Текст книги "Красное на красном"

Часть вторая
«La Roue de Fortune»[93]93
  Высший аркан Таро «Колесо Фортуны». Символизирует вечные перемены, постоянное столкновение и разрушение, непостоянство как счастья, так и невзгод. Карта считается символом прогресса, а он даром не дается. Для победы необходимо осознанное желание, дерзание и бесстрашие. Карта может означать неожиданную улыбку судьбы, но надо помнить, что вращение колеса предполагает круговорот вещей и событий. П.К. говорит о том, что жизненная позиция осознана, вы можете начать трудиться, перемены будут позже. Может также означать несообразные действия в неожиданных ситуациях, сопротивление переменам, которые все равно должны произойти.


[Закрыть]

Il у a des méchants qui seraieni moins dangereux s'ils n'avaient au-cune bonté.[94]94
  Опаснее всего те злые люди, которые не совсем лишены доброты (Франсуа де Ларошфуко).


[Закрыть]

François de La Rochefoucauld

Глава 1
Оллария
«La Dame des Coupes»[95]95
  «Дама Кубков» – «придворная» карта системы Таро. Символизирует зарождающееся чувство или, наоборот, некий шаг, отдаляющий людей друг от друга. Это дружелюбная, нежная, привлекательная женщина, любимая многими, прекрасная мать и преданная подруга. Эта карта может также означать очень хорошего друга (независимо от пола). П.К. – коварный человек, противоречивость, непорядочность, чувства не соответствуют событиям.


[Закрыть]

Во двор замка въехал Оливер Рокслей на покрытом пеной коне, звеня шпорами, поднялся к отцу, и почти сразу же оруженосцы поскакали к вассалам Окделлов. К следующему утру подошел первый отряд, его привел барон Глан, маленький и толстенький, как садовая соня. Дик бродил по заполненным бренчащими оружием воинами галереям, чувствуя себя незначительней любого оруженосца. Все уходили на долгожданную войну, а ему, наследнику рода Окделлов, было велено сидеть с матерью и сестрами. Эйвон ему сочувствовал, может быть, потому, что тоже оставался. Больная спина мешала рыцарю исполнить мечту всей его жизни – обнажить меч за Талигойю и Короля Ракана.

Где-то громко и капризно заржала лошадь, и Надор исчез – Ричард Окделл был в Олларии, в доме Рокэ Алвы. Говорят, первый увиденный на новом месте сон оказывается пророческим, но к чему снится то, что уже случилось?

Ночь сыграла с юным герцогом злую шутку, он вновь пережил восторг и надежду, разбившиеся при пробуждении. В жизни они тоже разбились – восстание подавили, одни погибли в бою, другие были схвачены, убиты или заточены, некоторым удалось уйти в Агарис, и в разгроме и поражении был виноват один-единственный человек. Первый маршал Талига Рокэ Алва, ставший вчера эром Ричарда. Впрочем, Первым маршалом Ворон тогда не был – черно-белую перевязь он получил в награду за убитую надежду Талигойи. И за голову Эгмонта Окделла.

Юноша встал, с ненавистью взглянув на синий колет, который ему предстояло носить три года. Синее и черное – цвета Алвы, ненавистные всем честным людям королевства. Теперь ему в спину будут выкрикивать оскорбления, на которые нельзя отвечать, так как они справедливы, и нельзя не отвечать, так как он присягнул своему эру и должен исполнить клятву, его время еще наступит. Больше всего на свете Дику хотелось повидаться с кансилльером, но как это сделать, не привлекая внимания? Вчера Август смотрел на него с нескрываемым сочувствием, он поможет объяснить матери и Эйвону, как наследник рода Окделлов надел синий колет.

Нужно во что бы то ни стало найти Штанцлера и хоть какого-нибудь врача. На руку страшно было смотреть – хваленый бальзам из Торки притуплял боль, но не лечил. Юноша с трудом натянул перчатку, показавшуюся пыточной рукавицей, выбрался из комнаты, немного поплутал по коридорам в поисках лестницы и… нарвался на своего эра. Рокэ был в слегка запыленном костюме для верховой езды – то ли не ночевал дома, то ли успел куда-то съездить и вернуться.

– Вы, юноша, видимо, принадлежите к почтенному племени сов? – поинтересовался Алва, отдавая шляпу подбежавшему слуге. – Идемте за мной, нам надо поговорить.

Дикон, постаравшись принять равнодушный вид, последовал за маршалом, в глубине души чувствуя себя деревенским увальнем и злясь за это и на себя, и на Ворона. Отец, Эйвон, приезжающие в Надор Люди Чести одевались подчеркнуто скромно, носили короткие бороды и избегали украшений, кроме фамильных колец и герцогских и графских цепей. Ричард рос в твердой уверенности, что бритые, раздушенные выскочки не имеют права называться мужчинами и дворянами, но Рокэ Алва, несмотря на отсутствие усов, бороды и длинные волосы, не казался ни нелепым, ни женоподобным, даже если забыть о том, скольких он убил на дуэлях и сколько одержал побед.

Вызывающая роскошь, которой окружал себя маршал, была пощечиной всем Людям Чести, но ответить на нее Дикону было нечем. Оказавшись в чужом богато обставленном кабинете, Ричард ощутил жгучий стыд за изъеденные жучком панели надорских залов, вытертые ковры, тусклые окна с маленькими стеклами. Повелители Скал доживали свой век чуть ли не в нищете, потомок предателя, погубившего великую Талигойю, купался в золоте. Это было несправедливо, но разве справедливо, что отец погиб, на троне сидит Оллар, а законный потомок Раканов ютится в Агарисе, ожидая наемных убийц?!

– Садитесь, юноша, – разрешил Рокэ, бросаясь в закрытое блестящей черной шкурой кресло. – Итак, начнем с ваших обязанностей. Их у вас нет и не будет. Меньше, чем оруженосец, мне нужен только духовник, которого у меня, к счастью, не имеется. Тем не менее три года вам придется жить под моей крышей. Ну и живите на здоровье. Вы вольны распоряжаться своей персоной, как вам угодно, но поскольку вы – мой оруженосец, – герцог пододвинул к себе кувшин и плеснул в высокий узкий бокал темно-красной жидкости, – вам придется соответственно одеваться. О вашей одежде позаботятся слуги. Глаза у вас серые, а волосы темно-русые, так что черное и синее вас не погубит, хотя не сказал бы, что это ваши цвета, – герцог посмотрел вино на свет. – Деньги у вас есть? Насколько мне известно, дела в Окделле идут не лучшим образом…

Насколько ему известно?! Можно подумать, войска в Окделл ввел кан холтийский!

– У меня есть деньги, сударь.

– Когда они кончатся, а деньги в Олларии имеют обыкновение кончаться очень быстро, – скажи́те. Раз уж вы при мне, я не желаю слышать от других, что мой оруженосец считает гроши. Это, пожалуй, все, что я имел вам сообщить. Советовать не делать глупостей не буду – вы все равно их наделаете. Лошадь у вас имеется?

– Да, – ошарашенно пробормотал Дик.

– С ней – к Пако. Со всем остальным – к Хуану. – Ворон сделал глоток и поставил бокал на стол. – И вот еще что, юноша. О ваших чувствах к моей персоне и моей фамилии я осведомлен, так что делать хорошую мину при плохой игре не нужно. К несчастью, в этом королевстве навалом церемоний, на которых оруженосец должен сопровождать своего господина. Эту беду, надеюсь, вы переживете. В ваши отношения с моими врагами я влезать не намерен, хотите иметь с ними дело – имейте. Меня это никоим образом не заденет, а заденет ли их то, что вы мне присягнули, – не знаю. Думаю, они вас по доброте душевной простят… – Алва прикрыл глаза руками и провел ими от переносицы к вискам. – Можете идти, юноша. Если мне что-то из того, что вы делаете, не понравится, я вам скажу. Если вы мне вдруг для чего-то понадобитесь, я вам тоже скажу. Прощайте.

– До свидания, сударь. – Ричард торопливо схватился за костяной шар, служивший дверной ручкой и едва сдержал крик.

– Что у вас с рукой?

– С какой?

– С правой. А ну идите-ка сюда.

Ричарду не осталось ничего другого, как повиноваться.

– Снимите перчатку.

Дикон попробовал и вновь чуть не взвыл.

– Ладно, оставьте, – маршал взял оруженосца за плечо и буквально швырнул в кресло. – Кладите руку на стол.

Боль была резкой и короткой. Ворон сорвал разрезанную перчатку, отбросил изящный стилет и присвистнул.

– Окделлы, конечно, упрямы и глупы, но вы, юноша, заткнули за пояс даже своего отца. Сидеть! – хватка Ворона была железной. – Давно это?

– Со вчерашнего утра.

– Врешь, так за день не загноится, разве что… Какая тварь тебя укусила и где?

– Крыса… В «загоне», то есть в поместье Лаик… Я прижег рану, а потом еще бальзам…

– Значит, у Арамоны крысы и те ядовитые. – Ворон поднялся и подошел к шкафу черного дерева. Растерявшийся Дикон молча следил, как Алва что-то наливает в эмалевый кубок.

– Пей, и до дна!

Глаза Ричарда чуть не вылезли из орбит, но он послушно проглотил нечто, похожее на жидкий огонь. Сразу стало жарко, боль немного отпустила, зато кабаньи головы на противоположной стене стали дрожать и двоиться.

– Закрой глаза. Захочешь кричать – кричи!

Кричать Дикону хотелось и еще как, но он держался. Юноша не представлял, что с ним делает Ворон. Святой Алан, он вообще почти перестал соображать. Осталась только боль и память о том, что кричать нельзя.

– Все, – голос долетал откуда-то издали. Дик попробовал открыть глаза – перед ним все плыло и покачивалось, потом в нос ударил резкий отвратительный запах, и в голове прояснилось.

– Завтра повязку придется сменить, я пришлю врача, а сейчас отправляйся к себе и ложись. – Герцог дернул витой шнур, и на пороге возник дежурный паж. – Проводите господина оруженосца в его комнату, ему нездоровится, и пришлите кого-нибудь прибраться.

– До свидания, сударь, – пробормотал Дик, выползая из кабинета.

Врач, горбоносый сухопарый старик, держался с королевским достоинством. Дикон, закусив губу, смотрел в потолок, было больно, но ни в какое сравнение с тем, что творилось в герцогском кабинете, не шло. Наконец врач наложил повязку и удовлетворенно вздохнул.

– Ваше счастье, молодой человек, что вами занялся лично монсеньор, иначе быть вам без руки, и это в лучшем случае. В Олларии вряд ли найдется десяток людей, способных остановить подобное заражение, не прибегая к ампутации. Так вы говорите, вас покусала крыса?

– Да, но я прижег рану, а потом намазал бальзамом.

– Вы не прижгли, а обожгли верхние ткани, чем только ухудшили свое положение. Что ж, отдыхайте, завтра я вас навещу.

Отдыхать пришлось четыре дня. Ни маршал, ни кто другой о Ричарде Окделле не вспоминал, хотя юноша и ждал, что его отыщет кузен или Штанцлер. Видимо, переступить порог Ворона было выше их сил. Самого герцога юноша видел пару раз в окно, когда тот выезжал со двора на вороном жеребце невиданной красы. Ричарду очень хотелось, чтоб резвость и выносливость коня уступали его внешности, и вообще хорошо б было, чтоб он сбросил всадника, но то, что юноша слышал о кэналлийце, не обнадеживало. Слава Рокэ-наездника уступала разве что славе Рокэ-фехтовальщика и Рокэ-полководца.

Окажись на месте Дикона любой из унаров, кроме разве что Валентина, они б сияли от счастья, но Ричарду Окделлу покровительство убийцы отца и потомка Рамиро радости не доставляло. Только б от него не отвернулись Наль и эр Август! А ведь они могут подумать, что он их избегает намеренно, ведь про руку знают только братцы Катершванцы, а они уже едут в свою Торку. Дик представил огромных баронов – одного верхом на белом коне, а другого на черном, они даже не простились… Альберто наверняка тоже уехал со своим адмиралом, да и Арно в столице не останется, его эр караулит западные границы. Ну почему друзья оказались за сотни хорн?[96]96
  Хорна – мера расстояния, около 5 километров.


[Закрыть]

– Господин Окделл, – смуглый паж лет тринадцати склонился в почтительном поклоне, – монсеньор велит вам одеться и спускаться вниз. Придворное платье подано, вам помочь?

– Нет! Идите.

Вообще-то зря он отказался. Черно-синий наряд не походил ни на облачение унара, ни на то, что Дик носил в Окделле, и юноша не сразу разобрался в покрое, застежки же оказались столь тугими, что одной рукой с ними было не справиться. Выручил слуга, пришедший поторопить оруженосца и, не спросясь разрешения, взявшийся за проклятые петли.

Дикон ожидал, что Ворон отчитает за задержку, но маршал, не сказав ни единого слова, взлетел в седло, вызвав у Дика смешанные чувства восхищения и злости. Дик дорого б дал и за такое мастерство, и за такого коня, рядом с которым Баловник казался крестьянской лошадкой. В довершение всего окделлский жеребчик в присутствии вороного мориска разнервничался, и Дик растерянно затоптался на месте, боясь опростоволоситься. Рука все еще болела, а ироничные взгляды маршала и слуг-кэналлийцев лишали уверенности.

От позора юношу спас Пако, взявший Баловника под уздцы. Лишь оказавшись верхом, Дик облегченно перевел дух и осмелился взглянуть на своего эра. Алва, не говоря ни слова, направился к воротам, вороному хотелось порезвиться, но он смирился и пошел шагом, красиво изогнув блестящую шею. Дик, вспомнив, что место оруженосца слева и на полкорпуса сзади, послал Баловника за жеребцом маршала, выдерживая дистанцию, но Рокэ придержал коня.

– Вам, юноша, следовало бы еще пару дней посидеть дома, но сегодня – день рождения королевы. По этикету Лучшие Люди являются во дворец в сопровождении семейства и оруженосцев с пажами. От первого Леворукий меня уберег, а вам придется потерпеть. После церемонии можете отправляться куда глаза глядят, только не заблудитесь: Оллария – город большой.

– Слушаю эра.

– Ричард Окделл, – перебил Алва, – называйте меня монсеньором или господином Первым маршалом. Мне все равно, но другие вас не поймут. Для Людей Чести я не эр, а враг и мерзавец, а для противной стороны враги все, кто произносит слово «эр», так что вы оскорбите и тех, и других.

– Слушаюсь, монсеньор.

– Годится, – кивнул Ворон и слегка тронул поводья – разговор был окончен. Дик вздохнул и последовал примеру монсеньора. Итак, обязанностей у свежеиспеченного оруженосца нет, вмешиваться в его дела Ворон не намерен, можно делать, что хочется, и встречаться, с кем нравится. Все повернулось лучше не придумаешь, но отчего-то было очень обидно.

Зодчий, построивший Новый Дворец, был отмечен Создателем. Роскошь не давила. Утонченная резьба, прекрасные статуи, изысканные сочетания цветов и узоров не ошеломляли, не унижали, а вызывали трепетное восхищение. Как поляна цветущих ландышей весной или тронутая позолотой березовая рощица в дни Осенних Ветров. Дику то и дело хотелось остановиться и рассмотреть привлекшую его внимание картину или фреску, но маршал равнодушно шел вперед, односложно отвечая на подобострастные приветствия. Ворону не было дела ни до окружавшей его красоты, ни до заговаривавших с ним людей, большинство из которых были одеты столь ярко и роскошно, что у Ричарда вскоре зарябило в глазах.

– Добрый день, Рокэ, – кто-то пожилой и грузный заступил им дорогу, – мы надеялись, вы хотя бы сегодня измените черному.

– Приветствую вас, маркиз, – слегка наклонил голову Алва, – уверяю вас, я могу выразить свою любовь к Ее Величеству иным способом.

В глазах маркиза мелькнуло что-то пакостное.

– Побойтесь Создателя, Рокэ. Никто в этом и не сомневается.

– Радует, что в этом государстве есть хоть что-то, в чем никто не сомневается, – задумчиво произнес Ворон. – Мое почтение, маркиз, идемте, Ричард.

– Ах, да, – не унимался грузный, – вы наконец обзавелись оруженосцем. Все были просто поражены.

– Я тоже был поражен, – заверил Алва. – Единодушием Лучших Людей и уважением, кое оные испытывают к Его Высокопреосвященству.

– И все же, – маркиз изнывал от любопытства. – Зачем вам понадобился оруженосец? Или все дело в его фамилии?

– Хотите упасть с лестницы? – любезно осведомился маршал.

– Создатель! Разумеется, нет! Но, Рокэ, мне казалось, вы не считаете меня своим врагом.

– Не считаю, – согласился Ворон, – потому и спросил. В противном случае вы бы уже летели. Идемте, Ричард.

Дик исполнил приказание с величайшей готовностью – толстяк с его хитрыми, сальными глазками был отвратителен, но, выходит, Ворон взял его назло Дораку?! Как же так?! И при чем тут его имя? Алва и Окделлы враждуют четыреста лет. Юноша понял, что запутался окончательно. Одна надежда – после церемонии он свободен. Может быть, удастся переговорить с эром Августом.

Смотреть по сторонам расхотелось. Теперь Ричард шагал вперед, не отрывая взгляда от украшенного сапфирами кинжала за спиной своего эра, которого следовало называть монсеньором. Наконец, они добрались до обширного зала, заполненного разряженными придворными, которые торопливо расступались перед Первым маршалом Талига. Рокэ, не оглядываясь, быстро шел сквозь толпу, и Дик, не представляя, правильно поступает или нет, двигался за ним.

Впереди замаячили богато украшенные двухстворчатые двери, у которых замерли, скрестив легкие алебарды, черно-белые гвардейцы. При виде маршала они сделали шаг в сторону, щелкнули каблуками и вытянулись, открывая проход. Рокэ с наступавшим ему на пятки Диком оказались внутри, и юноша сообразил, что это приемная Ее Величества.

Маршал, не задерживаясь, миновал стайку придворных дам в церемониальных платьях и, небрежно отодвинув белый, расшитый алым занавес, вошел в небольшую комнату. Катарина Ариго сидела у зеркала, и две служанки что-то делали с густыми пепельными волосами королевы. Дик не видел ее лица – лишь его отражение. Видимо, Ее Величество так же увидела их в зеркале. Королева вздрогнула, хотя, возможно, причиной послужила неловкость камеристки.

– Господа. – Голос Катарины был совсем юным, она вообще казалась слишком юной и хрупкой для тяжелого черно-белого платья и сложной высокой прически. – Мы всегда рады видеть Первого маршала Талига и его оруженосца.

– Оруженосца? – Рокэ оглянулся и посмотрел на Дика. – Действительно, оруженосец. Я велел ему идти за мной и забыл сказать, чтоб он остался в приемной.

– О, – быстро произнесла королева, – я рада этому юноше. Не сомневаюсь, Алва, вы не станете раскаиваться в своем решении.

– Ее Величество может не опасаться. Я, как известно, не раскаиваюсь никогда и ни в чем.

– Это нам хорошо известно, – Дику показалось, что королева вздохнула, – но прошу меня извинить, я еще не закончила свой туалет.

Дик решил, что они сейчас же выйдут, но Рокэ и не думал этого делать.

– Я надеялся на то, что Ее Величество еще не выбрала драгоценности. Надеюсь, этот камень послужит Вашему Величеству прямо сейчас. – В руках Ворона вспыхнула алая звезда. Алый цвет, цвет дома Ариго, который носил бы и Ричард, если б герцог Ги не отступил перед волей Дорака.

– Мы благодарим вас за столь щедрый дар. Кэналлоа богата драгоценными камнями.

– А также вином, лошадьми, оружием и отважными сердцами. – Раздавшийся голос был приятным, но, увидев того, кому он принадлежал, Дикон сжал кулаки. – Воин, я вижу, вновь опередил монаха. Рокэ, я полагал алые ройи морисскими сказками.

– Большинство сказок в той или иной степени правдивы, Ваше Высокопреосвященство. Воды Каоссы и в самом деле подмывают скалы Дэсперы и несут добычу к морю. Одному из искателей камней повезло – в этом нет никакого чуда. Нет чуда и в том, что одуревший от привалившей удачи добытчик принес находку мне, и я ее купил.

– Первый маршал неслыханно щедр. – Голосок королевы был спокойным и грустным. Слишком грустным для женщины, ставшей обладательницей драгоценности, почитавшейся легендой.

– Алва носят лишь сапфиры и бриллианты… Алые ройи ему не нужны. – Заглядевшийся на королеву Дикон не заметил появления кансилльера, хотя несколько дней думал лишь о том, как его найти.

– Не правда ли, печально? – блеснул глазами Ворон. – Мне принадлежит то, что мне не нужно, а другим нужно то, что им не принадлежит.

– Еще печальнее, – холодно ответил Штанцлер, – когда кому-то не принадлежит то, что должно принадлежать именно ему.

– Это значит лишь то, что он глуп, труслив или ленив, – пожал плечами маршал.

– Или то, что его или его предков ограбили.

– Одно другого не исключает. Предки могли быть глупы, а потомки – трусливы и ленивы. – Глаза Рокэ холодом и жесткостью могли поспорить с сапфирами на его кинжале. Дику показалось, что роскошную, обтянутую белым шелком комнату заметает ненавистью, словно снегом. Кансилльер улыбнулся.

– Талигу, несомненно, повезло, что у его Первого маршала столь определенные взгляды.

– Талигу повезло, – с не менее милой улыбкой добавил Дорак, – что у кансилльера взгляды не менее тверды. Но всего больше Талигу повезло, что у него столь прекрасная и благородная королева… Я горю желанием вручить Ее Величеству мой скромный дар.

Его Высокопреосвященство, величественный и великолепный в своем черном облачении, оживленном золотым наперсным знаком, медленно приблизился к Ее Величеству. Королева торопливо вскочила и преклонила колени, Дорак торжественно благословил женщину и лишь затем взял у вошедшего с ним олларианца изящную, плоскую шкатулку и эффектным жестом открыл.

– Святая Октавия, – прошептала Катарина, – в моей комнате в Ариго была ее икона. Я часто перед ней молилась, очень часто, но…

Королева замолчала, как показалось Дику, испуганно. Видимо, она сказала больше, чем хотела. Ричард вытянул голову, стараясь рассмотреть подарок, но Ее Величество держала икону таким образом, что были видны лишь золото и жемчуг оклада.

– Ваше Высокопреосвященство, – заметил кансилльер, – примите мои поздравления, удивительно тонкая работа. Художник, надо полагать, выпускник Академии?

– Да, – живо откликнулся Дорак, – этот юноша – второй Альбрехт Рихтер. Это его новая работа…

Дорак, эр Август, Рокэ о чем-то говорили, любезно улыбались, рассматривали драгоценные вещицы, Ее Величество участия в разговоре не принимала. Отпустив камеристок, королева застыла в своем кресле, сложив на коленях тонкие, украшенные массивными золотыми браслетами руки. Ее мысли витали далеко от этой роскошной комнаты и ненавидящих друг друга мужчин.

Занавес опять зашевелился, и на пороге возник бледный, полный мужчина в белом бархате и черном шелке. Катарина вновь вскочила и присела в низком реверансе, Рокэ и кансилльер преклонили колени, Дорак поклонился, не утратив, впрочем, своего величия.

Король! Этот человек – Фердинанд Оллар, но как же он не похож на владыку великого государства. В день святого Фабиана Дику не удалось рассмотреть Фердинанда Второго, и сейчас юноша был просто потрясен его незначительностью. Грузный, рыхлый, с похожим на побеленную грушу лицом, он оскорблял само понятие королевской власти. Любой из троих, находившихся в будуаре королевы вельмож на троне выглядел бы куда уместнее.

Оллар окинул комнату сонными рыбьими глазами, задержав на Дике мутный, ничего не выражающий взгляд.

– Как-то непривычно видеть вас в сопровождении оруженосца, Рокэ.

– Тем не менее, Ваше Величество, ближайшие три года при мне будет сей достойный во всех отношениях молодой человек. – Несмотря на учтивые слова, Дику показалось, что его оскорбили. Короля, впрочем, тоже.

– Вам виднее. – Вялая искра интереса угасла, и Фердинанд повернулся к супруге.

– Вашу руку, сударыня. Нас ждут.

Королева торопливо поднялась, заняв место рядом с Фердинандом, который мог бы сойти за ее отца, если не деда. Дик знал, что Катарине Ариго исполняется двадцать пять лет, а Фердинанд Оллар на четырнадцать лет старше жены, но ей нельзя было дать больше восемнадцати, а ему меньше пятидесяти. Когда венценосная чета проходила мимо Дика, королева вздохнула, и у юноши сжалось сердце от сочувствия и нежности – она была так же одинока и связана с ненавистным человеком, как и он, но Ричард Окделл через три года будет свободен, а Катарина навеки Создателем и людьми отдана сидящему на краденом троне жалкому толстяку.

Оллар и королева покинули будуар первыми. В приемной с августейшей четой поравнялся перебиравший четки Дорак – шлифованные гранаты в длинных белых пальцах казались застывшими каплями крови, крови, которой на лжекардинале было еще больше, чем на Вороне. Кансилльер Талига и Первый маршал следовали за Их Величествами, отставая на два шага, Дику же ничего не оставалось, как пойти за своим эром. Сзади раздался шорох – к процессии присоединились толпившиеся в приемной дамы и девицы. Юноша спиной чувствовал на себе любопытные женские взгляды и готов был провалиться сквозь роскошный алый ковер, покрывавший не менее роскошный паркет, но приходилось идти, соразмеряя шаг с шагом Рокэ. Оказавшийся во дворце Олларов сын Эгмонта Окделла должен показать всем и каждому, что ничего не боится и ему не нужны «навозные» милости.

Юноша твердо решил перенять походку Рокэ и его манеру держать голову. Именно так должен ходить человек, которому нет дела до того, что о нем подумают, презирающий тех, кто пытается презирать его самого.

Шествие остановилось на покрытом ковром возвышении, с которого открывался великолепный вид на зал, без сомнения, бывший гордостью создавшего дворец архитектора. Высокий, полупрозрачный купол поддерживали два яруса белоснежных колонн, разделенных легкой галереей, обнесенной кованой серебристой оградой, столь изящной, что снизу она казалось кружевом. Паркет был украшен великолепным в своей изысканности и простоте орнаментом. Мастер, использовав древесину, наверное, всех известных ему деревьев, добился невероятной плавности цветовых переходов. Между колоннами висели изящные люстры, казавшиеся невесомыми, хотя на них ушло немало хрусталя и бронзы.

Их Величества уселись в обитые бархатом вызолоченные белые кресла, Дорак занял черное. Кансилльер и Первый маршал встали за спиной Фердинанда, а Дикон, по-прежнему не зная, что ему делать, придвинулся поближе к маршалу. Впереди маячили послы иноземных держав, за ними толпились аристократы – между бритых лиц «навозников» мелькали бородки Людей Чести. Дикону показалось, что он узнал герцога Придда. Интересно, где Валентин?

Фердинанд Оллар кашлянул и монотонным голосом заговорил о своем благорасположении к собравшимся. Король бубнил, а Дикон смотрел на точеную шею Ее Величества, слегка склоненную то ли под тяжестью перевитой жемчужными нитями прически, то ли под тяжестью одиночества и тоски.