Текст книги "Украина скаче. Том II"

19

Бандиты громили города Луганщины и Донеччины и утверждали при этом, что это дело рук сепаратистов, ополченцев, жителей Луганска и Донецка. И народ Украины верил им. Верили американцы, европейцы и даже часть россиян. Даже коммунистическая пропаганда не была столь лживой и иезуитской в свое время.

Бандиты стали отстреливать журналистов, пытавшихся говорить правду, отлавливали их, жестоко избивали, и награждали их мученической смертью, применяя те пытки, список которых носил каждый нацист в нагрудном кармане.

Между тем президент, помня о данном им обещании мира, в пятницу после обеда 20 июня оделся в военную форму и отправился в зону боевых действий. Конечно, бойцы народной республики не стреляли, визит был секретный, поэтому главнокомандующий спокойно расхаживал по территории воинской части почти в одиночестве, потом вдруг остановился и произнес короткую речь о мире сроком на одну неделю. За это время повстанческая армия должна полностью разоружиться, сдать оружие, освободить все государственные учреждения и принять участие в выборах, избрать мэрами городов тех, чьи имена назовет киевская хунта. Если выяснится, что бойцы никого не убивали и случайно брали с собой под давлением сепаратистов охотничьи ружья, они могут быть амнистированы, и им будет разрешено общаться на родном языке у себя на кухне. Ни о каком договоре между конфликтующими сторонами даже не упоминалось, равно как и о федеративном устройстве. Возможно, текст указа о мире и приложение к нему составлял помощник Вальцманенко подслеповатый, лупоглазый, недавно освобожденный из тюрьмы Залупценко, потому что более глупого и более бестолкового указа о мире история не знает.

Уже через десять минут Днепропетровский губернатор Коломойша заявил:

– Я этому указу не подчиняюсь. Я должен уничтожить сепаратистов. Там ни одного еврея, а москали пусть погибают.

Не спешили подчиниться этому указу и войска, особенно Правый сектор. Той же ночью гремела канонада, гибли мирные люди, разрушались жилые дома, школы, больницы.

Вечером того же дня на украинском канале шла передача Савика Шустера. Героем этой передачи был Залупценко, не так давно помилованный Януковичем и досрочно выпущенный из тюрьмы. Бурные аплодисменты раздавались после каждого слова бывшего зэка. Понятно было: четвероногие зомбировнные животные, в качестве массовки были доставлены из Прикарпатья и возможно накачанные наркотиками, хотя ивано-франковские пастухи наркотиков не употребляют.

– Господа, – начал Залупценко, моргая и поправляя очки, – я только что из зоны боевых действий. Стоял рядом с нашим выдающимся, всенародно избранным президентом. Он, я вам скажу, мудрый, и не только мудрый, но и гениальный человек. Он повернулся спиной в сторону сепаратистов, наклонился до самых ботфортов, что блестели, аки…, аки, боюсь этого слова… и как стрельнет, все террористы и сепаратисты разбежались. Сук буду, что это так, сам видел.

– Ура! Урааа! Слава Украине, слава Бандере, нашему батьке Залупе – слава!

– Так вот, после этой стрельбы, он повернулся ко мне с блестящим, как у кота, лицом и расшифровал свой Указ о мире сроком на одну неделю без бумажки. Без ее родной, вот так, как я чичас говорю, без бумажки. Понятно?

– Ура! Ура-а-а-а!

– Я стоял и дрожал от зависти. Ну, во-первых, наши дела на Донбассе не так уж и плохи. Еще несколько дней и террористы были бы полностью разгромлены, но наш президент дал слово. Во-вторых, нам жалко мирных людей. Их подвешивают за яйца, но чаще отрезают. А в указе написано: вешать. Гуманно, так ить? Гуманно. Далее. Так называемая народная армия, а на самом деле, армия агрессора, нашего северного соседа России, расстреливает мирных жителей, а тех, кого не удается расстрелять, увозят в рабство. Ну я вам скажу: мы москалям надавали. Тысячи террористов погибли от наших пуль. Они сыграли в ящик, террористы. Как только покончим с Донбассом, а Донбасс должен остаться украинским, двинем свои доблестные войска на Крым, а дальше – видно будет. Наша армия крепчает изо дня в день, она уже непобедима, сук буду. Мне придется раскрыть небольшой, но важный секрет нашего с президентом плана. Армия Украины уже идеологически сцементирована во главе с Правым сектором. Это первый этап. Чичас она проходит боевое крещение. Как только наберется опыта, она пойдет на Крым, мы должны освободить Крым от российской оккупации. Освободим Крым, а дальше видно будет. Товарищи с Правого сектора обещают прогуляться по Красной площади. Я как помощник, первый помощник президента, грю ему: Петя, возьмем автоматы в руки и айда на сепаратистов, а он отрицательно крутит головой и напирает на то, что надо послать войска. Мы согласны на мир с позиции силы, добавляет великий человек Вальцманенко. И я с им согласен: наш мир с позиции силы. Сильный слабому предлагает мир. Великодушно. Попробуй ослушаться, слабый. Мы тебе дадим работу, фатиру, а то и сам отремонтируешь, потому, как ты сам стрелял и свою же фатиру, разрушил ее, гад.

– Что вы будете делать, если сепаратисты не сдадут оружие к 27 июня? – спрашивает старший лейтенант с зоны боевых действий.

– Как шо? Изнистожим!

Тут раздались самые бурные, продолжительные аплодисменты: ивано-франковские пастухи, когда Шустер им моргал, били в ладоши, не останавливаясь.

– Волки не станут овцами, – продолжал Залупценко.

– Вот заявление Кремля, – ошарашил всех Шустер. – Кремль говорит: это ультиматум, а не предложение мира. Как вы это расцениваете?

– Это ла-ла-ла, – произнес Залупценко с гордостью. – Пусть забирают своих бандитов и уходят…за Урал, хотя мы их и там достанем. Мирное население Донбасса с нами. Те, так называемые беженцы, которых российская пропаганда представляет, будто они направляются в Россию, направляются насильно, под дулами автоматов. А как это делается? Террористы окружают населенный пункт, заходят в дома, дают приказ собираться и во дворе выстраивают и строем гонят к украинско-российской границе, а там, сами понимаете. Короче, москали нам уже вот здесь сидят, – показал Залупценко ладонью на шею. – Я могу сказать, что так называемые беженцы составляют небольшую группу, человек пятнадцать, не более. А настоящие беженцы, это те, кто прячется от пуль Кремля, их сотни тысяч. Они все бегут к нам на Львовщину, в Тернополь и, конечно же, у Киев.

– Зам командира Правого сектора Береза хочет слово сказать, но вы не уходите, помощник президента, – сказал Шустер.

Заместитель Яруша, одетый в новый костюм, походил на современного интеллигента, был даже подстрижен, выбрит и обладал скупой улыбкой.

– Будем возвращать Крым. Хотя это теперь сложная проблема, ее могло бы и не быть, если бы вы, – он ткнул пальцем в пузо Залупценко, – если бы вы в 2005 году повесили Чечетова, Ефремова, Медведчука, Януковича, если бы вы перестреляли коммунистов, а потом запретили компартию, то этого ничего бы не было.

Тут раздались бурные аплодисменты пастухов, в которых неизвестно откуда взялась злоба, которые спали и видели кровь своих старших братьев-москалей, так как они…что еще такого они наделали проклятые, а… разгромили гитлеровскую армию, а эта армия была армией – освободительницей от фашизма, али от коммунизма.

Идеолог фашистской партии Береза, чувствуя поддержку земляков, спокойно добавляет:

– Донецкий миллиардер Ахметов тоже гусь хороший. Почему бы ему не закупить бронежилеты для доблестной украинской армии? Жалко денег? Или жалко сепаратистов? Надо его допросить. Правый сектор займется им в ближайшее время, посмотрим, с кем он.

Залупценко, помощник президента, тупой и злобный по природе, тут же в кусты.

– Я был всего лишь министром МВД в 2005 году, а тогдашний прокурор Пшонка, гражданин России, плохо работал, игнорировал мои сообщения. Это его вина, что Чечетов размахивал рукой в Верховной Раде, когда голосовать, когда отказываться от нажатия кнопки «за», я тут не причем, Правый сектор. Теперь другая обстановка. Благодаря нашей неньке Америке, мы сделали правильный выбор: не с москалями, не в Азию, а в Европу, мы – Европа, а не попа. То, что на востоке братья – наплевать. Таких братьев…мерзко даже вспомнить. У меня тоже были братья и сестры в семье, но глаза бы мои их не видели: они на восток глаза пялят. Вообче, двадцать первый век – век практицизма, а не какого-то там братства. Европа – это благополучие, это сытость, это все бесплатно и все роскошь, это жизнь, как у Бога за пазухой.

Тут ивано – франковские пастухи слабо реагировали: для них такие слова, как сытость, благополучие – это бараны, овцы и овечий сыр, да еще шерсть, а иногда шкуры.

Залупценко обиделся на холодную реакцию и умолк.

– Насчет Пшонки ты загнул, – произнес Береза.

20

Батальон «Айдар» был сформирован из добровольцев бандеровцев. Здесь платили за каждый день отдельно и за каждого убитого тоже отдельно. Доказательством того, что именно ты, а не кто-то другой убил повстанца народной армии Донбасса, служила голова, иногда с выколотыми глазами, а пустые глазницы замотаны скотчем несколько раз вокруг головы, свидетельствовали о мужестве, проявленном бойцом батальона. Головорез-бандеровец за каждую голову, обмотанную скотчем, и доставленную в Днепропетровск, получал от губернатора Коломойши десять тысяч долларов наличными. Нацисты старались изо всех сил. Иногда это была и голова подростка. Трудно поверить в это зверство, что совершалось в начале третьего тысячелетия. Слышишь ты меня, президент великой страны Бардак? Эти дикие зверства совершались с твоего согласия, с твоего одобрения.

Батальон, как самое престижное воинское формирование, комплектовался в основном из уголовников, воров, наркоманов и освобожденных тюремщиков, отбывающих наказание за убийства и изнасилования. Тюрьму разоряли, уголовников выпускали на волю. Здесь исправно платили, и эта зарплата была в несколько раз выше, чем в частях, скомплектованных из новобранцев и бойцов так называемой регулярной армии.

Комиссаром здесь была женщина, незамужняя девица двадцати восьми лет. Она училась в Харьковском университете, но после второго курса отправилась воевать в Сирию. Сирийский опыт пригодился и здесь среди головорезов, зарабатывающих на жизнь ценой чужой жизни.

Тот боец, у кого на счету было три и больше смертей, неважно кто это был – ребенок, мать ребенка или боец народной армии Донецка, удостаивался особой награды. Специалист женского пола награждала его своим телом в течение одной ночи. Она считалась формальным комиссаром, а фактически снабжала убийц психотропными препаратами перед боем и своим телом после боя тех, кто в мешке приносил три изуродованные головы и высыпал у ее ног, подобно накаченным мячам. Она тут же составляла рапорт на имя содержателя батальона смерти Коломойши и выдавала маленький квадратный листочек с датой и своей подписью. Согласно дате, значащейся на кусочке бумаги, боец приходил в резиденцию в восемь часов вечера, где его ждал хороший ужин со стаканом коньяка и богиня разврата в тоненьком прозрачном халатике до колен.

Едва присев к столу, претендент на клубничку видел, что на Ирине ничего нет, и спешно принимался поглощать все, что было на столе. Надежда могла присесть на колени, расстегнуть брючный ремень и пощупать, что там прячется ниже. Тогда солдат бросал пищу, хватал ее, как волк ягненка и уносил в другую комнату, где слабо горел ночник над роскошной кроватью.

Для многих бугаев это было высшим кайфом, и ценилось больше, чем тридцать тысяч долларов Коломойши за три головы с выколотыми глазами, обмотанными скотчем.

В этот раз боец Калоша, отсидевший восемь лет за групповое изнасилование несовершеннолетней, принес Ирине три головы, а четыре и считал, что одной ночи маловато, а она, не спавшая всю предыдущую ночь, крепко заснула. В двенадцать дня у двери спальной раздался выстрел из пистолета. Оба вскочили и подняли руки вверх. В двери показался командир батальона Мельничук, он сделал еще один выстрел в потолок и сказал:

– Что ж ты, сука, нарушаешь режим. Твои однокашники давно на задании.

– Послушай, капитан, ты того, не очень, а то больше от меня ничего не получишь. Я счас объясню, в чем дело. Этот жлоб оказался живучим и сексуальным, всю ночь меня мусолил: сам не спал и мне не давал. Накажи его как-нибудь по-другому.

– Пан капитан, я вчерась четыре головы доставил и потому имею право не только короткую ночь пролежать с богиней Ириной, но и больше.

– Подойди ближе, – приказал командир. – Стань на четвереньки.

Мельничук достал салфетку, взял нож со стола, схватил за мошонку бойца Калошу и отрезал небольшой кусок, не затрагивая яичка.

– Боец Калоша, съешь кусок сырого мяса! Живо. Это тебе будет легким наказанием за нарушение дисциплины.

Калоша проглотил, встал смирно, руки по швам.

– Перевяжи ему хозяйство, – приказал капитан и повернулся к выходу. – Через десять минут жду, поедем на передовую.

Надежда выполнила приказание командира, как медицинская сестра, быстро пожарила яичницу, дала ему порошка, Калоша выпил и даже повеселел.

Через двадцать минут они уже были на передовой. Но Надежда уже находилась возле других солдат, она отслеживала одного двадцатилетнего парня, думая заполучить его на следующую ночь.

Батальон оцепил воинскую часть: солдаты не хотели идти на передовую. Для этого было много причин: их не кормили уже третий день, не выдали бронежилеты, не дали дешевых сигарет, наркотиков, одеял и простыней, они спали по два на одной железной койке. Командир то выходил, то заходил, все давал объяснение и пытался выгораживать молодых бойцов. Тогда Мельничук прострелил ему обе ноги. Два головореза взяли раненого под руки и занесли в казарму.

– То же самое будет и с вами, давайте, ребята, выходите. Будет проверка на прочность.

Человек восемьдесят вышли с охотничьими ружьями и выстроились на плацу.

– Слава Украине! – воскликнул командир батальона Мельничук. Солдаты молчали.

– Слава Украине! – воскликнул во второй раз Мельничук и выстрелил в воздух. – У меня такое впечатление, что я стою перед террористами, а не перед солдатами вильной Украины. Повторяю: Слава Украине!

– Слава…

– За вашими спинами КПП. Оно захвачено российскими террористами. Через это КПП проходят так называемые беженцы, а на самом деле – это жены донецких и луганских террористов, наших заклятых врагов. Наш президент Вальцманенко предложил создать специальные лагеря для беженцев во Львове, Тернополе, Ивано-Франковске и других городах. Пусть туда едут, пока мы здесь не наведем порядок. А они тянутся к нашим врагам, русским. Враг к врагу, враг с врагом соединятся, шоб стать сильнее и потом пойти на нашу вильну неньку Украину. Слава Украине! Мы их должны ликвидировать. Из ружей, автоматов, пулеметов. Ясно? Счас вам выдадут новое оружие. Прицелился, нажал на курок, вот и все.

– Убивать мирных граждан? – воскликнул один солдат.

– Солдат, как вас, фамилие?

– Черепаненко.

– Солдат Черепаненко, выйти из строя. Три шага, марш!

Солдат подчинился. Мельничук подошел к нему вплотную, приложил ствол к виску и нажал на курок. Солдат упал, как подкошенный.

– Уберите эту дрянь, – сказал командир карателей. – Вот так будет с каждым из вас. На-праву – у! Шагом, арш!

Солдаты покорно пошли строем, дошли до придорожной лесной полосы и остановились. Здесь им приказали сосредоточиться и выдали через одного по пачке дешевых сигарет без фильтра. Солдатики покурили. Дым как бы немного притупил чувство голода, но не надолго.

– Матери бы позвонить, – сказал солдатик товарищу, который все еще мусолил окурок, – да телефон отобрали. Вообще когда нас отлавливали и запихивали в автобусы, военком говорил: не беспокойтесь, ребята, скоро все вернетесь по домам. И с матерями можете кожен день связаться при помощи мобильника. А тут вона как.

– Я стрелять не буду в своих. Ни за что, – сказал его товарищ. – У меня один мобильный есть. Как только будет такая возможность, я отзвоню. Попрошу маму, чтоб и про тебя передала твоим родителям. Ты из какой деревни?

– Звонарево. Запомни, Звонарево. Ой, что это за гул?

С той стороны лесополосы показались большие грузовые машины: через узкую полосу все было видно. Машины остановились напротив.

– Машины разгрузить! – приказал Мельничук.

Ребята бросились разгружать. Это были в основном автоматы и несколько пулеметов. После разгрузки грузовики уехали, а ребятам приказали рассредоточиться и взять на прицел идущих беженцев, чтобы в районе КПП перейти границу и уехать в Россию.

– Пли, – приказал Мельничук, но не раздалось, ни одного выстрела.

– Пли, – приказал он во второй раз. – Изменники Родины, пли!

– Мы не будем стрелять в своих, – произнес один солдат.

– Все так думают?

– Все, – заревела толпа.

– Хорошо. Всем сдать оружие. Комиссар Садоченко, организовать прием оружия.

– Есть организовать! – откликнулась Надежда.

Солдат оказалось больше, чем оружия… Те, у кого не было оружия, подвергались короткому допросу, потом становились в строй. Оказалось, что пятьдесят бойцов не получили оружия. Их повели в дивизию. В дивизии объявили тревогу. Собралось несколько тысяч солдат.

– Товарищи солдаты! Перед вами изменники родины, которые отказались выполнять приказ, не захотели вступить в бой с врагом и поэтому согласно закону военного времени подлежат расстрелу. Их восемьдесят человек, я называть каждого предателя по фамилии не буду. Они все перед вами. Рота преступников, к брустверу становись.

Двадцать человек покорно стали к брустверу, закинув головы в небеса.

– Пли! – дал команду командир карателей.

Раздались выстрелы из пулемета. Солдаты попадали.

– Следующая рота, становись!!!

Тут появился Яруш. Он предложил заменить вид казни отрубанием головы. Следующие шестьдесят голов будут упакованы и посланы в Днепропетровск Коломойше. Коломойша будет несказанно рад и за каждую голову щедро заплатит.

– Отставить, – скомандовал командир карателей Мельничук.

– Я буду принимать участие в казни, – заявила Надежда Садоченко, пожирая глазами Яруша. Он ей давно нравился, но заслужить его внимание никак не получалось. Она подошла к Ярушу вплотную и уперла взгляд в то место Яруша, откуда растут ноги.

– Ты – пипи и я пипи. Только там у тебя пусто.

– Отойди, сука, – сказал Яруш и стал договариваться с Мельничуком по поводу трупов: отсылать трупы родителям или отписаться: пропал без вести.

Мельничук настоял на том, чтобы не отсылать. Будет скандал. Мать получит труп сына без головы и начнет вопить на всю округу, а тут журналисты…, особенно российские. Вообще российских журналистов надо убивать, в лучшем случае захватывать и держать в кутузке, и применять к ним различные виды пыток.

Так восемьдесят человек были казнены двумя головореза-ми – Мельничуком и Ярушем. Мельничук, недавно вернувшийся из заключения, уже успел в родном селе на Ивано – Франковщине совершить два преступления – изнасиловал четырнадцатилетнюю девочку, и убил пожилую женщину. Он полагал, что она накопила значительную сумму на похороны.

Как только в Киеве начался бунт, Мельничук на второй день уже был там и организовал свою бригаду в основном из уголовников.

21

Небольшая лесная полоса вдоль шоссе бросала тень на контрольно – пропускной пункт украинско-российской границы, который контролировался ополченцами Донецкой республики, недавно отвоеванный у силовиков. Здание КПП основательно пострадало, но не настолько, чтоб его нельзя было привести в рабочее состояние. После небольшого ремонта, пограничники, теперь уже Донецкой республики, заняли его и вели наблюдение. Ожидались непрошеные гости, которые попытаются вернуть КПП обратно. Но никаких признаков в течение двух дней не наблюдалось. Тишину нарушали только птицы, свободно перелетавшие границу то в сторону России, то в сторону Украины.

Но однажды, когда пограничники расслабились, раздалась первая пробная автоматная очередь. Командир приказал всем лечь на пол. Ответный огонь никто не открывал. Снова установилась тишина: те, кто стрелял, ждали. Они ждали и никак не могли дождаться реакции со стороны поста. Один из пограничников, лежа на полу, нажал на тревожную кнопку вызова, как работник банка, когда грабители подают команду: всем лечь на пол.

Хорошо вооруженные бойцы народного ополчения с двух сторон, оставляя свободную полосу, около двух километров, быстро перебежали шоссе и заняли выжидательную позицию.

Около часа дня командир карательного батальона Мельничук подал команду встать и отправиться на штурм КПП.

– Слава Украине! – хором проорали боевики карательного батальона «Айдар», и ринулись на штурм КПП, сделав несколько выстрелов по зданию. Никакой реакции не последовало.

– Они мертвы! – радостно произнес Мельничук, командир карательного батальона. – КПП – наш. Огонь прекратить! Слава Украине!

Со стороны России летела целая стая ворон то, взлетая ввысь, то опускаясь вниз и сопровождая криками свои взлеты.

– Москали! – произнес один каратель и выпустил по воронам автоматную очередь.

– Слава Украине! – заревели каратели, приближаясь к таинственному зданию погранзаставы.

На той стороне шоссе несколько сотен бойцов народной армии уже взяли их на мушку.

– Не стрелять! Пусть подойдут остальные.

Уверенные вояки батальона «Айдар», опустив стволы вниз, вступили на дорожную полосу.

– Огонь! – дал команду командир отряда Николаев.

Пули посыпались градом, подкашивая солдат противника.

– Ложись! Ложись! Ползком назад, к полосе! – изо всех сил кричал Мельничук. Потеряв около двадцати процентов личного состава, наступающие стали окапываться в лесной полосе. Град пуль полетел над головами. Теперь уже им пришлось вызывать подкрепление. Был вызван еще один полк. Полк ополченцев зашел с тыла и замер в ожидании. И не зря.

Вояки бандеровской роты по одному, по два, ползком пробовали отступать назад. Уже на выходе из полосы их пристреливали, как дичь. Около ста айдаровцев были прикончены таким образом.

Мельничук снова стал просить помощи у Яруша и даже у Коломойши. Яруш не отвечал, а Коломойша обещал прислать танки и БТРы.

Два БТРа тут же явились, но были уничтожены ополченцами. Пришли два танка, но оба танка были подбиты, а следующие два взяты в плен вместе с экипажем.

Задача ополченцев состояла в том, чтобы вытеснить противника из леса, для этого решено было взять их в кольцо. После перегруппировки, каратели были окружены со всех сторон.

Мельничук приказал солдатам вырыть для него небольшую канаву, где бы он мог спрятаться в положении лежа. У солдат было все, кроме штыковых лопат, пришлось ковырять землю штыками, а выгребать руками.

Храбрый капитан лег на живот и был ниже поверхности земли на три сантиметра. Достаточно поднять голову, чтоб все видеть.

– Будем держаться до конца, – громко крикнул он.

– Я не хочу умирать от пуль москалей, – жалобно произнес один доброволец, судимый в России за групповое убийство и сбежавший на Украину.

– Я так же, матка боска, не желаю погибать такой позорной смертью, матка боска. Капитан, спаси. У меня жена во Лемберге и маленький ребенок. Зачем я сюда подался?

– Сволочь ты, Мельничук, ты нас сюда привел, зачем было загонять лучших солдат в этот котел?

Солдат поднял автомат и пустил очередь по Мельничуку, но тот врыл голову в песок и пули не коснулись его головы.

– Братцы, я тоже не хочу смерти, сука буду. Это Коломойша нас всех омманул. Он пообещал много денег. У меня в походной сумке сто тысяч долларов, я не успел вам их раздать. Хотите – заберите все деньги, только оставьте мне жизнь. Слава Украине!

– Слава Украине! – заревели солдаты, но их дружный голос потух в свисте пуль.

Когда основная часть карателей была перебита, многие из них корчились от тяжелых ранений и не могли протянуть руку к автомату, Мельничук дал команду выбросить белый флаг. Только десять из ста пятидесяти бойцов были живы, измазаны в грязи, без единой царапины. Они по команде встали, построились во главе со своим командиром Мельничуком.

– Ну что, бойцы, бандеровцы? Довоевались? Кто вас посылал убивать своих братьев?

– Слава Украине! – произнес один боец нацистский лозунг и тут же опомнился, захлопал глазами, омочив штаны небольшим количеством жидкости, а потом поднял обе руки кверху.

– Произвести санобработку, – приказал командир отряда Соколов.

Пацана поволокли. Через десять минут он уже не мог стоять на собственных ногах: кровь текла у него из носа, изо рта и ушей. Два солдата держали его в строю. Санобработка повлияла на поведение остальных вояк.

– Как фамилия?

– Мицько.

– Откуда?

– Из Львова.

– Кто тебя сюда послал?

– Сам приехал. Добровольно.

– Ты?

– Лавривский. Меня забрал военкомат. Дома осталась старенькая мать. Не убивайте меня, как матушка без меня?

– Где ваш командир?

– Я командир.

– Ты – Мельничук?

– Да.

– Сволочь он, – произнес один боец-бандеровец. – Он приказал отрезать головы молодым бойцам, сложить в мешок и отвозить Коломойше, этому жиду поганому, который платил за каждую голову по десять тысяч долларов.

– Увести, надеть наручники и в подвал.

Мельничук, молча, сложил крест-накрест руки, чтобы удобнее было набросить наручники, слегка улыбнулся и пошел между двух солдат, вооруженных автоматами, по направлению к подвалу, где содержались опасные преступники.

По пути в погреб у него сразу же созрел план. Он пойдет на мировую с новой властью, возьмет взвод и начнет воевать с бойцами Коломойши. Эта мысль его так согревала, что он даже был рад такому развитию событий. Какая разница, с кем воевать и где воевать, лишь бы деньги платили.

– Ну, что вояка? – спросил Соколов бойца, которому сделали небольшую санобработку, и он уже стал приходить в себя, но все еще сплевывал кровь и вытирал нос рукавом гимнастерки. – Довоевался?

Он достал белую салфетку, подошел и вытер ему лицо, измазанное кровью.

– Я вас расстреливать не буду, а отправлю домой.

Бойцы загудели: не могет быть!

– Может, может, мы не убийцы. Это вас заставили быть убийцами. Пусть каждый вспомнит, сколько он убил безоружных женщин и детей. За что? Что они вам плохого сделали? На деньги позарились? Сейчас каждый из вас подойдет и назовет номер телефона своих родителей, я их буду вызывать. Пусть приезжают, забирают вас, вояк негодных.

Все пленные были уроженцами Львова, Ивано-Франковска и Тернополя, сыновья родителей нацистов. Если брала трубку мать, она сквозь слезы долго допытывалась, кто это, не ложный ли вызов. Как можно, чтобы москаль был человеком, ить москали это звери, а не люди.

– Боец, Хвост! Подойди, поговори с мамой. Она не верит, что ты жив.

– Матка, пся крев, есм Станислав, дуй за мной, а то москали меня послезавтра расстреляют.

– Никто тебя не расстреляет, а вот если второй раз попадешься, не пощадим.