Текст книги "Тайные раны"

Штаб-квартира «Лучших дней нашей жизни» ничем не походила на здания компьютерных фирм, которые до этого приходилось посещать Стейси. Типичный пригородный домик на окраине Престона. Совсем недалеко от шоссе М-6, но небольшой отрезок дороги до автострады забит машинами – одна сплошная пробка. Ей показалось странным, что фирма, контрольный пакет акций которой всего несколько месяцев назад пытались купить за много миллионов долларов, ютится в ветхой коробке образца семидесятых, стоимостью никак не больше пары сотен тысяч. Однако именно этот адрес значился в каталогах Регистрационной палаты, и именно этот адрес ей сообщили в электронном письме.

Не успела Стейси выйти из машины, как входная дверь открылась, и визитерше жизнерадостно улыбнулась женщина лет под тридцать, в джинсах с модными прорехами и майке с надписью: «Регби. Чемпионат Британского содружества».

– Должно быть, вы детектив-констебль Чен, – произнесла она с акцентом, выдававшим в ней уроженку западных графств. – Входите.

Стейси, нарочно для такого случая вырядившаяся в хлопчатобумажные твидовые брюки «Гэп» и фуфайку с капюшоном, улыбнулась в ответ:

– Гейл?

Женщина откинула со лба мелированные пряди светлых волос и протянула ей руку:

– Очень приятно, заходите.

Она провела Стейси в гостиную, в которой стояло несколько диванов и кресел. В углу, возле телевизора, валялась груда детских игрушек. Столик был завален журналами и какими-то распечатанными списками.

– Извините за беспорядок. Мы уже год пытаемся переехать, но все не хватает времени посмотреть дома, которые предлагают.

Стейси всегда нравился простор. Живи она здесь, наверняка сошла бы с ума. Сто процентов.

– Ничего страшного, – соврала она.

– Принести вам что-нибудь попить? Чай, травяной чай, кофе, «Ред Булл», диетическая кока-кола… Молоко?

– Благодарю, ничего не нужно. – Стейси улыбнулась, ее темные миндалевидные глаза оглядели углы комнаты. – Я не знала, что у вас офис дома. Кстати, потрясающая мысль.

– Спасибо. – Гейл плюхнулась на один из диванов и скорчила гримаску. – Начиналось все как хобби. А потом оно захватило всю нашу жизнь. Крупные корпорации выходят с нами на связь чуть ли не каждый день, желают нас купить. Но мы не хотим только лишь зарабатывать деньги. Мы хотим, чтобы главное внимание по-прежнему уделялось людям, воссоединению разных жизней. У нас некоторые пары встречаются после многих лет разлуки. Мы бываем на их свадьбах. У нас целая доска увешана фотографиями детей «Лучших дней». – Гейл улыбнулась. – Чувствую себя феей-крестной.

Стейси узнала эту фразу. Она уже читала ее в паре интервью, где Гейл рассказывала об их бизнесе и о том, как он влияет на жизнь людей.

– Но ведь не все так безоблачно? – осведомилась Стейси. – Я слышала, некоторые браки у вас распадались.

– Нельзя сделать омлет, не разбив яиц.

– Для вас это не самая лучшая реклама, правда?

Похоже, Гейл слегка сбили с толку эти вопросы: казалось, она недоумевает, почему беседа так быстро свернула с приятных тем.

– Ну да, – признала она. – Честно говоря, мы стараемся не говорить об этой стороне вопроса. – Она снова улыбнулась, на сей раз не столь уверенно. – По-моему, незачем об этом все время твердить.

– Пожалуй. И я убеждена, что меньше всего вы хотите быть замешанными в дело об убийстве, притом в дурном смысле, – изрекла Стейси.

Гейл словно получила пощечину:

– Убийство? Не может быть!

– Я расследую убийство Робби Бишопа.

– Он не из наших подписчиков, – резко ответила Гейл. – Я бы помнила.

– У нас есть основания считать, что в тот вечер, когда его отравили, он пил с одним из ваших клиентов. И возможно…

– Вы хотите сказать, один из наших подписчиков убил Робби Бишопа?

Гейл так и вжалась в спинку дивана, точно пытаясь как можно дальше отстраниться от Стейси.

– Пожалуйста, Гейл, просто выслушайте меня. – Стейси начинала терять терпение. – Мы считаем, что человек, с которым тогда выпивал Робби, мог что-то видеть, а возможно, Робби ему что-то рассказал. Мы должны найти этого человека. Мы думаем, что это член сообщества «Лучшие дни нашей жизни».

– Но почему?! – Теперь Гейл смотрела гневно. – Почему вы так решили?

– Потому что Робби сказал еще одному своему другу, что выпивает с кем-то из бывших одноклассников. И в кармане его брюк мы нашли листок с адресом вашего сайта.

– Но это не значит… – Гейл все качала головой, словно надеясь, что тем самым заставит Стейси исчезнуть.

– Мы бы хотели, чтобы вы отправили запросы всем своим подписчикам мужского пола, которые учились в Харристаунской школе в одно время с Робби. Выясните, не с ними ли он пил в четверг. А поскольку они могут начать волноваться и не захотят это признавать, мы хотим, чтобы они также прислали вам свои свежие фотографии и отчет обо всех своих передвижениях между десятью часами вечера четверга и четырьмя часами утра пятницы. Как по-вашему, сможете вы для нас это сделать?

Стейси снова улыбнулась. Хорошо, подумала она, что у нее нет детей: увидев эту улыбку, они бы в ужасе разревелись.

– Я не думаю… – Голос хозяйки угас. – Я имею в виду… Люди же не затем вступают в наше сообщество, правда?

Стейси пожала плечами:

– Мне кажется, люди откликнутся, если их попросить помочь. Робби был парень популярный. Я могу переслать вам письмо, которое мы хотели бы через вас распространить.

– Я не знаю… Мне нужно поговорить с Саймоном. Это мой муж.

Гейл наклонилась вперед, взяла с журнального столика мобильный.

Стейси с сожалением покачала головой:

– Дело в том, что мы не можем терять время. Либо мы договоримся по-хорошему, и вы, как и раньше, будете контролировать адреса вашей электронной почты и всю вашу систему, либо я получу ордер, мы вывезем ваши компьютеры, и я сама сделаю все, что нужно, чтобы откликнулись ваши подписчики. Получится не очень красиво, и я сомневаюсь, останется ли у вас что-то от вашего бизнеса после того, как в прессу просочатся сведения, что вы пытались воспрепятствовать расследованию убийства Робби Бишопа. – Стейси развела руками. – Но выбор за вами, знаете ли.

«Крис Девайн была бы мною довольна, – подумала она. – Надо же, как я запугала бедняжку».

Гейл с ненавистью глянула на нее.

– Я-то думала, вы из наших, – горько произнесла она.

– Вы не первая, кто допускает такую ошибку, – заметила Стейси. – А теперь давайте разошлем кое-какие письма.

Ванесса сняла очки и бросила их рядом с блокнотом.

– Думаю, теперь дело за нами, – произнесла она.

Полная женщина напротив нее уселась в кресло и откликнулась:

– Начнем.

Мелисса Райли уже четыре года являлась первым заместителем Ванессы Хилл. Несмотря ни на что, она всегда твердо верила, что за сухим профессионализмом у Ванессы скрывается золотое сердце. Мелисса была убеждена: человек, настолько быстро и точно оценивающий людей, просто не может быть таким черствым, какой кажется Ванесса. И сегодня она получила наконец убедительное доказательство этому. Ванесса отменила все деловые встречи, чтобы побыть у постели раненого сына. Конечно, она пришла на работу к середине утра и с тех пор пахала как лошадь, но тем не менее. Она ушла лишь потому, что девушка ее сына настаивала на том, чтобы освободить ее.

– Как вы себя чувствуете? – спросила Мелисса. Ее гладкое личико так и лучилось заботой.

– Я? – Ванесса нахмурилась. – Прекрасно. В больницу попала не я.

– Все равно это для вас, наверно, ужасное потрясение. Видеть, как сын лежит беспомощный… Я хочу сказать, вы же мать, вам хочется сделать для него все, избавить его от страданий…

– Так и есть, – бросила Ванесса.

Ее тон давал понять, что она считает тему исчерпанной. Она видела, что Мелиссу так и распирает желание обсудить что-нибудь интимное. Когда-то она прошла курсы социальных работников и теперь жадно выискивает чужие несчастья. Иногда Ванесса задумывалась, не мешает ли замечательным организаторским способностям Мелиссы ее постоянное стремление залезть своими коротенькими толстыми пальчиками в душу каждого встречного. Сегодня заместительница чуть было не перешла эту грань.

– И вас, конечно, раздирает беспокойство насчет его восстановления, – не удержалась Мелисса. – Они не сказали, он когда-нибудь сможет снова нормально ходить?

– Скорее всего, у него будет протез. А возможно, понадобится еще одна операция.

Ванессе до омерзения не хотелось выкладывать такие подробности, но она понимала, что иногда приходится хоть что-то сообщать о себе, чтобы поддерживать уважение сотрудников. Мелисса все кудахтала и кудахтала, а она задумалась, каково это – быть всецело поглощенной материнскими заботами. Матери любят говорить о какой-то своей особой связи с ребенком, но она никогда не ощущала этого. Она готова была защищать сына, но почти такое же чувство она испытывала и к своему первому хилому щенку, которого приходилось кормить из бутылочки. Она не хотела быть прикованной к ребенку, беспокоиться за него, переживать его отсутствие. Многие женщины описывали ей все это. Она считала, что миллионы женщин так же мало привязаны к своему ребенку, как и она, но всегда понимала – это не то, в чем прилично сознаваться.

Пока рядом существуют всякие мелиссы, корчащие из себя высоконравственные создания, Ванесса и множество таких же, как она, вынуждены притворяться. Что ж, в этом нет ничего особенного. Она и так почти всю жизнь лицемерила то в одном, то в другом.

Впрочем, все это неважно. Она делает то же, что и всегда: заботится о главном. Она ни черта не должна Тони. Она кормила и одевала его, она предоставляла ему крышу над головой – пока он не окончил университет. Если уж кто-то из них задолжал кому, то явно не она.

Когда возглавляешь такое подразделение, спрятаться тебе негде, грустно подумала Кэрол. Подняв глаза, она увидела, как в комнату входит Джон Брэндон. Времени, за которое главный констебль пересек помещение и дошел до ее кабинета, Кэрол хватило, чтобы внутренне собраться и мысленно пересмотреть то немногое, чем ей предстояло с ним поделиться.

Она встала, когда он вошел к ней. Брэндон с женой были ее друзьями, и это тем более заставляло ее строго придерживаться формальностей, когда они встречались на службе или при посторонних.

– Сэр, – произнесла она с улыбкой, жестом указав ему на кресло.

Брэндон, на чьем мрачном лице, чертами напоминавшем собаку-ищейку, отражалась и ее собственная подавленность, опустился в кресло с осторожностью человека, страдающего от болей в спине.

– Общественность не спускает с нас глаз, Кэрол.

– К Робби Бишопу моя команда отнесется так же ответственно, как и к любой другой жертве, сэр.

– Я знаю. Но, сами понимаете, другие наши расследования редко привлекают такое большое внимание.

Кэрол взяла ручку, покатала ее между пальцами.

– У нас всякое бывало, – заметила она. – Я не испытываю затруднений, когда попадаю под объективы прессы.

– А другие испытывают. У меня тоже есть начальство, и оно хочет быстрых результатов. Совет директоров «Брэдфилд Виктории» желает, чтобы это дело пришло к завершению как можно скорее. Видимо, оно расстраивает игроков, выбивает их из формы, одним словом, мешает играть. – Обычно у Брэндона хватало такта не выдавать своих чувств, но сегодня его раздражение легко угадывалось. – Теперь создается впечатление, что каждый обитатель Брэдфилда был самым преданным поклонником Робби Бишопа. – Он вздохнул. – Итак, что мы имеем?

Кэрол задумалась: представить ли то малое, что она имеет, как нечто большее или, наоборот, как незначительное? Впрочем, в любом случае на нее будут давить. Она решила рассказать все как есть.

По завершении отчета Джон Брэндон выглядел еще несчастнее.

– Я вам не завидую, – промолвил он. – Ладно, если вам что-нибудь понадобится – дополнительные сотрудники или ресурсы – дайте мне знать.

Он встал.

– Сейчас дело не в ресурсах, сэр. Сейчас главное – информация.

– Я знаю. – Он повернулся, чтобы уйти. Его ладонь уже лежала на ручке двери, когда он обернулся: – Хотите, я найду вам другого специалиста по психологическим портретам, если уж Тони выбыл из строя?

Кэрол забеспокоилась. Ей не хотелось выстраивать деловые отношения с каким-то посторонним человеком.

– Ему разбили ногу, а не мозг, – поспешно сказала она. – Все будет в порядке. Как только появится материал для исследования, доктор Хилл нам безусловно поможет.

Брэндон поднял брови:

– Не разочаруйте меня, Кэрол.

После этого он удалился.

Кэрол смотрела ему вслед, кипя гневом. Скрытое неодобрение, слышавшееся в его словах, было для нее совершенно непривычно и, главное, несправедливо. Никакой другой сотрудник, служивший под началом Джона Брэндона, не проявлял более ответственного отношения к работе. Никакой другой сотрудник не мог похвастаться таким послужным списком. И уж он-то это хорошо знал. Но кто-то явно устроил ему хорошую взбучку.

Детективу-констеблю Сэму Ивенсу предстояло расспрашивать обитателей роскошного дома, где проживал Робби Бишоп. У шефа, видите ли, родилась идея, что Робби мог сказать кому-то из соседей – в сауне или парной, после того, как провел ночь в «Аматисе», – что-то такое, что может вывести на отравителя. Но Сэм считал, что это идея бредовая. Если уж людей типа Робби Бишопа чему и научила жизнь, так это держать рот на замке перед всеми, кто может испытывать искушение продать тебя репортерам светской хроники.

Он понимал: Кэрол считает, что сейчас не та ситуация, чтобы забывать о командном духе. Но он также понимал, что она не добилась бы того, чего добилась, постоянно загоняя свое «я» на второе место. И она не вправе обвинять его, что он поступает неправильно, пока он приносит результат.

Так что вместо бессмысленного поквартирного обхода он угнездился в своей гостиной с ноутбуком на коленях и принялся за изучение электронной почты Робби Бишопа. Стейси говорила, что в этой почте нет ничего интересного, но вряд ли у нее нашлось время внимательно прочесть все эти послания одно за другим. Она ведь занималась всякими техническими фокусами с его жестким диском. Может, она бегло просмотрела письма, но он готов был поставить месячное жалованье, что она не изучила их подробно.

Прошел час, но у него не появилось оснований опровергнуть Стейси. Если и существовал более скучный корреспондент, чем Робби Бишоп, Сэм от всей души надеялся, что изучать его почту ему никогда не придется. Он предположил было, что письма насчет музыки могут содержать что-то достойное внимания, раз уж у человека столь страстный интерес к этому, но, читая эти послания одно за другим, Сэм ощущал только сильнейший позыв ко сну, не более того.

Про любовь Робби писал почти так же нудно, как и про музыку. Но Сэм не собирался опускать руки. Он понимал, что наиболее интересная информация часто закопана наиболее глубоко. И он неутомимо искал.

Ключ попался ему лишь на третьем часу изматывающего разбора заверений в любви и анализа музыки, настолько неприметно этот ключ был погребен среди прочего. Робби писал: «Мжт тб лчше сбщть про ублдка куда слдт. Гвршь он не хчт тб вреда а как нсчт меня? Такие как он чг тльк не втвряют с пушками и пр. Двй птм пр это пгврм».

Само по себе это послание особого смысла в себе не заключало. Сэм вернулся к главному меню и вызвал папку с сохраненными исходящими письмами. Появилось сообщение: «В этой папке 9743 письма. Возможно, потребуется время, чтобы отсортировать эти письма. Хотите продолжить?» Он нажал «Да», а пока шла сортировка, посмотрел, какого числа Робби отправил это письмо.

Всего через несколько секунд он обнаружил послание Бинди, на которое и отвечал Робби.

Мне как-то неуютно из-за этого козла, который все таскается на концерты. – Он мне уже довольно давно шлет письма – очень красиво написанные от руки, такое ощущение, что перьевой ручкой. И во всех – что нам с ним суждено быть вместе, что Би-би-си устраивает заговоры, лишь бы мы не встретились. Мозгов во всем этом немного, но он казался мне вполне безвредным типом. В конце концов он пронюхал, что я еще устраиваю живые выступления в клубах, и начал туда ходить. К счастью, в большинство заведений его не пускали по дресс-коду, но тогда он просто слонялся поблизости, с плакатом, на котором было написано, что кто-то строит козни, не позволяя нам с ним соединиться. Один из охранников вздумал показать ему разворот из «Санди миррор» про наш с тобой Валентинов день. И он, видимо, ужасно расстроился. С тех пор он всем охранникам говорит, что ты меня загипнотизировал и сделал своей секс-рабыней. И что он собирается исправить положение. Думаю, ничего он делать не станет и уберется наконец в свою нору, но я НЕМНОГО переживаю.

Сэм медленно втянул в себя воздух. Он так и знал, что в компьютере у Робби что-нибудь найдется. Какая-то реальная зацепка. Так и вышло. Самый настоящий псих. Как раз из той породы, что могут изобрести такой хитроумный замысел: редкий яд и медленную, мучительную смерть.

Он улыбнулся, глядя на экран. Пара телефонных звонков, чтобы все уточнить, и он покажет Кэрол Джордан, как она была неправа, оттесняя его на обочину.

Тони в очередной раз сузил параметры и снова запустил поиск. Гугл отлично подходил для такой работы, но мало что может сравниться с поисковой программой, которую подарил ему один парень из ФБР, коллега по психологическому портретированию. «Занимает больше времени, зато ты разглядишь каждый волосок у них в ноздрях и в ушах», – объявил он, подмигивая. Тони не без основания подозревал, что кое-что тут нарушает европейские законы о защите личной информации, но не арестуют же его за это, в конце-то концов.

Он имел существенное преимущество перед американскими криминалистами: если портретисту ФБР потребуется изучить все подозрительные убийства белых мужчин от двадцати до тридцати лет за последние два года, ему придется рассматривать около одиннадцати тысяч дел. Но в Великобритании даже общее число убийств, совершаемых за два года, редко превышает тысячу шестьсот. Если даже сюда прибавить смерти при подозрительных обстоятельствах, цифра увеличится, но ненамного.

Однако Тони трудно было выделить группу, которая ему была нужна. Когда происходит относительно немного убийств, соответственно меньше возможностей аккуратно разделять их на категории – по возрасту, полу, национальности. Почти весь день он потратил на сбор информации, которая, как выяснилось, не имела никакого отношения к делу. Процесс еще больше замедлялся из-за того, что лекарства мешали сосредоточенно работать.

Тони довольно часто замечал, что бессмысленно пялится в пространство, а его ноутбук в спящем режиме. Однако к вечеру, к приходу Кэрол, он все же сузил область поиска до девяти дел. Ему очень хотелось добиться большего, блеснуть перед ней, найти что-то такое, что продемонстрировало бы, что он по-прежнему способен ей помочь. Но пока он ничего такого не нашел. Поэтому он решил умолчать о своих изысканиях.

Какая-то она измотанная, подумал он, глядя, как Кэрол снимает пальто и подтягивает кресло к кровати. Веки припухшие, возле уголков глаз от напряжения появились морщинки. Губы уныло сжаты. Он достаточно хорошо ее знал, чтобы заметить, как она собирается с силами, пытаясь улыбнуться ему.

– Как сегодня дела? – поинтересовалась она. – Кажется, выглядит эта штука совсем по-другому. – Она кивнула на его ногу под одеялом.

– Тот еще был денек. Мне вынули дренаж. Честно говоря, больнее мне никогда в жизни не было. Снятие шины после этого казалось сущим пустяком. – Он криво усмехнулся. – Впрочем, я преувеличиваю. Зато теперь у меня ножная манжета, которая держит сустав. – Он жестом указал на ком под одеялом. – Похоже, рана заживает хорошо. Меня возили на рентген, и кость тоже, судя по всему, в неплохом состоянии. Так что завтра садисты из физиотерапии насядут на меня, чтобы увидеть, сумею ли я выбраться из постели.

– Замечательно! – обрадовалась Кэрол. – Ну кто бы мог подумать, что ты так скоро опять окажешься на ногах?

– Подожди, не увлекайся. «Выбраться из постели» – значит просто немного поковылять на ходунках, а не бежать марафон. Чтобы стать хоть немного похожим на себя прежнего, мне еще придется здорово поработать над собой.

Кэрол фыркнула:

– Можно подумать, ты какая-нибудь Пола Рэдклифф[17]17
  Рэдклифф Пола (р. 1973) – английская бегунья на длинные дистанции, обладательница мирового рекорда по марафонскому бегу.


[Закрыть]. Ладно тебе, Тони. Все-таки ты никогда не был великим атлетом.

– Возможно. Но я все равно вволю поупражнялся. – Он пошевелился под одеялом.

– И еще поупражняешься, – великодушно пообещала Кэрол. – Короче говоря, как я понимаю, день в целом прошел неплохо.

– В общем-то да. Правда, заглядывала мать, а это всегда способно испортить настроение. Впрочем, судя по ее словам, мне принадлежит половина бабушкиного дома.

– Мало того что я понятия не имела о твоей матери, так, значит, у тебя есть еще и бабушка?

– Нет. Старушка скончалась двадцать три года назад. Я тогда учился в университете. Да-а, в те времена мне бы не помешали эти полдома. У меня вечно не было ни гроша за душой, – добавил он, не вдаваясь в подробности.

– Не уверена, что все это до конца понимаю, – заметила Кэрол.

– Я сам не уверен, что понял. Видимо, еще не отошел от морфия. Но если я правильно уяснил себе то, что говорила мать, получается, что ее собственная родительница завещала мне половину своего дома, когда умирала. Кажется, в свое время это ускользнуло от внимания матери. Уже двадцать три года дом сдают внаем, но мать считает, что его пора продать, и ей нужно, чтобы я подписал бумаги. Конечно, увижу ли я в результате хоть пенс, – вопрос отдельный.

Кэрол недоверчиво воззрилась на него:

– Это же просто кража.

– Ну да, я знаю. Но она же моя мать. – Тони поерзал, устраиваясь поудобнее. – Да и вобщем-то она права. На черта мне деньги? У меня и так есть все, что мне нужно.

– Можно и так на это смотреть. Но я все равно не могу сказать, что это одобряю.

– Моя мать – стихийное явление. Одобряй, не одобряй – это роли не играет.

– А я-то думала, она давно умерла. Ты ведь о ней никогда не говорил.

Тони отвел взгляд:

– У нас с ней никогда не было, так сказать, тесных взаимоотношений. Непосредственно моим воспитанием занималась бабушка.

– Все это очень странно. Как ты себя при этом чувствовал?

Он выдавил сухой смешок:

– Как будто попал в йоркширский вариант «Архипелага ГУЛАГ». Только без снега.

Господи, пусть ее отвлечет это легкомысленное замечание.

Кэрол хмыкнула:

– Вы, мужчины, такие неженки. Спорим, ты никогда не ложился спать замерзший или голодный.

Тони промолчал. Кэрол извлекла из сумки деревянную коробочку, открыла: внутри оказались шахматы. Тони удивленно нахмурился.

– Зачем тебе шахматная доска? – спросил он.

– Вот чем должны заниматься умные люди, когда один из них лежит в больнице, – твердо ответила Кэрол.

– Признавайся, ты тайком смотрела фильмы Бергмана?

– Да что тут трудного – взять и сыграть? Я знаю, как ходят фигуры, и я уверена, что ты тоже знаешь. Мы же с тобой сообразительные. Это способ тренировать мозги, не работая.

Кэрол продолжала расставлять фигуры, не прерываясь ни на секунду.

– Сколько мы уже с тобой знакомы?

– Лет шесть-семь.

– И что, часто мы играли в какую-нибудь игру? Я уж не говорю про шахматы?

Кэрол замерла:

– По-моему, один раз мы… Хотя нет, это Джон Брэндон со своей Мэгги. – Она пожала плечами. – Кажется, никогда. Но это же не значит, что мы не должны этого делать.

– Ошибаешься, Кэрол. Существуют очень веские причины, почему мы этого делать не должны.

Она откинулась на спинку кресла:

– Ты боишься, что я тебя обыграю.

– Мы оба слишком любим побеждать. Но это лишь одна из причин.

Он подтянул к себе блокнот с ручкой и начал что-то писать.

– Что это ты делаешь?

– Так и быть, – рассеянным тоном сказал он, не переставая писать, – сыграю с тобой. Но сначала напишу, почему это будет сущей катастрофой. – Он еще минуты две строчил, затем вырвал листок и сложил его пополам. – Ну, поехали.

На сей раз пришла очередь Кэрол засмеяться.

– Ты что, шутишь?

– Я серьезен как никогда.

Он взял белую и черную пешку и протянул ей кулаки. Кэрол достались белые, и они начали партию.

Двадцать минут спустя у каждого осталось по три фигуры, и после долгих утомительных раздумий Кэрол глубоко вздохнула:

– Не могу больше. Сдаюсь.

Тони улыбнулся и протянул ей свою бумажку. Она развернула ее и прочла вслух:

– «Я слишком долго думаю над каждым ходом, потому что рассматриваю все возможные позиции на четыре хода вперед. Кэрол играет как камикадзе, пытаясь убрать с доски как можно больше фигур. А когда фигур почти не останется и будет ясно, что это грозит затянуться, Кэрол станет скучно, и она сдастся». – Она бросила листок и слегка шлепнула его по руке: – Ах ты, собака.

– Шахматы очень четко отражают мышление человека, – изрек Тони.

– Но я не люблю сдаваться, – возразила Кэрол.

– В реальной жизни – да. Когда на кону что-то важное. Но ты не видишь смысла тратить на игру много умственной энергии.

Кэрол мрачно собрала фигуры в коробку и закрыла ее.

– Ты слишком хорошо меня знаешь, – буркнула она.

– А ты меня. Ну-с, сегодня ты все время старательно избегала разговора об этом, но все-таки можно ли поинтересоваться, как продвигается расследование дела Робби Бишопа?

Кэрол с щелчком открыла коробку с шахматами:

– Может, сыграем еще раз?

Тони сочувственно глянул на нее:

– Что, настолько все скверно?

Пять минут спустя, выслушав от Кэрол подробный отчет о том, что произошло с тех пор, как они виделись в предыдущий раз, он вынужден был согласиться с ней. Положение и правда скверное. Позже, когда веки его уже смыкались и она на цыпочках уходила, уголок его рта тронула легчайшая улыбка. Возможно, завтра ему удастся предложить ей кое-что получше шахматной партии.