Текст книги "Святая сила слова. Не предать родной язык"

Мы сегодня очень плохо говорим. Я любил бывать на севере, и вот почему. Там всегда интересно разговаривали. Там такой удивительный диалект: «быват», «хватат». Я заходил в Архангельске в магазин и задавал какие-то вопросы девушкам-продавщицам, которые приехали из провинции, из глухих деревень. А задавал с одной только целью – чтобы послушать музыку северной речи. А вот недавно был на севере, хотел наслушаться – и не получилось! Там молодёжь сегодня разговаривает, как диджеи московских радиостанций. А диджеи московских радиостанций разговаривают, как американцы. Никогда русская речь прежде такой не была! Назвать

это можно одним словом – холуйство. Причём, быть может, самая отвратительная его форма, потому что касается оно величайшей после веры нашей святыни – нашего великорусского языка. Сегодня вы можете поехать на Дальний Восток, в Восточную Сибирь, на север, на юг. И везде, к сожалению, уходят диалекты. Прошлым летом, когда я подписывал книгу женщине в Троице-Сергиевой Лавре, она начала извиняться: «Василий, простите меня Христа ради!» Я спрашиваю: «А за что я вас должен простить?» – «Да, вот, я окаю». Я ей говорю: «Так окайте на здоровье!»

Это такая музыка, ведь красота языка, его диалекта. Окающих тоже становится всё меньше…

Мне часто задают вопросы о первой книге – «Тайна русского слова». Я не собирался её писать. Книга была послушанием. На мой взгляд, вообще ни один нормальный человек не может сказать: давай-ка я сяду, напишу книгу. Книга – это всегда дело мучительное. Для меня это было объяснение в любви к России, которой я очень многим обязан. Потому что русский язык мне объяснил, почему я называюсь человеком.

Я начинаю все свои лекции с рассказа из времён моего бакинского детства. В этом городе из-за жары у всех открыты балконы, двери, что делает дом как бы одной большой семьёй. Как-то соседи купили собачку и ходили с ней, всем показывая. Мне странно было: почему они её демонстрируют? Оказывается, у этой собачки очень интересная родословная, до 25-го колена. И её имя образовано не стихийно, а именно так, как положено у породистого животного. Имя складывается из двух половинок, и каждая несёт часть имени отца, а другая – матери. Я тогда школьником был. Но подумал: «Господи, сколько историй связано с этой маленькой шавкой! Имя её не сегодня и не случайно появилось, а сложилось из всей собачьей родословной!» И это лишь маленькая собачка! Неужели же человек может пренебрегать своими корнями?!

Вообще, тайна человеческого имени – тоже отдельная тема в моей книге. Вот мы – венец творения Божия, мы называем себя «человек». И я начал ко всем приставать: а что такое человек? И только благодаря Александру Семеновичу Шишкову а позже уже игумену Пафнутию, протоиерею Георгию Дьяченко с его замечательным «Полным церковнославянским словарем», я, наконец, понял. Ведь лет 500-600-700 назад в наших землях не говорили «человек», а говорили «словек». А почему? А потому, что мы же единственные во всей Вселенной словесные существа! Единственные. Кроме нас, больше никто не мыслит, не говорит словами. Мне приходилось видеть документальный фильм о мальчике, уже юноше, который вырос среди волков в Индии. Он уже никогда не станет человеком. У него нет речи. И уже не будет. Ребёнка в пять лет нельзя начать учить языку. Он начинает впитывать язык сразу после рождения, а некоторые медики говорят, что ещё в утробе матери, слыша её голос. А этот мальчик как был волчонком – так им и останется. И на это печально было смотреть… Так что речь – это великий дар. И именно поэтому мы словеки. Мы словесны.

И мне стало понятно, почему в Евангелии от Иоанна Христос наш Бог называется Словом. А потому, что к словесному можно прийти только Словом. И тогда мне стала ясна эта пронзительная молитва «Отче наш». Единственная молитва, которую нам дал Господь. Все остальные молитвословия сложили люди, наши святые. А одну – только Господь. Ведь Он в ней утверждает: Я ваш Отец. Для православных с рождения это, может быть, и привычно. А для меня, бывшего мусульманина, это было как гром с ясного неба. У меня слёзы наворачиваются всегда, когда я слышу эти слова.

Только в русском языке человеку даётся Божественное достоинство. Господь Христос возвышает нас, говоря: Я твой Отец. А русский язык это подтверждает. Потому что если Отец – родитель Слова, то Его ребёночек – словек. Посмотрите, во многих тюркских языках человек – это «адам», в английском – это «man». Но эти понятия к самому Богу отношения не имеют.

Да, наш язык поистине придаёт нам достоинство Божественное. Почему я снова и снова об этом напоминаю? Сегодня молодёжь на сайтах в Интернете или в компаниях на улицах называет друг друга «чел». Не человек, а чел. В своей книге я сокрушался о том, что сотворили американцы с великим английским языком, языком Шекспира и Диккенса. Обратите внимание, как прощаются англичане. «Гуд бай». Но сегодня они уже не говорят «гуд бай», а просто «бай». Удивительно, ведь можно был оставить «гуд» – добро. Но отсекли именно его. Отсекли добро.

Приходит как-то мне письмо из Америки, с Аляски. Наша русская женщина вышла замуж за американца, родила ему троих детей. Она прочитала мою книгу и рассказала, что она пробуждает в людях большой интерес к языку. И что меня тронуло, не только к русскому. Ей стало так больно за английский, что она мне прислала по электронной почте статью отца Серафима Роуза, которая у нас не публиковалась. В этой статье он плачется о том, что творится с английским языком. Оказывается, даже не «гуд бай» полная форма английского прощания. Это тоже усечённая форма. А поначалу было «Год бай ю». То есть, Бог с вами. Как мы говорим, «оставайся с Богом». Что было – ушло. Осталось нечто как лай – «бай». А у нас от человека остался «чел».

Самое главное усекается везде. В начале учебного года знакомый алтарник одного московского храма, очень хороший парень Евгений, поступил в одно высшее духовное образовательное учреждение города Москвы, на богословский факультет. В тот момент он как раз прочёл мою книгу и был воодушевлён ею. Ему очень понравились рассуждения о церковнославянском языке. Встречаю его через неделю и вижу, что человек расстроен. «Женя, в чём дело?» – спрашиваю. «Василий Давыдович, я глянул в расписание – и увидел, что каждую неделю, нас шесть часов английского языка, и только один час церковнославянского!»

Хочется спросить педагогов: простите, господа, вы что, готовите пастырей для англиканской церкви? А ещё Евгений рассказал, что на второй год обучения останется только английский. А церковнославянский? На усмотрение студентов – факультативно можно заниматься. Что тут сказать? Вразуми их, Господи…

Сегодня вопрос чистоты нашего великорусского языка, вопрос сохранения, сбережения языка церковнославянского уже давно вышел за традиционные рамки культуры речи. Сбережение чистоты нашей речи, русского языка, нашей жемчужины, церковнославянского благодатнейшего языка – это защита нашей веры. Мужества и крепости желаю всем нам в защите церковнославянского языка, в отстаивании православной веры. И если мы отдадим на попрание эти наши святыни, то мы – христопродавцы. И получим то, что заслужили.

Чья красота спасёт мир?

«Не должно мешать свободе нашего богатого и прекрасного языка», – воскликнул когда-то Александр Сергеевич Пушкин. Свобода слова… это ведь ещё и фраза из Конституции. Господи, что только под этим не понимается, что только не пытаются ныне (впрочем, как и во все времена) этим понятием обозначить, а между тем… А между тем высочайшая миссия человеческой речи, как мне кажется, самая высокая честь, оказанная нам, людям, которым это самое слово даровано, есть богообщение, а высшая миссия человеческого слова – молитва. И именно поэтому мы, православные христиане, именуемся ещё и словесным стадом. Метко замечено кем-то, что если отнять у нас слово, то мы превратимся в мычащую биомассу. Вообще, слово как таковое есть та таинственная основа, по которой ткётся причудливый ковёр нашей жизни: неповторимый у каждого как по размеру, так и по количеству и плотности узелков, богатству и красочности узора, но единый именно в этой своей словесной основе. Призванные к жизни Самим Словом, нередко не подозревая об этом, все мы тем не менее обретаемся в сакральной стихии Божественного Логоса: от первого крика новорождённого, покинувшего благословенное материнское чрево, до последнего вздоха, последнего слова старца, с мужеством и смирением переступающего порог Вечности.

Вот и войдя в храм и завидев батюшку, а то и на улице, привычно тянемся к нему за благословением, за благими, а значит, святыми словами. Осеняя нас крестным знамением, иерей всенепременно произносит: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа». А иной батюшка ещё и добавит: «Не я благословляю, Бог благословляет». Молитв так много, но именно с этих благих слов начинается каждая служба, молебны, всякое доброе дело, утреннее и вечернее правило. Этими словами напутствуем мы своих малышей, пришедших к нам перед тем, как отправиться ко сну, а когда подрастут и войдут в пору зрелости, – благословляем на брак, осенив особо чтимым образом из домашнего иконостаса.

Даже тем, кто не веруют в Бога, даже тем, кто ни разу не раскрывал Евангелие от Иоанна, знакомы тем не менее эти удивительные слова, с которых оно начинается: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Все чрез него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит и тьма не объяла его» (Ин. 1,1–5). В книге «Православная цивилизация» её автор проф. В. Н. Тростников пишет о поразительных вещах. Оказывается, расшифрованный учёными геном мыши представляет собой «набор записанных в четырёхбуквенном алфавите азотистых оснований кодов ДНК, текст общей длиной около миллиарда единиц». «Через 2000 лет, – продолжает учёный, – после того, как евангелист Иоанн Богослов оповестил мир о Слове, через Которое всё начало быть, наука убедилась: так оно и есть! Оказалось, что пушистый зверёк, как и всё живое на земле, получил своё бытие именно от слова, изречённого о нём Творцом, которое вводило, вводит и будет вводить в круг явлений миллионы особей, принадлежащих к виду "мышь”».

И по сию пору в российской науке о языке традиционным является подход, когда слово рассматривается не только с филологической, но и с философско-нравственной, мистической, если хотите, позиций. Западный же взгляд заключается в совершенно ином, в сугубо информационном, рационалистическом подходе к слову как таковому. Дошло до того, что некоторые западные лингвисты вообще отказываются от самого понятия слова, воспринимая его лишь как техническое средство, своего рода сигнал, импульс.

Вся великая русская словесность пронизана благоговейным отношением к феномену человеческой речи, живого слова, этому чуду из чудес. Как же проникновенно поведал об этом в стихотворении «Слово», написанном в праздник Рождества Христова, Иван Алексеевич Бунин, сорокапятилетний, тогда ещё живший на родине, в родной дореволюционной Москве, но уже в предчувствии величайшей русской трагедии, «днейзлобы и страданья», до которых оставалось всего два года:

 
Молчат гробницы, мумии и кости, —
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.
И нету нас иного достоянья!
Умейте же беречь
Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,
Наш дар бессмертный – речь.
 

Спустя тридцать лет, в год окончания невиданного до сей поры национального испытания – Великой Отечественной войны – ему вторила Анна Андреевна Ахматова:

 
Ржавеет золото, и истлевает сталь,
Крошится мрамор. К смерти всё готово.
Всего прочнее на земле – печаль
И долговечней – царственное слово.
 

Но ещё задолго до них мудрейший Владимир Иванович Даль в своём знаменитом «Напутном слове; читанном в Обществе любителей русской словесности в Москве, 21 апреля 1862 года», посвящённом изданию знаменитого «Толкового словаря живого великорусского языка», выскажет мысль и ныне звучащую грозным набатом для всех, кто любит и ценит русскую речь: «Но с языком, с человеческим словом, с речью безнаказанно шутить нельзя; словесная речь человека, – это видимая, осязаемая связь, союзное звено между телом и духом: без слов нет сознательной мысли, а есть разве одно только чувство и мычанье».

Во все века православный русский человек, придя домой или, скажем, в гости, после традиционного пожелания мира этому дому привычно искал глазами красный угол, дабы осенить себя крестным знамением. Таковыми были замечательные традиции благочестия. Позже большевики окрестят красными уголками места своего так называемого культурного досуга, которые в армии назовут ещё и ленинскими уголками. Что, впрочем, совершенно незнакомо – и слава Богу – современным молодым людям. Ныне же стало признаком хорошего тона, принимая у себя дорогих гостей, подробно поведать им о системе фэн-шуя в собственном жилище. Чтобы, не приведи Господь, не подумали о них, как о людях некультурных, или, как принято выражаться ныне, не продвинутых.

На одной из огромных московских афиш, приглашающих посетить концерт новомодного иностранного певца, прочёл фразу «специальное спасибо», обращённое в адрес какой-то фирмы, оказавшей содействие его приезду. Но ведь это грубая калька с английского «special thank»! Господа хорошие, так принято говорить у них, но не у нас. Да это попросту не по-русски! У нас традиционно выражают особую благодарность. А ведь некоторые молодые люди и впрямь поверят, что можно благодарить кого-то, выражая это пресловутым заокеанским: «специальное спасибо». На другой афише, возвещающей о концерте действительно выдающегося композитора Эннио Мориконе, ему почему-то присвоили звание «Миллионер мелодий». Или без упоминания денежных знаков нынешней публике трудно понять масштаб музыкального дарования?

Припомним, с какой прискорбной легкостью стали мы называть величественное здание, в котором вот уже второе десятилетие восседает правительство новой России, на американский манер Белым Домом, который иные отечественные журналисты, не смущаясь, глумливо именуют в прессе ещё и на сокращённый манер «бэдэ». Поначалу казалось, что это так – шутка, поговорят-поговорят и перестанут. Да нет, не перестали. И ныне, куда ни поедешь, в больших и малых городах: всюду здания, в которых трудится местная власть, будь то даже непривлекательная одноэтажка в какой-нибудь глуши, непременно – Белый Дом. Сколько ж можно обезьянничать?! А вот когда автор этих строк около четырёх десятилетий назад работал вожатым в летнем пионерском лагере в одном южном пригороде, то, помнится, дети прозвали «белым домом» общественный, выбеленный извёсткой сортир. Что ни говорите, а в этом варианте мы видим наличие куда более зоркого глаза и меткого русского слова.

Не первый год на различных отечественных телеканалах идут так называемые «молодёжные» передачи. Что же отличает их от иных, «взрослых» передач? Неужели то, что в них скабрезности с «голубым» оттенком и матерная (?!) ругань – привычное дело? Когда же авторов одной из них, «Камеди клаб» (это и вовсе звучит не по-русски!), пытались усовестить, то они, в своё оправдание, признались: дескать, пытались убрать из текстов – в порядке эксперимента – непристойности, да рейтинг передачи резко понизился. Как говорится, извинение хуже проступка. Что же касается другой «молодёжной» телепередачи, то название её – «Наша Раша» – вообще вне всяких комментариев. И всё слышатся, всё слышатся печальные и пророческие рубцовские строки: «Со всех сторон нагрянули они, иных времён татары и монголы…»

А это ставшее повсеместным глумление над сокровенным понятием – красота?! И модное цитирование к месту и не к месту (это куда чаще) загадочных, преисполненных надмирного смысла слов Ф. М. Достоевского о том, что «красота спасёт мир». Иллюстрацией же к пророчеству гениального писателя всё чаще предлагаются худосочные «модели» (но вот только чего? неужели ж человека как образа Божия?) с заплетающимися ногами в невообразимых «туалетах» и с декоративной косметикой, больше напоминающей боевую раскраску какого-нибудь индейского племени. Как-то подумалось, а кто мог бы стать достойным партнёром, как выражаются ныне, этих неземных созданий? Как идеальный вариант – тень отца Гамлета. А что?! Идеальный, если вдуматься, супруг для дамы, не любящей, да и не умеющей, судя по всему, готовить, шить, стирать, убираться в доме, нянчиться с детьми, занятой более всего своей «неотразимой» внешностью: появляется ближе к полуночи, когда и есть-то вредно, и не только «моделям», исчезает же с криком первого петуха, когда вот-вот начнутся дневные заботы… Благодать, а не муж!

Как-то осенью, спеша по вечернему Екатеринбургу на лекцию в Храм-на-Крови, приметил светящуюся ещё издали вывеску «Прелесть моя», заинтриговавшую меня. В самом деле, что бы это могло быть, подумалось тогда. Подъехав же поближе, был попросту шокирован. Это, как выяснилось, было название «салона красоты для детей» (?!) Уже позднее, поделившись невесёлыми размышлениями по этому поводу с друзьями, узнал о существующих во многих городах России, ближнего и дальнего зарубежья детских конкурсах красоты. Фотографии полураздетых размалёванных малюток в «вечерних» нарядах, размещённые на многочисленных интернетовских сайтах, производят жуткое впечатление, не оставляя сомнения в том, кто организует и спонсирует эти «мероприятия». Мягко говоря, недоумение вызывают родители, корысти ради вовлекающие своих детей в этот «рай» для скрытых и явных педофилов. Родители – растлители, какая печальная рифма… А теперь уже и на телевидении в преддверии «Детского евровидения» появляются 11-12-летние девочки и мальчики, своим видом и исполняемыми «страстными» песнями демонстрирующие по-взрослому развязную сексуальную озабоченность. Чей это заказ, думаю, тоже ясно…

Как преступно, если вдуматься, тиражировать эталон женской красоты, исключающей своими параметрами материнство по определению. Да не обидятся на автора изнывающие под гнётом всевозможных диет, но ведь в языке нашем, только вслушайтесь, слово худой есть не только обозначение худосочности, но нередко негативная характеристика вообще: худое ведро, худой (нехороший, злой) человек, худо дело. Не нами это придумано, ох, не нами, но мудрыми предками русских, прочно осознававшими, что в наших северных широтах женщине со статью нынешней модели не то что родить крепыша, будущего чудо-богатыря, но и поднести ко рту вилку с куском студня за брачным столом наверняка проблемно. А уж стирка, глажка, уборка, готовка… Повстречав же старого приятеля, приятно поразившего наш глаз широтой плеч и могучим торсом, привычно восторгаемся, мол, раздобрел, брат, раздобрел. Оно и правда, ведь добрый молодец наверняка заслужил это гордое красивое имя не только потому, что в праздник готов угостить соседских сорванцов медовыми пряниками и леденцовыми петушками…

Так вот, автор этих строк, не скрою, и сам довольно долго пребывал в неведении об истинном смысле этих загадочных слов своего любимого писателя. Согласитесь, вокруг нас и в самом деле полно красот… Но какое это может иметь отношение к спасению мира?! Недоумение это счастливо разрешил Александр Исаевич Солженицын в своей Нобелевской лекции, опубликованной, помнится, в самом начале перестройки в журнале «Новый мир». В ней великий русский писатель говорил ещё и о том, что мир в конечном счёте будет спасён красотою крестного подвига Христа Спасителя. И не было, нет и не будет во всём белом свете ничего прекраснее этого божественного акта жертвенной любви к нам, грешным людям…

Недавно довелось (в который раз!) посмотреть замечательный (сейчас бы сказали – культовый) кинофильм времён моей юности «Республика ШКИД». Помните, есть там ещё такой запоминающийся колоритный герой-беспризорник по прозвищу «Мамочка». И вот, надо же, только сейчас обратил внимание на то, чего раньше почему-то не замечал. Итак, «Мамочка» на первом уроке. Входит учительница немецкого языка и, обращаясь к новичку, спрашивает, говорит ли он по-немецки, на что получает бодрый утвердительный ответ. Тогда немка (она и в самом деле немка, раньше это было обычным делом) просит его сказать что-нибудь на этом иностранном языке и слышит в ответ: «По-немецки – цацки-пецки, а по-русски – бутерброд». Вы догадались, почему этот фрагмент не привлекал моего особого внимания, а казался просто забавным? Как это ни покажется парадоксальным, но бутерброд, пришедший к нам из Германии наверняка ещё в петровские времена, уже к тому времени давно был русским словом, вполне обрусевшим, несмотря на своё довольно прозрачное происхождение. Да-да, пресловутый бутерброд, и не только для «Мамочки», но и для всех нас – до сравнительно недавнего времени – это слово из русского языка. А по-немецки, то есть не по-нашему, конечно же, цацки-пецки. У кого из нас не было в детстве хрестоматийного маршаковского перевода: «Никто не скажет же, будто я тиран и сумасбродза то, что к чаю я люблю хороший бутерброд». Да, благословенные были времена… ныне же какой-нибудь подросток вас попросту может не понять. Если же додумаетесь употребить в своей

речи вместо привычного бутерброда американский сандвич – тогда совсем другое дело! Куда как наглядная ползучая «американизация» нашего общенационального языка. Вот вам и цацки-пецки…