Текст книги "Песня песка"

Широкая мостовая шла под откос. На стенах домов висели грязные флаги и отключённая иллюминация, доставшиеся в наследство от праздника.

Нива не было.

Над головой Аны пролетела чёрная тень скоростного состава, уходившего обратно во тьму.

Приближалась ночь, нужно было возвращаться.

Ана проводила взглядом поезд и заковыляла вниз по улице. Зажигались летаргические синие фонари. Свет плавно накатывал на неё из глубины улицы.

Вдалеке мелькнул чей-то силуэт.

– Нив!

Это он! Это именно он!

Ана побежала навстречу разгорающимся огням, свернула за угол.

И встала.

Её занесло на узкую, проникнутую духом запустения улочку. Она прислонилась спиной к стене и зашлась тяжёлым кашлем. Так хотелось стащить с лица липкую маску! Она надрывно хрипела, пытаясь вздохнуть.

Вокруг никого не было. Только горел свет.

Рука Аны потянулась к зажимам на затылке. Где-то поблизости хлопнула дверь. Пробасил мужской голос.

– Нив! – прошептала Ана. – Нив, ты должен мне всё объяснить!

Она пошла на голос, борясь с дыханием, и оказалась у трухлявой двери какого-то подъезда. На двери висел выцветший плакат – стремительный, с чёрным отливом вахат, летящий сквозь расходящееся по швам небо.

Нив

Без Нива ей часто снились сны.

Ночи были тусклые и душные. Дхаав чуть слышно шелестел, а иногда и вовсе замолкал, захлёбываясь уличной гарью.

Ана подолгу не могла уснуть.

Она представляла, что за окном не улица в призрачном свете газовых рожков, а мёртвая безветренная пустыня – пронзительно-чёрное звёздное небо и одинаковые дюны, перекатами бегущие до самого горизонта, где сходятся в сумрак небо и песок.

Ана думала, что пролежит так всю ночь – в темноте, воображая безмолвные просторы спящих земель, чувствуя ноющую боль в руке и тошноту от растворимого супа. Утром она уже и не помнила, как, в какой момент у неё все же получалось заснуть. Но она всегда помнила сны.

И снилось ей то, чего в жизни она не видела никогда.

Огромные низкие облака над дюнами. Звёздное небо над домами – как в музее пустоты. Дождь, во время которого горожане высыпают на улицы, пожирают глазами небо в густой накипи облаков и вытирают ладонями мокрые счастливые лица. Ручьи, бурлящие по тротуарам. Стекающие по расписанным стенам потоки, смывающие яркую, наложенную в несколько слоев краску. Просторные поля и холмы – одинаковые, точно один и тот же пейзаж отражается в воздухе, повторяясь до тех пор, пока хватает глаз, – где по каким-то неведомым причинам можно дышать без маски, и дыхание от холода обращается в пар.

Но потом эти образы сменялись другими – знакомыми и пугающими.

Страшные чёрные корабли, зависшие над улицами в облаках гари и огня. Абитинские башни, похожие на храмы забытой религии. Одинаковые дюны. Длинные коридоры, узкие и едва освещенные, напоминающие бесконечный, не имеющий выхода лабиринт.

И ещё Ане снился Нив.

Он был во всех её снах, он улетал от неё на гигантских кораблях, сжигающих небо, именно его она искала в запутанных лабиринтах. И даже когда он стоял рядом, и оставалось лишь его окликнуть, Ана с ужасом понимала, что не может вспомнить его имя.

Имени у него больше нет.

Яркий дневной дождь превращается в пасмурную ночь. Синяя долина, напоенная прохладой, сменяется душными коридорами.

Сон быстро переходит в другую фазу, когда образы, рождённые где-то на грани безумия и памяти, становятся пугающе похожими на реальность, и Ана безоговорочно верит всему, что происходило вокруг.

Он не один.

Ана видит его с другой женщиной, невысокой и худощавой, похожей на Илу. Он идёт вместе с ней по невзрачному коридору видая-лая, и свет медленно гаснет у них за спиной. Близится калавиат, час тишины – говорить запрещено. Но он упорно шепчет что-то на ухо своей спутнице, обнимает её за плечо, и та отзывчиво улыбается, прижимается к нему, не обращая внимания на темноту, которая на них наступает.

Ане обидно и больно, ей не хочется верить в его предательство. Нет, это не может быть он. Это кто-то другой.

Страшное наваждение, жестокий обман.

Но она не обозналась.

Он невозмутимо целует чужую женщину, похожую на Илу, игриво привлекает её к себе. Женщина громко смеётся, неестественно откидывая назад голову, как кукла. Они не замечают Ану. Для них её просто не существует.

Ана плачет во сне, отворачивается, закрывает лицо, но всё равно слышит их шёпот, смех и поцелуи. Она думает, что вся её жизнь теперь потеряла смысл, поблекла, словно мимолетный сон по утру, ведь она больше не нужна ему, он забыл о ней, как будто весь этот перевёрнутый мир, город на границе песков, с поездами и высокими башнями, жил лишь в его памяти и теперь бесследно сгинул, осыпавшись песком.

В тот момент, когда он поцеловал другую.

Ближе к пробуждению сон становится хаотичным и бессвязным. Яркие головокружительные образы сменяют один другой. Ускоряется течение времени, путаются мысли, смешиваются краски, звуки вырождаются в дрожащее эхо. Неуловимая сила, придающая снам очертание и смысл, беспомощно слабеет с приближением рассвета. Весь мир рассыпается, как пепел после пожара, и ветер уносит невесомый прах, оголяя пустоту. Воздух выгорает, вобрав в себя горечь чужого дыхания, и пахнет то ли песком, то ли пылью – как в маленькой плотно закрытой комнате, где едва работает дхаав.

И тут Ана вспоминает, как его зовут.

Она выкрикивает его имя сквозь слёзы – с ненавистью, точно проклятие. Нив вздрагивает и замирает, другая женщина исчезает, как призрак. Какое-то страшное холодное мгновение Нив неотрывно смотрит на Ану и тоже проваливается в бесцветную пустоту. В глазах его читаются страх и непонимание, словно всё, что происходило до этого, было лишь миражом, навеянным вечной близостью бесконечной пустыни, и только теперь – это он, настоящий, тот, кто всегда помнит, тот, кого она ждёт, и он наконец увидел её, но его затягивает в пустоту.

Ана понимает, что совершила непоправимое, она кричит Ниву, умоляет простить – она готова пожертвовать всем, лишь бы подарить ему хотя бы мгновение жизни. Но пустота неотвратима – как и пробуждение с судорожным вздохом в тесной и душной комнате, где едва работает дхаав.

Дождь так и не пошёл. Ещё не рассвело. На тумбочке у постели лежит шприц, заготовленный перед сном.

* * *

Занятий у Аны не было, но она не собиралась весь день валяться дома.

Она и сама не понимала, куда пойдёт. Разгорался опаздывающий рассвет, багровое зарево заливало небо над спящими землями.

Ей нужно торопиться.

Город постепенно приходил в себя, бледнели и таяли тени, появлялись на улицах люди, материализуясь из воздуха, как духи. Ана чувствовала их взгляды, но не успевала рассмотреть лиц.

Остановившись у проулка, который вёл к соседнему бадвану, Ана привалилась к обшарпанной стене здания, пытаясь восстановить потерянную точку опоры.

Она направлялась к Гарни. Добираться до Самкары не было ни желания, ни сил.

Ана села на первый же поезд и поехала туда, где серые здания, похожие на дрожащие в воздухе тени, заслоняли багровое небо, из-за чего казалось, что город не имеет конца, и поезд по этой линии вечно идёт до конечной.

Ярко сверкали окна, когда состав выезжал на солнечную сторону улиц. Бадван проходил над мостовой пологими волнами, и поезд, словно движимый пустынным ветром, взлетал в потоках воздуха навстречу рассвету и мёртвым пескам. На перронах нетерпеливо толкались ожидающие, и вскоре в вагоны набилась целая толпа. Все скамейки заняли, кто-то повис на поручнях, кто-то прижался к подпирающим потолок колоннам, кто-то облепил заплывшие окна.

Вагон раскалился, как парна́я. Пожилой мужчина рядом с Аной долго возился с заедающей створкой окна и наконец опустил, застонав от натуги. Ветер бил в образовавшийся проём.

Ана не понимала, куда едет.

Дышалось странно легко – возможно, благодаря уколу. Глядя в окно на незнакомые улицы, гармии, перроны, икавезманы, она поняла, что ей всё равно, куда отвезёт её поезд, только бы движение не прекращалось, только бы играла музыка из вещателей над головой. Хотелось убраться подальше – от своего старого квартала, от мёртвого бадвана и тесной квартирки на восьмом этаже, от страшных снов и неработающего дхаава.

Северо-восточная линия проходила через множество городских районов, как сверкающее лезвие. Стиль архитектуры и плотность застройки менялись в зависимости от улицы, жилые дома и даже гармии становились ниже по мере приближения к горизонту, и город, едва успевший ожить после ночного сна, вновь умирал. Поезд безучастно пролетал над пустырями и свалками, над заброшенными постройками, которые подлежали скорейшему сносу, но вместо этого медленно разлагались, напоминая руины от долий.

Линия не замыкалась в круг.

Отыграв последнюю мелодию, похожую на электрический шум, поезд, вздохнув, встал напротив непривычно пустого перрона. Ана замешкалась, не сразу разобрав, что дальше состав не пойдёт.

Вдалеке нарисовался мужчина невысокого роста – он двигался через вагон, опираясь на спинки сидений, как калека. Ана поначалу приняла его за полицейского и испугалась, решив, что эту линию тоже закрыли. Мужчина подошёл к Ане и что-то неразборчиво пробормотал на гали, уставившись на неё старыми слезящимися глазами.

Конечная.

Ана вышла на перрон.

Из ржавых перекладин торчали опорожненные флагштоки, которые забыли убрать после праздника. Ветер вздымал с улиц жёлтую пыль, и Ана прикрыла глаза. Она представила, как развеваются на перроне флаги. Послышался шелест материи, взволнованные разговоры людей.

Прорезали тишину протяжные сигналы – первый, второй, третий – с каждым разом всё тише и тише, обрываясь на середине, точно невидимый вещатель сбивался и пропускал окончания нот, и поезд, простоявший на перроне дольше обычного, нехотя набрал скорость. Ана понятия не имела, где находится. Линия завершилась. Бадван, снижаясь над улицей, уходил обратно, за поворот.

Она спустилась с перрона.

Её окружали слепые, без окон, гармии, жилые дома, пережившие не одно поколение жильцов, искусственно выровненные площадки за колючими ограждениями, заваленные гниющими отходами. У неё вдруг возникло чувство, что она приехала к кому-то на встречу, что кто-то давно её ждёт.

* * *

Раньше Ана боялась хагаты.

Её пугали поезда, станции с отвесными перронами, запутанные переходы между линиями и полицейские в красной форме, которые слонялись по плевам и останавливали случайных людей.

Однажды она полдня искала нужную станцию. Не помогали ни схема линий, ни советы случайных прохожих. Непокорные поезда увозили её всё дальше и дальше. Линии, которые должны были пересекаться, пролегали одна над другой или расходились в тоннелях. Ана не понимала даже, как вернуться домой.

На одной из станций она решила, что никуда больше не поедет. Пусть даже стемнеет, и ей придётся провести в плеве всю промозглую беззвёздную ночь. Она уселась на скамейку напротив гииразы, тяжело вздыхая в калечащей лицо маске.

Вещатели раздражённо гудели, прогоняя замешкавшихся пассажиров из плева – на станцию прибывал очередной поезд и приносил новые толпы. Места на всех не хватало. Ана искоса поглядывала на спускающихся с перрона, но их точно волной выносило из зала. Вскоре она уже перестала надеяться на чью-то помощь.

Неподалёку от неё растерянно встал высокий мужчина – в аккуратно выглаженном костюме, в новых лаковых ботинках с блестящими мысками. Его куртка, тёмно-синяя, как у пилотов, не подходила по цвету к остальной одежде. На руке поблёскивали часы в хромированной оправе.

Он был первым, кто никуда не спешил.

Ана быстро взглянула на него и отвела глаза. Сейчас он заговорит с ней, спросит о чём-то – наверное, он тоже потерялся и не может найти дорогу домой. Ана невольно улыбнулась, представив, как будет ему помогать, и дыхательная маска больно вре́залась в скулы.

Плев опустел. Не распахивались ведущие на улицу двери, замолчали вещатели у потолка. Повисла тишина.

Мужчина прошёлся вдоль скамейки, на секунду замер, задумался о чём-то и неторопливо направился к выходу. Ана, не слишком соображая, что делает, неуверенно поднялась со скамейки и окликнула его.

Мужчина остановился.

Он повернулся и посмотрел на Ану странным и долгим взглядом, в котором читались недоумение и, как ей тогда показалось, страх.

– Извините, – проговорила Ана. – Но я… я немного заблудилась. Вы не могли бы мне помочь?

Мужчина оторопело кивнул. Он смущённо поглядывал на маску Аны.

– Вот, – сказала она, показывая ему карту хагаты. – Мне нужно на Пра́пату. Но я никак не разберусь, как пересесть на эту вот линию.

Мужчина осторожно взял у неё замятую карту.

– Прапата? – спросил он. – Сейчас посмотрим… Правда, я тоже не очень хорошо во всём этом разбираюсь.

– Хуже меня, наверное, никто не разбирается! – поспешила заверить его Ана. – Я уже с утра тут блуждаю!

– Да, в этих схемах и правда несложно запутаться. К тому же они часто бывают не совсем точными.

Мужчина немного оживился и даже улыбнулся Ане. Его наконец перестала смущать дыхательная маска, но он всё ещё не решался смотреть Ане в глаза.

Он был молод – может, даже моложе Аны. Его лицо, плечи, руки казались ей мучительно знакомыми, как будто она знала его когда-то – в другой, позабытой жизни.

– Вот, смотрите.

Мужчина показал Ане схему. Захватанный листок, весь в продолговатых складках, упрямо сворачивался в его руке.

– Отсюда вам нужно проехать три станции на юг. Вот до этой станции. А там, если не ошибаюсь, должен быть переход. Правда, здесь он почему-то не обозначен.

Сейчас он вернёт ей карту, попрощается, не встречаясь с ней взглядом, вяло улыбнётся в ответ на благодарность и уйдёт, вышагивая, точно заводной болванчик, чтобы не помять мыски новых лакированных башмаков. Повернётся к ней спиной, закутается в свою непомерную куртку. И она снова останется одна. Посреди грязного плева, где бьют по голове протяжные гудки, и люди, боясь задержаться на секунду, ломятся в хлопающие двери. Неважно даже, поможет ли ей его наспех придуманный совет или снова заведёт на заброшенную окраину, где уже много лет никто не живёт. Совершенно неважно.

Его праздничное облачение смотрится вычурно и необычно в серый будничный день. Наверняка он куда-то спешит. Кто-то давно его ждёт.

– Я что-то не так говорю? – нахмурился мужчина. – Вам непонятно?

– Нет, нет, извините, – пролепетала Ана. – Я просто… Извините, я совсем уже запуталась. Сегодня я весь день тут блуждаю. Меня, наверное, пугает само слово «пересадка». Наверняка я опять заеду куда-нибудь не туда.

– А хотите я вам тут нарисую? Здесь всё не так страшно, как может показаться на первый взгляд. У вас есть ручка?

Ана проверила карманы, хотя знала, что у неё нет ручки. Она задержала его ещё несколько секунд. Но сейчас он уйдёт.

– Давайте я всё-таки попробую объяснить.

В голосе мужчины слышалось нетерпение.

– Давайте.

– Так вот, смотрите. Отсюда вам нужно доехать до станции…

С потолка выстрелил сигнальный гудок – с механическим треском, как будто у вещателя рассыпались электрические внутренности от напряжения. Новый поезд подходил к платформе. Ана вздрогнула. С перрона потекла пёстрая толпа – сливались в звенящий ор разномастные голоса, скрипели шатающиеся перила. Ещё один пронзительный сигнал оборвал поток прибывших, как по команде, и последний запаздавший пассажир спустился с лестницы в плев.

Опять перерыв.

Ану и её помощника несколько раз толкнули. Мужчина чуть не выронил карту и раздражённо обернулся. Резко распахивались уличные двери. Мужчина покачал головой и, повернувшись к Ане, провёл пальцем по цветному оттиску скоростного пути.

Отсюда – сюда.

Ана глубоко вздохнула, воздуха не хватало.

Плев опустел. Из вещателя прозвенел голос, с металлическим безразличием напоминая о расписании поездов.

– Подождите-ка! – спохватился мужчина. – Я совсем забыл!

Он с проворством фокусника извлёк из нагрудного кармана красивую сувенирную ручку. Ана засмотрелась на колпачок в виде вахата.

– Вот теперь будет проще!

– Какая красивая ручка!

Мужчина улыбнулся.

Он развернул карту на стене и вырисовывал поверх цветных линий тонкие заострённые стрелки. Ручка плохо писала в таком положении, он несколько раз встряхнул её, как градусник.

– Да, значит отсюда… нужно сюда… Здесь переход, как я уже говорил. Правда, почему-то он здесь не обозначен. Но переход точно есть! Он должен быть вот таким…

От одного цветной точки до другой протянулась стрелка – неровная, ведь рука почему-то дрожала.

– Потом по этой вот линии – и до самой…

Ана внимательно следила за тем, как он рисует, словно собиралась потом восстановить весь рисунок по памяти, на новой схеме движения поездов. Она хотела спросить, почему он нарядился в парадный костюм. Где взять такую красивую ручку с колпачком в виде вахата. Но молчала.

Мужчина закончил вычерчивать стрелки, спрятал ручку и протянул карту Ане.

– Надеюсь, это поможет.

И тут Ана решилась. Ведь если он откажется, если он и правда куда-то спешит, жалея даже о том, что она задержала его на эти несколько неловких минут, то для неё всё равно ничего не изменится – она поблагодарит его за беспокойство, извинится и пожелает удачного дня, а он торопливо уйдёт, надеясь наверстать потерянное с ней время.

Но ведь всё это произойдёт, даже если она ни о чём не попросит.

– Извините, – дрогнувшим голосом сказала она. – Я понимаю, что у вас, наверное, дела, наверное, вы торопитесь. И это, – она сглотнула, – слишком нагло с моей стороны. Но, вы знаете, я…

Мужчина удивлённо смотрел на неё, сжимая в руке карту.

– Я так намучалась сегодня. Вы не могли бы… меня проводить.

Мужчина растерянно сминал уголок карты. Ана решила, что его молчание и есть ответ.

– Ещё раз извините. Мне, правда, не стоило. Я совсем не хотела быть такой навязчивой. Просто я очень устала сегодня. Большое спасибо вам за помощь!

– Погодите, – сказал мужчина, – я в принципе не против. В конце концов, – улыбнулся он и в этот момент впервые посмотрел Ане в глаза, – почему бы и нет?

Ана почувствовала приятное тепло в груди. Она пожалела, что не может улыбнуться своему проводнику в ответ.

– Что ж, – деловито сказал мужчина, – в таком случае нам нужно на противоположный перрон, – и вернул ей карту транспортных линий, теперь не нужную.

– Кстати, меня зовут Анаадитва, – сказала Ана таким голосом, точно извинялась за что-то. – Но все обычно называют меня Аной.

– Ана – какое красивое имя! – сказал мужчина. – А меня зовут Ни́верт. Или Нив.

Они вместе вышли со станции и пересекли улицу.

Нив молча шёл впереди. Он молчал и на перроне, и в поезде. В вагоне оставались свободные места, но Нив не садился, и Ана тоже стояла с ним рядом, напротив помутневшего от грязи окна.

– А что там такого интересного на Прапате? – спросил наконец Нив.

– Там агада-лая, медицинский центр, – сказала Ана.

Нив понимающе кивнул.

Вечернее солнце тускло мелькало в окне. Старый расшатанный поезд сбавлял ход под хрипение невыразительной музыки, похожей на электрический гул в проводах.

– Я не больна, – сказала Ана.

– Да я и не думал…

– Я не больна. Вернее…

Ане захотелось снять маску. Она вздохнула – попыталась вздохнуть. В вагоне стояла духота, боль в груди нарастала, тряслись ослабшие руки. Она могла бы попросить Нива открыть окно, но тогда бы он понял, что её разрывает удушье.

– Это не совсем болезнь, – проговорила Ана. – Просто…

Она с трудом подбирала слова.

– У меня есть некоторая особенность. И мне нужно время от времени проходить обследование.

– Понятно, – сказал Нив.

Поезд приближался к станции – они выходили. С потолка полился неторопливый музыкальный фрагмент, красивый и плавный.

– Со мной всё в порядке, – сказала Ана на перроне. – Просто мне нельзя дышать неочищенным воздухом. И приходится носить эту маску.

– Я так и подумал, – пробормотал Нив. – Я что-то слышал об этом раньше.

Он огляделся, сощуриваясь от яркого вечернего солнца.

Первая пересадка.

– А вы хорошо разбираетесь в хагате? – беспомощно спросила Ана.

Она не понимала, о чем ещё его можно спросить, достаточно ли они знакомы, чтобы она могла поинтересоваться его праздничным нарядом, не решит ли он, что она слишком навязчива, не бросит ли её здесь, на очередной незнакомой станции, посреди этого жёлтого пустынного вечера и духоты.

– Что вы! Вовсе нет!

Нив шёл слишком быстро, размашистым и резким шагом, как у военных, и совсем не смотрел на Ану. Она с трудом поспевала за ним, грудь её распирало от боли, маска мешала дышать. Она думала, что Нив торопится поскорее вернуться. Удивительно, что он вообще согласился ей помочь.

– На самом деле, – сказал Нив, обернувшись – он наконец заметил, что Ана от него отстаёт, – я тоже не очень люблю хагату. Как-то тут всё не слишком логично. Как будто строили и сами не понимали, чего построить-то хотят. Впрочем, не знаю. Может, те, кто здесь всю жизнь провёл, всё иначе видят. И для них хагата – просто образец совершенства.

– А вы давно в городе?

– Не знаю даже, как сказать! Лично мне кажется, что очень. Хотя если посчитать, – Нив забавно растопырил пятерню, словно и правда собирался считать по пальцам, – не так уж и давно. Меня перевели по работе. Из Южного Хапура.

– Из Южного Хапура? Далековато. А я всю жизнь здесь.

Ана вздохнула.

– Расскажите, как там, в Южном Хапуре?

– Да сложно так, в двух словах. – Нив пожал плечами. – Разные совершенно города. Южный Хапур гораздо меньше. У нас нет таких гигантских бадванов. Строго говоря, вообще никаких бадванов нет! – Он рассмеялся. – Но, думаю, вам бы у нас понравилось. В Хапуре довольно сложно заблудиться.

Теперь они уже шли неторопливо, как на прогулке.

– Вы не подумайте, что у меня всегда так! – говорила Ана. – Просто мне нечасто приходится ездить. Вернее, нет, езжу-то я каждый день, но…

Она задыхалась от волнения.

– Кстати, станция наша куда дальше, чем я думал, – хмыкнул Нив.

– Езжу я каждый день, но искать что-то мне приходится не так часто. Обычно просто на работу езжу и домой. Вот и всё.

– А вы где живете?

– Неподалеку от Нивартана, на севере. Ну, знаете, старый район.

– Да, примерно представляю. Нивартан… – Нив сощурился. – Мне кажется, оттуда немножко ближе до Прапаты, чем там, где мы встретились. Или вы не из дома ехали?

– Из дома. И это хорошо, что только немножко! Я могла бы на другой конец города ускакать. Думаю, я бы скоро начала спрашивать, как мне домой вернуться. Или совсем бы куда-нибудь в пустыню уехала, за стену. В эту, как её…

Нив улыбнулся.

– Как-то неправильно с их стороны, что вам даже нормально не объяснили, как нужно проехать.

– Мне объясняли, но толку? – Ана покачала головой. – Наверное, у меня просто неправильная схема.

– Да, – согласился Нив. – Наверное, в этом всё дело.

Ана пожалела, что не может рассмеяться.

Они наконец добрались до очередной станции, занимавшей первые этажи в густо накрашенной новостройке. В плеве сквозило прохладой, как в икавезманах – Ана даже порывалась снять маску.

– А я то часто езжу, то редко, – сказал Нив. – Как повезёт. Я ведь вообще связист. Вернее, был им до перевода. А здесь…

Полицейский в зале, утомлённо расхаживающий между скамейками, поглядывал на них с интересом. Дежурный гудок известил о прибытии поезда.

– А вы чем занимаетесь? – спросил Нив.

– Я учитель в видая-лая, – сказала Ана.

– О, сугуру! – Нив шутливо склонил голову.

– Всего лишь в видая-лая первой ступени.

– И что преподаете?

– Ихатра-видая.

Ана зашла вместе с Нивом в вагон.

– А ещё иногда итиха́за-вида́я.

Она рассказывала о работе, о зашторенных весь день окнах, о детях, даже о занятиях с вечерниками. Нив заинтересовался – или же изображал интерес из вежливости.

– Хорошая, спокойная у вас работа, – сказал он.

– На самом деле не всегда. Вернее, практически никогда. Вы, наверное, давно не были в видая-лая. Уж что-что, а спокойной я бы её точно не назвала!

– Ах, ну точно! Дети! Первая ступень?

Поезд набирал ход. В вагоне послышалась громкая некрасивая мелодия.

– Кажется, – Нив выглянул в окно, – мы подъезжаем.

Когда они подходили к агада-лая – невыразительной пятиэтажной гармии, которая отличилась от жилых зданий лишь обветренными вывесками у дверей, – то уже болтали как старые знакомые.

– Надо же! – пошутил Нив. – Я и сам, признаться, не был уверен в том, что мы её найдем.

– А я бы одна точно не смогла! – затараторила Ана. – Я и сейчас не запомнила, как мы ехали! Голова кругом идёт от всех этих пересадок! Это же настоящий лабиринт! И как только у вас получается…

Они стояли у дверей в агада-лая. Проходили мимо люди, летел по бадвану огромный пассажирский состав, поднимался ветер – вся улица была в движении, – но Ане казалось, что мир вокруг неё застыл, замер в ожидании.

Она лихорадочно соображала, у неё оставались последние секунды перед тем, как он попрощается и уйдёт. Надо заговорить, найти какой-нибудь повод – встретиться там, где она сможет снять маску.

– Было очень приятно с вами познакомиться, – сказал Нив. – Вам в ближайшее время никуда больше не нужно? А то я бы с радостью…

Ну, конечно же, ей нужно.

Ана выдумала вымученный предлог, поиски несуществующей станции в лабиринте переплетённых путей, но в итоге они просто договорились о встрече.

Там, куда Ана доехала бы без карты.

Нив ушёл. Она смотрела ему вслед, но потом почему-то испугалась, что он обернётся, и зашла в агада-лая. У её врача давно закончились приёмные часы.

Ану не беспокоило то, что она не получила направление на новый препарат. Уже на следующий день после ненавистного укола она ехала в поезде с волнующим чувством, что её ждут, что она не просто ищет жирную точку на неправильной схеме движения скоростных поездов.

* * *

Иногда, вспоминая об этом дне, самом долгом за всю её жизнь, Ана думала, что Нив тогда согласился встретиться с ней из жалости и любопытства – захотел узнать, что скрывает дыхательная маска. Она не была уверена, что он не разочаровался. Раздражение от маски уже тогда уродовало её лицо. Но почему в таком случае он с ней встречался?

Первое время они много ходили по городу, хотя Ана не любила много ходить. Она не хотела рассказывать Ниву о своих приступах, зато часами болтала о работе. Когда однажды ей стало настолько плохо, что она уже не смогла это скрывать, то испугал её вовсе не приступ удушья, а то, что Нив его видит.

Нив тоже рассказывал о работе. Ана взволнованно слушала его истории и как-то невольно искала что-нибудь общее в их таких непохожих жизнях.

Они оба любили радио – как и большинство людей на Дёзе.

Ана долгое время не приглашала Нива к себе – поначалу она не решалась, а потом ей стало неловко показывать свою душную и тесную квартирку. Нив, как любой контрактник, жил в общественной гармии, каморку в которой ему предоставляла городская управа, и считал, что его обиталище не подходит для того, чтобы водить туда гостей. Они встречались как друзья или коллеги, обсуждали события последних дней, жаловались на начальство и вместе обедали. Как-то они сходили в музей пустоты, где было холодно и темно, а толстые стеклянные сферы изображали открытые учёными планеты, покачиваясь на тонких нитях вокруг большого газового фонаря. Все это выглядело комично и странно, но Нив любил такие места, а Ане было всё равно, куда идти.

Нив быстро разобрался, где системы фильтрации воздуха достаточно мощные для того, чтобы Ана могла снять уродливую маску. Он удивился, узнав, что лучшие дхаавы обычно устанавливают в икавезманах, а также в больницах – но в больницы им совсем не хотелось ходить.

В ярком газовом свете, под мерное дыхание очистителей, Ана аккуратно расстёгивала крепления на маске, отворачивалась, чтобы убрать её подальше от глаз, и всегда улыбалась Ниву, как бы здороваясь с ним во второй раз – вот я, настоящая. И они становились обычной парой, на них уже никто не смотрел.

Днём в икавезманах часто бушевали толпы, от постоянного шума и заносчивых объявлений раскалывалась голова, но перед закрытием они превращались в самые пустынные места в городе. Там, где ещё совсем недавно звенел в ушах оголтелый гомон, теперь царила глубокая тишина, вызывающая смесь ужаса и восторга. Опечатанные магазины, манекены из подтаявшего воска, примеряющие модные цветастые платья, блеск газовых ламп в зеркальной плитке пола. И Ана – без дыхательной маски.

Она даже не спрашивала Нива, есть ли у него кто-нибудь. Она предпочитала думать, что всё и так ясно. Но в действительности ничего не было ясно. Их отношения оставались такими непонятными и хрупкими, что их могла разрушить любая мелочь или случайность – неверный взгляд или плохо выбранное слово.

Они встречались больше месяца, прежде чем Нив впервые её поцеловал.

Она о чём-то быстро говорила, часто дыша – лёгкие её устали от такого количества слов, – а Нив склонился над ней и молча, глядя ей прямо в глаза, из-за чего Ана поражённо замолчала, поцеловал её, едва коснувшись губ.

Она смутилась. Она как будто не ожидала, что Нива может заинтересовать в ней что-либо, кроме разговоров. Да и Нив вдруг запутался в извинениях – случайность, неосознанный порыв. Они долго молчали – посреди безлюдного икавезмана, вдыхая отфильтрованный воздух с резким запахом хлора.

Ночью Ана никак не могла уснуть.

Она думала, почему он поцеловал её, почему именно тогда, почему так медленно и осторожно, точно на самом деле не хотел или боялся. Она думала, почему он извинялся, почему она сама ничего не сказала в ответ. Это было так непривычно и непонятно – чувствовать себя желанной для кого-то.

Они не виделись несколько дней, а когда встретились вновь, и Нив, дождавшись, когда она снимет дыхательную маску, опять принялся оправдываться за свой поцелуй, она не дала ему договорить.

Вспоминая о первых днях знакомства, Ана часто представляла себе пустыню, хотя они никогда не ездили вместе на окраину, где ощущение пространства, свободы, открытого неба, которого так не хватало на закатанных в камень городских улицах, быстро сменялось чувством какой-то гнетущей и пронзительной пустоты.

Это было странно – помнить о том, чего в действительности не было. Если только движение песков, порывистый пустынный ветер, приносивший пыль, которая забивала фильтры в дыхательной маске, не были как-то связаны с их знакомством, с обстоятельствами их встречи, с первой разлукой, с первым его возращением домой.

Они встречались, ездили на скоростных поездах, но Ана не запоминала ни маршрутов, ни названий станций, а думала только о том, как забежать с Нивом в какой-нибудь музей, накрытый прозрачным колпаком сад или икавезман, избавиться от ненавистной маски и стать наконец собой, настоящей, такой же, как все.

Сокровенная темнота искусственной галактики, растения в герметичных колбах, похожие на крашеные муляжи, радиоприёмники в витринах, умеющие ловить бессчётное количество волн, и дыхательная маска, мешавшая, когда становилась ненужной.