Текст книги "Дети Афродиты"

Вера Колочкова
Дети Афродиты

 
Наконец-то встретила
Надобного – мне:
У кого-то смертная
Надоба – во мне.
 

Марина Цветаева.

Стихи сироте

© Колочкова В., текст, 2015 © Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

* * *

Послеобеденное июньское солнце лукаво скользнуло сквозь полоски жалюзи, пробежало по серьезным лицам, вспыхнуло в камешке колечка на Ольгином пальце. Она даже подвинула ладонь в сторону от солнечного луча – показалось, камешек сверкнул неким вызовом. Не к месту, как говорится, и не ко времени. Хотя камешку все равно, где и как вспыхивать и сверкать. И какие кругом лица, тоже все равно, он своей жизнью живет, горделиво равнодушной. Даже песенные призывы девушек, которые его лучшим другом считают, ему тоже по большому счету – тьфу… Пойте, если хотите. Тоже, друга нашли…

Ольга вздохнула – ее-то как раз к разряду поющих девушек не отнесешь. А жаль. Вот было бы хорошо – дружить с камнями и одной этой дружбой вполне довольствоваться. И не хотеть больше ничего. И не рефлексировать на все остальное, что добывается кровавыми душевными мозолями для того только, чтобы считать себя какой-никакой личностью.

Нет, и впрямь жаль, что камешек не друг, а просто случайная радость. Даже не радость, а так, маленькое развлечение. Тем более, если в каратах смотреть – далеко не «вау». Зато цвет какой… И чистота, и огранка… Видно, что Иван старался, когда подарок выбирал. Сволочь Иван. Предатель Иван. И вообще, зачем, зачем она это кольцо надела? Лишний раз болью себя с толку сбить? Про Ивана вспомнить? Зачем?!

Снять это проклятое кольцо, что ли? Как-нибудь незаметно? Ладно, потом… После совещания. Тем более, Татьяна через стол на нее внимательно смотрит, смеется глазами – погляди, мол, как наш Маркуша сегодня разбушевался…

А Маркуша и впрямь разошелся, понесло его ввысь, точно орла в поднебесье. Сначала напал на главного инженера, потом прошелся по начальнику отдела эксплуатации, да так, что у бедолаги глаза стали похожи на табло, в котором несутся строчки заявления на увольнение по собственному желанию. Новенький потому что, не привык еще. Ничего, закалится со временем. Научится кувыркаться в пустом Маркушином гневе. Неприятно, конечно, но и шибко не обжигает. Скорее, Маркушин гнев похож на сказочное кипящее молоко, глядишь, и выскочит из него новенький писаным красавцем. А что? Выстраданная в таком котле достойная зарплата из любого замухрышки способна красавца сделать. Всяких тут повидали, знаем.

– …И я еще раз повторяю для тех, кто не понимает! В нашем портфельном пакете на сегодняшний день присутствуют только высоколиквидные проекты, расположенные на лучших площадках города. Наша фирма фуфлом не занимается. А если кто все-таки понимать не желает, будьте уверены, что я умею расставлять кадровые акценты. Или мы работаем, господа, или расстаемся без выходного пособия!

Опять они с Татьяной переглянулись. Одинаково чуть сморщили губы, одинаково чуть выпучили глаза – о, о, как страшно… Боимся, боимся тебя, зверь Маркуша. Ольга закатила к потолку глаза, Татьяна наклонила голову, пытаясь скрыть легкий смешок на выдохе. Правильно про них Маркуша сказал, будучи сильно пьяненьким на последнем корпоративе – «все-таки сволочи вы, девки, обе две сволочи…»

Может, и прав ты, Маркуша. А только куда ты без нас, без девок, которые «обе две сволочи»? Ты без нас, друг Маркуша, и шагу не ступишь. То есть без уважаемого финансового директора госпожи Ромашкиной Ольги и уважаемого главного бухгалтера Яблонской Татьяны. Женщин не так чтобы сильно добрых, зато умных и прозорливых, в отличие от тебя, дорогой наш Маркуша. То есть уважаемый генеральный директор господин Марк Орлов. Орел ты наш, царь-батюшка. Немного глуповатый орел и отчасти недалекий, но это ничего. Терпимо по большому счету. Зато ишь, как распекать подчиненных научился, пыжиться гневом праведным. Ой, боимся, боимся.

– Вот это что вы мне подсунули, что?

Маркуша трагически потряс в руке пластиковую папку с документами, потом плюхнул ее на стол и брезгливо отпихнул от себя. Папка резво проехалась по столу, сунулась в руку новенького начальника отдела эксплуатации и замерла, как испуганный щенок.

– Это… Это графики первых этапов работ… – проблеял несчастный начальник отдела эксплуатации.

– Я понимаю, что это графики! А сроки? Что там за сроки? Откуда вы их взяли, с какого потолка?

– Ну почему – с потолка… Там же все расчеты есть… – на последнем вздохе испуганной обиды пролепетал бедолага, пробежав быстрым взглядом по лицам присутствующих. Не обнаружив на лицах поддержки и понимания, пожал плечами, тем самым выражая крайнюю степень недоумения, тоже весьма испуганного.

Ольга опять вздохнула, глянула на Татьяну, подняла домиком брови. Они давно научились понимать друг друга с полуслова, с полувзгляда. И сейчас ее «домик бровями» означал только одно – жалко, мол, парня, правда? Татьяна в ответ дернула уголком рта, что означало – не бери в голову… Нечего его жалеть, сам переморгается. Мужик все-таки. Крепче будет.

Наверное, Татьяна права… Чего их жалеть-то? Пусть сами себя жалеют. И вообще, Маркуши бояться – в лес не ходить. Если ты, мужик, то есть новенький начальник отдела эксплуатации, с головой дружишь, значит, сам во всем разберешься. У нас тут, дорогой новенький, все как в стишатах поэта Вишневского – «чем незначительнее фирма, тем генеральнее директор». А если ты такой же недалекий, как наш генеральный директор, значит, туда тебе и дорога…

И вообще, чего это она на Маркушу ругается, хоть и в мыслях? Нет, нельзя на Маркушу ругаться. И обижаться тоже нельзя. Потому что грешно. Маркуша не виноват, что на нем природа отдохнула. Зато, ни много ни мало, в Гарварде учился, не абы где! Правда, до победного конца Маркуша тех «гарвардов» не осилил… Ни толку, ни ума не хватило, пришлось на родине высшее образование завершать. Помнится, как он заявился в сентябре к ним в группу на четвертом курсе политехнического, весь из себя гордо американский, хоть и не оправдавший родительских надежд на «то» образование… Какой это был год? Девяносто пятый, кажется. Ну да. Им, нынешним сорокалетним, всем тогда чуть за двадцать было.

Поначалу Маркуша сильно важничал, особняком в группе держался. Пока Вовка Васильев ему под дых не дал. Вовка – он такой был… Умный и смелый. А умным и смелым в те годы как-то не очень везло. Потому что смелость – да, очень была востребована, а ум только после наглости в рейтинге человеческих ценностей значился. Смелость плюс наглость получается успех. А смелость плюс ум… Тут уж как повезет. Зато таким, как Маркуша, даже везения не требовалось, потому что мамка и папка стояли за спиной вместе с накопленным нагло-начальным капиталом. Хорошо, хоть Вовке хватило ума после проявленного знака внимания, то есть памятного удара «под дых», с Маркушей намертво задружиться. Так после института вместе и работать начали. То есть Вовка «работал», а Маркуша «руководил». Эта фирма – уже пятая у Маркуши… Правда, без Вовки. Вовка давно материально окреп и в свое плавание ушел. А вместо себя ее порекомендовал, все-таки однокашники, свои люди. Так и сказал – Олька Ромашкина тебя не подведет, доверься ей… Баба умная, прозорливая. Теперь она, стало быть, вместо Вовки с Маркушей нянькается, вся из себя умная и прозорливая. Вернее, не с Маркушей, а с тем самым нагло-начальным родительским капиталом… Хотя одно от другого неотделимо, конечно же. То есть в комфортных условиях вполне даже сочетаемо.

Нет, Вовке спасибо, конечно. Маркуша свое свадебно-генеральское положение очень даже осознает и в зарплатном смысле щедр до неприличия, тут уж без обид. Золотое место. Золотой Маркуша. И пусть гневается на здоровье, жалко, что ли. Ой, боимся, боимся…

Ага, выдохся гневом, замолчал, но тоже весьма многозначительно. Вон, как лоб крутыми бугорками скукожил. На лице – вдохновенная усталость от непробиваемой глупости подчиненных. Бедный, бедный Маркуша. Совсем умотался. Сейчас наверняка про новый проект начнет вопрошать. И страшно гневаться. Всему свое время, и для вопросов, и для гнева тоже. Знаем, привыкли уже. Все по регламенту. А там, глядишь, и заканчивать можно будет эту бодягу.

– Так… А что у нас с новым проектом? Кто-нибудь может дать хоть какую-то вразумительную информацию?

Тишина. Маркуша обвел грозным взглядом лица. Все прижали уши, сидят, столешницу изучают. Вот главный инженер мазнул по Ольгиному лицу рыбьим взглядом, вот Татьяна посмотрела удивленно – чего, мол, паузу тянешь? Давай уже, выступай. Реплика брошена, пора. Твой выход из-за печки, госпожа финансовый директор Ольга Ромашкина!

Ну что ж, пора так пора… Хотя нет, пусть Маркуша сам попросит, нечего его баловать. Тем более, и докладывать по новому проекту особо нечего. Минус на минус, получается дырка от бублика, а не проект.

– Ольга Викторовна… Вы не слышали, что я спросил?

– Слышала, Марк Андреевич.

– Ну… И что? У вас есть какие-то соображения? Или предложения? Почему я должен все силой вытягивать?

– Да, Марк Андреевич, извините. Есть у меня и соображения, и предложения. Но я бы хотела… Можно я после совещания вам доложу? Хотелось бы приватно. Понимаете, там имеются определенные нюансы…

Марк слегка дернулся, капризно повел плечом. Но лицо таки на долю секунды выскочило из привычного рассерженного состояния, в глазах мелькнуло смятенное беспокойство. Нет, не за судьбу проекта – еще чего! Уж она-то знала характер этого беспокойства. Ох, Маркуша, Маркуша… Зря паникуешь, сиди спокойно. Никто и не думает посягать на твое генеральское генеральство. Нешто не понимаем…

– Хорошо, Ольга Викторовна. Если вы так ставите вопрос, я готов вас выслушать. Прямо сейчас. Итак, совещание закончено. Ольга Викторовна остается, остальные свободны!

Ох, как «остальные» подскочили со стульев, как резво рванули на выход, образовав неприличную сутолоку в двери! А новенький – молодец. Сохраняет остатки оскорбленного достоинства, медленно идет, спину прямо держит. Ой, а на рубашке-то, между лопатками – мокрое пятно! Значит, не такой уж и молодец… Надо будет все-таки потом, позже, провести с ним беседу. Наставить, вразумить, сориентировать на местности. Если ты, мол, новенький, хочешь с Марком работать, научись ему скидку давать. Потому что умный всегда первым делает скидку, запомни. Потому что если ты умный, обязательно еще и хитрым должен быть. А гордыню надо отставить на время, а иначе никак, такова жизнь. И не надо ничего своей гордо вспотевшей спиной демонстрировать, как сейчас. Зачем вообще что-то демонстрировать? А главное – кому?

Ольга вдруг усмехнулась грустно своим же мыслям – надо же, учительница нашлась. Ага, самая умная. Ее бы саму кто научил, как с собственной гордыней управляться… Никто ведь не придет и не научит. Да и не надо, в общем. Все равно она никого не послушает. Говорят, характер у нее такой вредный…

Задумалась и про Татьяну совсем забыла. Подняла голову – Татьяна была уже у двери. Вот обернулась, спросила взглядом – а я как же? Ты чего, Оль, забыла про меня? Мне тоже уходить, что ли?

Ой, а в глазах-то какая паника… Боится Татьяна не у дел остаться, ой, как боится. Всегда хочет быть у руля. Может, оно и правильно, так и полагается главному бухгалтеру. Что ж, нам руля не жалко. Если Татьяне хочется, да ради бога…

– Пусть Татьяна останется. – Наклонившись, проговорила быстро и тихо, так, чтобы Марк услышал.

– Татьяна Евгеньевна! А вас я тоже попрошу остаться, – провозгласил тот, не поднимая головы.

Получилось очень внушительно, почти как у шефа гестапо Мюллера. Народ в дверях на секунду замер, с уважением взглянув на Татьяну. Вернее, даже больше с сочувствием. Время-то было глубоко послеобеденное, конец рабочего дня. Все по домам пойдут, а бедные девочки Оля с Таней… Вернее, бедные госпожи Ольга Ромашкина и Татьяна Яблонская…

Ладно, ладно, идите. Не надо нас жалеть, мы свое дело знаем. И зарплату свою неприлично высокую не зря получаем, по совести отрабатываем.

Наконец, плотно закрылась дверь за последним «свободным» после нервного совещания. Марк откинулся на спинку кресла, прижал фаланги большого и указательного пальцев к глазам, проворчал страдальчески:

– Нет, ну вы видели, а? Кругом одни идиоты. С кем работать приходится? Откуда новых сотрудников брать? И голова болит, сил нет… Может, у меня давление подскочило, а, девчонки? Коньяку, что ли, выпить? Говорят, помогает, сосуды расширяет…

– Да просто в кабинете очень душно, Марк. Вон, все окна задраены. Надо свежего воздуха запустить, – по-хозяйски произнесла Татьяна, резко потянув на себя шнур жалюзи.

– Не надо, кондиционер же работает. Зачем? – капризно отмахнулся Марк, щурясь от хлынувшего в кабинет яркого света.

– И зачем тебе эта мертвечина из кондиционера? Надо живым воздухом дышать… Тем более, дождь недавно прошел. Смотри, как хорошо, – распахнула Татьяна створку окна. – Как птички поют. Воздух, озон, солнце… Тем более, оно уже не так шпарит, дело-то к вечеру.

– А может, все-таки по коньячку, а? Ну, по чуть-чуть…

– Давай сначала с проектом разберемся, потом по коньячку! – улыбнувшись и глянув на Марка, как строгая, но добрая воспитательница, подтянула Ольга к себе папку с новым проектом. И, обернувшись к Татьяне, коротко приказала: – Садись, хватит за спиной маячить…

Татьяна села напротив, сложив перед собой руки, как прилежная школьница, и смешно поджав губы бантиком. Я, мол, вся внимание, слушаю. Ольга отметила про себя невольно – на сей раз перебор с жестами. Не идет эта игривость Татьяне. Полтинник бабе недавно стукнул – надо осторожнее пристраивать к себе «губы бантиком» и позу прилежной школьницы. А лучше вообще не пристраивать. Хотя Татьяна хорошо выглядит, конечно, очень даже моложаво. Но моложаво все равно для полтинника. Тут уж ни убавить ни прибавить…

Марк глядел на нее уныло, поджав губы скобкой, потом вздохнул обреченно:

– Ладно, валяй проект… Все-таки сволочи вы, девки, обе две сволочи. Давай, Оль, короче, а то я совсем от головной боли ничего не соображаю.

– Хорошо, я постараюсь короче, – сухо проговорила Ольга, не реагируя на Маркушино нытье. Вытянув из папки первую бумагу, аккуратно положила перед его носом: – Вот, смотри, это реестр владельцев ценных бумаг… Видишь, я там фамилии фломастером подчеркнула – тебе они ни о чем не говорят? Знакомые фамилии, правда?

– Ну… Да… – растерянно закивал головой Марк, вглядываясь в список фамилий.

– А вот, смотри, предлагаемый график… А вот планируемая прибыль инвестора…

– И что? По-моему, нормально… Все, как обычно…

– Нет, Марк, не совсем. Вот тут я сделала обратный анализ… Смотри внимательно. Сначала все хорошо, видишь? А вот здесь, на этом этапе, мы явно и неизбежно плюхаемся, судя по графику. Очень жестко плюхаемся. Откровенно. А вот санкции, которые предлагает инвестор… И если посчитать… Вот смотри, что у нас по санкциям получается. Впечатляет?

– Ого… Это что же? Это мы столько должны будем заплатить? За что?!

– Да в том-то и дело, что ни за что, Марк. Так устроено по документам. Фишка такая.

– И… И что? Выходит, мы с этим проектом оказываемся в полной?.. В полной?!..

– Да, именно в ней, Марк. Правильно мыслишь. Можешь даже вслух не произносить, не резать грубостью наши с Таней нежные ушки. Мы и без того тебя понимаем.

– Ничего себе, Оль. Это что, а? Как это называется? – тихо произнесла Татьяна, глядя в бумаги. – Это подстава, что ли?

– Ну да. Вроде того. Говорю же, фишка такая, незаметно прописанная.

– Надо же. Как грамотно сделано. А я не поняла. Хотя я бы тоже своим бухгалтерским глазом заметила, но потом, позже, конечно. Ну, ты даешь, Ромашкина. Да у тебя талант прозорливости, дорогая моя! С тобой опасно дело иметь.

– Да никакой особенной прозорливости нет, Тань. Просто обостренный аналитический склад ума. Ну, и еще фамилии насторожили.

– Так я и говорю – талант! – повторила Татьяна и, развернувшись к Марку, со всей дури хлопнула по столу ладонями: – Нет, правда же, Марк, Ольга у нас талантливая? Раз – и алмазом в чужой хитрый глаз! И сразу все увидела! Нет, я на нее просто изумляюсь, Марк! Чего молчишь? Похвали своего финансового директора! Тоже изумись ради приличия!

– Да, Оль, ты молодец, конечно… – морщась, сжал виски ладонями Марк и даже простонал тихо и жалобно от «приступа» головной боли. – Может, мы за твой финансовый гений не просто так изумимся, а того… По сто грамм для пользы дела. А, Оль? Ну сил же никаких нет.

– Да наливай, чего уж! – махнула рукой Татьяна. – Давай, сообразим на троих. А что, имеем право, в конце концов! Чего нам, таким умным и талантливым, не устроить расслабуху в конце тяжелого трудового дня? Кто нам запретит мелкие радости?

– Ага, я сейчас, – с готовностью поднялся из кресла Маркуша. – Погодите, я исчезну на минуту. Только секретаршу домой отпущу, чтоб не болтала лишнего.

Марк скрылся за дверью кабинета, было слышно, как он что-то бубнит секретарше. Вернувшись и провернув ключ в двери, сел на место, бережно выудил из стола коробку с французским коньяком, огладил со всех сторон, даже к щеке прижал на секунду с нежностью. Татьяна вздохнула, спросила тихо:

– Ты его наливать будешь или гладить, как бабу? Стаканы у тебя в хозяйстве есть?

– А это что? – резво указал Маркуша на поднос с минералкой и высокими стеклянными стаканами.

– А, ну да… Я и не заметила. А они чистые? Что-то я не наблюдала, чтобы кто-нибудь из них пил… Ты, Марк, извини меня, конечно, иногда так начинаешь буйствовать на совещаниях, что и в голову никому не приходит руку протянуть и водички себе налить. Суров ты больно, хозяин.

Ольга кашлянула, слегка тронула под столом Татьянину лодыжку концом туфли. Молчи, мол. Наш Маркуша такого юмора на трезвую голову не понимает. Пусть выпьет сначала.

– Сейчас, девчонки, сейчас. Устроим себе резкое понижение давления и расширение сосудов! Чего зря мучиться-то? Имеем право на расслабление.

Для расслабления им хватило сорока минут и половины бутылки «Реми Мартен». Кто-то из сотрудников периодически норовил вторгнуться в кабинет, вдохновленный отсутствием секретарши в приемной, и это обстоятельство почему-то страшно огорчало Марка. Вытянув руку в сторону двери, он качал головой, изнывая немым вопросом в глазах – ну что за люди, а? Нет, ну как, как с ними работать?

Они с Татьяной лишь молча переглядывались, хотя никакого смысла в тех переглядках уже и не было. Так, по привычке. Тем более, на Татьянином лице было написано крупными хмельными буквами – а что, Оль, Маркуша-то прав по большому счету… Надо, надо сосуды расширять, и чем шире, тем лучше.

А Ольга чувствовала себя не очень комфортно. Не нравились ей эти посиделки. Настроение было паршивое. Тем более, «расширять» ей ничего не требовалось, организм чувствовал себя физически здоровым от головы до пяток. Даже на алкоголь особо не реагировал.

– Не злись, Оль… – вдруг тихо произнесла Татьяна, будто увидела глазами ее недовольство. – По крайней мере, от французского коньяка никому еще плохо не было. Расслабься, посмотри на нас с Маркушей, как нам хорошо.

– Машину придется у офиса оставлять, – грустно прокомментировала свое состояние Ольга, глядя, как Марк разливает по стаканам очередную порцию сосудорасширяющего.

– Ой, да тебе до дома три шага! – махнула рукой Татьяна. Жест получился расплывчатый, будто она приветствовала толпу встречающих, собравшихся с цветами у трапа самолета.

– Нет, Тань. Я теперь далеко живу. В другой район переехала. Придется на такси добираться.

– А когда ты переехать успела? Квартиру, что ли, новую с Иваном купили? Хоть бы похвасталась. Вот все у тебя так. Молчишь, молчишь, а потом раз – и в глаз.

– Да никто ничего не покупал…

– А зачем тогда переехала?

– Так надо было.

– С Иваном, что ли, поссорилась? К маме сбежала?

– Да к какой маме… Я вообще сирота. Ни мамы, ни папы не помню. Меня бабушка воспитывала. У меня никого нет, кроме нее.

– Иди ты… Надо же, а я и не знала.

– И я не знал, Оль… – подперев щеку, грустно проговорил Марк. И поглядел на нее с жалостью. – Надо же, сирота. Ты, Оль, никогда о себе ничего не рассказывала.

– А зачем, Марк? Вот она я, вся перед тобой. Ты же сам всегда твердишь, чтобы в офисе – ничего личного. Только работа.

– Ну, между нами-то можно… Мы ж не чужие… Вот, выпиваем сидим. Хорошо, между прочим, сидим. Жена мне, глянь, обзвонилась вся, а я ни на один вызов не ответил.

– Так ответь…

– Перебьется. Я и без того слишком положительный. Веревки из меня вьет, зараза. Надоела уже. Вот как вы думаете, девки, не пора мне жену менять? В каком возрасте мужики обычно жен меняют, а?

– Та рано тебе, молодой ишшо, – хохотнула Татьяна, игриво оглядев Марка. – Вот лет через пятнадцать-двадцать – самое то. Твоя вторая жена аккурат успеет из пеленок вырасти. Все по плану, Марк, все по плану. Нынче это ужасно модная тенденция, чтобы разница в возрасте охренительная была. Причем неважно, в чью сторону. Мой бойфренд, например, с которым я живу, моложе меня на… Ой, даже не буду говорить, на сколько… Много, в общем.

Они с Марком уставились на Татьяну озадаченно. И впрямь, не было у них принято, чтоб до таких откровений дело доходило. Всяко сиживали, бывало, – и на корпоративах, и с целью расширения сосудов, – но до четко определенных границ…

Татьяна тоже почувствовала – не то сказала. Глянула на Марка обиженно – сам про жену начал. А она что, она только знамя подхватила. Потом перевела взгляд на Ольгу, слегка прикусив губу. И бабахнула в лоб сердито:

– Нет, и ты давай колись, до кучи, раз уж на то пошло! Если уж мы с Марком личным-семейным разоткровенничались. Колись, чего переехала-то. Семейная жизнь не задалась, да? Развод и девичья фамилия? Да не стесняйся, все мы когда-то разводимся-разбегаемся, рано или поздно.

– Я не стесняюсь, Тань. Но и рассказывать ничего не буду. Мое – это мое. Извини.

– Да ради бога, как хочешь. Только вот вся ты в этом и есть, дорогая. Пусть другие подпрыгивают, как дураки, а ты легкими аплодисментами отделаешься. Гордая ты слишком, Оль, вот что я тебе скажу. Проще надо быть, проще…

– Э, э, девочки… – испуганно схватился Марк за бутылку. – Вы что, ссориться собрались? Не надо… Давайте лучше еще накатим… За нас, красивых и умных! И не гордых!

– Давай, Марк, давай, – улыбнулась ему Татьяна. – А ссориться мы не собираемся, еще чего. Мы очень хорошие девочки. Правда, Оль?

– Правда, Тань.

– Мир и дружба навек?

– А то.

– Значит, за дружбу?

– За дружбу! – звонко чокнулись стаканами.

– Все-таки сволочи вы, девки. Обе две… – обиженно протянул Марк, вздохнув. – Чокаются за дружбу, а меня как будто тут вообще не присус… Присуссвует…

– Присуссвует, Маркуша, еще как присуссвует, – торопливо потянулась к нему стаканом Татьяна, исходя хмельным хихиканьем. – Куда ж мы без тебя, благодетель. Кормилец наш, Абдулла! Знаешь, как мы тебя любим? И не высказать. Правда, Оль?

– Правда, Тань.

– Тогда чокнись с любимым начальником.

– Да, конечно… – послушно протянула руку со стаканом Ольга.

Марк выпил до дна, замер, прикрыв глаза. Потом с шумом вобрал в себя воздух и на выдохе произнес благодушно игриво:

– Ладно, девки, черт с вами… Так и быть, уговорили на комплимент. Не сволочи вы, а красавицы. Обе две.

– Ну, я-то, допустим… Не так чтобы красавица… – ехидно-скромно потупилась Татьяна, – а вот Ольга, это да! Ольга у нас и впрямь красавица. Кстати, давно хочу спросить, Оль… Чем ты волосы так удачно красишь, извини за подробности? Поделись секретом?

– Ничем не крашу…

Ольга вдруг рассмеялась, глядя на озадаченную Татьяну. Выпрямив спину, красиво сложила ногу на ногу, покачала головой, произнесла низким грудным голосом, подражая Людмиле Гурченко:

– Нет, почему ты решила, что я крашена? Это мой натуральный цвет!

– Да ну, брось… – недоверчиво отстранилась Татьяна. – Не может быть. Оттенок же просто космический! Как у Афродиты – бело-пепельно-серебристый… Врешь, наверное. Что, прям-таки от природы?

– Ну, говорю же…

– Прям от мамы-папы?

– Про маму-папу вообще ничего не знаю, Тань.

– Ой, да, извини, я забыла, ты ж сиротинушка у нас, как выяснилось. Нет, но волосы! Надо же, чудо какое! Чтоб такой нежный цвет и был натуральный! Откуда такое чудо взялось, а? Вроде и характерец у тебя тоже далеко не нежный. Мужской скорее, боевой, непробиваемый. Я слышала, что состояние волос характеру соответствует. Мягкие волосы – нежный характер. Жесткие волосы – жесткий характер. А у тебя почему наоборот, а, Оль?

– Не знаю. Может, мой характер по природе и мягкий. А жесткость обусловлена синдромом сироты.

– Чем обусловлена?

– Ну, тест такой есть… Я недавно на одном психологическом сайте откопала. О том, как среда формирует и меняет характер. И что человек порой сам своего природного характера не знает.

– Да? Очень интересно. Сбросишь мне ссылку в почту?

– Да без проблем.

Татьяна еще хотела что-то спросить, но не успела – у Ольги в кармане брюк заверещал мобильник. Той самой мелодией заверещал, бьющей ножом в сердце – «… нам оставалась всего неделя, и она уже прожита…»

Иван. Зачем, зачем?.. Вот бы отключить его звонки раз и навсегда. Да только нельзя. Отца своего ребенка из жизни не выключишь. Связующее, блин, звено, пята ахиллесова…

Наверное, у нее изменилось выражение лица – очень уж настороженно глядели Татьяна с Марком. Даже глаза у обоих сделались почти трезвыми.

– Оль, у тебя телефон, – тихо произнесла Татьяна. – Голосом Лепса поет.

– Я слышу, Тань.

Мелодия оборвалась, и она вздохнула легко. А через секунду снова задребезжало из кармана: «…слова, как иголки, предложения, как ножи… Поцелуев иголки в прошлое не сложить…»

Резким жестом выхватила поющего мерзавца из кармана, прижала к уху.

– Да, Иван! У тебя что-то срочное? – ответила жестко. – Нет? А зачем тогда? Если я не отвечаю на звонок, значит, не могу или не хочу отвечать! Что непонятно, Иван? Нет, я сегодня ей не звонила. Сам позвони, ты же отец. Да, я ей мать, а тебе никто, понял? Все…

Нажала на кнопку отбоя, сунула телефон в карман, цепко ухватила пальцы в замок, пытаясь успокоиться. И зубы сжала. И затылок напрягла. И сердце… Господи, да когда ж все это кончится? Когда он оставит ее в покое, наконец?

– …Я ж говорю – характер… – донесся до уха испуганный голос Татьяны. – Какое уж там соответствие.

Ольга подняла голову, глянула им в лица, улыбнулась натужно.

– Извините, ребята. Так вышло. Напугала я вас, да?

– Ничего, бывает, Оль, – торопливо заговорил Марк, откручивая пробку с бутылки. – Я со своей тоже что ни день, то цапаюсь. Давай еще накатим, тебе надо напряжение снять.

– Давай.

Марк разлил остатки коньяка по стаканам, выпили молча, уже без прежней бравады. Переглянулись. Марк вздохнул. Татьяна пожала плечами. Ольга проговорила тихо:

– Ну что, по домам? Хватит на сегодня разврата?

– Да… Да, и мне давно домой пора. У меня и ужина нет… – подхватилась испуганно Татьяна, глянув на часы. Потом охлопала себя по карманам, глянула заполошно поверх их с Марком голов: – Телефон! Я же свой телефон в кабинете на столе оставила! Анатоль меня потерял, обзвонился уже, наверное…

– А кто это, Анатоль? – неприлично икнув, спросил Марк.

– Ну, я ж говорила – мой бойфренд.

– А… Просто имя какое-то странное. Литературное, что ли? Как у того подлеца, который Наташу Ростову украл, ага?

– Нормальное имя, – обиженно моргнула Татьяна. – По крайней мере, звучит прилично. Гораздо лучше, чем Толик. Мы, когда познакомились, он Толиком был.

– А сейчас, значит, он у тебя бойфренд Анатоль? – насмешливо спросила Ольга. И сама испугалась – переборщила с насмешливостью. Потому что слишком нелепо звучало в устах Татьяны само слово – бойфренд. Ладно еще – Анатоль, бог с ним. Но – бойфренд! Опять перебор с покушениями в юность, что ли?

– Да. Бойфренд Анатоль, – гордо произнесла Татьяна, глядя на Ольгу тоже насмешливо, но с неким вызовом. – Завидовать надо молча, Оленька.

– Ладно, я постараюсь, Тань. Ну что, идем на выход? Марк, тебе такси вызвать?

– Не надо, я сам…

Из офисного здания вывалились втроем, стараясь держаться непринужденно. Так, как держатся вполне трезвые люди. Но, как известно, чем больше стараешься…

– Ой, а я ж забыл такси заказать… – обиженно глянул Марк на пустую об эту пору стоянку перед офисом. – Теперь ждать придется.

– О, а зато у меня приятная неожиданность! Глазам не верю, Анатоль! Как говорится, легок на помине! – улыбнулась Татьяна. – Смотрите, меня встречают. На машине. Не надо такси, Марк, мы тебя до дома подбросим. Пойдемте, я вас познакомлю.

Анатоль оказался молодым, субтильным, модно одетым парнягой. Лицо довольно приятное, глаза красивые, но, как показалось Ольге, немного с глумливой искоркой. И вообще, весь облик парняги слишком сладкий. На альфонса похож. Или того хуже… Бледный, худой и суетливый, как сперматозоид. Ольга инстинктивно прикрыла ладонью рот, ужаснулась – боже, какие только сравнения не придут в несчастную хмельную голову…

– Познакомься, Анатоль, это Марк, это Ольга… Вот скажи, как стилист, может быть у женщины такой природный цвет волос, а? Посмотри, посмотри на Ольгу внимательно, – трещала Татьяна без умолку, дергая Анатоля-стилиста под локоток. – Она утверждает, что это ее цвет, природный.

– Ну, если утверждает, значит, так оно и есть, – пожал худосочными плечиками Анатоль, суетливо переступая на месте и разглядывая всю компанию чуть насмешливо. – А у вас что, праздник какой-то сегодня, да?

– Нет, это мы так, стихийно… Ребят до дома довезем, ладно?

– Без проблем. Садитесь, прошу… – распахнул перед ними двери белого «Рено» Анатоль.

Марк с готовностью плюхнулся на заднее сиденье, а Ольга ехать отказалась. Отчего-то захотелось пройтись пешком. Да и домой не тянуло. Что там делать, дома? Тем более, это и не дом, а съемная квартира. То есть чужой дом.

Ее и уговаривать особо не стали. Анатоль резво прыгнул за руль, машина отъехала, – в окне напоследок мелькнуло счастливое улыбающееся лицо Татьяны.

Ольга вздохнула, повесила на плечо сумку, нацепила на глаза темные очки. Ладно, пешком так пешком. Правда, далековато. Зато за время пути хмель из головы выветрится. И вечер июньский хорош для прогулки.

Решила идти бульваром. Встала у «зебры», чтобы перейти на пешеходную часть, задумалась, ожидая зеленого сигнала светофора. И вздрогнула, услышав над ухом знакомый голос:

– А ты почему пешком, Оль?

Иван… Иван. Он что, сегодня добить ее решил?

– Пойдем, Оль, зеленый загорелся.

Ничего не оставалось, как вместе перейти дорогу. Похоже, он и по бульвару вместе с ней пройти собирается? Ну уж нет!

Остановилась резко, глянула ему в лицо:

– Ну чего, чего тебе от меня нужно, Иван? Что ты ходишь за мной? Вроде решили уже все…