Текст книги "Тайные раны"

Вэл Макдермид
Тайные раны

Посвящаю участникам одной свадьбы, оставившей в моей душе самые яркие воспоминания

И в обагренных пальцах эскулапа – сочувствие, врачующее раны.

Т. С. Элиот. Ист Кокер (из цикла «Четыре квартета»)

© Val McDermid 2008

© А.Капанадзе, перевод на русский язык, 2012

© ООО “Издательская Группа “Азбука-Аттикус”, 2013 Издательство Иностранка ®

Пятница

Фазы Луны каким-то необъяснимым, но явным образом влияют на состояние душевнобольных. Можете спросить об этом не только любого врача, но и санитара психиатрической лечебницы: всем им это хорошо известно, и никто из них добровольно не вызовется дежурить в полнолуние, разве что совершенно безрассудные. Эта очевидная истина не дает покоя ни психологам, ни психиатрам, поскольку ее не свяжешь ни с тяжелым детством, ни, скажем, с неспособностью пациента налаживать социальные связи. Тут действует некий механизм, который не поддается никакому самому интенсивному лечению. Это нечто порождает не только приливы и отливы, но и выводит рассудок умалишенных из того состояния шаткого равновесия, в котором он худо-бедно пребывает.

Внутренняя жизнь психиатрического госпиталя «Брэдфилд мур» весьма зависела от лунных фаз. По мнению некоторых его сотрудников, «Брэдфилд мур» был своего рода заповедником для опасных безумцев, которым не следует разгуливать на свободе; другие полагали, что это тихая пристань для людей, чья хрупкая психика не в состоянии выдерживать напор грубой реальности; остальные же считали госпиталь временным прибежищем, дающим надежду на возвращение к нормальной жизни.

В эту ночь к полнолунию прибавилось еще и частичное лунное затмение. Поверхность Луны медленно меняла цвет – от бледно-желтого до темно-оранжевого – по мере прохождения Земли между своим спутником и Солнцем.

Большинство наблюдателей видели в этом лишь некую таинственную красоту, вызывающую восхищенное замирание сердца. Но для Ллойда Аллена, пациента «Брэдфилд мур», это явление стало неопровержимым доказательством того, что грядут последние времена, а стало быть, его долг – как можно быстрее привести пред лицо Создателя столько людей, сколько удастся.

Аллена госпитализировали еще до того, как он успел достигнуть своей цели – то есть пролить кровь, дабы обладателям этой крови проще было воспарить на небеса. Но мысль об этой его миссии только сильнее укоренялась в нем из-за того, что его планам помешали осуществиться.

Ллойд Аллен был человеком неглупым, что лишь осложняло задачу его стражам. Медперсонал, хорошо изучивший все методы примитивного обмана, которыми пользовались больные, давно знал, как пресекать в зародыше вылазки слабоумных. Куда труднее было выявить махинации тех, кто ненормален, но при этом умен. Недавно Аллен придумал способ избегать приема лекарств. Опытные санитары знали все подобные трюки и знали, как предотвратить их; однако у новичков вроде Халида Хана пока не хватало для этого опыта.

В вечер полнолуния Аллен ухитрился избежать приема обеих положенных доз химии, хотя Хан был уверен, что больной их принял. К тому времени, когда затмение наступило, голову Аллена наполнила негромко постукивающая мелодия. Внутри у него пульсировало: «Приведи их ко мне, приведи их ко мне, приведи их ко мне». Из окна палаты он видел часть Луны; ее лик затмевало море крови, предсказанное пророками. Итак, пора! Вот теперь действительно пора. В возбуждении он стиснул кулаки и стал каждые две секунды вскидывать и опускать согнутые руки, словно полоумный боксер.

Он повернулся к двери, неуклюже заковылял в ее сторону. Ему надо выбраться наружу. Он должен исполнить свою миссию. Скоро придет санитар, принесет последнее на сегодня лекарство. И тогда Господь дарует Аллену силу, которая ему сейчас так необходима. Господь вызволит его из этой темницы. Господь укажет ему путь. Господь знает, что он должен сделать, и научит его. Время приспело, Луна сочится кровью. Начинают являться знамения, и ему надлежит выполнить свою задачу. Он избран. Для грешников он путь к спасению. Он приведет их к Господу.

В пятне света на плохоньком казенном столе видна раскрытая папка, на полях одной из страниц лежит рука, держащая ручку. Моби вполголоса тоскливо взывает к паукам. Этот диск – подарок: доктор Тони Хилл никогда не стал бы сам покупать такой, однако каким-то неведомым образом именно эти песни стали у него традиционным и неотъемлемым фоном при сверхурочной работе.

Тони хотел было потереть глаза, в которые словно насыпали песка, но совсем забыл о новых очках для чтения и ойкнул, когда дужка вдруг врезалась в переносицу. Очки, слетев с носа, упали на бумаги, которые Тони изучал. Он представил выражение снисходительной иронии на лице старшего детектива-инспектора Кэрол Джордан, которая и подарила ему тот самый диск Моби. У них давно вошло в привычку подшучивать над его рассеянной неуклюжестью.

Впрочем, по одному поводу она бы точно не стала его поддразнивать: по поводу того, что пятничным вечером, в половине девятого, он все еще сидит за своим рабочим столом. В добросовестности и дотошности она ему ничуть не уступала. Окажись она рядом, ей бы сразу стало понятно, отчего он все еще торчит здесь, снова и снова просматривая справку, которую в свое время так кропотливо готовил для Совета по условно-досрочному освобождению. Эту справку предпочли беспечно проигнорировать, когда Бернарда Шарплса выпустили, передав попечению Службы условного освобождения. В том, что этот правонарушитель больше не представляет опасности для общества, их убедил его адвокат: мол, образцовый заключенный, сотрудничавший с властями, откликавшийся на все их пожелания. Великолепный пример раскаяния.

Что ж, Шарплс и в самом деле был образцовым узником, с горечью подумал Тони. Нетрудно вести себя прилично, если все объекты твоей мании настолько вне досягаемости, что даже маньяк с самой изощренной фантазией едва ли сможет ощутить что-то, хотя бы отдаленно похожее на искушение. Но рано или поздно Шарплс снова совершит вылазку, Тони это чувствовал. И в этом будет отчасти виноват он сам, поскольку не сумел отстоять, доказать свою точку зрения.

Он снова надел очки и отметил ручкой пару абзацев. Он мог, он должен был заявить свою позицию тверже, не оставив защите ни единой возможности. Ему следовало представить как непреложный факт ту догадку, которая основывалась на долгих годах работы с серийными преступниками и на том внутреннем ощущении, что возникло у Тони, когда он анализировал свои беседы с Шарплсом, словно читая между строк. Но в том черно-белом мире, в котором пребывает Совет по условно-досрочному, нет места таким тонкостям и оттенкам. Видимо, ему предстоит смириться с тем, что для системы уголовного правосудия честность – не лучшая политика.

Он подтянул к себе блокнотик с листками-наклейками, но не успел ничего записать: в кабинет проник снаружи некий странный звук. Обычно его не беспокоили шумы повседневной жизни «Брэдфилд мур», поскольку звукоизоляция здесь была превосходная, а кроме того, самые неприятные и мучительные сцены, как правило, разыгрывались вдали от кабинетов, где работали почтенные люди с научными степенями.

Шум продолжался: это похоже было то ли на футбольный матч, то ли на бунт в каком-то отделении. Слишком громко, теперь уже неблагоразумно было бы не обращать внимания. Тони со вздохом встал, бросил очки на стол.

Мало для кого работа в «Брэдфилд мур» была пределом мечтаний. Но для Ежи Голабека она стала чем-то вроде этого: он и думать не мог, что такое возможно, пока жил у себя в Плоцке. В то время там можно было рассчитывать разве что устроиться на нефтеперерабатывающий завод, получая смехотворную зарплату и профессиональные заболевания, ставшие привычной частью здешней жизни.

Узкий горизонт Ежи неожиданно изумительно расширился, когда Польша вступила в Евросоюз. Одним из первых Голабек купил дешевый билет на рейс из Кракова в аэропорт Лидс-Брэдфорд, а вместе с билетом – перспективу лучшей жизни. Минимальная зарплата на новом месте, по его меркам, представляла почти астрономическую сумму. К тому же работа с пациентами «Брэдфилд мур» мало отличалась для Ежи от общения с его дедушкой-маразматиком, всерьез полагавшим, что звезда Леха Валенсы еще взойдет.

Так что Ежи слегка погрешил против истины, заявляя о своем большом опыте обращения с душевнобольными: его прошлый опыт, когда он часами стоял у конвейера консервной фабрики, выпускавшей маринованные огурцы, имел к этому мало отношения. До сих пор никаких сложностей из-за этой маленькой лжи он не испытывал. Сиделки и санитары больше заботились о соблюдении дисциплины среди пациентов, чем об их лечении. Они лишь выдавали препараты и устраняли непорядки. Лечение они оставляли врачам – психиатрам, терапевтам различных направлений, психологам-клиницистам. Никто и не ожидал от Ежи ничего особенного: являйся себе на работу вовремя и не избегай тяжелой и неприятной работы, подстерегающей тебя каждую смену. Не более того. С этим-то он легко справлялся.

Тем не менее он научился зорко следить за всем, что происходит вокруг. У Ежи словно бы выработался своего рода инстинкт, позволявший ему обнаруживать отклонения у пациентов. Он был одним из немногих сотрудников госпиталя, которые могли бы заметить, что с Ллойдом Алленом что-то неладно. Но за время работы в клинике он стал слишком самоуверенным и возомнил, что любые проблемы может урегулировать сам. Он был далеко не первым двадцатичетырехлетним молодым человеком, имевшим преувеличенное мнение о своих способностях. Но одним из немногих, кто поплатился за это жизнью.

Войдя в палату Ллойда, Ежи почувствовал, как волосы у него становятся дыбом. Аллен сидел на кровати; его широкие плечи были напряжены. По быстрому взгляду, который пациент метнул на вошедшего, Ежи сразу понял: либо препарат вдруг непонятно почему перестал действовать, либо Аллену удалось его не принять. Так или иначе, он увидел, почувствовал, что сейчас Аллена интересовали только голоса, раздававшиеся у него в голове.

– Пора принять лекарство, Ллойд, – произнес Ежи, стараясь говорить непринужденно.

– Не могу, – сдавленно прокряхтел Аллен.

Он слегка приподнялся, опираясь на пятки, потирая руки, словно намыливал их. Мышцы на его предплечьях перекатывались.

– Ты же знаешь, тебе нужно.

Аллен покачал головой.

Ежи повторил его движение:

– Но если ты не выпьешь лекарство, мне придется об этом доложить кому следует. И тогда тебе придется худо, Ллойд. А мы ведь этого не хотим, правда?

И тут Аллен мгновенно кинулся на Ежи и ударил локтем под ложечку. У того сразу перехватило дыхание. Ежи согнулся пополам, мучительно хватая ртом воздух, а Аллен метнулся к двери, бросив его на пол. Уже стоя в проеме, Аллен вдруг резко затормозил и развернулся. Ежи сделал попытку прикинуться маленьким и безобидным, но Аллен все равно поднял ногу и пнул его в живот. Ежи схватился за живот, а Аллен спокойно нагнулся и вырвал магнитную карточку-ключ из зажима у него на поясе.

– Я должен привести их к Нему, – прохрипел он, снова устремляясь к выходу.

Ежи, скорчившись на полу, стонал. Но мозг его по-прежнему работал исправно. Он знал: ему необходимо добраться до тревожной кнопки в коридоре. С его ключом Аллен сможет свободно бродить по госпиталю, сможет проникнуть почти куда угодно, отпереть комнаты других пациентов. Ему потребуется совсем немного времени, чтобы освободить любое количество своих сокамерников. Того количества санитаров, которые сегодня вечером дежурят в лечебнице, явно недостаточно, чтобы справиться с ними.

Задыхаясь и кашляя, со струйками слюны, текущими по подбородку, Ежи заставил себя подняться на колени и подобраться ближе к кровати. Цепляясь за нее, он сумел встать на ноги. Стискивая живот, доковылял до коридора. Впереди он увидел Аллена, пытающегося провести карточкой по считывающему устройству возле двери, которая выведет его в основную часть здания. Карточкой нужно было проводить со строго определенной скоростью. Ежи это знал, а Аллен, к счастью, нет. Пациент стукнул кулаком по датчику и попробовал снова. Покачиваясь, Ежи попытался бесшумно подобраться к тревожной кнопке. Но все-таки он двигался недостаточно тихо. Аллен повернулся.

– Привести их к Нему, – прорычал он и бросился на него.

Последнее, что почувствовал Ежи, был чудовищной силы удар по голове: это Аллен ударил его ногой в затылок.

Когда Тони открыл дверь кабинета, звуки оглушили его. С нижних пролетов лестницы неслись голоса – ругань, крики, вопли. Страшнее всего было то, что никто почему-то не нажал на кнопку сигнала тревоги. Значит, буря грянула внезапно, никто не имел возможности проделать всю последовательность отработанных действий, которую вдалбливали сотрудникам с первого дня подготовки. Видимо, все слишком заняты, пытаясь справиться с чем-то, что произошло совершенно неожиданно.

Тони метнулся по коридору к лестнице, по пути вдавив кнопку тревоги. Тут же заревела сирена. Господи! Вот ведь придумали! Если ты и без того сумасшедший, что сделается с твоей головой от такого звука? К ступенькам он приблизился уже бегом, но замедлил шаг, чтобы успеть посмотреть вниз, в пролет.

Но он ничего не увидел. Громкие крики доносились, кажется, из коридора справа, но их искажала акустика здания и расстояние. Вдруг раздался звонкий треск: разбили стекло. А потом – несколько секунд гнетущей тишины.

– Вот черт, – отчетливо, с явным отвращением произнес кто-то. Затем крики возобновились, теперь в них безошибочно угадывались панические нотки. Вопль, а вслед за ним – шум возни. Больше не размышляя, Тони ринулся вниз по лестнице, пытаясь разглядеть и понять, что происходит.

Миновав последний пролет, он увидел, как из коридора, откуда несся шум, два медбрата пятились, поддерживая третьего мужчину – санитара, в бледно-зеленом комбинезоне, залитом кровью. Они шли спиной вперед, и за ними по полу тянулся алый след.

«Сущая резня», – подумал Тони, и тут из коридора появилась фигура рослого человека, размахивавшего пожарным топором, словно тот был грозной косой, а он – самой Смертью. Его джинсы и рубашка поло были в крови; с лезвия топора при каждом взмахе летели красные брызги. Он упорно преследовал добычу, не сводя с нее взгляда.

– Приведи их к Нему. Укрыться негде, – негромко и монотонно бормотал он. – Приведи их к Нему. Укрыться негде.

Он уже настигал их. Еще пара шагов – и все.

Хотя человек с топором не был его пациентом, Тони знал, кто он, поскольку считал необходимым знакомиться с историями болезни здешних постояльцев, которые потенциально считались способными к проявлению насилия, – отчасти потому, что они его интересовали сами по себе, отчасти же из-за того, что это было своего рода страховкой.

Тони остановился, не доходя нескольких ступенек до нижней площадки.

– Ллойд, – негромко позвал он.

Аллен не сбился с ноги. Он снова взмахнул топором, в такт своему заклинанию:

– Приведи их к Нему. Укрыться негде.

Лезвие прошло в каких-то дюймах от санитаров.

Тони набрал побольше воздуха и расправил плечи.

– Таким способом ты их к Нему не приведешь, – громко произнес он со всей властностью, какую смог придать своему голосу. – Он не этого от тебя хочет, Ллойд. Ты неправильно понял.

Аллен замер, повернул голову к Тони. Нахмурился, точно пес, у которого кто-то хочет отобрать его кость.

– Пора, – буркнул он.

– Да, тут ты прав, – согласился Тони, спускаясь на одну ступеньку. – Пора. Но поступаешь ты неправильно. Опусти-ка топор, и давай обсудим, как сделать это лучше.

Он старался сохранить на лице строгое выражение, ничем не показывать страха, который так и скручивал ему внутренности. Где экстренная группа, черт побери? Он не питал иллюзий насчет того, что здесь может произойти. Возможно, ему удастся задержать Аллена, чтобы медбратья и раненый санитар благополучно скрылись. Но при всем своем опыте обращения с ненормальными и умственно неполноценными он знал, что вернуть Ллойда Аллена в сколько-нибудь уравновешенное состояние не сумеет. Он даже сомневался, что удастся уговорить его опустить оружие. Но он знал: придется попробовать. Только где же подкрепление на хрен?

Аллен остановил топор посреди очередного длинного взмаха. Теперь он косо держал его перед собой, точно бейсболист биту.

– Пора, – снова вымолвил Аллен. – И ты – не Он.

И мигом преодолел разделявшее их расстояние.

Тони успел заметить лишь взмах топора и проблеск полированного металла. Потом ногу полоснула боль. Тони рухнул на пол, как срубленное дерево. В голове словно лопнула огромная лампочка. А дальше – чернота.

Список 2

Белладонна

Рицин

Олеандр

Стрихнин

Кокаин

Taxus baccata[1]1
  Тис ягодный (лат.).


[Закрыть]

Воскресенье

Томас Денби снова изучил карточку с историей болезни. Он был озадачен. При первичном обследовании Робби Бишопа он диагностировал острую легочную инфекцию, и тогда у него не возникло никаких причин усомниться в диагнозе. Он повидал достаточно легочных инфекций за двадцать лет, прошедших с тех пор, как он получил врачебный диплом. В течение двенадцати часов после того, как футболист поступил к ним, группа Денби вводила больному антибиотики и стероиды, следуя указаниям руководителя. Но состояние Бишопа не улучшалось. Более того, ему становилось все хуже, и дежурный врач-стажер рискнула навлечь на себя гнев Денби, подняв того с постели. Простые стажеры поступают так с консультантами лишь в минуты крайнего волнения[2]2
  В Британии врач-стажер проходит подготовку под руководством врача-консультанта.


[Закрыть].

Денби послал юноше, лежащему на койке, отработанную профессиональную улыбку, демонстрирующую множество безукоризненных зубов и ямочки на щеках. Впрочем, глаза его не улыбались; они внимательно осматривали и лицо Бишопа, и верхнюю часть его туловища. Лихорадочный пот приклеил больничный халат к груди спортсмена, подчеркивая бугристые мышцы, силящиеся помочь затянуть воздух в легкие. Когда Денби осматривал его в первый раз, Бишоп жаловался на слабость, тошноту, ломоту в суставах, а также на явные трудности с дыханием. Он перегибался пополам от спазмов кашля. Рентген выявил наличие жидкости в легких; напрашивался естественный вывод, к которому тогда и пришел Денби.

Но теперь ему начинало казаться, что у Робби Бишопа не просто обычная легочная инфекция. Слишком уж частое сердцебиение. Температура за последние часы поднялась еще на полтора градуса. Легким уже не удается поддерживать необходимое содержание кислорода в крови, даже с помощью кислородной маски. Денби увидел, как веки у больного дрогнули, но не поднялись. Врач нахмурился.

– Он терял перед этим сознание? – спросил он у стажерки.

Та покачала головой:

– У него было слабо выраженное бредовое состояние из-за лихорадки, я не знаю, насколько он вообще осознаёт, где находится. Но до сих пор он реагировал на внешние раздражители.

Раздалось настойчивое попискивание: на экране отразилось очередное снижение уровня кислорода в крови Бишопа.

– Нужна интубация, – произнес Денби каким-то рассеянным голосом. – И побольше жидкости внутрь. Мне кажется, у него некоторое обезвоживание.

Но оно не объясняет лихорадку и кашель. Стажер бросилась из небольшой отдельной палаты. Денби задумчиво потер подбородок. Робби Бишоп, крепкий парень, до этого пребывал в идеальной физической форме. По словам его спортивного врача, после пятничной тренировки он чувствовал себя прекрасно. Субботнюю игру он пропустил: тот же врач из клуба поставил ему первичный диагноз – какая-то разновидность гриппа. И вот, по прошествии восемнадцати часов, он здесь и явно угасает. И он, Томас Денби, не имеет ни малейшего понятия, отчего это происходит и как это остановить.

К такому он не привык. Денби знал: он превосходный врач. Опытный диагност, изощренный и даже вдохновенный клиницист. Как правило, все у него на работе складывалось достаточно гладко, он работал легко, ему почти никогда не приходилось всерьез задумываться над болезнью того или иного пациента. И теперь Робби Бишоп словно бросал вызов его таланту.

Стажер вернулась с аппаратом для интубации и парой медсестер. Денби вздохнул и бросил взгляд на дверь. Он знал, что по ту сторону томится тренер команды Робби Бишопа. Этот Мартин Фланаган провел целую ночь, сгорбившись в кресле возле своего ведущего игрока. Его дорогой костюм измялся, он был небрит, черты лица казались мрачными.

Они едва не поругались, но Денби настоял, чтобы склочный ольстерец покинул комнату на время консилиума.

– Да вы хоть понимаете, что этот парень значит для «Брэдфилд Виктории»? – вскричал Фланаган перед тем, как выйти.

В ответ Денби смерил его холодным взором.

– Для меня он значит ровно столько же, сколько и любой другой пациент, которого я лечу, – заметил он. – Я не подаю вам советы с боковой линии поля относительно того, какую тактику вам применять или какие производить замены. Поэтому разрешите мне делать мою работу без постороннего вмешательства. Мне нужно, чтобы вы не вторгались в жизнь моего пациента, пока я буду его осматривать.

Тренер с ворчанием удалился, но Денби знал: он все равно ждет, волнуется, морщится, отчаянно жаждет услышать хоть что-нибудь, что подаст надежду, опровергнет ту картину угасания, которую он сам сейчас наблюдал.

– Когда закончите с этим, начните вводить ему азотимидин, – велел он стажерке.

Осталось попробовать только этот мощный антиретровирусный препарат: может быть, так удастся выиграть хоть немного времени, чтобы все-таки понять, что случилось с Робби Бишопом.