Текст книги "Неотразимая"

– Они, конечно, знают обо мне.

– Да.

– И что?

– Они были несколько… несколько удивлены. – Это мягко сказано, подумал он, вспомнив крики, стенания, всхлипывания и сетования.

– Ведь они надеялись получить наследство?

– Разумеется, они питали надежды.

– Но я оказалась прямой наследницей… – Она иронически усмехнулась. – Но я никогда не ждала получить в наследство целый мир. Я-то думала, что на мне клеймо смирения…

Теперь она смеялась, но Харви каким-то образом чувствовал, что не над ним, а над собою.

– Расскажите мне о них, – предложила она. – Ведь они уже знают обо мне.

Так им кажется, подумал Харви.

– Например, о его сестре.

Лицо Харви прояснилось.

– Мисс Хелен Темпест, – начал он торжественно, – настоящая леди. Я имею честь быть в числе ее друзей. – Это звучало как знак отличия. Харви Грэм, Д.Х.Т. Друг Хелен Темпест. – Она постоянно живет в Мальборо. Она хрупкого здоровья, поэтому редко путешествует. Люди бывают счастливы навестить ее.

– А остальные? Они тоже живут там?

– Только Дейвид Боскомб. Старший пасынок вашего отца от первого брака. Его сестра, графиня ди Примачелли, и пасынок вашего отца от второго брака, Данверс Годфри, живут светской жизнью. У Дейвида есть дочь, Ньевес, которая сейчас завершает свое образование в Швейцарии. Еще существует Касс…

– То есть Кассандра Мэри ван Доорен?

– Да. Исполнительный секретарь вашего отца в течение тридцати лет и совместно со мной его душеприказчица. Она тоже часть семьи. – Да еще какая, подумал он.

Последовало новое молчание, в течение которого она, словно компьютер, просчитывала ситуацию.

– А мисс Матти Арден, Божественная Дива. Что связывает ее с семьей?

Постель Ричарда Темпеста, подумал Харви, вслух же ответил:

– Она тоже как бы член семьи. Она была предана вашему отцу, и его смерть глубоко потрясла ее. Настолько, что она и по сей день находится в больнице на острове. – Он вздохнул. – Мы опасаемся за ее голос.

Такие стрессы могут нанести непоправимый вред.

– Да, она действительно настоящая певица… Я слушала ее в «Тоске» в прошлом году в Ковент-Гардене.

Так значит, ей нравится опера. Он уже заметил множество пластинок под музыкальным центром.

– Итого… восемь.

Харви посчитал в уме. Она была права – если принимать во внимание Харри, которого никто не принимал во внимание.

– И не оставить им ничего, даже прощального слова… и предупредить любые их попытки при помощи того, что вы назвали «закрытой информацией».

– Каковой она и является.

Она задумчиво приглядывалась к нему.

– Кому вы больше верите, мистер Грэм? Скотту Фицджеральду или Эрнесту Хемингуэю?

Харви понял, что она имеет в виду. Богатые часто так поступают.

– Они другие, – подтвердил он. – Такими их делают деньги. Деньга помогают обособиться, оградить себя от реальности. Вы обнаружите это, когда прибудете на остров. Они также снижают чувствительность, как наркотики, и, как и к наркотикам, к ним привыкаешь.

А отвыкание проходит очень болезненно.

Их глаза встретились, и она вновь понимающе улыбнулась.

– Я буду помнить об этом, – сказала она.

– Надеюсь. Большое богатство требует большой ответственности. Вам оставлено гораздо больше, чем деньги.

Они понимали друг друга без слов. Она очень сообразительна, подумал Харви. Что это, интуиция? Или острый ум? Ладно, время покажет.

Харви похвалил ее:

– Вы приняли все это очень спокойно.

– Да, – безразлично ответила она, – теперь я узнала о своем отце.

– Да, конечно… А ваша мать… Вы ничего не знаете о ней?

– Только имя.

– Но ведь вы попали в приют, когда вам было пять лет. Как вы жили до этого? Очевидно, с ней?

– Не знаю. У меня провал в памяти относительно всего, что касается моей матери. Когда я стала постарше, мне рассказали, что я была очень больна какое-то время после моего появления у Хенриетты Филдинг.

Этого я тоже не помню.

– Но… неужели у нее не было семьи? Неужели после ее смерти никто не предъявил права на вас?

– Мне ничего об этом не известно.

Харви вздохнул. Он был разочарован. Он надеялся, что, возможно, что-то прояснится.

– Ну, во всяком случае, теперь вы знаете, кто был ваш отец.

– Очевидно, существовало какое-то увлечение – но это единственное, о чем мой отец не сказал ни слова.

Харви беспокойно задвигался.

– Вашего отца женщины находили необычайно привлекательным. В его жизни их было много. Но только вам, дочери вашей матери, он оставил все. Я думаю, мы можем сделать отсюда вывод, что она много значила для него.

– Либо что у него не было детей от других женщин.

Ее рациональность вгоняла его в дрожь. Но вполне сочеталась со всем ее обликом. Он должен был увидеть хоть одно проявление ее эмоций – шок, удивление, возможно, недоверие. И что же? Все это только позабавило ее. Она обладала внешностью классической статуи. И таким же отсутствием жизни.

Она наблюдала за тем, как Харви наблюдает за ней.

Он собрался с мыслями.

– Это была в высшей степени интересная встреча, – сказал он искренне.

– Действительно, – и она в точности повторила сказанную им по телефону фразу. – Теперь я понимаю, что вы имели в виду, когда собирались сообщить что-то полезное для меня.

– Искренне надеюсь, что так.

Они еще раз обменялись взглядами. Затем Харви поднялся.

– Если вы уверены, что вам не о чем больше спросить меня… – Ему до странности не хотелось уходить.

Она завораживала его.

– Вы сообщили мне массу вещей, над которыми стоит задуматься. Несомненно, когда я попаду в Мальборо, там все окажется по-другому.

Безусловно, подумал Харви, сохраняя бесстрастие.

Она достала его пальто и шляпу, подождала, пока он оденется. Затем проводила его до двери. Он протянул руку.

– Я был рад увидеться с вами, мисс Шеридан. – И посмотреть на вас, подумал он. Она притягивала взгляд. Любой был бы заворожен. И напуган до смерти.

Она потрясает. На самом деле, потрясает.

В дверях Харви повернулся к ней еще раз.

– Вы точно помните все, что вам предстоит сделать?

Она повторила его инструкции слово в слово.

– Тогда до 27-го… – Затем, внезапно повинуясь порыву, он сказал:

– Вы справитесь, мисс Шеридан. Должен признаться вам, у меня были серьезные сомнения… но вы справитесь.

Она улыбнулась, но улыбка тут же застыла.

– Да, я знаю… – согласилась она спокойно. Затем взглянула на него, и взгляд этот, казалось, проник в самую его душу. – Справлюсь, но с чем?

Дверь закрылась.

Харви ощутил освобождение от чего-то давившего на него. Он глубоко вздохнул, надел шляпу, взял в одну руку портфель, в другую – зонт, но прежде чем вызвать лифт, медленно повернулся и уставился на выкрашенную белым дверь. За дверью слышался смех.

Глава 6

– Гляди! – Дан с торжествующим видом разложил карты.

– Проклятье! – Марджери раздраженно бросила свои. – Даже карта мне не идет!

Дан быстро считал.

– Дай-ка я взгляну… ты должна мне… неплохую сумму – три тысячи восемьсот семнадцать долларов, – а дела таковы, что я предпочту наличные, если ты не против. Никаких чеков, никаких кредитных карточек…

– Ты всем так будешь говорить? – с интересом спросила Касс.

– Зависит от того, с кем буду играть. – Его зубы сверкнули в улыбке. – А тебе я бы посоветовал самой начать копить собственные центы и десятицентовики, дорогая моя Касс. Нас ждет долгая, суровая зима.

Марджери резко отодвинула стул, царапнувший по паркету, и Хелен вздрогнула, увидев, что это один из двенадцати изящных, с изогнутыми лирою спинками, настоящих шедевров времен Людовика XIV.

– Ты хочешь нам об этом напомнить? – с отлично накрашенного лица Марджери не сходило кислое выражение. Но она держалась доблестно, насколько возможно, украсив себя. На ней было черное платье от Халстона, с вырезом до ключиц, плотно прилегающее к телу, длиною до лодыжек, позволяющее видеть ноги в простых открытых черных атласных туфельках, длиннейшая нитка крупных сапфиров вперемежку с более мелкими, но безупречными жемчужинами. Как всегда, она направилась прямо к ближайшему зеркалу. – Мне просто дурно от этого ожидания, – говорила она, поправляя прядь волос. – Почему Харви не звонит?

– Он звонил, – напомнила ей Касс.

– Неделю назад! И больше ничего! Ради чего он там торчит?

– Ты хочешь сказать, ради кого, – поправил Дан, – верно? Он заполучил ее в свое распоряжение и воспользовался тем, что после пережитого шока она как воск в его руках. И, несомненно, склоняет ее в свою пользу.

– Не говори за других! – Все только рты разинули, глядя на Хелен, которая подняла голову от своего бесконечного шитья, чтобы одернуть Дана. – Харви никогда так не поступит – и ты не смеешь порочить его!

– Прошу прощения, – обезоруживающе улыбнулся Дан. – Все мы знаем, что Харви надежен, как стена, но даже ты, дорогая Хелен, не станешь отрицать, что и стену можно разрушить с помощью тех денег, которые оставил Ричард.

– Но не тебе, – ухмыльнулся Дейвид.

Дан медленно повернулся, смерил Дейвида с ног до головы взглядом, заставившим того густо покраснеть.

– А, Дейвид… ты, кажется, трезв? Прости, наверное, поэтому я не сразу узнал тебя…

Дейвид отвернулся.

– Как мне хотелось бы, чтобы что-нибудь наконец произошло… – протянула Марджери. – Все это дурацкое ожидание унизительно!

Дан хохотнул, а она обернулась к нему с искаженным злобой лицом.

– Конечно, жиголо с опытом ценится высоко, но что ты собираешься делать, когда твоя красота вся изойдет?

– Ну да, – поддержала ее Касс, – если ты всю ее растратишь? – Она с мягкой улыбкой встретила его взгляд.

– Марджери права, – сказал Дан, не вступая в пререкания с Касс. – Действительно, нехорошо со стороны Харви, что он держит ее так долго под покровом тайны.

– А ты бы тут же затащил ее под другие покровы? – вкрадчиво спросила Касс.

Он задумчиво посмотрел на нее.

– Когда-нибудь, дорогая моя Касс, тебя повесят за твой язычок. – Улыбка раздвинула его губы. – И по заслугам.

Касс покраснела, а Дан довольно рассмеялся. Марджери хихикала, довольная, что на этот раз досталось не ей.

– Сознайся, неужели у тебя на этот случай ничего не припрятано в кармане? – лукаво спросила она.

– Припрятано, да не там, – пробормотала Касс, все еще в обиде на Дана.

– Да, у меня есть планы… – Дан решил не заводиться.

– Я так и знала! – воскликнула Марджери. – Давай, рассказывай.

– Но пока я не увидел ее, я не знаю, каким именно воспользуюсь. Видишь ли, все зависит от того, что она собой представляет.

Касс фыркнула:

– Ричардова дочь!

– Даже она. Не стоит забывать, что существуют две различные теории относительно преимущественного влияния среды или наследственности, но в данном случае, если нам известно, что можно было унаследовать от Ричарда, мы имеем очень слабое представление о ее среде… только то, что приют, где она росла, наверняка мало похож на этот дом, который, насколько я могу судить, потрясет ее совершенно! – Он удобно скрестил ноги. – Представь себе, каково обнаружить, что ты больше не безымянный ублюдок, а Темпест – хотя и внебрачный ребенок – и что твоим отцом был Ричард, «король» Темпест, суперзвезда и миллиардер. Все это, я думаю, надолго собьет ее с ног. А когда она окажется здесь и увидит все это великолепие, она тут же созреет. – И он с удовольствием принялся обдумывать этот вариант.

– Но как? – заинтересованно спросила Марджери.

– Мы дождемся момента, когда она будет выведена из равновесия, – и собьем ее с ног! При этом мы станем обращаться с ней как следует обращаться с тем, кем она стала, – с богатейшей женщиной мира.

Рот Марджери приоткрылся. Со страхом и благоговением она смотрела на сияющую улыбку Дана.

– Конечно! Как же я об этом не подумала? Это то, что надо!

– Начнем с Парадных апартаментов, я думаю. – Дан взглянул на Хелен. – Ты согласна?

Хелен вышивала, склонив голову над рукоделием, лица ее не было видно.

– Теперь это ее дом. Она может делать здесь все, что захочет. – Приглушенный голос звучал ровно.

– Так, да не совсем! Она должна быть очень взволнована. Всем известно – и она не может не знать, – что Мальборо – это твой дом, Хелен… он тобой создан.

Она будет лежать в постели не шевелясь, чтобы не потревожить всего этого зелено-золотого великолепия.

Марджери всплеснула руками.

– Она будет испугана до смерти!

– А когда она придет в себя и оглянется кругом, что она обнаружит?

– Кинжал под лопаткой? – предположила Касс.

– Семью. – Он снова не обратил на Касс внимания. – Оставшихся без денег членов семьи, отверженных, израненных, но не склонивших головы, мужественно переносящих бедствия… благородно-трагические, отказавшиеся от всего, но полные решимости пройти весь путь до конца. Да ей просто повезет, если она сумеет это выдержать!

– Мы все читали «Ребекку», – сказала Касс.

А Марджери, неспособная воспринимать иронию, серьезно подхватила:

– Ну конечно! Обыкновенный человек испугается денег в таком количестве, которое досталось ей. Не будет в состоянии распорядиться ими. Ведь то и дело слышишь о людях, которые проматывают целые состояния, растрачивают деньги на какие-нибудь дурацкие религиозные культы и даже кончают банкротством! Огромное богатство – это огромная ответственность, – добавила она добродетельно, при том, что сама никогда не была отягощена богатством. – Если мы хорошо разыграем свои карты, она будет только благодарна, что мы помогаем ей нести это бремя.

– Разумеется, мы должны разыграть свои роли, – предупредил Дан. – Это означает быть вежливыми, любезными – в благородно-трагическом стиле. Печальный вздох, укоризненный взгляд… но не больше, ни одного слова протеста. И никакого жеманства. Я имею в виду вас, графиня. Никаких кислых мин. Только твоя собственная добросердечная натура. Крошка Марджери Боскомб из Небраски, чья матушка вышла замуж за «короля» и была вознесена в его замок. Что же, наша маленькая мисс Никто внезапно становится большой мисс Все. Да под ней ноги будут подгибаться.

От такого потрясения она размягчится, и мы сумеем без труда заронить в нее свои идеи. Затем взрастить их – и получить урожай! Но первый шаг предоставьте сделать мне. Такова моя цена.

– Ха! – Касс выпрямилась, блестя глазами. – Понятно! Что ты собираешься делать? – промурлыкала она. – Соблазнить ее?

Дан удостоил ее ледяным взглядом:

– Ты сомневаешься?

Она покачала головой.

– Ни одной минуты. Я думаю, ты справишься с ней раньше, чем она успеет достать из багажа зубную щетку.

– Что же, ради большой цели следует идти до конца, – ответил Дан. – Если это, конечно, не твой собственный конец. Но так далеко я идти не намерен.

– А как насчет нее? – лукаво спросил Дейвид. – Ты уверен, что она не успела набить руку в любимых тобою играх и развлечениях?

Дан улыбался, прищурив глаза.

– Развлечения ее, игры – мои.

Негромкий стук возвестил появление Мозеса, дворецкого. Его черное лицо было спокойно, но глаза горели от волнения.

– Только что звонили с посадочной полосы, мэм, – обратился он к Хелен. – Самолет мистера Грэма должен приземлиться через пять минут. Я выслал туда автомобиль.

Хелен подняла взгляд, руки ее замерли, затем она отложила рукоделие.

– Спасибо, Мозес. – Она посмотрела на часы. – Я думаю, ужин сегодня будет попозже… Скажем, в восемь тридцать.

– Очень хорошо, мэм. – И Мозес исчез.

Марджери вскочила на ноги, нервно теребя пальцами бусы.

– Сядь! – резко скомандовал Дан. – Давайте соблюдать всю мыслимую вежливость, но не будем забывать, кто мы! Никакой враждебности, я прошу вас, но и никакой униженности! Несмотря на свои только что обретенные деньги, она, в сущности, осталась ублюдком, лишенным имени, и у нее масса причин, чтобы нервничать. Она приходит к нам, а не наоборот. Ей надо будет свыкнуться с новыми обстоятельствами, обстоятельствами, которые уже давно составляют часть нашей жизни. Держитесь этой линии и не отступайте! Неважно, кем она стала сейчас, мы остаемся теми, какими были, и если вы прислушаетесь к моим советам, и дальше будем такими же! Помните об этом! Для нее мы богаты и сильны.

«Она очень высокая, – писал Дейвид, – с золотисто-белокурыми волосами и потрясающе красивая. Помнишь, как Теннисон писал о Мод? Это в точности про нашу Элизабет! Отнюдь не податливая, робкая и неуверенная девица. Мы заполучили крепкую штучку, острую, как иголка, и, надо тебе сказать, она знает, как кольнуть побольнее!

О Дэв, если бы только видел, как все происходило!

Это же готовый сценарий! Поглядел бы ты только на их лица! Все мы видели ее фотографию, но из всех один я знаю, как фотокамера может лгать. Потому что во плоти она действительно потрясает. Как она идет! Как в торжественной процессии. При всем при этом она вполне Темпест… Забавно, правда? Относительно этого не может быть никаких сомнений. Ричард не совершал ничего случайного.

Но возвращаясь к ней… Я никак не могу начать, хотя мне просто необходимо рассказать кому-нибудь.

Ее самообладание переходит все границы. Мне понадобится твоя помощь, Дэв. Очевидно, нужно гораздо большее, чем унаследованные миллионы, чтобы затронуть ее. Уже стало ясно, что она не польстилась на продемонстрированный перед нею шарм Дана и не согнула шею под тяжестью богатства Темпестов.

Ее история – это чистый Диккенс. Таинственная мать (кто, черт побери, это мог быть?). Воспитывалась в приюте, с шестнадцати лет предоставлена самой себе и, Бог мой, неплохо справилась! Она не даст задурить себе голову ни нам, ни кому другому. И ей на всех наплевать. Она не нуждается в одобрении либо согласии.

Никаких подходов, никакого желание снискать доверие. Вот она здесь. И ты должен подойти к ней. Но, Бог мой, к ней стоит подойти! Что за лицо! Ты поймешь, о чем я, когда узнаешь, что я пытался запечатлеть его на холсте… не смейся, я действительно пробовал! Она необыкновенно привлекательна – и непостижима. Знаешь, как иногда в магазинах мебель покрывают пластиком? Примерно то же самое с ней, только она-то покрыта не пластиком, а листовым стеклом. Удивительное сочетание противоречий. Безымянная (до сегодняшнего дня) незаконная дочь выглядит как потомок тысячелетиями старательно подбиравшихся родов. Но тепла в ней не больше, чем в сверкающем бриллианте. И когда подходишь ближе, тебя обдает холодом. Стоит ли говорить, что Дана слегка прихватило морозцем.

В одном можно быть уверенным. Ричард знал, что делает. Единственно, чего мы не можем понять, – почему? Касс, конечно, ходит крутом и мрачными предсказаниями словно старается оправдать свое имя.

Ударили в гонг… Пора идти переодеваться к ужину.

Мы устраиваем в ее честь великосветские приемы. Ты представляешь – Парадные апартаменты, королевская пышность, сервизы Людовика XVI… и так далее. Подожди. Я вернусь так скоро, как только смогу».

Дан одевался к ужину, завязывая галстук идеальным узлом, когда дверь его гардеробной распахнулась и ворвалась разъяренная Марджери, что, однако, не помешало ей быть одетой с убийственным шиком в черный атлас, с тремя рядами жемчужных бус.

– Чего теперь стоят твои прекрасные планы? – прошипела она.

Дан кивком головы отправил прочь лакея, и тот немедленно исчез.

– Я думаю поменять планы, – весело проговорил он, нисколько не сбитый с толку и не обеспокоенный.

– Подонок! – выведенная из себя, закричала Марджери.

– Шлюха!

– Ну скажи, чего она, по-твоему, стоит?

– Многого – гораздо больше, чем я думал… или рассчитывал. – Он засмеялся. – Представляешь, что она сказала, когда я показал ей Парадные апартаменты? «Как красиво. Зеленый – мой любимый цвет…» – Дану это казалось удивительно забавным. Он взял со стола часы, почти вовсе лишенные толщины, чистого золота, марки «Эгерле Кутюр».

– Она не отдаст ни пенни, – простонала Марджери. – Тебе не удастся ничего выцарапать у нее из кармана – либо из какого другого места.

– Если бы я надеялся, что ты в состоянии расплатиться, я бы побился с тобой об заклад…

– А если бы я выиграла, как бы ты сумел расплатиться? Твое досье, как и мое, черным-черно.

– Однако моя репутация не в таких клочьях… Ну, ну, потише. – Он перехватил за запястье ее поднятую для удара руку, завел ее назад так грубо, что она задохнулась от боли. Пока она пыталась освободиться, он потянул носом воздух. – Что-то мне мерещится запах бренди, заглушенный ароматом «Джой». – Он злорадно рассмеялся. – Что, достала она тебя?

Марджери выдернула руку с такой силой, что откачнулась назад и ударилась о ручку комода.

– Ой! – На глазах ее выступили слезы. – Ублюдок! Надеюсь, тебе не перепадет от нее ни цента!

– Ну, мне нужно гораздо больше! – Он пригладил перед зеркалом блестящие волосы, взял оправленную в серебро щетку, несколько раз провел по волнистым волосам. – Ты забываешь, что она женщина. – Он опустил щетку и задумчиво взглянул на свое отражение. – Во всяком случае, надеюсь… – Он снова прибегнул к щетке. – А мне ли не знать женщин? – Он улыбнулся ей в зеркале. – И тебе ли не знать об этом?

Марджери бросила на него сердитый взгляд. Дело было давно. И ничего хорошего из этого не вышло.

Дан засмеялся. Угадать реакцию Марджери ничего не стоило. Ей хотелось выругаться.

– Оставь слова дуракам, – посоветовал Дан. – Нежная улыбка творит чудеса. Мужчина не может устоять перед улыбкой женщины.

Губы Марджери дрогнули.

– Уж ее-то улыбка способна заморозить океан!

Дан чуть нахмурился.

– Да, разумеется, ее легкой добычей не назовешь.

Но будь уверена, дорогая, какова бы она ни была, я скоро это выясню.

– Тогда дай мне знать, ладно? – встрепенулась Марджери.

Дан положил в карман чистый носовой платок, зажигалку, ключи.

– Предоставь это мне, – посоветовал он доверительным тоном. – Я знаю, что делаю.

Великолепные двери Парадных апартаментов открылись на его стук, и одна из горничных, Линетта, провела его в гостиную. В этот момент Элизабет Шеридан вышла из своей спальни, поправляя жемчужную серьгу.

– О, замечательно! – реакция Дана была непосредственной, теплой. – Вы возникли на пороге совершенно волшебно. Я даже испугался, что вас может сдунуть, когда дверь откроется…

– Разве она еще не открылась?

Он восхищенно рассмеялся.

– О, вы действительно мне нравитесь! – воскликнул он. – Какая освежительная перемена.

– Вы хотите сказать «освежающая»?

– Разумеется, вы правы. Но, Боже, как вы похожи ни Ричарда!

– Да, мне часто говорят об этом.

– Но это правда. Поверьте мне, я понимаю в таких вещах. Даю вам слово – как правило, мое слово здесь последнее.

– Ну так пусть там и остается…

Она видела его насквозь. Сука! – подумал он, продолжая лучезарно улыбаться.

– Знаете, я на вашей стороне.

– Почему?

– Я думаю, вы выиграете.

Ее глаза остановились на нем, и он почувствовал себя мелким, ничтожным под увеличительным стеклом микроскопа.

– Да… Я думаю, вы всегда выбираете выигравшую сторону.

Из спальни вышла Линетта и подала Элизабет вечернюю сумочку того же глубокого темно-зеленого, почти черного цвета, что и платье, о котором Дан с пониманием заметил:

– Сен-Лоран?

– Копия. У меня больший, чем у манекенщиц, размер.. Но я неплохо шью.

– Так вы его сами сшили! – Это произвело на него впечатление. Вряд ли Марджери в состоянии даже вообразить такое.

– Нас учили шить в приюте Хенриетты Филдинг.

Предполагалось, что нам это может пригодиться.

Он слушал невнимательно.

– Но теперь вы можете позволить себе покупать оригиналы – причем в любых количествах. Очевидно, что вы обладаете вкусом. Теперь же у вас будут еще и деньги.

Платье было из тонкого шелкового джерси, облегающего фигуру, обрисовывающего грудь и талию, перехваченную поясом, отделанным полоской бледно-розового атласа, который завязывался спереди мягким узлом. Узкие рукава доходили до запястий, к глубокому V-образному вырезу была приколота изумительная темно-красная роза.

– Вы вполне гармонируете с окружением, – похвалил ее Дан, обводя рукою зеленое и золотое великолепие комнаты. – Вам здесь удобно, я надеюсь? – В голосе Дана звучала забота, словно администратор отеля разговаривал с важным постояльцем.

– Вполне удобно, спасибо.

– Может быть, спустимся вниз?

– Конечно, пожалуйста… но на чей уровень?

Ох, остра на язык, думал он злобно, ощущая, как сжимаются кулаки, чувствуя, как ему трудно владеть собой. Она вызывала у него желание показать зубы. И проверить их остроту на ее косточках.

Гостиная, куда он сопроводил ее, была выдержана в желтых тонах и отделана белым. Ковер, портьеры, мебель были белыми, сверкали зеркала и две огромные, в несколько ярусов, люстры, комнату украшали картины и масса белых цветов. Платье Элизабет Шеридан резко выделялось на фоне затянутых шелком стен и тяжелых бархатных портьер с фестонами и кистями.

– Теперь, – сказал Дан, – кажется, пришло время мартини.

– Можно я посмотрю, как вы смешиваете мартини?.

Мне всегда хотелось научиться.

– А я всегда готов учить… чему угодно.

Он подвел ее к великолепному портрету жившего в восемнадцатом веке Темпеста. Фрэнсис Темпест, гласила золотая доска, которую Дан открыл, как дверцу. За ней находился полностью укомплектованный бар. Дан достал большой кувшин и чашку с кусочками льда и высыпал лед в кувшин. Затем, взяв бутылку «Noille Prat», налил столько, что жидкость закрыла лед целиком. Покрутил кувшин так, что его бока покрылись маслянистой пленкой. Затем слил жидкость. Залил лед джином «Tanqueray». Размешал серебряной ложкой с длинной ручкой. Взял два бокала для мартини на длинных ножках и наполнил их. Последним штрихом был ломтик лимона, который нужно было чуть сдавить, прежде чем бросить в бокал. Дан вручил ей один.

– Вот, – сказал он, – это мартини. Если вам приготовят его по-другому – не верьте, а главное – не пейте.

– Выглядит убийственно. – Она критически приглядывалась к своему бокалу.

– Так и есть. Но только до тех пор, пока вы не научитесь пить, не пьянея, в то время как все остальные не выдерживают… – И, как бы демонстрируя это, Дан сделал глоток.

Она только пригубила.

– Я чувствую только лед.

– Зато сейчас ощутите тепло.

Он подвел ее к мраморному камину, над которым висел еще один чудесный портрет Хенриетты Темпест, в платье из тончайшего шелка и изумрудах, стоивших целое состояние, датированный 1817 годом.

– Элизабет – могу я называть вас Элизабет? Вы – девушка моей мечты.

– Я думаю, вы мечтаете о моих деньгах.

Его рука, державшая бокал, не дрогнула. Что она, радаром пользуется, что ли?

– Я живу надеждами, – скромно ответил он и добавил печально:

– Теперь…

– Да, это все, что он вам оставил.

Она села в уголок изящного дивана времен Людовика XVI, позолоченного и обтянутого лионским шелком яркого, солнечного желтого вдета.

Он весьма небрежно уселся рядом.

– Кстати, вы представляете, что он вам оставил?

– Очень много.

– Слишком скромно сказано. Он оставил вам все!

Сейчас вы могли бы купить благодаря вашим деньгам целую страну или даже две. Рокфеллеры, Ротшильды… – Дан посмотрел на ее бокал. – Пейте! – поторопил он ее. – Теперь, когда вы умеете делать мартини, вам надо научиться его пить. И что» же вы собираетесь делать со всем вашим богатством?

– А вы что посоветуете?

– Тратить, разумеется.

– Как вы?

– Я отлично это умею.

Она глотнула мартини.

– Почему вы так сосредоточены на деньгах?

– А что еще есть на свете?

Как это мы так далеко зашли, подумал он.

– Я хочу сказать, что вы без этих денег?

– Бедна, – ответила она.

– А с ними вы – все…

– Вы так понимаете мою теперешнюю ситуацию?

Ох, и сука же она. Такая же холодная и жесткая, как ее глаза. Он просто должен одолеть ее.

– Будет правильно, если вы будете так считать, – сказал он серьезным тоном. – Обычно люди в вашем положении… очень уязвимы. Нуждаются в совете. Ноя не думаю, что вам когда-нибудь понадобится совет.

– Не понадобится.

– Да… Вы кажетесь женщиной, которая дает себе отчет в собственных мыслях. – И в моих тоже, подумал он. – Это необычно для женщины. Но… – Глаза его смеялись, в то время как язык жалил. – Вы ведь не слишком женственны, правда?

Он был ошеломлен тем, что она восприняла его реплику всерьез.

– Да, – ответила она. – Не женственна.

– Вы действительно не подходите под это определение, – пробормотал он, разглядывая ее пристально, будто хотел снять мерку. – Но я должен сказать, что с расстояния, которое делит нас, вы выглядите безупречно.

– Как ваши манеры, – ответила она, допивая бокал.

– Я знаю свои возможности, – скромно заметил он, взяв у нее пустой бокал.

– Прекрасно. Я тоже.

И еще как! Он кипел, заново наполняя их бокалы.

Ничего не выходит. Она каждый раз ухитряется опередить его. Хуже того. Она совершенно точно видит, что он делает, и ей наплевать. Он не привык к равнодушию.

Волнения, желания, предвкушение или сомнение – но не равнодушие! Это выводило его из себя. Он не представлял себе, как это может быть. Впервые в жизни он не производил никакого впечатления.

– Как вы на все это смотрите? – спросил он доверительно, подавая бокал.

– Беспристрастно.

Дан глотнул мартини. Он чувствовал, что с трудом сохраняет спокойствие.

– Вам, наверное, все окружающее кажется ненастоящим, – настаивал Дан, – но, поверьте мне, это ужасающе реально.

Увидев ее улыбку, он понял, что и этот выстрел прошел мимо цели.

– Я уже поверила…

Он чувствовал, что возненавидел ее. Он готов был отдать жизнь, чтобы разделаться с ней. И не только из-за денег. Но пока – он поднял бокал.

– Пейте… Первый бокал зажигает огонь, второй – дает тепло… Жгите свечку с обоих концов. Как ни говори, вы можете себе это позволить.

– Вы опять вернулись к деньгам. – В голосе ее слышалась скука.

– Нет, я просто не могу оставить этой темы.

– Вы пробуете оставить меня без денег.

– Если предоставится возможность, – сказал он самым любезным тоном.

Она смотрела на него поверх бокала. Глаза казались драгоценными камнями.

– Что он обещал вам? – вопрос был поставлен прямо, без обиняков.

– Разделить на всех поровну.

– Почему же он не сдержал обещания?

– Это уже другая история. Сначала докончим вашу.

– Уверяю вас, моя история лишь следствие.

– Ну… О мертвых не говорят плохо.

– Почему? Они же не слышат вас.

Снова безжалостная логика. Нет, определенно не женственна. Как искушена в словесной игре! Даже в этом доме, где слова то и дело становились оружием, с которым все умели ловко обходиться, она без затруднений вела беседу.

– Вы чувствуете себя обманутым?

– Я и был обманут. Все мы были обмануты. Все досталось вам, – напомнил он ей. – В том числе и его долги. – Затем чарующе добавил:

– Считайте меня накладным расходом.

– Сомневаюсь, могу ли я себе это позволить, – ответила Элизабет, чуть улыбнувшись.

– Не можете не позволить. – Это прозвучало как предупреждение, краткое и мрачное. Затем он продолжал с любопытством:

– Правда ли, что вы выросли в приюте?

– Да.

– Но вы не всегда были такой, как сейчас?

Она поняла, что он имеет в виду.

– Нет.

– Выучились?

– Вся сила – в знании.

– Нет. В деньгах.

Он сел поглубже, чтобы видеть ее профиль. Он был само совершенство. На фоне горящих в камине яблоневых поленьев – хотя нужды в этом не было, Хелен всегда настаивала на том, чтобы разжигали камин, – ее профиль казался вычеканенным на монете.