Текст книги "Башня Ярости. Книга 2. Всходы ветра"

НЭО РАМИЭРЛЬ

На двух лицах и одной почти что морде был написан вопрос: «Что Он тебе сказал?», но Аддари и Норгэрель молчали, не желая торопить друга, а лльяма говорить еще не научилась. Нэо тряхнул головой, приводя в порядок мысли, и усмехнулся, вспомнив привычку Рене. Адмирал, решившись на очередную безумную выходку, ведущую к победе или погибели, всегда рывком отбрасывал назад волосы. Знал бы Рене, куда ведет его невероятная звезда и до чего ему остался лишь шаг…

Лльяма не выдержала первой и сиганула на грудь хозяину, едва не сбив того с ног. Нэо засмеялся и потрепал сверкающий синий загривок.

– Скоро мы увидим отвратительное место, Волчонка.

Огневушка не возражала – отвратительное так отвратительное. Где наша не пропадала! Порождение Тьмы предприняло еще одну попытку обнять эльфа, но Рамиэрль вовремя увернулся.

– Сидеть, Волчонка! Сидеть! Аддари, Норгэрель! Вам лучше остаться здесь. Это не так уж и плохо, Фэрриэнн достоин того, чтобы ему служить…

– А ты?

– Мы с Волчонкой попробуем прорваться.

– Почему ты не хочешь, чтобы мы шли вместе?

– Аддари, я ОЧЕНЬ этого хочу, но, понимаешь ли, я уже не совсем я. Это трудно объяснить, но я носил Кольцо Ангеса, у меня получается черпать из Бездны и даже из Тьмы, а вы оба – Свет и Жизнь.

– И что?

– Дорога в Тарру, по крайней мере, та, о которой говорит Ангес, лежит через погибший мир. Это даже не Светозарное, это хуже. Вы можете не выдержать.

– Это тоже сказал Ангес? – на лице Аддари проступило упрямое выражение луцианских времен, когда Солнечный принц вопреки здравому смыслу настаивал (и настоял!) на разговоре с паладинами.

– Воин не видел нынешнего Светозарного, ему туда дороги нет, но он сказал достаточно, чтоб я понял, куда иду. Бездна в сравнении – цветочная поляна.

– Не стоит говорить загадками, – подал голос Норгэрель, – мы заслужили правду, а бояться нам давно нечего.

– А вот я боюсь. Хорошо, Ангес сказал, что нам нужно пройти через мир, павший под тяжестью своих грехов на глазах высших сил, игравших там в свои игры. Праведные души были спасены, о том, что сталось с остальными, лучше не думать. Там был храм, связанный с силами, чуждыми и Тьме, и Свету, и оттуда ведет странный след. То, что мне показал Воин, ОЧЕНЬ похоже на то, что мне показал Эмзар незадолго до нашего с Норгэрелем ухода. Я попробую пройти этой тропой. Если повезет, мы окажемся в Дальнем Суре.

– Значит, мы пойдем по дороге Зла? – деловито уточнил Аддари.

«Дорога Зла», а ведь Солнечный верно сказал. Если Ангес прав, они найдут тропу, по которой в Тарру пришло Зло, сначала запятнавшее джунгли Сура, затем Серое море и, наконец, Варху. Зло, по милости которого один из Первых Богов возжелал стать единственным и восстал против Омма. Зло, смеявшееся, когда Светозарные встали друг против друга, держась за мечи, а потом ушли, бросив Тарру на произвол судьбы. Зло, поднимавшее со дна живых душ всю грязь, которая там таится. Зло, которое тысячелетиями шло к своей цели и почти победило.

Рамиэрль смотрел на своих товарищей и не видел их, вновь и вновь переживая рассказ Ангеса. Давным-давно Воин побывал в одном из миров, тот был не лучше и не хуже других, он не принадлежал Свету, но был ближе ему, чем Тьме. Ангес не нашел ничего его взволновавшего и отправился своим путем, запомнив лишь гигантский храм, вызвавший у тогда еще Светозарного небывалое отвращение. Воин хотел задержаться и разрушить исполненное чуждой и грязной силы сооружение. Тогда он был моложе и слабее, но задача была ему по плечу. Он до сих пор проклинает себя за то, что не сделал этого, вняв посланцу Света, схватившему его за руку, когда над проклятым Храмом уже сгущались тучи. Свету не было дела до не вредившей ему Силы, Свету нужны были новые миры, доселе управляемые своими богами, и огромное серое здание на берегу мертвого зеленого озера осталось стоять.

Порвав с родичами, Ангес вспомнил об этом месте и решил назло всем довершить задуманное. Правду сказать, Воину хотелось сорвать на чем-то бессильную ярость, а в том, что странный храм следует уничтожить, он не сомневался. Ангес вернулся – и нашел погибший мир. Он был мертв, и мертв давно, но исполнен неизбывного ужаса и боли. Нет, мерзкий Храм не имел к его гибели прямого отношения, но Воин не сомневался, что, уничтожь он вовремя эту заразу, все пошло бы иначе. Он опоздал, Сила ушла из этого места, ее адепты бежали, оставив едва заметный след. Ангес подумывал: броситься ли в погоню, но ему вновь помешал Свет.

Брат Арцей решил раз и навсегда выяснить отношения с отступником, а заодно осчастливить нарождающийся Фэрриэнн. Ангесу пришлось броситься назад и встать одному против пятерых… Так появилась Бездна, но чуждый и Тьме, и Свету храм уцелел.

– Ты рассказал нам не все, – Аддари не был обижен, но ему хотелось знать.

– Не все, – признал Рамиэрль, – но я и не знаю всего… Нам придется идти в место, вызвавшее страх даже у бога.

– Мы попробуем, – спокойно сообщил Норгэрель, – вряд ли это много хуже радужных троп.

– Даже Ангес назвал его дном отчаяния.

– Он нам поможет?

– Он уже помог. Мы знаем дорогу, и нам откроют Врата.

– Но с нами Воин не пойдет.

– Нет. Его долг и его жизнь – не только и не столько Фэрриэнн. Воин ведет свой бой, о котором нам лучше не знать. В Тарру Ангес может вернуться лишь путем богов, но он открыт лишь для всех Светозарных, один из которых мертв, а остальные утопили память о брошенном мире в новых заботах.

– А что Адена? – в глазах Норгэреля мелькнула растерянность.

– Дева пошла своей тропой, они потеряли друг друга. Так я понял.

– Ты понял правильно, – Ангес вновь был тут, стоял, прислонившись к каменному волку и положив руку на голову волку живому, проявлявшему откровенный интерес к лльяме. – Адена умеет забывать о прошлом, даже о счастливом, а неотданные долги ее не заботят. Я был бы рад, если бы Аддар и Норгэрель остались в Фэрриэнне. Это мир людей, в этом его сила и его слабость, а я не могу бывать здесь слишком часто. Людям можно верить до определенной черты, но порой их нужно схватить за руку. Так вышло, что Фэрриэнн слишком близко к Границе и слишком хорош, чтобы позволить ему сгинуть. Помощь бессмертных была бы бесценной, но я вижу, что вы уйдете вместе.

– Да, – виновато сказал Аддари, – я должен увидеть Тарру.

– Тебе придется не только ее увидеть, но и спасти. Или погибнуть, – Ангес надавил на холку своего волка, и тот лег, продолжая коситься на огневушку. – Если вы хотите дойти, не оглядывайтесь, не думайте о том, что видите. Этого нет. Все уже случилось. Случилось века назад, и даже Орел не может ничего исправить.

Река Времени когда-нибудь затопит мертвый остров, но пока Все не обратится в Ничто или пока Странник не устанет от Любви и Прощения и не отринет Надежду, приговор не изменить.

Воин, словно бы грезивший наяву, оборвал себя на полуслове.

– Идите, и да помогут вам Сталь и Пламя не вспоминать каждую ночь об увиденном. Нэо Рамиэрль! Не забудь, что я тебе сказал. Возможно, мы еще увидимся и даже узнаем друг друга. Удачи!

В вечерних глазах Ангеса промелькнуло нечто трудноуловимое – то ли горечь, то ли гордость, то ли вызов. Воин выхватил меч и под победный вой волка вскинул вверх, поймав клинком заходящее солнце. Блеснул алый луч, изгибаясь дугой, внутри которой вскипела кромешная Тьма. На сей раз лльяма не спешила, замешкались и Норгэрель с Аддари. Рамиэрль почувствовал, как его сердце, все еще живое и горячее, судорожно забилось, но эта дорога, какой бы горькой она ни была, могла вести к дому, и Нэо пошел по ней.

2896 год от В.И.
11-й день месяца Лебедя
АРЦИЯ. ЛАНДЕЙ

Лесные проселки походили друг на друга, как горошины из одного стручка, но ехать трактом Мария не решилась. Если Ее Иносенсия захочет ее вернуть, она пошлет белых рыцарей прямым путем. Анастазия умна, но ей и в голову не придет, что за поступком ее помощницы стоит нечто большее, чем желание услужить. Она уехала тайно, воспользовавшись тем, что Предстоятельница отбыла в Кантиску, где в очередной раз пытались выяснить, являются ли Мальвани еретиками. Этот вопрос Анастазию волновал мало, но она не могла не поехать туда, куда едет Илларион. Мария давно заметила, что Ее Иносенсию Предстоятель антонианцев заботил больше других дел, земных и небесных. На следующий день после отъезда Анастазии уехала и сестра Мария, оставив верноподданническое письмо о том, что отправляется разузнать и доложить покровительнице, что же творится на севере. Это было и правдой, и нет.

Мария и в самом деле намеревалась выяснить все про проклятую песенку и настроения местных нобилей, но главным было другое. После разговора с Ее Иносенсией она написала в Гран-Гийо и очень быстро получила ответ, заставивший задуматься. Девушку мало занимал второй брак матери с второразрядным бароном, она так и не удосужилась встретиться с приезжавшими в Мунт родичами, те, впрочем, тоже не явились в обитель.

Маргарита росла наблюдательной девочкой, конечно, она ушла из дома очень давно и многое пропустила. Возможно, оставшись одна, мать и не устояла перед огромным бароном, но в то, что она позволила ему куда-то отослать близнецов, выбрав не детей, а мужчину, верилось с трудом. Да и письмо, в котором мать уведомляла о своем замужестве и переезде в замок супруга, было каким-то странным. Тогда она, увлеченная Мунтом, не обратила на это внимания, но теперь поняла, что именно ее удивило. Клотильда Гран-Гийо не звала свою дочь к себе. Обида? Нет, мать прощала ей любые грубости, вплоть до прямых оскорблений. Она писала куда чаще, чем хотелось Марии, и звала приехать, даже когда была беременна, если, конечно, была.

Мысль о том, что ее новоявленные брат и сестра на самом деле пропавшие дети пропавшего короля, сперва показалась Марии безумием. Главным образом из-за того, что отчим был сторонником Лумэнов, но барон был по уши влюблен в мать, а та без разговоров приняла б племянников Филиппа, если б кто-то догадался их привезти. Чем больше Мария размышляла, тем больше убеждалась, что ее догадка может оказаться правдой. Значит, ее нужно проверить! Знать, где дети свергнутого короля, полезно в любом случае, а кому об этом говорить, и говорить ли, она решит потом. Возможно, с этого начнется ее союз с Тартю. Или с Мальвани. Но Анастазия об этом не узнает в любом случае.

Мать о своем приезде девушка решила не уведомлять: та могла отправить «близнецов» погостить, а правду придется вытрясать именно из них. Говорят, мальчик – вылитый отец, а девочка похожа на Марту Оргондскую в детстве. Если так, нужно как следует рассмотреть свалившегося с неба «брата». Внешность девочки ничего не решает – по словам матери, в Эльте их с Мартой Тагэре принимали за родных сестер.

Пьер сбился с ног, пытаясь отыскать Тагэре, его детей и маркиза Гаэтано, он оценит, если ему подскажут место, где скрывается хоть кто-то. Мальвани тоже оценят, но они далеко и воюют. Мария слышала разговор Рогге с Эжем – отчим короля не исключал, что Тигр передушит «Селезней». Пожалуй, она не станет ничего говорить о детях, пока не выяснит, чья взяла.

Хотя зачем ощипывать летящего фазана? Скорее всего, близнецы и впрямь приходятся ей братом и сестрой. Что ж, тогда она сделает то, что обещала, а именно: разберется в северных делах и доложит Ее Иносенсии. В крайнем случае, придется выслушать поучение об излишнем усердии. Ничего, эту беду пережить можно.

Дорожный возок, нанятый молодой состоятельной мещанкой, направлявшейся к мужу (циалианская сестра не может путешествовать одна, без рыцарского эскорта, а рыцари Оленя в Гран-Гийо не нужны), остановился и стал неуклюже разворачиваться. Мария раздвинула занавески и спросила, что случилось.

– Да дурак он, госпожа, – ехавший рядом охранник презрительно указал на возницу, – не туда заехал. Тут только коровы ходють, повертать надо.

Мария, сдержав раздражение, откинулась на жесткую спинку. Возок покатил назад, за окном тянулось все то же мелколесье. Мало-помалу накатила дрема, из которой девушку вырвали грубые мужские голоса. Не успела Мария прийти в себя, как дверца распахнулась и в ней показалась не блистающая красой физиономия.

– Лейтенант Пушон. Кто вы? Куда и откуда направляетесь?

– А в чем дело?

– Отвечайте!

– Я… Мадлен Райи (так звали ее подругу, нет, не подругу, подруг у нее не было, соседку) из Фаро. Еду в Гран-Гийо.

– Куды-куды, – переспросил страж, – это ж совсем в другую сторону?

– Мы сбились с дороги, – брезгливо сморщившись – от вояки безбожно разило чесноком, – сказала Мария.

– А откуда?

– Из Мунта.

– Вон оно как, – хмыкнул чесночник, – не пойдет, сударыня! Все едут из Мунта, и все сбились с дороги, как бы не так! Так мы и дадим вам заразу развозить, а ну завертайте!

– Я не собираюсь сворачивать, – надменно произнесла Мария, забыв, что на ней нет белого покрывала, – мне нужно в Гран-Гийо.

– На Мунтский тракт тебе нужно. Короче, заворачивай, а то хуже будет! Пешком пойдешь.

Возражения от чесночника отлетали, как от стенки горох, а взятка, похоже, была предложена слишком поздно. Пришлось ехать туда, куда было велено. Даже не ехать – ползти. Вместе с ними тащилось несколько телег, шли какие-то люди. В окно кареты Мария рассмотрела пятерых или шестерых горожан, наемника, бродячего зубодера, а потом какой-то детина бесцеремонно распахнул дверцу кареты и хлопнулся напротив Марии. Несмотря на жару, он кашлял, чихал и сопел. Девушка брезгливо отодвинулась, а наглец шумно шмыгнул носом, сплюнул на пол и грязно выругался. Нужно было гнать его в шею, но на Марию напал какой-то столбняк, она молча смотрела на простуженного мерзавца, а тот, еще раз плюнув, пересел к ней. Разумеется, он был пьян!

Возок тащился со скоростью смертельно больной улитки, и распахнуть дверцу и позвать на помощь было проще, чем самой выталкивать распустившего руки нахала. Нанятый охранник, как назло, куда-то подевался, возница делал вид, что происходящее его не касается, да и остальным было не до нее. Пьяница мерзко заржал и отпустил площадное словцо. Мария крикнула еще раз. На сей раз помощь пришла. Парень, похожий на проигравшегося наемника, дерзко подмигнул Марии и вскочил внутрь кареты, после чего пьяный наглец ее покинул через противоположную дверцу.

– Раз уж ты меня пригласила, – наемник ослепительно улыбнулся, – я проделаю остаток пути в твоем обществе.

Следовало его одернуть, но лучше такой защитник, чем никакого.

– Куда мы едем?

– В ближайшую деревню.

– А что случилось?

– Стражники утверждают, что чума.

2896 год от В.И.
12-й день месяца Лебедя
АРЦИЯ. ГРАН-ГИЙО

Отряд выехал из леса и на рысях пошел к замку. Шарло Тагрэ, отзывавшийся нынче на имя Анри Гийо, вскинул руку и доложил караул-декану:

– Сигнор, к замку приближается отряд.

– Сигна?

– Три звезды на голубом поле и замок.

– Число?

– От трех до четырех дюжин.

– Когда гости достигнут горелой сосны, они выстроятся попарно. Извольте перечесть и доложить.

– Слушаю…

Пересчитывать, сколько воинов взял с собой барон Крэсси, не имело смысла. Это были друзья, а хоть бы и враги…

Четыре дюжины воинов для Гран-Гийо не опаснее, чем детская стрела для осеннего кабана, но Туссен Равье делал все, чтобы превратить новообретенного сына своего сигнора в настоящего рыцаря. В кругу приятелей Равье не мог нахвалиться подопечным, находя в нем множество отцовских достоинств, зато самому Анри вояка не давал спуску, впрочем, мальчик был этому только рад. Он упражнялся с утра до вечера, мечтая, как удивит отца, когда они наконец встретятся. В том, что Рафаэль отыщет своего друга и короля, Шарло не сомневался, его же дело исполнять приказания Туссена, который хоть и уступал покойному Артуру, был хорошим учителем.

Шарло стрелой взлетел назад на стену и отыскал глазами отряд. Сигна с тремя звездами и замком была уже совсем близко. Так… Сигноносец, двое сигурантов, сам сигнор, рядом с ним оруженосец с личным знаменем, затем двое аюдантов и попарно воины. Всего сорок семь человек. Странное число, ну да барону виднее.

– Сигнор Равье! С бароном Крэсси сорок шесть человек, в том числе сигноносец, оруженосец, двое аюдантов и двое сигурантов.

Туссен набросил на себя плащ с сигной Гран-Гийо.

– Прикажите опустить мост и догоняйте.

Караул-декан был куда большим блюстителем обычаев, чем отец и тем более Рито, но до господина Игельберга ему было далеко. Штефан не стал бы опускать мост, не убедившись, что люди на том берегу именно те, за кого себя выдают, а Рафаэлю б и в голову не пришло спрашивать друзей, по какой надобности они заявились.

Барон Крэсси, похудевший и поседевший, с красными от бессонницы глазами, хрипло ответил Туссену, что приехал обсудить с господином бароном осеннюю охоту. Шарло понимал, что это вранье, если, конечно, под охотой не подразумевать охоту на Тартю, но мнения оруженосца никто не спросил. Караул-декан любезно пригласил сигнора и всех его спутников войти, и восемь алебардщиков выстроились по обе стороны ворот, пропуская гостей. Шарло старательно опустил глаза вниз – не хватало, чтобы старик Крэсси его узнал. Волосы волосами, но глаза у него отцовские, а глаза Александра Тагэре вошли в поговорку. На всякий случай мальчик не смотрел ни на кого из проезжавших (Крэсси были слишком дружны с Тагэре), ожидая, когда процокает последний конь.

Все было замечательно, и Шарло сам не понял, когда ему стало очень страшно. Так, как не бывало еще никогда, даже в ту ночь, когда они с Кати бежали из дворца Анхеля. Это было, как в плохом сне, когда к тебе приближается что-то отвратительное, злобное и могущественное, а ты не в состоянии ни драться, ни бежать, ни хотя бы позвать на помощь. Сердце Шарло на мгновение остановилось, а потом жалко затрепыхалось, по спине побежали противные мурашки, но все это было ерундой в сравнении с осознанием чего-то ужасного, вступившего в Гран-Гийо. Шарло сжал в кулак всю свою волю и поднял ставшую немыслимо тяжелой голову. Он больше не боялся, что его узнают, главным было – понять, что происходит, но не происходило ничего. Ласковое летнее солнце освещало мост, по которому в замок въезжали всадники в плащах со звездами. Махали хвостами откормленные гнедые лошади, блестели доспехи, стучали копыта. Страшное мгновение миновало.

Шарло не слышал, как Николай, выглянувший в окно замковой библиотеки, вздрогнул, как от порыва ветра, и, повернувшись к Яфе, процитировал Книгу Книг «и услышал я шорох крыльев смерти и страха, и их голоса, исполненные ненависти ко всему сущему».

– Я не слышал голосов, – в голосе Яфе была тревога, – но саддан и впрямь спустил с цепи самого голодного из своих псов, иначе почему так холодно на душе?

2896 год от В.И.
12-й день месяца Лебедя
ОРГОНДА. КРАКОЛЛЬЕ

У всех мирийцев волосы на затылке были перехвачены лентами – у кого черными, у кого красными, у кого белыми. Сезар Мальвани знал этот обычай, с которым не могли покончить ни клирики, ни синяки. Так островитяне объявляли о том, что собираются мстить до последней капли крови. После убийства Шарля Тагэре многие сторонники погибшего герцога, особенно молодые, стянули себе волосы на мирийский манер. Сезару тогда было одиннадцать лет, но такое не забывается.

– Диего, – граф Артьенде был младше Сезара на десять лет, но они сразу же отказались от условностей, – я все время хочу спросить и все время забываю: откуда пошел ваш обычай повязывать волосы?

– Так проще, – пояснил мириец, – один взгляд – и все ясно. Мы честны и с быками, и с врагами, своих намерений не скрываем, а цвета… Что бы ни болтали «сестры», но для байланте черный – это жизнь, алый – бой, белый – смерть, а почему, мы уже и забыли. Черный, наверное, из-за ночи, когда к нам приходит любовь, красный – кровь, а белый – это цвет савана, костей да тряпок, которые носят капустницы.

– Значит, никакой легенды нет?

– Может, и была, да мы ее забыли, – мириец лукаво посмотрел на арцийца, – все помнить невозможно, но к бою мы готовы.

– Очень хорошо. Сегодня ночью наш друг Аршо-Жуай наконец двинулся вверх по течению Ньера. Он ползет, как черепаха, потому что с ним пехота и огромный обоз. Их нужно проводить, Диего.

– Проводим. Когда преподнести им первые цветы?

– С цветами погоди, идите следом, пока они не соберутся переправляться. Думаю, это будет в Кер-Женевьев, но, возможно, они остановятся и раньше. Перетащить армию через такую реку дело хлопотное, им придется долго возиться. Если они решатся, не мешайте, но когда они будут готовы…

– Мы их поцелуем. Где будете вы?

– На другой стороне, они нас увидят, едва вы испортите переправу, а до этого пусть…

– Пусть думают, что они одиноки, брошены и никому не нужны, – закончил мириец. – Мы переплывем Ньер в любом месте, он широкий, но медленный, а таскать на себе беры железа мы не собираемся.

– На это я и рассчитываю. Если ты станешь присылать мне известия о наших «друзьях», буду весьма признателен.

– Люблю оказывать услуги друзьям, – кивнул мириец. – Я видел, прибыл гонец. В Лиарэ уже началось?

– Да. Когда он выезжал, дарнийцы как раз начали морскую блокаду. До штурма вряд ли дойдет, ждут Жуая, пока же они заняли Устричный остров и установили там баллисты и катапульты, но обстрел не начинают.

– Дарнийцы все делают вовремя, – засмеялся Диего Артьенде, – а мы или обгоняем, или опаздываем. И поэтому они нас никогда не догонят, а мы их всегда найдем. Я надеюсь, Шарлю-Анри и сигноре Франго понравится в Кер-Эрасти. Жаль, твой сын еще мал для байлы.

– Зато Вивиана Франго еще годится для байланте, – Сезар искренне любил добрую и любвеобильную Вивиану и доверял ей, но Виа на его слова бы не обиделась, напротив.

– Да, золотые волосы у нас в цене, – согласился, поднимаясь, Диего, – ты узнаешь Мигеля и Федерико или мы все для тебя на одно лицо?

– Вы похожи, не спорю. У Мигеля шрам на верхней губе, а Федерико носит сразу две ленты – красную и черную.

– Лента одна, но сшита из двух половинок. Да, это они, и они будут рассказывать о нашем танце. Мы не подведем.

В том, что мирийцы сделают все, как нужно, Сезар был уверен. Земляки Рафаэля при всем их удручающем легкомыслии были надежными союзниками. Не сомневался Сезар и в остающихся в Краколлье смертниках, но будет или нет их жертва оправданной, зависело от него и от маршала Аршо. Он должен обыграть ифранца, хотя раньше никогда не водил в бой большие армии и не командовал сражениями, но когда-то все приходит впервые. У Мальвани полководческий талант в крови, он должен проснуться, а Гартаж – лучший в мире командир авангарда.

Герцог открыл дверь и спустился к Ньеру. Третья по величине река Благодатных земель медленно катила волны к морю, то, что творилось на другом берегу, можно было рассмотреть лишь при помощи окуляра. Ифранцы не должны их заметить раньше времени. «Цветы», как выражается Диего Артьенде, нужно преподнести неожиданно.