Текст книги "Тайные раны"

Она знала: боли он не ощущает, об этом заботится морфий. А профанол – о том, чтобы он все время спал. И хотя формально он был еще жив, в нем уже не оставалось ничего от прежнего Робби Бишопа. Трудно было поверить, что умирающий, который лежал перед ней, еще несколько дней назад вдохновил своих товарищей по команде на славную победу. Он больше не походил на спортсмена. Голова у него, казалось, увеличилась вдвое, тело разбухло, раздалось, раздулось. Под тонким одеялом его некогда прекрасные ноги были как две колонны. Робби Бишоп, спортивный герой, кумир миллионов, выглядел ужасно жалко.

Рядом с ним сидела его мать, сжимая обеими руками его вялые пальцы. По ее щекам текли слезы. Ей не было и пятидесяти, но эти два дня превратили ее почти в старуху, сгорбленную и ничего не понимающую. За ее спиной стоял муж, положив ей руки на плечи. Поражало его сходство с сыном – прежним, еще здоровым. Брайан Бишоп служил живым напоминанием о том, каким Робби никогда не станет.

По другую сторону кровати стоял Мартин Фланаган, склонив голову, сцепив руки перед собой. Кэрол видела, что он кривится, изо всех сил пытаясь не заплакать. Когда Англия с позором покинула последний чемпионат мира, Кэрол решила, что для настоящих мужчин вполне допустимо лить слезы. Но, вероятно, не для мужчин поколения Фланагана, подумала она.

Она увидела, как грудь Робби словно бы сжалась, тело спазматически дернулось. И в какие-то секунды все кончилось. Показания кардиомониторов резко пошли вниз, кровяное давление мгновенно упало, уровень кислорода в крови ринулся к нулю так быстро, что цифры на дисплее слились в неразличимую муть.

– Мне очень жаль, – произнес Томас Денби. – Теперь мы вынуждены отключить системы жизнеобеспечения.

Миссис Бишоп заплакала. Она издала всего один долгий, пронзительный всхлип, потом рухнула вперед, на своего сына, и стиснула рукой его разбухшую грудь, словно могла вдохнуть в него жизнь. Ее муж отвернулся, закрыв лицо руками, плечи у него тряслись. Фланаган, опустившись на корточки, привалился к стене, уткнув голову в колени.

Это было уже чересчур. Кэрол отступила назад. А когда она вышла в коридор, за ее плечом оказался Денби:

– Нам придется выступить с заявлением, провести пресс-конференцию. Предлагаю сделать ее совместной. – Он посмотрел на часы. – Вам хватит получаса на подготовку?

– Я не уверена, что мы должны…

– Послушайте, я собираюсь рассказать им все то, что мы знаем, а именно – что Робби Бишоп умер от отравления рицином. Но они захотят знать, что делаете вы, полиция. А я лишь хочу, чтобы вся эта история была представлена более или менее целостно. Чтобы потом не было всякого рода спекуляций, которые могут вызвать мои рассуждения.

Денби говорил раздраженно: было похоже, он не привык, чтобы ему возражали. Но Кэрол никогда не испытывала трудностей в противостоянии с ему подобными.

– Полагаю, у меня больше опыта, чем у вас, в том, что касается того, как делать свою работу посреди толпы кровожадных журналистов, – лучезарно улыбаясь, сказала она. – Если вам легче проводить пресс-конференцию при моей поддержке, я наверняка сумею это устроить. Где мы встретимся с репортерами?

Явно захваченный врасплох, Денби сухо ответил:

– Полагаю, оптимальное место – зал заседаний на втором этаже. Увидимся там через двадцать минут.

Он удалился.

– Сукин сын, – пробормотала она.

– Какие-то проблемы, шеф? – Пола стояла в дверях комнаты для родственников, в которой недавно беседовала с Фланаганом.

– Мистер Денби не любит тратить время зря. Заявляет, что пациент скончался, и тут же объявляет пресс-конференцию. Я бы предпочла немного перевести дух, чтобы убедиться, что поспеваю за событиями, только и всего.

– Хотите, обзвоню наших? Узнаю новости?

Кэрол трудно было поверить в искренность Полы. Когда она сама оказалась в сходном положении, она ощущала обиду и страстное желание отомстить. Она не могла себе представить, как стала бы работать с теми, кто подставил ее, предал, злоупотребил ее доверием. Но, судя по всему, Пола, вместо того чтобы ее возненавидеть, только еще сильнее стремится заслужить ее одобрение. В свое время Кэрол просила Тони растолковать ей это, но Тони мешала врачебная этика – как психолог он сам вел беседы с Полой и не мог передавать их содержание посторонним. Вот только что он счел возможным ей сказать:

– Она действительно не винит тебя в том, что в тот вечер на Темпл-Филдз все пошло не так. Она понимает, что ты не подставляла ее. Понимает, что ты, наоборот, изо всех сил старалась обеспечить ее безопасность. Она ничего против тебя не затаила, Кэрол. Поверь, она на твоей стороне.

Так что сейчас она действительно попыталась поверить. Улыбнулась, положила руку Поле на плечо:

– Это бы очень помогло. Я буду в кафе. Давай встретимся там через четверть часа.

По пути Кэрол, нарушив больничное правило насчет отключения мобильных телефонов, позвонила своему начальнику. Именно Джон Брэндон, главный констебль Брэдфилдской городской полиции, уговорил ее вернуться обратно к полицейской работе, когда ей отчаянно хотелось бросить ее. Это именно он создал Группу расследования особо важных преступлений, которую она возглавила. Не говоря уже о том, что он был единственным старшим офицером полиции, которому она безоговорочно доверяла.

Она познакомила его с новой информацией по делу Робби Бишопа, объяснила, почему необходимо созвать совместную пресс-конференцию.

– Вот и давайте, – одобрил Брэндон. – На месте работаете вы. Я полагаюсь на ваши суждения.

– Только одна сложность: я не знаю, говорить ли общественности об убийстве или придерживаться версии «смерть при подозрительных обстоятельствах».

– Вы считаете – убийство?

– Трудно представить, чтобы это было что-то другое.

– Значит, сообщайте об убийстве. Дело касается знаменитости, нас растерзают, если решат, что мы трусливо прячемся. Назовите это дело так, как вы его сами понимаете.

– Спасибо, сэр.

– И вот что… Держите меня в курсе насчет этой истории.

Кэрол разъединилась. Когда она бросила телефон обратно в сумку, один из телерепортеров узнал ее. Он отделился от толпы, окликнул Кэрол, кидаясь к ней. Она улыбнулась и помахала ему. Итак, началось.

Юсеф вошел в гостиную сразу после того, как начались местные вечерние новости. Он заговорил было, но Радж и Санджар зашикали на него.

– Что такое? – возмущенно спросил он, отпихивая Раджа, чтобы тот потеснился и позволил Юсефу пристроиться на краю дивана.

– Насчет Робби Бишопа, – объяснил Санджар. – Умер.

– Не может быть, – недоверчиво отозвался Юсеф.

– Ш-ш-ш, – снова зашипел Радж. Среди трех братьев он был единственным заядлым футбольным болельщиком. Санджар обожал крикет, а вот Юсеф так и не заразился спортивной лихорадкой. Но все равно его заинтересовало это известие – в свете его собственных планов на выходные.

Ведущий на экране с важным видом объявил:

– А сейчас вы увидите прямой репортаж с пресс-конференции, проходящей в больнице «Брэдфилд кросс». Заявление делает мистер Томас Денби, лечащий врач Робби Бишопа.

Картинка сменилась. Вот какой-то тип в дорогом костюме и со стильной прической сидит за столом, по бокам – хорошенькая блондинка и невзрачная брюнетка в белом халате.

– С прискорбием вынужден сообщить, что полчаса назад Робби Бишоп скончался в отделении интенсивной терапии, здесь, в больнице «Брэдфилд кросс», в присутствии своих родителей и мистера Фланагана, тренера команды «Брэдфилд Виктория». – Прочистил горло. Типичный голос британского аристократишки. – В течение нескольких часов мы осознавали, что уже ничем не в состоянии помочь Робби, кроме как сделать его последние часы как можно менее тяжелыми.

В зале загудело множество голосов: не у всех репортеров хватило терпения выслушать до конца. Прямо как его самый младший брат, который все повторяет: «От чего же он умер?» Аристократишка поднял ладонь, призывая к тишине. Помедлил несколько секунд, чтобы шум улегся, и заговорил снова:

– Сегодня утром мы получили результаты лабораторного анализа, которые убедительно свидетельствуют: у Робби Бишопа не было никакой инфекции. Его убила значительная доза рицина.

Зал так и взорвался.

– Черт подери, – выдохнул Санджар. – Это та штука, которую якобы делают так называемые террористы? За которую их сажают?

– Да, но большинство из них отпускают, – заметил Юсеф. – По-моему, до суда дошел только один.

– Значит, они нас и обвинят, – произнес Радж. Лицо у него было хмурое, глаза сверкали. – Скажут, это все мусульманские фундаменталисты. Я с самого детства болел за «Викторию», но кому какое до этого дело.

Юсеф неуклюже похлопал его по плечу. Жалко Раджа, но надо мыслить шире, перспективно. А перспектива эта сейчас выглядит даже лучше, чем прежде. В последнее время он погружался во внутренний мир, когда усаживался перед телевизором, но теперь сосредоточил внимание на экране:

– Давайте-ка послушаем, что скажут.

Они снова обратились к телевизору, где болван в костюме уже уступил слово блондинке.

– Моя группа уже начала расследование этой трагической смерти, – вещала она. – Для нас это дело об убийстве. – Ага, подумал он, стало быть, она коп. – Мы хотели бы побеседовать со всеми, кто видел Робби или говорил с ним в брэдфилдском ночном клубе «Аматис» в четверг вечером. Если у кого-то есть соответствующая информация, прошу вас позвонить по этому телефону.

Она взяла какую-то бумажку и зачитала бесплатный номер.

Как только она договорила, репортеры снова разбушевались. Среди прочих особенно громко прозвучал вопрос:

– Вы предполагаете, что в дело вовлечены террористы?

Губы блондинки сжались в ниточку.

– В данном случае нет оснований подозревать, что речь идет о терроризме, – ответила она. – Кроме того, мы не считаем, что кто-то еще подвергается риску из-за тех событий, которые привели к смерти Робби Бишопа.

– Когда вы начали расследование?

– Из больницы нам сообщили сегодня утром, – ответила женщина-коп.

– Мы обратились в полицию, как только подтвердился диагноз «отравление рицином», – вставил врач.

– Задницу свою прикрывает, – произнес Санджар.

На экране снова возникла студия, и ведущий пообещал немедленно сообщить новую информацию, как только она поступит. Дальше пошла наспех сделанная подборка самых знаменитых футбольных моментов Робби Бишопа. Радж жадно впился глазами в экран, словно пытаясь насытиться волшебством, которое никогда больше не повторится.

– Я там был, – заявил он, когда показали великолепный удар Робби с тридцати ярдов: гол, обеспечивший «Виктории» место в полуфинале прошлогоднего Кубка УЕФА. – Черт побери, без Робби у нас больше нет шансов в премьер-лиге. Никаких.

Юсеф предупреждающе покачал головой:

– Лучше держись подальше от стадиона, пока они не поймают того, кто это сделал.

– Но у меня билет на субботу, – заныл Радж. – И на следующую игру Еврокубка.

– Юсеф прав, – вмешался Санджар. – Пока они не найдут, кто это устроил, некоторые станут искать козлов отпущения. Хоть эта дамочка-коп и сказала, что терроризм тут ни при чем, найдутся ублюдки, которые решат, что у них появилось оправдание мочить пакисташек. Страсти накалятся, Радж. Лучше не подходи близко.

– А я хочу. И на матчи хочу, и сегодня вечером тоже пойду. Все двинут на стадион, принести соболезнования и прочее. Я хочу участвовать. Это и мой клуб тоже.

Радж чуть не плакал.

Старшие братья переглянулись.

– Думаю, насчет матчей Санджар прав. Когда эту новость усвоят, у людей, скорее всего, появятся всякие неприязненные чувства. Ладно, сегодня вечером я пойду с тобой, если уж ты так рвешься, – произнес Юсеф. – Пойдем туда вместе.

Тони выключил телевизор и откинулся на подушки. Действие вводимого внутривенно морфия уже заканчивалось, и он чувствовал, как начинает ныть колено. Медсестра строго сказала, что мучиться ему незачем, что в таких случаях следует вызвать сиделку и попросить обезболивающее. Он попытался подвигать ногой, чтобы определить пределы своей выносливости. Решил, что может немного подождать. Если дадут еще лекарство, он просто уснет, а сейчас он не хочет засыпать: сейчас к нему, возможно, пожалуют с визитом.

Кэрол здесь, в больнице. Он только что видел ее по телевизору: она в прямом эфире проводила пресс-конференцию. Ей заниматься преступлением. Да еще каким. Труп знаменитости и изощренный способ убийства. Наверняка она захочет поговорить с ним об этом. Но он не знал, когда она сумеет освободиться.

Он подумал о Робби Бишопе, о тех вечерах, которые он, Тони, проводил в уютной пещере своего кабинета, наблюдая игру «Виктории» по телевизору. Он вспомнил этого вдумчивого игрока, редко отдававшего пас небрежно. Парень всегда отлично контролировал и мяч, и себя самого. Тони не мог припомнить, чтобы Робби Бишоп когда-нибудь заработал желтую карточку. Но все это вовсе не означает отсутствия страстей. Робби в своей майке с седьмым номером старался на совесть, трава под его ногами словно дымилась. Но главная особенность Робби была в том, что он умел создавать великолепные моменты партнерам буквально из ничего: в таких случаях не приходится объяснять скептикам, почему футбол – красивая игра.

А теперь кто-то отнял у мира эту красоту. И сделал это таким жестоким способом. Зачем кому-то нужно было убивать Робби Бишопа? И зачем было выбирать такой изощренный способ убийства? Личные счеты? Или какая-то идея? Возможно и то и другое. Тони требовались подробности. Тони требовалась Кэрол.

Ждал он недолго. Не прошло и десяти минут после завершения пресс-конференции, как Кэрол явилась, захлопнула за собой дверь и прислонилась к ней спиной, точно за ней гнались.

– Ему не нравится, когда лучи славы падают на кого-то, кроме него, верно? – спросил Тони, махнув в сторону прикроватного кресла.

– «Или по-моему, или никак», – отозвалась Кэрол, оторвавшись от двери и плюхаясь в кресло. – Как почти все врачи-консультанты, с кем я имела дело.

– Ты еще не видела миссис Чакрабарти. Впрочем, она, по крайней мере, внушает тебе приятную, хотя и совершенно ни на чем не основанную уверенность, что прислушивается к твоим словам. Итак, у тебя дело о кубке с ядом?

– О да. Ближайшие несколько дней будут не очень-то приятными. Но хватит рассуждать обо мне и о моих заботах. – Кэрол словно бы попыталась стряхнуть свои тревоги с плеч. – Ты-то как?

Тони улыбнулся.

– Это же я, Кэрол, а не кто-то еще. Со мной тебе незачем притворяться, что у тебя в голове есть место для чего-то, кроме Робби Бишопа. Но если уж говорить обо мне и если ты правда хочешь знать, то я буду гораздо лучше себя чувствовать, если ты перестанешь обращаться со мной как с инвалидом. Мне раскроили колено, а не голову. А ты могла бы сообщить мне подробности этого дела. Как всякого другого убийства без очевидного мотива.

– Ты уверен, что могу? Судя по твоему виду, у тебя не все работает на полную мощность, если уж говорить начистоту.

– Конечно. Сосредоточиться мне сейчас не очень-то удается, что делает невозможным чтение сложных текстов. – Он пренебрежительно отмахнулся от книг, которые сам просил ее принести. – Но меня сняли с морфия, и мой мозг нормально реагирует на происходящее. Мне лучше распутывать эту загадку, чем смотреть дневные передачи. Ну, что ты мне можешь рассказать?

– До обидного мало.

Кэрол кратко поведала ему, что удалось выяснить.

– Стало быть, подведем итоги, – произнес Тони. – Мы не знаем никого, кто ненавидел бы его настолько, чтобы убить. Видимо, его отравили в ночном клубе, набитом людьми. И мы не знаем, откуда взялся рицин.

– Что-то типа того. Но вот еще что: я нашла в кармане его джинсов скрученную бумажку. А на ней записан какой-то интернет-адрес, у меня пока не было времени проверить его: www.bestdays. co.uk.

– Можем сейчас и посмотреть, – предложил Тони, нажимая кнопку пульта, чтобы поднять кровать, и морщась боли.

– Болит? – спросила Кэрол.

– Нем ног о, – признался он и включил ноутбук.

– Они что, не могут тебе дать какое-то лекарство, чтобы не болело?

– Стараюсь принимать поменьше анальгетиков, – пояснил Тони. – Не нравится мне, какое у меня после них самочувствие. Предпочитаю ясный рассудок.

– Ну и глупо, – заявила Кэрол. – В боли ничего полезного нет.

Не спрашивая его разрешения, она нажала кнопку вызова сиделки.

– Что ты делаешь?

– Улаживаю твои проблемы.

Она развернула кресло, чтобы видеть экран компьютера.

Тони ввел адрес. Открылась страница: «Лучшие дни нашей жизни». Всего за пять фунтов в год создатели сайта обещали предоставить желающим услуги лучшей в Великобритании службы воссоединения бывших одноклассников и коллег. После краткой экскурсии по сайту Тони с Кэрол выяснили: зарегистрировавшись здесь, можно разыскать любых давних знакомых и связываться с ними посредством электронных писем.

– Зачем бы Робби Бишопу выходить на связь со старыми школьными приятелями? – спросил Тони. – Думаю, они сами из кожи вон лезли, лишь бы не терять его из виду.

Кэрол пожала плечами:

– Мало ли, может, он хотел найти девушку, которая его когда-то бросила? После разрыва помолвки он был вполне свободен.

– Все равно не сходится. Привлекательный парень, богатый, талантливый. Женщины на него вешались. И он, по всей видимости, время от времени кого-то из них подцеплял. И он был помолвлен. Если бы он по-прежнему был неравнодушен к какой-то девице, которая когда-то бросила его, он бы вел себя иначе. – Тони покачал головой. – Нет, в психологическую картину это совершенно не укладывается. А мы точно знаем, что на бумажке почерк Робби?

– Нет. Сейчас она у экспертов. Думаешь, кто-нибудь ему ее дал?

– Он сказал Филу Кэмпси, что выпивает с кем-то из старых школьных знакомых. Предположим, этот кто-то посоветовал ему зайти на сайт, поискать приятелей. Робби это не заинтересовало, но он не хочет показаться невежливым, поэтому сует записку в карман и потом просто забывает о ней.

– Может быть. Это логично.

Тони набрал в поисковике: «Харристаунская школа, Брэдфилд».

– Ты знаешь, в какой школе он учился? – подозрительно спросила Кэрол.

– Я слежу за футбольными новостями, Кэрол. Я знаю, где он родился и вырос. Его родители до сих пор живут все в том же доме в Харристауне. Он предлагал купить им новое жилье, но они предпочли остаться в родных стенах.

– Из футбольных новостей такие вещи не узнать.

Тони изобразил смущение:

– Ну да, время от времени я просматриваю колонки слухов. Вот посмотри.

Он указал на экран. Фотография Харристаунской школы: угловатый флигель из стекла и бетона, примерно шестидесятых годов, пристроен к основному корпусу – кирпичному зданию Викторианской эпохи. Под кратким рассказом истории школы – раздел «Знаменитые выпускники». Два члена парламента; две рок-группы; средней руки детективщик; малоизвестная актриса, какой-то модельер. И Робби Бишоп. Еще пара щелчков мышью – и Тони получил список тех, кто учился в Харристаунской школе одновременно с Робби.

– Кто бы ни дал ему эту ссылку, есть вероятность, что его имя среди них.

Кэрол застонала:

– Надеюсь, это хоть чуть-чуть сузит список.

– По крайней мере, теперь ты ищешь иголку не в стоге сена, а в копне.

– Думаешь, от этого легче? Тут-то и трудность, когда в деле нет явного мотива: не знаешь, с чего начать.

Тони прищурился:

– Для этого я и нужен, верно? Человек, который выдвигает дурацкие идеи и тем самым сокращает список подозреваемых, когда невозможно оттолкнуться от принципа «Кому выгодно?».

Кэрол усмехнулась:

– Пожалуй. Ну, на этой оптимистической ноте я тебя оставлю. Еду в Лондон беседовать с бывшей подружкой Робби.

– С очаровательной Бинди Блис, не так ли?

– Ты совершенно прав. Теперь я понимаю, что означает «просматриваю колонки слухов». А перед тем, как уехать, я отправлю кое-кого добыть как можно больше записей с камер уличного видеонаблюдения, которые установлены в центре города. Им придется попотеть.

– Как просматриваются окрестности «Аматиса»?

Кэрол вздохнула:

– К сожалению, по-разному. Где-то камер чересчур много, где-то нет совсем. Фасад клуба просматривается хорошо, подходы к ближайшим многоэтажкам – тоже. Но возле ВИП-зоны есть боковой выход в переулок. Переулок идет вдоль торца здания, а дальше – целый лабиринт улочек, это же Темпл-Филдз. Несмотря на все наши усилия, камер там до сих пор почти нет.

Они ненадолго замолчали. Каждый вспоминал прошлые дела, связанные с Темпл-Филдз – территорией, умудрявшейся сочетать в себе и район красных фонарей, и квартал геев, и роскошные квартиры, и целый улей мелких торговых предприятий. Темпл-Филдз – смешение и самого крутого и откровенного отстойника.

– В этой части города по-прежнему может случиться все что угодно, – полусонно пробормотал Тони. – И хорошее, и плохое.

Кэрол насмешливо фыркнула:

– Насчет хорошего – поверю тебе на слово.

– Просто мы там всегда видели одно плохое.

– Скажи это Поле.

Голос Кэрол звучал печально: она вспоминала, как однажды Пола чуть не погибла в вонючей комнатке района Темпл-Филдз.

Тони улыбнулся:

– Кэрол, Пола понимает, что такое грех, куда лучше, чем мы с тобой. Ей многое известно про Темпл-Филдз. Долгое время это было единственное место, где ей подобные могли чувствовать себя в безопасности. Геи жили в Темпл-Филдз задолго до того, как тамошний гейский квартал стал модным местом.

Упрек прозвучал мягко, но он напомнил Кэрол: не следует считать, что ее восприятие во всем совпадает с восприятием Полы.

– Ты прав, – согласилась она.

Но тут, постучавшись, вошла медсестра.

– Чем я могу вам помочь?

– Ему нужно болеутоляющее, но он не хочет в этом признаваться, – объяснила Кэрол, вставая и собирая свои вещи.

– Это действительно так?

Тони кивнул:

– Похоже что да.

Медсестра сверилась с историей болезни, прикрепленной у кровати, и заметила:

– Я же вам говорила, здесь м учеников не награждают медалями. Сейчас что-нибудь вам принесу.

Кэрол прошла к выходу вслед за ней:

– Не знаю, когда я вернусь из Лондона, но постараюсь заскочить к тебе завтра.

– Удачи, – отозвался Тони.

Ему не жаль было ее отпускать: это посещение напомнило ему, насколько мало у него сил. Какое облегчение – знать, что сегодня вечером никто уже больше не придет. Есть свои преимущества в лежачем режиме, когда весь твой мир находится на расстоянии вытянутой руки.

Он провел много лет, чувствуя себя ребенком, прижавшимся лицом к окну, как бы подглядывая за счастливыми семьями, которые празднуют классическое диккенсовское Рождество. И он не сразу уяснил себе, что большинство этих счастливых с виду семейств тоже хранят немало мрачных и печальных тайн, как и его собственная семья. Но к тому времени он уже сознательно выстроил себе жизнь одиночки.

А затем в его жизни возникла Кэрол Джордан. Ни учебники психологии, ни тысячи часов врачебной практики не сумели подготовить его к тому, что однажды появится человек, который пройдет сквозь все его защитные барьеры, будто их не существует. Это было одновременно и слишком просто, и слишком сложно. Если бы кто-то из них был устроен иначе, они бы могли влюбиться друг в друга. Но уже на первой стадии их знакомства обнаружилось слишком много препятствий, и теперь казалось, что всякий раз, как он или она осторожно нащупывает возможность сближения, на пути вырастают все новые и новые непреодолимые преграды.

Обычно ему хотелось, чтобы все было по-другому. Но иногда, как вот сейчас, он понимал, что для него и для нее, быть может, вполне достаточно знать, что все, что они делают друг для друга, – вполне бескорыстно, без всякой задней мысли.

Когда она добилась для него доступа в Интернет непосредственно с больничной койки, она не руководствовалась никакими личными соображениями. Зато теперь он будет помогать ей, просеивая информацию из Сети. Просто потому, что он может это сделать.

Когда медсестра вернулась, он покорно выпил лекарство и лег, позволив мыслям порезвиться на свободе. Там, где нет явного мотива, он способен нащупать смысл. Что мог выиграть убийца Робби Бишопа от этого преступления? Если удастся это понять, сделаешь громадный шаг на пути к тому, чтобы определить этого невидимку. По счастью, чтобы проделать такой шаг, ему не нужны здоровые колени. Нужен лишь мозг, которому, по всей видимости, только помогают эти вещества, успокаивающие боль, всасывающиеся в кровь.

Журналисты всегда испытывают острую потребность в информационном поводе. Теперь, когда Робби Бишоп умер, его смерть стала таким поводом, а главное место действия переместилось от больницы к стадиону «Брэдфилд Виктории». Известие распространилось так быстро, что большинство из них прибыли раньше фанатов. Собственно, журналистов и операторов там оказалось больше, чем скорбящих. Было прохладно; представители пишущей и снимающей прессы бесцельно бродили туда-сюда, перебрасываясь невеселыми шуточками и ожидая начала действа.

Не прошло и часа, как они получили желаемое. Сотни людей стеклись под наклонную трибуну «Грейсон-стрит». Металлические ограждения, не пропускавшие людей на стадион, стали подставками для охапок цветов из супермаркета, для игрушечных медвежат, перевязанных ленточками, для посланий с соболезнованиями и фотографий самого Робби. Женщины рыдали; мужчины в канареечной форме имели такой потрясенный вид, как будто их любимая команда только что потерпела домашнее поражение со счетом 0:5. Среди людей сновали репортеры, подставляя им микрофоны и диктофоны. Полицейские ненавязчиво, но пристально следили за всеми.

Юсеф и Радж пришли в числе первых. Юсеф чувствовал себя неловко, ему казалось, что на него все обращают внимание: похоже, он тут единственный, кто не надел футболку или шарф «Виктории», если не считать копов и прессу. Он вежливо уклонился от пары телевизионщиков, просивших его дать комментарий, и оттащил упирающегося Раджа подальше от их камер и микрофонов.

– Дай я чего-нибудь скажу, нельзя, что ли? – возмущался Радж.

– Ты здесь в качестве скорбящего, а не для того, чтобы твою болтовню показывали все каналы, – объяснил Юсеф. – Тут не ты главный, забыл?

– Это несправедливо. Я правда любил Робби. И «Викторию». А половине из тех, кто сейчас начнет трепаться на радио и по ящику, плевать на нашу команду. Они просто притворяются, хотят прославиться.

Радж, шаркая каблуками, тащился следом за братом.

– Ну и пусть, – бросил Юсеф.

Еще один репортер сунул им под нос диктофон:

– Некоторые связывают смерть Робби Бишопа с производством рицина мусульманскими террористами, – зачастил он. – Ваше мнение?

– Чушь, – заявил Юсеф, раздражаясь, что его все-таки вынудили заговорить. – Разве вы не слышали, что сказала та женщина-коп? Нет причин связывать это с терроризмом. Вы просто пытаетесь взбаламутить народ. Такие, как вы, как раз и провоцируют всякие националистические выступления. Вот мой брат, он никакой не фанатик, а всего лишь болельщик «Брэдфилд Виктории». – Он сплюнул на землю. – Все вы недостойны никакого уважения. Пойдем, Радж.

Он схватил брата за рукав и утащил прочь.

– Отлично, – заметил тот. – Мне и рта нельзя раскрыть насчет Робби, а тебе можно разоряться, делать из нас каких-то смутьянов.

– Да, знаю. Это несправедливо. – Юсеф увел Раджа от журналистов, двинулся вместе с ним в сторону. – Но я устал от всего этого бреда. На хрен террористам убивать Робби Бишопа?

– Потому что он символ упадка западной цивилизации, тупица, – произнес Радж, подражая глупым интонациям записных ораторов, которых он наслушался в шашлычных и на парковке при мечети.

– Кстати, так оно и есть. Но это еще не причина, чтобы его убивать. Убийство Робби вызовет не страх, а негодование. Чтобы терроризм сработал, надо бить по обычным людям. Но это чересчур сложное рассуждение для таких, как тот козел с микрофоном, – горько добавил Юсеф.

Сами того не желая, они оказались у края растущей толпы, собравшейся вокруг скорбных огоньков свечей. Пламя трепетало на легком вечернем ветерке, и это зрелище почему-то казалось куда трогательнее всего остального. Чей-то тенор запел «И никогда не будешь ты один», другие подхватили, и Юсеф с Раджем вдруг обнаружили, что тоже поют гимн футбольных болельщиков вместе со всеми.

Голос Юсефа вплетался в общий хор, и он невольно заулыбался. Он знал, каково это – когда ты не один. Он понимал, какую силу это дает человеку. Когда шагаешь вместе с кем-то еще, можно совершить все. Все что угодно.

Мили равномерно убегали под колеса. К этому вечернему часу автомобильный поток ослабел. Все шесть рядов по-прежнему были заняты, но теперь машины уже свободно катились по Среднеанглийской низменности. Кэрол протянула руку к приемнику и переключилась на бешеное «Радио один». Раз уж они едут побеседовать с Бинди Блис, нелишне будет послушать ее программу.

Десятичасовой выпуск новостей в основном посвящался смерти Робби Бишопа. Сидя за рулем, Сэм покачивал головой, слушая, как ведущий с театральным придыханием превращает ее в событие планетарного масштаба.

– Они же просто ничего не понимают, а? – проговорил Сэм. – Им следовало бы просто излагать факты. Нам меньше всего нужно, чтобы они заводили публику своими истериками.

– Это-то у них получается лучше всего, – отозвалась Кэрол. – И все им подыгрывают. Спорим, к утру вставит словечко и премьер-министр?

Сэм ухмыльнулся:

– К завтраку Робби сделается настоящим «народным игроком».

– Да, только вот сейчас на свободе разгуливает настоящий убийца, а не какие-то призраки, которых изобрели любители теории заговоров. – Она вздохнула. – И наша работа – его найти.

Выпуск новостей кончился, сразу перейдя в какой-то дерганый танцевальный трек. Наконец музыка закончилась, уступив место теплому и негромкому женскому голосу:

– Сегодняшнюю программу открыла Катиша, исполнившая для вас песенку Деффа-младшего «Счет не изменился». С вами Бинди Блис, я помогу вам скоротать ночь на «Радио один», любимой станции в стране бита. Все вы уже знаете или скоро узнаете, что сегодня вечером умер Робби Бишоп. Еще два месяца назад у нас с Робби был роман. Он сделал мне предложение, и я согласилась. До алтаря мы в итоге так и не дошли, но он остался моим лучшим другом. Почему мы остались близки? Одна из причин – музыка. Мы оба любили одни и те же звуки, те самые, которые вы слышите каждую ночь в моей программе. У каждого есть своя десятка любимых вещей, и Робби не был исключением. Мы с Робби частенько лежали в постели воскресным утром, составляя воображаемые диски, которые можно было бы захватить на необитаемый остров. «Счет не изменился» всегда попадал в его список хитов. Сегодня мне грустно. Я потеряла человека, который много для меня значил. Поэтому моя сегодняшняя программа станет данью памяти мужчине, которого я любила. Мужчине, который был по-настоящему особенным. Не волнуйтесь, никакой трагедии не будет. Не надо слез. По крайней мере в ближайшие два часа. Нет, я просто дам вам послушать те звуки, которые любил Робби. Данс и транс, хип-хоп и трип-хоп и, может быть, чего-нибудь еще. Так что держите ушки на макушке, и пусть ваши ноги двигаются как им захочется под песенку «Впитывай мой ритм» от «Рехэб бойз».