Текст книги "Зимний излом. Том 1. Из глубин"

Глава 6
Ракана (б. Оллария)
399 года К.С. 11-й день Осенних Молний

1

В талигойском мундире Лаци был хорош, не хуже, чем в доломане со шнурами. Не то что она в придворных платьях, сожри их моль вместе с париками. Ее Высочество Матильда Ракан подмигнула любовнику и уселась на бархатный пуф, заложив ногу за ногу. Покойный муженек ненавидел, когда она так делала, и тогда еще не вдовствующая принцесса завела манеру ссориться именно в этой позе. Сегодня же она решилась на ссору. То, что Альдо затеял, не было подлостью только потому, что являлось чудовищной глупостью. И пошлостью. Это агаров хлебом не корми, дай кости туда-сюда потаскать, но на то они и агары.

– Гица, – Лаци с нескрываемым интересом смотрел на одетую в охотничье платье принцессу, – что, так и не пойдете?

– Не пойду, – отрезала вдовица, – дурней надо учить, а по-хорошему балбес не понимает, совсем с цепи сорвался. Еще бы, всю жизнь в приживалах ходил, а тут трон, придворные, солдаты – и все твое! До поры до времени.

– Ой, гица, – присвистнул доезжачий, – шуму будет!

– А и будет, – Матильда подмигнула любовнику. – А ну, наливай! Да не патоки этой, а тюрегвизе! Есть же у тебя?

– Как не быть, гица. – Какой же он все-таки красавец, и ведь влюбился по уши в старую подушку. А раз влюбился, значит, подушка еще ничего!

В дверь то ли постучали, то ли заскреблись. Твою кавалерию, начинается.

– Прошу!

Придворная коза в зеленом атласе уставилась на Высочество со стопкой, как на рогатую кобылу.

– Ну, – Матильда опрокинула стопку, – что в лесу сдохло?

– Ваше Высочество, – проблеяла коза. – Его Величество напоминает, что карета будет подана через час.

– Я не еду, – отрезала Матильда. Можно было добавить, что в могилах только ведьмы и ызарги роются, но внук есть внук, а холуи есть холуи. Скажешь «копыто», дворец к вечеру про корову заговорит, а город к утру – про стадо.

– Я… Я должна это доложить? – в гляделках гофмейстерины, или как там ее, трепыхался неподдельный ужас, пупырчатый и зеленый.

– Именно, и немедленно. – Ее Высочество сунула милому пустую стопку. – Еще!

Коза стала похожа на курицу, сейчас яйцо снесет. Матильда тряхнула отросшими волосами, которые неплохо было бы подчернить.

– Идите и доложите!

Гофмейстерина исчезла, вдовствующая принцесса залпом проглотила тюрегвизе и рявкнула:

– А ты чего ждешь?! Твою кавалерию, пей!

Лаци выпил, вытер усы и сказал, как через костер прыгнул:

– Возвращаться нам надо, а здесь уж как Охотнички рассудят.

– Хочешь – проваливай, – вскинулась Матильда, – не держу, сам увязался.

– Без гици не вернусь, – сузил глаза любовничек, – но и голову под крыло прятать не стану, не гусак. Молодой гици только себя слышит. Вот и горланит, что пьяный на перевале. Завалит – сам виноват.

– Сам не сам, а другого внука у меня нет, – твою кавалерию, сама ж растила! – Поцеловал бы, что ли…

Доезжачий повиновался. С удовольствием. Тюрегвизе растопила смерзшуюся в комок душу, а губы Ласло довершили дело. Эх, сейчас бы дверь на ключ, а день – в ночь! Ее Высочество умело вывернулась из крепких объятий:

– Иди, погуляй, Бочку проведай. Мне при тебе ругаться несподручно.

Лаци без лишних слов вышел. Обернулся на пороге, блеснул окаянными глазами и был таков. Нет, гицу свою он не бросит, а гица не бросит Альдо, что бы паршивец ни натворил.

Принцесса налила третью стопку, но пить не стала – хватит. Остальное после драки, благо без нее не обойтись. И хорошо, иначе она или лопнет, или кого-нибудь пристрелит. Хоть бы и того черноусого упыренка, что крутится возле Альдо. И еще косого болтуна, как, бишь, его?

Ее Высочество вытащила заветные, даренные шадом пистолеты и принялась чистить. Просто так, для удовольствия.

Проще всего было послушать Лаци, хлопнуть дверью и убраться в Сакаци к Клементу под хвост. И она б убралась, дури́ Альдо не на пороховом складе.

2

Синяки почти сошли, но рука все еще болела. Это было неприятно, но терпимо, и Дикон, вопреки стенаниям теперь уже двух врачей, сел в седло. Пусть видят, что герцог Окделл здоров и готов служить своему сюзерену. Альдо трижды присылал справляться о здоровье Повелителя Скал, а в последней своей записке намекнул, что будет огорчен отсутствием потомка Алана в Старом парке, но Ричард не пропустил бы такое событие и без писем.

Справедливость к живым начинается со справедливости к мертвым. Узурпатору и объявленной святой блуднице не место в храме, построенном на месте древнего святилища. Подлежат забвению и их имена. Олларии нет, есть Ракана, а святая Октавия была и есть лишь одна – легендарная агарская отшельница. Придет время, эсператистских святых забудут так же, как олларианских, и в Кэртиану вернется истинная вера, но сперва нужно выкорчевать память о Франциске. Слишком многие видят в узурпаторе великого короля, спасшего распадающееся государство. Это было бы правдой, захвати Оллар Гайифу или Дриксен, но он поднял руку на потомков богов!

Показалась Фабианова площадь, Ричард придержал линарца, оглядывая заполненное пляшущим мокрым снегом пространство между бывшим особняком Колиньяров и церковью Святого Фабиана. Храм будет перестроен и в третий день Осенних Молний вновь освящен именем святого Алана. Туда из Ренквахи перенесут прах отца, а сам святой Алан вместе с маршалом Эктором обретут последний приют в Старом парке.

Последнее обстоятельство вызывало у Дика целую бурю чувств. Умом юноша понимал, что отдавший жизнь за короля и Талигойю Эктор не виноват в том, что его потомки выродились в трусоватых подлецов, но стоять рядом с Валентином во время церемонии?! Юноша подозревал, что Альдо таким образом пытается примирить Повелителей Скал и Волн, и он, опять же, был прав, но как же это коробило.

Ричард смахнул с плеч и полей шляпы навязчивый снег и свернул с Медвежьей на Октавианскую. Был пусть и хмурый, но день, рядом гарцевал Эндрю Нокс, а на душе лежал даже не камень, а кусок льда. Юноша прекрасно понимал, что всему виной вылившаяся в ночной кошмар лихорадка и расстроенное воображение, но Старый парк по мере приближения казался все неприятней. Молчание сделалось невыносимым, и Дик не выдержал:

– Капитан Нокс!

Капитан Личной охраны Повелителя Скал ловко осадил своего гнедого:

– Монсеньор?

– Будете ждать меня у Родниковых ворот. Можете по очереди отпускать людей греться.

– Благодарю, Монсеньор.

Шнур для звонка просто подгнил, потому что в доме долго не топили. И перила сломались сами, могут же они сломаться, а комната выстыть. Не закрыли трубу, на улице сыро и холодно, вот за ночь и выстыло, а бокал и бутылку он сам разбил и позабыл. Лихорадка плохо действует на память, это всем известно.

– Капитан, что вы думаете о… о моей резиденции?

– Это прекрасный дом, – Нокс казался удивленным, и Дику стало стыдно за свои страхи, – и очень удобно расположенный. Из него можно незаметно уйти, и его удобно защищать.

– Вы говорите так, словно нам предстоит осада, – не стоит пережевывать дурные сны, и тогда они не вернутся.

– Монсеньор, я военный. И я отвечаю за вашу жизнь.

У Нокса не болит голова о всякой ерунде. Капитан видит опасность там, где она есть, и не верит в глупые сказки. Так и надо. Чего бояться в собственном доме под охраной таких молодцов? И уж тем более не стоит бояться заросшего деревьями клочка земли.

– Я в вас не сомневаюсь, капитан, – когда все кончится, он убьет Придда именно в Старом парке назло всем снам, – в вас и в ваших людях.

– Благодарю Монсеньора.

За двухэтажным особнячком показались облепленные омелой и мокрым снегом деревья, святая Октавия отзвонила половину третьего. Как во сне!

– Рысью, – зачем-то велел Ричард, отворачиваясь от серых тополей.

Кавалькада сменила аллюр, сразу стало легче дышать. Где-то взвыла собака, ей ответили еще две или три, снова ударил колокол. Прекрасно, Хозяин Круга появится не раньше и не позже, чем следует, хотя можно было б и подзадержаться. Немного, минут на десять.

На углу с Родниковой замерли в строю конные гимнеты. Огромные неряшливые снежинки таяли на лошадиных крупах, недовольные кони переступали с ноги на ногу и пытались мотать головами.

Повелитель Скал ответил на приветствие теньента и направил Караса вдоль облепленной снегом ограды. Старый парк, как и все вокруг, был мокрым, серым, продрогшим. Ничего загадочного и тем более страшного в облетевших деревьях не было и быть не могло. У Родниковых ворот Дикон догнал Удо, Дугласа и Джеймса. Валентина видно не было. И неудивительно – Спрут слишком любит себя, чтобы раньше времени сесть в седло.

– Добрый день, господа, – Ричард в который раз попытался избавиться от облепившего плащ снега, – кажется, зима все-таки пришла.

– Здравствуй, – откликнулся Удо. – Ты это называешь зимой? Я бы еще понял Робера, но ты же из Надора.

– Да, у нас снег уже лежит, – подтвердил Дикон. – И будет лежать до Весенних Волн.

– Ваша сестра доберется до Надора к Зимнему Излому или встретит Новый год в дороге? – полюбопытствовал подоспевший барон Нарди, которого Дик как раз собирался расспросить о нохском побоище. Что это, вежливость или наоборот?

– Если ничего не случится, – пожал плечами Ричард. – Не люблю мокрый снег, уж лучше дождь.

– Дождь честнее, – кивнул Удо, – но после леса Святой Мартины я предпочитаю солнце.

– А я предпочитаю воевать с живыми, а не с мертвыми, – внезапно бросил Темплтон, – это тоже честнее.

– Тебе жаль узурпатора? – поднял бровь Рокслей.

– Я не одобряю месть тем, кто не может ответить, – буркнул Дуглас. – К тому же в старых могилах может гнездиться зараза.

– Дикон, как твоя рука? – быстро спросил Удо, вклиниваясь между Джеймсом и Темплтоном.

– Почти зажила, – Ричард пошевелил пальцами. – С завтрашнего дня думаю начать тренировки.

– Придд, как мне кажется, тоже здоров, – заметил Рокслей, глядя в глубь аллеи.

Валентин ехал на сером мориске с подрезанным хвостом, сбруя и чепрак тоже были серебристыми. В снежных хлопьях казалось, что конь Повелителя Волн не оседлан. Нарди натянул поводья, вынуждая других последовать его примеру. Спрут пустил серого в легкий галоп, может, рана и давала себя чувствовать, но на посадке Валентина это не отразилось.

– Добрый день, господа, – Придд улыбался одними губами, умело сдерживая пляшущую лошадь, – ужасная погода. Еще немного, и нас заметет.

– Скоро наша прогулка закончится, – обнадежил Рокслей. – Валентин, Его Величество просил напомнить вам и Ричарду, что вы спускаетесь в склеп сразу же за рабочими. Как прямые потомки Алана Окделла и Эктора Придда.

3

Внук разоделся в белое с золотом. По такой-то погоде! Плащ, перья, цепи, шпоры, только гребешка не хватает, и хоть сейчас на забор – кукарекать.

– Мне сказали, ты отказываешься ехать? – Его Величество сдерживалось, как и положено величеству и внуку, но явно из последних сил.

– Не отказываюсь, – поправила Матильда, – а не еду. И тебе не советую. Отмени эту дурь, пока не поздно.

– Я же просил тебя не пить с утра и держать своего… капитана охраны подальше от спальни.

– А я просила тебя думать собственной башкой, а не мармалючьей задницей, – отпарировала Ее Высочество. – Что ты с Лорио-Строителем[40]40
  Лорио Пятый (Лорио-Строитель), правил в 307—329 К.М., при нем Талигойя пережила последний подъем, хотя правление Лорио началось тревожно. В 308 году в страну вторглась армия Уэрты, кампания складывалась для Талигойи неудачно, но подход соберано Диего Алвы переломил ситуацию. В 308 году К.С в Кабитэле был поставлен конный памятник Лорио Ракану, на котором король, ободряя свои войска, указывает в сторону Кэналлоа, откуда должна прийти помощь.


[Закрыть] учудил?

– Талигойю спасли талигойцы, – огрызнулся внук, – а не Вороны.

Много б они наспасали, не приди на помощь Диего Алва. Соберано вышвырнул агаров за Каделу, чем привел в полное восхищение весь Алат. Про «Черного Дьердя», разрубившего пополам поганого Максимилиана, в Алати до сих пор поют.

– А теперь ее, видимо, спасут Волки? – Матильда нежно улыбнулась.

– Ты о чем? – насторожился внучек. Еще бы, он никогда не увлекался землеописанием. В отличие от Эрнани.

– О том, что теперь по твоей милости Лорио указывает на Ноймаринен. Рудольфу это, без сомнения, польстит.

– Закатные твари! – Альдо плюхнулся в кресло. – Почему ты раньше не сказала?!

– А ты спрашивал? – Матильда скрестила руки на груди. – Зато теперь говорю: оставь покойников в покое, не позорься.

– Все уже решено, – губы Альдо побелели, они всегда белели, когда он злился. – В моей столице олларской дохлятине не место. За зиму вонь выветрится, а на Весенний Излом я перенесу туда Эктора и Алана.

– А им бы понравилось по чужим постелям лазить? – не выдержала вдовица. – Ты еще к ним Алису с Пеллотом притащи. Дурить так дурить.

– Пеллот не эорий, а Алиса думала о себе, а не о Талигойе.

То есть не о том, как выкатить из агарисского погреба бочку с тухлыми Раканами и водрузить на трон. Только Раканы уже давным-давно не Талигойя.

– Альдо, – очень спокойно произнесла Матильда, – ты тоже думаешь только о себе. И отвратительно думаешь, потому что весной от нас останется мокрое место.

– Не бойся, – физиономия внука сделалась лукавой, – ничего не бойся!

– Даже так? – хрюкнула Ее Высочество. – Нет, я понимаю, что дурней кошки берегут…

– Не кошки, а кровь. Я – Ракан, Матильда. Последний Ракан, и я в Зимний Излом надену корону. Ту самую, привезенную из Гальтары. Жезл Раканов тоже здесь. Меч у Фомы, но я его добуду.

Шутит? Твою кавалерию, если бы! Его Величество серьезен, как утопленник.

– Матильда, – внук, как в добрые старые времена, соскользнул с кресла и уселся на полу, глядя на бабку снизу вверх. Как же ее умиляли голубые глазенки и светлые волосики, а деточка выросла…

– Матильда, уверяю тебя, и у меня, и у Робера достаточно доказательств! Сила Раканов – не сказка, она существует. Кэртиана на моей стороне. Олларам был отпущен один круг, они его съели и подавились, пришло мое время, то есть наше… Не бойся, я удержу корону. Конечно, полную силу я обрету только в Гальтаре, но Зверь мне пока и не нужен. Ты думаешь, все случайно вышло? Выехали поохотиться, а оказались на троне?

– Что не случайно, Клементу ясно. – Сила, как же! Хотя гайифское золото тоже сила, и еще какая. – Дивин купил десяток генералов, а тебя, как того курчонка, в чужой суп бросили. Думаешь, Хогберд нечаянно заболел? Как же!

– Да не злись ты, – Альдо сжал ее руки. – Хогберд дальше своего корыта не видит, ну и прекрасно! Не нужен он нам. Погоди, скоро мы всех ызаргов разгоним, а Паоне с Агарисом объясним, что в Золотых землях один хозяин. И это не они, а Талигойя.

– Роскошно, – одобрила Матильда, – только я пока что ни одного чуда не видела.

– Ты не понимаешь, – вскинулся внучек. – Сила вмешивается, только если я не могу справиться сам.

– Вот-вот, – закивала Матильда, – прилетит орел ростом с корову и выдернет тебя из задницы.

Какой дурак, какой потрясающий дурак! Зверь Раканов ему понадобился! Да тебе с ызаргами твоими и то не управиться, проглотят и не поморщатся.

– Ты смеешься, – Альдо поднялся и поправил камзол, он ничего не соображал и не желал соображать, – а мне о моем первородстве сказали те, кто действительно знает. И не что-нибудь, а моя кровь излечила Робера. Моя кровь и тот самый старый гроб, который ты хотела выкинуть и за которым к тебе вор залез. А Роберу помогли Осенние Всадники и привели туда, где начиналось восстание. Этого тебе мало? Что скажешь?

– Только одно, – рявкнула вконец озверевшая Матильда. – Твоего деда нужно было пристрелить до твоего рождения.

Глава 7
Ракана (б. Оллария)
399 года К.С. 11-й день Осенних Молний

1

Альдо задерживался, Левия тоже не было видно. Его Высокопреосвященство пытается вправить Его Величеству мозги? Хотя с кардинала станется просто не прийти, как не пришел он, когда сносили Фабианову колонну и памятники Франциску и Карлу Второму.

– Монсеньор, – распоряжавшийся церемонией Айнсмеллер был взволнован, – вы не знаете, где Его Величество, Ее Высочество и Его Высокопреосвященство? Все готово, и потом, этот ужасный снег.

Снег и впрямь валил, как из распоротой перины. Крупные рыхлые хлопья были, как и положено, белыми, но грязь под ногами оставалась черной. Прямо не снег, а благие намерения, при соприкосновении с жизнью растекающиеся грязными лужами. Робер глянул на толпящихся у входа в храм пока еще Святой Октавии придворных, то и дело сбивающих с плеч и шляп мокрые, тающие подушки. Зрелище было жалким и нелепым.

– Герцог Окделл здесь?

– Да, он вместе с герцогом Приддом, графом Рокслеем, графом Гонтом и еще некоторыми дворянами.

Вот балбес, ведь врач же сказал, что лихорадка может вернуться. Робер повернулся к Айнсмеллеру.

– Открывайте храм, подождем Его Величество внутри, а то снег нас и вправду в Закат загонит.

Кажется, цивильный комендант первый раз в жизни пришел в восторг от приказа Первого маршала. Во всяком случае, он торопливо поклонился и исчез.

Робер нахлобучил шляпу на самый нос и отправился на поиски Ричарда. Юноша стоически дрожал в обществе Удо и Дугласа, а чуть в стороне Валентин Придд с каменной физиономией слушал молодого Рокслея. Собственно говоря, Джеймсу было под тридцать, но к тому, что он наследовал своему дядюшке, еще не привыкли, вот и называли новоявленного графа молодым.

Иноходец подхватил Ричарда за руку:

– Герцог Окделл, уделите мне пару минут.

– Разумеется, – губы у мальчишки были синими, а нос – красным. Будет чудом, если лихорадка не вернется. – Вы получили известия от вашей невесты?

«Ваша невеста», словно речь не об Айри, а о девице Придд. Ну и норов!

– Нет, из Надора пока писем нет. Дикон, я был в Багерлее вместе с Его Высокопреосвященством и видел Алву. Он просил передать, что считает твое обучение законченным и освобождает тебя от клятвы.

– Меня уже освободил мой сюзерен, – если б не капли на носу и на щеке, ответ прозвучал бы гордо. – Ракан может освободить своего вассала от любой присяги.

– Может, – только не всех подобное освобождение освобождает, – в глазах людей. Но даже Абвении не в силах отменить клятву Древней крови.

– Ты о чем? – юноша зябко передернул плечами.

О чем-то древнем и непонятном, что нельзя объяснить, а можно лишь чувствовать. И еще о том, что другие могут простить. Или забыть. Или не узнать, а то и поздравить с победой, только ты сам себя не простишь, не забудешь и не поздравишь.

– Ни о чем, – неопределенно махнул рукой Робер. – Как бы то ни было, ты теперь свободен, с чем я тебя и поздравляю.

– Робер, – не очень уверенно произнес Ричард, – а как там, в Багерлее?

А как в Закате? Желаешь услышать правду? О гитаре без струн, жаре, от которой мутится в голове, темноте, раскаленных стенах, соленой воде?

– Ничего особенного, – пожал плечами Иноходец, – башни, стены, коридоры. Немного похоже на Лаик. А что ты хочешь узнать?

– Ты видел эра Августа?

Эра Августа! Не эра Рокэ… Но услышишь ты именно о нем!

– Нет, – в висках у Эпинэ уже привычно застучало, – с графом Штанцлером говорил Его Высокопреосвященство, а я в это время был с Алвой. Хочешь знать подробности?

– Зачем? – Ричард поправил перчатку. – Главное ты мне рассказал.

– Да, – сощурился Иноходец, – главное я тебе рассказал, но неглавное я тебе тоже расскажу. Это полезно.

– Монсеньор, – Айнсмеллер! Надо полагать, открыл дверь.

– Да, комендант? – Робер в очередной раз поправил несчастную шляпу, заставляя себя перевести дух. До возвращения Наля он не должен выходить из себя, возмущаться, спорить, доказывать.

– Помещение открыто, – Айнсмеллер понизил голос, – но возникли некоторые трудности с герцогом Приддом. Он не желает принимать участие в церемонии.

– Возможно, ему тяжело спускаться по лестнице? – предположил Эпинэ.

– Отнюдь нет, – Айнсмеллер поджал красные губы. – Герцог Придд не отказывается присутствовать при вскрытии усыпальницы, но он не желает, чтобы прах маршала Эктора был перенесен в Старый парк.

– Вот как? – переспросил Эпинэ, собираясь с мыслями. – И почему же?

– Герцог Придд объясняет свое нежелание тем…

– Позвольте мне объяснить свое нежелание самому. – Валентин Придд непостижимым образом умудрялся выглядеть не таким мокрым, как остальные. Видимо, дело было в серебристом плаще, на котором проклятый снег был почти не заметен. Любопытно, бывают ли снежные спруты?

– Герцог, – Робер старался говорить вежливо и спокойно, но не успевшая выплеснуться злость рвалась наружу, – не думаю, что вам нужно что-либо объяснять мне. Подождите Его Величество.

– Его Величеству я повторю то же самое, – голос у Валентина тоже был каким-то… снежным. – Я благодарен за почести, которые Талигойя готова воздать моему предку, но все Повелители Волн лежат в фамильной усыпальнице. Мне не кажется правильным тревожить прах маршала Эктора и разлучать его с родными. Кроме того, я не считаю правильным занимать чужой дом или чужую могилу, тем более если это могила врага.

– Герцог Эпинэ, – громко произнес Ричард Окделл, – барон Айнсмеллер, я прошу вас запомнить эти слова, а то герцог Придд, не ровен час, их забудет.

– В самом деле, господа, – Валентин все-таки смахнул с плеча налипшие снежинки, – запомните, что сказал герцог Окделл. Не то чтоб я жаловался на свою память, я даже помню, кому присягал в день святого Фабиана, но так будет надежнее.

– Без сомнения. – Лэйе Астрапэ, сегодня только ссоры не хватало. – А заодно я вам напомню про королевский эдикт о запрете дуэлей, но сейчас пора расстаться с этим проклятым бураном. Вы как хотите, а я намерен ждать Его Величество под крышей.

2

В храме было холодно, чуть ли не холодней, чем на улице. Сквозь залепленные снегом витражи пробивался тусклый свет, слишком тусклый, чтобы разглядеть внутреннее убранство. Бьющее в окна солнце или множество свечей разогнали бы сумрак, но Леворукий не позаботился о первом, а Айнсмеллер – о втором.

Промокшая толпа топталась среди колонн сначала молча, затем кто-то что-то сказал, кто-то ответил, кто-то засмеялся. Здание наполнилось нестройным придворным гулом. Рядом с Диконом по-прежнему были Удо и Дуглас. Валентин куда-то исчез вместе с Рокслеем, и хорошо, потому что видеть длинную застывшую физиономию и не иметь возможности швырнуть в нее перчатку было невыносимо.

Герцог Придд, видите ли, не желает тревожить покой предка. Как же! Просто ненависть к сопернику оказалась сильней и справедливости, и уважения к погибшему Эктору.

– Удо, – Ричард сжал локоть друга, – после войны я его убью.

– Если оно будет для нас, это «после войны», – встрял Дуглас. – И потом, я скорей соглашусь со Спрутом, чем с Альдо. Тревожить мертвых не дело, да и воевать нужно не с памятниками и именами…

– Золотые земли принадлежат Раканам, – отрезал Ричард, в который раз сожалея, что связан клятвой. Удо, Дуглас, Робер переживают, сомневаются, не верят, потому что не знают всей правды. Альдо держит свои планы в тайне, это правильно, дальновидно, но жестоко.

– Пока Раканам принадлежит только Кольцо Эрнани, – граф Гонт устало вздохнул, – да и то не целиком. Наше счастье, что Варзов и Савиньяки предпочли старых врагов, если, конечно, предпочли.

Удо до сих пор не оправится от потери брата, да и Дуглас после битвы у леса Святой Мартины ходит сам не свой. Ричарду безумно хотелось успокоить друзей, но для этого пришлось бы нарушить клятву.

– Мы победим, – это все, что он может сказать, – обязательно победим.

Дуглас пожал плечами, Удо улыбнулся, но как-то невесело. Принесли факелы. Рыжее пламя заплясало по белому мрамору, сумрак съежился, прижимаясь к куполу и высоким окнам, и вместе с ним растаял галдеж, ведь истинная красота лишает дара речи.

Юноша смотрел и не мог насмотреться на два ряда белых колонн, разделенных легкой серебристой решеткой. Еще одна решетка, повыше и помощней, делила храм на две неравные части. Желтый живой свет играл в стеклах витражей, оживляя причудливо сплетенные растения, ласкал коленопреклоненные статуи, дробился в хрустале светильников.

Волшебство не убили даже полусгнившие-полузасохшие лилии, свисавшие из мраморных ваз. Мертвые цветы были единственным, что напоминало о смерти. И о победе.

Снести этот храм, как Фабианову колонну, было бы кощунством. Нельзя поднимать руку на чудо. И нельзя, чтобы среди почти Рассветной красоты покоилось зло.

– Жаль, – прошептал Темплтон, глядя в глаза светящейся тоненькой девушке с длинной косой, – как жаль…

– Это стекло, – пояснил кто-то сведущий, стоящий рядом, – а за ним зеркало.

Стекло… Наша жизнь – тоже стекло, так просто разбить. Ричард смотрел на застенчивую девушку в синем платье и видел не блудливую лицемерку, а Катари. Именно такой была дочь графа Ариго до погубившей ее свадьбы. Художник вряд ли знал правду о жене Франциска, потому что кистью солгать невозможно. Мастер и не солгал, просто, изображая умершую, он рисовал еще не родившуюся. Уж не эта ли икона вдохновила безвестного вывесочника из «Талигойской звезды»? Очень может быть, хотя как бы мазила попал в закрытую от всех церковь?

– Прошу простить мою задержку, – голос Альдо ворвался в золотистый сон, возвращая Ричарда в набитую людьми зиму, – пришли важные известия из Дриксен. Видимо, сегодня или завтра войска кесаря вступят в южную Марагону.

– Замечательная новость, – с чувством произнес прибывший из Агариса Арчибальд Берхайм, – просто замечательная.

– Марагона по праву принадлежит Дриксен, – добавил Энтони Кракл.

– Осталось объяснить это марагонцам, – хмыкнул Темплтон, – я уж не говорю про бергеров.

– Тише, Дуглас, – шикнул Удо, – Кракла вы можете причесать и попозже.

– Господа, – поднял руку сюзерен, – нам предстоят не самые приятные полчаса, но это святилище, помнящее первых императоров Талигойи, должно быть очищено от скверны. Костям узурпатора и блудницы здесь не место. В день Весеннего Излома под этими сводами упокоится Алан Окделл. Алан Святой, эорий, отомстивший за своего владыку.

Повелители Скал всегда были верны Раканам. Другие предавали, колебались, отступали, но верность Окделлов была надежна, как сами скалы. Ричард, герцог Окделл, подойди ко мне!

…Это было как во сне: горящие факелы, взволнованные лица, тяжесть шпаги на боку. Ричард Окделл шел к своему сюзерену, и рядом с ним незримо шли его отец, дед, прадед. Здесь, в древнем храме, замыкался Круг, уходили в прошлое поражения, рассыпались прахом обиды. Повелитель Скал преклонил колено перед своим королем, но Альдо Ракан рывком поднял юношу и крепко обнял:

– Да свершится высшая справедливость. Мы не мстим, мы воздаем по заслугам. Да пребудет в смерти и посмертии с каждым то, что он заслужил. Так и будет!

– Так и будет, – повторили губы Ричарда, – так и будет…

3

Присланные Айнсмеллером рабочие ломали решетку. Кувалды вразнобой били по стонущему железу, разбивая вплетенные в побеги дикого винограда буквы «О» и «Ф», а Повелителю Молний сквозь плачущий звон слышался неровный конский цокот.

Широкоплечий здоровяк с размаху ударил по бронзовому перекрестью и не рассчитал. Кувалда прошла сквозь почти невесомую паутинку и врезалась в алтарные врата. Хлынул разноцветный стеклянный дождь, разлетевшиеся брызги-осколки впились в лицо, руки, шею разрушителя, и он с воем свалился на мгновенно покрасневший пол, сбив мраморную вазу. Отвратительно запахло гнилой водой и еще чем-то сладковатым и тошнотворным, зеленая жижа растекалась, мешалась с кровью и иссохшими лепестками, подступала к самым ногам.

Робер отшатнулся, медлительный цокот стал отчетливей, алый, прозрачный лепесток полоснул по руке незадачливого гимнета, еще один, бледно-розовый, впился в щеку барону Краклу, только что отпустившему изящнейшую шутку на предмет святости Октавии. Стонущего барона увели под руки, рабочего пришлось уносить, кровь из располосованной шеи била фонтаном, заливая не успевших отскочить эориев и ординаров. Кто-то тихо ахнул. Робер покосился на Альдо: сюзерен стоял, сжав губы и глядя прямо перед собой, словно ничего не случилось. Так вышло, что они с Айнсмеллером оглянулись одновременно, лицо красавца-вешателя было вдохновенным, словно у менестреля или художника, тонкие ноздри раздувались, глаза блестели.

– Ваше Величество, – цивильный комендант часто и неровно дышал, – прикажете продолжать?

– Продолжайте!

Треснул витой штырь, погнутая плоская корона отвалилась от виноградной плети и со звоном упала по ту сторону изувеченной ограды. Из правой створки выбили вензель, левая оказалась крепче. Рабочие старались, как могли, бронзовые ветви гнулись, принимали еще более причудливые очертания, но не ломались. Сладковатый гнилостный запах становился все сильнее. Странно, ведь опрокинули лишь одну вазу.

Дуглас Темплтон зажал рот рукой и начал проталкиваться к выходу, его примеру последовал старик-кавалерист. Свет факелов больше не казался золотым, багровые отблески сплетались с ядовитой трясинной зеленью, кровь на полу смешалась с талой водой.

– Прошу отойти назад, – провозгласил Айнсмеллер, но остался стоять, где стоял. Так же, как Альдо, Ричард, Придд. Рабочие навалились на изувеченную решетку, кованые, зияющие дырами створки отпрянули в обвивающий стены полумрак.

Первым в алтарную часть шагнул Айнсмеллер, постоял у разбитых врат, махнул рукой. Шестеро здоровяков с веревками и ломами устремились к белой, выступающей над полом плите. Камень ответил железу глухим рычанием – внизу, под плитой, была пустота. Что-то треснуло, словно фыркнула невидимая лошадь. Ломы долбили стонущий мрамор с упорством вцепившихся в алатского вепря гончаков. Лэйе Астрапэ, когда все это кончится?!

Белый камень сопротивлялся отчаянно, Айнсмеллер дважды менял каменщиков. Альдо начал переступать с ноги на ногу, устал. Это послужило сигналом. Замершая толпа принялась осторожно разминать плечи, поправлять шляпы, плащи, перчатки. Левий с Матильдой – молодцы, что не приехали, или Альдо их не звал? С принцессы сталось бы заорать на внука и Айнсмеллера и потребовать остановить разгром.

Рабочим наконец удалось продолбить дыры, достаточные для того, чтоб поддеть плиту ломами. Медленно, очень медленно алвасетский мрамор покидал насиженное место. Наконец плита стала дыбом и с грохотом обрушилась на алтарные врата, дробя остатки стекла и сминая серебро и бронзу. Открылся прямоугольный провал, в который уходила белая лестница.

Альдо поправил шпагу:

– Герцог Окделл, герцог Эпинэ, за мной.

Странное дело, но Робер ступил на засыпанные каменным крошевом ступени почти с радостью. Его тянуло вниз, в глубину, подальше от залитой зеленой гнилью церкви. Впереди с факелами в руках шли четверо черных гимнетов, за ними – Альдо и Ричард, впрочем, Иноходец позабыл о сюзерене, едва глянув на стену, где, придерживая тонкой, унизанной браслетами рукой синюю тунику, спускалась молодая женщина с иссиня-черными волосами.

Она шла чуть впереди, так что не было видно лица, только белая гибкая шея и поднятые наверх волосы. Фигура раз за разом повторялась, одинаковая и вместе с тем разная, словно десятки раз замершая на ходу. Женщина была босой, на одних фресках можно было рассмотреть узкую ступню, на других она нащупывала следующую ступеньку, а под ногами у нее были лилии, ворох белых лилий, на которых проступала кровь.