Текст книги "Трясина"

4.

…Сухоставский дышал, точно загнанный конь. Не в силах сделать ни шагу, бросился наземь. На душе муторно. Он старался отмахнуться от навязчивых мыслей, но они не давали покоя.

Разве можно было предположить, что все так обернется. Рассчитывали, что женщины в сберкассе и пикнуть не посмеют, а те денег не отдали, подняли крик на всю улицу, контролер разбила счетами окно и стала звать на помощь. Пришлось бежать без оглядки.

Быть может, и убежали бы, да на беду принесло инкассаторов. Погнались, начали стрелять. Лашин тяжело рухнул на мостовую, а Ромка, обезумев от страха, пустился наутек, заботясь только о собственном спасении. Миновал проходной двор, пересек изрытый траншеей переулок, перемахнул через забор…

Домой возвратиться не рискнул. Сенька, конечно, выдаст его. И тут же затеплилась надежда: а вдруг убили? Бывает, что с первого же выстрела наповал? Бывает. Ох, если б так, то он, Ромуальд, был бы счастлив. Жалко одного: две сотни пропали…

Ноги привели его на вокзал. Крикливые лоточницы со всякой снедью, суетливые, озабоченные пассажиры, нагруженные чемоданами и сумками, невозмутимые проводники в форменных фуражках, бдительно охраняющие вход в вагоны… Нет, тут без билета не проскользнешь.

Ромка миновал высокую решетчатую ограду, отделяющую привокзальную площадь от перрона, и поспешил к пригородным поездам. Здесь ему повезло. Вот-вот должна была отправиться электричка. Он не спрашивал, куда она следует. Лишь бы подальше, лишь бы замести следы. Не раздумывая, вскочил в первый попавшийся вагон. За спиной захлопнулась двустворчатая дверь.

Мимо проносились поселки, перелески, поля, а он все стоял в тамбуре и лихорадочно курил сигарету за сигаретой. Неожиданно возникла мысль: а что, если нагрянут ревизоры! Этот народ долго разговаривать не станет. Нет билета – выкладывай штраф. А чем платить, когда у него всей наличности – два рубля с мелочью. Еще, чего доброго, в милицию, будь она неладна, угодишь. Из-за пустяка можно погореть.

На первой же остановке вышел и с какой-то необъяснимой грустью долго смотрел вслед поезду. Вздохнул, побрел, ссутулившись, расслабленно переставляя ноги, вдоль пустынной платформы. Куда идти, что делать? Глухая ночь, уныло шелестит дождь.

Страх и отчаяние нахлынули на Ромку, он чуть было не расплакался от жалости к самому себе. Впервые в жизни остро почувствовал, что такое одиночество.

Неподалеку приветливо мерцали огни селения. На душе стало еще более тоскливо. Вот, рукой подать, люди сидят в тепле, смотрят телевизор, а он, словно обложенный волк, всех боится и всех ненавидит.

«Скулить нечего, еще не все потеряно, – успокоил он себя. – Сейчас главное – дознаться, что с этим дураком. Вернусь в город, из автомата звякну кому-нибудь из хлопцев. Пускай пронюхают, что и как. Если завалили Сеньку, мать должна знать. Допустим, жив остался – тоже ей известно…»

Разыскивая пристанище, Ромуальд наткнулся на недостроенный дом, грустно взирающий окрест слепыми проемами окон, и забрался внутрь. На жестких досках, укрывшись пиджаком и сжавшись в комок, долго не смыкал глаз, перебирая в памяти события дня.

Лишь когда робко забрезжил рассвет, он тревожно задремал.

Проснувшись, отчаянно захотел курить, но не было сигарет. Село Камышанка оказалось совсем рядом. У въезда – ларек. Молодая статная продавщица, позевывая, открывала замки. Хмурясь, неохотно буркнула, что товар начнет отпускать немного погодя.

Позднее Ромка очень жалел, что нелегкая понесла в село, но в ту минуту словно какой-то злой дух толкнул его в спину. Оглянулся вокруг. Никого. Угрожая растерявшейся девице финкой, скомкал в потной ладони лежавшие на прилавке рублевки, сунул в карман две пачки «Примы», коробок спичек…

Не успел отойти, как та, опомнившись, бросилась вдогонку с железной палкой в руке. Пришлось позорно бежать.

«Болван я, и уши холодные! – бичевал себя Ромка, пробираясь сквозь лесную чащобу. – В сберкассе пустышку потянули, и здесь едва не влип. На двенадцать рублей и сигареты польстился… А деваха, видать, не промах, наверняка заявит, что я у нее тысчонку уволок. Ей это на руку, на меня сейчас что угодно повесить можно… И на платформе рискованно нос показывать. Может, уже стерегут… Ну ничего, могло быть хуже. Перебьюсь до темноты, а там – на проходящий поезд, и приветик. Сигареты есть – жить можно. Выкручусь. Меня голыми руками не возьмешь, дудки!» – и погрозил кому-то невидимому кулаком.

…Сухоставский неторопливо встал с земли и, откинув упавшие на лоб волосы, потянулся, да так, что хрустнули суставы.

Ночевка на досках и блуждание по лесу оставили след на его костюме. Он всегда тщательно следил за своей внешностью и поэтому даже сейчас не удержался и стряхнул с себя прилипшие сухие травинки. Затем пригладил рукой вихры и осмотрелся с любопытством горожанина. Этот заросший ольшаником пригорок был отличным наблюдательным пунктом. Отсюда просматривался переезд со сторожевой будкой, полустанок, ведущие к нему дороги…

«Удобное местечко. Я все вижу, а меня – никто».

Привычным движением надорвал пачку «Примы» и замер. Спина вмиг похолодела. Сердце учащенно забилось. Не веря глазам, осторожно отклонил ветки ольшаника. Отклонил и глухо застонал, покусывая нижнюю губу. По лицу, покрытому редким пушком, пробежала судорога.

Огибая низкорослый ельник, к нему приближался милиционер с овчаркой.

5.

На засохшей грязи, в ложбине, поверх кабаньих следов знакомые отчетливые отпечатки широкой подошвы в мелких поперечных рубчиках.

Буян свернул к голому, унылому болоту. Оживляли его лишь рыжеватые кочки да худосочные, чахлые карликовые березки.

Земля хлюпала, пружинила под ногами, колыхалась, словно шел Васюта по натянутому полотну. В сапогах было уже полно воды, но выливать ее не имело смысло – болото тянулось еще далеко.

Старшина устал донельзя. Голова кружилась от запаха багульника, гниющих водорослей, болотных испарений.

Где-то слева крякнула дикая утка, и снова тишина.

Васюта, настороженно озираясь, придержал собаку. Кто знает, а вдруг грабитель затаился где-нибудь среди кочек и взял его на мушку? Хотя продавщица ларька заявила, что видела у него только нож, не мешает приготовиться к худшему. Может, есть и другое оружие?

Старшина укоротил поводок и достал пистолет. Медленно, чуть пригнувшись, хотя это и не могло спасти от пули, двинулся дальше, зорко посматривая по сторонам. Теперь обе его руки были заняты: и овчаркой управляй, и о «Макарове» помни, чтобы невзначай не выстрелить.

Увязая в трясине, сделал несколько шагов и чуть не упал – так резко рванул Буян. Шерсть на загривке вздыбилась, он глухо зарычал.

Метрах в пятнадцати, за бурой кочкой, притаился тот, кого они разыскивали.

Ну вот и финал. Самое тяжелое позади… Сознание этого придавало радость, и Васюта, переведя дыхание, твердо приказал:

– А ну, выходи!

Тот, за кочкой, медленно поднял голову. Загорелое лицо перекосила ненависть. Судорожно задвигался кадык.

– Нашел, гад, сдаюсь, бери! – крикнул с надрывом. – Стреляй!

Михаил спокойно отнесся к этой истерике. Случается, иной при задержании рвет на себе одежду, царапает ногтями лицо или бьется головой о землю… Подобный спектакль обычно рассчитан на молодых, малоопытных милиционеров.

– Бросай оружие и сдавайся!

Ни звука в ответ.

– Не Дури, – Васюта старался говорить как можно более убедительно, выделяя и как бы подчеркивая короткими паузами значимость каждого слова. – В твоих же интере… – и, не закончив фразы, осекся.

Только теперь он увидел, что «противник» по плечи провалился в затянутое вероломной ряской «окно». Выбраться уже не мог. И, ни на что не надеясь, цеплялся за желтоватую болотную траву.

«Вот оно как. А я-то думал…»

Досадуя на себя, Васюта приказал Буяну оставаться на месте, поставил пистолет на предохранитель и, вложив его в кобуру, осторожно двинулся по кочкам. Сейчас он видел перед собой попавшего в беду человека, а не преступника, совершившего минимум два дерзких нападения. Этого человека надо спасти, не дать ему погибнуть.

«Как его вытащить? Ни ветки, ни шеста…» И тут пришла идея, Михаил снял брючный ремень и, зажав в правой руке пряжку, опустился на колени.

Грабитель внимательно следил за каждым движением старшины. Васюта поймал его взгляд – не злобно-настороженный, а полный вспыхнувшей надежды.

– Лови, парень! – Михаил сам не заметил, как сорвалось с языка это дружеское обращение. – Лови!

Тот на мгновение оторвал руку от пучка травы и ловко поймал конец ремня. Поймал и с такой силой дернул к себе, что чуть было не стянул Васюту в ржавую гнилую хлябь.

Старшина понимал: утопающий поступил так не по злому умыслу. Заставило естественное желание поскорее выбраться, избавиться от леденящего чувства, что какая-то дьявольская сила неудержимо тянет в бездонную глубину.

– Держись, держись, сейчас вытащу! – словно заклинание твердил Васюта. Он видел расширенные влажные глаза, выражавшие мольбу, надежду, отчаяние. «Спаси, спаси, спаси меня! – кричали они. – Если бы ты знал, как мучительно хочется жить!»

Подстегиваемый нетерпением, парень попытался ухватиться и второй рукой за ремень. Но случилось непредвиденное: мокрый, непослушный, он выскользнул из ослабевших пальцев. Страшная гримаса безысходности исказила напряженное лицо бедняги. Дико и жалобно вскрикнув, отчаянно вскинув брови, он с головой ушел в затхлую и вязкую болотную жижу.

Будто дожидаясь этого, вмиг сомкнулась зеленая ряска. Из глубины на поверхность с ворчанием вырвалось несколько пузырьков.

Все произошло в какие-то секунды… Потрясенный Васюта так и продолжал стоять на коленях.

Опомнившись, Михаил медленно поднялся на ноги. Руки его тряслись, перед глазами прыгало перепуганное мальчишечье лицо. «Опасный преступник… Пусть, – мелькнула тоскливая мысль. – Но погибнуть так ужасно, так нелепо…»

Едва волоча ноги, старшина побрел обратно. Перед затуманенным взором – затянутая коварной ряской болотная трясина и поднимающиеся кверху пузырьки.

Эх, жизнь, жизнь! Иной раз ты такое подстроишь, что самой буйной фантазии не под силу! Это в геометрии все ясно и точно определено: прямая – кратчайшее расстояние между двумя точками. Как ни мудри, проще и точнее не скажешь. А в судьбе человеческой совсем не так. Живут люди, понятия друг о друге не имеют, а потом неожиданно пересекутся их стежки-дорожки, в тугой узел завяжутся пути, и попробуй развязать тот узел!

Буян плелся в нескольких шагах позади хозяина, такой же, как и он, измученный, мокрый и грязный. Поводок волочился, оставляя за собой длинную извилистую полоску.

Прыгая с одной зыбкой кочки на другую, Васюта вдруг потерял равновесие и по пояс угодил в трясину. После всех сегодняшних передряг отнесся к этому спокойно, даже равнодушно. Подумаешь, велика важность! И без того в грязи с головы до ног.

Но дело обстояло плохо. Рванувшись, убедился, что освободиться не может. Казалось, кто-то в глубине держал за ноги.

Старшина не на шутку встревожился, изменившимся от волнения голосом подозвал Буяна.

Пес с недоумением посмотрел на хозяина и жалобно заскулил. Почему остановился? Лучшего места для отдыха не нашел, что ли?

Прутиком удалось зацепить и притянуть к себе поводок. Васюта намотал его на руку и почувствовал себя уверенней. Выручай, дружище!

Буян пятился, упираясь лапами, но вытащить хозяина не мог и лишь тяжело дышал.

Михаил растерялся. Все усилия были тщетны, его засосало уже почти по грудь. Попробовал кричать, звать на помощь. От напряжения голос срывался, звучал слабо и неуверенно.

«Не выбраться, пропаду, – подумал с отчаянием, кусая пересохшие губы. Лицо передернулось, устало закрылись глаза. – Прощайте, родные мои Нинушка и Маринка! Прощайте, друзья-товарищи! И знать не будете, где погиб я. Затянет, как затянуло того мальчишку, – и никакого следа…»

Вспомнил о пистолете – и тотчас отказался от этой мысли. Даже пробовать нечего. Пока достанешь из кобуры, весь он липкой грязью покроется и стрелять не станет… Что же делать? Что же все-таки делать? Смириться и ждать смерти?.. Смириться легче всего. Нет, он должен бороться, обязан бороться до последнего.

Васюта осмотрелся и только сейчас заметил, словно бы впервые увидел совсем близко маленькую, искривленную, как обычно на болотах, березку. Закрепить бы за нее поводок – и тогда… Длины следового поводка вполне хватит – восемь метров.

Но как закрепишь? Фантастическая, неосуществимая идея… А почему неосуществимая?

– Вперед, Буян! – не приказал – попросил, показав рукой в сторону деревца.

Пес не двинулся с места. Он понимал, что с хозяином беда, не хотел оставлять его, и лишь тоскливо повизгивал.

«Преданный, верный друг мой и помощник, – думал Васюта. – Знаю, жизнь за меня готов отдать, а сейчас я прошу совсем немного: обойди два, всего только два раза вокруг березки. Этого достаточно, чтобы закрепить поводок, и я выберусь… Вижу, не понимаешь, чего я хочу… Какие же слова найти, как растолковать…»

– Вперед, Буян, вперед! – простонал дрожащим от напряжения голосом.

Пес не двигался с места.

Сбивчивые мысли заметались в голове Васюты. Как быть, что предпринять? И вдруг его осенило. Сейчас он добьется от Буяна того, чего хочет. Удивительно, как сразу не догадался.

Сняв фуражку, кинул ее. Рассчитал точно: упала позади березки.

– Беги, тащи ко мне!

Часто оглядываясь, почему, мол, ни с того ни с сего подобная блажь пришла хозяину в голову, Буян взял фуражку в зубы.

На лбу у старшины выступила испарина. Обойдет березку с другой стороны или вернется по своему следу? Если смотреть правде в глаза, сейчас от этого зависит жизнь… Уф, обошел…

– Молодец, Буян, молодец! Сидеть!

Пес послушно уселся. Что еще прикажешь? Для занятий, мне кажется, обстановка совершенно не подходящая… но ничего не поделаешь, приходится подчиняться…

А Васюта между тем достал из наружного кармана кителя авторучку и бросил ее точно так, как до этого фуражку.

– Тащи ко мне!

Буян рванулся за ручкой… Поводок вторично обвился вокруг деревца.

– Спасибо, дорогой! – благодарно сказал старшина и, поспешно перебирая руками туго натянутый поводок, выкарабкался из вязкого плена…

Издалека приглушенно донеслось:

– …юта! …юта!.. Ваныч!

«Ременюк», – догадался Михаил. Пошатываясь, он сделал несколько шагов и жадно вдохнул воздух полной грудью. Солнце, трава, синеющий вдали лес… Как все же хорошо, как замечательно жить на свете!

Увидев вышедшего из дальних кустов капитана, он по-мальчишески озорно закричал: «Ого-го-го!» – и, опустившись рядом с Буяном, крепко прижал его к груди.