Текст книги "Русское танго"

Детский сад

1

Зимой дела мои, слава Богу, пошли в гору, и я стал навёрстывать упущенное. С первого же навара купил себе тяжёлую золотую печатку (во время финансового кризиса свою пришлось отдать за бесценок) и нанял водителя, который согласился мотаться со мной, куда скажу, за приличные по тем временам деньги.

– Ты, главное, плати, хозяин, а я тебя за твои бабки хоть на Марс оттартаю, – сказал он решительно, и мы ударили по рукам.

Ну Марс не Марс, а поколесить пришлось, и если суммировать весь километраж, то цифры, действительно, получились бы астрономические. Бывало и так, что российско-казахстанскую границу выпадало пересекать по несколько раз в сутки. Но я не роптал, наоборот, молился втихаря, чтобы полоса везения тянулась как можно дольше. Очень уж страшным оказался тот период после развала Союза, когда мы, закордонные русские, стали никому не нужны и выживали кто как мог, каждый по-своему.

А вот с личной жизнью у меня почему-то не ладилось. Женщина, к которой я тогда испытывал, по-моему, вполне искренние чувства, сперва выставила мне целый ряд невыполнимых условий, а потом и вовсе ушла жить к другому.

Я почти перестал бывать дома и всё чаще и чаще бежал от одиночества в какой-нибудь кабак.

Круглосуточно работающий ресторан «Тамаша`» до сих пор не попадал в число тех мест, где я по ночам отчаянно просаживал с таким трудом добытые суммы. По крайней мере, более года я там не был точно. Поэтому, когда россияне – мои нынешние партнёры по бизнесу – предложили посидеть где-нибудь в приличном месте и, так сказать, обмыть очередную удачную сделку, я, недолго думая, остановил свой выбор именно на «Тамаше», самом солидном в нашем городе гостинично-развлекательном комплексе.

Центр есть центр. Тут всегда по-другому: и стройные ели в снежных шубах, и круглые электрические луны, и полированные сверкающие бока престижных иномарок – всё как бы подчёркивает твою возможность пожить по-человечески.

Сидели мы допоздна, потом гости разбежались куда-то, и я опять остался один. В зале было немноголюдно, и от нечего делать я стал клеиться к барменше – симпатичной девушке с кошачьими зелёными глазами и умопомрачительной русой косой. Когда-то давно, года два тому назад, меня познакомил с ней наш общий друг, уехавший прошлой зимой в Германию на ПМЖ. Не помню по какой причине, но отношения тогда не завязались, вероятно, мы недооценили друг друга. А зря. Многое теперь могло бы сложиться иначе…

Ленка, так звали барменшу, моё нынешнее пьяное ухаживание приняла за чистую монету, и мы договорились утром, когда закончится её смена, свалить куда-нибудь дня на два. Приятная музыка неназойливо вытеснила из нетрезвой головы всякие смурные мысли, и я время от времени вставал из-за стола, подходил к бару и заказывал очередную рюмку водки и печенюшку, попутно перекидываясь с Ленкой банальными фразами.

– Лен, хочешь, я тебе завтра самых дорогих духов подарю? – куражился я, а она, растаивая от заманчивых слов, пыталась всё же блюсти приличия:

– Тебе что, деньги некуда девать?

– А их у меня, как китайцев! – бахвалился я.

– Всё равно не надо. Скажут ещё, что на парфюм повелась.

– А кто скажет-то?

– Мало ли… Лучше купи мне зимние сапоги…

2

Неожиданно в ресторан через дверь, ведущую к номерам отеля, вошёл мальчик лет двенадцати и направился прямиком к барной стойке. Ленка встретила его как старого знакомого:

– Привет, Серёжа. Тебе соку?

– Один стакан, – ответил мальчик. – И ещё пять «сникерсов».

Я помог ему вскарабкаться на круглую кожаную подушку высокого табурета, вращающегося, как карусель. Одет он был в джинсовые брючки и вельветовый коричневый пиджачок, выглядел весьма прилично, и мне подумалось, что вот, пока родители где-то на этажах делают свои фигли-мигли, ребёнок вынужден торчать по ночам среди пьяной публики. Однако следующий Ленкин вопрос поставил меня в тупик.

– На работу? – спросила она буднично, цедя из литрового тетрапакета апельсиновый сок в искрящийся хрустальный бокал.

Пацан ничего не ответил, только шмыгнул носом и стал через полосатую соломинку высасывать оранжевый нектар. В это время у него в кармане запиликал сотовый. Серёжа достал его привычным движением и приставил к уху.

– Алё! Да… на выбор… как всегда – почасовая. Жду в «Тамаше», пока.

Тут явилось весёлое кубло, внутри которого мелькнула пара знакомых рож. Они махом засекли меня и потащили туда, где пришлось закусывать и выпивать во здравие толстой и абсолютно незнакомой мне именинницы. Но краем глаза я видел, как взрослые мужчины, в основном азиатской наружности, один за другим подходили к Серёже, о чём-то негромко разговаривали с ним и, оглядываясь по сторонам, совали ему смятые ассигнации. Мальчик деловито пересчитывал купюры, разглаживал их и прятал в пиджачок, затем уходил с посетителями в фойе, после чего опять возвращался в зал и, вскарабкавшись на карусель, продолжал пить через трубочку свой сок.

Между тем, именинница, неуклонно пьянея от тоста к тосту, беспричинно вбила себе в голову, что жить без меня не может, и стала приставать самым назойливым образом. Томно закатывая угольные зрачки, она бесцеремонно волокла моё обмякшее тело к эстраде, где, уложив его на мягких валиках грудей, самозабвенно и не в такт шаркала с ним по мраморному полу подошвами чёрных замшевых сапог, застёгнутых чуть выше половины пластмассовой молнией.

Сладковатый удушливый запах распространялся вокруг её комплекции, меня мутило, но вырваться из мощных объятий самостоятельно я уже не мог. И неизвестно, чем бы закончился этот ресторанный «роман», если бы не вовремя подоспевший на помощь водитель. Он прошёл через весь зал сразу к нам и рявкнул в ухо:

– Шеф, жрать хочу!

От неожиданности руки мучительницы разжались, и я, пользуясь моментом, оказался на свободе.

Недолго думая, мы с водилой подрулили к бару, где Ленка приняла заказ на две порции пельменей и чашку горячего кофе, которые были поданы непосредственно в машину смазливой официанткой.

Ужинать в заведении шофёр наотрез отказался:

– В джипе мне по кайфу, тем более телик есть, а ночью самые фильмы.

Я возражать не стал и попросил Ленку плеснуть писярик. Она с недовольным видом налила.

– Прямо на сиськи ей залез, – сказала Ленка ревниво и демонстративно стукнула об стойку донышком бутылки. – Лимон дать?

– Давай, – выдохнул я после приёма внутрь и, чтобы рассчитаться за водку, вытащил из внутреннего кармана пиджака пачку бабла в банковской упаковке.

– Ух ты! – восхищённо воскликнул сидевший рядом Серёжа, взгляд его заблестел, а сам он даже перестал прикладываться к трубочке.

– Ладно, не выёживайся, – шепнула Ленка примиряюще и добавила озабоченно: – Убери, люди вокруг.

Идти к своему столику я не хотел, опасаясь, что по дороге меня опять перехватит любвеобильная толстушка. Вместо этого я тоже потребовал соку с соломинкой и вдвоём с Серёжей стал тянуть время из такого же, как и у него, искрящегося хрустального бокала.

– Так у тебя тут свой бизнес? – спросил я мальчика, стараясь при этом выглядеть вполне серьёзно.

– Ага, – кивнул коротко подстриженной головой малыш.

– И чем торгуешь, если не секрет?

Мальчишка глянул на меня исподлобья и начал разворачивать шоколадку. Застеснялся, что ли…

Выручила Ленка.

– Это наш маленький сутенёр, – ласково произнесла она и слегка потрепала ребёнка за ухо. Тот отстранился, а я чуть не опрокинул на себя напиток:

– Ково?

– Тово, – передразнила меня Ленка. – Девчонки у него – две сестры старшие и ихние подружки. Всем жить надо.

– Старшие – это как? – не понял я.

– Ну одной вроде шестнадцать, а другой… Сколько, Серёж, Лариске-то?

– Семнадцать уже.

– Вот, семнадцать, значит. Примерно и подружки такие же, да, Серёжа?

– Угу, – согласился малыш, уплетая сладкий батончик.

Я тупо уставился в разноцветно переливающиеся бока чистых фужеров, висевших над стойкой ножками вверх. Сумбурные мысли сквозняком выметали хмель из моей головы.

– Ты чего зубами скрипишь, – испуганно тронула Ленка мой рукав. – Тебе плохо? Может, приляжешь в подсобке…

– Водки дай, – сказал я хрипло и оглянулся вокруг. – А куда он исчез?

– Вышел по делам. Ты бы прилёг, а?

Но я настоял на своём и с миниатюрным графинчиком потелепался к столу.

Народу в кабаке почти не осталось. Нападавшая на меня именинница укатилась куда-то вместе с собутыльниками, ди-джей сквозанул ещё раньше, и для самых стойких посетителей Ленка гоняла на музыкалке попсу. Внутри меня было муторно, и тошнота подступала к горлу. Я решил выйти на улицу освежиться.

3

В фойе на небольшом диванчике сидел Серёжа с двумя юными особами. Девушки за что-то отчитывали мальчика. Проходя мимо, я замедлил шаг, а потом присел на корточки и сделал вид, что завязываю шнурок на ботинке.

– И сколько ты продул? – возмущённо спрашивала первая, симпатичная брюнетка и по виду старшая.

– Три штуки, – виновато опустив голову, признавался Серёжа.

– Кто-то обещал больше не подходить к автоматам, – долбила она мальчишку.

– Это мне пару хачиков отработать надо, – ахнула вторая, с крашеными под платину волосами.

– Ну да, – взмахнула руками чернявая. – Как лохушек пичкает нас шоколадками, а сам…

Серёжа ещё ниже нагнул пылающее лицо, почти уткнулся в колени, из которых виновато и глухо донеслось:

– Я больше не буду.

Мне стало жаль мальчика, и я нетвёрдой походкой двинулся на выручку.

– Привет, девчонки, вот ваши три тыщи, только не мучайте пацана.

Я плюхнулся рядом с ними, протягивая деньги. Девушки переглянулись.

– Это знакомый барменшин, – отрекомендовал меня Серёжа, засовывая в карман мою гуманитарную помощь. – Он на джипе приехал.

– Сеструхи твои? – спросил я у Серёжи.

Тот молча кивнул поникшей головой.

Брюнетка вежливо поинтересовалась:

– У вас, что ли, номер в гостинице?

– Какой номер! Так, пьянствую тут сам по себе.

– И куда мы пойдём? – полюбопытствовала крашеная, которую я мысленно уже окрестил Мальвиной.

– В смысле? – не понял я.

– В прямом, – заулыбалась чернявая. – Бабки-то отработать надо.

– А я хочу на джипе покататься, – капризно надула губки Мальвина, накручивая на указательный палец платиновую прядь.

– Тогда выходим по одному, – заплетающимся языком скомандовал я. – Машина подана.

У Серёжи опять заиграл телефон.

– Нет, пока ничего, позвоните через час-полтора, – он убрал трубку за спину и спросил у девушек:

– Когда приедете?

Те переглянулись, пожимая плечами.

– Как только, так сразу, – ответил я за них и, шатаясь, вышел на крыльцо.

4

Чудесная зимняя ночь добавила куражу в моё лирическое настроение. Засунув руки в карманы брюк, я медленно спустился по ступенькам и прямо перед входом, на вспыхивающем в лучах фонарей снегу, сплясал непослушными ногами какой-то замысловатый танец. Видимо, получилось прикольно, потому что идущие следом за мной девчонки весело захихикали. В ночной тишине их смех прозвучал по-детски звонко и заразительно. Мне тоже стало кайфово и, скрипя обувью и подставляя лицо слегка покалывающему морозу, я двинулся к парковке, где стоял мой чёрный «Лэнд крузер».

Водитель, похоже, нисколько не удивился, когда я неуклюже взгромоздился на переднее сиденье справа от него, а сзади расположились юные гостьи. Увлечённый фильмом, он машинально повернул ключ в замке зажигания и после того, как заработал двигатель, спросил, не отрываясь от экрана:

– Куда, шеф?

Я махнул рукой прямо перед собой:

– Туда.

– Понял, – ответил водитель и, включив ближний свет, вырулил со стоянки на проезжую часть.

Мне нравится колесить по спящему городу. Пустынные улицы сверкают неоновыми огнями вывесок и реклам, на перекрёстках не надо торчать в пробках, и лишь редкое окно высветится вдруг на тёмном фоне кубической архитектуры. Это яркое пятно почему-то притягивает взгляд, а иногда, если повезёт, в нём занавески оказываются задёрнутыми небрежно, и тогда мелькнёт на мгновение за стеклом чьё-то лицо с бессонницей в глазах, и появится ощущение сопричастности тайнам чужого бытия, и одиночество как бы отступает на второй план.

А тем временем девушки за моей спиной вели оживлённую беседу.

5

– Прикинь, – говорила чёрненькая, – Серёжина классная – такая овца. Я, как путёвая, пришла на ихнее собрание, а она смотрит на меня через очки и спрашивает: «Почему у твоего брата успеваемость снизилась?» Ну родаки вылупились, конечно, прямо шары на лоб, а я, такая, сижу вся в непонятках, а тут дядька заходит, ну которого мы на прошлой неделе в профилактории обслуживали. Прикинь, это ихний проверяющий, оказывается, из департамента.

– Узнал? – деловито осведомилась Мальвина.

– Не в курсе. Вообще-то, я накрашенная была и с причесоном, чтоб выглядеть старше.

От мерного гула мотора и автомобильного тепла меня разморило, и веки сами собой начали слипаться.

Чтобы прогнать сон, я приказал водителю притормозить возле какого-нибудь ночного магазинчика, что он и сделал минут через пять.

«Зайдите к хохлам», – гласила вывеска над широкой и низкой железной дверью, в середине которой, как в камере КПЗ, была прорезана квадратная «кормушка». Как есть, раздетый (меховая куртка с шапкой остались в ресторанном гардеробе), я вывалился на мороз, успев спросить у пассажирок, чего им купить.

– Жвачку, – сказала одна.

– А мне бананы и сигарет, – попросила вторая.

– Каких именно? – уточнил я.

– «Мальборо», в красной пачке.

К «хохлам» было не попасть, и я затарабанил в бронированную створку. Внутри тоже послышался грохот, как будто кто-то откуда-то упал, потом «кормушка» открылась с металлическим лязгом, и заспанное женское лицо недовольно вякнуло:

– Мущщина, у нас так-то звонок есть.

– А шампанское? – спросил я.

Несколько мгновений лицо усиленно соображало – не отматерить ли меня за беспокойство по пустякам, но, в конце концов, согласилось на компромисс:

– Ложите уже ваши деньги, только округляйте их до без сдачи.

Вернувшись в машину, я раздал покупки и взялся открывать вино. Оказалось, что сделать это на ходу практически невозможно. По крайней мере, для меня. Водитель пару раз покосился в мою сторону, потом обронил сочувственно:

– Не мучайся, шеф, а то весь салон пеной зачухаешь. Скажи лучше конкретней, куда мы всё-таки щас едем?

– На городской пляж, – почему-то заявил я и засунул бутылку под сиденье.

Что удивительно, дорога к пляжу оказалась накатанной, и джип, без особого труда преодолев пару небольших перемётов, остановился у самой кромки ледяного поля. Водитель погасил фары и выключил мотор. По телевизору канал НТВ транслировал документальный фильм о поганой жизни наркоманов. Их тухлые физиономии вызвали у меня раздражение.

– Выруби, – сказал я, доставая шампанское. – А чтоб нескучно было, поставь диск с шансоном и разведи костёр.

Пока я возился с бутылкой, девчонки развернули шоколадки, одну из которых протянули мне:

– Закуска, если чё.

– Спасибо, – поблагодарил я, разливая брызгающий во все стороны напиток в складные стакашки, которыми предусмотрительно доукомплектовал автоаптечку новый водила.

Пляшущие блики огня выхватывали из темноты очертания прибрежных кустарников, застывших изломанными линиями ветвей в каком-то фантастическом танце, чистый голос Виктора Петлюры, популярного исполнителя блатных песен, лился из динамиков вместе с музыкальным сопровождением, повествуя о парне в кепке и с золотым зубом. Незамысловатый, но сентиментальный сюжет, пронизывая сердце щемящей тоской, на какое-то мгновение вызвал из памяти ассоциацию с моим несытым полубеспризорным детством. Я отвернулся от сестёр и украдкой смахнул пьяную слезу.

– А где мы будем? – ворвалась в мои воспоминания чернявая девочка.

– Ково будем? – не понял я.

– Ну это самое, шу-шу ля-ля?

– Она имеет в виду трахаться, – поддержала разговор Мальвина и озабоченно добавила:

– Или если на снегу, то мы за извращения дороже берём.

Я разозлился:

– Вы, б***, за кого меня принимаете, я же вам в отцы гожусь!

Девчонки переглянулись между собой, и старшая заступилась за младшую:

– Да не слушайте вы её, вечно ляпнет чё попало… Походу, мы лишнего не возьмём, как договаривались.

Я налил им ещё вина, а сам, запрокинув голову, допил оставшееся прямо из горлышка, после чего, приоткрыв дверь, выбросил бутылку в голубоватый сугроб.

Девушки закурили. Красные звёздочки тлеющих сигарет мерцали по углам заднего сиденья и отражались в висевшем над лобовым стеклом зеркале. Заглянув в него, я усмехнулся мерцающим звёздочкам:

– Девчонки, вы меня не поняли. Дело в том, что… ну как бы это получше объяснить… короче, малолетки вы, вот что.

– Зато ё***кие, – пропищала Мальвина и образовала из жвачки большой пузырь, который почти сразу оглушительно лопнул.

Я отвернулся, а затем и вовсе вышел, хлопнув дверью, к пылающему костру. Из чёрной бездны ночного неба крупными хлопьями валил чистый белый снег. Алые языки пламени слизывали пушистые снежинки ещё на подлёте, но некоторым всё же удавалось попасть на мой пиджак. Они мгновенно превращались в блестящие капельки, похожие на прозрачные слёзы маленького обиженного ребёнка.

– Может, поедем, шеф, а то занесёт дорогу, – подал голос шофёр, выросший передо мной словно из-под земли.

Я кивнул утвердительно, и он растворился прямо на глазах. Почти сразу взревел двигатель, и два ярких луча перерезали снегопад, отчего стало отчётливо видно, что снег летит не вертикально, а наискосок, создавая иллюзию свёрнутой набок действительности.

Костёр догорал.

Шипя, обугленные головёшки сочились малиновым жаром, и трудно было представить, что каких-то полчаса назад они тянулись к жизни ветками прибрежного кустарника, который оденется по весне нежной зеленью, пустит к солнцу новые молодые побеги, и уже никогда не найти того места, откуда эти ветки были отломаны.

Да его и искать-то никто не будет.

Пока мы ехали назад, девчата уснули, по-щенячьи прижавшись друг к другу. Взглянув на эту полудетскую безмятежность, я попросил водителя их не будить и ушёл в ресторан.

6

– Ну ты молодец, – возмущённо встретила меня Ленка. – Я тут, значит, на измене сижу, а он с девочками развлекается.

– Где Серёжа? – спросил я.

– Где-где, в Караганде, – срифмовала барменша. – В подсобке спит, утро уже.

Я сел за свой столик, в центре которого маленькой Эйфелевой башенкой возвышался хрустальный графинчик с остатками водки. Выплеснув её в фужер, я залпом выпил и, вытянув под столом ноги, откинул голову на спинку стула.

– И куда вы ездили? – подсела ко мне Ленка.

– На пляж, – ответил я, разглядывая затейливую бронзу дорогих люстр.

– И чё?

– Нормально. Были костёр и шампанское.

Ленка наклонилась и понюхала мой воротник.

– Ой, и правда дымком пахнет.

В этот момент я обхватил её шею руками и, притянув к себе, поцеловал в упругие, со вкусом клубники, губы. Она вырвалась:

– Изменщик! Кофе будешь?

– Лучше чаю с лимоном.

Откуда-то со стороны кухни возник заспанный Серёжа. Он мельком посмотрел в мою сторону, и я крикнул:

– Всё ништяк, малыш, они в машине кемарят.

Серёжа вышел, а я, приняв правильное положение, спросил у Ленки:

– А как он с ментами разводит?

– Обыкновенно, – ответила Ленка, вздёрнув плечики. – Отстёгивает им за каждую смену, а они его крышуют.

Хлопнула входная дверь. В пустом зале звук щёлкнул пистолетным выстрелом – это вернулся Серёжа. Он направился к нам и положил передо мной несколько аккуратно разглаженных купюр:

– Лариска сказала деньги отдать.

– Почему? – опешил я.

– Не знаю. Сказала отдать и всё.

– Присаживайся, Серёжа, я сейчас тебе соку принесу, – странно повеселевшим голосом объявила Ленка и, обернувшись ко мне, добавила вполне дружелюбно:

– А тебе, кобель, чаю?

– С лимоном, – бросил я вдогонку. – И водочки нам с тобой по чуть-чуть.

Ленка обернулась на ходу, выгнув брови домиком:

– Я же на работе!

– Утро уже, Ленок, вон и смена твоя нарисовалась.

Лёгким наклоном головы я указал на выход в фойе, возле которого стояла, отряхиваясь от налипшего снега, стройная девушка в короткой шубке из чернобурки. Судя по её глазам, задержавшимся на мне дольше обычного, я должен был узнать в ней как минимум свою близкую подружку. Но этого, естественно, не произошло, и Ленка, наблюдавшая за мной со стороны, ретиво взялась пересчитывать товар.

Пока шла передача по акту барного хозяйства, я с удовольствием, обжигаясь и дуя в фарфоровую чашку, маленькими глотками отхлёбывал ароматный цейлонский чай. Серёжа, сопя, посасывал из соломинки сок.

– Ты вообще по жизни кем хочешь быть? – спросил я его.

– Не знаю, – растерялся мальчик.

– Ну а так, например, мечта или там планы какие-нибудь…

Мальчуган внимательно, как-то по-взрослому, посмотрел мне в глаза и вдруг выпалил страстно:

– Хочу на такой же, как у тебя, тачке ездить и чтоб также деньги были, пачками.

– Бабки любишь, – усмехнулся я.

– Люблю, – вздохнул пацан и вытащил из пиджачка перетянутую зелёной резинкой тощенькую упаковочку.

– Круто, – прокомментировал я. – Это за одну ночь?

– Ага, – шмыгнул носом Серёжа. – Только моих тут мало. Половину легавые заберут, остальное Лариска в банк относит, хочет накопить, чтоб нам в Россию уехать.

– Ты не куришь?

– Не-а, Лариска сказала, если поймает, прибьёт.

– А девок пробовал?

Мальчик смутился:

– Я ещё не дорос.

– Понятно, – сказал я и повернулся к бару:

– Скоро?

– Заканчиваем, – отмахнулась Ленка, уткнувшись носом в настольный калькулятор.

С улицы ввалились трое парней. Который повыше, небритый, в расстёгнутой дублёнке, подошёл к нашему столику и наклонился к Серёже:

– Адын девучка нада, дыля гастыниц.

Серёжа, всё так же сопя, допил сок, слез со стула и пошёл к выходу. Парни потянулись за ним.

7

Мы с Ленкой закатились в сауну.

Знакомый банщик в обмен на армянский коньяк предоставил нам шикарный номер с огромным бассейном. Под расслабляющую музыку Ленка сделала мне отличный массаж и основательно отхлестала умело запаренным берёзовым веником. Полулёжа на кожаном диване в свежей льняной простыне, я смаковал холодное баночное пиво и разглагольствовал на тему женской роли в жизни мужчин.

– Женись на мне, – ни с того ни с сего ляпнула Ленка.

– Да я же старше лет на пятнадцать, если не больше, плюс алкаш и бабник.

– Ну и что! Нормальный мужик, я тебя пить отучу, уедем куда-нибудь.

– Вот насчёт уедем – мысль хорошая. Короче, одеваемся и прямо из бани катим в Боровое.

– Ты с ума сошёл, – улыбнулась Ленка. – Там же курорт.

– А что, мы с тобой недостойны двух дней курортной романтики?

Ленка, тоже завёрнутая в простыню, как в греческую тогу, опустилась передо мной на колени, чмокнула в щёку и шепнула:

– Ты мне очень понравился, я, кажется, влюбилась.

– В кого?

– В тебя, в кого же ещё.

«Ну и дура», – подумал я, а вслух сказал:

– В общем, едем.

К лету это небольшое приключение почти забылось, и мне, наверное, так и не пришлось бы ни разу вспомнить о нём, если бы, гуляя как-то с новой пассией в горсаду, не повстречал Серёжу и его сестрёнок.

Весело смеясь, они катались на американских горках. Я приветливо маякнул раскрытой ладошкой, когда увидел, что их весёлая компания, падая с высоты по грохочущим рельсам в раскрашенном масляной краской вагончике, тоже заметила и узнала меня. А Мальвина крикнула, сложив ладони рупором:

– Сегодня у Серёжи день рождения!

– Поздравляю! – проорал я в ответ.

– Что за детский сад? – спросила меня удивлённая спутница.

– Это мои друзья, – улыбнулся я и повёл её к шашлыкам.

ПЕРЕВОДЧИК С ИХНЕГО

Слухи о том, что накануне Нового, 1991‑го, года в область скоро приедет иностранная делегация, витали в воздухе. Особенно осязаемыми они становились в редакционной курилке.

– Наконец-то уберут железный занавес, – говорила, глубоко затягиваясь американской сигаретой, завотделом культуры Элла Сипягина, – это же какие перспективы, товарищи!

– Да, я бы тоже смотался за бугор, – поддакнул фотокорреспондент Гирш, – недавно делал репортаж для известного журнала об одном художнике-минималисте, член Союза, между прочим, так вот он, хотя соцреалист и заслуженный член, но спит и видит, как бы свою выставку в какой-нибудь капстране заколбасить.

– Я с ним тоже бухал, – буднично и бесстрастно сказал криминальный репортёр Эдик Горский, – он свои картины с бодуна левой ногой рисует, а потом через наш обком колхозам и совхозам за три цены впаривает.

– Кстати, – встрепенулась Сипягина, – из обкома звонили насчёт переводчика то ли с английского, то ли с испанского; вроде как делегация оттуда к нам едет, а у них, – она хихикнула, прикрыв ярко напомаженный рот узкой ладошкой, – с грамотностью полный холодец.

– Ну меня точно привлекут, – обрадовался фотокор, – главное, на первых порах к ним в доверие войти, а дальше будет тебе всё чего хочешь.

– Это как? – полюбопытствовала Элла.

Гирш задумался, и пока он думал, за него ответил Эдик:

– Это когда – хоть сколько выпьешь, а руки до гостиницы сами дойдут, наощупь.

– Бывает, не доходят, – возразил фотокор.

– Ну тогда приходится доползать на ушах, – подвёл итог Горский.

На этом и разошлись.

А в обед по редакции разлетелась весть, что после летнего турне Горбачёва по европейским весям, действительно, в рамках культурного обмена и дальнейшего сотрудничества в плане перестройки производственных отношений, из-за рубежа в Казахстан прибывают настоящие капиталисты.

В связи с этим, ближе к вечеру, Горского вызвала исполняющая обязанности редактора Римма Евгеньевна Караваева, работавшая до этого завотделом перерабатывающей промышленности в областном Агропромышленном комитете.

– Как сейчас у вас с этим? – прямолинейно спросила Караваева и, взяв со стола гранёный стакан, звякнула им об гранёный же графин, наполовину наполненный тёплой водопроводной водой.

– Ну, – замялся репортёр, – не сказать, чтобы прямо-таки ой-ё-ёй, то есть, в целом, конечно, бывает, но, опять же, сами понимаете, какие у меня возникают противоречивые производственные ситуации, а если это совсем исключить, – он выразительно кивнул на стакан, – читатель остаётся без репортажей, а я, получается, без гонорара.

– Плохо, – резюмировала Римма Евгеньевна, – но деваться некуда, вас уже внесли в списки. Будете освещать ход событий. Так что, не дай бог, перегнёте палку… – она опять звякнула стеклом, после чего налила в стакан воды и поставила перед Горским; он машинально взял его и, привычно выдохнув из себя воздух, залпом выпил.

– Так вот, если, говорю, перегнёте палку, – продолжила Караваева, – может получиться международный скандал со всеми, так сказать, вытекающими последствиями.

– А почему тогда, собственно, я? – заартачился Эдик.

– Мне сказали, что вы учились на инязе, – ответила Римма Евгеньевна, – и есть мнение, что сможете не только освещать ход событий, но и помочь зарубежным гостям лучше узнать нашу советскую действительность.

– Да, но тут есть небольшой нюанс… – попытался уйти от неожиданной ответственности криминальный репортёр.

– За нюансами будет присматривать товарищ из госбезопасности, он проинструктирует, как себя вести и что говорить. Идите оформляйте командировку, и завтра с утра – чтобы как штык возле обкома партии, а оттуда эскортом в аэропорт.

Ошарашенный Горский выскочил из редакторского кабинета – и сразу к Сипягиной. А у той уже сидел Гирш и бахвалился:

– У меня ведь опыт и допуск на съёмки первых лиц. Я так и сказал Римме: пишите двойной тариф, иначе уйду на больничный.

– Меня, между прочим, тоже подключили, – выпалил Горский, – мало того, навязали кэгэбэшника, и чтобы я у них типа переводчиком был.

– Органы на таких мероприятиях всегда присутствуют, – с оттенком зависти сказала Элла, – а ты разве шпрехаешь по-ихнему?

Горский когда-то учился на филфаке пединститута, однако уже с первого семестра его отчислили с иняза по причине хронической неуспеваемости. Тогда он поступил заочно в библиотечный техникум, а днём работал внештатным корреспондентом в газете. Кроме того, по иронии судьбы нерадивый студент оказался однофамильцем замминистра МВД генерала Горского. Таким подарком грех было не воспользоваться. И внешкор Эдуард Горский, выпивая в какой-нибудь компании, всегда туманно намекал на родство с генералом.

За это самое, а ещё за бойкое перо и за какой-никакой диплом библиотекаря тогдашний редактор Кружилин принял его в штат.

– Не так чтобы, конечно, очень, – выкрутился Эдик, – но могу, например, отличить фрица от брита.

– Это дело надо обмыть, – засуетился фотокор, – вспрыснем, что ли, по маленькой за успех?

– У меня пирожки с капустой есть, – подхватила идею Сипягина, – сама, между прочим, пекла вчера.

– Могу сбегать, – с готовностью откликнулся Эдик, – только сначала с командировочными закончу.

– Откуда у тебя талоны на водку? – кинул на коллегу подозрительный взгляд Гирш.

– Какие, на хрен, талоны! – возмутился репортёр. – Давно уже у барыг берём, тут недалеко, за углом; с наценкой, конечно, но зато в любое время дня и ночи.

– Социализм с человеческим лицом, – злорадно хмыкнул фотокор.

А Элла хихикнула и добавила:

– Ага! Не зря этот цирк называется перестройка.

Ранним декабрьским утром возле областного комитета Коммунистической партии Казахстана царило оживление. Жёлтые фонари освещали обкомовские чёрные «Волги» и один чисто вымытый синий ПАЗик, в который должна была погрузиться местная общественность.

Фотокор Гирш, обвешанный импортной аппаратурой, ходил возле автобуса и нервно курил.

Наконец появился Горский.

Он шёл по расчищенной от сугробов аллее, подняв воротник серого демисезонного пальто и пританцовывая иногда ввиду того, что был обут в лакированные штиблеты, которые никак не гармонировали с морозной реальностью.

С близкого расстояния на нём стали заметны затемнённые противосолнечные очки, выглядевшие нелепо под ондатровой шапкой да ещё и в свете фонарей на фоне зимнего пейзажа из голубых тянь-шанских елей, обсыпанных искрящимся снегом.

– Вроде успел, – сказал он, запыхавшись, и, заметив на себе недоуменный взгляд фотокорреспондента, добавил:

– Вчера, блин, после работы чёрт занёс в кабак… Ну типа друга встретил и всё такое… Короче, выпили, пожрали – всё как положено… Типа за встречу и за французов этих тоже, – он кивнул в сторону легковых машин. – В общем, потасовка какая-то произошла, причём, я уже собрался уходить, но тут, блин, мне опять налили… Короче, во рту щас типа кошачий притон.

Горский плюнул на подсвеченный снег чем-то жёлтым, снял очки и повернулся левой стороной: заплывший глаз был зловеще-фиолетовым.

– Видишь, какая скользкая коллаборация?

– Да, отсвечивает не хило, – деликатно подтвердил Гирш.

– Это ещё повезло, что менты знакомые попались и вместо каталажки домой завезли. А утром звоню старшему наряда, мол, второй сапог не валяется ли где у них? А то, говорю, опаздываю уже на ответственное мероприятие. Нет, говорит, так в одном сапоге и приняли из кабака.