Текст книги "Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь"

Приличные дамы своих спасителей не убивают, как бы навязчивы и болтливы те ни были, а лошадиный бергер ее спас даже больше, чем Проэмперадор. Это Луиза понимала даже сквозь не желающую уходить тошноту, к которой добавилась головная боль. Больше всего женщине хотелось очутиться в своей найтонской спаленке, но это было невозможно, приходилось сидеть на очередном плаще, ждать занятого невесть чем Савиньяка и слушать спасителя.

Госпожа Арамона уже уразумела, что свалилась меж сараев и лежать бы ей там и лежать, не вздумай лошадник проследить за прекрасной гостьей. Исключительно из служебного рвения, вестимо. Из того же рвения он послал не только за лекарем, но и за маршалом, под чьим покровительством находилась прекрасная – да-да, именно прекрасная – госпожа Арамона. Бывший поблизости коновал, пользовавший не только коней, но и конюхов, попытался помочь, но добился лишь стонов и криков.

– Омерзительное, наверное, было зрелище, – с чувством прошипела Луиза, старясь не клацать зубами, так как тошноту сменил озноб. Галантный бергер с оценкой стонавшей красотки не согласился. Судя по его рассказу, обморочная Луиза выглядела не рожающей козой, но зачарованной принцессой, каковой, по мнению коновала, и являлась.

– Фас уфодили, – клокотал бергер, – мы были бессильны и могли только змотреть…

И тут явился рыцарь Савиньяк, подхватил в седло и умчал спасать. То есть взвалил на своего серого и увез к разливавшемуся летом ручью, посреди которого торчала высохшая добела лиственница. Теперь от солнечных зайчиков на воде уже не мутило, и Луиза разглядела за золотистыми бликами светлую прямую свечу. Значит, дело и впрямь было плохо, но почему днем?!

Холод сменился жаром, невидимая игла пару раз злобно ткнула под глаз, бергер пошел рябью, покраснел, как прогоревшие угли, и вся пакость исчезла. Капитанша, живая и здоровая, только измученная, будто после весенней уборки, сидела на берегу очень славного озерца, а к ней строевым шагом приближался маршал, которого она караулила с полудня.

– Надеюсь, – сказал он, – вам лучше.

– Да. – Луиза постаралась отвести взгляд от красно-бурого пятна на маршальской сорочке, не до конца скрытого шейным платком.

– Вы сможете ехать со мной или лучше прислать носилки?

– Смогу. – Как бы ни болело, да не померло, а упускать такой случай она не вправе, уж больно удачно сложилось. Все сделали обморок и лошадник, а околдовать могут любого, только кому она здесь дорогу перейти успела? Вот в Найтоне, там пара дур, имевших виды на доброго пивовара, вполне могла…

– Вам удобно? – поинтересовался Савиньяк, разбирая поводья.

– Вполне.

– И вы уже знаете, что с вами произошло?

– Мне обо мне рассказали целую балладу.

– Не удивляйтесь, смотритель конного двора в кровном родстве с Дидерихом. Госпожа Арамона, вы все еще не помните?

– Я даже не помню, как упала.

– Подумайте. Есть основания полагать, что вы видели Ноху и озверевшую толпу, которая собиралась ее штурмовать?

– Толпу?

Четверо беглецов, взмывающий вверх камень, позеленевшее солнце…

– Я вижу, вы все-таки вспомнили.

– Только Октавианские дни. Я шла в церковь, навстречу вывалилась толпа лигистов. Они хотели убивать, они убили.

– Теперь они снова хотят. – Голос маршала был спокоен, но Луиза поняла, что переводить разговор на маркграфиню не нужно. И отнюдь не потому, что Савиньяк разозлится.

– Я слышала, – почти не покривила душой госпожа Арамона, ведь вопросы задают, чтоб услышать ответ, – ваша матушка сейчас в Олларии. Ей грозит опасность?

– Пожалуй.

Глава 3
Талиг. Оллария
400 год К. С. 7-й день Летних Молний

За плечом Пьетро в скачущем желтом свете показалась винтовая лестница – путешествие подошло к концу. Легким его Арлетта не назвала бы, но в подземелье было, по крайней мере, безопасно и не гнусно, а вот что творилось за поджидавшим по ту сторону хода безголовым святым? Во что вообще успел превратиться город? Пьетро туманно обещал некое «спокойное место». Что таковое в Олларии имелось, графиня не сомневалась: Левий не мог не обзавестись голубятней, в которую можно быстро перепорхнуть, если Ноха вдруг станет опасна. Однако опасной оказалась не только и не столько Ноха, так что «спокойных мест» могло и не остаться.

– Сударыни, осторожней. Шестая ступенька расшатана.

– Спасибо, Пьетро.

Вверх так вверх… Хорошо, они в сандалиях, ступени – из металлической решетки, каблук наверняка застрял бы. И тесно, юбки, даже такие, обтирают стены от многолетней грязи. Ну и компания выберется наружу – две грязные мещанки и агнец Создателев.

– У выхода приготовлены плащи, – словно подслушал мысли агнец, вешая фонарь, который теперь светил вверх. Желтый теплый росток напомнил о ночном монстре с нохского двора, воспоминания сплелись с шорохом и скрежетом. Серебристый лучик прыгнул вниз, к золотистому, который тут же поблек.

– Еще день, – тихо сказала поднимавшаяся последней Марианна. Значит, баронесса тоже глядела на светлую полоску над головой и тоже думала, как они пойдут по взбеленившемуся городу.

– Ночь или день – сейчас безразлично.

Полоска стала сперва подковой, потом полумесяцем – Пьетро не спешил не то что вылезать, даже голову высовывать. В дыру лился слабый свет, пахло дымом, в Эпинэ тоже им пахло, но городской мятеж оказался хуже.

– Выходим.

Руку дамам монах не предложил, стоял у края облупленной ниши и озирался по сторонам, но подернутые дымком, будто туманом, задворки не привлекли даже собак. Изгрызенная веками стена, рядом полуразвалившаяся, с деревцами на крыше, церковь, дальше – заваленный мусором пустырь, за ним – почти скрытые белесой мглой дома… Уныло и все равно страшно. Каменная рука с раскрытой книгой – Эсператия? – дернулась и поползла назад: статуя возвращалась на место. Любопытно, что за голова была у каменного ликтора? Книга уцелела, а глаз, чтобы прочесть, и мозгов, чтобы понять прочитанное, не осталось. Аллегория прямо-таки издевательская.

– Пойдемте, – решился наконец Пьетро. – Плащи накиньте.

Пошли. В противоположную от пустыря сторону, вдоль стены, – что там, Арлетта представляла с трудом, но монах шел уверенно, хоть и не быстро. Вокруг было спокойно, вернее, было бы, если бы позади, за стенами, не трещали выстрелы и не поднимался столб, нет – уже два столба дыма.

Они почти добрались до угла, когда Пьетро резко остановился, и тут же навстречу, из-за поворота, выскочила парочка оборванцев самого отталкивающего вида. Первый лохматый, второй лысый, как колено, они очень спешили, о возможных встречах не думали и едва не врезались в застывшего монашка, после чего тоже замерли, дав разглядеть себя во всей красе. Драная одежда, пятна крови, не лица, а настоящие морды, удивление на которых быстро сменилось радостным оскалом.

– Глянь-ка! – Лохмач легонько ткнул своего приятеля шипастой дубинкой в бок. – Там не сдохли, а теперь вот… Ха! Скажи, повезло?

Лысый обошелся без слов: выдернул из-за спины показавшийся огромным нож, и тут же навстречу, ссутулившись сильнее обычного, шагнул Пьетро.

– Братья, – еле слышно прошелестел он, – не творите зла! Дайте дорогу слуге Создателя нашего и добрым дочерям Его и будете спасены. И воздастся вам за кротость вашу жизнью долгой…

– Нам вот прямо сейчас и «воздастся», – осклабился лохматый. Покачивая дубинкой, он уже нависал над монахом. – А тебя, крысеныш…

– Братья, я смиренно про… – резкий взмах руки словно бы рассек слово надвое, – … шу Создателя о милости к новопреставленным грешникам.

Большой нож падает наземь, лысый тоже. Он хрипит и булькает, вцепившись себе в горло, и лапы его стремительно алеют. Бородач озирается… Озирался.

– А-а-ах! Чтоб тебя Лево…

В этот раз Арлетта успела заметить быстрое движение левой руки, и это было отнюдь не благословение.

– Мэратон. – Лохматый владелец дубинки, скрючившись, валится в дорожную пыль, не закончив проклятия, и затихает. Лысый еще бьется в судорогах, но это недолго – Пьетро быстро наклоняется, будто что-то подбирает, и разбойник успокаивается. Навсегда. Теперь можно разглядеть: из горла покойника торчит нечто бурое. Близорукость не дает разобрать подробности, но главное понятно – смиренный брат Пьетро и в метании ножей неплох.

– «И будете спасены», – повторяет, будто заведенная, Марианна, – «спасены…»

Гвардейский патруль, объезжавший прилегающие к дворцу улицы, «обрадовал» Проэмперадора столицы очередной несуразицей – жители оной столицы в большом количестве скапливаются у Старого парка. Новые беспорядки? А что же еще? Не сбор же маргариток! Эпинэ отнял так и льнущие к глазам руки и посмотрел на привезшего новость корнета.

– Кто-то убит? Ранен?

– Нет, что вы! – Офицерик казался слегка растерянным. – Люди ведут себя очень мирно… Очень. Много пожилых и детей, просто все очень хотят в парк, но стражу слушают. И еще, Монсеньор, они с вещами, в каретах, повозках.

– Ладно, идите. Жильбер, что у нас сейчас?.. Можешь не отвечать, разве что-то новое появилось.

– Только про парк, Монсеньор.

– Только про парк… Только… – В Старом парке так спокойно. Шелестят деревья, поет вода, и никого… А если спуститься в нижний храм, к колодцу, сесть на край, опустить руку в воду и хотя бы на полчаса забыть о том, что творится? Нет, не для того он сам врал и подбил Никола с Левием на ложь, чтобы прятаться по подвалам. Вот глянуть на «мирных горожан» не помешает, благо в Старом городе и вокруг дворца все более или менее спокойно. В Новом ребята Халлорана справляются и без полковника, городом Франциска занимается Никола, а где Никола, там сделано все и больше.

– Жильбер, поехали. Посмотрим, кому так нужно в парк. – Да и положение на левом берегу надо бы получше себе представить. – Карваль, если что, пусть ищет нас у Драконьего источника.

Под дверью торчал Салиган, непривычно тихий, синюшный и слегка похожий на удавленника.

– Мы едем кататься? – Неряха чихнул и подхватил Проэмперадора под руку.

– Я еду, – огрызнулся Эпинэ, – а вы сидите здесь и приходите в себя. Что с вами, кстати?

– Чуть не изгадил собой Закат, – едва ли не с сожалением сообщил маркиз, – но кошки такое не едят, и я по-прежнему с вами.

– Сидите здесь и приходите в себя. При казарме должен быть лекарь.

– Врачи, священники и палачи – это для людей приличных, а я уже не помер, в отличие от нашей с вами деточки. Мне ее не хватает, а вам?

– Салиган! – Робер резко остановился. – Что вы несете?!

– Как и в большинстве случаев – правду, что и роднит меня с Вороном. Это вы всю жизнь врете, чужим во спасение, себе во самоуничижение. Куда едем?

– В Старый парк, – сдался Иноходец. – Откуда вы узнали? Про… девочку?

– Оттуда. А вам, выходит, как с гуся вода? Да уж, знатно она вас шуганула… Эпинэ, говорю вам, девчонке конец, и вылижи меня кошки, если это к лучшему.

– Монсеньор, мы готовы.

– Хорошо, Дювье. Салиган, вы точно не свалитесь?

– Если только вы меня не пристрелите, но заряды лучше бы поберечь.

– Заткнитесь.

Усиленный по случаю беспорядков конвой смыкается вокруг особы Проэмперадора и особы Салигана. Кони откровенно на взводе, люди тоже.

– Открыть ворота!

Цокот пары сотен копыт разбивает тишину. Арсенальная площадь, прилегающие улицы и проулки, первая алая прядь на помнящем едва ли не Франциска клене. Покой и безлюдье, едем дальше…

Бегство продолжалось. Оставив за спиной покойников, Пьетро со сноровкой хорошей овчарки быстро погнал своих дам дальше, то и дело прислушиваясь. О разбойниках не было сказано ни слова, но монах счел, что маску смирения можно сбросить, как и стесняющий движения балахон. Под эсператистским одеянием обнаружилась обычная куртка обычного горожанина, разве что с ножнами на предплечье, тут же, впрочем, перекочевавшими на пояс; в них отправился тщательно обтертый кинжал, а куда делся выдернутый из трупа метательный нож, Арлетта не заметила.

Очень хотелось верить, что его высокопреосвященство, где бы он ни был, в своем секретаре не слишком нуждается и что они с Левием еще выпьют шадди с корицей. Она пригубит и скажет, что отнюдь не удивлена талантами Пьетро, ведь возле такого змея, простите, «голубя» должны обретаться отнюдь не воробушки. Да уж… Двое в несколько секунд, и как красиво! Только какого демона эти головорезы позабыли в пустом тупике? «Там не сдохли…» Если «там» – это на площади, то и бежали бы прочь, а не кружили возле Нохи. Повезло им, видите ли!

Снова поворот, но Пьетро шага не замедляет. Переулок, в который выходят глухие задние стены, пуст, за третьим домом уютно зеленеет запущенный сад. Через забор перевешивается все тот же виноград, вдалеке торчит желтая колоколенка.

– Это Ласточки, – узнает Марианна, – дальше – город Франциска, ремесленные кварталы…

Опять отведенные в сторону плети ползучих растений, опять лаз, опять нагибаться. В саду пусто, мушкетная пальба то ли стихла, то ли здесь не слышна, но колокола продолжают вразнобой голосить, а глаза щиплет дурно пахнущий дым.

Арлетта предпочитала не думать, почему и откуда несет горелым мясом, она просто шла под руку с Марианной, приотстав на шаг от недавнего агнца, без которого они обе были бы либо покойницами, либо камнями на шее пробивающихся из города гвардейцев.

Навстречу между запущенных гряд вальяжными прыжками следовала жаба, а жаба – это сырость и вечер. Солнце ушло за деревья, и когда только успело? Впереди тихо, совсем тихо, будто вымерло. Листва поредела, сквозь нее проглядывают дома, пора опускать капюшон – графиня Савиньяк слишком долго стояла рядом с Проэмперадором у гроба королевы, а мимо шли и шли горожане. Тысячи, десятки тысяч переживших безумную зиму людей – как вышло, что лето сделало их зверьем?

Спокойно идущий впереди Пьетро уже знакомым почти незаметным движением обнажил кинжал, не забыв подать знак – стойте, мол, на месте. Ну сколько можно! Должны же Робер с Карвалем в конце концов навести в столице порядок, пусть даже для этого придется вешать и стрелять вдесятеро против зимнего.

– Парень, не сто́ит, – хрипло попросил смородинный куст. – Я не враг, можешь поверить. Не веришь, спроси госпожу баронессу.

– Джанис?! – Госпожа баронесса обладателя голоса явно знала, но что-то в тоне Марианны выдавало ее сомнения. – Ты один?

– Уже да.

– Я сейчас вернусь.

Баронесса быстро юркнула в кусты. Удерживать ее Пьетро не стал, но и кинжал не убрал, так и стоял, уже ничем не напоминая монаха.

– Он в самом деле один. – Марианна, брезгливо поморщившись, сняла с плеча улиточку. – Сударыня, Джаниса вы встречали в моем доме, он – «Тень».

– Тень? Ах да… – Тогда их с Ро ужасно заботило, кто и зачем убил гайифского посла. Вот так живешь и не замечаешь своего счастья.

В проходе меж кустов сидела еще одна жаба, за ней, на крошечной полянке, валялись трупы, по виду – родимые братья тех, кому столь душевно проповедовал Пьетро. Сам Джанис прислонился к корявому стволу, миролюбиво подняв обе руки. Лица «Тени» Арлетта не помнила, но цвет волос и ширина плеч вроде подходили.

– И что вы теперь делать собираетесь? – осведомился предводитель ворья, глядя главным образом на баронессу.

– А ты что посоветуешь?

– Надо убираться отсюда. Из города убираться. Если и дальше эти… «добрые горожане» такое вытворять будут… Нет, чую, такой штормяга заворачивается…

– Где еще «вытворяют»? – Пьетро принял решение и убрал кинжал, хотя с его сноровкой это мало что меняло.

– Я ж говорю, по всему городу! Этот вот, Соня, – «Тень» кивнул на одно из лежащих тел, – не совсем мой… Так, иногда словцо какое подкинет, денежное… Как раз прибежал с Золотой, говорил, там все друг друга режут, и солдаты, и мастера. У Квентина тоже заварушка вышла. Соня еще что-то рассказать хотел, а тут эти уроды вылезли. Боец из парня никакой, сразу ножик поймал, пришлось самому…

Значит, и этот – двоих. Разбойник и монах – отличный эскорт, если, конечно, «Тень» присоединится.

– Ты, случайно, не знаешь, что с бароном? – не выдержала Марианна.

– Не, не знаю. – Джанис быстро обежал глазами собеседников. – У него друзья не промах, помогут. Ежели умный, сделает то же, что я вам говорю. Или уже сделал.

Патруль не ошибался и не преувеличивал. Первые подтверждения Робер получил, едва свернув на Родниковую улицу: по ней в сторону парковых ворот действительно шли и ехали люди. При виде отряда они торопливо расступались, давая дорогу, и до Робера доносилось: «Южане… Слава Создателю… Проэмперадор… Я же тебе говорила… они придут!»

– Поздравляю, – с достойным мэтра Инголса выражением объявил уже не столь синий Салиган. – Вы любимы народом или, по крайней мере, его лучшей частью.

– Убирайтесь к кошкам!

– Не едят, – хмыкнул неряха, но заткнулся. Эпинэ заставил себя улыбнуться и кивнуть паре горожанок средних лет, волокших достойные вьючных ослов тюки. Лица женщин озарила неистовая радость, и Роберу от нее стало совсем худо. С ненавистью и недоверием на южан и их вожака глядели, было дело. У тех же халлорановских казарм, когда Проэмперадор с каменной, как хотелось думать, мордой сдерживал заводящегося Дракко, да и сегодня он раз за разом ловил зеленые от запредельной злобы взгляды. Только читать в чужих глазах ненависть не так страшно, как надежду, которую ты вряд ли оправдаешь. На Проэмперадора надеялись, от него ждали спасения и защиты, то есть чуда, а он мог лишь отдать приказ не жалеть пороха и… таких же горожан.

– Я вас правильно понял, вы не хотите стать королем? – напомнил о себе Салиган. – Меня тоже не тянет, но меня никто не просит, а вас не спрашивает. Я бы на вашем месте пустил эту ярмарку в парк. Траву они, конечно, вытопчут…

– Жильбер! – А ведь мог и сам додуматься, если б дурью не маялся. – Давай вперед, скажи открыть ворота.

Адъютант дал лошади шенкелей и скрылся за перегородившей полдороги колымагой. Опять взгляды, неуверенные улыбки, слезы. Горшочек с тоненькой веточкой на руках у старухи, руки морщинистые, худые, а на конце веточки огромный алый бутон. Парень со скулящими дайтами на сворке, тележка с какими-то вещами, двое держатся за руки: она высокая, крутобокая, он бледный и хилый. Что-то бренчит… Пустое ведро привязано к облезлой карете, из окошка таращится румяный старичок, глаза бессмысленные, как у младенца, только что пузыри не пускает. Опять женщины с узлами, девчушка в синем тащит клеточку с морискиллой, но о Капуль-Гизайлях он думать не будет.

– Не беспокойтесь, Эпинэ. Барон и сам не пропадет, и то, что полагает дорогим, не потеряет.

– Может быть… Баронесса и графиня Савиньяк в Нохе.

– Это хуже.

– Вы что-то знаете?!

– Ничего.

– Салиган!

– Виноват. Я знаю барона.

Толпа впереди медленно, но движется, не так уж она и велика, до Доры, слава Создателю, далеко. Без тачек, телег, живности и Желтой площади не заполнила бы. Сейчас не заполнила бы, а если это только начало?

– Бежать, да?! Думала, не найду! Да я ж тебя…

Высокий, усатый, с писклявым голосом. Судя по шпаге – дворянин, судя по всему остальному – сволочь. У женщины синий плащ, капюшон опущен… Точно, дворяне, хоть и не знать. Она что-то шепчет, мужчина не слышит, хватает за плечо. Рывок, капюшон падает. Рыженькая, белокожая, совсем еще девочка, но на руке браслет.

– А ну пойдем!

– Нет!..

– Ты разве не слышишь, дама сказала «нет»?

– Вот это – дама?! – Усатый и писклявый осадной башней разворачивается к возвращающемуся Жильберу. – Да она, к твоему сведе…

Адъютант выстрелил за мгновение до того, как это сделал бы сам Робер. Женщина торопливо отскочила от грохнувшегося ублюдка и быстро опустила капюшон. Жильбер послал коня к Монсеньору.

– Стражники открыли ворота. Люди заходят.

– Пусть уберут тело.

– Монсеньор, я…

– Ты совершенно прав.

Таких только стрелять, но дворянин, на глазах Проэмперадора напавший на женщину, пусть она ему четырежды жена или любовница?! Пусть он мерзавец, мерзавцев тоже учат, как себя вести, и они ведут. Когда видят тех, кто сильнее… Этот тоже видел и все равно полез.

– Салиган, вы его не знали?

– Вы дурно обо мне думаете. Я обижен.

Однажды Эпинэ уже так хохотал. На дворцовой лестнице, когда его арестовывал Лаптон.

Глава 4
Талиг. Оллария
400 год К. С. 7-й день Летних Молний

Люди вели себя тихо, даже дети, и все равно Роберу было неловко, будто ему по дружбе доверили проследить за домом, а он впустил туда чужих. Чувство было глупым, но удивительно сильным. Когда давешний парень с дайтами спустился напоить своих высунувших языки питомиц, Эпинэ чудом на него не наорал, хоть и понимал, что собакам в жару нужна вода, и взять ее больше негде. Дурацкие мысли породили еще более дурацкие действия. Проэмперадор Олларии сорвал с пояса кошелек и высыпал все, что там нашлось, в Драконий источник. Это оказалось заразным – словно разом свихнувшись, беженцы ринулись к водопаду, и в разбуженную глубь золотым и серебряным дождем посыпались монеты, кольца, браслеты, серьги…

– Мародерам придется помыться, – сварливо заметил неотвязный Салиган, роясь в карманах, – но до чего же людишки привыкли откупаться!

Эпинэ промолчал. Маркиз все с той же брюзгливой миной вытащил украшенную крупной жемчужиной булавку, повертел ее в руках и швырнул в источник.

– Решили искупать лишнего мародера? – не выдержал Робер. – Или записали себя в людишки?

– Не дать взятку, когда все дают, равносильно вызову. Я не столь глуп, чтобы с кем-то бодаться без крайней на то необходимости. Судьбу мы подкормили. Что дальше?

– Дальше вы оставите меня в покое! – рявкнул Иноходец и удрал. Заполонившие прилегающие к источнику аллеи горожане торопливо расступались перед разогнавшимся Проэмперадором. Бедняги не сомневались, что тот торопится по неотложным делам, но Робер никуда не спешил и мало что соображал. Ноги сами сперва вынесли его к храму Октавии, затем затащили внутрь. Лестницу в разоренную усыпальницу вопреки приказу так и не заколотили, и Робера это безобразие искренне обрадовало. Велев увязавшемуся-таки за начальством Жильберу ждать наверху и гнать к кошачьей матери всех, а особенно Салигана, Эпинэ шагнул в пахнущий водой и лилиями сумрак.

Он вновь догонял и не мог догнать спускавшуюся вместе с ним черноволосую женщину и вновь дышал невозможной для подземелья свежестью. Мраморные змеедевы тянули тонкие руки к колодцу, только дождей не было слишком давно, и вода ушла в глубину. Робер видел темное дрожащее зеркало, но не мог до него дотянуться. Он опоздал. Это место не будет прежним, откажись от пустой надежды, обменяй ее на удачу и не слушай, как ивы плачут, не смотри, как сыплются звезды, с неизбежностью спорить поздно. Ты уже не удержишь вечер, пыль понсоньи развеет ветер, в твоих жилах не хватит крови, чтобы плесень стала листвою, ты уже ничем не помо…

– Тут, конечно, уютно, и при желании можно неплохо утопиться…

– Какого Змея?! – Если Салигана не убить, он так и станет таскаться следом, марая все, до чего дотянется. – Я же, кажется, велел…

– Ваш провинциал хоть и адъютант, а не дурак. Меня пустили сообщить вам пренеприятные известия. Левый берег заполыхал, особенно Нижний город, что неудивительно – где бедней, там и злей. Стражники с моста Упрямцев изрядно перепуганы тем, что творится за рекой. У них хватило ума перегородить мост позаимствованными с Торговой пристани возами, чтобы добрые горожане не хлынули на наш берег, но те к Данару пока не рвутся, бьют друг друга. Уже занялось несколько пожаров, так что ступайте-ка, господин Проэмперадор, наверх и выслушайте лично. Если, конечно, вы не предпочтете прыгнуть в колодец.