Текст книги "Фактор агрессии"

В какой-то момент кровавое месиво по сторонам сменилось обломками посадочных капсул. Танцуя смертельный танец с гигантским инсектоидом и понемногу отступая под его неудержимым натиском, мастер-сержант вывалился из смешавшихся рядов имперского десанта, в которых царила кровавая неразбериха, и оказался у места высадки. Непрерывно отстреливаясь, Купер зигзагообразно лавировал между брошенными капсулами, а гнавшийся за ним богомол нетерпеливо расшвыривал их, стремясь прорваться к упрямой добыче, которая по непонятной причине категорически отказывалась умирать.

Доставить бронированному чудовищу серьезные неприятности Фред мог только одним способом – повредив ему слабо защищенную шею. Голова биоморфа крутилась на двести градусов, и в совокупности с огромными фасеточными глазами это позволяло ему иметь почти круговой обзор, не разворачивая корпус. Однако такая повышенная подвижность шейных сочленений резко уменьшала их прочность и защищенность. Для дополнительной безопасности комбатанта ученые сконструировали его таким образом, чтобы тяжелая и массивная голова свешивалась на грудь, постоянно прикрывая уязвимое место. Тем не менее в пылу боя инсектоид время от времени инстинктивно поднимал голову для лучшего обзора, и на этом его при соответствующей сноровке и везении можно было подловить.

Купер все дальше уходил от места побоища, и Сердитый Алеша смещался следом за ним, не желая бросать уцелевшего противника. Сенситив-укротитель, управляющий биоморфом, уже давно прекратил бы бесполезную погоню за отступающим одиночкой и вернул своего подопечного в гущу боя, но сейчас все укротители батальона были мертвы, и у монстра, предоставленного самому себе, включились древние охотничьи инстинкты.

Перепрыгнув через одну из крупных десантных капсул, предназначенных для биоморфов, монстр наконец вздернул голову и повертел ею, высматривая пригнувшегося сержанта. Все-таки Фред здорово повредил ему глаз плазмой, и угол обзора у чудовища сильно сократился. Не медля ни мгновения, Купер вытянул руку в сторону противника и поймал его шею в прицел, однако выстрела не последовало. Вместо того чтобы послать заряд в захваченную цель, бластер вдруг начал раздувать плазменные железы, словно самец лягушки во время сезона спаривания. Сегодня абсолютно все морфы были против людей, даже заслуженный старина Гарри.

Плазменный метатель не реагировал больше ни на какие мыслекоманды, поэтому старший сержант, не тратя зря времени, широко взмахнул левой рукой, увенчанной косой с зубцами на лезвии, и обрушил ее на правую конечность экзоскелета, обвитую Малышом Гарри. Псевдохитиновые зубцы имели алмазную твердость и бритвенную остроту, поэтому бластер с одного удара рассекло пополам. Гарри обмяк, глаза его закатились, однако плазменные железы продолжали стремительно раздуваться: похоже, этот биопроцесс достаточно было только запустить, чтобы он самоподдерживался даже после смерти метателя. Шишковатые наросты по сторонам головы бластера непомерно разбухли и приобрели багровый цвет, они могли взорваться в любую секунду, выжигая все вокруг в радиусе нескольких метров. Мастер-сержант судорожно задергал правой рукой, пытаясь стряхнуть заклинившее штатное оружие, в одно мгновение превратившееся в бомбу с часовым механизмом, и биокаркас послушно повторил все его движения. Но разрубленный надвое бластер словно прирос к шершавой конечности экзоскелета; даже мертвый, Малыш Гарри стискивал руку хозяина так крепко, что отодрать его оказалось невозможно.

Потерявший противника из виду Сердитый Алеша стрекотал совсем близко, переворачивая разбитые десантные капсулы. Примерившись, мастер-сержант резко ударил пилой левой конечности о правую. Потом еще и еще раз, в то же самое место, пока обвитая плазмометом лапа не треснула. Это был весьма рискованный трюк – промахнувшись и ударив чуть ближе к себе, Фред мог отрубить собственную руку, которая была короче длинной конечности экзоскелета. Однако если бы он замешкался и не стал предпринимать ничего, он наверняка потерял бы голову.

Заслышав возню и треск, гигантский биоморф отшвырнул в сторону капсулу, за которой сидел Купер. В этот момент повисшая на мускульных нервах полуотрубленная лапа наконец отделилась от биокаркаса легионера и, кувыркнувшись в воздухе, рухнула на грунт, подняв облако пыли. Подцепив другой рукой упавший кусок экзоскелета с прикипевшим к нему Малышом Гарри, мастер-сержант с протяжным стоном швырнул его в морду атакующему псевдобогомолу.

Во время плазменного или кислотного обстрела заложенная в примитивное сознание Сердитого Алеши нейропрограмма заставляла его инстинктивно прижимать голову к груди, а бронированные лапы к животу, чтобы защитить шею и внутренние органы. Внешний псевдохитиновый покров боевого биоморфа выдерживал до трех плазменных попаданий подряд и лишь после четвертого вызывал болевой шок. Однако никакого обстрела в данный момент не было, поэтому когда в Алешу полетел отрубленный плазмомет, богомол приготовился просто отбить его в сторону, для лучшего прицела подняв голову и коротко взмахнув длинной лапой.

В ту же секунду плазмомет взорвался.

Сначала Купер решил, что ослепительной плазменной вспышкой экзоскелету выжгло глаза – он больше ничего не видел, кроме непроницаемого мрака. Но потом понял, что все намного хуже. Судя по всему, биокаркас в последнее мгновение перед взрывом успел опустить глазные щитки, однако после этого тоже перестал отвечать на мыслекоманды и мускульные усилия своего хозяина, и мастер-сержант ощутил себя заточенным в суперпрочном гробу по форме собственного тела. Прошло несколько секунд полной неподвижности в абсолютной тьме и отчаянии, а потом экзоскелет начал судорожными рывками сжимать могучие мышцы, словно стремясь отомстить легионеру за причиненное увечье. В сознании задыхающегося Купера мелькнул обрывок разговора с покойной Ларой Розен перед посадкой в капсулы. То, что он сказал ей тогда, было неправдой. Слишком часто у десантников на самом деле есть время осознать собственную смерть во всем ее величии и ужасе. Бесконечные секунды, если не минуты, медленного и неотвратимого умирания. И смерть эта, неумолимое приближение которой успеваешь ощутить сполна, всегда невероятно мучительна и страшна. Теперь неправоту собственных слов старший сержант ощущал на собственной шкуре.

Мышцы экзоскелета сжимались все сильнее, вдохнуть не было никакой возможности, грудную клетку сдавило так, что перед глазами поплыли красные круги. Купер рвался и дергался изо всех сил, пытаясь выиграть еще хоть полсекунды жизни, но все его усилия были тщетными – мощь и крепость искусственного тела, внезапно превратившегося в чудовищный саркофаг, многократно превышала его собственную. Ослабевая с каждым мгновением, мастер-сержант еще сражался с собственным скафандром, однако уже понимал, что обречен. Организм продолжал бессмысленную борьбу, хотя сознание уже смирилось с неизбежным.

Уж Купер-то в отличие от некоторых задохликов из своего взвода в любом случае не собирался жить вечно.

Глава 6
Кот и мыши

Точечный импульс подпространственного нуль-сигнала за доли секунды пронзил сотни парсеков межзвездного пространства, зацепил полыхающую корону двойной звезды, ионизировав участок ее разреженной плазмы, многократно усилился, вновь проколол пространство и на выходе из «кротовой норы» был захвачен комплексом приемных биоустройств имперского военного ретранслятора Мудрый Мбанго, который дрейфовал в двух прыжках от Метрополии, пошевеливая рудиментарными ластами, словно гигантская добродушная черепаха.

– Принят кодированный сигнал с Малышки Эми, – доложил вахтенный связист дежурному офицеру. – Ударная группировка Четвертого флота.

– Сливай напрямую в Адмиралтейство, – распорядился офицер. – Красный приоритет. Говорят, у них там было жарко. – Он покачал головой. – Даже по меркам Звездного Легиона…

Ретранслированный сигнал с одного из крейсеров, участвовавших в операции на Арагоне, поступил в Адмиралтейство в тот момент, когда Фань Юшенг мрачнее тучи заканчивал обед в столовой для высшего офицерского состава. На запястье у полковника настойчиво завибрировал коммуникатор. Отложив серебряный десертный нож, Юшенг принял вызов.

– Гражданин полковник! – на крошечном мониторе возникло перекошенное то ли от волнения, то ли от помех лицо дежурного офицера связи Адмиралтейства. – Срочное донесение! Красный приоритет!..

– Хорошо. Скиньте мне на коммуникатор, – хладнокровно произнес полковник. – Я доложу адмирал-командору.

Монитор погас, и через пару секунд коммуникатор коротким писком сообщил о приеме данных.

На самом деле спокойствие помощника адмирал-командора было показным. Красный приоритет донесениям просто так не назначают. Юшенг сразу заподозрил, что информация может быть связана с пропавшей ударной группировкой Четвертого флота. В Адмиралтействе любых сведений об этом ждали как манны небесной – никто не понимал толком, что произошло на Арагоне. Не обладая достаточными данными о случившемся, адмирал-командор пока воздерживался от каких-либо комментариев и поспешных шагов. Последней поступившей с Арагоны информацией было донесение контр-адмирала Потоцкой о бойне на поверхности планеты и потере десантных кораблей. Никаких других известий не поступало оттуда уже несколько часов. Высшее руководство Адмиралтейства раскололось на два лагеря: одни выступали за немедленную термоядерную бомбардировку Арагоны, другие предлагали выслать туда дополнительные штурмовые силы, чтобы выяснить, наконец, что же там происходит. Папаша Лювиг не поддержал ни тех, ни других. Он был опытным стратегом и не любил пороть горячку. Многолетняя практика подсказывала ему, что ожидание порой может принести гораздо более ценные плоды, чем активные действия сгоряча. В конце концов, Герой Империи адмирал Гомес однажды тоже забрался со своей флотилией в глухой угол Галактики, где мощное реликтовое излучение двойного гиганта не позволяло импульсам нуль-сигнала прокалывать пространство, и адмирала две недели считали погибшим в битве с бекарианами. Пять часов безвестного отсутствия ударной группировки Четвертого флота – не тот срок, чтобы поддаваться панике. Панике не стоило поддаваться в любом случае. Однако, учитывая сопутствующие обстоятельства, беспокоиться уже следовало начинать, и очень серьезно.

Юшенг раскодировал секретное сообщение и активировал его, переконвертировав в звуковой файл. Прижал коммуникатор к уху – так звук передавался непосредственно в слуховой нерв, минуя посторонние уши, – и услышал взволнованный голос капитана боевого космократора Малышка Эми Ивана Мирошника:

«Нахожусь в дрейфе на границе гравитационной зоны Арагоны. По всей видимости, кроме нас не уцелел никто. Десант разгромлен в течение получаса после высадки на планету, затем зенитные силы противника массированным ураганным огнем уничтожили ударную и десантную корабельную группировку. Отступить удалось только Малышке Эми. Мы совершили короткий прыжок и вышли на границе системы Арагона. Чем обусловлена столь неожиданная и сокрушительная огневая мощь отсталой колонии, не установлено. Корабль находится в режиме поглощающей маскировки, наблюдаю за пространством, жду дальнейших указаний».

«Вот так и становятся Героями Империи, – с легкой завистью подумал Фань. – Правда, чаще всего посмертно».

Оставив недоеденный десерт и солидными глотками допивая свой эспрессо, он сбросил сообщение адмирал-командору. Тот всегда обедал в своем кабинете, а не в офицерской столовой. Кроме него, Устав не позволял этого никому. У Четвертого Гражданина Империи непременно должны быть всякие мелкие привилегии, отличающие его от основной толпы высших офицеров, делающие его первым среди равных, – даже если эти привилегии лично ему абсолютно не нужны.

Когда полковник Юшенг поставил опустевшую кофейную чашечку на стол, пришел вызов от Папаши Людвига. Для того чтобы ознакомиться с присланным материалом, тому понадобилось ровно четырнадцать секунд.

– Фань, ты далеко? – чужим голосом спросил Рихтер.

– Через десять минут буду у вас в кабинете, – ответил Юшенг.

– Сейчас у нас каждая секунда на счету, – решительно произнес адмирал-командор. – Лишних десяти минут у нас нет. Так что будь любезен ускориться, сынок. Пришло время принять окончательное решение по Арагоне. Четыре минуты, время пошло.

«Надо же… – подумал полковник, вскакивая из-за стола и бросаясь к дверям. – Дело, конечно, табак, но не до такой же степени!»

В животе у Юшенга булькало на бегу, он давно отвык от внезапных физических нагрузок. Не рядовой легионер, слава Зодчему. Вначале надо разогреться, поприседать, сделать несколько разминочных упражнений – и тогда он, возможно, будет готов бежать стометровку… Обед всю дорогу до кабинета шефа стремился занять удобное положение в желудке, но так и не преуспел в этом. Все лифты, разумеется, оказались далеко внизу, поэтому полковник кинулся вверх по лестнице. На лбу у него обозначились набухшие вены и выступили крупные капли пота. Ему предстояло преодолеть всего пять этажей, но они были чертовски высокими для его растренированных мышц и более чем зрелого возраста.

Наконец он вывалился на нужном уровне. Штабные офицеры, увидев рысящего по коридору адъютант-референта самого Папаши Людвига, терялись и не знали, как реагировать. Некоторые пытались поспешно отсалютовать ему в спину, не успевая сделать это до того, как гражданин полковник проносился мимо, другие удивленно отшатывались к стене, чтобы не попасть под этот пыхтящий грузовик, третьи – в основном равные ему по званию – пытались сделать вид, что слишком поглощены изучением каких-то распечаток или сообщений на своих коммуникаторах, чтобы замечать катящийся по коридору топот. Лицо Фаня покраснело, и не только от внезапной нагрузки. Ему пришлось бежать, не отрывая ладони от козырька фуражки: завистников у него было предостаточно, и кто-нибудь запросто мог накатать рапорт, что полковник Юшенг не ответил имперскому офицеру на приветствие. Хорошо, что навстречу не попалось ни одного генерала или адмирала, потому что в Уставе было строго регламентировано, что старшего по званию необходимо приветствовать, перейдя на четкий строевой шаг, – в отличие от салюта младшему или равному по званию, для которых таких сложностей прописано не было, и значит, отдание чести на бегу нарушением не являлось. Что не запрещено, то, как известно, разрешено – за исключением тех случаев, когда у Сената и Первого Гражданина другое мнение на этот счет.

Фань Юшенг остановился перед кабинетом адмирал-командора, собрался, втянул пузо, перевел дух. Затем коснулся биосенсора на стене, и дверь, опознав отпечатки пальцев, запах и структуру ДНК гостя, послушно сдвинула в сторону бронированную коралловую створку. Полковник специально не стал вытирать вспотевшие руки, чтобы система опознавания по генетическому коду сработала быстрее.

Войдя, Фань привычно двинулся к своему месту на противоположном конце огромного стола посреди кабинета, но адмирал-командор жестом остановил его и указал на одно из адмиральских кресел напротив себя. Это означало, что предстоит задушевный разговор или мозговой штурм. Исходя из событий последних минут, вероятнее было второе.

– Хорошее время, – оценил Людвиг Рихтер, бросив взгляд на часы. – Почти уложился. Сигару, полковник? – Он протянул помощнику раскрытый сигарный ящик, и это означало, что разговор будет предельно серьезным. Обычно командор не курил и не выносил, когда это в его присутствии делали другие, однако в экстренных ситуациях сигарный дым помогал ему думать.

– Не откажусь, – стараясь не задыхаться, отозвался адъютант. Сигара после обеда была весьма кстати.

Папаша Людвиг сосредоточенно раскурил свою и придвинул помощнику серебряную гильотинку и сигарные спички.

– Итак, какие у тебя соображения по поводу произошедшего?

Раскочегаривая сигару, Юшенг глубокомысленно выпустил клуб благовонного дыма.

– Я в некотором затруднении, Папаша, – признался он. – Мы ждали известий и даже подозревали, какого рода известия нас ожидают, но полученное сообщение ясности не внесло. Теперь мы можем быть уверены, что наша ударная группировка разгромлена, но мы по-прежнему в неведении о том, как именно произошло такое невероятное чудо.

– Личные предположения есть? – мрачно осведомился гражданин адмирал-командор.

– Они у меня были с самого начала, сразу после доклада о гибели Мистера Мармадьюка.

– И?

– В Адмиралтействе предатель. Возможно, целая группа – иначе невозможно объяснить некоторые весьма странные моменты произошедшего. Других версий у меня нет.

Верховный командующий имперским флотом помолчал.

– Ты понимаешь, что это невозможно? – глухо поинтересовался он. – Что может заставить высшего штабного офицера предать интересы Родины?

– Я не знаю. Мое предположение звучит дико, но иначе я не могу объяснить потрясающую военную мощь пиратов, сравнимую с нашей. Если даже не превосходящую нашу – учитывая, как легко и быстро они расправились с ударной и десантной группировкой. – Фань посмотрел на Рихтера. – Ведь вы тоже думали об этом, не правда ли? Именно поэтому вы не передали сообщение с Малышки Эми в аналитический отдел, а сначала вызвали меня?

– Ладно, допустим, – нехотя кивнул адмирал-командор. – Я в самом деле придержал сообщение. Действительно, риск предательства существует, поэтому чем меньше людей участвует в принятии окончательного решения, тем лучше. Но все равно это не объясняет многих моментов. Допустим, по какому-то каналу Адмиралтейства в руки арагонцев действительно попали образцы генома наших боевых биоморфов, включая «любовничков» последней модели. Никакими другими средствами, как ты понимаешь, невозможно уничтожить с поверхности пятую часть Четвертого флота. Да и симбиотических артиллерийских систем для этого нужна не одна и не две, а десятки. Значит, у нищей пиратской республики есть геном, есть репликаторы, есть соответствующие специализированные резервуары и программы к ним, есть подготовленные генные инженеры, специалисты-укротители – и все в больших количествах, потому что они в кратчайшие сроки вырастили несколько боеспособных артиллерийских батарей… Бред.

Рихтер покачал головой. Юшенг внимательно слушал его, покручивая тлеющую сигару в пальцах.

– Что касается того, что пираты могли получить от кого-то в таком солидном количестве уже готовые образцы «близнецов» для атаки на наш флот, то это бред в кубе. В этом случае придется допустить предательство целого гарнизона или армейской группировки, от командующего до биомехаников. Причем все предатели должны отдавать себе отчет, что они смертники, потому что первая же проверка обнаружит необъяснимое отсутствие в штате подразделения большого количества драгоценных симбиотических систем. За подобное – только трибунал, причем с заранее понятным результатом. Такое масштабное списание довольно редкой военной техники просто невозможно осуществить незаметно, обойдя на всех уровнях сложную систему армейского контроля. Честно говоря, я даже готов поверить в предательство или безумие командующего одним из флотов, но в предательство или безумие большого количества имперских офицеров под его командованием поверить не в состоянии. Вся структура имперских военных сил выстроена таким образом, чтобы надежно предотвратить попадание в руки противника современных образцов вооружения, все опирается на постоянный тройной контроль. Наше могущество в первую очередь основано на невероятном превосходстве над врагами в биотехнологиях, а превосходство в биотехнологиях покоится на строжайшем учете и секретности.

Командор стряхнул пепел со своей сигары, сердито нахмурился. Фань вопросительно поднял бровь.

– Но самое главное даже не в этом, – пасмурно продолжал Папаша Людвиг. – Наша техника запрограммирована на подчинение только имперским специалистам. Варварские эксперименты мятежников над собственными организмами под предлогом «свободы без границ» и столетия существования порознь с нами внесли в их хромосомы разительные изменения. Ты же прекрасно это знаешь. Мы по-прежнему люди, а они – полуживотные с невероятным количеством мусора в ДНК. «Любовнички» просто не будут подчиняться посторонним укротителям, пробы которых разительно отличаются от генетического кода имперцев. А уж стрелять по своим… Это совершенно невероятно. Значит, в рамках твоей версии необходимо допустить также переход на сторону противника большого количества наших укротителей и биотехников… Бред, бред и бред. Не говоря уж о том, что о таком вопиющем случае массового дезертирства сразу стало бы известно.

– А внести в геном изменения при репликации – если все-таки предположить наличие у противника своих генных инженеров высокой квалификации?

– Легче разработать новый. Кому такое по силам и средствам, кроме Империи? Мятежные колонии питаются объедками с нашего стола.

– Разве что Черному Доктору… – осторожно проговорил полковник.

– О Черном Докторе уже несколько лет никаких сведений, – задумчиво произнес адмирал-командор. – Мы даже не знаем, жив ли он. В таком преклонном возрасте любой день может стать последним.

– Поговаривают, что он давно переписал свое сознание в мозг человекообразного некробиота…

– Давай оперировать фактами, а не слухами, – раздраженно отмахнулся Рихтер. – Внешняя разведка такой информацией не располагает. И самое главное, Доктор перешел на нелегальное положение еще в то время, когда эти артиллерийские системы даже не разрабатывались, он уже давно не имеет доступа к нашим секретным исследованиям. В результате данная версия неизбежно возвращает нас к предположению о массовом предательстве в Адмиралтействе и о передаче умному противнику некоторого количества стратегических сведений или готовых образцов – иначе невозможно объяснить, каким образом у этого маньяка получились биоморфы, столь сходные по тактическим характеристикам с нашими.

– Тогда у меня нет объяснений, – признался Юшенг.

– А решение?

– Бомбардировка Арагоны с границы гравитационной зоны. Будь у них хоть сотни симбионтов, оттуда они нас не достанут. А мы их накроем без труда.

– Как ты думаешь, почему я до сих пор не отдал такой приказ? – спросил адмирал-командор после долгого молчания.

– Видимо, у вас были какие-то соображения на этот счет? – предположил очевидное помощник.

– Ты удивишься, но я сам не знаю почему, – огорошил его Рихтер. – Попытки выстроить любую стройную картину по событиям на Арагоне неизбежно рушатся. Слишком много взаимоисключающих факторов – особенно если к произошедшему сегодня приплюсовать совершенно немотивированное и бессмысленное нападение на Мистера Мармадьюка… – Командор дотянулся до пульта на своем столе и активизировал нейрокомпьютер. – Позволь, я прокручу тебе свою последнюю беседу с адмиралом Потоцкой.

Кабинет наполнился шумом нуль-помех, затем раздался встревоженный голос командующего флотом:

«Адмирал Потоцкая! Что происходит? Докладывайте о ситуации!»

«Мы несем серьезные потери, – ответила контр-адмирал. – Похоже, мы атакованы регулярными войсками, как минимум равными нам по силе и боевой подготовке…»

«Похоже?! Что это за форма доклада? Нельзя ли поточнее?!»

«Связь с поверхностью полностью утрачена. По орбитальным снимкам понятно лишь одно: на планете идет бойня с применением самых современных армейских биоморфов, в которой стремительно гибнет наш десант. Вражеские комбатанты прямого рукопашного контакта вклинились в ряды имперского десанта и, кажется, одерживают верх».

«Что вы можете доложить без «похоже» и «кажется»?!»

«Совершенно точно могу доложить, что мы теряем десантные корабли. Крейсера на орбите еще держатся, но вражеские тетроидные батареи с поверхности бьют не хуже наших «близнецов». Согласно всем оперативным данным, столь современного оружия в этом захолустье быть не может! Я распорядилась начать орбитальную бомбардировку».

«Бомбардировку подтверждаю! Создайте мощный огонь прикрытия, нанесите вражеским батареям максимальный ущерб, срочно эвакуируйте десант с поверхности и ждите дальнейших указаний! Повторяю, срочно эвакуируйте десант! Это приказ, слышите?!»

Возникла странная пауза, которая все тянулась и тянулась. Юшенг вскинул на шефа удивленный взгляд.

– Но почему она…

– Тш-ш-ш!

Потоцкая заговорила снова, теперь ее голос был холодным и жестким:

«Гражданин адмирал-командор, внизу наши легионеры и техника. Мы не можем бросать на произвол судьбы столько…»

«Вот именно! – прорычал Рихтер на записи. – Как поняли приказ? Немедленно эвакуировать с поверхности легионеров и технику! Выполняйте приказ, адмирал! Не слышу!»

«Есть, сэр. – Повисла очередная томительная пауза, в продолжение которой полковник успел досчитать до пяти, а потом снова раздался голос Потоцкой – на сей раз совершенно тусклый и убитый: – Всем капитанам кораблей ударной и десантной группировки Четвертого флота. Отставить огонь по наземным целям! Занять стационарные орбиты и ожидать дальнейших указаний!..»

– На этом связь прервалась – видимо, прямым попаданием был поврежден флагманский ретранслятор, – проговорил Папаша Людвиг, задумиво пуская дым в потолок. – Либо его просто отключили.

– Ничего не понимаю, – признался Фань. – Это же открытый мятеж! Командующая ударной группировкой демонстративно, под запись отказалась выполнять прямой приказ адмирал-командора!

– Вот именно. При этом других причин подозревать командующую группировкой Потоцкую в бунтарстве у меня нет. Лояльный офицер и блестящий командир. Она явно обескуражена, и создается впечатление, что ее неподчинение приказу – не продуманный ход, а полная неожиданность для нее самой. Она явно не готова к этому. Отсюда вопрос: что произошло в ходовой рубке флагмана после того, как я подтвердил приказ об орбитальной бомбардировке?

Потрясенный Юшенг держал в руках позабытую сигару и спохватился, только заметив, что внушительный столбик горячего пепла вот-вот упадет на дорогой ковер.

– Ничего не понимаю, – повторил он, поспешно стряхнув пепел.

– Когда компетентный высший офицер Адмиралтейства ничего не понимает, это очень плохой признак, – сокрушенно проговорил Рихтер. – Это означает, что мы по уши в дерьме. – Он тяжело вздохнул. – Хорошо, тогда я поделюсь с тобой тем, что понимаю я. Ни предательством, ни хищением генома, ни производством на вражеской планете собственных биоморфов, сопоставимых по характеристикам с нашими «близнецами», произошедшее объяснить невозможно. За последние часы я выдвинул сам для себя примерно пятнадцать разных предположений. И все они, при кажущейся правдоподобности, рассыпаются в прах, стоит приступить к их более подробному рассмотрению, учитывая всю совокупность имеющихся фактов. Знаешь, Фань, – Папаша Людвиг доверительно понизил голос, – я уверен совершенно точно только в одном.

– В чем? – невольно понизил голос и Юшенг.

– В том, что мы столкнулись с чем-то совершенно необъяснимым, совершенно немыслимым, с тем, что выходит за рамки всего нашего предыдущего опыта. С чем-то, что в корне противоречит нашим привычным аксиомам и алгоритмам действий. И это необъяснимое определенно куда ужаснее, чем наши худшие предположения. И гораздо опаснее. Мы привыкли считать мощь Империи незыблемой, а ее флот – непобедимым. Пиратские республики на границах Внешнего Круга существуют только потому, что у Империи имеются более насущные проблемы с мощными колониальными союзами, иначе мы давно очистили бы Галактику от этого отребья. Их просто невозможно уничтожить до конца, потому что после массированного удара пираты разбегаются, как тараканы, чтобы вновь собраться в другом месте. Ни одной отдельно взятой колонии не устоять в прямом противоборстве с нашим флотом. И это святая правда, вот что самое страшное. У меня такое ощущение, что арагонцы каким-то образом используют против нас нашу собственную имперскую спесь, нашу безграничную уверенность в собственной силе. И вот теперь, объясняя тебе свои предчувствия, я, кажется, понял, почему не даю очевидного сигнала к массированной атаке. Только по одной причине. Я уверен: арагонцы как раз и ждут массированной атаки и термоядерной орбитальной бомбардировки. Ждут с самоубийственным нетерпением. Они ее откровенно добиваются. По каким-то причинам им совершенно необходимо, чтобы мы разнесли их планету вдребезги.

– Папаша… Откуда такие выводы? – растерялся Юшенг. – Это совсем уж за всякими рамками…

– Я скажу, откуда. – Командор ткнул в сторону референта огрызком сигары. – Спасибо за участие в мозговом штурме, дружище, кажется, в результате я все-таки уловил суть проблемы. Пытался донести до тебя свои сомнения и внезапно сам понял их суть. Арагонцы нарываются специально. Понимаешь? Они нагло дергают за усы Первого Гражданина. Нагло, демонстративно, не скрываясь. Вот для чего была нужна безумная и бессмысленная расправа над Мистером Мармадьюком – чтобы в ответ мы прислали карателей. Мы не стали задействовать орбитальные бомбардировщики, ограничившись десантом, – и тогда пираты показательно, с размахом уничтожили десант, видимо, надеясь, что уж в этот-то раз космократоры со страшным оружием на борту непременно прибудут…

Фань пристально смотрел на шефа, и скулы на его лице обозначались все резче. Позабытая сигара в его руке давно погасла.

– Меня по-прежнему беспокоят четыре ядерные торпеды, которыми был поражен Мистер Мармадьюк, – безжалостно продолжал шеф. – И эта безумная идея аналитического отдела о том, что коммодор Стюарт торпедировал сам себя. Обе идеи совершенно безумные – та, согласно которой ядерные биоморфы были разработаны противником, тоже не выдерживает никакой критики. Но странное поведение контр-адмирала Потоцкой натолкнуло меня на неожиданную мысль: а если их объединить? Если торпеды действительно наши, но что-то необъяснимое вынудило коммодора Стюарта задать им такую траекторию, которая пересеклась с курсом космократора?..

Папаша Людвиг замолчал, размеренно пыхая сигарой.

– Мистер Мармадьюк израсходовал в бою только две торпеды, – мрачно напомнил Юшенг. – Следовательно, даже если принять эту версию, две другие все равно принадлежат противнику.

– Два попадания из четырех пришлись точно в орудийные порты. Невероятная точность в скоротечном бою, когда противники движутся с огромными скоростями, не правда ли?

– Вы имеете в виду, что две торпеды могли быть подорваны прямо в орудийных портах?! – удивился полковник. – Но предохранительные нейропрограммы…

– Если противнику удалось каким-то образом дезориентировать ветерана-коммодора и адмирала ударной группировки, почему бы не предположить, что тот же трюк удалось провернуть с тупыми биоморфами?