Текст книги "Тайные раны"

Главное, Юсефу удалось выкроить время для себя. За последние несколько месяцев он уже привык к этому. Он наловчился незаметно урывать часы из рабочего дня, не вызывая подозрений. С тех пор, как… Он покачал головой, словно прогоняя из нее эту мысль. Слишком уж она отвлекает.

Юсеф потратил на блэкбернскую встречу ровно столько времени, сколько было необходимо, чтобы не показаться невежливым новому клиенту, и теперь у него было полтора свободных часа. Он следовал указаниям навигатора. Вниз по автостраде – и в самое сердце Читем-хилла. Он неплохо знал Северный Манчестер, но этот, напоминающий краснокирпичный муравейник, район был ему незнаком. Он свернул в узкую улочку, где обшарпанные уступы ветхих домов смотрели на небольшую промышленную зону. Достигнув середины улицы, он обнаружил нужную табличку: «Технические товары», алым по белому, в обрамлении черных восклицательных знаков.

Он припарковал фургон у входа и заглушил мотор. Тяжело дыша, навалился на руль. Сегодня утром он почти ничего не ел под предлогом спешки, тем самым обманув материнское беспокойство: в последнее время она все переживает насчет его плохого аппетита. Разумеется, он потерял аппетит. И вдобавок лишился способности спать больше двух часов подряд. А как же иначе? Так и бывает, когда пускаешься в подобное предприятие. Но важно не возбуждать подозрений, так что он старался по возможности не присутствовать на семейных трапезах.

Притом что он так мало ел и спал, он чувствовал себя на удивление энергичным. Иногда, правда, у него немного кружилась голова, но он считал, что это скорее не от голода и усталости, а от беспокойства, оттого, что он заранее воображает себе, как сработает их план. Он оттолкнулся от руля и вылез из фургона. Вошел в дверь с табличкой «Розничная продажа». Она вела в комнатку площадью десять квадратных футов, отделенную перегородкой от складского помещения, располагавшегося позади. За барьером-прилавком, сгорбившись перед компьютером, сидел костлявый человек. Все у него было серое: волосы, кожа, комбинезон. Когда Юсеф вошел, он поднял взгляд от экрана. Глаза у него тоже оказались серые.

Серый человек встал и облокотился на прилавок. Это движение чуть всколыхнуло воздух, и повеяло горькой вонью дешевого табака.

– Можно? – спросил Юсеф.

– Можно. Чем вам помочь?

Юсеф вытащил список.

– Мне нужны сверхпрочные защитные перчатки, щиток для лица и ушные заслонки.

Серый вздохнул и подтянул к себе растрепанный каталог.

– Поглядите сами. Увидите, чем мы торгуем. – Он раскрыл каталог, пролистал мятые страницы, пока не дошел до раздела перчаток. Наугад ткнул пальцем. – Видите, вот описание. Поймете, какая у них толщина и гибкость. Зависит от того, для чего они вам, верно? – Он подтолкнул каталог Юсефу. – Прочитайте, тогда и решите, что вам подходит.

Юсеф кивнул. Он начал пролистывать каталог, немного ошеломленный широким выбором. Читая описания, он не мог сдержать улыбку. Мистер Серый за прилавком наложил бы в штаны, если бы узнал правду. Но он никогда ее не узнает. Юсеф осторожен. Он нигде не наследил. Склад химреактивов в Уэйкфилде. Фабрика красителей в Олдхеме. Лавка запчастей для мотоциклов в Лидсе. Магазин лабораторного оборудования в Клекхитоне. И ни разу, ни разу, ни разу ничего не покупал в Брэдфилде, где существует некоторая вероятность, что его заметит кто-то из знакомых. Всякий раз он одевался в соответствии с ролью. Комбинезон маляра. Или кожаный прикид байкера. Или тщательно выглаженная рубашка и брюки из твида. Оплата наличными. Человек-невидимка.

Просмотрев каталог, он сделал выбор и показал, что ему нужно, на всякий случай попросив еще и защитный нагрудник. Кладовщик ввел данные в компьютер и сказал Юсефу, что его заказ будет выполнен в течение минуты. Но как-то замялся, когда Юсеф предложил заплатить наличными.

– У вас что, нет кредитной карточки? – спросил он недоверчиво.

– Служебной нет, – соврал Юсеф. – Уж извините, приятель. У меня только бумажки. – Он отсчитал купюры.

Кладовщик покачал головой:

– Тогда ладно, годится. Ваши предпочитают наличные, верно я говорю?

Юсеф нахмурился:

– «Ваши»? Что вы имеете в виду?

Он почувствовал, как кулаки у него в карманах сжимаются.

– Да мусульмане. Где-то я читал, что вам, мол, религия не позволяет пользоваться кредитками. Ну, запрещает брать проценты и все такое, верно я говорю? – Он упрямо выпятил нижнюю челюсть. – Я не какой-то там расист. Но есть такой факт.

Юсеф глубоко вздохнул. У этого человека еще сравнительно спокойное отношение к таким вещам. Юсефу доводилось переживать куда более неприятные истории. Просто в эти дни у него обострилась чувствительность ко всему, что несет в себе хотя бы малейший признак предубежденности. Все это лишь добавляло ему решимости идти по избранному пути, довести исполнение плана до конца.

– Вам виднее, – ответил он, не желая ввязываться в препирательства, из-за которых его здесь могут запомнить, но и не в силах промолчать.

От дальнейшей беседы его спасло появление покупок. Он забрал их и вышел, не ответив на «пока» кладовщика.

Движение на автостраде было плотное, и у него ушел почти час, чтобы вернуться в Брэдфилд. Ему едва хватило времени, чтобы забросить защитное снаряжение в свою съемную комнату. Он не мог оставить его валяться в фургоне: если эти покупки заметит Радж, или Санджар, или отец, начнутся всевозможные расспросы, на которые ему совсем не хочется отвечать.

Он снимал комнату на втором этаже здания, которое некогда было особнячком железнодорожного магната. Испятнанная штукатурка на фронтонах и эркерах облупилась, оконные рамы прогнили, в водостоках росли сорняки. Когда-то отсюда открывался красивый вид, теперь же из фасадных окон можно было различить лишь наклонное крыло западных трибун громадного стадиона «Брэдфилд Виктории» в полумиле. Прежде этот квартал обладал своеобразным величием, теперь же он превратился в гетто, чьих жителей объединяла разве что нищета. Кожа у них была самого разного цвета – от иссиня-черного, свойственного жителям Африки южнее Сахары, до млечной бледности уроженцев Восточной Европы. Исследования, проведенные Брэдфилдским городским советом, показали, что на одной квадратной миле к западу от стадиона отправляют обряды тринадцати религий и говорят на двадцати двух языках.

Здесь Юсеф попадал в мертвую зону – иммигрантов в третьем поколении. Здесь никто не замечал, кто приходит в его убежище и выходит. Здесь Юсеф Азиз делался невидимым.

Дежурная попыталась скрыть свое потрясение, но ей это не удалось.

– Доброе утро, миссис Хилл, – автоматически выпалила она. Сверилась с настольным календарем, словно подозревая, что ошиблась с датой. – Я думала, вы… мы не собирались…

– Вот и хорошо, всегда будьте наготове, Бетани, – промолвила Ванесса, стремительно проходя мимо нее по пути к своему кабинету.

Встречавшиеся ей сотрудники, бормотавшие приветственные слова, выглядели виноватыми и испуганными. Впрочем, она ни на мгновение не могла представить, чтобы они действительно совершили нечто предосудительное. Все коллеги отлично знали: ее не проведешь, лучше и не пытаться. Но ей нравилось, что ее неожиданное прибытие так взбудоражило всю контору. Признак того, что деньги она получает не зря. Ванесса Хилл отнюдь не принадлежала к числу руководителей, склонных к панибратству с сотрудниками. У нее имеются друзья, и ей незачем заводить приятельские отношения с подчиненными. Она была строга, но, по ее мнению, справедлива. Это мнение она пыталась внушить и своим клиентам. Держитесь на должном расстоянии, завоюйте уважение персонала, и у вас не будет никаких проблем.

Жаль, что такой простой подход не работает с детьми, подумала она, ставя ноутбук на стол и вешая пиджак. Если твои сотрудники валяют дурака, ты можешь их уволить и нанять кого-то другого, кто лучше подходит. Но от детей никуда не денешься, их не уволишь. Тони с самого начала не оправдывал ее ожиданий. Когда она забеременела от мужчины, который тут же растаял как весенний снег, едва узнал, что она ждет ребенка, ее мать велела отдать младенца на усыновление, но Ванесса наотрез отказалась. Вспоминая это, она удивлялась, почему тогда проявила такую твердость.

Не из сентиментальности. В ее организме попросту отсутствовала железа, которая вырабатывает сентиментальность, и своим клиентам она также рекомендовала не проявлять это чувство. Может быть, она поставила себя в столь трудное положение, просто чтобы насолить своей требовательной, деспотичной матери? Наверняка имелись и другие причины, но она их сейчас не могла вспомнить. Видимо, голову ей тогда задурили гормоны. Так или иначе, она перенесла и недоброжелательство, и сплетни соседей – вообще все то, что в тогдашние времена неизбежно приходилось терпеть матери-одиночке. Она меняла одну работу за другой, переехала на другой конец города, где никто ее не знал; лгала о своем прошлом, придумала себе умершего мужа, дабы избежать позора.

И ведь она не питала никаких иллюзий, не ожидала, что станет блаженно купаться в материнстве. Перспектив выйти замуж не было, а значит, пропитание для семьи ей следует добывать самой. Она всегда знала, что вернется на работу как можно раньше, едва позволит здоровье; как та несчастная китайская крестьянка, что рожает ребенка в канаве и тут же возвращается гнуть спину на рисовом поле. И ради чего все это?

Ее мать с неохотой взяла на себя заботу о мальчике. Выбора у матери, по сути, не оставалось: выживать семье позволяла зарплата дочери, больше ничего. Ванесса по своему детству знала, на какое существование обрекает сына. Она старалась не думать о том, как Тони проводит дни, и не побуждала его об этом рассказывать. Ей и так приходилось слишком много сражаться: сначала она возглавляла управление кадров, вечно перегруженное работой, потом отпочковалась от фирмы и обзавелась собственным делом. Да, ей нравилась ее непростая служба, но у нее не оставалось сил на хнычущего ребенка.

Впрочем, надо отдать ему должное: он понял это довольно-таки рано. Он научился молчать, привык делать то, что ему велят. А когда он забывался и начинал скакать вокруг нее, как щенок, хватало нескольких резких слов, чтобы его урезонить.

И все равно он ей мешал. Да, несомненно, мешал. В те времена, много лет назад, ни один мужчина не хотел создавать семью с женщиной, отягощенной чужим ребенком. И ее профессиональную карьеру он тормозил. Когда она создала свой бизнес, ей пришлось свести к минимуму деловые поездки, потому что мать сердилась, если вынуждена была слишком часто ночевать с мальчиком. Ванесса упускала шансы, ее, черт побери, слишком часто обставляли. Все из-за Тони.

И никакой отдачи. У других женщин дети вступали в брак, приносили им внуков. Фотографии на рабочем столе, забавные истории в перерыве, семейные отпуска на солнышке. Все это делает служебные отношения менее формальными, помогает бизнесу и в конечном счете позволяет зарабатывать больше денег. А неустроенная личная жизнь Тони означала лишь то, что Ванессе нужно работать гораздо упорнее.

Что ж, теперь пришло время расплаты. Он застрял в этой больнице, ослабел от лекарств и сонливости. Спрятаться ему негде. Она сможет прийти к нему когда пожелает. Нужно только выбрать подходящий момент, чтобы не столкнуться с его подружкой.

В кабинет безмолвно скользнула ее личная секретарша и принесла кофе: напиток всегда появлялся через считаные минуты после того, как она устраивалась за своим столом. Ванесса открыла компьютер и мрачно улыбнулась: только представьте себе, Тони подцепил хорошенькую женщину да еще с мозгами. Нет, Кэрол Джордан – не тот улов, которого Ванесса ожидала от сына. Если она и представляла себе его с кем-то, так это с какой-нибудь серой мышкой, боготворящей даже землю, по которой он ступает. Но что делать, какая бы ни была подружка, она, Ванесса, все равно намерена осуществить свой план.

Элинор подняла руку, чтобы постучать, но в нерешительности замерла. Не погубит ли она сейчас свою карьеру? Потому что если она права, то Робби Бишоп в любом случае умрет. И ничто этого не изменит. Но если она права и при этом промолчит, то потом может умереть и кто-нибудь еще. Неважно, случайность или умысел стали причиной того, что произошло с Бишопом: это может произойти и с кем угодно другим.

Мысль, что на ее совести может оказаться чья-то смерть, так и пронзила Элинор. Лучше выставить себя на посмешище, чем потом терзаться угрызениями совести. Она забарабанила в дверь, дождалась рассеянного ответа: «Да-да, войдите».

Он нетерпеливо оторвал взгляд от стопки историй болезни.

– А, доктор Блессинг, – произнес он. – Какие-нибудь изменения?

– У Робби Бишопа?

Денби чуть растянул губы в улыбке:

– У кого же еще? Мы постоянно заверяем, что относимся ко всем пациентам одинаково, но это не так-то просто, когда пробираешься, как сквозь строй, через толпу футбольных болельщиков. И на входе, и на выходе из больницы. – Он развернулся вместе с креслом и посмотрел в окно на парковку. – Сейчас их даже больше, чем когда я шел с обеда. – Он повернулся к ней, Элинор начала было говорить, но он перебил ее: – Думаете, они считают, что их пребывание здесь может повлиять на что-нибудь?

– Мне кажется, это зависит от того, верят ли они в силу молитвы. Я видела, как парочка этих болельщиков жалась в дверях, перебирала четки и что-то бормотала. – Она пожала плечами. – Но мистеру Бишопу это, судя по всему, не помогает. По-моему, его состояние неуклонно ухудшается. Содержание жидкости в легких все выше. На мой взгляд, респираторный дистресс-синдром проявляется все острее. Он не сможет дышать без искусственной вентиляции.

Денби прикусил губу:

– Значит, никакой реакции на азотимидин?

Элинор покачала головой:

– Пока не зафиксировано.

Денби со вздохом кивнул:

– Черт побери, не могу понять, что происходит. Ну, ладно. Иногда бывает и так. Спасибо, что держите меня в курсе, доктор Блессинг.

Он снова перевел взгляд на папки, лежащие перед ним на столе, показывая, что разговор окончен.

– Тут еще одно…

Он посмотрел на нее, подняв брови:

– По поводу мистера Бишопа?

Она кивнула:

– Я знаю, это безумная идея, но… Скажите, вы не рассматривали возможность отравления рицином?

– Рицин? – почти обиженно переспросил Денби. – Бог ты мой, да как футболист премьер-лиги может подвергнуться воздействию рицина?

Элинор не сдавалась:

– Не имею никакого представления. Но вы же замечательный диагност, и после того, как даже вы не сумели прийти ни к каким выводам, я заподозрила, что здесь наверняка что-то из ряда вон выходящее. И я подумала: может быть, отравление? Я посмотрела в нашей базе данных. Все симптомы указывают на отравление рицином: слабость, лихорадка, тошнота, одышка, кашель, отек легких и артралгия[4]4
  Артралгия – боль в суставах.


[Закрыть]. К тому же он не реагирует ни на какие препараты, которые мы пробовали вводить… Не знаю… Просто других настолько же подходящих объяснений я не вижу.

Денби с недоуменным видом заметил:

– По-моему, вы смотрите слишком много сериалов, доктор Блессинг. Робби Бишоп – футболист, а не беглый агент КГБ.

Элинор опустила глаза. Да, этого-то она и боялась. Но причина, заставившая ее войти в дверь, никуда не исчезла.

– Знаю, это звучит смешно, – согласилась она. – Но никто из нас не сумел предложить другой диагноз, который соответствовал бы этим симптомам. И то, что пациент не реагирует ни на один из медикаментов, которые мы применяли… – Она подняла на него взгляд. Он склонил голову набок, и, хотя губы у него были плотно сжаты, его явно интересовало, что она скажет дальше. – И раз уж даже вы не смогли определить… Тогда остается лишь один вариант – яд. А в картину, которую мы наблюдаем, вписывается единственный яд – рицин.

Денби вскочил:

– Это безумная идея. Рицин применяют террористы. Рицин применяют шпионы. Как, скажите на милость, рицин мог попасть в организм футболиста премьер-лиги?

– Осмелюсь заметить, мне кажется, это не наша проблема, – ответила Элинор.

Денби потер лицо ладонями. Она никогда не видела его взволнованным, а тем более таким возбужденным.

– Будем двигаться по порядку, – заявил он. – Сначала нам надо проверить, правы ли вы.

Он выжидательно поглядел на нее.

– Можно сделать анализ на рицин. Но даже если они быстро провернут эту процедуру, мы до завтрашнего дня не получим результаты.

Он глубоко вздохнул, мобилизуясь.

– Запускайте механизм. Сами возьмите пробы крови и доставьте их прямо в лабораторию. Я им позвоню, предупрежу. Мы можем начать лечение… – Он вдруг замолк, широко открыв рот. – Ах ты, черт! – Он на мгновение зажмурился. – Лечения-то ни хрена нет, верно?

Элинор покачала головой:

– Лечения нет. Если я права, Робби Бишоп обречен.

Денби тяжело опустился обратно в кресло.

– Верно. Знаете что, вряд ли нам прямо сейчас надо делиться с кем-то этими предположениями. Во всяком случае, до тех пор, пока мы не уверены. Больше никому не говорите о ваших подозрениях.

– Но… – Элинор нахмурилась.

– Но – что?

– Разве мы не должны сообщить в полицию?

– В полицию? Не вы ли сказали, что это не наша проблема – установить, каким образом рицин попал в его организм? Не станем же мы вызывать полицию из-за каких-то наших догадок.

– Но он пока может четко произносить слова. Он еще может общаться. А если мы будем ждать до завтра, он впадет в кому и не сумеет рассказать о том, что случилось. Если вообще что-то случилось, – добавила она, заметив грозное выражение лица Денби.

– А если вы ошибаетесь? Если окажется, что это нечто совсем другое? Нашему отделению перестанут доверять не только в больнице, но и вообще в медицинском сообществе. Давайте посмотрим правде в глаза, доктор Блессинг: через две минуты после того, как мы вызовем полицию, в прессе поднимется оглушительная шумиха. Я не готов подвергать свою репутацию и репутацию своей команды подобному риску. Уж простите, но мы никому ничего не скажем, ни единой живой душе, пока не получим результаты анализов и не будем знать наверняка. Вам ясно?

Элинор вздохнула.

– Ясно. – Тут лицо ее просветлело. – А если я сама его спрошу, когда мы будем одни?

Денби покачал головой.

– Категорически возражаю, – твердо ответил он. – Я не позволю вам допрашивать пациента.

– Но это же почти то же самое, что записать жалобы больного.

– Ничего подобного. Это больше похоже на игру в мисс Марпл, черт побери. А теперь, прошу вас, не теряйте больше времени. Запускайте процедуру. – Он вымученно улыбнулся. – Вы предложили хорошую идею, доктор Блессинг, но давайте все-таки надеяться, что вы ошиблись. Как бы там ни было, без Робби Бишопа у «Брэдфилд Виктории» нет никаких шансов попасть на европейский чемпионат в ближайшем сезоне. – Видимо, на лице у Элинор отразилось ее потрясение, потому что он тут же оговорился: – Господи, да я просто пошутил. Меня так же беспокоит этот случай, как и вас.

Но Элинор почему-то в этом усомнилась.

Тони вздрогнул и проснулся, широко раскрыв глаза, раскрыв рот в беззвучном крике. Благодаря морфию с поразительной ясностью воскрешался в кошмарном сне и блеск топора, и воинственный клич нападающего, и запах пота, и даже вкус крови. Тони дышал часто и неглубоко, над верхней губой у него выступил холодный пот. Всего лишь сон. Он выровнял дыхание, и паника понемногу отступила.

Успокоившись, он попытался приподнять раненую ногу, не двигая бедром. Он стиснул кулаки, ногти врезались в ладони. Жилы на шее напряглись; он пытался шевельнуть конечностью, которая словно стала свинцовой. Так он безрезультатно потратил несколько секунд, а потом с разочарованным кряканьем сдался. Похоже, он никогда больше не сможет нормально двигать левой ногой.

Тони дотянулся до пульта и поднял себя повыше, чтобы сесть в кровати. Посмотрел на часы. Еще полчаса, и принесут ужин. Не то чтобы ему так уж хотелось есть, просто прием пищи вносил какое-то разнообразие. Он даже чуть было не пожалел, что мать не осталась с ним. Тони потряс головой. Он толком не знал, когда и как уместно будет взяться за это дело, сулящее большие мучения, однако четко понимал: не здесь, не сейчас.

Но и вечно ждать нельзя. Сегодня с ней познакомилась Кэрол, и скоро Кэрол наверняка задаст ему вопросы. Он не может просто отшить ее: Кэрол вправе рассчитывать на большее. Проблема в том, с чего начать. Из его детских воспоминаний не составишь связную историю. Они слишком фрагментарны: череда разрозненных происшествий, слабо связанных друг с другом. Не все из этих воспоминаний были плохими. Но в хороших мать не фигурировала. Тони прекрасно знал, что он не единственный человек с подобным тяжелым опытом. В конце концов, множество таких людей были его пациентами. Вот еще одна общая с безумцами сторона его прошлого.

Тони махнул рукой, словно чтобы отогнать муху, и взял пульт от телевизора. Пробежал все каналы, но ничто не привлекло его внимания. Надо было на что-то решаться, но его избавил от этого стук в дверь.

В палату бодро зашла женщина. Она напоминала растолстевшего сокола-сапсана. Блестящие каштановые волосы были гладко зачесаны со лба вверх; под идеальной формы бровями сверкали глубоко посаженные карие глаза, а между пухлыми щеками торчал ястребиный нос. Вид миссис Чакрабарти поднял Тони настроение куда сильнее, чем мог бы это сделать какой-нибудь телевизионный канал. Тут его ждали новости поинтереснее, чем на Би-би-си-24.

За ней тянулась свита из полудюжины прислужников в белых халатах, по виду слишком юных даже для старшеклассников-практикантов. Она профессионально-бегло улыбнулась Тони, бегло просматривая историю его болезни.

– Итак, – промолвила она, исподлобья глядя на него. – Как самочувствие?

Ее произношение скорее подошло бы представителю королевского семейства, чем жителю Брэдфилда. У Тони возникло ощущение, что ему следует обнажить голову.

– Чувство такое, словно вы заменили мне ногу свинцовой трубой, – заявил он.

– Боли нет?

Он покачал головой:

– Это морфий.

– Но вы не ощущаете никакой боли, после того как морфий начинает действовать?

– Нет. А что, должен?

Миссис Чакрабарти улыбнулась:

– Предпочтительно было бы избежать такого варианта. Завтра утром я собираюсь снять вас с морфия, чтобы посмотреть, сумеем ли мы справиться с болями какими-то иными средствами.

Тони почувствовал, как внутри у него все сжалось от страха.

– Вы уверены, что это хорошая идея?

Улыбка ее стала какой-то хищной.

– Точно так же, как вы уверены в тех советах, которые даете своим пациентам.

Тони усмехнулся:

– В таком случае давайте будем и дальше придерживаться морфия.

– У вас все будет в полном порядке, доктор Хилл. – Она изучила его ногу, изогнувшись, чтобы рассмотреть сдвоенные трубки, отводящие кровавую жидкость от раны в его колене. Затем повернулась к студентам: – Видите, сейчас из раны вытекает уже не так много, как прежде. – Снова обратилась к Тони: – Думаю, завтра можно убрать дренаж и снять шину, чтобы мы сумели представить себе, что вам понадобится в дальнейшем. Возможно, мы наложим гипс.

– Когда я смогу выписаться?

Миссис Чакрабарти повернулась к студентам с царственной снисходительностью хирурга:

– Как вы полагаете, когда мистер Хилл сможет выписаться?

– Когда его нога сможет выдерживать тяжесть.

Судя по виду отвечавшего, ему бы газеты разносить, а не выносить врачебные заключения.

– Насколько большую тяжесть? Вес его тела?

Студенты украдкой переглянулись.

– Когда он сможет передвигаться с ходунками Циммера, – предположил другой.

– Передвигаться с ходунками Циммера, поднимать ногу и подниматься по лестнице, – выпалил третий.

– Послушайте, доктор, – с нажимом произнес Тони и, после того как ему удалось привлечь ее внимание, нарочито четко проговорил: – Я задал вам отнюдь не праздный вопрос. Я должен сейчас находиться не здесь. Ни одну из важных задач, которые мне необходимо решить как можно скорее, нельзя решить с больничной койки.

Миссис Чакрабарти уже не улыбалась.

– В этом вы ничуть не отличаетесь от подавляющего большинства моих пациентов, доктор Хилл, – заметила она.

Он постарался не выдать своего разочарования.

– Я прекрасно вас понимаю. Но, в отличие от этого подавляющего большинства ваших пациентов, никто другой не может сделать то, что делаю я. Это не высокомерие. Мне не нужны здоровые ноги, чтобы сделать множество чрезвычайно важных вещей. Но мне нужно, чтобы у меня нормально функционировала голова, а здесь с этим обстоит не очень-то хорошо.

Они смерили друг друга взглядом. Никто из студентов не смел даже шелохнуться, они почти не дышали.

– Мне вполне ясна ваша позиция, доктор Хилл. И ваше ощущение допущенного промаха.

– Ощущение допущенного промаха? Мной? – переспросил Тони. Эти слова его заинтриговали.

– Ну да, в конце концов, вы ведь попали сюда из-за одного из своих пациентов.

Он расхохотался:

– Господи помилуй, да нет же! Не из-за одного из моих пациентов. Ллойд Аллен был не мой. Дело не в чувстве вины, дело в том, чтобы дать моим пациентам то, в чем они нуждаются. Вы ведь хотите того же, миссис Чакрабарти.

Уголки ее рта дрогнули.

– В таком случае, доктор Хилл, выбор остается за вами. Вероятно, мы могли бы попробовать ножную манжету вместо гипса. – Она критически оглядела его плечи. – Жаль, что верхняя часть туловища у вас недостаточно развита физически, но мы могли бы попытаться поставить вас на костыли. Резюмирую: вы должны регулярно двигаться, вы должны исправно проходить физиотерапию, а кроме того, вы должны отказаться от внутривенного введения морфия. Дома за вами кто-нибудь сумеет поухаживать?

Он отвел взгляд.

– Я живу в одном доме с приятельницей. Она поможет.

Хирург кивнула.

– Не стану делать вид, что реабилитация – процесс легкий. Много тяжелой работы, много боли. Но если вы действительно так жаждете выбраться отсюда, вам придется на это пойти. Только в таком случае мы получим возможность выписать вас в начале следующей недели.

– В начале следующей недели?.. – Тони не мог скрыть уныния.

Миссис Чакрабарти покачала головой, негромко фыркнув:

– Вам раздробили коленную чашечку пожарным топором, доктор Хилл. Скажите спасибо, что вы живете в городе, в котором больница – еще и центр повышения квалификации ортопедов. Есть места, где вы бы до сих пор лежали и гадали, сможете ли вы вообще когда-нибудь снова нормально ходить. – Она кивнула ему, прощаясь. – Кто-нибудь из этих ребят придет сюда завтра, когда будут снимать дренажные трубки и шину. Тогда и посмотрим, что нам с вами делать дальше.

Она отошла от постели, ее свита устремилась следом. Один забежал вперед, чтобы открыть ей дверь, и хирург, выходя, чуть было не наткнулась на Кэрол Джордан. От неожиданности миссис Чакрабарти чуть отшатнулась.

– Извините. – Кэрол невинно улыбнулась. – Я как раз собиралась постучать.

Она посторонилась, пропуская врачей, и, глядя на Тони, вошла в палату с массой всевозможной поклажи.

– Прямо как средневековая королевская процессия.

– Почти угадала. Это миссис Чакрабарти и ее рабы. Она отвечает за мое колено.

– Ну и какие новости? – спросила Кэрол, бросая на пол бесчисленные хозяйственные сумки и опуская футляр с ноутбуком на прикроватный столик Тони.

– Видно, придется мне тут куковать еще неделю, – пробурчал он.

– Всего неделю? Боже мой, да она явно мастер своего дела. Я-то думала, на это уйдет куда больше времени. – Она стала разбирать сумки. – Имбирное пиво, одуванчик с лопухом[5]5
  Традиционный британский напиток из корней одуванчика и лопуха.


[Закрыть], лимонад. Жареные орешки «экстра». Книги согласно запросу. Все игры «Расхитительница гробниц», в которых участвовала Лара Крофт. Жевательный мармелад. Мой айпод. Твой ноут. А это… – Она торжественно достала листок бумаги. – Это код доступа к больничному Интернету.

Тони состроил изумленную гримасу:

– Поразительно. Как ты его раздобыла?

– Я давно знакома со старшей медсестрой, ну и объяснила ей, насколько облегчится ее жизнь, если ты будешь в Сети. Похоже, она решила, что нарушение больничных правил – невеликая цена за это. Видимо, ты уже произвел на них впечатление. – Кэрол сбросила пальто и устроилась в кресле. – Надо сказать, ты выглядишь не лучшим образом, – добавила она.

– Неважно. Спасибо тебе за все это. Очень признателен. Думал, ты появишься гораздо позже.

– Моя должность имеет свои преимущества. Хотя подозреваю, что в следующий раз я все равно вынуждена буду предъявить служебное удостоверение, чтобы сюда проникнуть.

– Почему так? – Тони протянул ей шнур ноутбука. – По-моему, розетка у тебя за спиной.

Кэрол встала, дотянулась до розетки за креслом и воткнула в нее вилку.

– Фан-клуб Робби Бишопа, – объяснила она.

– Ты о чем?

– А ты что, не смотрел новости? Робби Бишоп тоже лежит здесь, в «Брэдфилд кросс».

Тони нахмурился.

– Значит, в субботу он получил травму на матче? Я тут настолько отрезан от мира, что даже не знаю, выиграли мы или нет.

– Один – ноль в пользу «Виктории». Но Робби не играл. Думали, он просто подхватил грипп, но дело обернулось скверно, и в субботу его положили сюда. А по радио я только что слышала, что его отправили в отделение интенсивной терапии.

Тони присвистнул:

– Значит, это наверняка не грипп. А не говорили, в чем там дело?

– Нет. Просто называют эту штуку «легочной инфекцией». Но его фанатов здесь целая армия. Судя по всему, пришлось вызвать дополнительную охрану, чтобы держать самых предприимчивых болельщиков в рамках. Одна дамочка даже облачилась в форму медсестры, чтобы добраться до его изголовья. И я уверена: она не последняя, кто-нибудь еще попытается проделать что-то в этом роде. Проблема на самом деле серьезная, больницу ведь не закроешь для людей. Пациенты и их родные такого не потерпят.

– Странно, что он не в какой-нибудь частной клинике.

Тони открыл пакет с мармеладом и поворошил содержимое, пока не отыскал свой любимый сорт.

– В Брэдфилде нет частных клиник, которые имели бы отделения, где работают с опасными респираторными заболеваниями, если верить словам твоей дружелюбной старшей медсестры. Другие здешние больницы вполне годятся для того, чтобы заменить бедренную кость или удалить миндалины, но, если ты серьезно болен, тебе лучше направиться в «Брэдфилд кросс».

– А то я не знаю, – саркастически заметил Тони.

– Ты не болен, – тут же уточнила Кэрол. – Ты просто получил травму. Ну, скажем так, довольно серьезную.

Тони выдавил полуулыбку:

– Неважно. Все равно готов побиться об заклад, что Робби Бишоп выйдет отсюда раньше меня.