Текст книги "Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть вторая"

– А кто из дожей прежде видел синеглазого кэналлийца, марикьяре, мориска… Так о чем ты думала?

– О прошлом. Мне вдруг захотелось узнать, поменял ли соберано Алваро чашечки, или просто не стал пить дурно сваренный шадди.

– Арлетта!.. Это выдумки Валмона, причем недостойные!

– Не Бертрама, мои. И пришло мне это в голову сегодня. Когда ты сказала, что ее величество любила нас, своих рыцарей и Талиг, не упомянув при этом короля. В юности, Геора, о многом не задумываешься, просто запоминаешь. Думать начинаешь потом, думать и сравнивать. Для безутешной вдовы, к тому же загубившей свое счастье собственными руками, ее величество была одета слишком продуманно. До похорон таких воротников никто не видел, и никто бы не посмел навязать королеве новшество. Вдовствующей королеве. Потерявшей с любовью душу женщине. Я слишком хорошо помню себя и Жозину. Есть мне с кем сравнить и, гм, в другую сторону… Кара в трауре была столь же безупречна и столь же хороша, как и твоя матушка. Ты уходишь?

– Да, Арлина. Я ухожу.

Фельдмаршал барабанил пальцами по незримым клавикордам и сопел, а Руперт сидел на табурете у двери, как и положено, охраняя особу главнокомандующего. Главнокомандующий совещался, то есть стучал по столу и решал. Нынешнее сборище на памяти Фельсенбурга было не то десятым, не то одиннадцатым – генералов фельдмаршал собирал постоянно, а Руппи при сем присутствовал, изящно напоминая о застреленных и зарубленных мятежниках. Ну и о единстве Зильбершванфлоссе с Фельсенбургами и Штарквиндами. Бруно полагал, что молодой родственник при этом еще и учится. Что-то в этом было, только нынешний совет отличался от предыдущих, как урок от панихиды.

Услышав про эйнрехтцев, фельдмаршал нахохлился и даже обошелся без своих омерзительных «неужели?» и «вот как?». Последнее слегка порадовало, должно же в происходящем быть хоть что-то хорошее! Разумеется, Фельсенбург никоим образом не желал нынешнему главе дома Зильбершванфлоссе поражения, а чтобы покончить с китовниками, пошел бы на сговор с самим Фридрихом. Если б рядом не оказалось кого-нибудь поприличней, вроде фрошеров или гаунау. Бруно был вполне терпим, а бесноватые опасны, и все же озадаченность на брюзгливой физиономии веселила. Вопреки всему.

– Я не ждал столкновений с большими силами китовников так рано, – наконец изрек фельдмаршал, переводя взгляд с брата Ореста на Хеллештерна и с Хеллештерна на сидящих рядом Рейфера с фок Шреклихом и фок Вирстеном. Прочих генералов выбитый из колеи полководец не пригласил. Будь его воля, Бруно бы обошелся и без Хеллештерна, но тот узнал новость из первых рук, а без старикана Шреклиха совет не совет; Вирстен же и вовсе был тенью фельдмаршала, на редкость занудливой и еще более на редкость работящей. Что до Рейфера… Руппи с некоторых пор подозревал, что полуседой генерал одалживает начальству свои мозги, после чего оное удивляет и подчиненных, и фрошеров. Еще б не удивляться, если старый бык начинает скакать через барьеры, будто мориск.

– Господин фельдмаршал, – Хеллештерн счел начальственный взгляд приглашением к разговору, – прошу меня простить, но я ничего не понимаю. Вместо того чтобы ускоренным маршем устремиться вперед и занять Эзелхард первыми, армия замедлила движение! Горники сейчас в дне пути, завтра, в крайнем случае послезавтра вечером они нас нагонят. Объединив силы, мы сможем не бояться никаких сюрпризов.

Пальцы Бруно отбарабанили еще несколько тактов. Одна и та же мелодия, никому не слышная и никогда не меняющаяся.

– Фок Хеллештерн, – лицо командующего было неподвижным, зато голос словно бы морщился, – когда мне требуется узнать чье-то мнение, я задаю соответствующий вопрос. Сегодня продолжим марш, как и намеревались, и встанем лагерем у трясин, где и дождемся фок Гетца. Фок Рейфер, а вот вас я выслушать намерен.

Рейфер поднялся и одернул мундир, значит, будет предлагать и спорить. Руппи не считал себя великим стратегом, он не считал себя даже тактиком, но этого сейчас и не требовалось. Ситуация была понятна до дрожи, единственное, что до поры до времени оставалось тайной, – численность прущей на Эзелхард армии. То, что при таком авангарде она сопоставима с армией Бруно, ясно, но обеспечит ли подход Горной необходимый перевес? Если да, можно попробовать отстоять город, а если нет?

Рейфер уже закончил с мундиром и теперь смотрел на стену, словно там проступала карта, впрочем, все карты он держал в голове.

– К Эзелхарду ведут две дороги – напомнил он. – Большой тракт, огибающий Эзеловы курганы с запада, по нему до города, если поторопить обозы, полтора дня пути, и так называемая Мокрая тропа, что идет по невысокой гряде, делящей трясины Райхерзумпф на две почти равные части. Мокрая тропа заметно уже и не столь надежна, как тракт, зато она много короче и выводит прямо к южным окраинам Эзелхарда. Возможно, есть смысл отправить конницу именно ею, в то время как остальная армия двинется по тракту.

– Я смогу выступить через час, – вмешался Хеллештерн. Он был прав, он все испортил.

– В том, чтобы отправить кавалерию прямо сейчас, – быстро произнес Рейфер, – есть определенный риск. Райхерзумпф известны не только утиной охотой, но и ночными туманами. Я бы предложил выступить за полтора часа до рассвета. Таким образом, мы выгадываем время…

«Возможно», «есть смысл», «я бы предложил»… Умница Рейфер делает все возможное, чтобы Бруно чувствовал себя полным хозяином, но как же эта мертвая зыбь не походит на споры у Олафа, где никто ничего не скрывал и никто ни на кого не злился. Бюнц верно говорил: сухопутчику нужно две башки – первая, чтобы воевать, и вторая – объезжать на кривом коте начальство.

Бруно развернул карту, на которой, вне всякого сомнения, были окрестности Эзелхарда, и насупился. Рейфер с бесстрастным лицом уселся на свое место, Хеллештерн принялся поправлять шейный платок, господа штабные так и не шелохнулись. Где-то маршировали китовники с пушками, где-то готовились к ужину земляки Олафа, в том числе и оклеветавший Ледяного мерзавец, о котором Руппи почти забыл. Живи в Эзелхарде только он, фок Фельсенбург с радостью отдал бы городишко бесноватым. На время, чтобы не марать руки дважды.

В том, что подонки уничтожают подонков, есть некий высший смысл, если угодно – красота, но сперва нужно куда-то деть таких, как мастер Мартин. Старик убрался из Эйнрехта вовремя, только куда? Мог ведь и к родне невестки в Эзелхард… А хоть бы Файерманы укрылись в Штарквинде или вообще в Гаунау, сколько в известном своими оружейниками городке честных мастеров? Уж всяко больше, чем лжесвидетелей, так что китовников туда пускать нельзя, ну а с клеветником может потолковать и папаша Симон. В строжайшем соответствии с «Благословенным списком».

– Нет, господа! – Бруно закончил думать именно тогда, когда Руппи о фельдмаршале почти забыл. – Нет. Разделение армии и ночные переходы по болотам приличествуют фрошерам, причем самой дикой их части. Я на подобное пойти не могу, тем более что мы точно не знаем, ни где противник, ни сколько у него сил, да и сама срочность лично мне никоим образом не очевидна. Фок Хеллештерн, озаботьтесь отправить на разведку побольше людей. Мы пойдем как намечено и в любом случае успеем соединиться с Горной армией прежде, чем подойдут эйнрехтцы, с которыми самым разумным будет разминуться.

– Я не понимаю… – теперь поднялся Хеллештерн, а вот Рейфер продолжал сидеть. – Господин фельдмаршал, мы не можем продолжать движение, не имея надежного тыла и магазинов.

– Сядьте, Георг, – велел фельдмаршал, и Руппи понял: сейчас случится откровение. Бабушка говорила, что Бруно переходит на имена, будучи в восторге от собственной персоны и ожидая от других того же. Командующий пробарабанил еще пару тактов и возвестил:

– Мы заключили мир с фрошерами, чтобы иметь возможность покончить с Марге, но Марге мира не заключал, напротив. Эта армия идет, чтобы прибрать к рукам мою победу, однако граф Савиньяк не квелый фок Варзов. Он и китовники накрепко свяжут друг друга, а мы двинемся дальше, пользуясь уже магазинами Марге. Насколько я знаю этого господина, он должен убрать из столицы не только сильных соперников, но и самые горячие головы. Что ж, ветер Хербсте их остудит, а мы, дабы не выглядеть клятвопреступниками, уведомим талигойскую сторону о появлении возле ее границ не подчиняющейся мне армии. Брат Орест, вы согласитесь взять это на себя?

– Да, – подтвердил доселе молчащий монах. – Но я предпочел бы дождаться возвращения разведчиков. Талигойцы вправе знать, каковы противостоящие им силы.

– Несомненно.

– Господин фельдмаршал, – Рейфер встал рядом с так и не севшим Хеллештерном, – что будет через месяц с нашими гарнизонами? И что будет послезавтра с Эзелхардом?

– Если брат Орест успешно выполнит свою миссию, с нашими гарнизонами не произойдет ничего. Что до Эзелхарда, то дриксенская армия не скопище мародеров. Прошу раз и навсегда запомнить – судьба кесарии решается в Эйнрехте. Мы не вправе топтаться у каждого провинциального города.

Глава 2
Талиг. Акона Талиг. Вараста
400 год К.С. 16-й день Осенних Волн

В этом году только солнце вставало вовремя, остальные либо опаздывали, либо торопились. Фок Варзов свои намерения обогнал, однако Лионеля, хоть осенние дороги их с Грато и вымотали, преждевременная встреча устраивала – прояснять отношения лучше сразу. Сменить отсыревшую даже под кожаным плащом одежду было делом нескольких минут; ровно столько потребовалось и остановившемуся в том же особняке фок Варзов, чтобы узнать о возвращении Проэмперадора и надеть мундир, впрочем, Вольфганг мог стоять у окна уже при полном параде. Старый маршал в окошке… Бывает и такое!

Бывшего командующего Савиньяк встретил в дверях, старик мгновение промедлил и протянул руку.

– Я собирался ждать вас, – улыбнулся Лионель, – а вышло, что вы ждали меня.

– Писал в Акону я по указке лекаря, но ехал уже сам. – Для разбитого полководца фок Варзов выглядел сносно, хоть и похуже, чем в позапрошлый Фабианов день. – Графиня Арлетта советует называть ее сыновей на «ты», не уверен, что она права.

– С Эмилем и Арно иначе не выйдет, – Савиньяк пропустил гостя в кабинет и вошел следом, – что до меня, решать вам.

– А что делать со мной, решать тебе. Мне нужна ясность, Проэмперадор, от регента я ее не добился. Я сяду?

– Разумеется. – Ли отодвинул обтянутый атласом стул и уселся напротив гостя. – Я бы предпочел вести себя с вами, как с графом Валмоном.

Фок Варзов взглянул на свои руки и сцепил пальцы на животе, ему не хватало яблок или хотя бы грифелей.

– То есть, – уточнил он, – не как с Рудольфом?

– Разумеется, ведь в отсутствие герцога Алва герцог Ноймаринен является регентом, а Валмон – Проэмперадор. Как и я.

– Где Рокэ?! – подался вперед Вольфганг.

– Был в Сагранне, – пожать плечами, отвлечь, причем отнюдь не войной. – Сударь, самое сложное мы прояснили, а я успел разве что слезть с коня и выслушать адъютанта.

– Хочешь отдохнуть или заняться делами? Что ж, не стану тебе мешать.

– Мешать обедать? – слегка удивился Савиньяк. – Лекарь предписал вам голодание?

– Лизоб много чего напредписывал, и прежде всего отдых, только мне лучше не отдыхать. Во всех смыслах! Если бы ты считал мое присутствие в армии нежелательным, ты бы сумел вывернуться?

– Скорее всего. – Вольфганг рвется в хоть какой-нибудь бой. Рудольф не хочет настаивать и еще меньше хочет ошибиться, но будет рад, если старый соратник покажет себя молодцом. – Вы осведомлены о наших делах?

– Рудольф что мог рассказал, – выяснять отношения и дальше фок Варзов не стал, это было неплохим знаком. – С Хайнрихом у тебя мир, чтобы не сказать больше, с Бруно просто мир, а Кадана – не угроза. В Надоре Манрик замаливает грехи, в Гайифе резвятся мориски, Бордон трясется и платит. Новый фельпский герцог, запамятовал имя, пробует торговаться с Фомой, а Валмон – ты ведь знаешь, что он соизволил встать? – за ними приглядывает. Остается Оллария, и эту кость вытаскивать из горла тебе.

– Оллария ждет.

– Даже так?

– Именно так. – Нужно понять, почему фок Варзов напоминает, нет, не Катарину, что-то с ней связанное… – Вы говорили не только с герцогом, но и с моей матерью, должен я вам рассказать о зелени и погромах или это излишне?

– Причины столичного кошмара мне непонятны. Рудольф водил меня взглянуть на бесноватых, ощущения – словами не передашь… Разве что бергерской бранью, той, на которую они спрашивают разрешения у вышестоящего. Когда ты ждешь Алву?

– Действовать нужно уже сейчас. – Рудольф ждет Рокэ, или уже нет? Вольфганг, тот ждет, и будет ждать до последнего! – Буду честен, карантин скверну не удержит. Что бы это ни было, если не принять мер, за зиму оно расползется. Сударь, я не могу допустить, чтобы сбесилась целая армия, пусть и не лучшая.

– Заль?

– Да. Господин заяц покинул Эпинэ и двинулся на северо-запад. По собственному почину, но сославшись на несуществующий приказ регента. Что им движет – привычная трусость или благоприобретенная наглость, Валмону – а сообщил об уходе кадельцев он – не ясно. В любом случае, разминуться с беженцами из Олларии Заль не может.

– А с Алвой?

Бронзовый петух бьет эмалевыми крыльями и очень кстати орет. Те, кто учит часы кукарекать, петь, вызванивать, вряд ли думают о скользких разговорах, но бой часов позволяет вспомнить о срочном деле, перевести разговор, оставить без ответа неудобный вопрос.

– Господин маршал, – еще одна улыбка, – обсуждение кадельского зайца повлияет на ваш аппетит?

– Если на него что и повлияет, так это совет вернуться к лекарям. Лионель, я допускаю… Допускаю, что Заль – изменник, свихнувшийся или находящийся в здравом уме, это вопрос второй. Но армия?! Генералы, полковники, капитаны…

– А также теньенты и сержанты с капралами. Скверна не может овладеть всеми сразу. – И даже не сразу, что дает неплохой шанс. – Но есть еще привычка подчиняться, доверие к командующему, честолюбие, обиды, корысть и тому подобное. С кадельской армией нужно решать, а к подобного рода делам я приспособлен лучше многих.

– Особенно стариков?

Похоже, от разговоров о чужой старости не уйти до собственной! Разве что убрать тех, кто боится своих лет, хотя дело отнюдь не в годах.

– Я уже говорил герцогу Ноймаринен, скажу и вам. Хайнрих даст фору любой молодости, вот за Бруно после бунта в Эйнрехте не поручусь.

– А за меня после Мельникова луга?

Пуговица! Он крутит пуговицу, потому и вспоминается королева. Катарина так и не смогла избавиться от привычки что-то теребить, но сумела сделать ее оружием. Руки беспомощной, испуганной женщины, это так трогательно… Руки растерянного ветерана – жутко.

– Сударь, – медленно произнес Савиньяк, – я не мог поручиться за вас до Мельникова луга.

Катарина сожалела о своей слабости, потому что была сильна, и знала это, а Вольфгангу нужно нащупать ногой дно. Хотя бы раз, тогда он оттолкнется и поплывет. Может быть.

Лионель поднялся и отпер бюро.

– Бокал красного вина перед обедом чему-то очень способствует. Чему именно, лучше спросить Валмона.

– Пищеварению оно способствует! Рудольфу ты выкрутил руки, а мне врешь, как лекарь помирающему, – фок Варзов подался вперед, тяжело опершись о стол. – Конечно, армий мне больше не водить…

– Вы в этом уверены? – вежливо уточнил почти принявший решение Проэмперадор.

– Ты делаешь это лучше. И я хочу услышать от тебя, именно от тебя – ты бы выиграл на Мельниковом?

Такое признание дорогого стоит, но главное, Вольфганг, даже надломившись, не погас. Уж скорей наоборот – не слишком ли сильно старик горит? Торопиться с ответом не стоило, как и медлить. Проэмперадор просчитал до восьми и покачал головой.

– Возможно, я бы выиграл кампанию, но не сражение. Не то сражение.

– Ты бы пропустил появление Бруно? Запретил Ариго вступать в бой до подхода основных сил? Поставил бы на Болотный Маллэ? – Вопросы вылетали как пули. – Ты бы вообще принял бой?

– Я не стану отвечать. – Много Вольфгангу не выпить, но бокал тоже можно крутить в руках, главное, не раздавить стекло. – То, что сделано, легко ругать, а что не сделано – хвалить. Особенно когда сделанное обернулось неудачей или не слишком большой удачей. Я писал что-то в этом роде виконту Сэ, хоть и не думаю, что мое письмо пережило смерч. Вот в чем нет сомнений, так это в том, что через полсотни лет какой-нибудь дурак, выйдя в отставку в невеликих чинах, распишет, насколько глупы были и вы, и я, и Бруно. И как он, корнет или капитан, узрел истину, и истина заключается в том, что все якобы великие ничтожны, а по-настоящему велик лишь один. И это не Создатель, не Леворукий и тем более не Франциск…

– Я слышал про твоего корнета, – фок Варзов неожиданно улыбнулся. – От Рудольфа.

– Понси глуп, но хотя бы романтичен, – покачал головой Савиньяк, до сих пор не решивший, как распорядиться арестованным придурком. – Глупость, о которой говорю я, будет принижать. Все без разбора. Кому-то это наверняка понравится, а нас уже не будет. Разве что… тлен удастся исправить тленом.

– Никогда не понимал ваших с Рокэ шуток.

– Просто мы редко шутим до конца. Ваше здоровье, граф!

– Если оно мне понадобится?

– Не «если». «Когда».

– Ну так когда?!

– После обеда и далее.

– До возвращения Рокэ?

– До? Помнится, вы прежде считали, что здоровье требуется после появления Алвы.

Верховую езду Котик ненавидел, однако терпел – чего не сделаешь ради любви, а волкодав любил Хозяина, Алву, как хозяина самого хозяина, адуанов, пряники и Капитана. Мориска пса тоже любила, но на привалах больше, чем на своем загорбке. Лошадиное сердце вообще полнила нежность ко всему сущему, имелось лишь одно исключение – Сона! Тут уж деваться было некуда – Рокэ сеял средь дам раздор, и то, что дамы родились кобылами, ничего не меняло.

 
– Это так освежает, сеять всюду любовь,
 

– промурлыкал Валме и прикусил язык. Во исполнение клятвы изжить не только «это было», но и любое «это», лезущее в начало строки. Висевший поперек лошадиной холки Готти услышал и вяло тявкнул – не то поддержал, не то пожаловался, и тут передовой адуан перешел с походной рыси на шаг.

 
– Мы сейчас поболтаем,
 

– объявил виконт, спихивая счастливого волкодава с не менее счастливой кобылы, —

 
 ведь молчание – зло, у Варасты нет края, дорог и козлов…
 

– А на кой тут дороги? – осведомился еще один адуан, оказавшийся рядом.

 
– А на кой тут дороги,
 

– подхватил Валме, —

 
если нет ни души, побери вас Змей, степи, как же вы хороши!
 

Рожденная строка прямо-таки требовала скачки, и Валме пустил мориску в галоп, догоняя Алву. Сону сегодня вели с заводными лошадьми, а против веселого варастийского мерина Капитан ничего не имела.

– Готти не нравится верховая езда, – посетовал Марсель. – Он знает, что это старый адуанский способ сохранять собаку свежей и полной сил, но свои ноги ему нравятся больше.

Алва глянул вниз на улыбающегося волкодава:

– Длительный бег за скачущей лошадью выдержит разве что борзая.

– Я ему говорил.

– В таких случаях не говорят, а показывают.

Неуловимое движение, сорвавшийся в карьер всадник, растерянное «гав»…

– Именно так, – бросил Марсель, посылая пегую в степное никуда. Разговора не вышло – вышла скачка золотой от солнца и высохших трав Варастой. Мерин старался, но Капитан родилась мориской, и Валме уверенно догонял. Алву!

 
– Ни на что не похоже,
 

– орал разогнавшийся виконт под стук копыт, —

 
 помереть и не встать,
Только регент не cможет от нас больше удрать…
 

Регент и не удирал. Взлетев на довольно-таки крутой холм, он осадил коня и теперь изображал памятник. Разумеется, неправильный – уважающие себя изваяния или с умным видом простирают руки, или грозно держатся за мечи, Рокэ же глядел в небо.

– Не падаю, никого не трогаю, – засмеялся он, когда мориска одолела подъем, – ожидаю знамения. В Варасте очень хорошие знамения и черноземы, видимо, это связано.

Смех стал последней каплей. Алва дурачился второй день – внезапные скачки, шутки, распевание саграннских и адуанских песен, а теперь еще и это! Чтобы окончательно увериться, что дело худо, не хватало лишь гитары, которую Валме за какими-то кошками сам сунул во вьюк.

– Квальдэто цэра, – буркнул виконт и торопливо пояснил: – Видишь ли, я от кэналлийских слов умнею. В твоем присутствии это не существенно, но когда ты опять провалишься, я должен хоть что-то понимать.

– Проваливаться я не собираюсь.

– А что собираешься? Вознестись? Расточиться? Адриан, кажется, расточился, а до этого, между прочим, вылез из дыры.

– Дыры в Гальтаре нет.

– Катакомбы, – отрезал Марсель, – та же дыра, а ты слишком разрадовался.

– И что?

– А то, что… как там у вас «Ай-ай-ай, жизнь так прекрасна, целуй меня крепче, завтра я умру»…

– Жизнь-таки прекрасна, – просиял глазами Ворон, – но с сутью песни ты ошибся. Придется вечером спеть, благо гитару ты у Этери отобрал.

– Вот! – окончательно уверился Валме. – Дошло до гитары, значит, точно дыра… Учти, выискивать поручения я больше не намерен! Или мне даешь их ты, или я тоже прыгаю.

– Куда? – Ворон привстал в стременах, и совершенно зря – холмистая равнина меняться не собиралась. Можно было подумать, что они топчутся по скатерти, под которой спят огромные кошки. Забрались, свернулись калачиком и дрыхнут. – И, главное, зачем?

– Во имя Талига. Это если стратегически, а тактически – откуда мне знать, какую гадость ты найдешь.

– Только не сегодня.

– Ясное дело. Сперва ты вспомнишь Алвасете, потом устроишь попойку с гитарой, задуришь всем головы и сбежишь. Раньше ты делал именно так.

– Раньше у меня болела голова, и я был заметно счастливей.

– Из-за головы? – простецки удивился Валме.

Ворон погладил лошадь.

– Когда уходит боль, это счастье, – объяснил он все с той же улыбочкой. – Очень простенькое, но очень действенное, его трудно заменить.

– Бедный папенька, – фыркнул Марсель. – Но он восполнит… Я тебе еще не говорил, вернее, тебе не говорил Эпинэ. Иноходец не скрытный, просто он иногда думает, вот и додумался, что тебе чужие ноги без надобности, а любящий сын должен обрадоваться. Я, конечно, обрадовался, но не настолько, чтобы поглупеть. Так вот, Эпинэ говорит – папенька встал, потому что грохнулась ваза, только вазе такое не устроить, вот Рожа, та может…

– Рожа… Может… Непривычная рифма.

– Зато без «это было»! – Любой бы такой бред перебил, любой, но не Рокэ! – Ты не думал, почему рож не четыре, а, если Коко не врет, две?

– Еще нет.

Не думал он… Ну так пусть подумает! Валме чихнул и сменил тактику.

– Я говорил, что хвост деве не помеха?

– Как и крылья. Докладывай.

Об исцелении виконт размышлял с самой Хандавы, благо времени хватало – Ворон потрошил сперва Темплтона, потом, когда тот убрался к Дьегаррону, Ларака и на закуску – Иноходца. Похоже, допотрошился.

– Я бы доложил раньше, но ты начал резвиться. – Темплтон перед докладом поправлял перевязь, это было очень по-военному, и виконт поступил так же. – В замке Старая Эпинэ имело место падение вазы значительных размеров, следствием коего, по мнению герцога Эпинэ, стало почти полное выздоровление графа Валмона. Одновременно была отмечена скоропостижная кончина находившихся в своих комнатах виконта Мевена и служанки. Герцог Эпинэ, не осведомленный о некоторых особенностях собственной личной жизни, счел случившееся стечением обстоятельств, усугубленных местом расположения замка, в то время как есть все основания полагать, что оно стало прямым следствием действий состоящей в односторонней любовной связи с герцогом полузмеи, чьи особенности…

– Прекрасный стиль, – похвалил Алва и тронул коня. – Маршал Капрас не мог не поверить вышедшим из-под твоего пера циркулярам, но в Талиге докладывают иначе. Ты связал исцеление отца со способностью спутницы забирать и отдавать силу. Мевен был ее любовником?

– Несомненно. Он попался мне на глаза с красоткой в своем вкусе, такую в трактире не подцепишь. Мало того, по утрам бедняга ползал, как зимний уж, а в Лаике, помнится, скакал перед завтраком не хуже Герарда, да и в Олларии совой не стал. Про служанку не знаю.

– Служанкам часто снятся господа.

Лошади шагали, солнышко сияло, Ворон был не прочь поболтать, но сердце Марселя екало, будто перед каким-нибудь бастионом. Лучше б у соберано разболелась голова, потом бы прошла, и он стал бы счастлив, а Марсель – спокоен.

– Папенька может быть обаятельным, – Валме придирчиво обвел глазами степь, но Котика не увидел. Как и отряда. – Мы не заблудимся?

– Нет.

– Не люблю блуждать… Помнишь, алатка говорила про двоих, что умерли, когда на Эпинэ напала нечисть? Его спасла Лауренсия, хотя это имя ей не подходит, но сперва она притворилась местной девушкой, той, что погибла вместе с женихом. А в Олларии Робер едва не сгорел, однако выскочил, зато умерла Марианна.

– И адъютант, а возможно, что и Карваль, – рассеянно напомнил Алва. Он тоже смотрел на степь, и взгляд этот Марселю не нравился. Так смотрят, желая запомнить, а запомнить хотят, прощаясь. – Адъютант, по мнению Эпинэ, носил цветы иконе святой Октавии, которую все они считали Катариной, но ты говорил об отце.

– Он ходит, – Валме облизал с чего-то пересохшие губы. – Деве с хвостом это без надобности, разве что я ей понравился и она решила попробовать других Валмонов, а с ногами, что ни говори, любить удобнее… Но тогда не сходится цена! Марианны и адъютанта с Карвалем хватило, чтоб сдержать огонь, парой из Сакаци отогнали нечисть, но две жизни на одну подагру – это слишком. Нет, сам папенька бы отдал и больше…

– Если б не отдал, совершил бы преступление против Талига, что до цены, ничего удивительного. Ты вряд ли видел военного лекаря после работы. Нанести рану проще, чем ее же заштопать, а змеедева подняла человека, который не вставал несколько лет. Графу Бертраму повезло, Мевену со служанкой – нет, но спутникам важны лишь те, кто им приглянулся или удружил.

– Так какого Змея ты врал?! – из последних сил возмутился виконт. – Я про Птице-Рыбо-Дуру. Ведь знал же, кто она и что с ней делать.

– Я не имел дела с озерными девами. В Хексберге пляшут Ветра, в Алвасете – Молнии. У нас есть Громовая скала – она стоит отдельно от общей гряды. Однажды я туда забрался, мне было лет тринадцать… Та, что спасла Эпинэ в Сакаци, была фульгой. Огнепляской, как говорят алаты, и вряд ли местной, иначе бы про нее знали. Наших знают, в грозу они ждут на уступе у мертвого кипариса, подняться туда непросто, но оно того стоит.

– Все, – упавшим голосом произнес Валме. – Ты вспомнил Алвасете, теперь только в дыру.

– Нет там дыры, – Алва прикрыл глаза и стал похож на себя времен фельпской скачки. Тогда с ним было так уютно.

– «Там»?! Так мы едем в… Гальтару?

Блудный регент еще разок улыбнулся и молча послал мерина галопом. Мерзавец, скотина, чума кэналлийская… От возмущения Марсель чуть не пришпорил кобылу, но безвинные страдать не должны. Валме просто отдал повод, Капитан радостно сорвалась с места, однако в этот раз догнать Алву почему-то не получалось.