Текст книги "Тени Предвечного монстра. Шестая история из цикла «Анекдоты для Геракла»"

Тени Предвечного монстра
Шестая история из цикла «Анекдоты для Геракла»
Василий Лягоскин

© Василий Лягоскин, 2016

ISBN 978-5-4483-4397-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Голова практически не болела – так, чуть гудела. Сизоворонкин потрогал лоб, не открывая глаз. Пальцы нащупали громадную шишку – под стать лбу, который, как и все в теле Геракла, отличался внушительными размерами.

В супермаркете встречаются две подруги, одна тут же восхищается:

– Ой, Зинка, как это ты так быстро Костика охмурила?!

– Ну, так… – я всегда сразу хапаю быка за рога!

– Это точно! У Костика есть за что взяться.

Рядом раздалось знакомое девичье двуединое хихиканье, явно связанное с растущим рогом.

– Нет, – поправил себя Лешка, – на этот раз триединое…

Перед ним, сидящим на мраморном полу олимпийского пиршественного зала, стояли сразу три богини – к Афине с Артемидой присоединилась Гера, обычно взирающая на всех из-за левого плеча царственного супруга. Это было первым тревожным звоночком. Вторым стало какое-то напряжение – и в лицах красавиц, и во всем зале, который опять не мог похвастать наличием сидячих мест для всех желающих. Впрочем, одно свободное место за круглым столом было. Как правильно понял Сизоворонкин – для него. Несмотря на «страшную рану», он гибким, классически-киношным прыжком оказался на ногах, а потом и за столом. Его густая прическа тут же зашевелилась; не от ужаса, конечно – Алексей в теле полубога уже давно ничего не боялся – а от теплого дыхания сразу трех избранных богинь.

– Вообще-то я думал, что для вас, мои кошечки, места всегда забронированы… Вы же из дюжины старших богов. Это что вы такое натворили, что старший бортпроводник (читай – Зевс) перевел вас из бизнес-класса в эконом? Или вы сами объявили стоячую забастовку?

Его неторопливые размышления прервал громовержец:

– Рассказывай, – рявкнул он, – метнув недовольный взгляд – не на Геракла, кем до сих пор считался Сизоворонкин в олимпийском обществе, а чуть выше – на собственную супругу и дочерей.

И Алексей рассказал – все, как на духу, ничего не приукрашивая и не скрывая. Лишь те эпизоды, которые не имели никакого отношения к одиссее богов-первопроходцев, он опустил. Да еще и контакт с Афродитой, который длился не один час, он обрисовал скупо, за десяток секунд. Закончил почти так же, как и в доме Капулетти:

– Нет повести печальнее на свете, чем быль об Афродите и Гефесте! Но им, как мне кажется, такая быль очень даже нравится. Так что, ребята, если есть желающие, мотайте на ус байку о реинкарнации – и вперед, заре навстречу. Настоящей заре, с настоящим солнцем!

– Вперед не получается, – раздался сзади очень недовольный, почти сварливый голос верховной богини, – кому-то очень не хочется лишаться своих подданных.

Приходит корова в стадо, вся такая довольная, глазки блестят… Бык ее спрашивает:

– Корова, ты откуда такая счастливая? Корова, застенчиво опуская глаза:

– От верблюда…

Верблюд, то есть Сизоворонкин, уставился на быка-Зевса с недоуменным вопросом:

– А как же хваленая демократия?.. Свобода выбора, передвижений?.. Еще куча разных свобод. Она ведь, демократия, отсюда, из Греции, начала свое победоносное шествие по миру?

Глаза громовержца налились кровью, как у самого племенного быка. Видно было, что его с этой демократией уже достали. Алексей вдруг решил, что Зевс – если он все-таки решится вырваться в тварный мир – будет просить богов (то есть себя), чтобы они реинкарнировали его прежде всего в тело одного из древнегреческих властителей. С тем демократия в мире тихо скончается. Пока же Зевс похоронил внутри себя гнев; ответил на выпад супруги вполне миролюбиво:

– Да, я наложил печать на переход в тварный мир.

– Надолго наложил, – хохотнул Лешка, бесцеремонно перебивая отца богов, – и почему?

– Надолго? – Зевс ухмыльнулся не менее гадко, – это зависит от тебя, герой. А вот почему?.. Тут секрета нет. Все об этом знают, слушай и ты. Мы не можем покинуть Олимп все. Кто-то должен остаться, чтобы беречь хрустальные черепа… Даже не их, а мятежный дух Двухголового; точнее – духов, ведь их тоже два – по одному на каждую голову.

– Почему я об этом не знал? – не на шутку обиделся Алексей, – может, какой из духов попался бы мне в странствиях? А может… один из них как раз и ножку мне подставил – в надежде, что моя тыковка треснет?

Он еще раз почесал шишку на лбу.

– Пить надо меньше, – хмуро заметил Зевс, – да по бабам бегать. Но это тебе без меня объяснят (он широко ухмыльнулся, а Лешка зябко повел плечами, за которыми стояли сразу три объясняльщицы), а вот насчет духов Двухголового… Они не были опасны, пока творили добро и зло в тварном мире, принадлежащем человеку.

– Вот как? – Сизоворонкин удивился – не в первый раз за сегодняшнее утро, – они и добро творить умеют?

– А как же? – Зевс грустно усмехнулся, – они не есть абсолютное зло. Они просто Иные, и потому всегда будут ломать наш мир, чтобы изменить его.

– Ага, – понял Алексей, теперь считавший себя крупным экспертом в сельском хозяйстве, – выполоть человечество, как сорняки, и засадить высвободившиеся площади двухголовыми культурными растениями.

– Ну-у-у.., примерно так, – кивнул громовержец.

По обе стороны от него сидели братья. У Аида физиономия и прежде была такой, словно он не удавился до сих пор лишь потому, что на Олимпе не было веревки с мылом.

В магазине «Все для дома» мужик покупает крюк, веревку, мыло и нож. Продавщица спрашивает:

– А нож-то зачем? Мужик:

– А я оптимист – вдруг захочу веревку перерезать?

У Посейдона холодное оружие уже было – не ножик, а трезубец, который он сейчас сжимал побелевшими от напряжения пальцами. Его бородатое лицо выражало сейчас почти детскую обиду – словно поманили конфеткой и не дали. Такой конфеткой для богов была свобода; для морского владыки – в последнюю очередь; ведь именно на его попечении были хрустальные черепа.

– А он, – пожалел Посейдона Алексей, – уже, наверное, представлял себя капитаном Флинтом, или Крузенштерном…

Он перевел взгляд на другого братца, и его фантазия забуксовала. Сизоворонкин никак не мог; что-то внутри не позволяло ему поставить себя на место бога смерти.

– Его проблемы, – махнул рукой Лешка, – мне бы со своими разобраться.

Одну из них, самую главную на сегодня, он и озвучил.

– И что вы от меня хотите на этот раз?

– Нужно найти этих духов, и развоплотить их.

– Это как? – открыл рот Сизоворонкин.

– Не знаю, – пожал плечами громовержец, – сначала найди их, а потом ситуация сама разрешится – у тебя ведь всегда почему-то получается. В помощь могу дать вот это.

Громовержец вытянул из-под стола длинный клинок и осторожно опустил его на столешницу.

– Эскалибур! – восторженно ахнула за плечом Сизоворонкина Афина.

– Меч-кладенец! – не менее завистливо простонала там же Артемида.

– Ничего вы не понимаете, девки, – с остатками злости и обиды в голосе прервала их Гера, и потом – уже с гордостью за супруга, сотворившего такое чудо – вынесла свой вердикт, – это абсолютное оружие; меч, которому нет преград. Ну, еще и другие плюшки в нем имеются, наподобие тех, что я вложила в этот костюм.

На костюм, сейчас древнегреческую тогу, опустилась нежная женская ладошка. Тут же на плече оказались еще две, а Лешка с вполне понятной гордостью подумал, что свободного места на плечах еще ой, как много. Но сейчас ему больше хотелось разобраться не с женскими ладошками, а с чудо-оружием. Он протянул руку к мечу, и тот сам скакнул в ладонь, оказавшись рукоятью в ней так, что разворот длинного лезвия не заметил даже остроглазый полубог.

После пяти промахов грузинский биатлонист зарезал мишень кинжалом.

– Длинноват немного, – выдал первую оценку Алексей.

Меч тут же превратился в кинжал, рукоять которого тоже сидела в ладони, как влитая.

– Ага, – обрадовался Лешка, готовый экспериментировать дальше, – а как я с тобой буду в магазин ходить, или на дискотеку – когда домой вернусь?

Теперь в ладони ничего не было; зато запястье очень органично обнимал браслет, который поражал не своим богатством (ни золота, ни каменьев), не массивностью (куда делись лишние килограммы?), а каким-то непонятном чувством, придающим душе спокойствие и легкость.

– Основательность и надежность, – наконец нашел нужные слова Алексей, – я словно родился с этим браслетом. Вот тут пока и сиди!

Он поднял благодарные глаза к Зевсу и кивнул:

– Да будет так! Договор заключен. Но сегодня не пойду. Отдыхать буду.

Громовержец понятливо улыбнулся, и Сизоворонкин вслух вспомнил анекдот, который, кажется, еще не рассказывал в этой зале:

Если все время работать, и никогда не отдыхать, можно стать самым богатым человеком на кладбище.

Рядом с Зевсом заворочался молчавший до сей поры братец – Аид. Может, потому, что кладбища входили в его епархию?

– А ты не перетрудился, человек? – проскрипел он.

Лешка почувствовал, как его плечо стиснули сразу три ладошки, и поднял свою руку, одной ладонью успокаивающе накрывая сразу все. С главным смотрителем всех земных кладбищ он никому бы не рекомендовал связываться, исходя из чисто практических целей – а вдруг понадобится дядечка? Ну… там, местечко потенистей выбрать, да поближе к выходу… Сам он все же не удержался, изобразил физиономией еще один анекдот:

Иногда смотришь на человека, и напрашивается вопрос – он родился придурком или курсы какие-то дополнительно проходил?!

Аид его определенно понял, потому что поиграл желваками под бородой, посверкал грозно очами… но говорить ничего больше не стал. Он опять закрыл глаза, погрузившись, как предположил Алексей, в собственные мечты. На эти мечты воображения Сизоворонкина опять не хватило. Зато у него были свои, и он встал из-за стола, такого пустого сегодня, с намерением перекусить в другом месте, и не только перекусить. Тем более, что компания подобралась очень достойная – три девы, которым Алексей мог воскликнуть с куда большим основанием, чем любой другой парень во Вселенной:

– Мои богини!

Он и воскликнул, когда вышел за дверь, провожаемый явно потеплевшей атмосферой обеденного помещения, и вполне одобрительным кивком «быка» Зевса, доставшим откуда-то волшебный сервиз.

– Мои богини! – воскликнул он в панике, готовый запрыгнуть назад.

Кто бы ему позволил?! Сразу шесть крепких божеских ручек подтолкнули его в спину прямо к четверке других божественных личностей прекрасного пола, которые смиренно стояли на коленях и поджидали… Кого?

– Тебя, – пихнула его крепким кулачком Гера, заставляя сделать еще один шаг к Орам, богиням времен года.

Алексей не видел их ни разу с того дня, когда впервые появился в олимпийском Дворце, и сейчас душу обожгло давно забытое чувство стыда. Самая прекрасная из Ор, богиня Весны, так и щеголяла в обрывках одеяния, часть которого Сизоворонкин приватизировал для личных нужд. Потому она, наверное, и выглядела сейчас соблазнительнее остальных.

– Хотя.., – тут же принялся защищать себя Алексей, – я-то тут причем? Кто у нас тут главная швея и ткачиха?

Вместо Геры из-за спины ответила Афина. Давясь смешком, она заложила подругу-соперницу:

– Это все она, Артемида! Растрезвонила всем, что в тварный мир попадут только те, кто переспит с одним… одной тварью.

Последнее слово, не самое благозвучное, она произнесла с такой нежностью, что воинственной богине позавидовала бы сама Афродита.

– Да, – гордо напряг могучие мускулы Сизоворонкин, – я еще та тварюга… Я такого натварить могу…

Объявление в туалете:

– Уважаемые мужчины! Не вставайте ногами на унитаз! Помните: есть много других способов быть на высоте! Администрация.

С пьедестала чудовищного самомнения Лешку сдернула Артемида.

– Считайте девы, что он вам пообещал, – захохотала она, выскакивая вперед и хватая Лешку за руку – ту самую, на которой красовался браслет-кладенец, – только чуть попозже. Сейчас он занят.

В другую руку вцепилась Афина-воительница; Гера осталась позади, подгоняя «верблюда» в спину кулачками.

Так они и вбежали в комнату с единственным ложем, где Лешка собирался опровергнуть единственное слово из сказанных богиней охоты – «чуть»!

Он повернулся к двери, которую с громким стуком захлопнула верховная богиня. Ее лицо было сейчас хищным; она явно задумала сообщить какую-то новость – не очень приятную для Сизоворонкина.

– Помнишь ли ты свою Книгу, Лешенька? – вкрадчиво начала она.

Лешка помнил и книгу с анекдотами, и дарственную надпись, которую каллиграфическим почерком вывела в ней Наталья. Именно Лешеньку поздравляли с юбилеем и она сама, и другие приятели.

– Значит, расколдовали, – вздохнул Алексей, – теперь они на один мой анекдот будут отвечать тремя.

Гера расхохоталась, и тут же начала доказывать его мысль:

– Так, паразит, лучше говори, где был! А то я сама додумаю – тебе же хуже будет!

Девушки, а потом и Сизоворонкин, присоединились к ее смеху.

– Расскажу, – пообещал Лешка, – а лучше покажу. Еще и анекдот придумаю, какого нет в книге.

– Придумаешь? – не поверили богини в три голоса.

– Уже придумал! – выпятил вперед героическую грудь парень, – слушайте:

Три девицы под окном пили водку, сок и ром. Лишь одна смогла девица без проблем войти в светлицу.

– Водку?! – с воодушевлением воскликнула Артемида.

– Ром?! – с не меньшим восторгом присоединилась к ней Афина.

– Сок?!! – буквально возопила возмущенная Гера.

– Мы ничего этого не пили! – подступили они все вместе к Сизоворонкину.

– Пока не пили, – захохотал он, сгребая всех в одну, такую божественную кучку.

На одной руке тускло сверкнул браслет; другая сжимала готовый к действиям Грааль.

– Ну а я, – успел подумать Алексей, падая спиной на ложе, – как пионер – всегда готов..!

– Пока, крошки! – Сизоворонкин произнес эти слова шепотом, чтобы не разбудить богинь.

Он опасался, что за дверью его ждут Оры, и что их счастливый визг помешает его тайному бегству из опочивальни. Лешка даже приложил палец к губам, но…

Но сдержать громкого ругательства не смог. Да и кто сдержался бы, если бы ступил голой ногой в кипяток? Языков Алексей знал много, но теперь – как и в другие, самые ответственные мгновения жизни, перешел на великий и могучий. Поток бранных слов, исторгаемых из луженого горла полубога, отшлифованного ежечасными порциями мальвазии, не заставил шелохнуться человека, сидевшего под деревом неизвестной Лешке породы и глядевшего пустыми глазами вдаль, в океан, который замер своей поверхностью совсем недалеко.

Кто был этот человек? Что за город раскинул свои здания концентрическими кольцами, разбегавшимися все шире по мере удаления от побережья? И что это был за мир, в котором чувствительный нос Сизоворонкина, а больше того – чуйка, обретенная в скитаниях – распознали безмятежное спокойствие, умиротворение достигнутой мудростью, а глубже всего тщательно скрываемые тоску и тлен. Тоску по настоящей, горячей жизни. И тлен чудовищно старой цивилизации, которая уже погибла, но еще не знает об этом.

Алексей остановился взглядом на незнакомце, который, скорее всего, был мужчиной, хотя никаких видимых отличий от существ слабого пола предъявлять не спешил. Это тоже определялось на уровне ощущений.

– А еще, – самодовольно подумал Алексей, чье тело до сих пор помнило тепло вечно юных богинь, – будь здесь женщина, она бы уже визжала от счастья и прыгала… понятно, почему?

Он ткнул незнакомца в плечо – мягкое, живое:

– Эй, мужик!

Мужик не отреагировал. Сизоворонкин пихнул посильнее. Незнакомец повалился назад, стукнувшись затылком о ствол дерева. Лешка чуть пригнулся – словно опасался, что на макушку сейчас градом посыплются желуди. Увы, свиное лакомство посыпаться не могло по вполне уважительной причине – затылок ударился не о дуб, а о дерево, чья крона была усыпана другими плодами; очень приятными на внешний вид и источаемый запах. На вкус эти плоды, похожие на землянику огромных размеров, Сизоворонкин пробовать не стал – решил, что Грааль может обидеться. Артефакт, кстати, уже был в руке Алексея. Но прежде, чем пустить в ход это убойное оружие, он решил опробовать новое – то, что подарили боги в расчете на его (Лешки) удачливость.

Если ваш мужчина: 1. Не грубит. 2. Не пьет. 3. Не бесит. 4. Не сидит за компом… Тыкните в него палкой – скорее всего, он сдох.

Из четырех пунктов Лешка был на все сто уверен в одном – этот мужик сильно бесил его своей неотзывчивостью. Насчет остального – даже компа – Сизоворонкин полностью поручиться не мог: чем этот незнакомец там, в своей реальности, занимался? Может, как раз, в танчики гонял? В грудь мужика действительно ткнулась палка – из небесного металла. Быть может, в ней еще хранилась остаточная энергия громовержца? Во всяком случае, мужика тряхнуло знатно – с дерева все-таки посыпались гигантские ягоды. Одна шмякнулась на макушку несчастного «подопытного кролика» так смачно, что он, едва открыв глаза, машинально мазнул себе по голове, а потом так же бездумно облизал липкую ладонь.

– Я тебе покажу бездумно! – рассердился Сизоворонкин.

Он ткнул в полуоткрытый рот меланхолика Грааль, и запрокинул его голову назад, заставив дерево еще раз немного поделиться плодами. Железные пальцы сжали нос незнакомца, так что тому невольно пришлось глотнуть раз, второй… Потом дело пошло веселее.

– Это вам не земляника! – хохотнул Лешка, глядя, как с каждым глотком все шире открываются глаза мужика.

Наконец, лицевые и желудочные мускулы парня напряглись до предела, и включились другие. Незнакомец вскочил на ноги, а Сизоворонкин невольно отступил на пару шагов – вплотную глядеть в глаза этому каланче было трудновато.

Сергей хотел наладить отношения с тещей и заказать ей красивое платье. Но как назло она проснулась, когда он мерил ее рулеткой.

У Алексея с собой рулетки не было, но он и на глаз достаточно точно определил – два восемьдесят, не меньше. А вот в плечах, и остальных параметрах мужественности «кролик» подкачал. В общем, это была тощая длинная каланча, которая с великим равнодушием, чуть разбавленным удивлением, воззрилась на Сизоворонкина с высоты собственных метров. Лешка ткнул пальцем в то место, где у настоящих героев находятся квадратики пресса, и сразу же сравнялся ростом с каланчой. Изумление из глаз согнувшегося в талии верзилы не исчезло, но к нему прибавилось еще больше муки и почтения – и к пальцу, и к его владельцу.

– Как зовут? – прогремел над окрестностями голос полубога.

– П… пидирасий, – дрожащими губами ответил тот.

– Да-а-а, – вслух посетовал Сизоворонкин, – я бы с таким именем не стал просыпаться.

– Имя, как имя, – обиделся почему-то абориген, – с таким именем самый славный флотоводец нашего прошлого водил корабли сражаться и побеждать.

Алексей заставил иронию и хохот задержаться внутри организма, и настроился на серьезный лад.

– Что это? – ткнул он пальцем себе под ноги; на город, где были видны лишь слабые признаки жизни.

Расий (так решил пока называть нового знакомого Сизоворонкин) пожал плечами и ответил пальцу, который внушал ему искреннее уважение:

– Горячий источник. На другой стороне священного холма холодный; он же морозный. Два священных ручья соединяются в термах, которые несут благость и чистоту всем жителям Атлантиды.

Алексей сначала досадливо поморщился – спрашивал-то он про город, а не про озеро кипятка, в котором успел помыть пятку. Второй мыслью было скрыть какой-то иррациональный, прямо таки мальчишеский восторг – он открыл таинственную Атлантиду. В голове тут же мелькнула предательская мыслишка: «А не закрывать ли ее забросила меня сюда судьба»? Наконец третий, и самый главный, вопрос исторгся громовым возгласом из глубины души:

– Что значит всем? У вас что, до сих пор мужики с бабами в одну баню ходят?

– А как иначе? – удивился Расий, – чистотой и тела и души должен отличаться каждый атлант. А предстоящие матери тем более. Иначе…

Он замолк, словно испугался выболтать самую страшную тайну острова.

– Иначе что? – осторожно поинтересовался Алексей, одновременно внимательно рассматривая стальную палицу, вновь оказавшуюся в его руках.

Расий молчал. Тогда Сизоворонкин достал другой артефакт. Этот аргумент подействовал лучше.

– Вано, давай выпьем за тех, кого с нами нет…

– Ага, Вахтанг, и таки побыстрее… пока их нет!

Алексей еще и покрутил перед собственным лицом пальцем, показывая, что может подключить третий аргумент, решающий. Атлант его понял, и торопливо заговорил:

– Задача предстоящих матерей – приносить Атлантиде младенцев – столько, сколько укажет бесплотный дух священного храма атлантов.

– Это называется контролируемая рождаемость, – пробормотал Сизоворонкин, – та еще пакость.

– Именно бесплотный дух дарит жизнь младенцу, избирая для этого тело атланта. Отмеченного благодатью.

– Ага, – чуть громче возмутился Алексей, – тут еще и генетическими экспериментами попахивает.

Он вдруг сделал неожиданный вывод:

– А ты, друг Расий, не этой ли благодати тут набирался? Готовился, так сказать, вступить на тернистый путь отцовства?

– У нас давно нет проблемы отцов и детей – как ее понимают дикари за пределами благословенного мира.

– Если ты заявишь еще сейчас, что ваши лучшие умы давно ответили на вопрос: «Что делать?», и каждый из вас шагает правой, а не левой, то представляю себе, какое жалкое существование у вас влачит литература.

– Никакое не влачит, – совершенно равнодушно заявил атлант, – у нас ее попросту нет. Так же, как театра, кино и прочей дребедени. Вместо этого у нас есть бесплотный дух, и вот это.

Он постучал пальцем по собственной голове. Его палец, конечно же, не шел ни в какое сравнение с перстом полубога, но звук из продолговатого черепа издал весьма гулкий.

– Здесь есть все, – пояснил Расий, – а чего нет – можно придумать, представить себе и тем насладиться.

– Ага – а сношаете вы друг друга тоже в мозги? – фыркнул Алексей.

И опять атлант кивнул совершенно серьезно.

– На приеме у сексопатолога:

– Жена занимается с вами сексом?

– Да.

– Как часто?

– Непрерывно.

– В какой форме?

– В мозг!

Подробностей Сизоворонкин не пожелал даже представлять. Он потянул дылду вниз, в город. Расий не сопротивлялся. Видно было, что, несмотря на всю благодать, обретенную у берега пышущего жаром источника, он готов следовать за Лешкой хоть на край света – чтобы не твердил по этому поводу бесплотный дух.

– А точнее, не за мной, а за Граалем, – усмехнулся Сизоворонкин, дав себе слово разобраться с этим духом, – вот посмотрю, что здесь за термы, и сразу же пойду разбираться.

Идти пришлось долго. Алексей успел налюбоваться на величественные здания самых разных форм и расцветок. Они выглядели новенькими, словно архитектор с прорабом не успели еще поставить законную выпивку строительной бригаде, собирающей инструмент. Однако Сизоворонкина не покидало ощущение, что великолепный дворцовый ансамбль, который начался на окраине города и никак не кончался, сильно обижен на окружающих. Потому что им никто не любовался; роскошные апартаменты воспринимались аборигенами как место, где можно поесть, поспать, аккуратно погадить – и не более того. Так, по крайней мере, показалось человеку. Его разум отказывался воспринимать атлантов, уныло бродящих, а большей частью просто медитирующих в самых невероятных позах, как существ одного с ним вида. И дело было не только, и не столько в их росте и болезненной худобе. В их лицах не было жизни, как ее понимал Алексей. Наконец, он вспомнил, где видел такие же чуждые физиономии.

– В Предвечной тьме! – охнул он, – словно здесь бродят Хрюн и другие монстры. Нет – Хрюн был гораздо человечней!

– А какие ваши любимые позы?

– Я в кресле, полностью расслаблен, глаза полуприкрыты, дыхание ровное, правая рука вытянута вперед… И мышкой: «Клац-клац-клац»…

Сизоворонкин задержал взгляд на атланте, который застыл в позе кривоватого тощего лотоса посреди небольшой площади, украшенной фонтанчиком невообразимой изящности и красоты. Абориген медленно приоткрыл большие глаза и, глядя куда-то сквозь Лешку с Растием, неторопливо воспарил в воздухе. Похлопав глазами, этот феномен медленно истаял, чтобы так же неторопливо воссоздаться в противоположном конце площади.

– Ни фигассе! – почтительно присвистнул Алексей, – левитация напополам с телепортацией! Я тоже так хочу. Чтобы спуститься в Куршавеле с горки на горных лыжах – и прямо в эмираты, в волны Индийского океана.

– Нет, – покачал головой единственный пока знакомый ему атлант, – я тоже так могу, но только в пределах острова. Дальше запрещено.

– Бесплотным духом, – догадался Алексей.

Растий кивнул и добавил:

– Думаю, тебе это тоже под силу. Надо только набраться побольше благости, поднапрячься и…

Сизоворонкин заставил тело полубога буквально утонуть в благости; гигантским усилием напрягся, и…

В кафе:

– Извините, вы бы не могли выдыхать дым в другую сторону?

– Если бы я могла выдыхать дым в другую сторону, я бы выступала в цирке.

Алексей действительно чуть не взвился в воздух подобно ракете, нарисованной на стене тюремной камеры изобретателем ракетного двигателя, имени которого он – к собственному стыду – не помнил. Испортил воздух, одним словом. Но ничуть этим не смутился, посчитав свой поступок куда больше наполненным настоящей жизнью, чем унылое брожение долговязых атлантов по широким проспектам.

Их странствия были хаотичными; поистине они жили тут по правилу: «Иди туда, не знаю куда…». А сам Сизоворонкин с Растием знали куда – в термы. Центральная площадь Атлантиды, куда они, наконец, вышли, размерами была куда больше московской Красной – там Лешка был когда-то в далеком детстве. Вместо Собора Василия Блаженного и Спасской башни тут были два совершенно одинаковых храма. Атлант даже на мгновение замешкался, словно не помнил, куда идти. Но тут даже Сизоворонкин мог ему подсказать – к одному из величественных творений тянулись две реки, обрамленные малахитовыми берегами. От одной из них даже здесь, под жарким солнцем, курился густой горячий пар; берега другой подернулись ледком. Реки ныряли прямо под могучие мраморные стены, а между ними усталых немытых путников ждал портик с высоченными колоннами, которые Алексей даже не стал считать – так много их было.

Термы, в отличие от даже самой примитивной русской бани, что топилась по-черному, не имели ни предбанника, ни раздевалки. Сразу от входа в громадный зал начинались бесчисленные бассейны, устроенные подобно скамьям в той большой аудитории, где Алексей был вынужден пять лет слушать институтские лекции. Бассейны каскадом устремлялись вверх – к куполу необъятной высоты, где, как понял Сизоворонкин, и соединялись два потока. Причем соединялись так хитро (в чем совсем скоро он убедился), что можно было подобрать себе ванну на любой вкус – по глубине, температуре, и… соседям.

На широких мраморных ложах, которыми были разделены эти гигантские ванны, медитировали мокрые атланты. Их одежды лежали неопрятными кучками рядом с мужами, которые здесь выглядели даже более жалкими, чем их сограждане там, под ярким солнцем. Но не их тощие телеса сейчас интересовали Алексея в личине древнегреческого полубога. Настоящие, рубенсовские, телеса отличали здешних женщин. Под стать ростом здешним почти трехметровым мужичкам, они даже в полутьме храма живой и мертвой воды, который освещался неведомо как, бросались в глаза своей пышущей здоровьем красотой, аппетитными формами, и вполне осмысленным выражением лиц. Видно было, что достичь благости им не было дано. Лешка на них за это не обиделся.

За спиной Растий совершенно невозмутимо спросил:

– С каким из мужей ты пожелаешь возлежать?

Сизоворонкин аж взвился в воздухе:

– Да за кого ты меня принимаешь, глиста атлантическая?

Умом он понял, что под словом «возлежать» атлант предложил что-то иное, чем физическую близость. Но даже в мыслях парить вместе с особями мужеского пола ему было противно. Тем более, что здесь были другие особи, с которыми бы он…

Алексей окунулся в один бассейн, другой. Чудо-костюм и два персональных артефакта сейчас очень органично выглядели на его могучем теле в виде едва заметных плавок. На атлантках, кстати, он не разглядел и такого мизера.

– Я дико извиняюсь, на вас… нитка.

– Это… купальник!

Наконец он достиг среднего уровня каскада, где его вполне устроила температура воды, встал на каменном ложе, напряг могучие мышцы, и… К потолку вознесся богатырский клич, который на всех языках мира, даже на атлантическом, означал: «Кто на новенького?!».

Зал замер. Казалось, что поток горячей воды подернулся льдом, а морозная – напротив – вскипела паром. А затем не менее могучий крик: «Я!», – из десятков женских грудей буквально снес его в бассейн. А чуть позже и сами груди облепили тело полубога, заставив его выдохнуть полуобморочное: «В такую битву я еще не вступал!». Выдюжил! Победил – хоть и не сразу. Не помешали даже безразличные взгляды атлантов мужчин, в которых ничто мужское даже не дрогнуло.

Идет собрание внутренних органов. Решают, кому идти на пенсию.

Председательствует мозг. Первым вскакивает сердце:

– Я, я заслужило, я одно пашу круглыми сутками! Вы дрыхните, а я ни на минуту не останавливаюсь…

Печень:

– Нет, я! Вы жрете всякую дрянь, пьете, а я травлюсь – все через себя пропускаю…

Слабый, замученный голос из зала:

– Я, я должен… Нет уж моих сил больше… Мозг (сурово):

– Это кто это там говорит? Ну-ка встань!

Замученный голос:

– А я уже и встать не могу…

Сам Сизоворонкин, скорее всего, сдался бы на милость победительниц. Но в самые отчаянные моменты на помощь приходил Грааль, и даже – как это не удивительно – кладенец. Его прикосновения возбуждали не хуже ударов электрического тока.

Наконец, он выполз на мраморный парапет, удостоверившись, что ни одна из жертв этой маленькой победоносной войны не утонула в теплой воде. Женщины лежали, удивительным образом удерживаясь на поверхности, и умиротворенно улыбались.

– Жизнь удалась, – повернулся герой к атланту, что вошел медленными шаркающими шагами во дворец чистоты, теперь превратившийся в зал бесплатной демонстрации эротического фильма.

Этот атлант был чудовищно стар. Быть может, он застал еще времена, когда здесь кипела жизнь, и мужи были не только учеными, но и настоящими? По крайней мере, при виде уставшего человека, в ногу которого как раз вцепилась самая неугомонная красавица, он округлил глаза в изумлении. Сизоворонкин не удивился бы, если бы тот загнул сейчас в восхищении десятиэтажным матом. Но старик сдержался, проскрипел те слова, с которыми пришел сюда:

– Лайза и Пидирасий! Готовы ли вы предстать перед бесплотным духом, чтобы заполнить свои чресла им без остатка?

Показалось это Лешке, или нет, но фразу эту старик произнес с изрядной долей сарказма, а мужское имя еще и с откровенной насмешкой. Мимо Алексея попытался проскочить Расий, с трудом переставлявший ноги. Сизоворонкин не собирался мешать ему брести выполнять неведомый долг. Иное дело мадонна, успевшая выползти на парапет, где Алексею сразу стало мало места. Потому что девушка с грудью никак не меньше двенадцатого размера пробормотала: «Ага, кажется это меня!», – выпустила монументальную лодыжку полубога и намертво уцепилась сразу за две другие – атлантические. Расий нелепо взмахнул руками и утонул в тех самых грудях. Впрочем, он исхитрился вывернуться, так что меж гигантских соблазнительных полушарий намертво заклинилась его голова, обращенная к Лешке. Теперь у красавицы было три выпуклости на груди. Глаза атланта бешено вращались, а рот жалобно кривился в попытке вытолкнуть из себя какие-то слова.