Текст книги "Русское танго"

Люба, стараясь не шуметь, на цыпочках пробралась к себе в спальню, разделась и пошла в ванную, захватив сотку. Но, едва она включила кран с горячей водой, мобильник властно принудил её к переговорам – майор Гребанутый добросовестно исполнял её же инструкцию.

Чтобы не разбудить родителей, Люба шёпотом назначила силовику встречу всё в том же «Салеме», прокралась из ванной комнаты обратно в спальню и упала на кровать.

23

СУББОТНЕЕ УТРО уже пропитало солнечным соком бежевые стены, белый двухуровневый потолок, цветной линолеум пола и даже воздух в Любиной светёлке, когда девушка, наконец, позволила себе проснуться по-настоящему. Некоторое время она лежала на спине, раскинув руки и щурясь в сторону яркого света, потом к ней запрыгнул кот, и от его громкого мурлыканья ей сделалось особенно хорошо. Она отбросила к ногам жаркое верблюжье одеяло в пёстром пододеяльнике и подошла к сияющему окну.

Неизвестно от чего возбуждаясь, Люба стояла у открытой форточки, прокручивая в памяти вчерашний день. Неожиданная популярность не только не пугала её, но даже настраивала на новые приключения. «Азарт охотницы?» – мысленно спросила она у себя.

В это время солнечный зайчик скользнул по её груди. Подняв глаза, Люба обнаружила, что какой-то озорник с балкона соседней десятиэтажки, наискосок от Любиного окна, заигрывает с ней лучиком из маленького зеркальца или чего-то в этом смысле. «Бабье лето», – прошептала она и, вспомнив, что её наготу сейчас видят все кому не лень, схватила халат, наскоро запахнулась и вышла в кухню.

– Когда свадьба? – спросил отец, шумно отхлёбывая горячий чай.

– Как только, так сразу, – весело откликнулась дочь, намазывая крестьянским маслом кусок багета с поджаристой корочкой.

– Вчера по телику на российском канале следил за судебным процессом, так один умудрился жениться сразу на двоих, после чего квартиры ихние обманом сунул в банк, а сам с кредитами смылся к любовнице, которую также обчехвостил.

– И что дальше? – поинтересовалась Люба.

– А ничего, – пожал плечами родитель, – те на улице с голой задницей, а с этого как с гуся вода: мол, сами виноваты, зачем подписывались, а денег я, говорит, и вовсе не брал. Сегодня пойдёшь куда?

– Пойду, – сказала Люба. – Только непонятно, зачем они ему всё доверили?

– Так я тебе про что и толкую, – оживился отец. – Тем более квартира наша записана на троих. К обеду будешь?

– Вряд ли, – отмахнулась девушка. – Если что, обедайте без меня. И вообще, папа, ты слишком трезво смотришь на жизнь.

– Что поделаешь, дочь, – вздохнул глава семьи. – Видимо, алкоголь меня уже не берёт.

24

МАЙОР ГРЕБАНУТЫЙ явился на свидание точно к назначенному часу. В кафе было жарко, и Люба, сбросив лёгкий светлый плащ, удачно купленный по случаю в секонд-хэнде (кстати, очень приличные вещи от кутюр попадаются в таких магазинчиках), осталась в маленьком чёрном платье, плотно облегающем её стройный девичий стан.

Люба понимала, что в этом наряде она выглядит на все сто, потому и оделась к смотринам именно так.

Своего будущего кавалера она узнала сразу по синей форменной одежде. Ещё пробираясь между столиками, девушка поймала на себе его заинтересованный изучающий взгляд.

Майор неуклюже привстал, подвигая в её сторону блестящий стул с никелированными ножками и спинкой.

– Я вас давно дожидаюсь, – знакомым голосом сообщил он, однако унылое поле стола с взъерошенной скатертью и сиротливо торчащими салфетками, наполовину выдерганными прежними завсегдатаями, никак не подтвердило его слов.

Люба шевельнула краешком губ:

– Мне нравится ваша искренность. Вы что, уже всё съели?

– Ково? – не понял претендент на её руку и сердце.

Девушка пропустила это «ково» мимо ушей. На данный момент её интересовало другое:

– Я бы не отказалась от клубничного с молочным коктейлем. И давно вы в поиске внеслужебных расследований одиноких женщин?

Силовик, наморщив лоб, словно подсчитывая что-то в уме, проделал в воздухе замысловатый жест и сухим тоном ответил странным вопросом:

– Так вы, значит, уже проинформированы?

Люба взглянула на него, приподняв брови, а про себя подумала: «Запутался мужик, видать, забыл, чего мне вчера по телефону плёл». Не скрывая удивления, она кивнула утвердительно:

– Вообще-то, да.

Полицейский моргнул с явным облегчением, достал из кармана брюк красный носовой платок в крупную клетку и, вытерев им вспотевший лоб, шумно высморкался, после чего скомкал и засунул обратно:

– Это меняет дело. Вы, Люба, даже не представляете, насколько облегчаете нам задачу.

– Да ладно, чего уж там, – зарделась девушка. – Буду рада выслушать вас до конца.

Вчерашней официантки не было, вместо неё порхала по залу шустрая девчонка, у которой, кроме страз на пупке, сверкал фальшивыми гранями крохотный кристаллик в ноздре симпатичного носика, а с краю выщипанной правой бровки сопелькой болталась стеклянная висюлька. Кроме того, она вместо «р» выговаривала «г».

– Могоженое у нас в шагиках, вам, извините, сколько погций?

Гребанутый показал в Любину сторону:

– Порции ей, а мне кофе с коньяком, только по отдельности.

– Из коньяков гекомендую «Тугкестан», извините, но дгугого все гавно нет, а его хогошо бегут и даже хвалят. Газгешите, я скатёгку подговняю.

Майор слегка отодвинулся, позволив девчонке привести в порядок стол, состроил из своей физиономии умный вид и махнул рукой:

– Валяйте, тащите сюда ваше… «Туркестан».

– Гюмку? – деловито уточнила подавальщица.

Гребанутый поспешно возразил, передразнив официантку:

– Какую «гюмку»! Ты мне поставь, как положено, – двести фронтовых.

– Я, между пгочим, на габоте, – с неожиданным апломбом урезонила пересмешника девчонка и тут же подскочила к другому столику, откуда донеслось: «Могоженое у нас в шагиках…»

Люба, наблюдавшая бесплатную сценку, невольно рассмеялась. Николай Арсентьевич, дабы не отставать от неё, тоже по-человечески засветился изнутри.

– Говорит, как нецензурным матом выражается, – беззлобно проворчал он, затем, помолчав немного, прибавил: – Ишь ты, «могоженое в шагиках». Школу, поди, на трояки еле кончила, зато, наверно, курит хлеще, чем разговаривает. Молодёжь – ядрёна вошь.

Подавальщица, выполнив заказ, подчёркнуто вежливо осведомилась:

– Надеюсь, пгетензий нет?

– Всё нормально, – добродушно констатировал полицейский. – Если понадобишься, вызовем, только имя сообщи, чтоб, значит, знать, кого в протокол вписывать.

– Меня Гая зовут, можно – Гаечкой, – видно было, что девчонка несколько смутилась. – Не пойму, пго какой такой пготокол вы намекаете.

– Куришь? – неожиданно и официально спросил майор, наливая коньяк в хрустальную рюмку.

– Изгедка, гади газвлечения, – вчерашняя школьница совсем растерялась и покраснела. – Но на габоте не кугю, – еле слышно прогнусавила она и потупилась.

– Молодец, – одобрил Николай Арсентьевич и дал отеческий совет: – И не пей.

25

ЛЮБА, ПОМЕШИВАЯ соломинкой молочный коктейль в высоком стакане, недвусмысленно поглядывала на принесённый Раечкой коньяк. Между тем, Николай Арсентьевич, заметив Любин пытливый взгляд, понял его по-своему:

– Думаете, палёный?

Девушка пожала плечами.

– А вы разве не за рулём? – не выдержав, спросила она.

Майор снисходительно, отчасти даже свысока, глянул на Любу, затем, простив ей очевидную глупость, указательным и средним пальцами правой руки хлопнул себя по левому плечу, где сияла на погоне золотым украшением крупная выпуклая звезда, и доложил:

– Я на госслужбе.

Однако недоумение не исчезло с Любиного лица, тогда полицейский снизошёл до банальности:

– Если я в мундире, то для внутренних органов как бы, значит, свой, а менты своих не доят. Ну, как говорил генерал Булдаков, за дам-с, – выпив рюмку, Гребанутый зажмурился от удовольствия, крякнул и сказал загадочно: – И как её татары пьют?

– Не в курсе, – пролепетала девушка.

– Правильно, – согласился Николай Арсентьевич, – так вообще-то после водки принято, но под коньяк тоже катит. Значит, говорите, осуществляете поиск рентабельных мужчин?

– А у вас что, жены нет? – ответила Люба вопросом на вопрос.

– Нет, – развёл руками Гребанутый. – С дочкой в Турцию уехавши.

– А вы?

– А меня тёща контролирует: обтянет, как тыква, свои жиры – и спасайся кто может. Дня через три приедут.

– Кто? – ошарашенно пробормотала девушка.

– Жена с дочкой, – удивился её заторможенности силовик. – Итак, вернёмся, значит, к нашим баранам, – перешёл он на чиновничий тон, одновременно доставая из внутреннего кармана кителя цветную фотографию. – Вам знакомы особые приметы данного лица?

С фотографии по-свойски смотрел на Любу Глеб Федулович.

– В некотором роде, – ответила окончательно сбитая с толку девушка. – Он мне уехать предлагал. В дальнее зарубежье.

– Отлично! – нетерпеливо потёр ладонью об ладонь полицейский и наполнил рюмку «Туркестаном». – Мы этого выхухоля скоро год, как пасём, давайте-ка, значит, отсюдова поподробней, с описанием всех улик.

26

ПОКА ЛЮБА пересказывала нехитрую историю своего знакомства с Глебом Федуловичем, майор Гребанутый, смакуя, маленькими глотками наслаждался горячим кофе без сливок и даже без сахара. Люба была в замешательстве, она не совсем понимала, чего от неё хотят и потому, нервничая, сбивалась и путалась. В таких случаях искушённый Николай Арсентьевич задавал ей наводящие вопросы:

– Значит, иногда в гинекологию заглядывает, – уточнял майор.

– Да, – с готовностью подтверждала девушка. – Для деловой переписки.

– Прямо так и пояснил? – удивлялся Гребанутый.

– Прямо так, я ещё, помню, подумала про себя, о чём там можно переписываться.

– Ну а на армянина как вышли? – допытывался майор.

– Случайно, он ему, оказывается, деньги должен.

– Армянин?

– Нет, Глеб Федулович, – активно помогала восстановить истину Люба.

– Суммы озвучивались?

– Когда я спросила, он сказал, что больше понтов, а много это или мало, я никак не соображу.

– Кто сказал, армянин?

– Армянин шашлык предлагал и просил деньги вернуть, а про понты Глеб Федулович говорил.

– Отлично! – тёр ладони Гребанутый. – Теперь ему от нас не уйти.

– Армянину? – робко полюбопытствовала девушка.

– Да при чём тут армянин, – в этот момент майор походил на гладкошёрстного легавого пса: слегка морщинистое удлинённое лицо, отвислые губы, широкие, словно висячие, уши, блестящие глаза, направленные вперёд, зачёсанные на затылок лоснящиеся, с вороным отливом, волосы – всё выдавало в нём страстного охотника от рождения. Добавьте мысленно к этому портрету прямой хвост палкой – и вот вам классическая стойка старой опытной собаки.

– Армянин тут ни при чём, – рассуждал сам с собой полицейский. – Мы его теперь тёпленьким возьмём.

27

А ВОКРУГ КИПЕЛА обыкновенная суета выходного дня: стайка девушек облепила дальний столик и временами оттуда накатывали звонкие волны невинной пирушки; пожилая чета, уединившись в углу, вспоминала молодость за бутылкой «Киндзмараули»; шумная группа студентов распивала пиво по случаю начала учебного года; юные Ромео с Джульеттой, забыв про лакомство, не уставали с трогательным умилением молча разглядывать друг друга; диковинные огромные рыбы в ярко освещённом аквариуме внимательно изучали посетителей выпученными от снобизма глазами, – и над всеми плыла из мощных динамиков качественная современная музыка.

Вот открылась входная дверь, и на празднике жизни стало тремя гостями больше – двое мужчин «послевчерашнего» вида и мальчик лет семи-восьми уселись за соседний стол. Один из взрослых, видимо, друг отца малыша, оказался наиболее уязвим в плане похмельного синдрома. Судя по всему, именно он и увёл своего приятеля от семейного очага, обманом отпросив его у бдительной супруги. Она стопудово заподозрила подвох и согласилась на компромисс, лишь вручив друзьям обузу, от которой им теперь не избавиться при всём желании.

Выслушав полезные сведения о «шагиках», папа тут же заказал сыну аж три штуки, но для себя и друга выразился скромно:

– А нам по пиву.

Однако приятель тут же подкорректировал заказ:

– Пиво без водки – деньги на ветер. Флакон «Гармонии» для разгона, а из горячего две еды, – и, лишь когда официантка упорхнула к раздаче, оправдался перед товарищем: – Меня, в натуре, с вечера колбасит, как высоковольтный столб, а ты «по пиву». У нас в Екатеринбурге давно уже пивом не лечатся.

Николай Арсентьевич, по привычке чутко улавливая обрывки чужих фраз, навострил слух.

– А ведь последняя ориентировка на Федулыча пришла именно из Екатеринбурга, – будто сам себе сказал он, глядя сквозь Любу, которая при этом зябко поёжилась. – Он там столько баб… извините, женщин, обул, сколько нашим кобелям и не снилось, а две дурочки вообще без квартир остались.

– Так вы подозреваете, что Глеб Федулович неспроста мне позвонил? – ужаснулась страшной догадке Люба.

– Почему подозреваю, – обиделся майор. – Я не подозреваю, я уверен в этом, как дважды два.

Сидевший в соседях мальчик, услышав про дважды два, вдруг заорал громко:

– Четыре!

Его папа с приятелем, уже успевшие разогнаться, от неожиданности чуть не выронили вилки.

– К-к-каких четыре? – слегка запинаясь языком, строго спросил отец.

– Дважды два – будет четыре! – выпалил сын, используя на полную катушку подаренную судьбой возможность блеснуть школьными знаниями.

– Вундеркинд! – восхитился папин друг. – Банкиром станешь. За это надо выпить.

Но у отца будущего банкира возникли сомнения:

– К-к-конечно, – предположил основатель рода финансовых воротил, – деньги считать мы его так и так научим, только без казахского языка он дальше д-д-дворника ни бум-бум.

– Освоит, – поддержал вундеркинда екатеринбуржец, – это ж не китайский.

– Ну, по-китайски, д-допустим, мы все когда-нибудь зашпрехаем, – настаивал несговорчивый папа, – а на государственном уже с-с-сегодня требуют вывески читать.

– Зато матерятся все по-русски, – нашёлся гость. – За это пьём до дна. А насчёт учёбы – поощрять надо.

– Я поощряю, – с теплотой в голосе сказал родитель, ласково гладя своё чадо по круглой стриженой голове. – П***лей каждый д-д-день даю.

– Без них, как без пряников, – согласился приятель и заговорщицки подмигнул мальчугану. – Ну, Фантомас, скажи чего-нибудь, чтоб мы за тебя выпили.

– Какать хочу, – с готовностью откликнулся на просьбу малыш и отодвинул в сторону добросовестно опустошённую вазочку из-под мороженого.

28

ПОТРЯСЕНИЕ, КОТОРОЕ испытала Люба, узнав подноготную Глеба Федуловича, граничило с шоком. Как же так, думала она, с виду приличный человек, холостой и даже, чего греха таить, весьма интересный мужчина (во всяком случае, видно, что не алкоголик вроде Котца), а на поверку оказался типичным мошенником, чуть было не залучившим в свои тенёта Любино сердце с материальными ценностями в придачу.

– Он в самом деле холостой? – сокрушалась Люба.

– Как судак на сковородке, – подтверждал Николай Арсентьевич. – Так сказать, издержки криминального таланта.

– И что мне теперь делать? – заметалась девушка. – Я почему-то начала его бояться.

– А вот это зря, – урезонил её майор. – Живите как жили и даже виду не показывайте, что обладаете детективной тайной. Кем, вы говорите, работаете?

Хотя Люба про свою работу и словом не обмолвилась, вопрос полицейского не застал её врасплох.

– Швеёй, – быстро ответила она. – В индпошиве.

– Отлично! – похвалил Гребанутый. – Сошьёте по блату моей дочери платье на осенний бал, а жене… ну и, значит, жене чего-нибудь. Обсудите при случае. В общем, обычная жизнь в обычном режиме. Всё как всегда.

Приятели за соседним столиком уже разгонялись по второму кругу, а перед вундеркиндом была поставлена непростая задача: осилить огромный кусок пирожного. Судя по всему, трудности не пугали малыша. Пыхтя, как паровоз, он отважно поглощал кондитерские изыски, открывая своему отцу перспективы досконально обсудить с другом-россиянином наболевшие проблемы.

– Построить бы у нас американскую демократию, – мечтательно вздыхал россиянин, – тогда каждый второй стал бы миллионером – пей не хочу!

– Оно, к-к-конечно, базара нет, – прикидывал казахстанец, – д-д-да где взять столько американцев?

– Ну жить в России можно даже сейчас, без американцев, – доказывал свою правоту екатеринбуржец, – но везде приходится давать на лапу.

– Аналогично, – соглашался папа будущего казахстанского банкира. – Я бы эти лапы с к-к-корнем отрубал.

– Тогда пол-России без рук ходить будет, – неожиданно вступился за отечественных коррупционеров политически подкованный собутыльник.

– Это н-н-надо отметить, – к месту вставил казахстанец и звякнул своей рюмкой об рюмку товарища.

Майор Гребанутый с подозрением покосился на соседей.

– Пол-России, – недовольно хмыкнул полицейский и тоже выпил остатки коньяка. – А у нас все, значит, инвалидами станут, – после чего майора передёрнуло, и он шепнул себе в нос: – Разве это по-людски – человека его корней лишать? М-м-м-да!

29

ИНСТРУКЦИИ, ПОЛУЧЕННЫЕ Любой от Гребанутого, в сущности, были просты, как домашний веник: ничего не предпринимать без его консультаций, смело идти на контакт и соглашаться на всякие авантюры, которые придут в голову Глебу Федуловичу.

– Главное, сразу ставить меня в известность, – напутствовал Любу майор, – и не вздумайте, значит, кого-то из наших посвятить, его должен именно я взять за рога.

– А что будет, если другие за рога возьмут? – несмело спрашивала девушка.

– Откупится, – уверенно резюмировал силовик. – А мне за него к пенсии подполковника обещали. Вопросы есть?

– Есть, – сказала Люба. – Я недопоняла, как у выхухоля рога появились.

Майор провёл широкой ладонью по волосам – от лба к затылку – и философски изрёк:

– Рога могут появиться у каждого, даже у северного оленя.

Его лаконичная фраза окончательно завела девушку в тупик.

На предложение Гребанутого подвезти её до дома Люба ответила отказом – хотелось пройтись одной по тёплым и ярким сентябрьским улицам, чтобы наедине с собой привести в порядок сумбурные мысли и чувства.

Возможно ли в принципе, размышляла молодая женщина, обрести любовь, публично загадав и растиражировав своё заветное желание? И что для неё сейчас важней – открыть любовь в ком-то или в себе самой? Интуиция подсказывала ей, что человек должен стремиться раскрыть это чувство прежде всего в собственной душе, но как раскрыться без помощи извне? Где взять другого человека, который разбудит в ней спящую царевну? А ведь без этого, без другого человека, любовь бессмысленна, бессмысленна до тех пор, пока её, любовь, человек не поделит с другим человеком. С кем именно? На этот вопрос ответа не было, ведь всякий мужчина, пусть теоретически, но мог использовать святые чувства и женскую доверчивость в корыстных целях.

Мелодия сотки вывела Любу из задумчивости. Она вздрогнула, полезла в сумочку и достала оттуда трубку, а достав, с опаской раскрыла её. «Глеб Федулович», – мелькнуло в сознании, но вслух сказала неожиданно спокойно: «Слушаю».

– Это я вас слушаю, – вкрадчиво сказали в ответ незнакомым голосом. – Говорите.

– О чём? – опешила девушка.

– Не имеет значения, для меня важно слышать вас и ваше прерывистое дыхание. Лучше, конечно, если страстным шёпотом.

– А вы – кто? – попыталась прийти в себя Люба.

– Эдик Пеструхин, – певуче представилась трубка. – Спросите меня ещё раз, только шёпотом, шёпотом…

Девушка невольно снизила тон:

– Вы работаете?

– Да, – прошелестел мобильник. – Флористом.

Люба насторожилась. Коровья фамилия в сочетании с загадочной профессией побуждали тут же позвонить Гребанутому и рассказать ему всё, как есть. Но что, собственно, есть? «Фактов мало», – решила девушка и стала выяснять подробности:

– Флорист – это специальность или профессия? – выпытывала она вполголоса, настраиваясь на волну Пеструхина. – Философией, случайно, не промышляете?

– В моей работе случайности исключены, – туманно и жарко вещал Эдик. – Тут всё взаимосвязано и одно другому не помеха. Не стесняйтесь. Расскажите о себе: чем увлекаетесь, цвет волос, глаз, какое на вас бельё. Говорите, говорите, не останавливаясь.

– Зачем вам это, Пеструхин, – расстроилась Люба. – Не проще ли встретиться и всё увидеть наяву?

– Ни в коем случае, – тревожно заволновались в ответ. – Меня интересует только ваш голос. Говорите, говорите, – простонала трубка, но Люба уже нажала «стоп».

И почти одновременно телефон озвучил аранжировку популярной песни.

– Вы по объявлению? – заученно спросила девушка.

– И как вы догадались! – хрипловато пошутили на другом конце. – Назначайте встречу, я готов хоть сейчас украсить вашу жизнь.

– Тогда вечером возле центрального супермаркета, – не вдаваясь в подробности, заявила Люба и добавила, словно черту подвела: – Я буду возле входа в светлом плаще, чёрных сапожках и с чёрной сумочкой.

– О’кей, – услышала она, затем на другом конце уточнили: – В девятнадцать ноль-ноль.

30

РОВНО В СЕМЬ вечера Люба взошла на высокое крыльцо торгового центра. Конкретного плана действий у неё не имелось, похоже, череда разочарований стала превращать её в пессимистку. А с другой стороны, оправдывалась сама перед собой Люба, терять всё равно нечего, будь что будет! Однако пора бы уже и кавалеру быть. Девушка попыталась угадать, в какой из подъезжающих машин явится очередной претендент на её руку и сердце, но в этот момент встрепенулся мобильник.

– Ждёте? – спросил хрипловатый голос.

– Ага, – простодушно ответила Люба.

– В таком случае перейдите на другую сторону улицы и заходите прямо в «Евразию». Я тут столик ради знакомства организовал – так что вместе чем-нибудь поужинаем.

– Я сыта! – крикнула девушка в сотку, которая цинично пикала короткими гудками.

И Любе ничего не оставалось делать, как исполнить приказ неизвестного господина.

В ресторанчике, кстати, не так давно выросшем на месте бывшей прачечной, было немноголюдно. Искусственные пальмы создавали иллюзию курортной романтики, пластиковые лианы мёртвой хваткой цеплялись за потолок и оттуда расползались по стенам и перегородкам, отсекая желающих уединиться от чересчур внимательного народа.

На импровизированной эстраде три женщины в длинных и блестящих концертных платьях (скрипка, саксофон и контрабас), сливаясь с интерьером, под фонограмму ударных задумчиво пряли негритянский блюз.

Оставив плащ в гардеробе, Люба встала у входа красивым изваянием – к маленькому чёрному платью добавилась нитка жемчуга, выгодно украсившая декольте. А от самого дальнего столика, продуманно укрытого в уютном углу синтетической зеленью, уже спешил к ней немолодой мужчина с напоказ выставленным солидным брюшком.

– Разве это джаз, – обратился он к Любе, одновременно подхватывая её под руку и кивая головой в сторону трио. – Мне приходилось бывать в джаз-клубах Бостона и слушать самого Сонни Роллинза.

– А вы кто? – озадаченно спросила Люба.

Возраст мужчины явно превышал заявленный в газете лет на десять. «Да где там десять, – подумала девушка, рассмотрев в деталях, пока шли к столу, своего спутника. – Больше. На десять с гаком».

– Как, вы не знаете о Сонни Роллинзе? – мужчина, казалось, совсем не слышал Любу, он остановился на мгновение и взглянул на неё так, будто её только что вынули из кунсткамеры. – В пятидесятые годы двадцатого века он гремел вместе с Майлзом Дэйвисом на всю Америку. Вы были в Америке?

– Только в Москве, – смущённо призналась Люба, вешая сумочку на спинку стула, который галантно поставил перед ней любитель джаза.

– Ничего, – обнадёжил он девушку. – Я положу её к вашим ногам Бродвеем кверху, а на Брайтоне мы станцуем под музыку Глена Миллера.

– Так кто же вы? – ошеломлённая нарисованными горизонтами, Люба терялась в догадках. – Артист или музыкант?

– Мой профиль – валютный демпинг. Кузьмич, – скромно произнёс покоритель Америки, разливая в высокие фужеры золотистое вино, в котором вспыхивали искры от массивного перстня с огромным изумрудом. Казалось, безымянный палец очень гордился возложенной на него миссией и потому как-то обособленно от остальных топорщился в сторону, а те, в свою очередь, подражая удачливому собрату, раскинулись веером.

– Тырин, Вениамин Кузьмич, это если официозно, скажем, для таможни или какого-нибудь департамента, но для близких мне людей – просто Кузьмич.

– Я не употребляю, – подала голос Люба, пытаясь отодвинуть от себя искрящийся фужер.

– А тут никто не употребляет, – съюморил Кузьмич. – Культурно отдыхаем с пользой, вот и всё. Короче, давай на «ты», мы же не в прокуратуре.

– Чуть позже, – уклонилась девушка. – Неудобно как-то вот так, сразу… Тем более, разница в возрасте… Но вы можете на «ты», без проблем.

– Тогда, Люба, давай выпьем за обоюдное «без проблем», ну и за встречу, конечно, а разницу оставим прислуге – на чай!

Неожиданно в глазах девушки появились озорные чёртики, которые тут же стали отчебучивать зажигательный степ.

Она с готовностью подняла бокал:

– В таком случае, давайте отметим знакомство.

Вино взбудоражило Любу. Она встряхнулась и больше не чувствовала себя скованно, тем более что Кузьмич оказался не только интересным собеседником, но и как мужчина держался на высоте. Танцуя танго, Люба уже с нескрываемой симпатией держала руку на его плече, а когда Тырин, разговаривая полушёпотом, слегка трогал тёплыми губами её ушко, Люба испытывала странное состояние. Истома, разливавшаяся по телу, невольно заставляла касаться упругой грудью партнёра, сердце трепыхалось, как пойманная в силки синица, взгляд становился томным, с поволокой.

Молодая женщина была близка к незапланированному обмороку.

За столом Вениамин Кузьмич опять принялся радушно ухаживать:

– Ты мне уже в телефоне понравилась, – льстил он своей гостье, одновременно наполняя фужеры. – Голос у тебя приятный, а на внешность – вылитая королева.

– Спасибо, – таяла королева, прижимая ладони к пунцовым щекам. – Вы тоже хорошо выбритый.

– Спасибом сыт не будешь, давай тост поднимем, чтоб у нас всё было, а нам за это ничего не было.

Люба оценила каламбур, сказала: «Давай!» и, отчаянно запрокинув голову, смело отпила несколько глотков. Чучело зелёного попугая над её головой качнулось, словно собиралось взлететь, но потом передумало и доброжелательно посмотрело сверху круглыми стеклянными глазами. Девушка отплатила заморской птице благодарностью, незаметно подмигнув. Мол, всё в порядке, Ара, и лично ты очень мне симпапулен.

Попугай принял комплимент как должное, он тут видел и не такое.

31

ВЫЙДЯ ИЗ РЕСТОРАНА, Кузьмич взял Любу под руку и направился к огромному серебристому джипу. Люба послушно воспользовалась мужской услужливостью и удобно устроилась на заднем сиденье, а Тырин сел рядом с водителем – долговязым типом со шрамом на правой щеке.

– Знакомься, Люба, – обернулся к девушке Кузьмич. – Мотыль, мой шофёр и телохранитель.

Мотыль подмигнул Любе и, ощерившись фиксой, отрекомендовался:

– Витёк, если чё, а Мотылём только шеф меня погоняет и кореша. В резиденцию, босс? – обратился он к хозяину. Тот кивнул и пояснил:

– У меня за городом типа дачи, ну там сад, огород, джазовая коллекция и всё такое, короче, сама увидишь.

Машина бесшумно закачалась на уличных выбо-инах, за окном иллюминационной цепочкой потянулись рекламные огни, негритянский блюз из ресторана перекочевал в салон, и Любе стало необычайно хорошо.

– Фрукты хочу, – сказала она в сторону Кузьмича.

– У нас есть фрукты? – деловито осведомился Тырин у Мотыля.

– Из фруктов только «Виноградная лоза», – откликнулся шофёр.

– Как это? – не поняла Люба.

– Это вино такое, – со знанием дела прокомментировал Витёк, – специально для дамского общества.

Тырин указательным пальцем ткнул куда-то вбок:

– Давай заскочим в круглосуточный, там даже зимой клубнику продают.

В ночном супермаркете Люба оказалась впервые, и поэтому ярко освещённый торговый зал представился ей феерическим праздником в её честь. Она, по-детски восторгаясь, переходила от стеллажей с фруктами и овощами к морозильным витринам, оттуда – к полкам с напитками, потом – к шоколадному Клондайку, затем – в рыбный отдел…

Кузьмич вышагивал рядом, животом двигая перед собой тележку, которая, казалось, наполняется сама собой, как скатерть-самобранка. Уже перед кассой он увенчал пирамиду из покупок дорогим французским коньяком.

Нагруженные пакетами, Тырин и Люба смотрелись со стороны уживчивой семейной парой, решившей затариться после уикенда минимум на неделю.

Входная дверь автоматически раздвинула створки и сдвинула их только после того, как выпустила покупателей наружу. Оказалось, что Мотыль неправильно припарковал технику и теперь пытается отделаться от наседавшего на него гаишника.

Кузьмич пожелал оказать посильную помощь:

– Что за террор против собственного народа? Могу для исчерпания конфликта посодействовать материально.

– Я взятки не беру, – услышала Люба заинтересованный шёпот полисмена.

– Тогда продай чего-нибудь, – нашёлся Тырин, – совесть, например, или Родину.

В ночной тишине отчётливо и вкусно захрустели дензнаки.

– Родина не продаётся, – неуверенным голосом начал сдаваться гаишник.

Тырин хрустнул купюрами ещё пару раз:

– Но, полагаю, совесть-то купить всё-таки можно?

Страж дорожного порядка профессионально пересчитал сумму и невозмутимо подытожил:

– Если на то пошло, купить можно всё, а вот правила нарушать – не советую. Счастливого пути, – грамотно козырнул офицер ладонью в перчатке. Пристёгнутый ошейником к запястью регулировочный жезл мотнулся и вытянул во всю длину светящийся полосатый хвост.

– Ты смотри, куда едешь, – стал отчитывать Кузьмич Мотыля, – в следующий раз удержу из премиальных, не обижайся. Думать надо, а иначе для чего тебе голова?

– Я в неё ем, – стал оправдываться Витёк, – а думаю я, откуда третья нога росла.

Люба с Кузьмичём переглянулись недоуменно.

– Останови машину, – приказал шеф. – Какая третья нога?

– У нас на малолетке, когда строевым по плацу гоняли, бугор командовал: «Раз! Раз! Раз, два, три!» Вот я с тех пор и думаю: «Может, до нашей эры у первобытных пацанов была третья нога?»

Кузьмич распечатал коньяк, плеснул в пластиковый стаканчик и Любе подал такой же, правда, с вином.

Мотыль виновато очистил банан.

– Дурак, – сказал Тырин и залпом осушил посуду. – В армии тоже «раз-два-три», везде «раз-два-три», так принято, на «раз, два» никто строевым не ходит.

– Так ведь и в армии такие же пацаны, – не сдавался Витёк. – Значит, в доисторические времена росла у пацанов третья нога, но не пойму, куда она потом подевалась?

Никогда в своей жизни Люба так не смеялась. Подыгрывая ей, разошёлся и Кузьмич.

– Третья… – закатывался он, отстраняясь от Мотыля, как от наваждения, и вытирая слёзы.

– Нога… – всплёскивала руками Люба и откидывалась головой на спинку сиденья. – Росла, росла…

– А потом исчезла! – подхватывал Кузьмич.

И только Витёк был не ко времени серьёзен.