Текст книги "Белые сны"

Пингвины

Они живут рядом. В любой час можно спуститься с обрыва на морской лед, и вот они – целое государство. Совершенно не боязливы. Пингвины не знают коварства людей и подпускают вплотную. Ходишь по всей колонии – никакого волнения. И если, совсем уже обнаглев, тянешь руку погладить – пингвин может клюнуть. И больно.

Всего пингвинов семнадцать видов. У Мирного живут большие и важные императорские пингвины, а также их родственники – суетливые несерьезные пингвины Адели. Адели на зиму (в апреле) удаляются к северу. И, подобно грачам в наших краях, приносят в Антарктиду весну. Это бывает в ноябре.

Потешные птицы не очень похожи на птиц. Природа проявила бездну изобретательности, чтобы приспособить антарктических аборигенов к жизни на льду. В облике и повадках пингвинов много смешных человеческих черточек. Чёрный фрак, ослепительно белая сорочка, величественная осанка и неторопливая, вразвалку, походка делают императорских пингвинов похожими на метрдотелей дорогих ресторанов. Наблюдать пингвинов ни с чем не сравнимое удовольствие. Приходишь утром, уходишь вечером. Снимаешь одну, две, шесть пленок. Снимаешь, пока не останется ни одного кадра. Кинооператор Кочетков лет семь назад поставил даже палатку рядом с этой колонией птиц. И снимал, снимал… Получился хороший фильм. Я смотрел его несколько раз. И, признаюсь, пингвины в первую очередь заронили интерес к Антарктиде.

В который раз направляемся в гости к пингвинам. Сегодня от ветра они схоронились за старым, покрытым снежной глазурью айсбергом. Километра за два слышим смутные звуки – не то лягушки, не то гусиная стая. Ветер доносит непарфюмерные запахи птичьих будней. А вот и первый представитель державы. Спит или мертвый? Лежит, уткнувшись головой в снег. У самых ног вскочил, растерянно огляделся, но, поняв – ничего ему не грозит, сразу становится важным.

Теперь двое. Полная неподвижность. Чуть-чуть касаются грудью. Клювы подняты кверху. Это любовь. Как все влюбленные, не замечают ни шума шагов, ни крика поморников. Убеждаемся позже: могут стоять и час, и два. А колония сородичей живет в это время по своим правилам и законам.

Лето. Почти все взрослое население отправилось к морю. Это недалеко – сутки пешего перехода на север. В воде пингвины резвятся и кормятся – ловко хватают рыбешку и маленьких осьминогов. Правда, глядеть надо в оба, иначе и сам попадешь в зубы морскому леопарду или киту-косатке. В колонии остались только няньки и дети. Ростом дети уже с родителей. Но одеты иначе. Нарядного фрака и белой рубашки пока что нет – бурый пух. Не очень красиво, зато тепло.

Дети есть дети: пои, корми. Постоянный крик: «Экю! Экю! Экю!..» Мотают головой сверху вниз – «хочу есть!» «Тэ-тэ-тэ-тэ-э-э!» – отзываются няньки. Взрослая песня похожа на бормотание курицы в марте где-нибудь на теплой мякине, только более громкая и металл в голосе. Голодный подросток подходит к няньке. Та наклоняется. Подросток сует голову в раскрытый клюв и быстро-быстро глотает белую кашу. А справа и слева бесконечные жалобы алчущих: «Экю! Экю! Экю!..»

Немало корма надо ораве почти уже взрослых прожорливых молодцов. Няньки уходят кормиться и запасать в зобу пищу. На их место возвращаются те, кто это сделать уже успел.

Молодняк медленно, день за днем подвигается к морю. Няньки смотрят, чтобы по неразумности кто-нибудь не забрался в промоины айсберга, который вот-вот осядет, не позволяют подросткам лезть в трещины, драться, уходить далеко от компании.

В разгар лета, в середине декабря, молодежь обретает наконец долгожданное оперение. И все государство ускоренным маршем направляется к морю. Там одетые с иголочка птицы ныряют со льдины в синюю воду. Кончилось детство Теперь уже сам лови рыбу, кальмаров и не спи, когда появится леопард…

В конце марта, когда пурга начинает свистеть в трещинах айсбергов, у Хасуэлла появляется первый пингвин-разведчик. Это значит – пришла зима. Через месяц вся колония птиц собирается у острова.

И все повторяется сначала, как и тысячи лет назад. Жених выбирает невесту. У молодой пары появляется одно-единственное яйцо. А морозы – пятьдесят градусов, пурга – соседа не видно. Попробуй уберечь одно-единственное. Берегут! Яйцо лежит на лапах и сверху прикрыто складкой живота. Надо пройтись – идет вместе с яйцом. Яйцо величиной с большую картофелину, и с ним особенно не расходишься. Если надо идти кормиться – яйцо забирает супруг. Море зимой отодвигается далеко. Обычным ходом доберешься не скоро. Но есть у пингвинов способ иного передвижения – ложатся на брюхо и, быстро-быстро работая крыльями-ластами, скользят по снегу. Скользить удобнее, чем шагать.

В самую лютую стужу высиживают, а вернее сказать, выстаивают императорские пингвины яйцо. Чуть проморгал – покатилось, треснуло от мороза или соседка, давно потерявшая свое кровное, хватает чужое. Попробуй отнять – драка! Что с возу упало, то пропало. Теперь одна надежда – «усыновить» чужое яйцо. Такая возможность есть. Пятнадцать тысяч соседей – кто-нибудь всегда зазевается.

На свет птенец появляется голым. Смирно сидит на лапах у матери, прикрытый складкой живота. Потом первые шаги по льду. А мороз по-прежнему – сорок. И пурга. Пуховые шарики сбиваются в кучу. Взрослые тут же, около «детского сада», прикрывают птенцов от ветра, всегда готовы накормить. Тут уж не разобраться, где свой, где чужой. Кормят любого, кто просит. Детская смертность в колонии очень большая. Почти половина птенцов не доживает до выхода к морю. Больных и ослабевших подбирает поморник. Он постоянно рядом. Весь образ жизни его приспособлен к соседству с пингвинами.

Занятные птицы императорские пингвины. Однако не думайте, что встретишь их в Антарктиде на каждом шагу. На две тысячи километров ледового побережья – всего три колонии. «Мирянам» повезло: в любое время иди и любуйся – пятнадцать – двадцать тысяч птиц почти у порога.

Как грачи, многочисленны в Антарктиде пингвины Адели. Они забредают иногда к императорским. Мечется суетливый школьник-мальчишка между спокойными и сановитыми гражданами Антарктиды. Надоедает всем бестолковостью и настырностью. Получив пару щипков, убегает в свою колонию.

Адели селятся на каменных островах и появляются только весной, когда камни приятно греют замерзшие лапы. Строят гнезда из камешков и кладут два яйца. Появились Адели – значит, пришла весна в Антарктиду.

Императорский пингвин покидает колонию только по необходимости – надо идти кормиться. Адели постоянно бродят вдоль побережья просто из любопытства. Незнакомый предмет – несутся к нему сломя голову. Иногда идут, тихо покачиваясь. Если посмотреть вслед – точь-в-точь старушки на богомолье бредут. Забегают Адели на летную полосу – глянуть на самолеты. Ходили в поселок. Но собаки их кое-чему уже научили. Теперь обходят Мирный сторонкой. Приход корабля – большая сенсация для пингвинов: подходят к самому борту и наблюдают.

Гнезда Адели строят там, где есть среди льдов хотя бы маленький островок. В декабре еще часто бушуют вьюги. Случается вся колония заметается снегом. Ничего, сидят. Мелкие камешки для гнезда поставляет возлюбленный. Его поведение в это время потешно. Спускается вниз по уступу, с самым невинным видом идет мимо гнезд, смотрит по сторонам, щурится от низкого солнца. Но вот одна пингвиниха зазевалась – и в ту же секунду воришка хватает из гнезда камень. И куда делась походка вразвалку – деловито мчится к подруге. Та благодарно принимает строительный материал. И супруг уже снова отправился за добычей – снова походка, как у невозмутимо-равнодушного человека, решившего прогуляться. Добытчику невдомек: пока он фланирует по колонии, из гнезда на котором сидит подруга, таким же образом камни уносят другие гуляки. А самка прилежно сидит на гнезде. Иногда из снега торчит одна голова – сидит. Привязанность к луночке из камней поразительная. Аккуратно я выкатывал из гнезда яйца и клал с птицей рядом. Сидит. Я отходил полагая: наседка вернет на место свои сокровища. Нет, яйца лежат перед носом, а птица упорно греет пустое гнездо. Отклонение от нормы? Нет, точно так же вели себя три другие наседки.

В гнезде у Адели всегда два яйца. Из некоторых к концу декабря уже появились птенцы – маленькие, беспомощные но одетые плотным пушком.

Так же как и малыши императорских пингвинов, птенцы Адели сначала греются под животом матери, потом сбиваются в плотные «детские сады». И корм такой же – полупереваренная кашица из зоба взрослых пингвинов. Интересно наблюдать выход аделек из моря на лед. Под водой они разгоняются и вылетают на льдину свечой. Приземляются столбиком прямо на лапы. Напуганные в воде леопардом, Адели вылетают на лед ошеломляющим десантом. Только что было кругом пустынно и голо, и вот уже как будто семечками посыпали лед – целая сотня Аделей.

Под Новый год к елке в кают-компанию мы с одним затейником решили доставить пингвина. Связали себя веревкой, взяли в руки шесты на случай трещин и отправились к острову Хасуэлла. Видим, спешит навстречу один особенно любознательный пингвинишка. Так спешит, что падает на живот и, как ладья, загребая веслами-ластами, ну прямо несется по гладкому льду. Остановился у самых ног. Поднялся столбиком, разглядывает – кто такие? И угодил к нам в мешок.

Под елкой аделька вел себя осмотрительно-робко. Только вертел головой и не пытался выскочить из-за картонного заборчика. Но когда открыли бутылки с шампанским, когда каюта наполнилась дымом от сигарет, аборигену Антарктики сделалось плохо – раскрытым клювом глотает воздух, прыгает, верещит. Вынесли бедолагу наружу. Секунды две всего соображал, каким курсом следует улепетывать. «Ну будет теперь рассказов на острове Хасуэлла…»

В новогоднюю ночь было много хороших тостов. Кто-то предложил выпить и за пингвинов. Забавные птицы делают пребывание человека в пустыне менее тяжким. Человек видит рядом с собой жизнь. А это очень много значит для человека.

Старик, Волосан и другие

В кают-компании зашла речь о собаках. «А вы знаете историю на станции Сева?..»

Японская станция Сева приютилась на антарктическом острове в двух тысячах с лишним километров от Мирного. Там жили одиннадцать зимовщиков и пятнадцать ездовых собак. На станцию двигалась смена. Но ледокол «Сойя» сломал во льдах винт и запросил по радио помощи. Американский корабль вывел «Сойя» из ледовой ловушки. О высадке смены нечего было и думать – на станции кончились продукты, а аварийный запас унесло вместе с айсбергом, на который продукты выгрузили. Надо было спасать людей.

Портилась погода. Легкий американский вертолет сумел два раза приземлиться на острове. Одиннадцать зимовщиков удалось вывезти на корабль. Третий раз вертолет с корабля подняться не смог. Пришлось бросить имущество, приборы, и самое главное – на привязи осталось пятнадцать собак.

В японской печати поднялась буря. Общество покровителей животных требовало суда над полярниками. 6 июля 1958 года в городе Осака поставили мраморный памятник: «Пятнадцати лайкам, погибшим от голода в Антарктиде».

Через год японцы вернулись на станцию Сева. Радость и удивление! Навстречу вертолету, приветливо махая хвостами, бежали две лайки. Уцелевшие псы оборвали привязи, питались пингвинами. Ровно год собаки жили в Антарктиде без человека.

Пять собак живут в Мирном. Характеры разные, как у людей. Пожалуй, только Малыш и Мирный имеют сходство – оба глупы и трусливы. Дерутся по пустякам, а в большой драке ждут, когда объявится слабый, на него и кидаются. Оба ласковы и безобидны. Их терпят и даже любят. Считают: глупость с возрастом у собаки проходит. Ссылаются на Механика, который будто бы тоже не слыл Сократом.

– Механик!

Из-под снега вылетает здоровый пес, крутит хвостом, ждет мяса или хотя бы ласки. Механик не знает: его позвали для того, чтобы новый человек увидел его собачью слабость.

– Волосан!

При этом слове Механик кидается в ближайшую щель. Через минуту он понимает, что его обманули – Волосана поблизости нет. Вылезает и понуро идет в домик к механикам. Это лучшее место в поселке. Под лестницей ворох пакли. Лежи, размышляй. Проходят пахнущие соляркой люди, треплют загривок шершавыми пальцами. Тут всегда найдешь защиту от Волосана. Весь поселок души в Волосане не чает.

Сашка Дряхлов, радист с передающей станции, приходит обедать с жестяным ведерком. Ведерко для Волосана. Выйдет, приставит два пальца к губам. На свист от дома с антеннами отрывается темная точка. Точка растет, растет и превращается в сильного и красивого Волосана. Последний прыжок через яму, и пес упирается лапами в Сашкину грудь.

– Волосан, Волосанчик…

Собака падает около ног. Катается по снегу, вьется вьюном, лижет Сашкину драную куртку.

– Волосан! – Пес прыгает через Сашкину руку. Прыгает столько раз, сколько Сашка захочет.

– Волосан, а ну покажи, как ораторы…

Прыжок на стул. Передние лапы – на спинку. Заливистый лай под хохот зрителей. Потом кто-то почти шепотом говорит:

– Механик!

Волосан поднимает шерсть на загривке, горящими глазами ищет Механика.

Два пса смертельно враждуют. Механик при встречах прячется. А если не успевает, схватка – разнять невозможно. Не меньше как по десятку рубцов носят на теле эти враги. У Механика сверх того порвано ухо. Вражда между собаками грозила перейти на механиков и радистов. Решили от греха Механика увезти. Его покровители загрустили, но спорить не стали. С ближайшим самолетом собаку отправили на станцию Молодежная. Осталось в поселке четыре пса: два молодых глупыша, Волосан и Старик.

Старика не увидишь в поселке. По причине преклонных лет и плохого здоровья определен сторожем на свинарник. Покорно живет с хавроньями рядом.

Очень стар. Глаза слезятся, голоса совсем нет. Брехнуть разок для порядка – и то сил уже не хватает. Целый день лежит у двери свинарника. Тепло. Полная чашка еды. Глядит, как носится Волосан, как бегают два глупыша. Эх, сигануть бы по синим сугробам – нет, болят кости… Эти трое, что они знают? Родились тут, в Антарктиде. А Старик многое повидал. Лобастая голова лежит на сильных когтистых лапах. Многое помнит лохматая голова! Люди вот приезжают и уезжают. Восемь лет – восемь экспедиций. Каждый год новые люди. А он все восемь лет беспрерывно. Такого срока никто в Антарктиде не был. Ни собаки, ни люди. И вот теперь в сторожах. А было время… А может, сон, может, такого в собачьей жизни и не было? Но как же не было! Рубец на правом бедре – это же в самолете схватка. Да-а… Какие псы, какие товарищи были! Один остался от всей упряжки.

Родился Старик на Чукотке, в доме охотника. Снег и лед с самого детства. Но там и лес был. Летишь в упряжке мимо темной лесной стены. Выстрелы. Пахучий костер. Оленье мясо. Сон на снегу. И снова бег по бугристому снегу, крик: «Улю-лю-лю-лю!..» Он скоро нашел свое место в упряжке. Был он сильным и умным. Охотник быстро понял, кого будет слушать упряжка, и поставил Старика вожаком. Тогда у него было другое имя. Какое? Теперь он не помнит. Он помнит: к охотнику пришел человек. Повесил около двери шубу с чужими и незнакомыми запахами. Долго горела лампа. Охотник не хотел продавать вожака: что за охотник без хорошей собаки!

И все-таки люди договорились.

После дороги по незнакомым местам вожак увидел стаю чужих, таких же рослых собак. Он и тут нашел себе место. Это стоило страшной раны около шеи. Но соперник остался лежать на снегу. А потом стаю подтолкнули по лесенке к двери странного сооружения с отвратительным запахом. То был самолет, и он полетел. Первый раз вожак узнал тошноту. Потом прошло. Вся стая робко сидела возле окошек.

«Ах, какие умницы, сидят как будто всю жизнь летали», – сказал молодой штурман и кинул крайней собаке юколу. Откуда штурману было знать, что нельзя одной собаке бросать юколу. Полетела шерсть в самолете. Стая свалилась в один ком возле двери летчиков. Если бы не вожак, разметавший зубами озверевшую стаю, штурман не увидел бы больше своей любимой невесты.

«Спасибо, старик. Ты молодец!» – говорил штурман, поглаживая искусанного пса. С тех пор появилось новое имя – Старик.

В Калининград привезли из Архангельска бородатого каюра. Он был самым знаменитым каюром на Севере. В «Огоньке» на обложке была его фотография. Семьдесят лет. Зубы целы все до единого. Шустрый. И голос такой, что шерсть поднимается на загривке: «Улю-лю-лю-лю-ю-ю!..»

Каюр сразу оценил Старика: «Да, это собака…» Плыли на пароходе. Жара. Качка. Тысячи незнакомых запахов. А потом снег. Чужой снег. Ни одного следа – ни оленя, ни соболя. Антарктида…

Еду Старику приносят всегда вовремя. Облизав чашку, он глядит в открытую дверь. Снизу ему видно пингвинью шкуру, которую банщик вывесил для просушки, видно край айсберга и синеватую гусеницу вездехода. Еда клонит ко сну. Старик кладет голову на передние лапы и закрывает глаза.

Вездеход в Антарктиде оказался удобней собак. Это сразу поняли. Пятьдесят лаек оказались без дела. Лишь иногда каюр выносил легкие нарты, и собаки везли гидрологов мерить лед. Однажды упряжка сорвалась с ледяного обрыва. Люди соскочили, собак и сани удержать было нельзя. Высота обрыва сорок метров – стая убавилась почти вполовину. Но работы и тридцати собакам не находилось. От безделья, понятное дело, начались шалости. Умный Старик сразу понял: пингвинов трогать не надо. А которые не поняли, тех давно уже нет. Остались только собаки, у которых была особая дружба с людьми. Прекрасные были псы! Старик всех помнит.

Взять хоть Пирата. Умница! В драке глаз потерял. Ну, за собачью честь можно и глаз потерять. Очень любили Пирата. Жил он постоянно в шестнадцатом доме, у механиков-авиаторов. Утром вездеход отправляется к самолетам – Пират сидит на первой скамейке. Самолет опустился – первым в двери влетает Пират. С полосы один не уйдет – только вместе со всеми. Бывают дни: люди еле идут, от усталости валятся. И пес еле стоит. В какой-то день комендант задержал Пирата в поселке. Прислали человека с аэродрома: «Давай Пирата – работа не клеится…»

Все понимал пес. Доктор Барашков однажды заметил клочья собачьей шерсти: «Это что? Чтоб следа собачьего не было в комнате!» А каково выпроваживать пса под лестницу, если мороз под сорок и ветер такой, что каждую шерстинку пересчитает. Жалели Пирата. Однако, упаси Бог, доктор Барашков узнает – приговор такой же, как за пингвинов. Понял ситуацию пес. Заходил только ночью. Ляжет около двери, погреется, а гимн заиграет, поднимается и тихо уходит.

Доктора Барашкова знали все до единой собаки. Выходит доктор из санчасти или поднимается по лестнице из столовой – псы врассыпную. Доктор был молодой, любопытный. Постигал науку. Интересно знать ему было, как собаки прижились в Антарктиде. Ловил и делал уколы. А кому, скажите, приятны уколы?

Когда авиаторы погрузились, чтобы отправляться домой, Пират единственным глазом глядел на палубу корабля и первый раз в жизни печально завыл.

Люди из новой экспедиции ласково к нему относились. Но пес заскучал, стал рассеянным и однажды в пургу не успел выскочить из-под гусениц вездехода.

Много было хороших псов. Старик всех пережил, потому что был самым умным. Теперь вот лежи наблюдай, как ветер качает вонючую пингвинью шкуру, как носится Волосан по сугробам – пытается поморника врасплох захватить. Пустое дело. Старик это понял в первый же год. С Волосаном, если бы сбросить годочков пять, Старик решился бы помериться силой. Теперь что ж – не обижает, и то хорошо. Умный пес Волосан. К человеку очень привязан, очень любит людей. Прежний хозяин – радист Андрей Арбузов решил Волосана домой, в Ленинград, увезти. Поднялся на «Обь». В одной руке чемодан, в другой поводок. Попался на глаза капитану. Капитан сказал: нет! Оставил Андрей Волосана на верхней палубе, а сам потихоньку на «Эстонию» перебрался. Встревожился пес. Увидел Андрея и, ни минуты не медля, со страшной высоты прыгнул на палубу стоявшей рядом «Эстонии». Андрей закрыл руками лицо. «Сашка, на тебя оставляю…»

Сделали операцию. Сашка Дряхлов выходил пса. Теперь и Сашка домой собирается. Опять Волосану предстоит расставание…

Радисты в Мирном решили добыть Волосану подругу. Долго ломали голову над радиограммой к австралийцам на станцию Моусон: как переводится слово сука? Наконец нашли подходящее: «леди-дог».

Когда мы летели со станции Молодежная и сели заправиться на станции Моусон, австралийцы привели к самолету приземистую, очень спокойную «леди-дог». «Зовут Мэнди. Родилась на острове вблизи Антарктиды. Надеемся, новое гражданство придется ей по душе…»

В самолете Мэнди деловито обошла все сиденья, обнюхала наши промокшие сапоги, ящик с продуктами и принялась за кости, которые вынул из супа радист.

В Мирный пошла радиограмма: «Везём!» Сразу получили ответ: «Выходим встречать с Волосаном».

Тридцать пар глаз следили за этим знакомством. Мэнди прыгнула с лестницы и принялась обнюхивать лед. Глянула на великана, стоявшего рядом, и опять стала обнюхивать лед. Волосан растерянно махал хвостом и тоже принялся изучать лед. Потом Мэнди разыскала дорожку и побежала к поселку, как будто всегда в нем жила. Волосан робко бежал в стороне, не решаясь «заговорить» с незнакомкой.

На другой день Мэнди изучала поселок. Волосан по-прежнему бегал чуть сбоку. Мэнди спускалась по деревянным лестницам в домики. Волосан ждал наверху. Глупыши пожелали представиться «леди-догу». Обычно добродушный Волосан так рявкнул, что глупыши упали животами на снег. Конечно, Мэнди заглянула и на свинарник. Старик вскочил было приветствовать гостью. Но тут же улегся и положил голову на передние лапы. На его морде опять появилось философское выражение. А Мэнди и Волосан, учинив ревизию свиньям, побежали гонять поморников. Для влюбленных это, конечно, самое поэтичное дело – гонять поморников.