Текст книги "Трущобы империй"

Глава одиннадцатая

Элизабет считалась красавицей – лицо сердечком, маленькие полные губы бантиком, взгляд с поволокой, красивые руки, маленькие ступни, пышное тело и мелодичный голосок. В сочетании с достаточно грациозными движениями, получался этакий секс-символ, и влюблены в неё очень многие мужчины из высшего света Нью-Йорка.

Алекс же… каноны красоты в двадцать первом веке очень заметно отличались от канонов красоты девятнадцатого. Излишняя полнота, да ещё и не слишком здоровая, со складочками на талии и пышным, но несколько обвисшим задом…

Любовная связь с замужней дамой для него достаточно обременительна. Несмотря на то, что попаданец далеко не первый, с кем она изменяет мужу, в постели любовница оказалась достаточно зажатой, да и темперамент не так чтобы очень. Кузнецов считал, что своими изменами она решает скорее проблемы психологического, чем физиологического характера.

С другой стороны, выбора у него и нет. Не то чтобы девятнадцатый век такой уж пуританским… скорее ханжеский. Любовницу при желании найти легко. Другое дело, что получалось шило на мыло.

Связываться с незамужними рискованно, если это только не девчонки из рабочих кварталов – нравы там достаточно простые. Но там другая проблема – братья, отцы, ухажёры… Да и с гигиеной проблемы – не то чтобы они вонючки идейные… проблема именно в деньгах на гигиену – в домах бедняков даже водопроводов нет.

Бордели? Рассадники сифилиса, коего попаданец отчаянно боялся – видел уже людей с провалившимися носами, кошмары потом долго не отпускали. Понятно, почему среди среднего и высшего класса так популярны перчатки, которые таскали даже в летнюю жару.

Оставались только замужние, из числа тех легкомысленных особ, что считают любовную связь на стороне непременным атрибутом светской женщины. Хочется, не хочется… положено!

Вот и Элизабет нашла себе Алекса – любовник из актёрской среды считался у женщин чем-то пикантным…

– Молилась ли ты ночь, Дездемона!?

Женщина с трепетом смотрела на разыгрываемую сценку, восхищённо округлив глаза и положив левую ручку в область сердце. Сейчас, в шёлковом пеньюаре, лежащая на двуспальной кровати дорогого гостиничного номера, она смотрелась очень даже…

– Иди сюда, мой ненасытный зверь! – Жарко прошептала Элизабет, и Алекс шагнул к постели, срывая сорочку…

Три часа спустя с неохотой нацепил подаренные запонки, поцеловал женщину на прощание и сбежал по чёрной лестнице отеля, отворачивая лицо от прислуги. Вот же… вроде бы и с лучшими намерениями, а как помоями напоследок облила. Подарки эти…

Сам он не мог дарить любовнице ничего, ибо конспирация, да и разница в финансовом отношении очень уж велика. А вот наоборот… актёрская профессия считалась родственной древнейшей и актрисы на содержании через одну – за исключением пожилых и слишком юных.

Актёры мужчины… да то же самое! Не столь очевидно, но им дарят такие вот подарки, оплачивают некоторые счета. Стыдобища, но деваться особо некуда – Алекс попытался робко поднять тему… так сразу Ты меня не любишь и слёзы. Была бы Элизабет обычной студенткой из века двадцать первого, сказал бы Не люблю и пошёл пить пиво с приятелями.

А тут боязно: обиженная женщина, да ещё из высшего света. Намекнёт такая мужу, что некий актёришка сально на неё смотрел и отпускал пошлые комплименты, так потом хоть из города беги, иначе проблемы за проблемой пойдут. А не мужу, так подругам, родственникам… хрен редьки не слаще.

Правда, запонки отличные, спору нет. В ювелирных изделиях уже мал-мала разбирается, никак не меньше сотни долларов – если продавать. Покупать если, так минимум в полтора раза дороже выйдет.

Оп-па… а вот и заканчивается приличный район с освещением и мостовыми. С минуту Алекс колебался – до Бауэри можно дойти через Нижний Ист-Сайд, район не самый благополучный. Или через пустыри, где опасность встретить грабителя куда как меньше, но уж если натыкался, то шишкой на затылке и вывороченными карманами не отделывался. Обычно таких невезучих находили пару дней спустя, и опознать их оказывалось проблематично – на пустырях жили ещё и бродячие собаки.

Собак попаданец побаивался, есть у него такая слабость. Нащупав в кармане кастет и тычковый нож, бывший студент немного успокоился и пошёл через Ист-Сайд.

– Давно надо револьвер купить, – бормотал он сам себе, напряжённо вглядываясь в темноту и старательно обходя переулки и тёмные места. Несмотря на позднюю ночь, народа хватало. Правда, несколько сомнительного…

– Скидывай прикид, – без обиняков приказал один из троицы грабителей, умело окруживших его. М-мать… только что ведь обычных прохожих изображали, даже шли в разные стороны. Матёрые волчары… и глаза такие нехорошие… В трущобах Алекс насмотрелся на бандитов и понял – сейчас его будут убивать.

Постукивая зубами, начал стягивать сюртук, путаясь в рукавах. Один из бандитов, ухмыляясь, подошёл поближе, вроде как помочь.

Сейчас!

Короткий боковой в челюсть вырубил воняющего перегаром крепыша надёжно, кость хрустнула под кастетом и бандит безмолвно упал лицом вниз, прямо на мостовую.

Полы сюртука хлестнули по навахе[42]42
  Складной испанский нож, отличается достаточно длинным и тонким лезвием.


[Закрыть], которой поигрывал высокий тощий парень, по комплекции сильно напоминавший самого попаданца. Тут же бросив сюртук, Алекс приставным шагом подскочил к долговязому и нанёс несколько ударов в лицо – левой, вооружённой тычковым кинжалом.

– Глаза! – Заорал тот истошно, – мои глаза! Мэри, убей его! Тварь!

Алекс краем глаза успел увидеть пистолет и немыслимым рывком ушёл в сторону.

Выстрел!

Бок обожгло, но попаданец рванул к высокому жопастому стрелку, преодолевая дикий страх. Не успеет, будет трупом… Громкий щелчок осечки стал музыкой для его ушей.

Правый боковой по голове!

Незадачливый стрелок валится на мостовую безжизненной куклой, не нужно быть врачом, чтобы понять – труп. Из-под свалившейся с головы кепки выпали длинные спутанные волосы. Сопоставив их с Мэри, Алекс аж зашипел от злости – бабу убил!

Не то чтобы она не заслуживала… но если что… Подняв револьвер, он без колебаний разрядил его сперва в воющего Мои глаза вперемешку с угрозами, а затем в лежащего без сознания гангстера со сломанной челюстью.

А теперь – ноги! Если полиция вполне снисходительно отнесётся к факту самообороны, то вот дружки убитых – вряд ли. Да и девку не простят. Она может оказаться обычной подстилкой, а может – родственницей целого гангстерского клана. За таких мстят.

Бежал до самого Бауэри, шарахаясь от всех теней. Но ближе к дому снова накинул сюртук, до этого скомканный в руке и прижатый к простреленному боку. Благо, прижимал к ране изнаночной стороной. Нельзя показывать, его искать могут…

В дом вошёл спокойно и тут же рявкнул:

– Фред! Зажигай свет и грей воду, меня подстрелили!

Друг тут же вскочил и начал суетиться – без паники, потому как трущобная жизнь подготовила его и не к такому. Быстро согрелась вода, и сюртук на ране заменён на два тампона из чистых рубашек.

– Насквозь прошла, – с деловитой озабоченностью сообщил попаданцу Фред, – по краю. Борозда страшненькая и крови много потерял, но ливер должен быть цел.

– Про потерю крови и сам чувствую, – язвительно ответил раненый, которого от слабости и переживаний аж вело, а сознание временами отключалось, – давай к Мопси, пусть кто-нибудь из её сорванцов за доктором сбегает.

Успев распорядиться, Алекс всё-таки потерял сознание. Очнулся от резкого запаха, увидев перед собой бородатую физиономию.

– Мойзес Лифшиц, – отрекомендовалась физиономия, – а вы, насколько мне доложили, Алекс Смит. Огнестрельное ранение… так… сейчас будет больно, уж потерпите…

Бормоча что-то под нос на идише, который попаданец мог опознать по специфическому звучанию и словечкам, доктор отодрал тампон и начал профессионально копаться в ране. Очень болезненно и одновременно успокаивающе – движения уверенные, не суетливые.

– Терпите, мистер Смит, – с профессиональным равнодушным сочувствием сказал врач, – рана не опасная, но чистить надо – волокна от одежды попали. Вдобавок, вам с этой раной ещё до дома нужно было дойти, грязь могла глубоко…

Алекс успел заметить, что лежит, оказывается, на их обеденном столе, а в комнате, помимо Лифшица и Фреда, ещё какая-то рыжеватая женщина, ассистирующая врачу. Потом от дикой боли и кровопотери потерял сознание.

Очнулся уже утром, и как выяснилось, аж через сутки после визита доктора.

– Да ничё, – успокаивающе хлопотал рядышком озабоченно-деловитый Фред, – слабость, оно конечно… Но заражения нет, мистер Лифшиц вычистил рану.

От волнения друг снова сбился на трущобный лондонский акцент.

– Язык, – машинально поправил бывший студент.

– Чё? А… да. Всё хорошо, в общем, – Фред слегка замедлил речь, подбирая слова, – доктор сказал, что недельку ты точно пролежишь, а потом ещё две недели дома посидеть придётся, никакого театра.

– Пять долларов за визит взял[43]43
  Ставка за ПЛАНОВОЕ посещение врача в его кабинете была в то время 2 доллара. Так что пять долларов за ночной визит в опасный район – это достаточно реальная цена.


[Закрыть], поганец этакий! – Рядышком обнаружилась Мопси с поджатым толстыми губами, – не моё конечно дело – указывать белому джентльмену, как вести дела… Но пять долларов!? Видит господь, гореть такому кровопивце на самом жарком костре! Масса Фред не в себе от волнения, вот этот Мойзес и загнул. За ночной визит, да сложный случай… Тьфу!

Лицо Мопси горело негодованием, негритянка никогда не была тихоней и умела указать всем место, не переходя границы, дозволенные чернокожим. Так что можно быть уверенным – репутация доктора Лифшица в этом квартале крепко пострадает.

– Сиделка вам нужна, масса, – доложила Мопси, – давайте я вам мою старшенькую приведу. Молодая ещё, но овдоветь успела, так что мужские причиндалы не смутят. А за больными и ранеными ухаживать она умеет, вы не беспокойтесь! В больнице работала!

Добившись согласия, негритянка просияла и ускакала вниз, тряся телесами. Через полчаса пришла симпатичная мулатка и приступила к своим обязанностям.

– Мне кажется, у Мопси муж как сапог чёрный? – Задумчиво спросил Фред, как только Дебби ушла с горшком.

– Угу…, – Алекс хихикнул, – были у нашей домоправительницы постельные приключения в молодости.

Рана заживала быстро, не принося особых проблем. Единственное, беспокоила слабость из-за сильной потери крови, да скука. Но если слабость можно перетерпеть, то вот со скукой похуже.

Интернета, ТВ и радио нет, остаются только печатные издания. Газеты «пережёвывали» одно и тоже – Гражданскую Войну, мысли о которой Алексу просто неприятны – ему равно не нравились обе стороны. Северян терпеть не мог заранее – за толерантность, Холодную Войну и ФРС[44]44
  Федеральная Резервная Система США, частная лавочка, печатающая доллары. По сути, его хозяева и являются главами «ЗАО США».


[Закрыть]. Южан… не любил он рабства.

Оставались книги, но почти всю классическую литературу, особенно англоязычную, Алекс успел перечитать ещё в школе, причём как на русском, так и на языке оригинала. Перечитывать что-то по новой… не с его памятью. А современные популярные американские мастера пера писали на редкость нудно. Непременный пафос, цитаты из библии, нравоучения…

Делать решительно нечего, и от лютого безделья Алекс взялся за творчество. Графоманией он не страдал, да и писательского таланта не наблюдалось. Но переделать один сценарий пьесы, в которой некогда играл… почему бы и нет? Особенно если скрестить её с парочкой кинофильмов…

На Чехова и прочих Великих не замахивался, прекрасно понимая, что сюжета в данном случае недостаточно. Он не уверен, что смог бы адаптировать пьесу даже под реалии России образца тысяча восемьсот шестьдесят третьего года. Сложная игра слов и смысловых оттенков… нет, не потянет. Тем более перевести это на английский, да ещё и так, чтобы заинтересовать нью-йоркскую публику.

А вот безыскусная пьеса о беспризорниках во время Гражданской Войны, переделанная слегка под реалии Нью-Йорка, это реально. Их школьный драматург, Сан Ваныч, сам откуда-то свистнул сюжет и упростил достаточно сложную пьесу до такой степени, чтобы её смогли играть школьники. И понимать, что особенно важно.

Ничего сложного там в общем нет, никаких изысков. Напротив, пьеса построена на достаточно грубых ходах, бьющих по нервам и очень понятным. В крайнем случае…

– К вам мистер Вудфорт, – важно доложила Дебби.

– Наслышан, – с порога начал антрепренёр, едва успев поздороваться и поставить трость в угол, – очень неприятный инцидент, очень!

Несколько минут он рокотал, по своему обыкновению, что-то бравурное и невнятное. Увидев, что Алекс по прежнему смотрит на его монологи с большим равнодушием, успокоился.

– Келли передавала тебе привет, – подмигнул он. Попаданец кивнул серьёзно, не реагируя на подкол – Вудфорт баловался, вроде как скрывая тайну отношений Алекса и сорокалетней кокаинистки-травести[45]45
  Актриса, исполняющая роли мальчиков, подростков, девочек, а также роли, требующие переодевания в мужской костюм. Обычно это типаж «маленькая собачка до старости щенок».


[Закрыть]. Труппа с упоением поддерживала миф о пылких влюблённых, а самому попаданцу наплевать. Ну… почти, немного всё-таки раздражало.

– Не скучаешь?

– Скучал, – честно ответил парень, – пока за пьесу не взялся.

– Показывай… Шекспир будущий, – антрепренёр протянул руку за пьесой. Скепсис понятен, едва ли не каждый актёр считал себя драматургом и время от времени выдавал нетленку.

– Хм…, – сказал Саймон пять минут спустя, не вставая со стула, – хм… не шедевр, но на злобу дня… хм… Править придётся… возьмёшь меня в соавторы?

– На это и рассчитывал.

– Даже так? Хм… ты же ходить пока не можешь… А так хорошо себя чувствуешь?

– Неплохо, – пожал плечами Алекс, немного растерявшийся от напора.

На следующий день, чувствуя себя неловко, Алекс прибыл на место работы в портшезе[46]46
  Лёгкое переносное кресло, в котором можно сидеть полулёжа.


[Закрыть].

Глава двенадцатая

– Нет, нет и ещё раз нет! – Алекс решительно отбивался от авторитетного мнения одного из старейшин труппы – Говарда Стерна, – ваше мнение ценное, но пьеса нетипичная, да и раньше следовало подходить! Кто мешал подойти неделю назад?

Говард, играющий благородных стариков, демонстративно обиделся, вскинув голову и резко развернувшись, на что Алексу плевать. Может, когда-то этот запойный алкаш и был настоящим актёром, но сейчас он держался скорее за счёт звучного голоса, львиной гривы седых волос с красивым серебряным оттенком и опыта. Впрочем, несмотря на весь опыт, роли у него по большей части эпизодические, ибо не следует алкоголь с кокаином мешать…

– Не просто так подходил, – материализовался рядом с портшезом Фред, – ничего конкретного сказать не могу, но знаешь, как это бывает. Вроде бы ничего особенного, но один слишком сильно улыбается, другой шепчется…

– Да ясно, – устало выдохнул попаданец, потирая отчаянно чешущийся, заживающий бок, – в заговорщиков играют. Могу сказать даже, ради чего. Хотят повернуть дело так, что либо моя пьеса прогорает, либо сверкает всеми гранями, но так, будто это они её вытянули.

Друг хохотнул нервно…

– То есть ты заранее знал?

– Догадывался.

– Мда… вот почему я роль втайне репетирую, в подвале у Мопси завываю.

– Театр, – выплюнул Алекс слово как ругательство, – труппа на кокаинистке Келли настояла, ещё пара мелочей… Вудфорт всё понимает, не дурак. Но тут дело такое, что он в любом случае в выигрыше.

– Как… а, ясно. Если ты справляешься сам, то у него появляется человек, на которого можно положиться. Заодно именно на тебе труппа будет пар выпускать, он в белом останется. Не выйдет, тогда на землю опустишься, начнёшь к мистеру Вудфорту не просто прислушиваться, а уроки брать, за учителя считать.

– Как-то так… Эй, на тросах! Небоскрёб плавней опускай!

Чистовой прогон спектакля дело нервное, Алекс впервые занимался им как режиссёр. В самодеятельности максимум как помощник выступал, исключительно потому, что должность эта одна из самых неблагодарных, желающих всегда мало. И Вудфорт, несмотря на формальное соавторство, ни хрена не помогает, интриган хренов.

* * *

Главный герой – немолодой священник, пытающийся нести в трущобы даже не столько Слово Божие, сколько утешение и помощь. Встречались среди протестантских проповедников и такие, причём немало. В оригинале это комиссар, но в САСШ несколько иные реалии…

Священник пытался наставлять свою грешную паству, но понимал, что в большинстве своём они не виноваты в совершаемых преступлениях.

– … пастор, – а ты пробовал прокормить детей, зарабатывая два цента в час[47]47
  Такой была ставка у портних, шивших бельё.


[Закрыть]? – Выплёвывает слова бывшая портниха, ставшая проституткой, – попробуй посмотреть в глаза голодным детям, а потом скажи мне о постыдной профессии.

Публика на галёрке улюлюкает одобрительно, формат пьесы позволяет этакое интерактивное участие, так что действие не страдает. Нищая галерка сама как будто становится соседями этой проститутки, невольно подслушавшими разговор и вмешавшимися в него.

– … жить честным трудом? – Оборванный мужчина смеётся, стоящие рядом оборванцы отпускают язвительные, но корректные замечания, – а ты пробовал?

– Да где ему!? – Визгливо комментирует пронзительный испитой голос с галёрки, – когда деньжата есть, можно и поумствовать о всяком. А когда ты работаешь так, что света белого не видишь, а всё едино кишки от голода сводит, и думаешь – самому поесть, потому как иначе работать не сможешь, аль детишек покормить, потому как они уже прозрачные от голода. А на всю семью не хватит. Вот тогда-то и призадумаешься о том, чтоб в переулке кого по лобешнику кастетом!

А это уже подготовленный актёр… пусть в театрах такое не принято, но идея из будущего оказалась как нельзя кстати. Всего-то двое актёришек ранга кушать подано на галёрке, а пьеса заиграла. Вон как встречают… да не только трущобники, но и публика побогаче сочувственно сморкается, особенно женщины – у половины глаза на мокром месте.

– … гражданин САСШ?! – Спустившийся с парохода эмигрант с немецким акцентом неверяще смотрит на таможенника, – вот так сразу? Марта, мы теперь граждане САСШ, самой великой страны мира! Как в солдаты?! Дети мои…

– Как гражданина, по призыву, – ехидно отвечает вербовщик, – пошли уже, трёхсотдолларовый человек[48]48
  От призыва можно было вполне официально откупиться за триста долларов, или нанять вместо себя солдата, заплатив ему. Так и родилось выражение «трёхсот долларовый человек».


[Закрыть]!

Проповеднику попадались на глаза проститутки, воры, бродяги, опустившиеся алкоголики. Он говорил с ними, пытаясь вернуть На путь истинный, но… За каждым стояла грустная история, типичная для трущоб Нью-Йорка – крушение всех надежд, невозможность прокормить семью и детей, безнадёжность.

Апофеозом стала встреча с беспризорниками, обитавшими на пустыре. Проповедник уже не пытался наставить их на пусть истинный, просто приносил еду и подержанные вещи. И вот он, ссутулившись, уходит в закат…

Фред, играющий главаря беспризорников, набранных среди детей работников театра, поднимается и начинает петь чуть ломким, но красивым тенором англоязычную версию песни.

Я начал жизнь в трущобах городских[49]49
  Текст песни Юрия Цейтлина, написан по мотивам фильма «Генералы песчаных карьеров» Холла Бартлета, снятого по книге «Капитаны песка» Жоржи Амаду.


[Закрыть], И добрых слов я не слыхал. Когда ласкали вы детей своих, Я есть хотел, я замерзал. Вы, увидав меня, не прячьте взгляд, Ведь я ни в чем, ни в чем не виноват.

Стоящий рядом с Алексом за кулисами антрепренёр сказал раздражённо, жуя кончик сигары:

– Это что-то новенькое, в пьесе такого не было.

Попаданец пожал плечами…

– Часть труппы изначально саботировала[50]50
  Выполняли свои обязанности небрежно, скрыто противодействуя.


[Закрыть] пьесу, а Келли так скверно играла, что с самого начала ясно было – её нужно будет менять. Вот и заменил на Фреда.

– Это ясно, – отмахнулся мистер Вудфорт, – меня-то можно было в известность поставить?!

Бывший студент сделал виноватый вид, всячески показывая, что налажал исключительно от неопытности, и антрепренёр смягчился слегка. Ну не отвечать же ему, что Вудфорт с упоением поддерживал нездоровую атмосферу из-за каких-то своих целей? Это честно, но глупо… За что вы бросили меня, за что? Где мой очаг? Где мой ночлег? Не признаете вы мое родство, А я ваш брат, я человек. Вы вечно молитесь своим богам И ваши боги всё прощают вам.

Вытянувшаяся в струнку фигура Фреда со сжатыми кулаками, подсвеченная снизу, прямо-таки эпична. Он сейчас не играл, а жил.

Край небоскребов и роскошных вилл, Из окон бьет слепящий свет. Ах, если б мне хоть раз набраться сил, Вы б дали мне за все ответ. Откройте двери, люди, я ваш брат, Ведь я ни в чем, ни в чем не виноват Вы знали ласки матерей родных, А я не знал, и лишь во сне, В моих виденьях детских, золотых Мать иногда являлась мне. Ах, мама, если б мне найти тебя, Была б не так горька судьба моя.

Галерка и часть приличных зрителей встретили окончание пьесы овациями, но были и такие, кто пробирался к выходу с поджатыми губами.

* * *

– Омерзительная пьеса о трущобной жизни, подстрекающая к бунту, – Фред с нервным весельем процитировал либеральную Нью-Йорк таймс.

– Обо мне?

– Ни слова, – ответил англичанин пару минут спустя, дочитав статью, – грязью поливают, но больше театр и мистера Вудфорта.

Друг снова зашуршал газетами…

– Ага! Вот демократическая[51]51
  Позиции демократов в Гражданской Войне были во многом близки позициям Конфедератов – даже президент Конфедерации Дэвис был членом Демократической партии. Во время Гражданской войны демократы разделились на сторонников Конфедерации и сторонников Линкольна, но в целом даже сторонники Линкольна не упускали возможность кинуть свой камень в республиканцев.


[Закрыть] New York Herald, что тут… Пьеса, обнажившая чувства… бла-бла… глупые красивости.

Алекс подавил усмешку, Фред стеснялся красивостей, особенно словесных. Даже прочитать вслух трогательный стишок ему неловко. Хотя если учесть, что пару раз попаданец наблюдал, как брутальный выходец из трущоб шмыгает носом и вытирает выступившие слёзы в такие вот моменты…

– Хорошо пишут, – подытожил он наконец, – тебя не слишком хвалят, больше мистера Вудфорта. Дескать, смелое решение, обнажившее проблемы нашего общества.

– Пусть, – отмахнулся немного задетый Кузнецов, – чего-то в этом роде я ожидал. Да в общем-то, они правы – это смелое решение мистера Вудфорта. Не решись он поставить такую пьесу, ничего бы не было.

– И поострее бывало, – возразил Фред горячо, – у нас половина пьес про Благородных бандитов.

– Примитив. Беспризорники, швеи по два цента в час и трёхсотдолларовые люди куда страшней – это о социальной несправедливости. Не о некоем бандите, а о Системе, с которой нужно что-то делать.

Алекс замер…

– Вот же дерьмо, – выругался он поражённо, – это получается, я теперь чуть ли не революционер?!

Не то чтобы он боялся политики… хотя боялся, чего себе-то врать!? Бунты и стачки в Нью-Йорке считались обычным делом. После начала Гражданской, промышленность Севера начала бурный рост, одновременно стартовала инфляция[52]52
  Прожиточный минимум в среднем по стране подорожал на 125 %, а зарплаты увеличились всего на 60 %. В крупнейших городах этот разрыв был еще больше. В Нью-Йорке пролетариат в среднем зарабатывал в 4 раза меньше, чем до войны.


[Закрыть]. И без того невысокая оплата рабочих превратилась в нечто смехотворное, оскорбительное на фоне сверхприбылей промышленников.

Не будешь отстаивать свои права, с голоду помрёшь… Так что всевозможные профсоюзы полны решимости, а жизнь политизирована до крайности. К удивлению попаданца, в Нью-Йорке живут самые настоящие марксисты[53]53
  В Нью-Йорке тех лет была огромная немецкая община, отсюда и марксизм. Для немцев тех лет Маркс был не чем-то абстрактным, а очень известным, политически активным философом, активно дискутировавшим в немецкой печати.


[Закрыть], пользующиеся большой популярностью. А ещё больше Алекс удивился, когда при поверхностном изучении этого явления понял – это какие-то другие марксисты[54]54
  Разновидностей марксизма очень много.


[Закрыть]… Кузнецов с почти своей пьесой с размаху вляпался в политику.

Первый выход из дома прошёл… неловко.

– Мааам! – Раздался истошный крик, – мистер Смит вышел, мистер Колон тоже!

Начался шум и галдёж, захлопали двери и окна, обитатели дома высыпали поддержать новоявленных кумиров. Вдобавок, молва почему-то приписала ранение Алекса неким наёмникам богачей, которым не понравилось, как Смит с Колоном рыскали по Нью-Йорку В поисках правды.

Услышав эту версию, парни переглянулись с диким видом, что по мнению жильцов, только подтверждало нелепую версию.

– А как тебе песня эта на ум пришла? – Шамкал древний старик у Фреда, держа его за рукав.

– Так вот, – неопределённо отвечал парень, мучительно краснея.

– … мистер Смит, а вы можете попросить за мою Аннабель, чтоб её в театру взяли?

– … да я завсегда, Фред, ты только скажи, – разорялся нетрезвый приказчик.

– Что б я ещё…, – только и смог произнести англичанин, когда они наконец оторвались от соседей. К их превеликому облегчению, таких сценок больше не было. Судя по всему, мега-звёздами парни стали исключительно для соседей, которых впечатлил сам факт, что добившиеся признания люди живут рядом.

На полпути к театру Бауэри Алекс смог разговорить друга.

– Ладно тебе, – неловко начал он. Фред глянул косо и промолчал, – если песня не моя, то какая разница, кто из нас станет автором? Настоящего автора нет в живых, имени его не помню, национальности тоже. Что её никто другой не слышал, гарантирую, а тебе надо хоть немного имя делать. Я вот пьесу, ты песню…

– Ты хоть пьесу сам, – пробурчал друг недовольно.

– Какое сам?! Компиляция обычная, просто начитан, потому легко получилось.

– Да почти все пьесы – компиляция, – отмахнулся Фред, немного поднатаскавшийся в театре специфических знаний, – всё равно ты писал. Хоть как-то… Не надо мне больше чужой славы, договорились?

– Договорились, – Кузнецов с облегчением пожал руку, – но если вдруг будет НАДО, ты обещаешь подумать. Ладно?

– Если ОЧЕНЬ, то обещаю, – скривился тот, – но вот… чтоб в известность меня поставить – ты автором стал… не надо больше.

Попаданец кивнул неловко, но о случившемся ничуть не жалел. Пусть и неудобно перед другом, но его нужно как-то… повышать в звании. Одно дело – актёр на эпизодических ролях, и совсем другое, если этот актёр ещё и сочиняет яркие песни. Честно это или не очень… но Фреда можно подтянуть на уровень повыше – туда, где другие гонорары и другие возможности.

На волне успеха пьесу Ваши боги ставили каждый день в течении почти двух недель. Публика в театре Бауэри ломилась, каждый раз аншлаг. Алекса и Фреда стали узнавать на улицах, а главное – гонорары выросли!

Фред отныне числился в основной, а не вспомогательной части труппы, получая за каждый выход в Богах по полтора доллара. Совсем немало за пусть и яркую, но всё-таки эпизодическую роль! Стало больше и других ролей, причём не кушать подано, а повыше.

Пусть у него не наблюдалось особого таланта, да и опыта маловато, но зато нет алкоголизма и пристрастия к кокаину, столь обычного в актёрской среде Нью-Йорка. Да и не только актёрской, кокаин на удивление дёшев и при этом хорошо вставлял, так что кокаинисты встречаются как среди богемы, так и среди нищих побирушек.

А талант… рядом попаданец, который и сам не великий актёром, но обладает квинтэссенцией[55]55
  Здесь – самое главное, самое важное, наиболее существенное, основная сущность, самая тонкая и чистая сущность, концентрированный экстракт.


[Закрыть] актёрского опыта за полтора века вперёд. Так что справлялись потихонечку, и всё бы хорошо… Но спектакль, и без того далеко неоднозначный, начали откровенно политизировать как сторонники, так и противники.

Достаточно проходной спектакль, держащийся по большей части на непривычных режиссёрских находках из будущего и запоминающейся песне, стал неким символом. И… Алексу стало страшно – сейчас перед ним появилась ВОЗМОЖНОСТЬ.

Сейчас он мучительно думал: приглашение в Коммунистический клуб, подписанное его основателями – Фридрихом Зорге и Иосифом Вейдемейером[56]56
  Реальные исторические личности, стоявшие у истоков марксизма в САСШ (США), социализма и профсоюзного движения.


[Закрыть]… стоит ли туда идти? Засветившись там, получает репутацию однозначно левого, социалиста. Опасная репутация в САСШ… Отказавшись придти, попаданец сливает свою славу самым бездарным образом. А второго шанса может и не появиться…