Текст книги "Тайные раны"

Среда

Четыре двадцать семь, судя по часам на экране ноутбука. Крепкий беспробудный сон никогда не был свойственен Тони, но благодаря анестезии он легко соскользнул в забытье около десяти. Впрочем, длилось оно не очень долго. По-видимому, дремал он урывками, минут по пятьдесят.

В последний раз, вздрогнув, он очнулся в начале пятого и на сей раз почувствовал, что больше не заснет. Сначала он лежал неподвижно, и его мысли невольно блуждали вокруг нового неожиданного появления матери в его жизни. Он старался не думать об этом, но не мог.

Однако усилием воли он заставил себя переключиться на размышления о смерти Робби Бишопа, перейдя от воспоминаний о его красивой игре и победах к тому, что имело отношение к его профессии и опыту.

– Ты не новичок, – начал размышлять Тони вслух, негромко, но отчетливо. – Иначе даже если бы тебе повезло, как иногда везет начинающим, тебе никогда не удалось бы остаться незамеченным. Тем более когда ты имеешь дело со знаменитостью вроде Робби. Делал ты это из личных соображений или потому что тебе кто-то заплатил – в любом случае ты уже проделывал такое прежде.

Он покатал головой по подушке, стараясь размять затекшую шею.

– Назовем тебя Преследователь. Вопрос в том, был ли ты и в самом деле его давним школьным приятелем, Преследователь?.. Может быть, ты только притворялся им. Может быть, Робби из вежливости не хотел говорить, что не помнит тебя. А может быть, он осознавал, что благодаря известности его помнят лучше, чем других ребят из той же школы? Может быть, он не хотел выглядеть заносчивым? В любом случае ты все равно шел на чертовски большой риск.

Но если ты на самом деле был его давним школьным приятелем, риск возрастал еще сильнее. Мы все-таки в Брэдфилде, городок у нас небольшой. Высока вероятность, что порядочное число людей, в тот вечер заглянувших в «Аматис», когда-то учились в Харристаунской школе. Конечно же, они должны были бы узнать Робби. Но и тебя они тоже узнали бы. Разве что ты сильно изменился за годы, прошедшие после окончания… Нет, все это слишком неправдоподобно.

Он отыскал пульт управления койкой и сел в кровати, морщась от боли в суставах, которую причиняли движения. Подтянул прикроватный столик, открыл ноутбук.

– Да, в любом случае, ты шел на большой риск. И ты шел на него уверенно. Ты подобрался совсем близко к Робби, и ни кто тебя не заметил. Значит, ты явно делал это раньше. Что ж, попробуем отыскать твоих предыдущих жертв, Преследователь.

Тони начал поиск.

– Давай, – бормотал он. – Покажи себя. Ты же этого хочешь.

Кэрол открыла занавески, которые отгораживали ее кабинет от помещения других членов группы. Совещание по делу она назначила на девять, но, хотя было еще только восемь часов десять минут, все уже находились на месте. Даже Сэм, который довез ее до дома только без пяти четыре. Она знала, что он проследил за ней, пока она благополучно не оказалась в квартире. Потом наступила ее очередь наблюдать и выжидать. Кормя негодующего Нельсона, она поглядывала на улицу, пока фары Сэма не мазнули по окнам ее кухни и по живой изгороди. Убедившись, что он уехал, она плеснула себе щедрую порцию бренди и пошла наверх.

Она забрала почту Тони из-под коврика перед дверью, что дало ей предлог зайти в его кабинет, располагавшийся на втором этаже. Она положила письма на стол, потом опустилась в кресло, стоявшее напротив того, где он обычно сидел сам. Она любила это кресло – его глубину, ширину, его подушки, которые словно бы обнимают, прижимают к себе. В этом самом кресле она обсуждала с ним расследования, откровенничала о своих коллегах. А он рассказывал ей о своих теориях поведения преступника, о своем недовольстве системой здравоохранения, о своем желании сделать людей лучше. Она даже не могла прикинуть, сколько часов они провели наедине в этой уютной комнате.

Кэрол свернулась в кресле, подложив под себя ноги, и сделала большой глоток бренди. Еще пять минуток, и она пойдет назад, вниз.

– Жаль, что тебя тут нет, – произнесла она вслух. – У меня такое чувство, что мы никуда не можем продвинуться. Обычно никто и не ждет, что на такой ранней стадии расследования будет большой прогресс. Но в данном случает речь о Робби Бишопе, и за нами наблюдает общественность. Так что это никуда не годится.

Она зевнула и допила бренди.

– А знаешь, я из-за тебя перепугалась, – сообщила она, поглубже зарываясь в мягкие подушки. – Едва Крис мне сказала, что ты натолкнулся на безумца с топором, у меня словно сердце остановилось, весь мир словно стал двигаться в замедленном темпе, как бывает в кино. Больше никогда так со мной не поступай, скотина. – Она пошевелила головой, придавая подушке более удобную форму, закрывая глаза и чувствуя, как ее тело расслабляется под действием спиртного. – И лучше бы ты заранее меня предупредил насчет своей матери. Она та еще штучка. Неудивительно, что ты такой.

Ей показалось, что сразу же после этого она услышала пронзительную трель радиобудильника, стоявшего в спальне по ту сторону холла. Тело у нее затекло, на какое-то время она потеряла ориентацию. Она с трудом встала на ноги и посмотрела на часы. Семь. Проспала не меньше трех часов. Что ж, пора начинать все снова.

И вот она снова на службе, принявшая душ, в свежей одежде, уровень кофеина в крови зашкаливает. Кэрол пальцами расчесала свои густые светлые волосы и начала просматривать пачку газетных вырезок о Робби Бишопе, которую для нее уже подготовила Пола. Она старалась как можно пристальнее на них сосредоточиваться, потому что сейчас ей меньше всего хотелось вспоминать о том, как она провела ночь. Она подняла взгляд лишь в ту секунду, когда, постучавшись, вошла Крис Девайн, держа в руке коричневый бумажный пакет.

– Рулет с ветчиной и яйцами, – объявила она лаконично. – Мы готовы. Скажете, когда начинать.

Девайн ретировалась. Кэрол не могла сдержать улыбку. Она даже удивилась, как они справлялись до того, как в их команду влилась Крис. Планировалось, что она приступит к работе сразу, но оказалось, что у ее матери рак в финальной стадии, и ей пришлось задержаться на старой работе, в лондонской полиции, на три месяца дольше, чем она рассчитывала. Кэрол вздохнула. Может быть, если бы Крис находилась рядом с первого дня существования группы, детектив-инспектор Дон Меррик еще был бы с ними.

– Бессмысленные рассуждения, – осадила она себя.

Она глотала еду, сама толком не замечая, что именно ест. Не проходило почти ни одного дня, чтобы она хоть раз не задумывалась: могло ли с Доном получиться по-другому? В глубине души она понимала, что просто изыскивает способ обвинить себя, а не его. Тони неоднократно говорил ей, что вполне нормально сердиться на Дона за то, что он сделал. Но она чувствовала, что это несправедливо.

Во время еды Кэрол набросала примерный план предстоящего совещания по делу. Без четверти девять она уже была готова. Ждать назначенного времени было незачем, так что она вышла из кабинета и собрала всю группу вокруг себя. Кэрол встала возле одной из белых досок, на которую уже выписали основные сведения, которые им пока удалось собрать по Робби Бишопу.

По ее просьбе Сэм начал совещание, конспективно пересказав их беседу с Бинди Блис. Закончил он туманной теорией Бинди насчет тотализатора.

– У кого-нибудь есть комментарии? – спросила Кэрол.

Стейси, их специалист по компьютерам, сказала:

– Она права, в дальневосточных странах в этой сфере крутится огромное количество денег. Серьезная доля – ставки на футбол. Особенно большую следственную работу по этой части проделали австралийцы: они пытались понять, как используются компьютеры, чтобы загребать эти деньги. Тут действительно хватает криминала и коррупции. Но дело в том, что игорным синдикатам незачем заказывать убийство. Они могут просто купить результат.

– Ты хочешь сказать, что даже при тех огромных суммах, которые платят нашим футболистам, они наживают еще больше? – спросила Пола.

– Несравнимо. Договорную игру можно организовать по-разному, – пояснила Стейси. – Есть мнение, что судьи, которые работают на матче, сильнее влияют на исход игры, чем сами спортсмены. К тому же арбитры получают не такое астрономическое жалованье, как футболисты.

Сэм иронически фыркнул:

– К тому же они и без того дерьмово выполняют свою работу. Никто и не заметит, что они ошибаются нарочно. Если уж арбитр способен в течение матча показать одному игроку целых три желтые карточки, хотя по правилам он должен отправить его на скамейку после двух, можно себе представить, что он способен натворить, если его подмазать. Значит, ты хочешь сказать – эти синдикаты могут пойти на преступление, но не на убийство?

Стейси кивнула:

– Именно так. Это не их стиль.

Кевин поднял глаза от пистолета, который он рассеянно рисовал в блокноте.

– Да, но это, так сказать, традиционный сегмент теневого игрового бизнеса. А наша история с рицином напоминает мне о русской мафии. Многие из этих ребят – выходцы из КГБ и ФСБ. А ведь именно КГБ помог болгарам уколоть Георгия Маркова рицином. Что, если русские решили урвать себе кусок международного игорного пирога? Это было бы на них похоже: мощный и чертовски неуклюжий удар.

Стейси пожала плечами:

– Думаю, тут есть рациональное зерно. Но я не слышала, чтобы русские впутывались в такие дела. Может быть, проконсультироваться с МИ-шесть?

Кэрол передернуло. Меньше всего она хотела бы подпускать разведслужбы к своей операции. Репутация их общеизвестна; особенно же известно их нежелание уходить с пустыми руками после того, как их допустят к расследованию. Кэрол не хотелось, чтобы это дело об убийстве переросло в историю о мрачном заговоре, – если только она сама не убедится, что это не простое убийство с обычным мотивом.

– Пока мы не получим более твердых доказательств, что к делу причастны русские, я не стану и близко подходить к разведке, – твердо сказала она. – У нас еще нет никаких данных, которые бы нам позволили предположить, что убийство Робби Бишопа связано с игорным бизнесом или с русской мафией. Давайте найдем хоть какие-нибудь улики, а потом уж будем увлекаться такими гипотезами, как у Бинди. Мы будем иметь в виду эти предположения, но я не думаю, что сейчас стоит расходовать на них время и ресурсы. Стейси, что ты для нас добыла?

Стейси никогда не блистала умением напрямую общаться с живыми человеческими существами; она поерзала в кресле, старательно избегая смотреть кому-либо в глаза.

– Пока я не нашла в компьютере Бишопа ничего интересного. После того как в четверг вечером он выходил из дома, Бишоп не отправлял никаких писем, кроме одного – своему агенту. В нем он соглашался дать интервью испанскому мужскому журналу. Кроме того, он ни разу не заходил на сайт bestdays.co.uk. Во всяком случае, с домашнего компьютера. В списке его файлов – почти сплошь футбольные и музыкальные. Не далее как на прошлой неделе он купил через Интернет новые динамики. Что исключает идею о самоубийстве, если она кому-то приходила в голову.

– Ну, не знаю. Если бы я впал в депрессию, то легко потратил бы пару фунтов на то, чтоб себя подбодрить, – заметил Сэм. Но, увидев, что Кэрол сделала ему большие глаза, он поспешно добавил: – Не то чтобы мы думали о версии самоубийства…

– По крайней мере, не с помощью рицина. Слишком мрачно, слишком болезненно, слишком медленно, – повторила Кэрол слова Денби. – Что касается сайта, то, поскольку у Робби все-таки имелась с собой бумажка со ссылкой, думаю, можно предположить: тот, с кем он пил в тот вечер, был с этим сайтом знаком. Как ты считаешь, Стейси, владельцы сайта сумеют нам чем-то помочь?

– Зависит от того, как они отнесутся… – начала она.

– И от того, являются ли они футбольными болельщиками, – вставил Кевин.

– Может быть, – без особой уверенности отозвалась Стейси. – Я подумала, что первым делом мы могли бы попросить их, чтобы они разослали всем своим подписчикам письма и попросили тех прислать нам свое свежее фото и рассказ о том, как провели вечер в четверг. Тогда мы сумеем сразу же приступить к делу, не придется даже ждать ордера.

– А не получится, что тем самым мы пошлем громкое предупреждение убийце? – осведомился Кевин. – Я, кстати, тоже учился в Харристаунской. Мы там не очень-то хорошо относились к властям. И даже потом, во времена Робби, это было не то место, где все бы из кожи вон полезли, только бы услужить полиции. Мы имеем дело с людьми, которые запросто могут прислать нам чье-нибудь чужое фото, просто чтобы над нами подшутить, не говоря уж о том, чтобы сознательно сбить нас со следа. Думаю, лучше мы обратимся на сайт, пускай дадут нам фамилии и адреса своих подписчиков, а если откажутся, запросим ордер.

Кэрол заметила, как в глазах у Стейси на миг вспыхнуло раздражение. Обычно она держала при себе мнение о том, как мало ее коллеги разбираются в информационных технологиях. Редкий случай, когда ненадолго обнажились ее подлинные чувства.

С таким видом, словно ее терпение вот-вот истощится, Стейси произнесла:

– Единственный адрес подписчика, который хранит администрация сайта, – это адрес его электронной почты. Возможно, у них имеются и записи по расходам с кредитных карточек, но даже если так, это сведения подпадают под закон о защите личных данных, и, чтобы их получить, нам уж точно потребуется ордер. Важнее всего другое. Каким бы путем мы ни вышли на связь с этими людьми, в тайне это сохранить не удастся. Первый же человек, с которым мы побеседуем, сразу же, не успеем мы сесть в машину, кинется выкладывать в Сеть пост о нашем расследовании. Лучше уж быть с ними откровенными с самого начала. Интернет-сообщество куда более склонно к содействию, когда оно по-настоящему вовлечено в процесс. Если мы встанем на их сторону, они нам помогут. Если же мы будем рассматривать их как потенциально враждебную силу, они лишь усложнят нам жизнь.

Для Стейси это была очень длинная речь. Что показывает, насколько серьезно она подходит к нынешнему расследованию, мысленно заключила Кэрол.

– Идет. Действуй, Стейси. Может быть, тебе удастся склонить ребят из «Лучших дней» к сотрудничеству. Но если наткнешься на сопротивление, сразу свяжись со мной. А ты, Кевин, мог бы обратить внимание на фотографии тех выпускников, которые учились с тобой: посмотри, сообщают ли они правду о себе. Крис… – Она повернулась к сержанту. – Как прошла ваша экспедиция в «Аматис»?

Та покачала головой:

– Да никак. Служащие бара, которые дежурили в четверг, помнят, что видели Робби у водочной стойки, но были слишком заняты, чтобы обращать внимание на то, с кем он. То же касается и посетителей. Думаю, ослепительную блондинку в качестве его спутницы мы можем исключить. Ее бы они, наверное, запомнили. А вот Пола заметила одну вещь… – Крис чуть кивнула Поле и вынула из папки лист бумаги. – Там есть камера видеонаблюдения, с нее просматривается вся стойка и прилегающее пространство. К сожалению, она установлена так, чтобы приглядывать за персоналом, а не за клиентами. Таким образом руководство следит, чтобы все наличные оказывались в кассе и чтобы никто не торговал наркотиками из-под прилавка. Поэтому объектив нацелен не на посетителей. Но мы сумели добыть вот это. – Она подошла к доске и прикрепила на нее увеличенный снимок. – Вот Робби, – пояснила она, указывая на руку, запечатленную на самом краю фотографии. – Мы точно знаем, что это он: на среднем пальце у него татуировка, кельтское кольцо. А рядом с ним кто-то еще. – В паре дюймов от кончиков пальцев Робби виднелась половина кисти, запястье и часть предплечья. – Мужская особь, – произнесла она. Лицо ее выражало смешанное чувство отвращения и триумфа. – Изменить бы угол камеры всего на несколько градусов, и этот тип был бы весь наш. А так мы знаем только, что это «он», а не «она» и что у него нет татуировки на правой половине правой кисти. – Она отошла от доски и снова села. – Так что Стейси может хотя бы сообщить ребятам с сайта, что нас интересуют только парни.

– Точно? А мы уверены, что на снимке именно тот, о котором нам говорили? – вмешался Сэм.

– Насколько мы вообще можем быть в чем-то уверены при таких условиях. Мы изучили всю видеозапись и не увидели рядом с Робби никого другого. А тот, кто, возможно, беседовал с ним, стоя у него за спиной, не смог бы дотянуться до его рюмки. Она стоит слишком близко к Робби, поэтому что-то подсыпать в нее мог только тот, кто сидел рядом с ним за стойкой.

– Ясно, – сдался Сэм. – Принято.

– Спасибо, Крис, – поблагодарила Кэрол. – У кого есть что-то еще?

– Я получила записи с уличных камер, – сообщила Пола. – Посадила анализировать их ночную смену отдела уголовного розыска. Робби явно выходил не через главный вход, и это очень обидно, потому что зона главного входа нашпигована камерами. Видимо, он покинул клуб через боковую дверь, так называемый ВИП-выход. А камерами там ничего не просматривается: клуб хочет сохранять хорошие отношения с клиентами-знаменитостями. Так и у клубной охраны не возникнет искушения вываливать всякую грязь в желтые журнальчики. Улица позади клуба выводит на Госс-стрит, а это, по сути, граница Темпл-Филдз… – Пола ненадолго умолкла, поджав губы и сощурившись. – А в Темпл-Филдз покрытие камерами, конечно, довольно фрагментарное. Слишком многие дельцы там кормятся с сомнительных клиентов, которые проводят основное время на улице, и поэтому камеры таким дельцам ни к чему. Эти люди всегда противятся, когда городской совет решает поставить больше объективов. Вот почему у нас нет кадров, на которых Робби Бишоп входил бы на Госс-стрит. Но у нас есть коротенький кусок с камеры на Кэмпион-вэй. Вы сможете увидеть его на своих экранах. А пока вот. – Она подтянула к себе ноутбук, и тут же ожила интерактивная доска сбоку от Кэрол. На ней появилась темноватая картинка: абстрактное полотно из пятен света и тени, созданных фонарями Кэмпион-вэй. – Изображение плоховато, – заметила Пола. – Нам, скорее всего, удастся его немного почистить. Но я не знаю, насколько оно вообще нам поможет.

Камера смотрела вниз, на улицу; прибор установили под таким углом, чтобы видеть номера машин рядом с бредущими по тротуару пешеходами. Поначалу на экране ничто не двигалось. Потом из улочки, пересекавшей Кэмпион-вэй, вынырнули две фигуры, подождали на тротуаре, пока проедет ночной автобус, затем быстро перешли дорогу и исчезли. Лишь заранее предполагая, что один из них – Робби Бишоп, можно было узнать его в человеке, шедшем ближе к камере. Но тот, что двигался рядом, казался просто темноватым пятном: только на секунду, когда они стояли на тротуаре, за плечом Робби мелькнуло что-то светлое.

– Наш убийца – какой-то призрак, черт побери, – выругался Кевин. – Теперь мы хотя бы знаем, что он белый. Я чуть было не подумал, что он знал, где расположена камера.

– Мне кажется, он действительно знал, – произнесла Пола. – И, по-моему, это очень многозначительный факт – то, что перед нами единственный кадр с камеры видеонаблюдения, где мы видим Робби и его возможного убийцу. И хотя видеопокрытие там скудное, невозможно пересечь этот район, чтобы тебя не поймал хотя бы один объектив. – Она снова тронула свой компьютер. На доске появилась карта района Темпл-Филдз с ярко выделенными точками, обозначающими клуб «Аматис» и уличные камеры. Алая линия зигзагом пролегла по улицам, избегая всех камер, кроме установленной на Кэмпион-вэй. – При таком маршруте камера видит их только сбоку, к тому же очень короткое время. При любом другом маршруте хоть какая-то камера смотрела бы им в лицо. Посмотрите, они наверняка прошли вот так. Все эти повороты и петли не сделаешь случайно. И я не думаю, что от камер прятался Робби.

Они долго рассматривали карту.

– Верно подмечено, Пола, – похвалила Кэрол. – Думаю, можно с большой вероятностью заключить, что мы имеем дело с кем-то из местных. Он учился в Харристаунской школе и очень хорошо знает район Темпл-Филдз. Прости, Кевин, но это гораздо больше похоже на кого-то из твоих бывших соучеников, чем на русскую мафию. Если, конечно, мафия не обратилась к какому-то местному самородку. Так что давайте не будем исключать никакие версии. Пола, нам известно, как они покинули Темпл-Филдз?

– Данных ноль, шеф. В этой части города есть немало богатых квартирок, чтобы скоротать ночь. Или они могли сесть в машину. Нам этого никак не установить. Одно можно сказать точно: дальше они не шли пешком ни по одной из больших улиц на этой стороне Темпл-Филдз.

– Ладно. Может быть, мы сумеем получить еще какие-то данные с частных уличных камер. А насчет того, где он мог добыть рицин, мы продвинулись?

Кевин сверился с записной книжкой:

– Я проконсультировался с одним преподавателем, он работает на факультете фармакологии в университете. Говорит, что сделать эту штуку несложно. Нужны только касторовые бобы, щелочь, ацетон и обычная кухонная утварь – стеклянная банка, фильтр для кофе, щипчики и прочее в том же роде.

– А откуда берут касторовые бобы? – поинтересовалась Кэрол.

– К югу от Альп они растут повсюду. Их можно без проблем купить через Интернет. По большому счету, если бы кому-то из нас захотелось произвести достаточное количество рицина, чтобы уничтожить всех, кто сидит в этом здании, мы могли бы произвести этот яд не больше чем за неделю. И я не думаю, что имеет смысл пытаться проследить, откуда взялись исходные компоненты, – добавил Кевин устало.

Трудно было помешать духу уныния, который просачивался в атмосферу совещания. Кэрол твердила себе, что они продвинулись вперед, пусть и кажется, что ненамного. В каждом расследовании бывают стадии, когда ты чувствуешь, что оно пробуксовывает. Скоро начнут поступать результаты от криминалистов и патологоанатомов. Бог даст, благодаря им наметится трещина, которую можно будет расширить, чтобы двигаться дальше.

Раскаленные червяки, покрытые колючими крючьями, терзали его плоть. Наплевав на стоицизм, Тони заорал. Боль пошла на спад: теперь – пульсирующая резь, электрический угорь, поселившийся в бедре.

– Все говорят, что тяжелее всего, когда вынимают дренаж, – добродушно заметила средних лет медсестра.

– Уф-ф, – пропыхтел Тони. – Видимо, так и есть. – Капли пота усеивали его лицо и шею. Все тело у него напряглось, когда он ощутил, что вторая трубка шевельнулась. – Минутку. Погодите минутку, – задыхаясь, попросил он.

– Лучше вынуть, чем оставлять, – флегматично изрекла сестра, продолжая свои действия.

Знание о том, что ему предстоит, не сделало извлечение второй трубки более терпимым. Он сжал кулаки, зажмурился, глубоко вдохнул. Когда его вопль умолк, в ушах скрежетнул знакомый голос.

– Он всегда был изнеженный мальчик, – непринужденно сообщила его мать медсестре.

– Я видела, как самые крепкие мужики ревут, когда им снимают дренаж, – отозвалась та. – Он справился лучше многих.

Ванесса Хилл похлопала ее по плечу:

– Мне нравится, что вы их защищаете, девочки. Надеюсь, он вам не доставляет хлопот.

Сестра улыбнулась:

– Нет-нет, он очень хорошо себя ведет. Вы можете им гордиться, миссис Хилл.

С этими словами она ушла.

Вместе с ней исчезла и доброжелательность матери.

– Я встречалась с советом директоров «Брэдфилд кросс». Решила к тебе заглянуть. Что говорят врачи?

– Собираются поставить мне ножную манжету и посмотреть, сумею ли я сегодня или завтра встать с постели. Мне не терпится отсюда выбраться к началу следующей недели. – Он заметил грусть на лице матери и решил было над ней подшутить. Но мальчишка, взыгравший в нем, сам же и предупредил: секунда удовольствия не стоит возможных последствий. – Не беспокойся, я не позволю им скинуть меня на твое попечение. Даже если я им совру, что направляюсь именно к тебе, ты должна будешь просто появиться здесь во время моей выписки. А потом отвезешь меня ко мне же домой.

Ванесса усмехнулась:

– О тебе позаботится твоя девушка, не так ли?

– Последний раз повторяю, она не моя девушка.

– Верно-верно, постоянно забываю. Но она такая хорошенькая. И умненькая, не сомневаюсь. Думаю, она может подыскать себе лучшую партию. – Ее губы неодобрительно сжались. – Ты так и не перенял у меня талант привлекать интересных людей. Разумеется, я не имею в виду твоего отца, но ведь каждый имеет право на одну ошибку.

– Я ничего не могу тебе на это ответить. Ты никогда мне о нем не рассказывала.

Тони сам услышал непроизвольную горечь в своем голосе.

– Он решил, что ему будет лучше без нас. На мой взгляд, это означало, что и нам будет лучше жить без него. – Она отвернулась, посмотрела на серое небо за окном. – Послушай, мне нужно, чтобы ты подписал один документ. – Она снова повернулась к нему, положила сумочку на кровать, вынула из нее папку с бумагами. – Треклятое правительство, каждый пенс приходится добывать с боем. Дом твоей бабушки записан на нас обоих. Она так поступила, чтобы я не платила налог на наследство. Все эти годы дом сдавался. Но сейчас, когда рынок недвижимости…

– Подожди-ка. Что значит – бабушкин дом записан на нас обоих? Впервые слышу.

Тони оперся на локоть, поморщился, но не утратил решимости.

– Ну, разумеется, ты слышишь об этом впервые. Если бы я предоставила тебе право им распоряжаться, ты превратил бы его в общежитие для условно освобожденных или в дом реабилитации для своих драгоценных психов. Послушай, мне просто нужно, чтобы ты подписал доверенность адвокату и договор.

Она извлекла два листа бумаги и положила их на прикроватный столик, одновременно хватая пульт управления койкой и беспорядочно давя на кнопки.

Тони вдруг обнаружил, что его то поднимает вверх, то опускает вниз: это Ванесса пыталась сообразить, как сделать так, чтобы он сел в кровати.

– Почему я обо всем этом слышу только сейчас? А что там с деньгами за аренду?

Удовлетворившись положением койки, Ванесса пренебрежительно отмахнулась:

– Ты бы их все равно растранжирил зря. Ну что бы ты с ними сделал? Накупил еще больше идиотских книжонок? В любом случае ты получишь свою долю, когда подпишешь договор о продаже. – Порывшись в сумочке, она вытащила ручку. – Вот, подписывай.

– Мне надо прочесть, – запротестовал Тони, когда она сунула ему ручку.

– Зачем? Это тебе ничего не даст, ты все равно в этом ничего не смыслишь. Просто подпиши, Тони.

Ему подумалось: невозможно понять, пытается она его одурачить или нет. Она в любом случае вела бы себя одинаково – нетерпеливо, раздраженно, в непоколебимой уверенности, что он, как и весь остальной мир, норовит воспользоваться любой возможностью, чтобы вставить ей палки в колеса.

Он мог бы попробовать воспротивиться, потребовать, чтобы она дала ему прочесть документы целиком и предоставила время обдумать, чего она хочет. Но сейчас ему было все равно. Нога у него болела, голова болела, и он знал, что ничего важного она у него забрать не может. Конечно, не исключено, что она скрывала от него то, что ему принадлежит. Но до сих пор он прекрасно обходился без этого и, вероятно, сможет обойтись и впредь.

– Ладно, – вздохнул он.

Но он не успел: дверь распахнулась, и, подобно военному кораблю, в палату вплыла миссис Чакрабарти в окружении своего флота, выстроенного в боевой порядок.

Одним молниеносным движением Ванесса отправила документы обратно в сумочку. Похлопывая сына по руке, она незаметно вынула у него из пальцев ручку, не переставая озарять миссис Чакрабарти своей самой лучшей профессиональной улыбкой.

– Видимо, вы и есть знаменитая миссис Хилл, – промолвила хирург. Тони почудилась в ее тоне какая-то сухость.

– Я вам очень признательна за прекрасную работу над коленом моего сына, – заворковала Ванесса. – Ему трудно было бы примириться с мыслью, что он до конца дней своих останется калекой.

– Полагаю, как и большинству людей. – Врач повернулась к Тони: – Я слышала, им удалось извлечь из вас дренаж и при этом не убить.

Он выдавил усталую, какую-то стариковскую улыбку:

– Чуть не убили. Вначале мне показалось, что от удара топором боль была слабее.

Миссис Чакрабарти подняла брови:

– Вы, мужчины, сущие дети. Хорошо, что вам не приходится рожать, а то человечество давно бы вымерло. Ну что ж, теперь нам предстоит снять этот большой тяжелый лубок и посмотреть, что произойдет. Боль будет острая, но если она для вас окажется слишком сильной, тогда о попытке встать можете даже не заикаться.

– В таком случае я пойду, – объявила Ванесса. – Не могу видеть, как он страдает.

Тони промолчал, позволив ей солгать. Лишь бы она ушла.

– Мучайте по полной, – сказал он, когда дверь за Ванессой закрылась. – Я крепче, чем кажусь.

Стейси Чен тоже была крепче, чем казалась. Иначе ей было нельзя. Несмотря на феноменальный талант по части программирования и системного обеспечения, ей мало что в жизни давалось легко. Казалось бы, при таких способностях всем должно быть безразлично, что она – дочь иммигрантов, но в ее профессии, как и везде, царили двойные стандарты. Вот почему она предпочла службу в полиции блестящей научной карьере.

Свой первый миллион она заработала еще старшекурсницей, разработав остроумный код защиты операционной системы, который продала американскому софтверному гиганту. Но вместе с успехом ей достались и снисходительные взгляды. И она поняла, что не хочет быть частью этого мира.

А вот в полиции другое дело: здесь ты четко знаешь свое место. Никто, кроме боссов в высоких кабинетах, далеких от настоящей работы, не прикидывается, будто твой пол и национальность им неважны. Предвзятое отношение, зато честное. Она вполне могла с этим мириться, поскольку больше всего на свете любила возможность проникать в компьютерную жизнь других людей, которую ей предоставляла служба в полиции. Она могла спокойно совать нос в электронную переписку, выявлять извращения, раскапывать секреты, которые люди считают надежно погребенными. И все – на законном основании.

Еще одно преимущество работы в полиции: никого не интересовали ее доходы фрилансера. Месячное жалованье едва покрывало расходы на содержание пентхауса в центре города, не говоря уже о сшитых на заказ костюмах и рубашках, которые она носила в полицейском управлении. Остальные деньги, и немалые, она получала за программы, которые писала дома на собственных компьютерах. Это приносило ей отдельное удовлетворение. Да, теперь она обрела что хотела, но, Господь свидетель, она добилась этого сама.

Единственный недостаток такого существования заключался в том, что время от времени все-таки приходится общаться с людьми лично. Почему-то в полиции до сих пор считают, что ты добьешься лучших результатов, если, так сказать, подышишь одним воздухом с теми, кого опрашиваешь. Какой-то прошлый век, недовольно подумала Стейси, но тут спутниковый навигатор объявил: «Заданная улица достигнута».