подходили, тем лучше открывались приятные его холмы и прекрасные рощи.

При рассвете, когда нам открылся остров Анаттом, увидели мы также и остров Тану¹⁷⁰ с салингу прямо перед нами. Сей остров приметен по курящейся на нем огнедышащей горе, о коей упоминается в путешествии капитана Кука. А в половине 8-го часа открылся нам с салингу остров Эрронан¹⁷¹ на NtO. В 10-м часу, приближаясь к острову Анаттому, приметили мы на нем во многих местах дым: сие было несомненным признаком, что остров обитаем. Тогда я велел поднять на грот-брам-стеньге наш флаг. В самое сие время увидели мы, что с южной стороны от острова к западу простирается риф, в средине коего находился небольшой, покрытый зеленеющимися деревьями, между коими видны были пальмы и кокосовые деревья, островок. А скоро после приметили, что за помянутым рифом и островком ближе к берегу была тихая вода, по которой жители ездили в своих кану[136]136
  Так называются лодки всех диких народов, выдолбленные из одного дерева.


[Закрыть]; некоторые из них ходили по берегу, а другие плавали в бурунах у самого берега. Чем ближе подходили мы к берегу, тем более видели жителей.

В 12-м часу мы были от средины юго-западной стороны острова милях в двух и приметили множество людей на берегу совершенно нагих; они бегали с предлинными копьями, которыми, махая, делали нам знаки, но в угрозу ли оные были или приглашали они нас к себе, мы не знаем. На их знаки я велел махать с приметного места корабля белым флагом, привязанным на длинном шесте, но жители от берега не отдалялись. Наконец увидели мы в расстоянии от нас около полумили маленькую кану с выстрелами, или коромыслами[137]137
  Так называются два шеста, с одной стороны лодки высунутые, к концам коих привязывается небольшое бревно, которое, тащась по воде с лодкою, препятствует ей опрокинуться, что неминуемо случилось бы без сей помощи.


[Закрыть], на которой ехали два островитянина. Я тотчас приказал, убрав лишние паруса, держать к ним и велел махать с разных мест шлюпа белыми платками; но они от нас погребли к берегу, крича что-то очень громко и показывая своими веслами к небольшой заводи, находящейся за рифом; когда же мы привели на свой курс и стали прибавлять паруса, они опять за нами воротились, но лишь мы в другой раз поворотили к ним, они тотчас стали от нас удаляться и, продолжая кричать, показывали на берег. Тело они имели черное, лоснящееся и были совершенно нагие; узкие повязки по поясу составляли всю их одежду; а у одного из них на груди висело что-то белое эллиптической фигуры; он, положа одну руку на грудь, другою держал весло и показывал к берегу, в знак, я думаю, того, чтоб мы шли туда к заводи. Гаванца сия имела пленительный вид; лежит она посредине юго-западной стороны острова. Я очень желал бы посетить сей остров, и более потому, что капитан Кук к нему не приставал, но неизвестность, какие съестные припасы мы можем на нем получить, есть ли близко берега пресная вода, каково к нему приставать на гребных судах, каков нрав жителей и пр., понудили меня предпочесть верное сомнительному и идти тотчас в порт Резолюшин[138]138
  Так названный капитаном Куком по имени его корабля: «Resolution».


[Закрыть] острова Таны, который я надеялся достичь сего же вечера: обстоятельства наши требовали, чтоб мы пришли нынешнею осенью в Камчатку, следовательно, поспешность была нужна.

В 1-м часу пополудни прошли мы северо-западную оконечность острова Анаттома; тогда остров Эрронан из-за него открылся. В то же время увидели мы другую кану с 4 человеками милях в 4 или 5 от нас; к ней подходить мы не покушались, да и они к нам не хотели приблизиться. Остров Анаттом чрезвычайно высок. Ровный попутный ветр от SO при ясной погоде скоро привел нас к острову Тане; в 6 часов пополудни северная его оконечность от нас находилась на NW 26°, южная оконечность на NW 67°, средина острова Эрронана на NW 62°. Невозможность войти, доколе еще было светло, в гавань заставила нас дожидаться до утра; почему мы в 7-м часу, убрав все лишние паруса, легли в дрейф и потом во всю ночь, при умеренном ветре от OSO и О, то лежали в дрейфе, то лавировали, делая короткие галсы. Небо было облачно и ночь очень темна, но танская огнедышащая гора, извергая большое пламя, служила нам вместо маяка. Мы знали, по описанию капитана Кука, что она лежит близко гавани, почему по ней и располагали своим местом. Извержение сей горы имело величественный вид: сколь мы ни устали от дневных наших трудов, но не скоро оставили палубу, любуясь толь прекрасною и вместе страшною картиной природы. Вообще мы день сей провели хотя в трудах и работе, но очень приятно.

Коль скоро поутру в 7-м часу (26-го числа) довольно стало светло, то мы, при тихом ветре от NO, пошли к юго-восточному берегу острова Таны, чтоб осмотреть вход в порт Резолюшин. А так как помянутого залива карты у нас не было, а к юго-западу от нас показался нам залив, способный принимать суда, то мы туда и стали держать вдоль песчаного берега, пред коим был риф, на котором бурун разливался страшным образом, а по берегу бегало множество черных нагих жителей. Все они от старого до малого были вооружены длинными рогатинами и дубинами; они нам делали разные знаки и махали, по-видимому, казалось, приглашали к себе.

Пройдя несколько вдоль берега, увидели мы, что показавшееся нам заливом не что иное было, как небольшая заводь, загражденная рифом, почему мы, поворотив назад чрез фордевинд, стали держать к N, тогда ветр вдруг утих, а зыбью стало валить нас к рифу. Мы бросили лот и нашли глубину слишком большую и неспособную положить якорь; тогда вмиг спустили мы гребные суда, но и они не в силах были оттащить нас от каменьев, к коим нас прибивало. Мы видели ясно свою гибель: каменья угрожали разбитием нашему кораблю, а несколько сот диких, на них собравшихся, грозили смертью тем из нас, которые спаслись бы от ужасных бурунов при кораблекрушении. Однако ж Богу угодно было избавить нас от погибели: в самые опасные для нас минуты вдруг повеял прежний ветр от ONO; в секунду мы подняли все паруса; никогда матросы с таким проворством не действовали; шлюп взял ход бейдевинд к N, и мы миновали в нескольких саженях надводный камень, которым кончился риф. Вот какова жизнь мореходцев! Участь их часто зависит от дуновения ветра!

Пройдя помянутый камень, увидели мы вдавшийся довольно далеко залив, к которому и жители, стоя на берегу, нам махали, почему я лег в дрейф и послал на шлюпке штурмана Хлебникова осмотреть оный. При въезде нашей шлюпки в залив встретили ее двое диких на одной кану; они держали в руках зеленую ветвь: обыкновенный мирный знак между жителями островов Тихого океана. Г-н Хлебников их обласкал, подарил им несколько холстинных полотенцев и бисеру, за что они его отдарили тринадцатью кокосами. Возвратясь на шлюп, он объявил о гавани следующее: положение оной от N к S, по глазомеру на милю в длину и с полверсты в ширину; глубина в ней от 7 до 8 сажен; на дне мелкий серый песок, а проход с моря 10, 9 и 8 сажен глубиною; гавань открыта только от северного ветра. Хотя мы точно и не знали, та ли это губа, в коей был капитан Кук и которую он назвал порт Резолюшин, однако ж я решился войти в оную, почему и велел править к входу. В 9-м часу мы вошли в помянутый залив и положили якорь, при радостных и громогласных криках великого множества островитян, собравшихся по берегам залива и на лодках около шлюпа. Коль скоро мы вошли в залив, то, сравнив положение внутренности оного с описанием, которое г-н Форстер¹⁷² сделал в своем путешествии порту Резолюшин, мы тотчас уверились, что это тот самый, что и найденной астрономическими наблюдениями широтою после подтвердилось.

Здесь я должен сказать, что по приходе к острову Тане у нас оставалось пресной воды количество слишком достаточное на переход наш в Камчатку. Морских провизий мы здесь получить не могли, но я надеялся запастись плодами, курицами и свиньями для подкрепления служителей, опасаясь, чтоб цинготная болезнь между ними не распространилась; притом мне хотелось узнать кое-что о жителях сих островов, которых из новейших мореплавателей никто со времен Кука не посещал[139]139
  Дантрекасто¹⁷³, ходивший для искания Лаперуза, плыл в виду сих островов, но не приставал к ним.


[Закрыть], да уповательно, что и прежде него один только Квирос их видел.

Глава третья
Пребывание на острове Тане и некоторые замечания об оном

Между собравшимися около нас на лодках дикими был один их старшина или владелец по имени Гунама, который разными знаками изъявлял нам свое доброхотство и предлагал услуги. А мы для объяснения ему наших надобностей прибегнули к путешествию капитана Кука, писанному Форстером, выбрав из находящегося там небольшого словаря название вещей, нам нужных, которые и повторяли диким, сопровождая оные притом разными телодвижениями. Гунама скоро нас понял, когда мы говорили тавай (вода), буга (свинья), нюи (кокосовые орехи), эмер (хлебный плод), ани (есть), нуи (пить) и пр. Он, во-первых, показал нам на то место, где мы можем наливать пресную воду; по положению оного видно было, что оно то самое, где корабли капитана Кука наливались.

Желая прежде осмотреть сие место, я поехал в 12-м часу на берег с двумя вооруженными гребными судами. Коль скоро я отвалил от шлюпа, Гунама подъехал ко мне на своей кану. Я пригласил его сесть в шлюпку, что он и исполнил без малейшей отговорки. На пути он был смел и разговорчив; любовался нашею одеждою и всеми нашими вещами, которые ему на глаза попадались. Я спрашивал его о именах их островов; он знаки мои понял и называл их точно так, как Форстер в своей книге их называет: Тана, Анаттом, Эроманга, Ирранан, Эмир. Я, с моей стороны, старался ему объяснить, что мы пришли издалека и принадлежим к многолюдному, сильному государству, называемому Россия, и что имя нашего корабля «Диана». Но сколько я ни старался вразумить в него мои мысли, все было без успеху; из всех моих слов, телодвижений и знаков он понял, что меня зовут «Диана». Сему открытию он весьма обрадовался и тотчас, став на ноги, кричал всем своим товарищам, которые на лодках около нас ехали: «Диана! Диана!», показывая на меня. Они, видя сие, тоже повторяли во все горло. Слово Диана произносили они весьма хорошо.

Увидев свое неискусство в разговорах с дикими, я оставил их в тех мыслях, что мое имя Диана, которым они называли меня во все время нашего у них пребывания, да и теперь, может быть, они меня под сим именем помнят. Он хотел знать, есть ли у нас на корабле женщины, и, услышав, что нет, стал громко смеяться и показывать разными весьма явственными и слишком вразумительными телодвижениями, что женщины необходимо нужны и для чего именно. При сем случае он много говорил, и казалось, что шутил на наш счет, как мы можем жить и продолжать свой род без другого пола, или смеялся нашей ревности и страху, что мы скрываем от них своих жен. Между тем несовершенство способов, коими мы объяснялись, и меня ввели в ошибку: я просил у Гунамы свиней, давая ему разные подарки, как-то: ножи, ножницы, бисер и пр., – и показывая ему еще другие, лучшие, которыми хотел заплатить за них. Он меня понял очень хорошо и обещался, показывая на пальцы, дать мне десять свиней, причем показал на шлюпку, в коей мы ехали на берег, где он живет. Я заключил, что если пришлем мы шлюпку к его жилищу, то он променяет на предлагаемые от нас вещи десять свиней. Однако ж после открылось, что он предлагал мне такое число сих животных за мою шлюпку, которая была лучшая из всех наших гребных судов и с которою я ни за что не мог расстаться. Когда он узнал, что я не хочу променять ему шлюпки на свиней, то просил, чтоб за каждую его свинью дал я ему буга с рогами: буга значит свинья, а рога он показывал пальцами; чрез сие он разумел корову, барана или козу, которых, верно, они видели у капитана Кука; и как, кроме свиней и мышей, не имеют они никаких других четвероногих, то и других животных о четырех ногах также называют буга. Вот это один случай, который показал нам, что они имели сношение с европейцами; да еще показывает, что они нас видали, знание их действия и силу пушек: указывая на них, они знаками и шумом изъявляли, что им известны сии страшные и смертоносные орудия[140]140
  Когда капитан Кук послал свои гребные суда в первый раз здесь на берег, то жители сделали на людей его нападение. Но Кук, подозревая их злое намерение, заблаговременно приказал приготовить пушки на кораблях к действию, выстрелы из коих ядрами по лесу, мимо ушей диких, тотчас их разогнали и так настращали, что после они не отваживались уже нападать на него. Очень вероятно, что сему же действительному средству вразумления диких к добру и мы обязаны за ласковое их с нами обхождение.


[Закрыть]. В прочем нет между ними ни малейших признаков, чтобы к ним приходили когда-либо европейские суда: не видали мы у них никакой европейской вещицы, несмотря на то, что Кук роздал им множество вещей, а особливо железных инструментов, и не знают они ни одного европейского слова.

Таким образом объясняясь с Гунамою, мы пристали к берегу, где встретили нас несколько сот вооруженных людей. Имея при себе ружья и мушкетоны, мы их не боялись и прямо вступили на берег, сказав Гунаме, чтобы он не велел своим соотечественникам близко к нам подходить, если они не отнесут оружия своего в лес. Желание наше он тотчас исполнил; почему из диких множество бросились в кусты, положили там свое оружие и возвратились к нам с простыми руками; самая же большая часть их, не покидая своих дубинок и стрел, стояли поодаль. Осмотрев место, где должно было брать воду, я увидел, что оно то самое, где и капитан Кук наливал оную. Это было превеличайшее болото, усеянное тинистыми островами, лесом и кустарником. Часть оного, похожая на пруд, подходит на расстояние четверти версты к тому берегу, где мы пристали; тут вода немного глубже, но чрезвычайно мутна и даже грязна; Кук также жалуется на сей недостаток. Я спрашивал у жителей, нет ли лучше воды у них. Они сказали, что есть в горах, только очень далеко; почему принуждено было довольствоваться тем, что есть на берегу. Одарив более приветливых из диких разными безделками и выменяв у них несколько кокосов и других растений, я возвратился в первом часу на шлюп; а между двумя и тремя часами пополудни подошли мы ближе к южному берегу залива, где надлежало нам брать воду; остальную часть дня занимались мы работами на шлюпе, а за водою посылать было поздно. Сего дня у жителей мы выменяли 114 кокосовых орехов, две ветви платанов¹⁷⁴ и корень ям¹⁷⁵ весом 21½ фунт; а вечером Гунама привез мне в подарок поросенка весом в 29 фунтов, за что я подарил ему большие ножницы, несколько парусных иголок и бисеру.

Осторожность, какую всегда должно наблюдать в обращении с дикими, заставила меня принять меры и сделать распоряжения, какие показались мне нужными. На сей конец предписания мои я сообщил по команде следующим письменным приказом:

«В порте Резолюшин острова Таны. Июля 26 дня 1809 года.

Во время пребывания шлюпа «Дианы» в порте Резолюшин острова Таны, а также и во всех других гаванях островов Тихого океана, населенных дикими народами, если обстоятельства заставят нас пристать к оным, предписывается следующее:

1-е. Чтоб понудить жителей снабжать нас свежими провизиями, то не позволяется ни офицерам, ни нижним чинам выменивать у них никаких других вещей, кроме съестных припасов, коими запасшись, от меня будет дано знать, и тогда уже всякий может покупать и менять для себя что хочет.

2-е. Чтобы всякий из служащих на шлюпе, как те, которые должны беспрестанно заниматься должностью, следовательно, и не будут иметь время никакой мены с жителями сделать, так и имеющие от своих занятий по службе более досуга, могли равную часть получать свежих провизий, не позволяется никому собственно для себя никаких съестных припасов выменивать, а вся покупка и мена будет производиться вообще и провизия делиться на команду поровну.

3-е. Над меною будет надсматривать г-н лейтенант Рикорд.

4-е. На рейде офицерам днем вахт не стоять, а только одним гардемаринам, а ночью стоять всем на вахте, как и в море.

5-е. Вся вахта от наступления темноты до рассвета должна быть вооружена, как расписаны они для абордажу¹⁷⁶.

6-е. При работе на берегу будут г-да мичманы Мур и Рудаков по очереди: им поступать по приложенной в сигналах инструкции.

7-е. Гардемарину, которого неделя быть у раздачи провизии, наблюдать, чтоб больным никаких привезенных с берегу свежих провизий не выдавать без назначения г-на лекаря и не свыше определенного им количества».

Во все сутки 27-го числа погода была ясная при местных облаках, ветр же самый тихий из SO четверти. Поутру, в 6 часов, послал я вооруженные гребные суда на берег за водой и дровами и сам на своей шлюпке с ними поехал. Встречены мы были небольшим числом жителей, но скоро их собралось множество; приходили они с деревянными копьями, стрелами и дубинками; но все почти оружие свое клали в лесу, а к нам подходили безоружны и обращались с нами по-дружески.

Многие из них сами вызвались таскать наши бочонки с водою (каждый от 4½ до 5½ ведр), за что получали по две бисеринки за каждый бочонок и весьма были довольны сею платою. Около полудни мы возвратились с водою и дровами на шлюп; после обеда опять поехали на берег. Островитян было более прежнего, они нас встретили как старых друзей и помогали наливать воду и таскать дрова. Несмотря, однако ж, на их, по наружности, дружеское расположение, мы были осторожны, ибо, кроме работавших людей, все прочие были беспрестанно в ружье. В 5-м часу все мы возвратились на шлюп. Занятия офицеров на берегу были различны; всякий из них исполнял, что ему было определено: один надсматривал над работами; другой начальствовал конвойными людьми; кто выменивал у жителей съестные припасы; кто делал астрономические наблюдения и другие замечания; а кто собирал слова языка здешних жителей[141]141
  К сему делу был употреблен г-н Мур; тот самый несчастный офицер, который после был со мною в плену у японцев. Он имел удивительное искусство объясняться пантомимами; сим средством составил он довольно пространный словарь танскому языку, который, однако же, во время нашего плена затерян.


[Закрыть]. Сего дни мы выменяли у них: кокосовых орехов 250, корня яму 175 фунтов, сахарных тростей 66 фут, платанов 4 ветви. Под вечер мы ездили на восточный берег залива, к жилищу приятеля нашего Гунамы. Шалаш его не отличался ничем от других, кроме величины, и был пуст вовсе. Надобно думать, что они все свое имущество унесли в лес, дабы мы, прельстясь оным, не отняли у них их пожитков; даже те вещи, которые мы им дарили, на другой день по получении оных от нас они скрывали; также и свиней всех, коих кал около хижины мы заметили, подозрительные дикие угнали в леса.

Известно, что жители островов Тихого океана считают европейцев голодными бродягами, которые скитаются по морям для снискания себе пищи. Танские островитяне, верно, опасались, чтоб мы не узнали, что у них много свиней, и не поселились между ними. Капитан Кук, так же как и мы, не много мог выменять у них сих животных. Гунама нас встретил на самом берегу и принял ласково; потчевал он нас кокосовыми орехами, которые при нас велел одному мальчику лет десяти или двенадцати достать с дерева. Мы удивились, с какою легкостью мальчик сей взошел на дерево, которое к горизонту было наклонено не менее как градусов на 60; он шел по нем ногами, как по земле, а руками только придерживался. Не менее удивила нас чрезвычайная крепкость, какую дикие сии имеют в зубах: мы принуждены были для получения молока или соку из кокосовых орехов прорубать их топором или прокалывать большим ножом; но они прокусывали их зубами в одну секунду и так же легко, как бы нам раскусить обыкновенный орех. Гунама показал нам двух своих сыновей: один был мальчик лет четырнадцати и назывался Ята, а другой – лет десяти по имени Кади. Он с ними вместе и в сопровождении человек пяти или шести других островитян провожал нас по берегу, где мы гуляли, но не хотел, чтоб мы подходили к их кладбищу, которое было в лесу, и мы видели оное только издали. Равным образом препятствовал он нам обойти северо-восточный мыс гавани, о коем Форстер упоминает, что и их туда дикие не пустили, угрожая, что если они пойдут, то их там съедят. Нам таких угроз они не делали, но не хотели пустить туда, а мы и спорить не стали.

Сделав некоторые подарки за ласковый прием Гунаме, детям его и другим, мы при захождении солнца возвратились на шлюп. Ночь на 28-е число была очень хороша, почему я приказал служителям по очереди мыть свое белье. А с рассветом опять поехали наши гребные суда за дровами и водою; штурман же Хлебников с учеником Средним были употреблены к описи и промеру гавани. Сего числа ветр был прежний, но погода облачная и временно с дождем. Около полудни гребные суда наши с водою и дровами возвратились; после полудни еще раз успели они съездить.

Жители принимали нас по-прежнему дружелюбно, отнюдь не покушаясь украсть у нас что-нибудь, а и того менее напасть открытою силою. Мы возымели к ним некоторую доверенность. Правду сказать, что мы более доверяли их страху огнестрельного нашего оружия, нежели добрым их свойствам, ибо мы знали, что они покушались сделать нападение на гребные суда капитана Кука, но, увидев действие пушечных ядер, когда с кораблей стали стрелять, они все разбежались и с тех пор сделались смирнее. Впрочем, как бы то ни было, но мы ходили стрелять не более как по двое и по трое вместе и весьма далеко уходили от берега в лес. Из жителей многие нам попадались навстречу, а некоторые сопутствовали нам для показания птиц, но оскорблений нам никаких не причиняли. Нам делали только некоторую досаду проводники наши, ибо, полагая, что ружья наши могут умерщвлять тех, в кого мы целим, на всякое расстояние, они бежали впереди нас как бешеные, кричали во все горло и пугали птиц, а когда птицы поднимались, то они показывали нам на них, когда они едва видны были, и удивлялись, почему мы в них не стреляем; а нам не хотелось открыть им, что ружья наши не могут вредить далее известного расстояния, и потому мы принуждены были притворяться, что не видим птиц или что они не стоят того, чтоб их убить. С не меньшею осторожностью мы скрывали от них, что наши ружья надобно заряжать, ибо они думали, что из ружья беспрестанно можно стрелять: открытие сей тайны могло бы послужить к нашей гибели. Сего дни я на берегу заметил, что друг наш Гунама не был начальник всего острова, но только одной части оного. И вот как это случилось: Гунаме вчера крайне понравилась моя куртка и более по причине блестящих пуговиц, на ней бывших, ибо я был столько не осторожен, что не велел их какими-нибудь тряпками обшить, хотя, впрочем, в рассуждении моего оружия я и употребил сию осторожность, как, например: эфес и оправа у моей сабли, пистолет и ружья были обшиты синею китайкою, чтоб блеск сих вещей не прельстил диких и не заставил бы их просить у меня. Итак, куртка моя обратила на себя все внимание Гунамы; он несколько раз изъявлял желание иметь ее; а мне не хотелось расстаться с вещью для себя весьма нужною, почему я притворился, что его не понимаю; но к сегодняшнему утру велел я обшить разными лентами пестрый госпитальный халат и насадить на него сколько можно более медных пуговиц, крючков и других безделиц; шапку наподобие чалмы сделал я из белой холстины и украсил множеством пестрых лоскутков, бывших у наших портных. Надев на себя такой шутовской халат и шапку, я поехал на берег. Великолепие наряда тотчас обратило на себя внимание жителей; все они вмиг закричали: «Эввау!» – и начали платье мое рассматривать и удивляться; Гунама, позабыв уже куртку, глаз с моей одежды не спускал: где я ни шел, все на меня показывали пальцами, говоря «арроману, арроману», то есть: начальник, начальник. Наконец, Гунама осмелился попросить меня, нельзя ли ему отдать мое платье. Я долго на это не соглашался, изъясняя, что такой наряд стоит очень дорого и мне самому нужен; напоследок согласился в знак особенной к нему дружбы отдать платье и, сняв с себя халат и шапку, надел на него; тогда снова начали кричать: «Эввау!» – и окружили Гунаму, который, пробравшись сквозь толпу, гордо выступал по берегу.

В это время человека три или четыре подошли ко мне просить такого же наряду, объясняя, что они такие же тереги (владельцы, или главы), как Гунама, и ничем не хуже его; в знак чего показывали небольшое птичье перо, воткнутое в их волосы. К счастью, подарок был недорог, почему я, не желая их раздражить, и им подарил по халату, только не так уж великолепно убранному, как тот, который Гунаме достался. Впрочем, кроме сего случая, мы не заметили, чтоб они один другому завидовали, и вообще казалось, что жители сего острова весьма дружны между собою; всегда ходили они партиями, обнявшись или схватившись рука за руку, когда один что-нибудь делал и просил помощи других, то они охотно ему пособляли; драк между ними мы не видали и ссор не заметили. Но с жителями других островов или, может быть, и с жителями других частей того же острова они, верно, ссорятся и ведут войну, потому что мне случилось видеть одного островитянина с раною в паху от стрелы; только я не мог объясниться с ним, где и как он ее получил; притом множество дубинок, копий и стрел и пр., коими все они от старого до малого вооружены, показывает уже, что они имеют войны. Хотя же мужчины между собою обходятся дружелюбно, но к женщинам никакого внимания они не показывали, и мы заметили, что женский пол у них в презрении и порабощен: все тяжкие по образу их жизни работы исправляют женщины. Сего дни мы выменяли: 289 кокосовых орехов, 1 ветвь платанов, 50 фиг, 16 фунтов корня яму и 36 фут сахарных тростей.

В сии сутки, до 10 часов утра 29-го числа, была тишина при светлой погоде, а потом сделался ветр от NO; небо покрылось облаками и пошел дождь. До полудни, доколе было ясно, мы просушивали свои флаги, разноцветность и множество коих произвели удивительное действие над жителями, которые день ото дня начинали иметь более к нам доверенности и в большем числе сбирались в своих лодках около нашего шлюпа; не спуская глаз, они смотрели на флаги и беспрестанно кричали «Эввау» – это обыкновенное их восклицание, означающее радость или удивление. Ласковое наше обхождение с жителями и подарки приобрели, наконец, полную от них к нам доверенность. В первый день они едва осмеливались приблизиться к шлюпу, но мы никак не могли склонить их, чтоб они вошли на него, но теперь беспрестанно они нас посещали. Все виденное на судне приводило их в неизреченное удивление, а более всего им понравились наши зеркала и звон колокола. Первые над ними имели то же действие, как над животными, которые, видя в зеркале свой образ, ищут за оным другое животное. Дикие сии любят красить у себя лица, но у них, кроме красной, черной и белой грубой краски, нет никаких других; почему, желая знать, нравятся ли им другие цвета, я велел некоторым из них расписать лица всеми красками, бывшими в рисовальном моем ящике. Коль скоро показались они своим товарищам с такими расписанными харями, то все они, закричав «Эввау», бросились к нам на шлюп и просили, чтоб их также украсить. Но как для удовлетворения их просьбы у меня недоставало бы рисовальных красок, то я велел марать им лица масляными красками как ни попало, что доставило им большое удовольствие. Мы едва могли отбиться от них и принуждены были издержать около ведра краски.

В самое то время, как дикие были на шлюпе, у нас разливали ром из большой бочки в бочонки. Я предложил им немного рому в рюмке, но они, понюхав, отворотились и говорили: «або, або» (нехорошо, худо), и, упоминая слово «кава»[142]142
  У них есть род перечного растения, называемое всеми жителями островов Тихого океана кава, которое и танцы также произносят и знают употребление оного. Английские мореплаватели слово сие пишут ава, а французские – кава. Сии последние произносят оное настоящим образом; надобно заметить, что вообще французы пишут иностранные слова ближе к истинному выговору, нежели англичане.


[Закрыть], показывали знаками, что сие питье усыпляет, однако ж после немного взяли в рот и тотчас выплюнули.

В числе прочих посетителей был у нас Гунама со старшим своим сыном Ятою. Мы позвали их в каюту обедать с нами и с трудом могли посадить их за стол на стулья: они непременно хотели сидеть на полу. Кушанья наши они отведывали только, а есть не хотели, однако ж не говорили, что оно дурно и им не нравится, но отговаривались тем, что у них табу-расисси, то есть брюхо полно. Ята ел только жареную рыбу, и то не прежде как очистив поджаренную кожу и уверившись, что она поймана у них в заливе. Сие показывает, что они или боялись, чтоб мы их не попортили, или пищу нашу считали, так сказать, нечистою, могущею их осквернить. После обеда я ездил с Гунамою на берег. Мне чрезвычайно хотелось узнать, имеют ли жители какие-нибудь вещи, оставленные капитаном Куком, но не видал ни одной. А сего дни увидел у одного старика небольшой отломок весьма толстого болта, каких у нас на шлюпе не было. Полагая, что это есть один из памятников Кукова посещения здешних островов, я предложил старику за него ножик, но он предложения моего не принял; я прибавил ножницы, он и тем не был доволен; наконец, полотенце еще предлагал и множество других вещиц, но ничто сего упрямого старца не могло склонить променять мне сей бесполезный для него кусок железа, и потому я заключил по летам его, что он помнит капитана Кука и вещь сию хранит как памятник. Но после узнал я, что болт сей был взят на шлюп на мысе Доброй Надежды и служил вместо гири у дверей; матрос Ступин свез его на берег в надежде выменять за него у диких какую-нибудь редкость и променял помянутому старику. Если бы сей островитянин отдал этот кусок железа мне, то я хранил бы его как редкую вещь и представил бы с прочими танскими редкостями правительству, не зная ничего о своей ошибке[143]143
  Сколько, может быть, редкостей хранится в музеях и кунсткамерах, подобных этому болту!


[Закрыть].