Текст книги "Избранное. Том 1. Стихотворения"

«Красивое дружит с красивым…»

 
Красивое дружит с красивым,
А тихое – с тихим в ладу.
Наверно, к печальницам-ивам
Я душу свою поведу.
 
 
И там, над озерной водою,
Где лилии тонут до дна,
Возьмет меня голой рукою
В свой мирный полон тишина.
 
 
Зеленое марево сада,
Слезинки ромашек в траве,
Ну разве от этого надо
Уйти спозаранку навек?
 
 
От счастья неволи не ищут —
То я не один говорю —
Лишь ветры разбойные рыщут,
Зарей погоняют зарю.
 
 
Но здесь даже ветер процежен
Сквозь сито воды и талов,
И воздух прозрачен и нежен,
Как девичья песня без слов.
 
 
И что-то болтает сорока
Про грешные тайны с межи…
Исчезни, тоска и морока,
Продлись, светозарная жизнь!
 
 
Чтоб сад
И роса по колено,
И плес, и в узорах вода…
Из этого мирного плена
Вовек не уйду никуда.
 

«За спиною два десятилетья…»

 
За спиною два десятилетья
Мирного веселого житья.
Как зола остыла на повети,
Так остынет молодость моя.
 
 
Так уйдет – ее как не бывало —
В будничный людской водоворот,
Только на песке у краснотала
Белые сережки подберет.
 
 
Я бы за нее не волновался,
Я бы за себя не трепетал,
Если бы не гнулся, не ломался
Буйный петушиный краснотал.
 
 
Если бы на смолкнувших причалах
В звездную веснушчатую сыпь
Часто бы тягуче не кричала
Кем-то потревоженная выпь.
 
 
И не по себе мне на рассвете.
Как бы ни был в жизни тароват, —
Но за все печальное на свете
Я ведь тоже в чем-то виноват.
 
 
Потому с дощатого порога
Я хожу приветствовать весну
И лесному кланяться отрогу
За его отраду – тишину.
 
 
В травяном росистом многоцветье,
Заглушив печальный этот зов,
Я за два своих десятилетья
Разбиваю чашечки цветов.
 

«По полыни, по крапиве, по отаве…»

 
По полыни, по крапиве, по отаве
Я ходил и не обидел никого.
Разве плохо, что о счастье и о славе
Я мечтал не ради счастья самого?
 
 
И о девушках нимало не жалея,
Их причуды я и мысли не знавал.
Ради липкого коричневого клея
Я веснушчатые вишни целовал.
 
 
Ни за что я не корил себя жестоко,
И ничто мне не грозило впереди.
Ради зябкого березового сока
Отдыхал я у березы на груди.
 
 
И всего мне доставало и хватало,
И виниться не случалось горячо.
И зарница из густого краснотала,
Как жар-птица, мне садилась на плечо.
 
 
Хоть теперь я, как бывало, не мечтаю.
Но хочу невыразимо иногда
По полыни, по крапиве, по отаве
Возвратиться в те хорошие года.
 
 
Возвратиться, потеряться, не проститься,
А зачем – не откликается душа, —
То ли соку под березою напиться,
То ли детством деревенским подышать.
 

Январь

I

 
Январь – цветение зимы,
Особенно когда пороша,
На белых лебедей похожа,
Взлетает тихо на холмы.
В душе томленье по теплу,
Пока не правятся дороги.
В избе теленок одинокий
Жует дерюжку на полу.
Под вечер избы кое-как
Натопят, жар пойдет по плитам.
И домовые деловито
Сморкаются на чердаках.
И от домашнего тепла
Наперекор идущим стужам,
Недавно взятая наружу,
В углу картошка проросла…
 

II

 
Но люблю в отцовском полушубке
Уходить тайком на берега,
Где в прозрачной высиненной юбке
Шелестит озерная куга.
 
 
Там простор гармонии и свету
И дразнящий запах снеговой,
И стога, как родинки из лета,
Там стоят в печали полевой.
 
 
Там на кровле дальнего отрога —
Свет зари угаснувшего дня.
И ложится заново дорога
За гортанным хохотом коня…
 
 
Там я жду разбойную подругу
На пологих белых берегах —
Молодую пламенную вьюгу
В рассыпных монистах и серьгах.
 
 
Как она появится – запляшет,
Прошумит узорным подолом
И со стога темного промашет
Лебединым бешеным крылом.
 
 
И, обнявшись с нею, постою я.
Это – и на радость, и на страх,
Потому что жарче поцелуя
Не найти на белых берегах.
 

Старик и смерть

 
Как-то днем иль, может, спозаранку —
Все равно пеняя на судьбу,
Молодого хвороста вязанку
Нес старик на немощном горбу.
 
 
Измочалив руки и рубаху,
Он в сердцах, что малое дитя,
Бросил хворост наземь, как на плаху,
И присел, стеснительно кряхтя.
 
 
– Охо-хо, язви меня лозою! —
И, поняв невыгоду житья,
Вновь промолвил с мысленной слезою:
– Где ты бродишь, смертушка моя?..
 
 
Лишь сказал – и сразу заелозил,
Взмокнул весь соленою росой —
Перед ним, как выдох на морозе,
Встала смерть с бесстыжею косой.
 
 
Белобрыса и рябая ликом,
Будто ртом мусоля удила,
Прохрипела:
– Ты меня накликал?
Вот я и на выручку пришла…
 
 
Мой старик зажмурился в испуге,
Проклял разом голову свою.
Что сказать злопамятной старухе,
Чем ее разжалобить, змею?
 
 
И, едва владея даром речи,
Он решился – быть или не быть:
– Подсоби, родимая, на плечи
Мне вязанку эту навалить.
 

«Над Волгой ветер сине-сумрачный…»

 
Над Волгой ветер сине-сумрачный
И палубная маета.
Хрипят пластинки ежесуточно,
Визжат про черного кота.
 
 
А Волге слышать все наскучило,
Волну уводит от винтов
И бьет наотмашь на излучинах
В крутые брови берегов.
 
 
Ей не пристало быть невольницей.
И, вся – на краешке волны,
Она ль не ждет свои разбойничьи,
Свои червленые челны!
 

Зеленые поезда

 
В реке смеркается вода,
Прохладой тянет от околицы…
Мне снились, снились поезда,
Зеленые, как лесополосы.
 
 
Они везли меня туда,
Где ждали моего прощания,
Они везли меня в ту даль
Для смеха и непослушания.
 
 
И все-таки не довезли.
На полпути, на полдыхании
Забрезжила в моем сознании
Седая боль моей земли.
 
 
Я нужен ей, я к ней приду,
Вернусь, никем не приневолен,
Не знойным перекати-полем,
А ливнем, грянувшим в саду…
 
 
Я вспоминаю те года,
Рукой на лбу ерошу волосы.
Мне снятся, снятся лесополосы,
Зеленые, как поезда.
 

«Оставит мать мне тихий угол дома…»

 
Оставит мать мне тихий угол дома,
Когда устанет сердце у нее.
Пройдут дожди, и рыжая солома
На беззащитной крыше погниет.
 
 
Дожди карниз дощатый покоробят,
Начнет мороз завалины крошить.
Бельмом золы затянутый колодец
Одни синицы будут сторожить.
 
 
И кто придет на светлый палисадник
Сажать сирень и сеять семена
Забытых трав? И запоздалый всадник
Не стукнет в переносицу окна.
 
 
Кому тогда откроют и доверят
Глухую тайну этой тишины
Крест-накрест заколоченные двери
И бревна перекошенной стены?
 
 
Но запылит забытая дорога,
Оставит зной полынную межу,
И я приду к скрипучему порогу
И голубей на крыше разбужу.
 
 
И, вспомнив тех, приветных и усталых,
Кто обживал дубовые углы,
Поставлю в угол ветку краснотала,
Травой зеленой выстелю полы.
 
 
И лишь потом, с печалью неизбежной,
За скромный ужин сяду без огня,
Чтоб никогда во тьме своей кромешной
Не обижалась мама на меня.
 

Матери

 
Затопи ты мне русскую печь,
Заведи свою русскую прялку.
Под ее монотонную речь
Мне недавно забытого жалко.
 
 
Ничего, что я буду угрюм,
Я согреюсь зато и оттаю
От осенних неласковых дум,
С чем я ночи свои коротаю.
 
 
Затопи ты мне русскую печь,
Обогрей невеселых и квелых.
Я хотел бы навеки сберечь
Этот запах березы горелой.
 
 
Слышишь, ветер бушует опять,
Отрясает скрипящую грушу.
Научил бы меня окликать
Он бессмертную русскую душу.
 
 
Я б навеки прославил ее
И сказал бы свободные речи
Про свое молодое житье,
Про широкие русские печи.
 
 
Потому я тоскую в ночи,
Потому и смотрю нелюдимо,
Что пришел от крестьянской печи,
От ее горьковатого дыма.
 
 
Затопи же мне русскую печь,
Заведи монотонную прялку,
Я хотел бы все то уберечь,
Что нерусскому бросить не жалко.
 

Сирень

I

 
Скорей!
В укромном палисаде
Средь лопоухих купырей
С утра ознобно лихорадит
Мою притворную
Сирень.
 
 
Сирени гребень петушиный
Заломлен ветром набекрень.
Цветенье вишен потушила
Своим цветением
Сирень.
 
 
Сирень
В оборках и монистах
Облокотилась на плетень.
И бьется пойманной жар-птицей
За пазухой моей
Сирень.
 
 
А ввечеру сольются тени
Поодаль лунной полыньи,
Всю ночь звонят в кустах сирени
На посиделках соловьи,
 
 
Что их заря оберегала,
Что безмятежен встречный день…
И веет влажным опахалом
В окно
Лиловая сирень.
 

II

 
Сирень иссякла. Выветрились звуки
Волхвующих на славу соловьев.
Ей обломали трепетные руки
И нищенкой оставили ее.
 
 
Ах, мы не то ей раньше предсказали!
Но разве кто судьбу опередит?
Черемуха – и та теперь глазами
Своих лукавых ягодок глядит.
 
 
И яблони от солнца тяжелеют,
И вишни зарумяниться спешат.
Как верных жен, их холят и лелеют
И ради них ночуют в шалашах.
 
 
А ты, сирень, а ты, моя забава,
Скажи, кому была она нужна —
Твоя лихая выцветшая слава,
Твоя до боли грешная весна?
 
 
И тихо мне в тени дебелой хаты
Сирень шуршит упреком на упрек:
 – Кому нужна и в чем я виновата?
От рук чужих меня ты не сберег…
 

III

 
Зимою дни проходят, как во сне,
Звучат вдали шальными голосами.
А поутру роняет листья в снег
Моя сирень в укромном палисаде.
 
 
Все лето прожила не напоказ,
Бродячим солнцем скупо облитая,
Не облетев в осенний листопляс,
Она теперь зеленой облетает.
 
 
А я гляжу сквозь тусклое окно
И думаю: неужто, неужели
Мне дом родной покинуть суждено
В такой еще стеснительной метели?
 
 
Пусть жизнь меня колотит, как кугу,
Пророчит заунывные свиданья.
Зеленый лист на девственном снегу —
Мое ли это будет увяданье?
 
 
Так вот она – расплата за сирень!
Как я не понял этого заране!
Но все равно наступит светлый день,
И все на свете заново воспрянет.
 
 
И я тогда увижу наяву,
Что есть во мне уверенность и сила,
Что я свой век значительно живу…
И листья в снег сирень не уронила.
 

«Теперь венков в деревне не плетут…»

 
Теперь венков в деревне не плетут,
Хотя цветов еще не покупают.
Теперь взахлеб скорешенько растут,
А вырастут – куда-то улетают.
 
 
И остаются матери одни,
Как без цыплят дворовые наседки.
И вот уже насмешливое «предки»
Приклеилось к понятию родни.
 
 
Умнеет мир, умнеет головой,
Но плохо, коль душа переменилась.
Вчера она, повитая травой,
Русалкой мне озерною приснилась.
 
 
Как будто встала тихо из воды
И все звала, и все не уходила…
Но скоро утро сон мой охладило,
И долго было тягостно в груди.
 
 
Я сам не сплел любимого венка,
Я сам ушел за праздничным рассветом.
В семье не стало больше едока,
Но в обществе прибавилось поэтом.
 
 
А ими там хоть пруд уже пруди,
Всяк в меру смел и в меру всяк отчаян.
И все поют про что-то впереди
И забывают то, что за плечами.
 
 
Таков закон, и вспять не повернуть,
Да и не надо глупого возврата.
Я вспоминаю сон свой виновато,
И вот опять мне хочется уснуть.
 
 
И вот опять я странно одинок
И вдалеке от всякой перепалки…
И я плету над озером венок
И слышу зов тоскующей русалки.
 

«На белом свете, в чистом поле…»

 
На белом свете, в чистом поле,
В степном непасмурном краю,
Где ветры буйные на воле
Встречают ясную зарю,
Нагрянет оползень рассвета,
А после долгие часы
Волнистый дым пускает лето
В прозеленевшие усы,
Где ночью звездные гнилушки
По небу месяц раскрошил
И в моклом ерике лягушки
Перекликаются в тиши,
Где в пору осени глубокой
В следах смеркается вода,
В густом тумане одиноко
Стоят стога, как города,
Вдали от крова и от тына,
Где степь взбулгачили сверчки,
Растет горючая крушина,
Кручиня душу до тоски —
То черной сорью свет марает,
То красной кровушкой сгорает.
 

«Проведай меня, деревенское лето…»

 
Проведай меня, деревенское лето!
Неслышную боль от меня отведи.
Давно я не видел пшеничного света,
Молочного утра и зябкой воды.
 
 
Не жди благодатной и тихой погоды,
Не верь пересудам – я страстно здоров.
Веди прямиком через пни и колоды
В степные напевы полынных ветров.
 
 
Пускай горожанином стал я по праву,
Но нынче бы, нынче – упасть впопыхах
Цветком головы в молодую отаву
И пить – не напиться росы в лопухах!
 
 
По вас я скучаю, степные станицы,
Там время проходит своей чередой:
Связали туман камышовые спицы,
И ливни грибные прошли вперебой.
 
 
Еще я желанный в крестьянских усадьбах.
На свете мне многое надо сберечь.
У старых друзей побываю на свадьбах
И выпью за счастье, и выскажу речь.
 
 
Ты стала счастливой, крестьянская доля,
Ты стала богатой, державная Русь!
Но белого света и чистого поля —
Боюсь, что не хватит мне скоро, боюсь!
 
 
Никто на худом меня слове не словит,
Никто не укажет иной колеи.
Тревожная молния гневно заломит
Над кручей трескучие руки свои.
 
 
И выпадет осень…
Откроется холод…
И станет пустынно полянным стогам.
Седая травинка залезет за ворот.
Дрожащие листья приникнут к ногам.
 
 
Уже не успеть на парные рассветы,
Но пахнет дождем из широкой степи.
Спеши же ко мне, деревенское лето,
Смятенное сердце мое укрепи.
 

«Сыплет лето на простыни плеса…»

 
Сыплет лето на простыни плеса
Белый пух с тополиных бровей.
На околице после покоса
Терпко вянет метельный пырей.
 
 
Тени падают кучно и рябо
На трескучие остья жнивья.
На мостках скособоченных баба
Наклонилась над гулом белья.
 
 
Выше хутор, как вымерший улей,
Озирает свой ситцевый край.
Только ласточка черною пулей
С проводов залетела в сарай.
 
 
Ковыляет по полю повозка,
Дразнит перепел строгую тишь.
Вот и солнце желтеющим воском
Заливает околыши крыш.
 
 
Густо квасится мгла за порогом,
Бьет осины зеленая дрожь.
Знать, ударит об стенку горохом
Ввечеру вызревающий дождь…
 
 
Но покамест безмолвствует хутор,
И зарница над рожью зарит…
И за всех – на столбе репродуктор
О страде полевой говорит.
 

Крушина

 
Скажи мне, рябая крушина,
Какая стряслася беда,
Кого в эту ночь сокрушила
Упавшая в омут звезда?
 
 
Кого в эту ночь закружило
Немым половодьем тоски,
Кому вековая кручина
Сурово сдавила виски?
 
 
Чужой ли он мне и далекий,
Родня по крови и весне?
Какие свершилися сроки
В безмолвной его стороне?
 
 
Иль, может, ничто не вершила
Падучая эта звезда.
Скажи мне, рябая крушина,
Кого же так жалко тогда?
 
 
Но что бы меня ни страшило
В моем неприметном краю, —
Повинно склонила крушина
Рябую макушку свою…
 

«Дома с утра смыкают ставни…»

 
Дома с утра смыкают ставни.
Безлюдно в хуторе… Жара.
Стрекозы падают в отаву,
Как солнечные веера.
 
 
Усталый лес уходит в тайну,
С грехом и дрожью пополам
Готовит тишь – исповедальню
Добра не помнящим дождям.
 
 
Осинам даже неохота
Платки поправить на плечах…
Но все равно ночами кто-то
Находит звезды в лопухах!
 

«Бессонница мучит, бессонница мучит…»

 
Бессонница мучит, бессонница мучит.
В колхоз бы пойти в сторожа…
Над белой водой на подковах излучин
Всю ночь камышинки дрожат.
 
 
И в небе луны ослепительный лемех
Скучает на звездной стерне.
Обманутый ветром в осенних разменах,
Расплющился лист на окне.
 
 
Пока позабыты денные боренья
И утренний дождик прощен,
В затишье о чем-то тоскуют деревья,
Но спрашивать стыдно – о чем.
 
 
Зачем добиваться прямого ответа,
Зачем бередить и жалеть?
Тоскуют о том, что не каждое лето
Плодами дано тяжелеть.
 
 
Сижу на бревне, у села на отшибе,
Веду я с бессонницей речь.
Зачем я себя берегу от ошибок,
И нужно ли в общем беречь?..
 
 
И всех, кто осмыслил протяжное время,
Кто думы свои сторожит,
На целую ночь за денные боренья
Бессонницей жалует жизнь.
 

«Проливные дожди желудевого лёта…»

 
Проливные дожди желудевого лёта,
Перестук-разговор торопливых подвод.
И последнюю дань горьковатого меда
Оставляют пчеле на весенний разлет.
 
 
На колхозной бахче опустели уплетни,
Не слыхать за рекой шалопутных коней,
Чуть звенят на ветру камышовые песни.
И сушеный табак убирают с плетней.
 
 
И когда только ночь над деревней наметится,
Перекинут дома световые мосты,
Опускаются сны одинокого месяца
На ковер-самолет перелетной листвы.
 

Шуми, листва

 
Шуми, листва, на яблонях понурых,
Косматый ветер, в ставенки стучи!
Вчера осенним холодом пахнуло
От чернобровой пристальной ночи.
 
 
Шуми, листва, и солнцу поклоняйся,
Тропинок вязь таи и затеняй,
Покуда дождь – бродяжка голенастый
Не прибежал по новым зеленям.
 
 
Настанет час осеннего паденья,
И сбросит сад резную чешую,
Но хорошо под лиственной куделью
Держать высоко голову свою.
 
 
А дымный вечер встанет из канавы,
Затихнет шум испуганной листвы,
Слышней хрустят повысохшие травы,
Смиренней думы вольной головы.
 
 
Когда заря на крыльях петушиных
Над кровлей леса сядет на насест,
Горчавый запах бешеной крушины
Неуловимо чудится окрест.
 
 
Тогда мирюсь с осеннею печалью,
Рву паутины липнущую нить
И жизнь свою ничем не отличаю
От той, что в листьях тихо гомонит.
 

Песня

 
Уж не жить мне в поле или в хате,
Уж не спать мне в сене или в жите,
Уж как в темном лесе не пахати,
Уж как красну девку не любити.
 
 
Разве счастья в детстве не сулили
И дожди, и синие апрели,
Но с годами счастье расточили,
Научили плакать на свирели.
 
 
И мечусь, как маятник грошовый,
Чью-то душу песенкой потешить.
Что с того, что волос камышовый,
Если частый дождичек не чешет.
 
 
Никому мой заговор ресничный
Бестолковой ночью не приснится.
Как хотел я сделаться лесничим
И держать за пазухой жар-птицу!
 
 
Но случилось то, что получилось,
Не по доброй прихоти и воле
По дорогам счастье покатилось,
Как шальное перекати-поле.
 
 
И не жить мне в поле или в хате,
И не спать мне в сене или в жите,
Как и в темном лесе не пахати,
Как и красну девку не любити.
 

«Повила паутина траву…»

 
Повила паутина траву,
Затаили деревья кручину,
И нечаянно осень в листву
На заре уронила лучину.
 
 
Запылали леса в синеве
Неуемным вселенским пожаром,
И на выцветшей дикой траве
Паутина, как гусли, дрожала.
 
 
Но дожди над бедовой страной
Сбили наземь бурливое пламя.
Да раздул его ветер степной,
Загорелась листва под ногами.
 
 
Зашуршала, свиваясь, трава,
Забелелись нагие березки,
И зима, предъявляя права,
Мелким инеем вышила стежки.
 
 
И снега повалили потом,
И метель на загумнах скулила,
Но, питаясь подземным огнем,
Еще долго горела калина.
 

«Гулящая осень обила пороги…»

 
Гулящая осень обила пороги
И красной листвой наследила вокруг.
Еще на болоте ей белые ноги
Глубоко порезал отпетый лещуг.
 
 
Заря на полянах рассыпала бусы,
Но день их склевал без окольных речей.
Забыли про лето качалые гуси,
Гогочут над горем летящих гусей.
 
 
Иду по тропинке вдоль желтой канавы,
Грущу под жужжанье заблудшей осы,
Что больше не встанут хохлатые травы
Под пьяную руку гремучей косы.
 
 
Лиловые тени в затоне застынут,
Закутают вербы туманом лицо,
И солнце опустится спелою дыней
К сутулой горе на большое плечо.
 
 
И вот уже вечер колышется рядом,
Плотвой в камышах серебрится луна,
И я возвращаюсь бестрепетным садом
На кружку домашнего злого вина.
 
 
А позднею ночью, проснувшись в тревоге,
В избе не зажгу золотого огня:
Гулящая осень обила пороги
И жалобно смотрит в окно на меня.
 

Прощание с осенью

 
Через палых листьев плесы
Сквозь прозрачный сирый вечер
Я пришел проститься, осень,
До грядущей доброй встречи.
 
 
Я пришел просить прощенья
И еще просить пощады
За невольное прочтенье
Тайных мыслей листопада,
 
 
За полянные покосы,
За заросшие канавы.
Я пришел проститься, осень,
До грядущей доброй славы.
 
 
Но недаром мне запали
В сердце тихие картины:
Удивленно смотрит в дали
Красный выводок калины.
 
 
Дремлют гуси у колодца,
Солнце вылилось на перья,
И ветла пугливо бьется
В золотых объятьях хмеля.
 
 
Я пришел проститься, осень,
Тянет сумка за плечами,
Над горою тает просинь,
Оплавляется лучами.
 
 
Прямо с отчего порога
Ухожу я – что за мука! —
Будь не скатертью, дорога,
Будь не вечностью, разлука!
 

Семипогодье

 
Семь погод на земле, семь погод:
Листопляс,
             листолет,
                        листоход…
На реке и над гарью болот —
Семь погод, семь погод.
 
 
Семь рубах на дубах порвались,
Семь ребят без рубах родились.
То-то осень то пляшет, то пьет —
Семь погод, семь погод.
 
 
Семь свечей догорело в избе,
Семь ночей я мечтал о тебе,
Но на сердце твоем в свой черед —
Семь погод, семь погод.
 
 
Был бы я семи пядей во лбу,
Я бы, может, попятил судьбу,
А теперь на меня, что ни год —
Семь погод, семь погод.
 
 
До седьмого колена родня
Ни о чем не грустит у меня,
Переносит привычный народ
Семь погод, семь погод.
 
 
Коль я в жизни почувствую миг,
Что грядет неизбежный семик,
Возглашу через вытланный рот:
– Семь погод, семь погод!
 
 
Семь погод на земле, семь погод:
Листопляс,
              листолет,
                           листоход…
То-то осень то пляшет, то пьет —
Семь погод, семь погод.
 

Гульба

 
В деревне гульбой встречают
Своих дорогих и близких,
От радости истово плачут
И в горнице ставят столы.
Сначала расспросят о жизни,
Проведают об удаче,
И гость поневоле хмелеет
От почести и хвалы.
 
 
Посадят его средь старших
В передний просторный угол,
Придвинут к нему свинину
И бархатные кисели.
Разносчик поднимет чарку,
И чокнутся друг за друга,
За долгие те дороги,
Что к родине привели.
 
 
Гульбе подобает удаль.
Гармошка прибавит злости
И на ноги всех поставит,
Мелодией окрыля.
Платки зашумят, как ветер,
Полы затрещат, как кости,
А кто-то, глядишь, на лавке
Выписывает кренделя.
 
 
Эх, родина гулевая!
Гуляем, кто сколько сможет,
Забудем про все разлуки,
Невзгоды и холода…
Придут под окно гляделки,
И, если приезжий молод,
Одна среди них бывает,
Как правило, молода.
 
 
Он выйдет к ним с угощеньем,
Попотчует лютой водкой.
А пьющий ты иль непьющий —
Но гостя в глаза хвали.
А если уйдет приезжий
С податливою молодкой —
Следы заметут, как снегом,
Поникшие ковыли.
 
 
И что между ними было,
И что между ними стало —
Они все равно у жизни
Разрезанные ломти.
Гуляла, плясала юность
Румянее краснотала,
Да если бы можно годы
С ног веничком обмести!..
 

«Ни думу не думать, ни горя не знать бы…»

 
Ни думу не думать, ни горя не знать бы,
Но я необычной тоской поражен.
Друзья мои справили славные свадьбы,
Торопятся жить и одаривать жен.
 
 
Кто любит за душу, кто любит за косы,
А я головой зарываюсь в листву.
Сосватай мне, ветер, премудрую осень,
Я век свой короткий за ней проживу.
 
 
Пора ожениться лентяю Емеле,
Забыть про полати и черствый калач.
Я стан опояшу серебряным хмелем,
На плечи накину калиновый плащ.
 
 
Держись, золотая, держись, налитая,
Красуйся собою в зеркальном пруду!
По жгучей крапиве, по буйной отаве
Я отроком светлым на свадьбу приду.
 
 
С тобой мы поладим, сведенные ветром,
Поладили ныне, поладим и впредь.
По белому свету гулебно и щедро
Пойдем мы печалить, и славить, и петь.
 
 
Когда же, заботы свои позабросив,
Я мирно усну над пустынным прудом,
Закатной листвой осени меня, осень,
Оплачь меня, осень, горючим дождем.
 
 
Чтоб долго под эту покорную горесть —
Ты только очнуться меня не зови —
Мне явственно снилась печальная повесть,
Чудесная сказка о нашей любви.