Текст книги "Русское танго"

10

– ВЫ КОТЦ? – спросила она, скромно присаживаясь на край стула.

Мужчина по-собачьи преданно посмотрел ей в глаза и молча кивнул запущенной до неприличия седоватой шевелюрой.

Люба поправила причёску и беспомощно оглянулась по сторонам. Юная официантка в ярко-жёлтом топике, с голым пупком, украшенным стразами, щеголяя висящими на бёдрах синенькими расклешёнными брючками, подлетела к ним и сунула Котцу под унылый горбатый нос тиснённое бронзой художественное меню. Он смущённо подвинул разукрашенную папку даме:

– Закажите себе чего-нибудь приятного, а мне достаточно сто водки и скибочку лимона.

– Так вы пьющий? – спросила Люба напрямик.

– Есть маленько, – ответил уклончиво Котц. – Бедствуем, но в меру. Знаете ли, жизненные инсинуации… А им, кроме диалектики, и противопоставить нечего… Они, к сожалению, задолбали-таки меня окончательно.

– Интересно, с какого же боку я вам подхожу «по всем параметрам»? – Люба уже начинала злиться на себя. – Ваше «по чуть-чуть» не входит в мои планы, тем более что про выпивку в объявлении не было ни слова.

Опять сверкнул изящный пупок – и на столе появились: вазочка с клубничными снежками, графинчик из хрусталя и фарфоровое блюдце с цитрусовым солнышком посередине. Котц проворно плеснул в рюмку почти до краёв и тут же, запрокинув подбородок и судорожно бултыхая небритым кадыком, жадно вылил водку в чёрную дыру рта, обозначенного потрескавшимися сухими губами.

– За вас, – выдохнул он запоздалый тост и, поднеся блюдце к ожившему носу с неопрятно торчащими из него в виде маленьких антенн волосками, шумно понюхал. – А что касается «параметров» – тут, я вас умоляю, не делайте поспешных выводов. В нашем бренном мире всё относительно. Это сегодня мне крупно не везёт и деньги как бы равнодушны к моей персоне, но мы-то с вами, во‑первых, одиноки и никому не нужны, а во‑вторых…

– Во-вторых, – перебила Люба, – здесь написано: «без особых проблем». – Она вытащила из сумочки аккуратно сложенную «Вечёрку» и указательным пальцем ткнула в обведённые красным фломастером строчки. – Или вы недостаточно пробежали текст?

– Отчего же, – осклабился порозовевший Котц. – Очень даже внимательно исследовал крик вашей души и пришёл к убедительному выводу, что смогу вам помочь.

Люба часто-часто заморгала слегка подретушированными ресницами и оторопело уставилась в расплывшуюся физиономию пьяницы:

– Вы? Мне? Помочь?!

– Почему бы и нет? Женщина вы порядочная, опрятная, это даже по объявлению видно, корысти никакой. Таким протянуть руку в сложный период – зачтётся даже там, – его умные заблестевшие глаза с надеждой указали на цветной потолочный плафон, из которого сочился розовый свет.

Люба подсознательно отметила про себя, что, видимо, забыли выключить освещение, если среди бела дня расточительно пользуются электричеством, затем вернулась к вазочке с мороженым, спросив попутно:

– А что вы умеете, кроме как пить?

Котц молча вылил остатки водки в чёрную дыру, опять понюхал блюдце с нетронутым лимоном и, вальяжно откинувшись на спинку стула, стал рассуждать:

– Я эту скибочку почему пока не закусил? Потому, что в ней цимус, а цимус я всегда совмещаю с последней рюмкой. Знаете ли, два в одном, – тут он неожиданно ловко обернулся к пролетающей мимо их столика официантке и виртуозно оформил ей вдогонку очередной заказ:

– Ещё соточку, дочка!

– Вот, вот, – поморщилась Люба. – На большее мы не способны.

Котц немного обиделся:

– Кроме как пить, я умею падать, не роняя собственного достоинства, что, поверьте, не каждому дано.

– Я имела в виду вашу профессию, – оправдалась Люба, наблюдая за реакцией собеседника.

– Моя специальность – марксистко-ленинская философия, которая сегодня никем не востребована, хотя раньше, до Горбачёва, институтское руководство нас ценило, а в обкоме даже ставился вопрос о номенклатурном статусе. В то время, несмотря на молодость, я успешно защитил кандидатскую и официально женился по любви на дочери секретаря парткома одной из оборонок союзного значения.

– В общем, сейчас вы не при делах и без жены? – невольно прониклась участием девушка.

– Если в двух словах, то жена, после сокращения меня на кафедре ввиду перестройки и безработицы, ушла в расстрелянных чувствах к новому русскому, который, наворовавши стартовый капитал, удачно ваучеризовал нажитое… – слово «ваучеризовал» далось Котцу с трудом, – …в иерусалимскую недвижимость. Им теперь хорошо и без меня, – заключил Котц. – Мне же деваться было некуда: за рубежом никого, в России – Ельцин, бардак и демократы, а что касается вуза, то даже если бы натощак позвали, я туда ни за какие коврижки уже не подпишусь.

– Тогда вступите в другую партию, – гнула свою линию Люба. – Та же ОТАН, как партия власти, нынче котируется в Казахстане, и вообще… Ельцина давно нет, а организаций всяких на российской территории – хоть пруд пруди. При желании вам везде найдётся где развернуться.

– Издеваетесь, – укоризненно заметил бывший зять бывшего функционера, – я коммунист со стажем, до мозга костей, и ваши предложения мне идейно чужды, не говоря про ОТАН. Кстати, попробуйте-ка перевернуть эту аббревиатуру (Любин оппонент снова запнулся, пренебрегая морфологией) вверх ногами.

– НА-ТО, – произнесла по слогам девушка, воспринимая происходящее как занятную игру в слова.

– Чего и требовалось доказать, – злорадно ухмыльнулся Котц, – а вы говорите «пруд пруди».

Девушка растерялась.

– Не пудрите мозги себе и людям, – она стала искать выход из навязанной ей дискуссии, – кто захочет жить нормально, на трезвую голову, тому никакие партии не помеха.

– А мировоззрение! – патетически воскликнул Котц. – Когда всё разрушено, здесь, – он ткнул себя в грудь, – зияющая пустота. И пью я исключительно в форме протеста.

– Больное самолюбие, – констатировала Люба, понимающе кивая.

– Отнюдь, – махнул рукой философ и со знанием дела наполнил из обновлённого графинчика пустующую стопку. – С вашего, так сказать, позволения, – выдохнул он, и небритый кадык дёрнулся, пропуская очередную порцию, затем привычно последовала манипуляция с лимоном, и лишь по завершении ритуала Котц продолжил:

– Видите ли, в моё время нас, кандидатов, не говоря о докторах, можно было пересчитать наизусть, и любого, даже со спины, узнавали анфас. Так?

– Наверное, – согласилась девушка.

– А что мы имеем на сегодняшний день?

Люба пожала плечами.

– Ага! – траурный ноготь Котца торжественно указал во всё тот же цветной плафон. – Не в бровь, а в глаз! На сегодняшний день мы имеем, куда ни плюнь, поголовные научные степени, которые и двух слов не всегда могут связать самостоятельно. Нечто подобное замечаю в силовых структурах – сплошь каракуль, хотя раньше, в Союзе, каждая папаха сидела на отдельно взятой голове. Не хочу быть одним из них, потому как советские дипломы на развес в метро не продавались.

11

ПОКА ОШЕЛОМЛЁННАЯ такой философией девушка приходила в себя, не на шутку разошедшийся марксист полил чёрную дыру прямо из графинчика. Помолчав с минуту, Люба возобновила разговор:

– Так я не поняла, чем же вы мне хотите помочь?

Котц широко и снисходительно улыбнулся:

– Чего ж тут непонятного. Детей у вас нет?

– Нет, – подтвердила Люба.

– И, вероятно, не будет.

– Допустим.

– Такое расположение вещей губительно для взрослой женщины, тем более ни разу не стоявшей на почве супружества. Одиночество убивает, а вам ещё о-го-го сколько на роду написано. Предлагаю вариант, концептуально… – и опять язык предательски застрял во рту, – …меняющий наши жизненные ориентиры: я доверяю вашему доброму сердцу заботиться о моём самочувствии, в случае непредвиденных обстоятельств – посещение вытрезвителя или другое мероприятие – не находить себе места по вечерам, сострадать мне и ненавидеть себя за то, что сама, по собственной воле, взвалила на хрупкие плечи нелёгкий груз ответственности, а вы, в свою очередь, обещаете не выгонять меня в пьяном виде на мороз, кормить три раза в день… – Котц запнулся, поймав на себе растерянный взгляд девушки, и, как бы защищаясь, выставил ладонь, сказав при этом: «Можно два», – …и прощать мои мелкие слабости. Гарантирую долгую и нескучную совместную жизнь без каких-либо вензаболеваний за весь текущий период. Ну чем же это не смысл жизни? Что скажете?

Через два столика на третий сидела, как мышь в норе, подвыпившая молодая женщина, неряшливо одетая и всем своим видом похожая на забродившую простоквашу. Перед ней тоже был расфасован графинчик и мутно остывал стакан, только вместо «скибочки» лежал надкусанный бутерброд, состоящий из кусочка отрубного хлеба и криво изогнувшегося на свежем воздухе хвостика ржавой селёдки.

Люба показала на соседку глазами и, слегка наклонившись корпусом, ответила:

– Ошиблись адресом. Вам – туда.

Котц перехватил взгляд и, скривив губы, быстро среагировал:

– Я столько не выпью!

Замешательство собеседницы Котца отразилось на её облике: красивые брови поползли вверх, в зрачках стали разгораться огоньки удивления, а нижняя губа распоясалась и решила жить сама по себе, независимо от остального лица.

Возникла некоторая пауза, которой не замедлил воспользоваться Любин телефон.

– Да, – откликнулась Люба, не совсем соображая, что происходит вокруг.

– Я по объявлению, – сказали в ответ приличным баритоном. – Нам необходимо где-то встретиться.

Котц, покачав растрёпанной сединой, сочувственно посоветовал:

– Для интимных переговоров существует туалет. – И добавил со вздохом: – Идите, я не ревнив, хотя в ваших глазах можно утонуть сломя голову.

– Извините, – смутилась девушка, пряча телефон за спину, – но мне действительно надо выйти. Про себя же подумала: «Зато на твоём носу повеситься можно».

– Об чём и речь, – подмигнул Котц и, поманив пальцем девочку со стразами, бодро успокоил: – Идите, идите, а я без вас пока на стакане посижу.

12

СПЕША ПО ЗАЛУ сквозь насыщенный событиями полдень, Люба, с кулачком возле маленького уха, неровно дышала в трубку:

– А вы пьющий?

– Я за рулём, – строго парировал баритон. – Но ради вас могу поймать такси.

– Нет, нет! Никаких такси, – испуганно возмутилась Люба, закрываясь на защёлку в туалетной кабинке. – Верю вам на слово.

Баритон некоторое время осмысливал полученную информацию, затем ясно и чётко сформулировал:

– Где и когда?

«Здесь и сейчас», – хотела сказать Люба, но за фанерной перегородкой спустили в унитаз воду, и девушка, краснея от стыда ввиду неудачной конспирации и переживая, что её ждут за столиком, назначила свидание в другом месте:

– Можете подъехать к скверу возле филармонии?

– Во сколько? – деловито уточнил баритон.

– Ближе к вечеру, – ответила Люба и, вспомнив о главном, спросила: – А как вы хотя бы выглядите, чтоб я могла узнать со стороны?

– Я буду выглядеть на красной аудюшке под номером триста сорок пять. Записали?

– Ага, – кивнула девушка. – Только я не совсем уяснила, что значит «на красной аудюшке».

Баритон снисходительно хмыкнул, затем ёмко разъяснил:

– Бочка, я на бочке приеду, – и, завершая разговор, задал наводящий вопрос: – А вас как зовут?

– Люба, – растерянно представилась девушка.

– Это хорошо, – услышала она в ответ, и трубка на другом конце отключилась.

13

ВЫЙДЯ ИЗ КАБИНКИ, Люба увидела возле умывальника девичью фигурку в чёрных джинсиках, зелёной нейлоновой курточке и со шприцем в руках. Чёрные волосы на затылке были собраны в конский хвост. Не понимая, что происходит, Люба направилась к ней:

– Вам помочь?

– Меня плющит, как камбалу, – жалобно пропищала фигурка. – А на руках уже нет вен. Подержи раствор, – пластиковый шприц с какой-то коричневой жидкостью оказался у Любы. – Я штаны спущу, вот так, – тонкие пальцы девушки сжали собственную ногу чуть выше колена. – А ты ширяй.

– Я не умею, – бледнея от ужаса, призналась Люба, брезгливо возвращая шприц. До неё начал доходить смысл происходящего, но она в глубине души надеялась, что всё обернётся кошмарным сном.

Однако нет, не обернулось.

– Вы – наркоманка? – произнесла Люба упавшим голосом.

Ответа не последовало, Люба шагнула к двери, норовя уйти, но юная брюнетка неожиданно зло и раздражённо приказала ей:

– Тогда хотя бы передави мне вену. Ну х*** стоишь, как овца, не видишь – меня накрывает!

Люба присела на корточки и двумя ладонями обхватила холодную ляжку наркоманки. Та нагнулась, чтобы сделать инъекцию, и её попка в белых трикотажных трусиках оказалась как раз напротив Любиного лица.

Девушка отвернулась.

– Скоро? – прошептала она, сама не своя от липкого страха.

– Отпускай, – разрешила девчонка. – Попала, куда надо. Кумар начинается.

Люба встала, прижалась затёкшей спиной к розовым кафельным плиткам. Мелкая дрожь накатывала волнами, она почувствовала, что вспотела. Наркоманка, приводя себя в порядок, остановила на Любе пустой взгляд:

– Ну ты молодец, вовремя подсуетилась, – её почти неживой белый лоб также покрывала мелкая испарина. – Курнёшь? – Она достала из чёрной кожаной сумочки пачку «Гламура».

Люба отрицательно замотала головой и, зажмурившись, выскочила из туалета.

14

ЗА СТОЛИКОМ никакого Котца уже не было, зато её ждал сюрприз в образе официантки с пирсингом:

– А я думаю, куда все подевались? Счёт сейчас оплатите или, походу, чего-нибудь на десерт закажете?

Люба заглянула в вырванную из блокнота страничку, которую работница кафе поднесла ей на фарфоровом блюдечке, и не поверила самой себе:

– Откуда такие нереальные цифры? У вас что, мороженое теперь золотом покрывают?

– Почему нереальные, – возмутилась девушка. – Мороженое у нас обыкновенное, остальное ваш любовник наколдырил. Вот: четыре раза по сто, лимон, зажигалка и сигареты. Я, что ли, платить буду! – Она надула подкрашенные блестящей помадой пухленькие губки: – Или администрацию позвать?

Едва не плача от досады и злясь на себя, Люба достала подаренный Ольгой кошелёк «под крокодила» и, вынув из него несколько хрустящих купюр, разложила их пасьянсом:

– Пожалуйста, хотя могли бы и с мужчины получить.

– С него получишь, – пробурчала подавальщица. – Сейчас принесу сдачу, а вы не отчаивайтесь – ну ушёл и ушёл, скатертью дорога. А то, может, к вечеру и объявится.

«Не дай бог», – подумала Люба, а вслух сказала:

– Только таких любовников мне и не хватало. Материалист!

Последнее слово прозвучало как грубое ругательство, но его уже никто не услышал.

15

ПРЕДВЕЧЕРНЯЯ ПОРА бабьего лета особенно хороша. Звуки в прогретом за день городском пространстве становятся более отчётливыми, а очертания предметов словно размыты многочисленными дымами, тянущимися с окраин – там, на огородах, обыватели жгут ботву, листья и прочий мусор, накопившийся в результате разгульной и беспечной жизни, которая зародилась в провинциальных недрах весенних праздников и пышно цвела аж до сентября. Обалденный и ни с чем не сравнимый привкус родных и обжитых мест горчит на губах, пропитывает одежду и волосы, кружит голову и откладывается в генетической памяти, чтоб когда-нибудь, возможно, через столетия, далёкий потомок вдохнул нечаянно глоток чёрт знает откуда взявшегося горьковатого дымка и с учащённым сердцебиением стал озираться вокруг, вспоминая, где же он слышал такой знакомый и задушевный аромат. И, лишь вернувшись однажды из дальних странствий, он поймёт неожиданно для себя, что так опьяняюще может пахнуть только отчизна.

Какой-нибудь американец или француз, не говоря уже об англичанах, в недоумении пожмут плечами, узнав, как нам становится больно и сладко в это чудесное время года, и, сколько ни переводи им словосочетание «сладкая боль», они всё равно не поймут нашей странной эйфории и никогда не узнают, что это такое, если, конечно, их предки случайно не жили в местных краях.

16

БЛИЖЕ К ВЕЧЕРУ Люба спешила на очередное свидание. Водоворот страстей вокруг её персоны стремительной спиралью закручивался в омут, но романтически настроенная молодая женщина, околдованная чарами бабьего лета, решительно не хотела замечать опасных воронок – это бывает, когда к вам на улице привяжется ушлая цыганка и так заморочит рассудок своей хиромантией, что вы долго потом не в состоянии отличить, где кончается её вранье, а где начинается обыкновенная жизнь, полная непредсказуемых событий.

По дороге Люба позвонила Жоркиной:

– Привет, Оль.

– Ой, привет! – обрадовалась подруга. – Как ты там, рассказывай.

– Да пока никак, сначала какой-то волдырь с идиотскими эсэмэсками вылез, я думаю, из хулиганских побуждений, а потом неудачник один, материалист… Созвонился… Ну посидели…

– А где сидели-то? – с голодным нетерпением перебила Жоркина в предвкушении аппетитных подробностей.

– Неважно, – отмахнулась Люба. – У меня следующая встреча назначена с минуты на минуту, возможно, уже опаздываю.

– Отпад! – восхитилась Ольга. – Ты меняешься прямо на глазах. Он блондин?

– По голосу вроде брюнет, правда, сказал, что на бочке приедет. Ты, кстати, не в курсе, чё почём, в плане этой бочки?

– Постой, что-то знакомое… А-а-а! Вспомнила! По-моему, в Греции проживал мужчина – фамилия у него такая интересная, нерусская, на языке, зараза, вертится… Да и хрен с ней, с фамилией! Холостой он был, это точно – в общем, он тоже в бочке жил.

– То жил, а этот – приедет. Две большие разницы, и разговором на грека не похож, – озабоченно делилась Люба своими мыслями.

– А может, шутка? – предположила Ольга.

– Я уточняла по поводу выпивки, – не сдавалась Люба. – И он чёрным по белому сказал: я, говорит, за рулём спиртное не употребляю. Гаишники, Оль, это не шутка.

– Слушай! – осенило подругу. – Как же я сразу не догадалась! Вот ворона! Бочка – это молоковоз, ну машина такая.

– Типа цистерна?

– Типа да, раньше в таких пиво и даже разливное вино транспортировали. Моего дядьку двоюродного из-за этого на четыре года посадили – он при цистерне шофёром трудился и вино некипячёной водой разбавлял, чтобы разницу с дружками пропивать.

– Вино? – насторожилась Люба.

– Раньше, – успокоила её Жоркина. – При коммунистах. Дядька уже давно на свободе и закодирован, а бочки теперь в основном для молока. Значит, он в «Казмолсервиспродукте» тоже шофёром или экспедитором разруливает, если к тебе на молоковозе едет. Видать, график у него такой – с корабля на бал, зато, говорят, там оклады хорошие.

– В Греции? – невпопад поинтересовалась Люба.

– В какой Греции! – возмутилась Ольга. – Тебе что, в Греции «Казмолсервиспродукт» есть?

– Я слышала, там всё есть, – заупрямилась Люба.

– Не спорю, – согласилась Жоркина и тут же возразила: – Всё есть, кроме «Казмолсервиспродукта».

17

ВОПРЕКИ ОЛЬГИНЫМ прогнозам возле сквера притормозила не цистерна с молоком, а красная иномарка, из которой энергично выскользнул наружу среднего роста широкоплечий лысый мужчина в фирменных джинсах и турецком свитере. В его правой руке, словно красавица после бурной ночи, поникла бордовая растрёпанная роза. На сияющем поле госномера иномарки под конвоем букв чётко выделялись цифры – 345. Лысый человек уверенно подошёл к Любе, слегка наклонил голову, сверкнув на солнце бритым темечком, и, протягивая ей цветок, представился:

– Глеб Федулович.

– Люба, – смущённая девушка не знала, куда девать колючую розу, а та, пользуясь случаем, уже поранила ей палец. – Ой! Откуда вы узнали меня?

Глеб Федулович оглянулся вокруг и, разведя руки в стороны, удивился женской наивности:

– Так здесь, кроме вас, больше никого и нет.

Он взял Любу за локоть и жестом указал на автомобиль:

– Прокатимся?

– Нет, нет, – запротестовала девушка. – Я к незнакомым мужчинам в иномарки не сажусь.

– Но мы-то с вами знакомы, – форсировал отношения Глеб Федулович. – Или боитесь, что увезу вас в Эмираты?

– Боюсь, – с вызовом сказала Люба. – Такие случаи бывали. И потом, где же ваша бочка?

Мужчина расхохотался:

– Бочка – это модель тачки такая. Так между собой называются некоторые аудюшки, типа моей, только я её сейчас продаю – деньги нужны. А вы очень даже ничего.

– Всё равно не сяду, – твердила Люба. – Для меня все иномарки на одно лицо, но, в принципе, можем пообщаться на этой садовой скамейке или, например, просто пройтись. Кстати, вечер очень хорош.

– Бабье лето, – подтвердил Глеб Федулович и взял Любу под руку. – Вы не против?

Люба не возражала, но Глеб Федулович почувствовал, как она напряглась.

Некоторое время шли молча, наконец девушка не выдержала:

– А вы случайно не бандит?

Мужчина остановился, оторопев:

– Удивительные мысли. Обоснуйте тему.

– Тогда почему ходите по улицам с бритой головой? – не сдавалась Люба.

– Это кредо моей причёски, – отчаянно защищался Глеб Федулович. – А ещё удобства по линии рода занятий. Вам не понять.

Люба кокетливо стрельнула глазами:

– Я что, на дурочку похожа?

Глеб Федулович, слегка порозовев, от растерянности проглотил язык. Люба же, в свою очередь, развеселилась и осмелела:

– Если не секрет, чем же мы занимаемся?

Глеб Федулович встряхнулся и вернул проглоченный язык на прежнее место:

– Давайте лучше начнём с вас. Очень мне интересно, где могут вкалывать такие модельные женщины?

– А вот угадайте с трёх раз, – продолжала кокетничать девушка, – хотя помогу облегчить задачу: на работе приходится постоянно общаться с людьми.

– Они с материальным достатком? – уточнил новый знакомый.

– В основном, да.

– Все ясно! Вы, Люба, в налоговой службе сотрудничаете. А я-то думаю, ну где я вас видел? Жилплощадью, надеюсь, обеспечены по полной программе?

Люба развеселилась. Её белозубый смех понравился встречным прохожим, и те невольно стали на неё оглядываться.

– Хорошо! Вот вам последняя подсказка: мои клиентки – это особы женского пола, а насчёт жилплощади… Ну, естественно, не на улице живу.

Глеб Федулович в запале хлопнул себя ладонью по блестящему лбу:

– Как же я раньше не догадался! Вы акушерите в гинекологии, именно там я как-то вас и видел.

Люба посерьёзнела:

– Нигде я не акушерю. Я всю жизнь числюсь в швейном производстве. И часто вы в гинекологии девушек запоминаете?

– Чисто по коммерческим вопросам, так, заглядываю иногда для деловой переписки. А что, одежда на заказ прилично оплачивается?

– Смотря кому шьём, – уклончиво ответила Люба, – но, вообще-то, хватает. На себя работаем.

– О-о-о! Вы соучредитель фирмы?

– Да, – с оттенком гордости подтвердила девушка, – оборудование выкупили, а помещение арендуем. Доходы растут, особенно в последние годы.

18

ГЛЕБ ФЕДУЛОВИЧ на некоторое время ушёл в молчание. Лёгкий застенчивый ветерок слегка шевелил позолочённые уплывающим за горизонт солнцем листья городских деревьев, из дворов многоэтажек доносились звонкие детские голоса, в крупнопанельной высотке на пятом этаже было распахнуто окно, через которое жильцы демонстрировали всей улице нарядную музыку, а балкон в доме через дорогу оккупировала влюблённая парочка.

Такие чудесные вечера бабье лето щедро дарит горожанам каждую осень, но всякий раз кажется, что ничего подобного ты не встречал и всё происходит впервые. Особенно впечатлительные барышни даже могут всплакнуть ни с того ни с сего, по дурости, а через минуту-другую, промокнув глаза кружевным платочком, вдруг засмотрятся на первого встречного, отчего в его душе произойдёт смятение, а в мыслях полнейший разлад. И, долго держа в памяти загадочный взгляд незнакомой девушки, парень и сам не заметит, как окажется у стойки летнего павильона, где наконец-то придёт в себя от кружки холодного чимкентского пива.

19

– ВАМ ВЕЗЁТ, – вернулся на грешную землю Глеб Федулович, – зато мне приходится выкручиваться, как белке под камазовским колесом. На сегодняшний день имею в голове один проект, куда и вас приглашаю соучастницей. Хочете пополнить сбережения?

Люба насторожилась:

– Значит, как женщина я вас не интересую?

– Наоборот, – горячо запротестовал Глеб Федулович. – Вы такая хлебная. И именно в плане личных симпатий нам с вами нужно увеличить прожиточный минимум до реальной возможности совместного существования. Короче, есть пока в Европе места, где круглый год продаётся недвижимость обыкновенным людям, типа я и вы. Ваша квартира ещё не в залоге?

– Вы предлагаете жить за границей? – удивилась Люба.

– Ну не в Россию же ехать, – парировал кавалер. – Я понимаю, Москва – ещё как-то тудым-сюдым, но Россия – это в сто раз хуже, чем здесь. С казахом всяко-разно можно договориться, а там всю жизнь две беды, особенно с дураками везёт.

Люба вспомнила измышления Котца и, пользуясь случаем, выставила аргумент:

– Чем же хуже, если Путин вроде бы навёл порядок в стране и даже программа переселения есть, с жильём и подъёмными в зависимости от географии. Вы, извиняюсь, давно холостой?

– По такой географии раньше на каторгу высылали, – не сдавался Глеб Федулович, – а холостой я всегда, с малых лет, потому что вся моя жизненная энергия тратилась на достойное выживание самого себя. И вы, Люба, как мудрая женщина, тоже не дёргаетесь в Тюменский север или на юг Дальнего Востока.

– Мне, может, Назарбаев нравится, – скокетничала девушка. – В крайнем случае, сейчас намного лучше, чем было, тем более я тут когда-то родилась.

– Сейчас – да, – согласился оппонент. – Только наш президент, хотя и с пожизненным сроком, но всё же не Кощей Бессмертный, и что будет с Казахстаном после него, никто не знает, а где вы родились, никто и не спросит.

20

ОДНОЭТАЖНАЯ ПРИСТРОЙКА из красного кирпича левым боком жалась к серому бетону хрущёвки. Вывеска над входом подсвечивала сумрак витиеватой надписью на двух языках. Слева мерцало восточное слово «Демхана», справа, по-русски, «Кафе», а ниже большими разномастными буквами танцевало название «Юсисапайл».

– Кавказская кухня, – сказала Люба. – У них лепёшки классные, а из блюд – мясо в лаваше. Вам, Глеб Федулович, надоела одинокая жизнь или мучает меркантильный вопрос к женскому полу в плане любви?

– Их диаспора нигде не пропадёт, – занервничал Глеб Федулович, зыркая в сторону вывески, – а что касается любви, так у меня есть предложение вернуться к машине и подъехать в более приличные места.

Пока Люба искала, что придумать в ответ, рядом завизжали тормоза, и тёмно-синий джип резко бросил тень к её ногам. Обряженный в ковбойскую соломенную шляпу, с пышными усами, солидно серебрящимися на концах, выбежал из джипа низенький армянин и воодушевлённо кинулся пожимать руку Глебу Федуловичу. В свете уличных фонарей лицо последнего, однако, выражало явное недовольство.

– Здраствуй, дарагой! – приплясывал армянин. – Как делищьки? Как здаровье? Захады в «Юсисапайл», пакущяй, дэвущька захочит шашлык-машлык – пажалста, каньяк-маньяк – пажалста, толка очен паращю – долг давай, ращитайся уже, а!

– Скучное меню, – поморщился Глеб Федулович. – У тебя, Гена, что, денег нет? Сказал ведь, как продам тачку, сразу отдам.

Кредитор Глеба Федуловича, забавно жестикулируя, тут же наябедничал девушке:

– Дэнги должен, давно, да! Тэлефон атключиль, гиде паймат? – нэ знаю! А мина Гурген завут, скажи Галебу, пуст ращитаица уже, а!

– Ты не мельтеши, – миролюбиво предложил Глеб Федулович. – Лучше помоги копейкой в Астану смотаться. Там покупатель сидит, оттуда приеду – сразу отдам.

– Сколка? – чуть ли не плача, спросил Гурген.

– Ну там бензин-мензин, машину подшаманить, пожрать в дороге, в общем, тудым-сюдым – как раз полштуки.

– Вай! – взвизгнул усатый ковбой, словно обварившись кипятком. – А триста баксов тудым-судым нэ хватыт?

Глеб Федулович возмутился:

– За триста сам езжай, я что, для себя прошу? Тебе стараюсь долг скорее отдать. Приплюсуй в кучу и все дела.

– Аканчатэлна четырэста, да! Толка пабыстрэй долг вэзи, – махнул рукой Гурген и полез в автомобиль за барсеткой.

21

В ЛЮБИНОЙ СУМОЧКЕ завибрировал телефон (девушка специально убрала звук, чтобы не смущать Глеба Федуловича). Она отступила с бордюра на тротуар и медленным шагом направилась в ту сторону, откуда они с Глебом Федуловичем подошли к кафе. Она не хотела отвечать, но кто-то очень настойчиво пытался услышать её голос.

– Алё, – не выдержала Люба.

– Вы писали в газету? – строго спросил её неизвестный мужчина.

– Да, а что?

– В таком случае давайте проведём очную ставку, чтобы, значит, запротоколировать этот эпизод.

– А вы, собственно, кто? – насторожилась Люба.

– Майор финполиции Гребанутый, а вас как зовут?

– Меня зовут Люба, – представилась девушка, – а «гребанутый» – это фамилия или как?

– Что вы имеете в виду? – поскучнел майор. – Само собой, не псевдоним.

– Тогда скажите мне, господин Гребанутый… майор, с какого боку я интересую финполицию – в плане личного одиночества или по службе? И вообще, хотя бы имя своё назовите.

– По службе я бы вас повесткой вызвал, а так получается, что я имею к вам конфиденциальный разговор интимного характера, зовут меня, значит, Николай Арсентьевич, в настоящее время у меня в оперативной разработке три адреса, в смысле объявлений, из них двое женщин отпадают по причине многодетности.

– И что? – растерялась Люба.

– Ничего, – успокоил её Гребанутый. – Ваша кандидатура вне подозрений.

– Спасибо, – пролепетала девушка, шокированная таким исчерпывающим докладом.

– Рад стараться, – по-военному отрапортовал майор.

В это время Любу догнал запыхавшийся Глеб Федулович и стал оправдываться:

– Какой трудный человек – ему говоришь одно, а он: «Дэнги, дэнги». Помешались они на бабках. Вот тебе и нация!

– Перезвоните через час, – ответила полицейскому девушка и убрала телефон в сумочку.

– Подруга звякнула? – полюбопытствовал Глеб Федулович, аккуратно складывая американские купюры Гургена в свой пухлый бумажник из потёртой свиной кожи. – А то, может, махнём куда, заодно и о любви подробней расскажете.

– Поздно уже, – отказалась Люба. – Из финполиции интересовались, я сказала, что с вами на бочке доеду.

– Куда «доеду»? – вскинулся должник Гургена.

– Домой, – устало ответила девушка. – Если что, лучше продолжим завтра, но не с утра пораньше… И много вы Гургену должны?

– Да больше понтов, – озабоченно пробормотал Глеб Федулович. – А кто из финполиции интересовался?

– Майор Гребанутый, – отчеканила Люба и посмотрела сбоку на своего спутника.

– Откуда вы его знаете? – с беспокойством произнёс Глеб Федулович.

– Так, – неопределённо выразилась Люба, – общаемся иногда. Вы уже ревнуете?

– Что вы, – торопливо разочаровал её Глеб Федулович, – просто фамилия очень известная. В узких коммерческих субстанциях.

22

ДО ЛЮБИНОГО ДОМА доехали быстро – ночные улицы угодливо расстилали под колёсами автомобиля мягкое полотно нагретого за день асфальта. «Русское радио» выдавало в эфир очередное шоу Романа Трахтенберга, а в салоне водитель и пассажирка дружно молчали, каждый о своём. У подъезда Люба сказала: «Пока». И, не оглядываясь, взбежала на четвёртый этаж. Она слышала, как машина развернулась во дворе и тут же исчезла в тополином сумраке переулка.