Текст книги "Электронное гражданское судопроизводство в России: штрихи концепции. Монография"

Постановка их в один логический ряд, с изменением их мест в этом ряду в зависимости от узла зрения – может повлечь существенные гносеологические погрешности, уменьшить достоверность и (особенно) убедительность выводов, сделанных по результатам такого исследования. Подобный подход ощутимо затрудняет авторский поиск максимально простого (а значит, чаще всего – верного) решения рассматриваемой проблемы.

Одну из попыток ее решения в своей статье «О соотношении понятий правосудия и гражданского судопроизводства» предпринял Н.Ю. Сакара²¹⁷. Не соглашаясь с утверждением сторонников «широкого» подхода к пониманию правосудия о том, что «правосудие по гражданским делам относительно гражданского процесса носит субстанционный характер и в категориальном аспект они соотносятся как сущность и явление», названный автор напоминает своему читателю, что «категории «явление» и «сущность» определяют разную степень познания одного и того же объекта»; а «содержание» и «форма», в свою очередь, являются дальнейшей конкретизацией сущности и явления (одного и того же объекта. – В.П.)»²¹⁸.

Но по результатам этих вполне логичных размышлений Н.Ю. Сакара приходит к двум неожиданным и не вполне совместимым выводам: «Правосудие и гражданское судопроизводство являются самостоятельными (курсив мой. – В.П.) явлениями, для каждого из которых характерна своя сущность», но при этом «более целесообразно соотношение понятий правосудия и судопроизводства в категориальном аспекте все-таки как содержание и форма (курсив мой. – В.П.)»²¹⁹.

Не оспаривая последний из приведенных выводов автора по существу, хотел бы напомнить (теперь уже своему читателю), что два самостоятельных явления (сущности) не могут соотноситься между собой как форма и содержание (являющимися, как справедливо отметил Н.Ю. Сакара, «дальнейшей конкретизацией (единой. – В.П.) сущности»)²²⁰.

В литературе встречаются и иные взгляды на соотношение рассматриваемых категорий. Основываясь на том, что вся деятельность суда, которая осуществляется в соответствии с законом, является правосудием, И.Б. Михайловская полагает, что правосудие как понятие тождественно судопроизводству²²¹.

Не вдаваясь в иные подробности аргументации этой точки зрения, решительно ее отвергну. Оснований согласиться с ней не усматриваю хотя бы потому, что субъектный состав судопроизводственной деятельности со всей очевидностью отличается от деятельности правосудной, осуществляемой только судом. Кроме того, как отмечалось, правосудием является не всякая судопроизводственная деятельность (которая порой не имеет ничего общего с правосудием). Таким образом, судопроизводственная деятельность – это необходимый, но отнюдь не достаточный признак правосудия по гражданским делам.

Наиболее убедительной представляется аргументация сторонников соотнесения правосудия и судопроизводства (по гражданским делам) как соответственно содержания и формы²²².

В целях обоснования собственного видения решения поставленной задачи задействуем в качестве посылов общепринятые истины-посылы.

Так, в литературе не вызывает сомнений тезис о том, что правосудие реализацию (функции) судебной власти применительно к конкретному правовому конфликту (вопросу). С тем, что единственным субъектом правосудной деятельности выступает суд (в конечном счете – судья), также никто не спорит.

Не удалось отыскать и несогласных с тем, что правосудие всегда осуществляется посредством судопроизводства. Следовательно, последнее выступает средством реализации важнейшей функции судебной власти – осуществления правосудия как идеи (задачи) вовне²²³.

Другими словами, судопроизводство – это форма внешнего выражения правосудной деятельности, которая, в свою очередь, выступает содержанием деятельности судопроизводственной.

Именно такое соотношение правосудия и судопроизводства, помимо приведенных выше теоретических умозаключений, следует также из буквального содержания ч. 2 ст. 118 Конституции России.

Итак, предпринятое нами исследование позволило сформулировать следующие выводы.

Существует два «состояния» правосудия – идеальное (абстрактное) и реальное (конкретное). Если первое – универсально, то второе – всегда индивидуализировано в конкретном процессе, а его результат – в акте правосудия.

Реализация в ходе судопроизводства по конкретному делу правосудия как идеи означает его материализацию посредством судопроизводственной деятельности, осуществляемой в строгих рамках гражданской процессуальной формы.

Судопроизводство – это форма внешнего выражения правосудной деятельности, которая, в свою очередь, выступает содержанием деятельности судопроизводственной.

Поскольку правосудие в своем исходном «состоянии» (как идея) не обладает объективно ощутимыми внешними проявлениями (формой), используемый в отечественной литературе термин «электронное правосудие» не выдерживает критики ни с логической, ни с процессуально-правовой точек зрения. Его применение в научных исследованиях следует признать гносеологически нецелесообразным.

Учитывая, что именно судопроизводственная деятельность является внешним выражением, формой осуществления правосудия, адекватной терминологической заменой «электронного правосудия» следует признать словосочетание «электронное судопроизводство».

§ 4. Электронное гражданское судопроизводство в России сегодня
(в свете Федеральных законов от 27 июля 2010 г. № 228-ФЗ и от 25 июня 2012 г. № 86-ФЗ)

25 июня 2012 г. принят Федеральный закон № 86-ФЗ «О внесении изменений в Арбитражный процессуальный кодекс Российской Федерации в связи с совершенствованием упрощенного производства» (далее – Федеральный закон № 86-ФЗ). На первый взгляд значение этого законодательного акта ограничено пределами упомянутого в его наименовании упрощенного производства в арбитражных судах. Однако при ближайшем рассмотрении его содержание не оставляет сомнений в эпохальной значимости этого закона для судьбы не только судебно-арбитражной юрисдикции, но и всего гражданского судопроизводства России.

В отечественное законодательство впервые введена процессуальная конструкция, которая может быть названа прообразом процедуры осуществления электронного правосудия.

Сведущий в вопросах изменения отечественного процессуального законодательства читатель поспешит возразить столь запоздалому, на его взгляд, заявлению и станет апеллировать к известным положениям Федерального закона от 27 июля 2010 г. № 228-ФЗ «О внесении изменений в Арбитражный процессуальный кодекс Российской Федерации» (далее – Федеральный закон № 228-ФЗ). Однако такого рода возражения автор попытается парировать следующим образом.

В первом параграфе монографии мы концептуально определили исходные понятия. Ввиду предмета исследования ключевым в данном случае выступает понятие, обозначаемое термином «электронное правосудие», по которым мы условились понимать такой судебно-юрисдикционный порядок рассмотрения гражданских дел, который всецело (включая совершение всех необходимых процессуальных действий) опосредуется электронной формой выражения (закрепления) процессуальной информации и взаимодействия участников гражданского судопроизводства.

Теперь обратимся к содержанию процессуальной деятельности суда по осуществлению правосудия. Общеизвестно, что правосудие осуществляется судом посредством вынесения соответствующих правоприменительных актов²²⁴. Судебный акт является по существу внешним выражением закономерного результата правосудной деятельности, ее итоговым формальным реквизитом. Сама же эта деятельность, ее пределы и содержание жестко регламентированы гражданской процессуальной формой (понимаемой в данном случае в одном из двух ее проявлений – нормативном)²²⁵.

Наряду с собственно правосудными (составляющими самоцель, «сердцевину» всей процессуальной деятельности) суд совместно с лицами, участвующими в деле и содействующими осуществлению правосудия, предпринимает множество иных процессуальных действий, обеспечивающих возможность осуществления правосудия (извещения и вызовы, пересылка процессуальных документов и доказательств; отложение разбирательства дела, приостановление его производством и т. п.)²²⁶. Бесспорно, эти действия имеют важное значение для вынесения правосудного решения, однако в содержание деятельности суда по осуществлению правосудия не входят²²⁷.

С учетом изложенного состава процессуальной деятельности суда положения АПК, введенные Федеральным законом № 228-ФЗ, видятся как имеющие своей единственной целью регламентацию действий по техническому (электронному) обеспечению правосудия, полностью оставшегося за пределами их правового регулирования.

Действительно, рассматриваемый нормативный акт допустил в повседневную практику арбитражных судов следующие новые процессуальные институты, имеющие лишь некоторое отношение к собственно правосудию (в том числе «электронному»):

• судебное извещение лиц, участвующих в деле, с использованием сайта арбитражного суда и электронной почты;

• удаленное участие в судебном заседании посредством видеоконференцсвязи;

• подачу документов в суд в электронной форме с приложением к ним фотокопий письменных доказательств.

Даже на первый взгляд, не погружаясь в анализ деталей, можно отметить в перечисленных нововведениях следующие характерные черты:

• ни один из введенных Федеральным законом № 228-ФЗ институтов не относится к деятельности самого суда по разрешению дела посредством правоприменения;

• электронная форма документов (заявлений, доказательств) во всех установленных случаях не является самодостаточной (конечной): закон предполагает обязательное перенесение процессуальной информации на бумажный носитель;

• электронная форма, выполняющая лишь «транспортную» функцию, сопровождает весьма кратковременные периоды существования процессуальных документов, а отнюдь не полностью производство по делу.

Представляется, что в рамках установленного Федеральным законом № 228-ФЗ процессуального регулирования вести речь о собственно «электронном правосудии» явно преждевременно, ибо, повторим, к правосудной деятельности введенные названным законом процессуальные институты имеют косвенное, технико-обеспечивающее отношение.

В этой связи встречающиеся в литературе²²⁸ разнонаправленные оценочные суждения о собственно «электронном правосудии» (в том числе в свете положений Федерального закона № 228-ФЗ) следует также признать преждевременными. Ведь концептуальные контуры этой перспективной юридической инновации, ее юрисдикционно-прикладной потенциал совсем недавно начали проявляться в доктрине, законодательстве и судебной практике иностранных государств²²⁹, а в России вообще находятся на исходной стадии своего формирования.

Поэтому следует согласиться с выводом И.И. Черных о том, что обусловленные нововведениями Федерального закона № 228-ФЗ итоги информатизации «не раскрывают содержание термина «электронное правосудие» по той причине, что впрямую не связаны с процессуальной деятельностью суда, хотя и влияют на обеспечение ее организационной стороны»²³⁰.

Однако в ходе нового этапа модернизации, связываемого с принятием Федерального закона № 86-ФЗ, законодатель заметно приблизился к святая святых гражданской процессуальной деятельности суда – собственно правосудию. К такому выводу подталкивают результаты анализа Федерального закона № 86-ФЗ по тем же параметрам, которые использовались нами выше:

• новое «электронное» упрощенное производство предусматривает собственную процессуальную процедуру, легальным результатом которой является судебное решение (акт правосудия);

• электронная форма теперь является «самодостаточной» (конечной) формой выражения процессуальной информации²³¹;

• она перестала выполнять исключительно «транспортную» функцию;

• электронная форма стала элементом формы процессуальной: впервые в истории отечественного судопроизводства она стала самостоятельной формой материалов дела (абз. 2 ч. 3 ст. 135, ч. 2 ст. 228 АПК в ред. Федерального закона № 86-ФЗ);

• такая форма выражения процессуальной информации перестала быть временной²³²;

• решение теперь выносится арбитражным судом исключительно на основании доказательств (включая объяснения сторон), которые могут быть предоставлены только дистанционно, в том числе в электронном виде (абз. 3 ч. 5 ст. 229 АПК в ред. Федерального закона № 86-ФЗ).

Безусловно, введенные рассматриваемым Законом положения после «обкатки» на практике (как это всегда бывает в случае с такого рода законами-первопроходцами) будут признаны нуждающимся в доработке²³³. Однако это, как говорится, рабочий момент, нисколько не умаляющий значимости Федерального закона № 86-ФЗ как вестника давно обещанной руководством высших судебных инстанций «эры электронного правосудия в России»²³⁴.

Мы сознательно не прогнозируем наступления такой «эры» в ближайшем будущем. О невозможности (и нецелесообразности) этого на сегодняшний день свидетельствует, в частности, полное отсутствие комплексных научно-прикладных исследований и разработок в рассматриваемой нами области. Думается, что не в последнюю очередь именно по этой причине отечественный законодатель не располагает сегодня возможностью устранить ряд серьезных судопроизводственных препятствий, исключающих, согласно новым положениям гл. 29 АПК, «электронное» упрощенное производство.

Итак, введенный Федеральным законом № 86-ФЗ новый процессуальный порядок:

• остается исключением из общего правила, каковым по-прежнему является «бумажное» исковое производство либо административное судопроизводство (ч. 5 ст. 227 АПК в ред. Федерального закона № 86-ФЗ); дела особого производства остаются за пределами регулирования нового Закона;

• не допускает возможности осуществления ряда важнейших процессуальных действий (осмотра доказательств на месте, назначения экспертизы), а также исследования отдельных видов доказательств (допроса свидетелей);

• исключает возможность участия в «электронном деле», рассматриваемом в порядке гл. 29 АПК, третьего или иного заинтересованного лица (с его вступлением в процесс арбитражному суду предписано переходить к традиционному порядку рассмотрения дела);

• предписывает переносить материалы дела на бумажный носитель в целях их рассмотрения второй и последующими инстанциями в ходе обжалования;

• наконец, если в пределах «электронной» процедуры суд не усматривает возможности исчерпывающе установить обстоятельства дела – он и в этом случае также переходит к традиционному варианту судебного разбирательства.

Следовательно, с учетом взятого нами за основу содержания правового явления, обозначаемого термином «электронное правосудие», перечисленные выше характеристики процедуры рассмотрения дел в порядке гл. 29 АПК РФ в редакции Федерального закона № 86-ФЗ свидетельствуют о невозможности признания состоявшимся внедрения «электронного правосудия» в судебно-арбитражную юрисдикцию России. Единственное, о чем позволяют говорить новый процессуальный порядок рассмотрения электронных дел, – о реализации в России лишь промежуточного этапа этой концепции²³⁵.

Останутся позади юристы, прячущие голову в песок

и упорствующие в том, что революция, интегрировавшая

компьютер и Интернет в юридическую практику, – это не для них.

Чарльз Амес

Глава II
ПЕРСПЕКТИВЫ ПРИМЕНЕНИЯ ЭЛЕКТРОННОЙ ФОРМЫ В ГРАЖДАНСКОМ СУДОПРОИЗВОДСТВЕ РОССИИ

§ 1. О принципиально новых возможностях, предоставляемых электронной формой гражданского судопроизводства

Приступаю к изложению и обоснованию ряда концептуальных предложений, направленных на решение ставших уже привычными практических проблем гражданского судопроизводства в России.

Начну с главной из них – коррупции, сводящей на нет результаты реализации многих светлых идей и благих намерений теоретиков и законотворцев, работающих на повышение эффективности отечественной системы защиты гражданских прав.

С благодарностью воспользуемся известным советом Козьмы Пруткова и посмотрим в корень этой точащей древо российского правосудия болезни. Ее первопричиной следует признать саму возможность внепроцессуального общения заинтересованных лиц с составом суда (судьями)²³⁶. Из этого тезиса следует, что в отсутствие такой возможности коррупционные намерения тяжущихся были бы практически нереализуемы.

Возникает резонный вопрос, лежащий на поверхности: какова же насущная (процессуальная) необходимость «знакомить» заинтересованных в исходе гражданского дела лиц с беспристрастными (до знакомства – всегда) судьями? На мой взгляд, такая необходимость отсутствует, поскольку на практике такого рода знакомство приносит делу осуществления правосудия гораздо больше вреда, нежели пользы.

1.1. Внетерриториальная подсудность электронных дел

В целях полного исключения самой возможности внепроцессуальных контактов участников спора с судом предлагаю призвать на помощь уже используемые в арбитражных судах информационные технологии.

Электронное обращение за судебной защитой в соответствии с действующими правилами территориальной подсудности поступает в конкретный, заранее известный заявителю, суд, персональный состав которого становится известен «контактерам» из определения о принятии заявления (жалобы и др.) к производству. Именно последнее обстоятельство влечет упомянутые выше антиправосудные (коррупционные) последствия.

Итак, существо первого предложения заключается в необходимости введения в законодательную ткань института внетерриториальной подсудности электронных дел.

Этот процессуальный механизм должен работать следующим образом. Прежде всего подчеркну, что возможен он будет только применительно к обращениям за судебной защитой в электронной форме.

Действующий АПК РФ предусматривает возможность использования электронной формы обращения в арбитражный суд по любой категории дел. Более того, положения ч. 3 ст. 221 при определенных условиях допускают возможность рассмотрения подавляющего большинства дел без проведения судебных заседаний и непосредственного общения тяжущихся с судом (в порядке упрощенного судопроизводства)²³⁷.

Положительный зарубежный опыт²³⁸ красноречиво свидетельствует о том, что непреодолимые препятствия для распространения электронной формы на все без исключения категории дел и процессуальные действия уже сегодня отсутствуют. Полагаю, что именно и только такое (полновесное) судопроизводство следует именовать электронным. Перечисленные в ч. 4, 5 ст. 227 АПК РФ препятствия со всей очевидностью к числу непреодолимых не относятся, на что со ссылкой на зарубежный опыт все чаще обращается внимание в литературе²³⁹.

В условиях полностью бесконтактного электронного судопроизводства в первой инстанции отсутствует необходимость и целесообразность распределения электронных дел по традиционным правилам территориальной подсудности (с привязкой к месту дислокации сторон и иным пространственным критериям). Электронные обращения уже сегодня вполне можно автоматически распределять не только между судебными составами (что в большинстве арбитражных судов успешно применяется с 2009 г.)²⁴⁰, но и между судами.

1.2. Автоматическое распределение электронных дел между судами по принципу случайной выборки

Не секрет, что одной из ощутимых причин коррупции в судах являются наличие у председателей судов организационных полномочий по распределению (перераспределению) дел между судьями. Закономерный вопрос о целесообразности существования этих полномочий и необходимости поиска альтернативного порядка определения компетентного состава суда (заинтересованность которого в исходе конкретного спора минимизирована) возник давно и поставлен он на самом высоком уровне: «Хозяйственно-бюрократический по своей сути пост председателя становится важной ступенью в карьере, что выдвигает в элиту судей, обладающих не столько судейскими, сколько административными компетенциями». Для преодоления этой зависимости судей. (предлагается. – В.П.) распределять дела между судьями по случайному принципу»²⁴¹.

Охотно соглашаюсь с самим направлением мысли автора приведенного предложения, я не готов поддержать его в полной мере, поскольку автоматизированное распределение дел между судьями должно осуществляться (пусть и автоматически) с учетом как минимум двух критериев – специализации и занятости каждого из судей. В противном случае качество правосудия будет страдать не только вследствие «конвейерного метода принятия решений»²⁴², но и по объективной причине многообразия материальных правоотношений, нуждающихся в специфическом правовом регулировании. Поскольку специалистов во всем (в том числе в рамках юриспруденции) не бывает – в ходе определения состава суда необходимо исходить из персональной квалификации и опыта конкретных судей применительно к соответствующей категории судебных дел. Специализация судей (судов) является общепризнанным способом повышения качества правосудия, эффективность которого подтверждена мировым опытом²⁴³.

В посвященных рассматриваемому нами вопросу публикациях справедливо отмечается: «Необходимость осуществления распределения дел с помощью техники (программного обеспечения) или любым иным образом, но установленным заранее, имеется. Такой порядок позволит адекватно и справедливо распределять служебную нагрузку между судьями, уменьшить вероятность влияния на рассмотрение некоторых дел через руководство суда, исключить возможность произвольной «замены» судьи»²⁴⁴.

Если при распределении заявлений (жалоб и др.) между конкретными судьями компьютер принимает во внимание их занятость и специализацию, то конкретный суд целесообразно определять путем автоматического применения алгоритма случайной выборки.

Сходное предложение в отечественной юридической литературе уже звучало. Так, Л.В. Голоскоков предложил распределять дела между судами по принципу их максимальной удаленности от сторон подлежащего разрешению судебного спора. Он пишет: «Подсудность будет определяться компьютером по следующему принципу: судья выбирается в регионе, максимально отдаленном от места нахождения обеих сторон; затем в этом регионе компьютер выбирает судью, имеющего наименьшую нагрузку»²⁴⁵.

Однако при ближайшем рассмотрении перспектив применения такой системы распределения дел становится ясно, что реализация этого предложения не будет способна полностью исключить возможность непроцессуальных контактов тяжущихся с судьями, поскольку предложенные Л.В. Голоскоковым правила подсудности все же основаны на территориальном принципе распределения дел. А значит, для «контактеров» не составит труда вычислить компетентный суд по тому же территориальному критерию²⁴⁶. Очевидно, что установив суд, принявший дело к производству, узнать интересующий состав этого суда будет еще проще.

Но в рамках предложенной Л.В. Голоскоковым системы распределения дел реализовать свои намерения взяткодателям было бы и того проще. Дело в том, что названный автор предлагает открыть заинтересованным лицам информацию о составе суда, принявшего электронное дело к своему производству: «Необходимо запретить всякое указание о регионе проживания судьи. Это обеспечит его безопасность, недосягаемость для сторон, усложнит передачу взяток. При этом фамилия судьи, как и в нынешней правовой системе, должна быть известна, но законом должен быть установлен запрет на всякие иные контакты с судьей, иначе как в установленном законом «электронном» порядке (курсив мой. – В.П.)»²⁴⁷.

При наличии фамилии судьи узнать место его нахождения (работы) в современных информационных условиях можно легально, за несколько минут, поскольку состав судей арбитражных судов – это общедоступная информация. Что касается запрета на «всякие иные контакты с судьей» – то будучи закрепленным в уголовном законе, он столетиями относительно мирно сосуществует с коррумпированностью судейского корпуса.

Полагаю, что для исключения доступа недобросовестных участников судебного спора к «внутреннему убеждению» известного им судьи реализации процитированного выше предложения Л.В. Голоскокова недостаточно.

По тем же причинам в еще меньшей степени борьбе с коррупцией в российских судах помогла бы передача функции разрешения электронных дел одному (в рамках страны) суду²⁴⁸.

В целях борьбы с коррупцией в ходе распределения судебных дел между судами соответствующей ветви судебной власти конкретный суд должен определяться компьютером путем применения алгоритма случайной выборки.

1.3. Деперсонификация сведений о составе суда

Поставленная нами амбициозная цель может быть достигнута только при полном отсутствии возможности получения участниками судебного спора сведения о составе суда.

Напомню, действующий порядок упрощенного производства предоставляет сторонам судебного дела широкие возможности представления доказательств, ознакомления с материалами дела и совершения подавляющего большинства процессуальных действий без очного контакта с составом суда. Хотя и не без трудностей, в целом эта процедура рассмотрения споров себя зарекомендовала, как вполне способная обеспечивать установление и восстановление нарушенного права.

Но если процессуальная форма не предусматривает необходимости официального контакта с составом суда (в перспективе – в ходе решения всех процессуальных вопросов), то почему бы в таком случае не лишить недобросовестных сторон возможности контактов неофициальных? Какова процессуальная необходимость за несколько недель (а порой – месяцев) предоставлять дистанционно реализующим свои процессуальные права заинтересованным лицам сведения о составе суда, решающего судьбу их дела? Смею предположить, что в насущных условиях коррумпированности российских судов раскрытие таких сведений не отвечает интересам правосудия. Оно способно навредить делу восстановления нарушенного права, защита которого в рассматриваемых случаях по действующему законодательству осуществляется судом без непосредственного общения с тяжущимися.

Необходимо исключить из числа сведений, сообщаемых лицам, участвующим в электронных делах, информацию о составе суда первой инстанции до вынесения им решения.

Это предложение касается информации о составе суда исключительно первой инстанции только потому, что действующее правовое регулирование пока еще не распространяет полностью электронный порядок судопроизводства на деятельность вышестоящих судов.

Рано или поздно электронное гражданское судопроизводство станет всеинстанционным. С наступлением этого переломного момента раскрытие информации о составе суда до разрешения им дела (жалобы, представления) необходимо будет допустить лишь на стадии надзорного производства, причем не раннее решения вопроса о передаче дела для рассмотрения в Президиум Верховного Суда либо об отказе в такой передаче (ст. 391.7, 391.8 ГПК РФ)²⁴⁹.

Нетрудно предвидеть резонные на первый взгляд возражения читателя-теоретика, который наверняка напомнит об «исцеляющем судейскую объективность» институте отвода и фундаментальной роли принципа непосредственности (применительно к восприятию судом объяснений сторон, свидетельских показаний, устных пояснений эксперта и др.).

Надеюсь, что среди читателей-практиков найдется смельчак, который парирует упоминание права на отвод бескомпромиссным заявлением о полнейшей бесполезности этого права в реальной правоприменительной жизни. И будет абсолютно прав.

Уж кому как не ему (практику) знать, с каким демонстративно-безнаказанным выражением лица очевидно предвзятый судья в ответ на беспомощное негодование безнадежного обладателя нарушенного права напоминает последнему о его праве заявить отвод.

Декларативный характер этого права систематически подтверждается личной практикой каждого отечественного судебного юриста²⁵⁰.

В этой связи не вижу ни малейших оснований не согласиться с подкрепленным повседневной практикой тезисом о бесполезности института отвода в повседневном гражданском судопроизводстве России.

Кроме того, право на судебную защиту беспристрастным судом, одной из процессуальных гарантий которого декларируется право заявить отвод, гораздо более эффективно может обеспечиваться возможностью приведения доводов о пристрастности суда в ходе обжалования судебного акта.

Если после ознакомления с текстом решения (содержащим сведения о составе суда) станут известны обстоятельства, признающиеся в настоящее время основаниями для отвода – они получат более объективную оценку вышестоящим судом, нежели коллегами заинтересованного в том или ином исходе дела судьи (ч. 2, 3 ст. 25 АПК РФ), или, тем более, самим этим судьей (ч. 2 ст. 20 ГПК РФ).

Помимо изложенных аргументов, в ходе рассмотрения состоятельности предложенной процессуальной альтернативы (праву заявить отвод) не следует сбрасывать со счетов и право судьи на самоотвод. Представляется очевидным, что добросовестный судья при наличии на то оснований реализует это право с большей степенью вероятностью, нежели недобросовестный (заинтересованный) будет отведен в порядке, установленном ст. 25 АПК РФ, ст. 20 ГПК РФ.

Предвосхищая еще один закономерный вопрос искушенного читателя, попытаюсь ответить и на него. С моей точки зрения, предложенный порядок распределения дел и их рассмотрения в полной мере соответствует ч. 1 ст. 41 действующей Конституции России. Конституционное право каждого на рассмотрение его дела в том суде и тем судьей, к подсудности которых оно отнесено законом, не будет нарушаться автоматизированным распределением электронных дел, поскольку предлагаемые институты должны получить закрепление в отраслевом процессуальном законодательстве. Соответственно, подсудность дел будет определяться в порядке, установленном Законом и сводящем к минимуму саму возможность непроцессуального общения тяжущихся с составом суда.

Реализация же иных содержащихся в настоящей монографии предложений при условии допущения законодателем электронной формы обращений в суды общей юрисдикции повлечет революционную возможность доступа к гражданскому судопроизводству в режиме «одного электронного окна».

Электронное обращение заявителя будет поступать на Единый портал гражданского судопроизводства, содержащий соответствующие разделы (например: «Суды общей юрисдикции», «Арбитражные суды»). Подчеркну, что традиционное обращение за защитой в конкретный суд (определенный заявителем по территориальности) в таком порядке юридически и технически вполне возможно уже сегодня²⁵¹.

В перспективе же электронная система единого портала будет автоматически распределять обращения между общими или арбитражными судами посредством случайной выборки (в порядке внетерриториальной подсудности). Затем, учитывая занятость, квалификацию и иные предусмотренные алгоритмом критерии, программа направит поступившее обращение конкретному судье для принятия им процессуального решения по существу дела.