Текст книги "Зимний излом. Том 1. Из глубин"

– Собираюсь. – Продолжать разговор об Айнсмеллере мы не желаем, а горожане уже бегают с жалобами к Карвалю. Разумеется, самые ручные. Дикие лезут на крыши с арбалетами.

Сюзерен зевнул и затянул потуже пояс:

– Будь Катарина помоложе и хотя б вполовину так хороша, как алатские крестьянки, я б на ней женился, что было бы неправильно. Но хоронить себя я дурочке не дам.

– Она не оставит Фердинанда.

– Это не значит, что Фердинанд не оставит ее, – утешил Альдо. – Так ты будешь ужинать?

– Нет, а то усну, чего доброго…

– Спать надо ночью, а не вечером, особенно если нет дамы. – Лицо Его Величества стало тоскливым. – Закатные твари, что мне делать с этой помолвкой?! Сказать, что Айрис вела себя неподобающе, так Мирабелла подсунет следующую дочку. Безупречную. И ведь не отвертишься, а я должен жениться на урготской принцессе.

– А как же гальтарские традиции? Фома не эорий и никогда им не был.

– В гальтарские времена эорий мог жениться хоть на крестьянке. Супруга – это сосуд, а супруг – вино!

– Что-что? – не понял Эпинэ. – Это тебе гоганы сказали?

– Это древнее поучение, – наставительно произнес сюзерен, – говоря по-людски, жена может быть хоть крестьянкой, главное – муж. Робер, я должен избавиться от надорского браслета, но не могу же я открыто отказаться от пра-праправнучки святого и дочери мученика!

1

Чарльз добрался до Цикотеры быстро и благополучно, и это было единственным золотым в дырявом кармане. Не считая смилостивившейся погоды, но уж лучше ледяные дожди со снегом, чем некоторые новости. Тем более, виконт Валме окончательно махнул рукой на изысканность и моду. Кому это нужно в Варасте? Кому это вообще нужно? Есть только одна изысканность – делать вид, что все в порядке, как бы ни хотелось кусаться и выть.

Марсель бодро ответил на приветствие адуанского полковника, улыбнулся горожанке в подбитом степной лисицей плаще, помахал знакомому кавалеристу. Кавалерист перешел улицу, взял Валме под руку и предложил выпить, Марсель соврал, что занят, хотя был свободен, как четыреста подвальных кошек, – это Рокэ сидел в Багерлее.

Новость в голове не укладывалась, но исхудавший зерноторговец, привезенный кэналлийским разъездом, видел все своими глазами. Его рассказ мог быть лишь правдой, придумать такое нельзя!

Улица уперлась в берег – Рассанна еще не замерзла, только поверх воды плавало что-то похожее на застывшее сало. Отвратительно! Валме медленно побрел по тяжелому мокрому песку вдоль кромки заиндевевших водорослей, соображая, что же ему делать.

Обычно наследник Валмонов был в ладу с собой и с жизнью, но порой ему хотелось надавать себе самому по морде. Тогда Марсель забирался куда подальше, придумывая, как выкрутиться из передряги и что объяснять дражайшему родителю. На сей раз отцовский гнев виконту никоим образом не грозил, ему вообще ничего не грозило. В отличие от Ворона, который за какими-то кошками полез в Олларию. А он тоже хорош, вместо того чтобы ехать куда ехал, потащился в Тронко. Ему, видите ли, показалось, что это дальновидно. Наслушался Фомы и дядюшки Шантэри и вообразил себя умником, а сам фазан фазаном! Перья пестрые, мозги – куриные, и когтей нет.

«Эве рэ гуэрдэ сона эдэрьенте… Чтоб струна звенела вечно!» Она и звенит, Леворукий бы ее побрал! «Эве рэ гуэрдэ…» Зерноторговец стоял у самого эшафота, и быть бы ему без головы, если б не Рокэ! Ему и еще дюжинам трем толстосумов, не считая Фердинанда.

Ракан потребовал за короля Алву и получил! Как в дурацкой сказке про короля, отдавшего за тыкву сердце. «Эве рэ гуэрдэ…» Вот ведь привязалось!

Он будил проспавшего Герарда, а Рокэ подъезжал к Валмону, говорил с отцом, писал письма. И позже, когда они с Чарльзом сидели в «Лунном зайце», петляли по Маллэ, спали, ели, покупали лошадей в Вайне, Алву еще можно было догнать…

Марсель перепрыгнул через выбеленную инеем корягу, походившую на посыпанного солью ызарга. Иней на берегах Рассанны, соль на берегу озер Гальбрэ… Фельп, Ургот, абордажи, мистерии, даже Франческа – как далеко все это ушло, стало зыбким, мелким, ненужным. Низкое белое солнце превращало засыпающую реку в серебряную дорогу, а западные дороги стали настоящим месивом. Дьегаррон говорит, марш на Олларию невозможен, но он будет искать выход. Он – генерал, ему положено, а вот что ударило в голову Алве? Нашел кого спасать!

Звон обреченного хрусталя, смех братцев Савиньяков, алатский бокал в руке Ворона. «Создатель. Храни Талиг и его короля. А если не он, то я».

Марсель зачем-то поднял пустую раковинку. Жившее в ней существо сдохло, а домик остался. В Тронко есть улица пуговичников. Детишки собирают ракушки, родители делают бельевые пуговицы, которые обожают мещане. Солнечный отблеск скользнул по нутру раковины, лунной зеленью блеснул перламутр.

Злая зеленая луна, четкий профиль на фоне разбитой стены, мертвые мушкетеры, завтрашний бой.

– Что мы тут делаем?

– Вы – не знаю, а я защищаю Талиг.

Талиг он защищает, видите ли! Закатные твари! Ракушка в руках виконта с хрустом распалась на две половинки, Марсель стряхнул налипшие песчинки и сунул перламутровые лепесточки в карман. На счастье и на память. Тронко – хороший город, он прекрасно обойдется без виконта Валме, ибо означенный виконт едет в Олларию.

Бездельникам и балбесам везет, а кто он, если не балбес и не бездельник?! А не повезет, и ладно. Следующего графа Валмона будут звать не Марсель, а Серж, беды-то!

2

– Вы человек слова, маршал, – конхессер Гамбрин нежно смотрел на Робера сквозь бокал с белым кэналлийским, – я надеялся, что вы выкроите час для нашей беседы, но не был уверен.

– К несчастью, у меня дел больше, чем времени, – подтвердил Робер, – но сейчас я в вашем распоряжении. Как я понимаю, речь пойдет о предложении господина Ламброса.

– Это пока терпит, – нахмурился сморчок, – но у меня есть удивительная новость. Надеюсь, вы понимаете, что мой долг представителя Его Величества Дивина требовал от меня немедленно сообщить в Паону об аресте Фердинанда Оллара.

– Разумеется, – согласился Робер, имевший о посольских обязанностях весьма смутное представление.

– В связи с важностью и секретностью сообщения, – Маркус Гамбрин скорбно вздохнул и пожевал губами, – я поручил доставить депешу моему доверенному секретарю, очень способному молодому человеку, и предоставил ему эскорт из числа охраняющих посольство солдат. Эта мера себя оправдала, хоть и в несколько неожиданном смысле. В одной из придорожных таверн мой помощник встретил человека, в котором узнал господина Давенпорта, и попытался его задержать. К сожалению, неудачно. Сей господин попытался повторить свой подвиг, но был убит на месте.

– Когда это было? – выдохнул Робер. Давенпорт, «напавший» на Альдо и гоганских наемников, убит, а сюзерен по уши в, мягко говоря, вранье. Талигойцев это не удивит, но вот достославные… Что предпримет Енниоль, когда догадается? Или не стоит загадывать? Придет фок Варзов или Ноймаринен, и гоганской мести можно будет не опасаться.

– Это было, – сощурился гайифец, – это было в двадцатый день Осенних Ветров. Мой помощник не счел нужным отписать мне немедленно, однако в его пользу говорит то, что он не мог знать о приписываемом Давенпорту нападении на Его Высочество.

Жаль! Безумно жаль теньента, не предавшего своего короля, но жалость ждет, а посол – нет. Что ему нужно? Гамбрин выбрал для расспроса того, кто много знает и плохо врет, и не ошибся. Эпинэ судорожно вздохнул – воздух в кабинете вдруг стал раскаленным, словно в печке.

– Герцог, – сладкая улыбочка и холодные глазки, но Клемент был еще гаже, – почему вы не пьете? Вам не нравится букет?

Можно вспомнить о срочном деле, встать и уйти, но это то же, что признаться. Гайифцы не успокоятся, пока не узнают правду, если уже не знают. А что потом? Соврать? Лэйе Астрапэ, что?! Он не Адгемар, не Штанцлер и даже не Альдо, а гайифец не глупей «истинников», разве что магией не балуется.

– Прекрасное вино, советник, – выпалил Робер, – если я не ошибаюсь, это урожай 385 года? Сорокалетние лозы?

– Вы – тонкий ценитель, – реденькие бровки поползли вверх, – я поражен.

А уж как он сам поражен: выстрелил в белый свет, попал в плод абехо. Чего только не бывает, но раз пошла карта, играй!

– Это был удачный год, – Робер пригубил вино, не чувствуя ни вкуса, ни аромата, – но вернемся к нашей беседе. Вы ошибаетесь, советник. Мне неприятно об этом говорить, но Давенпорту удалось ускользнуть от возмездия. В настоящее время он находится в Гельбе вместе со своим отцом, генералом Энтони.

– Я полагаю, вы ошибаетесь, – морщинистая головка качнулась на тоненькой шейке.

– У нас есть свои источники, – губы Робера сами сложились в наиприятнейшую улыбку, – поверьте, сведения точные. Не сомневаюсь, скоро вы получите те же сведения из Дриксен, ведь у вас есть там свои люди, не правда ли?

– Дриксен – союзная нам держава, – быстро сказал посол, – мой государь не видит смысла в том, чтоб засылать туда шпионов, это подорвало бы нашу дружбу.

– Меня восхищает союз Гайифы и Дриксен, – рука Робера слегка приподняла бокал. – Две великие державы ставят интересы друг друга превыше собственных. Казалось бы, человеческой натуре свойственно добиваться первенства любой ценой, но кесарь и император поднялись над суетой, явив истинно эсператистскую добродетель. Дриксен не помышляет о том, чтоб воспользоваться трудностями, возникшими у Его Величества Дивина, гм, на юге. Гайифа настолько доверяет кесарии, что не считает нужным следить за севером, полагаясь на слово союзников! Это восхитительно!

– Герцог, – господин посол закашлялся и спрятал лицо в обшитом золотыми кружевами платке, – простите…

– Осторожней, сударь, – попросил Иноходец, ставя бокал на край стола. – Вам помочь?

– Нет… – Дипломат старательно утер лицо, несмотря на сильнейший приступ, слез в грибных глазках не случилось. – Благодарю… все в порядке.

Гамбрин старательно кашлял, а задыхался Робер. Жара, как в Кагете, и даже мундир не снимешь.

– Советник, – не выдержал Робер, – скажите, вам не душно?

– Гайифа – южная страна, – покаянно вздохнул Гамбрин, – а я уже немолод. Прошу прощения за причиненные вам неудобства. Обещаю в следующий раз принять в не столь натопленной комнате.

Не хочет продолжения разговора! Да здравствует наглость! Наглость и ложь в глаза, а духоту он переживет.

– Не стоит беспокойства, – раздвинул губы Иноходец, – я военный и привык и к жаре, и к холоду. Поверьте, я не сомневаюсь, что застреленный вашими людьми путник походил на Давенпорта. Фамильное сходство – бич Золотых земель, ведь дамы равно дарят свою благосклонность и бравым генералам, и юным корнетам. В Талиге эти чувства к тому же пользуются взаимностью.

– Вы полагаете, – промямлил гайифец, – мои люди встретили незаконнорожденного брата беглеца?

– Или дядюшку, – лицо Робера горело, по хребту струился пот, – или кузена. В противном случае придется предположить, что ваше доверенное лицо намеренно застрелило невинного человека и в придачу подданного ныне союзной вам державы, что могло бы подорвать нашу нарождающуюся дружбу.

– С вами трудно спорить, – медленно, чуть ли не нараспев, произнес Гамбрин. – Скажите, вы никогда не думали посетить Паону? Его величество Дивин был бы рад с вами побеседовать, он обожает парадоксы.

– Вы мне льстите. – Будь проклят этот камин, хоть бы окна открыли, что ли! – К тому же обстоятельства удерживают меня на брегах Данара. Остается надеяться, что Его Величество не будет разочарован теми моими соотечественниками, которые имеют возможность и желание посетить Гайифу.

– И кто же это? – подался вперед посол. – Возможно, им потребуются рекомендательные письма?

– Если вас это не затруднит…

Господина Гамбрина это никоим образом не затрудняло. Более того, господин Гамбрин был бы счастлив оказать герцогу Эпинэ такую услугу. Беда была в том, что Робер знать не знал, кто и за какими кошками собирался в Паону. Он совсем свихнулся от этой духоты и понес чушь, оказавшуюся спасительной, потому что прожженный дипломат в любой глупости углядит скрытый смысл, которого нет и быть не может.

– Мой друг, – возвысил голос гайифец, – признаюсь, я не ожидал встретить в вас столь тонкого собеседника. Более того, скажу, что после нашей с вами беседы успехи и победы Его Высочества Альдо кажутся мне более… закономерными.

Посол с чувством выполненного долга закрыл морщинистый ротик и со значением уставился на гостя. Нужно было отвечать, и каждое сказанное слово могло дойти или до Его Величества Дивина, или до… Его Величества Альдо.

– Сударь, – протянул Иноходец, – наш мир исполнен не только закономерностей, но и парадоксов и случайностей, которые, в свою очередь, оборачиваются закономерностями. Разве не была случайностью встреча вашего секретаря с человеком, обладавшим внешностью Давенпорта? И разве не является закономерным желание вашего молодого (он ведь молод?) друга задержать преступника? В свою очередь, это привело к кажущемуся парадоксу: Давенпорт убит на южном тракте, о чем сообщаете вы. Давенпорт жив и благополучно появляется в Придде, на чем настаиваю я. Из разрешения этого противоречия закономерно вытекает наше с вами, гм, понимание, еще более закономерно ведущее к установлению понимания между нашими, без сомнения, великими державами. Вы со мной согласны?

В глазах посла Его Величества мелькнуло нечто весьма похожее на восхищение, но Робер мог думать лишь об одном. О том, что сейчас он выберется наружу из этой преисподней и вдохнет предзимнего холода.

– Я был счастлив видеть вас в своем доме, – расплылся в последней любезности хозяин. – Прошу вас засвидетельствовать мое восхищение Его Высочеству.

– Непременно, сударь.

Робер изысканно поклонился и, поигрывая перчатками, сбежал с крыльца. Он хотел одного – воды. Обычной воды, прозрачной, чистой, обжигающей холодом, хотел черпать ее горстями и пить, пить, пить до бесконечности!

– Монсеньор, – деловито осведомился Сэц-Ариж, – куда прикажете?

– В Старый парк, – выдохнул Иноходец. – Вы еще не бросали монетку в Драконий источник?

– Нет, Монсеньор, – Жильбер глядел растерянно, словно не узнавая своего сюзерена, – зачем?

– На счастье, юноша, – объяснил Робер, подставляя лицо свежему ветру. – Люди платят налоги королю, дают взятки судьям, а добрые эсператисты еще и Святому Престолу, но все короли и клирики мира не остановят выпущенную в вас пулю. Только удача, так неужели вам жаль для нее пары талов?

3

Бонифаций оглядел Валме из-под нависших бровей. От епископа вкусно пахло мясной подливой, и как же у него было тепло!

– Едешь? – Клирик был поразительно краток и совершенно трезв.

– Еду, – подкрутил усы Валме, – скучно тут у вас. Не люблю провинцию.

– Не ври, – Бонифаций хмуро снял с окна кувшин и водрузил на стол, – друзей ты бросать не любишь. Так что езжай. Сам бы с тобой поехал, но долги мои пред слабыми велики, и не превысят они долга моего пред сильным, как бы велик он ни был. Красное пьешь?

– Пью. – Марсель с готовностью принял здоровенную кружку. У Рассанны было зверски холодно, но виконт понял это, только ввалившись к Его Преосвященству. Ставить в известность об отъезде Дьегаррона не хотелось – чего доброго не пустит, а исчезнуть, никому не сказав, не выйдет. Начнут искать и найдут, с адуанов станется!

– Грудью закрывший друга угоден Создателю более возносящего молитвы. – Бонифаций отхлебнул вина и сморщился. – Не годится. Такое дело касеры требует. Потребно нам промыть мысли и успокоить сердца.

– Я не буду, – замотал головой Марсель, – некогда под столом валяться, ехать надо.

– Будешь! – громыхнул епископ. – И поедешь ты не сегодня, а с разъездами. Не хватало, чтоб ты в одиночку по Талигу шлялся! Конь у тебя хороший, оружие – тоже, нарвешься на мародеров, и конец. Сам сдохнешь и дела не сделаешь.

– Наливайте. – Он бы успел к казни, они б с Чарльзом успели, но их понесло в Тронко! – Но мне нужно послать письмо Фоме.

– Пиши, отвезут, – заверил Бонифаций, протягивая флягу, – что делать станешь?

– Не знаю, – отмахнулся Марсель, – как карта ляжет. Ваше здоровье, святой отец.

– Твоя удача!

Касера пахла полынью и дымом. Полынью, дымом и солью дышал ветер, когда они шли в Урготеллу. «Влюбленная акула» догоняла повисшую над горизонтом звезду, слева темнел берег, близкий и ненужный, а они говорили о войне. Алва никогда не проигрывал, никогда! Кто же мог подумать, что он сложит оружие?!

– Не понимаю, – виконт стукнул кулаком по столу и сам себе удивился, – ни кошки не понимаю!

– Выпей, – велел Бонифаций. – Ты с маршалом с весны болтался, неужто не приметил ничего?

– Разве по нему поймешь, – махнул рукой Марсель и осекся.

– Так! – встрепенулся Бонифаций. – Воистину на дне кладезя камень драгоценный показался. Что ты вспомнил?

– Я не вспомнил, – пробормотал Марсель, – просто… Показалось.

– Не такой уж ты и пьяный, – назидательно произнес епископ, – чтоб казалось. А ну говори, чадо.

– Вечер, – не очень уверенно произнес Марсель, – вечер перед тем, как он ушел… Рокэ прислали гитару, принцесса Юлия прислала. И он на ней играл. Пел и играл… а раньше отказывался… Нас пятеро было: дядюшка Шантэри, Луиджи, Герард, я и Рокэ… Раздери меня закатные твари, если он уже не решился! Дал титул Герарду, велел ни на кого не оборачиваться. Песни эти… Как вспомню, мороз по коже, он прощался с нами, а мы не поняли… Ничего не поняли!

Виконт оперся локтями на стол, глядя в лицо епископу. Нос у Бонифация был красивым. Большим, красивым и в фиолетовых прожилках. Человеку с таким носом можно доверять. Валме потряс головой и прошептал:

– Знаете, что Рокэ про… про Фердинанда говорил? «Создатель, храни Талиг… а если не он, то я!» С ума он сошел, что ли!

– Безумие есть кара Божия, – буркнул Бонифаций. – Алва Богом отмеченный, но не убитый. Голова у него работает почище, чем у нас с тобой. Раз сделал, что сделал, значит, нужно было. А вот то, что не сказался никому, плохо. Ибо как искать кольцо, не зная, где его обронили, и как найти зверя, не зная, где он прошел?

Где он прошел, как раз известно. Где он прошел, остались трупы и сплетни, из которых лет через двадцать вылупится легенда. Рота таращащихся на казнь уродов превратится в армию, Фердинанд из хомяка станет орлом, даже Моро побелеет. Марсель хлебнул касеры, чуть не поперхнулся и тут же хлебнул еще.

Бонифаций шумно вздохнул, словно лошадь, и покачал седеющей головой.

– Багерлее – не Рассвет, сыне, как вошел, так и вышел. Был я там и вернулся, как святой Адриан из пещер Гальтарских.

– Вы? – возопил Валме сквозь полынную дымку. – В Багерлее? За что?!

– Ни за что, – нахмурился епископ, – а положа руку на сердце, за все. Полагал о себе много, распустились цветы тщеславия, и слетелись на них ядовитые осы, но не вызрели ягоды, а были срезаны серпом острым. Семь лет… А, что было, то было! Ныне низвергнувший меня во гробе каменном, а я за столом накрытым вкушаю из чаши жизненной…

– Ничего не понимаю, – признался виконт, шмыгнув носом. Бонифация было жалко. И Рокэ тоже, как бы тот ни огрызался. – За ваше здоровье… И вообще за вас… И за Алву! Нельзя, чтоб он… Семь лет – много!

– Кому гора каменная, а кому и песчинка малая. – Ручища епископа сграбастала плечо Марселя. – Нет семи лет у нас… Семь месяцев и тех не наскребем… Маршалу жизни осталось, пока у Раканыша под хвостом не загорится. Такие подыхают, а все одно гадят, подыхают и гадят! Закатные твари, сказал бы мне кто, что врага своего оплачу слезами кровавыми, а друга заживо похороню…

Марсель уже ничего не понимал. Кто был епископу врагом, кто – другом, кого он оплакивал, кого хоронил.... Касера кончилась, пришлось взяться за вино. Пришла ночь, заглянула сквозь незадернутые занавеси, тронула лунными пальцами стаканы, скользнула по седым волосам плачущего епископа. Марсель решительно обнял Его Преосвященство.

– Все равно мы победим! – в этот миг виконту Рассанна была даже не по колено, по щиколотку. – Вот п-победим, и все… Надо только Рокэ из Багерлее вытащить… Но я его уговорю… Хотите, поклянусь?

1

Альдо нужен маршал, а не интриган, но маршал сейчас бесполезен, а интриган может и выиграть. Если повезет. Эпинэ никогда не были сильны в политике, даже дед, но Робер получил немало уроков от Хогберда, Енниоля, Адгемара, Люра и, в конце концов, от Альдо. Теперь пришел его черед поставить цель выше дружбы, чести, совести и чужих жизней, потому что свою придется беречь. По крайней мере, до конца олларийской заварухи.

Робер сам не понимал, когда окончательно решился на предательство. Когда пил ледяную воду в Старом парке после визита в гайифское посольство? После очередного разговора с Альдо? Или все началось с заикающегося Реджинальда Ларака, который больше не мог смотреть на затопившую Олларию мерзость?

Первый маршал возрожденной Талигойи поправил шпагу и начал интриговать, для начала раскланявшись с озабоченным будущей коронацией Уолтером Айнсмеллером. Иноходец с наиприятнейшим лицом заверил черноокого палача в том, что полностью разделяет его тревоги, но помочь ему не может при всем желании, ибо такова воля короля.

Покончив с цивильным комендантом, Эпинэ сжал зубы и подхватил под руку Раймона Салигана, дневавшего и ночевавшего за карточным столом. Величайший неряха прежнего и нового дворов просиял и, как и следовало ожидать, предложил дорогому герцогу нанести визит Капуль-Гизайлям. Интриганы должны быть вхожи к куртизанкам, иначе какие же они интриганы!

Иноходец заметил, что слышал о баронессе от Ричарда Окделла, но юный герцог был весьма сдержан в своих рассказах. Салиган заржал и объяснил, что речь идет об очаровательной, хоть и безумно дорогой жене и безопасном, добродушном муже. Робер выразил желание незамедлительно познакомиться со столь примечательной четой. Салиган осклабился и небрежно смахнул с вишневого бархата перхотинки. Волосы маркиза последний раз вкушали воду и мыло чуть ли не при Франциске Великом, но их обладателя это не смущало. Робера тоже – лучше заношенный шейный платок, чем испакощенная совесть, впрочем, совести у Раймона Салигана тоже не наблюдалось. Никакой.

– Марианна – такая примечательная, – вдохновенно рассказывал великосветский неряха, – такая примечательная… Представляете, она приглянулась коменданту Олларии, и он попытался выиграть ее в карты у виконта Валме. Не уверен, что граф Килеан-ур-Ломбах играл честно, но он побеждал, а это главное. Вы согласны?

– Маршал не может считать иначе, – ухмыльнулся Робер. – И чем же закончилась баталия?

– Килеан уже стелил простыни, но вмешался герцог Алва и отыграл у бедного Килеана не только добычу, но и фамильный бриллиант. Вышел шикарнейший скандал, а Ворон выигрышем не воспользовался. То есть воспользовался, но наоборот. Прихватил не красотку, а Валме и увез на войну! Валме и война, вы можете такое представить? Но Марианна недолго тосковала, ей подарили карету с четверной запряжкой, и кто, как вы думаете?

– Обыгранный комендант, – предположил Эпинэ, все больше убеждаясь в необходимости визита.

– О нет! – Салиган расхохотался, обрызгав степенного старикашку с алисианской[20]20
  Сторонники Алисы носили короткие бородки и волосы, едва прикрывающие уши.


[Закрыть] бородкой, Робер успел отшатнуться, сказался опыт фехтовальщика. – Коменданта к этому времени уже насадили на вертел.

– Ах да, – извинился Робер, – я как-то упустил это из виду. Впрочем, мы с предпоследним графом Килеаном знакомы не были.

– И не будете, – маркиз заржал еще раз, – а линарцев Марианне преподнес граф Савиньяк. Увы, красавчику пришлось отправляться в Надор, и к баронессе зачастил граф Рокслей. Ныне опять-таки покойный, так что у вас есть шанс.

– Постойте, – Робер ухватил собеседника за засаленный рукав, – кажется, я вижу Удо Борна. Возьмем его с собой.

Удо нужно позвать, потому что после смерти брата он превратился в собственную тень. И еще потому, что первый визит к любовнице Лионеля должен быть случайным и всем известным. Спасибо неряхе Раймону за случайную подсказку. Нужно связаться с Лионелем Савиньяком. Марианна может знать, как связаться с позапрошлым любовником, а может и не знать.

– Граф Гонт, – Салиган ухватил Удо за плечо, тот рванулся, одновременно разворачиваясь лицом к шутнику.

– Робер… Прости, я все время забываю, что мы победили.

Победили, как же! С такими победами уснешь за столом, проснешься на кладбище.

– Забываешь? – Эпинэ взял друга под локоть. – А ты вспомни. Маркиз приглашает нас к барону Капуль-Гизайлю и его очаровательной жене. Пойдешь?

– Пойду, – неожиданно легко согласился Удо, – мне все равно…

2

Теперь Катарине достались апартаменты, в которых жили сестры Фердинанда, когда им доводилось приезжать в Олларию. Если так дальше пойдет, они весь дворец обживут. Ее бывшее величество восприняла известие о новом переезде так же, как о предыдущих, а именно никак. Зато Одетта Мэтьюс пришла в восторг и помчалась осматривать новое обиталище. Луизу все еще будущая бабушка уволокла с собой, и та пошла. Понять, где какие ниши и занавески, нужно заранее.

– Его Величество так добр, – квакала Одетта, переползая из комнаты в комнату, – так добр.

– О да, – соглашалась Луиза, готовая при первой же возможности отравить смазливого благодетеля. Или удавить. Или стукнуть подсвечником по башке. – Его Величество еще и удивительно красив.

– И смел, – подхватывала родственница Рокслеев, облизывая очередную банкетку или бюро, – настоящий рыцарь.

В конце концов Луиза не выдержала.

– Первый рыцарь Талигойи, – объявила она, шмыгнув носом. – Он напоминает мне о моем дорогом Арнольде. Конечно, Его Величество неизмеримо прекрасней… Как здоровье вашей дочери?

– У нее отекает лицо, – вздохнула госпожа Мэтьюс, – и терпнут руки.

– Горячая соленая вода, – велела капитанша, – пусть держит руки по локоть в горячей соленой воде, и ей станет легче.

– Госпожа Мэтьюс, – молоденькая камеристка запыхалась от усердия, – госпожа Мэтьюс, вас просит госпожа Оллар.

– Простите, дорогая, – хрюкнула Одетта, – я вернусь, и мы с вами выпьем шадди со сливками и сдобными булочками.

– Это будет прекрасно, – заверила госпожа Арамона выплывающий из ореховых дверей зад. От камеристок скоро не будет житья. От камеристок, визитеров, писем и прочей пакости. Любопытно, что думает королева, которую залетный красавчик из милости осчастливил комнатами ее же золовок?

Госпожа Арамона привычным жестом поправила смятый Одеттой занавес и, пользуясь кромешной свободой, отправилась проверять новые владения. Апартаменты оказались просто отвратительными. Две расходящиеся из общей приемной анфилады совершенно не годились для подслушивания. Единственной сносной комнатой была спальня, к которой примыкали молельня и имевшая выход в служебный коридор туалетная, но толку от этого не было никакого. Катарина, хоть и помирает на ходу, вряд ли станет принимать коронованного паршивца в постели, а любовника у нее нет, по крайней мере сейчас. Луиза немного постояла у доходящего до пола окна, глядя в съежившийся от холода садик, но впасть в тоску не удалось. Порхавшие между статуй пичужки немедленно обнаружили чужое присутствие и принялись тюкать клювами в стекло, требуя подачек.

– Завтра, – пообещала женщина особо наглому воробью и отправилась восвояси.

В Алатской галерее госпожа Арамона налетела на Одетту и дурищу Феншо. Дамы были в мехах, а рядом с ними маялся молоденький офицеришка в маковых тряпках.

– Милая Луиза, – госпожа Мэтьюс поправила подбитый седоземельскими куницами плащ, шедший ей, как корона таракану, – мы едем выразить сочувствие госпожи Оллар графине Рокслей.

– Ее Величество, – подхватила Феншо, очередной раз забывшая о том, что Катари не королева, – просит графиню вернуться ко двору.

Любопытно, зачем увядающему цветочку потребовалась свежеиспеченная вдовица, а ведь потребовалась. Луиза расплылась в улыбке, повергнувшей макового теньента в ужас.

– О, если это будет уместно, передайте графине Дженнифер и мои соболезнования. Я и сама недавно потеряла…

«Я и сама…» Если хочешь избавиться от собеседников, затяни эту песню, и готово! Графиня Феншо подхватила Одетту Мэтьюс и в сопровождении пламенеющего дурачка ринулась прочь. Луиза поправила шаль и вошла в провонявшую очередными лилиями приемную. У окна примостилась Селина с какой-то книжонкой.

– Мама? – В голубых глазищах намертво засели слезы. – Ты уже вернулась?

– Конечно, – затараторила Луиза, – ты не представляешь, какие славные у нас будут комнаты. Особенно ваша с Айрис, такая веселенькая, стены – розовые, с разводами, занавеси голубые, с птичками… Даже странно, ведь Карла Оллар – аббатиса, хоть и олларианская, а любит все яркое…

Если кто за занавеской и прятался, уши у него немедленно завяли, хотя подслушивать сейчас некому. Слуги возятся в новых комнатах, Одетта с Феншо убрались, а девица Окделл не догадается.

– Где Айрис?

– У Ее Величества… Мы читали «Житие святого Адриана», но Ее Величество сказала, что я охрипла, и позвала Айрис, а мне велела выпить медовой воды.

– Ты выпила?

– Нет, я не хочу…

– Иди и немедленно выпей, ты и в самом деле хрипишь.

Убежала… С горлом у дочки все в порядке, а вот сердчишко болит. Луиза нюхнула лилии, нечаянно дернув занавеску: никого, вот и чудненько. Пойдем и послушаем «Житие святого Адриана» в исполнении дочери «святого Эгмонта».

3

Она успела вовремя. В том смысле, что ничего не пропустила, кроме истории Цезаря Марикьяре, которому до святости было еще куда как далеко. По крайней мере, на тех страницах, до которых добралась чтица.

«…узнав об этом, прославленный Борраска приказал отступить за реку Горус, – бубнила Айрис, – но вариты переправились выше по течению, их было много, и они были злы…»

Эту историю Луиза знала, причем с двух сторон. Маменька пичкала дочерей житиями, а Герард не вылезал из военных книжек, благо поощрявший сына Арнольд тащил их из Лаик в преизрядном количестве.

Горусский поход четырех сотен храбрецов, которых вели будущий святой и его побратим, чьего имени в хрониках не оказалось, занимал Герарда чуть ли не месяц. Сын часами рассказывал, как четыре сотни тогдашних гвардейцев обогнали варваров-варитов и у Ферры заступили им дорогу, дав Лорио столь необходимое тому время. Они держались два дня, а на третью ночь подожгли вражеский лагерь и с боем вырвались из готового захлопнуться капкана. Цезарь и его приятель потеряли сто девятнадцать человек и спасли армию. Что было дальше, Луиза не уяснила, так как Герард, которого занимали бои, а не выяснения отношений, утонул в новой хронике. Вроде бы побратим будущего Адриана увел солдат, не спросясь у Лорио, и вылетел из армии, а Цезарь его не оставил. Или дело было в чем-то другом?