Текст книги "Стихотворения в двух томах. Том второй"

 
В ту ночь на поле были пастухи.
В ночную стражу стерегли стада
От нападенья хищиков лихих…
У них огонь, вода есть и еда…
Вдруг видят свет на темноте небес
И слышат пенье, шум и голоса…
Овец пустились прятать под навес,
Но Ангел им явился и сказал:
Не бойтесь, я вещаю радость вам,
Которая обрадует всю плоть:
Пойдите в город, в яслях скромных там
Лежит Младенец. Он – Христос, Господь!
Небесный хор пел: «Слава в небесах!
Благоволенье на земле в сердцах!»
 

 
Бежать пустились в город сторожа,
Забыв стада, опасность, даже страх.
Искали ясли, где Христос лежал.
Пришли, нашли и замерли в дверях…
Все было так, как Ангел возвестил:
Иосиф и Мария и Дитя,
И ясли и соломенный настил…
Они ж ко дню Рождения – в гостях!
Увидев все, спешили рассказать
О том, что было им возвещено.
Свидетели Христа – ни дать ни взять!
В день, когда христианство рождено!
Кто слышал, тот дивился их словам.
Мария ж все слагала в сердца храм.
 

 
Когда же в Вифлееме Иисус
Родился в исполненье Божьих слов,
И Бог над хлевом поместил звезду,
Ее лучи встревожили волхвов…
Они с Востока двинулися в путь.
Толкуя звезды, как бывало встарь,
Поняв звезды над Вифлеемом суть:
Под ней родился Иудейский Царь!
Они с дарами царскими к Нему
Пришли, когда царь Ирод замышлял
Убить Младенца… Поклонясь Ему,
Домой пошли, хотя их Ирод ждал…
Они искали, и они нашли.
Христа находят мудрые земли.
 

 
И дальше нить спасения идет…
Ей не было начала, нет конца…
Мы засекли на ней наш эпизод:
Рожденье Сына вечного Отца!
Мы вместе с патриархами ждали
Его рожденья, взор направив вдаль…
Пророков слово, прочитав, учли.
Над исполненьем подняли вуаль.
Мы Ангелов видали торжество
И пастухов смиренье и восторг.
Мы празднуем Христово Рождество!
Поет земля! Поет небес простор!
Мы поняли… У нас по телу дрожь.
А ты поверишь, примешь ли, поймешь?
 

Рождество 1980

Мы – одно

 
Я подняла пораненного дятла
С помятым, ярко-красным хохолком,
И с грудкою в кроваво-мокрых пятнах,
С повисшим вниз из клюва язычком.
 
 
Не знала, кто поранил ему грудку
И перья склеил, кровью обагрив.
Я видела – он ранен не на шутку,
Его себе в ладони положив.
 
 
И понесла его домой тихонько.
Он благодарно мне не возражал.
Глаза открыть пытался, как спросонку,
В тепле ладоней, как в лубке, лежал.
 
 
Под светом лампы возвратились силы.
Я ощутила его сердца бой.
Оно неровно, судорожно билось –
За перебоем, нервный перебой…
 
 
Вдруг сильный вздох и все остановилось,
Безжизненно склонился хохолок,
Сердечко изнемогшее не билось,
За сизым веком спрятался зрачок.
И дятла пораженного не стало.
На белой тряпке – красное пятно…
Так умирали те, кого не знала,
Но все же со слезами провожала,
Быть может, потому, что мы – одно.
 

Ноябрь 1983

Урок

И посмотрел я, и обратил сердце мое

и посмотрел, и получил урок.

Пр. 24:32

 
Утром бабочка пестрая,
Вся оранжево-черная,
С громким царственным именем:
Легкокрылый «монарх»,
В паутине запуталась
Между розой и терном –
Погибает красавица!
Помогите ей! Ах!
 
 
Трепыхаются крылышки,
А одно чуть надломлено,
Оба усика скривлены,
Тельце мелко дрожит…
И царица-красавица
Сразу стала бездомною –
Паутиной опутана.
Как теперь улетит?
 
 
Не расправить ей крылышек,
Хоботка не засунуть
В ароматных цветочков
Прохладный нектар.
Но порыв улететь
У нее не остыл еще –
Жизни дар перед смертию
Превращается в жар.
 
 
Я раздвинула веточки
Между розой и терном,
Паутину очистила
С чуть надломленных крыл.
И расширила их,
Будто что меня дернуло
Попытаться красавице
Возвратить жизни пыл.
 
 
Но на черной головочке
Или, может быть, шейке,
Оказался громаднейший,
Весь мохнатый паук.
Разместился удобненько,
Как в саду на скамейке,
И душил свою жертву
Без петли и без рук.
 
 
Я стряхнула его,
Раздавила подошвою,
А красавицу нежненько
Посадила на куст, –
Не терновый, а розовый,
Весь украшенный прошвою
Лепестков, наподобие
Чуть раскрывшихся уст.
 
 
И, как видно, красавица
Сверхприродно почуяла,
Что ее вызволение
Наступило в тот миг.
Она крылья расправила,
Их полетом врачуя,
И взвилась на надломленных
Крыльях своих.
 
 
Будет помнить красавица
Паутину паучью,
Будет вздрагивать долго,
Вспоминая о ней…
Ну, а я? Содрогнуся ли
От уроков полученных,
Что Создатель в любви
Преподал ей и мне?
 

Октябрь 1982

Улыбка капитана

 
Корабль прибит к скалистым берегам.
Как птица, что в силки попала, бьется.
А на борту и шум, и крик, и гам,
И усмирить народ не удается.
 
 
Какой-то осмелевший пассажир
Решил пробраться к капитанской будке.
Скользя пошел, едва от страха жив.
Лицо, как мел, и тошнота в желудке.
 
 
Добрался к цели дальней кое-как,
Качаясь, спотыкаясь непрестанно.
Ему кричали: «Возвратись, чудак!» –
Но он хотел увидеть капитана.
 
 
А капитан, прикованный к рулю,
Спокойно направлял корабль в море.
Как будто буре говорил «люблю»,
Как будто людям не грозило горе.
 
 
И на один счастливый полумиг,
Одним движеньем шеи полугибким
К дверям, где бледный пассажир приник,
Оборотил лицо свое в улыбке.
 
 
И тот помчался, словно на пожар,
Под ветра вой по палубе отлогой
Туда, где страх всех пассажиров сжал
В комок дрожащий перед силой Бога.
 
 
«Все хорошо! Не бойтесь!» – он кричал,
Хотя корабль качало детской зыбкой.
«Нас капитан выводит на причал!
Он там стоит с широкою улыбкой!
 
 
Я видел капитанское лицо.
Оно мне улыбнулося из будки!»
И страх разжал смертельное кольцо,
Убрал свой трепет леденяще-жуткий.
 
 
Нам во Христе улыбку дарит Бог.
В Его руках надежных судьбы наши.
Кто разглядеть улыбку Его смог,
Тому суровой бури вой не страшен.
 

Прозрение

 
Нелегок путь. Унылый человек
Панелью шел, потупив очи долу.
Весь город жил, кипел, погружен в спех,
А он едва ступал от дома к дому.
 
 
И мысли все мрачней одна другой
Из темных тайников души всплывали.
Троллейбус посверкал ему дугой,
Из окон чьи-то руки помахали.
 
 
Он дальше шел и думал об ином…
Он верил в Бога, и в любовь, и в милость.
Но вот беда пришла в счастливый дом,
Незваной гостьей в нем расположилась.
 
 
«К чему, Господь? Что думаешь достичь
Вот этим страшным причиненьем боли?
Чему меня Ты хочешь научить?
Тебе на скорбь глядеть приятно что ли?»
 
 
Он незаметно вышел на пустырь.
Строители там церковь воздвигали.
И он присел под пыльные кусты,
Чтоб хоть на миг забыть свои печали.
 
 
Невдалеке рабочий молотком
Ровнял и шлифовал какой-то камень.
Прохожий, этим зрелищем влеком,
Побрел туда несмелыми шажками.
 
 
«Что мастеришь? – рабочего спросил, –
Из этой неприглядной, серой глыбы?»
Рабочий с камня пыль рукой струсил,
И обнажил все грани и изгибы.
 
 
«Гляди, вон там под шпилем, высоко
Отверстие открытое зияет.
А тут вот под зубилом, молотком
Простая глыба контуры меняет.
 
 
Своей рукой по мерке и на глаз
Я камень здесь внизу тешу-ваяю.
К отверстию, что там вверху как раз
По форме и размеру пригоняю»…
 
 
И отошел прохожий не спеша,
Просвет найдя во мраке дум печальных…
«Так вот зачем болит моя душа!
Благодарю, Ваятель Безначальный!»
 

Пернатый пленник

Сколько раз хотел Я собрать детей твоих,

как птица собирает птенцов своих под крылья,

и вы не захотели…

Матф. 23:37

 
Воробушек резвился в поднебесье,
Порхал, взлетал, парил в голубизне.
Свобода! Красота! Все звонче песни,
Все слаще жизнь и легче, чем во сне!
 
 
Но вдруг одним пикирующим махом
Он залетел в распахнутую дверь.
Охвачен неизвестностью и страхом,
Забился, как в силки попавший зверь.
 
 
То в стены он с разгону ударялся,
То в стекла окон, книжных полок ряд,
То к потолку с надеждою взвивался,
То в пол летел отчаяньем объят…
 
 
В груди сердечко больно трепетало,
Из клюва вырывался хриплый писк,
Летели пух и перья, как попало,
А он метался на свой страх и риск.
 
 
И человек, захвачен этой сценой,
Глядел в бессилье, думая о том,
Как на свободу выпустить из плена
Несчастного с покрытым кровью ртом.
 
 
«О, если б он решился сесть мне в руку,
И перестал метаться и летать!
Как верный друг, его унял бы муку,
И мог легко ему свободу дать».
 
 
Но воробей в паническом угаре
Не доверял вниманию людей.
И головой стекло окна ударив,
Сел на карниз один с бедой своей.
 
 
Когда ж еще пришли на помощь люди,
Единогласно было решено,
Что комната вся затемненной будет,
А свету дать отверстие одно.
 
 
И затянули наглухо все шторы,
Искусственный создавши полумрак.
На света сноп через дверные створы
Вмиг устремился наш пернатый брат.
 
 
И был свободен! Снова в поднебесье
Резвился, кувыркался, щебетал!
Еще сердечней стали его песни
После того, что с болью испытал.
 
 
Нам в горе Бог ладони простирает,
А мы своим хотим идти путем.
Тогда Он Сам нас мраком окружает,
Один лишь выход нежно оставляет
И ждет, пока на свет Его пойдем.
 

О боли

Муж скорбей и изведавший болезни…

Ис. 53:3

И болезни уже не будет…

Откр. 21:4

Боли не прекращаются…

Р.М. Березов

 
Не знали мы, что ли, о боли?
Нас болью кормили, питали.
Мы боль вместе с жизнью впитали.
Мы носим от боли мозоли!
 
 
На сердце, на теле, на духе
Остались, как борозды в поле,
Следы и нарезы от боли –
На вкусе, на зренье, на слухе…
 
 
Мы с болью бывали, как дома.
Привыкли, сдружились, слюбились;
Как с мачехой грозной, ужились.
Оскома от боли знакома!
 
 
У всех у нас разные роли.
Порою и разные цели.
Порой мы от боли в постели,
«И не прекращаются боли»…
 
 
Когда-то они прекращались.
Бывали просветы безболья,
Покоя, блаженства, раздолья…
Мы, болей не помня, смеялись.
 
 
А нынче они одолели!
Но есть и над ними победа:
Христос их до смерти изведал,
Чтоб в вечности мы не болели.
 
 
Сдадимся пред болями, что ли?
О, нет, никогда не сдадимся!
Мы в вечное Царство стремимся,
Где нет и помина о боли!
 

Добрые люди

 
Дождинки-капельки на землю падают,
Поля иссохшие их жадно пьют.
Нас люди добрые безмерно радуют,
Когда насущное нам подают.
 
 
На небе сумрачном вдаль тучи тянутся,
Им ветер северный попутчик-брат.
Нам крепко дороги те, кто останутся
Друзьями-братьями среди утрат.
 
 
Деревья клонятся, трещат их веточки,
Подпорки ставятся, чтоб их сберечь.
Нам люди добрые родней, чем деточки,
Когда приятны их дела и речь.
 
 
Ручьями-струйками вода стекается,
Бежит по улицам, по стокам труб.
Так люди добрые в молитвах каются,
Души волнение стекает с губ.
 
 
Надежда – ниточка едва заметная.
Помочь бы нам ее не перервать.
Людьми быть добрыми – мечта заветная –
Не только брать уметь, но и давать.
 

Мысли у камина

 
Когда сижу в уютном НАШЕМ доме,
Под нетекущей, прочной НАШЕЙ крышей,
Когда ложуся спать не на соломе,
Считая теплых одеял излишек.
 
 
Когда от пищи стол почти ломится,
Не нужно думать, ЧТО подать на завтрак,
Иль просто, когда кто-то постучится
Вчера, сегодня, даже послезавтра.
 
 
Когда сижу под лампой в мягком кресле
Возле камина, где трещат поленья,
Я думаю: а как бы было, если б
Мы вдруг лишились всех благословений?
 
 
И снова б мерзли, снова б голодали,
Как было там, в далеком нашем прошлом,
Которое не сгладилось годами,
Но в жизнь вплелось печальной, черной прошвой.
 
 
Была ли бы на сердце благодарность
Творцу за боль и жалость прозябанья?
Иль, отупев от жизненных ударов,
Мы все пустили б в ход на выживанье?
 
 
Ведь так и было: только б выжить, выжить!
(Вокруг все мрут от голода, как мухи!)
Оставить след и свое имя выжечь
На пепелище мировой разрухи.
 
 
Мы выжили и наше имя выжгли.
Оставили на память поколеньям.
Мы опаленными ОТТУДА вышли,
Как из огня спасенные поленья.
 
 
И потому теперь, когда над нами
Не свищут пули, не вопят сирены,
И мы сидим за прочными стенами,
Чуть в стороне от мировой арены,
 
 
Я, глядя на обилие покоя,
Обилие уюта, света, пищи,
Благодарю Творца, что дал такое,
А лучшего, признаться, мы не ищем.
 
 
И сидя в кресле мягком у камина
С пером в руке и чувствами поэта,
Я мысленно этап наш вижу длинный,
Не в силах слезы удержать при этом.
 

Декабрь 1983

Крылатые песни

 
Крылатые песни нужны человеку,
Крылатые чувства, крылатые мысли,
Чтоб он устремлялся не книзу, а кверху,
В небесные дали, в надзвездные выси.
 
 
Земля так прекрасна! Она нас чарует
Полями, лесами, озерною гладью…
Но вечную жизнь только небо дарует,
Поэтому небо гораздо отрадней.
 
 
Пусть мир обещает земли улучшенье,
Устройство, порядок, отсутствие брани…
Не может он дать от греха избавленья,
А если грех будет, мир будет изранен.
 
 
Красивы печальные песни земные.
Сердечные струны дрожат от их звуков.
Небесные ж песни для духа родные –
Домой возвращают Адамовых внуков.
 
 
От песен земных часто слезы струятся,
Тоска пробуждается, тянет куда-то,
Какие-то мысли и чувства роятся,
И хочется мыслей и песен крылатых.
 

Декабрь 1983

С последней скамьи

 
Толкуй на языке простом,
Словами, чтоб я мог понять,
Как Он за нас шел со Крестом
Кровь царственную проливать.
 
 
Не ясно что-то для меня
Значенье, пастор, слов твоих.
Не мыслю оскорбить тебя.
Произноси понятней их!
 
 
Я знать хочу, как доверять
Тому, Кто на Кресте висел,
Чтоб жизнь из праха воссоздать,
Чтоб грех над мной не тяготел.
 
 
Ты говори по существу,
Чтоб душу удовлетворить.
А нет…
Бог, помоги ему!
С другими буду говорить.
 

С.Е.Б. (С англ.)

Почему?

 
В бесконечной вселенной атомы –
Незаметные ты и я.
Восхищаемся здесь закатами
И восходами бытия.
 
 
Копошимся по-муравьиному.
Что-то тащим себе под кров.
Рады пению соловьиному
И мычанью в хлеву коров.
 
 
Мы романтики и философы,
Мы поэты и косари,
Мы красавицы русокосые,
Мы лихие богатыри…
 
 
Только все это в рамках узеньких,
Только все это там, где нос.
А земля наша – это бусинка
В ожерелье несметных звезд.
 
 
Но кипят наши страсти бурные,
Зло вцепилося в горло добру.
И светила небес, как дежурные,
Стерегут эту мишуру.
 
 
Почему из такого множества
Солнц, галактик, миров, светил
Нашу землю в ее ничтожестве
Бог всеведущий полюбил?
 
 
Почему эти жалкие атомы,
Неприглядные ты и я,
Можем сделаться вдруг крылатыми
И подняться в Его края?
 
 
Я – пылиночка незаметная
Эту тайну едва ль пойму.
И в края те Его заветные
Понесу свое «почему».
 

Молодым

 
Мы слышим голос. Он мягче моха,
Он легче пуха, нежнее вздоха.
Он шепчет тихо: «Вот это плохо,
А это делай, вот это нужно…»
Тот голос в сердце, а не снаружи.
Когда мне было лет, может, двадцать,
Тот голос начал ко мне стучаться
И звать куда-то и беспокоить:
«Иди за Мною… Иди за Мною…»
Ни на чей голос был непохожим
Всех звуков в мире стал мне дороже,
Когда узнала в нем голос Божий.
Но голос сердца, бывало, все же
Я заглушала порой, и что же?
Он становился сильней и громче,
Как будто лодку покинул Кормчий,
А всюду буря и гром грохочет,
И сердце плачет и крикнуть хочет:
«Прости мне, Боже, что голос тихий
Я заглушала себе на лихо».
Хочу сказать я всем тем, кто молод:
Не заглушайте духовный голод!
Зовет вас голос средь бури воя:
«Иди за Мною… Иди за Мною…»
Не отвергайте тот голос нежный,
Ведь встреча с Богом всем неизбежна.
Пока вы юны, пока вы свежи,
Не заглушайте тот голос нежный!
 

Два следа

 
На пыльных дорогах земли
Два следа оставленных рядом.
Мы здесь с Иисусом прошли,
Меняясь то словом, то взглядом.
 
 
Мне было всегда хорошо,
Когда Он уверенным шагом
Сквозь бури житейские шел,
Меня заражая отвагой.
 
 
Немало прошли мы вдвоем,
Следы на пыли оставляя,
Крутым был порою подъем,
Но рядом усталая шла я.
 
 
Когда же бывало невмочь,
И рядом шагать невозможно,
Мой Друг предлагал мне помочь,
И нес на плечах осторожно.
 
 
Тому, кто за нами следил,
Следы наши тайну открыли:
В местах, где была я без сил.
Следы одинарными были.
 
 
И пусть не злорадствует враг,
На след одинокий взирая.
В крутых и высоких горах
Мой Друг меня нес в двери рая.
 

(Свободная адаптация с анг. 1979)

Мысли на пляже

 
На мокром песке возле кромки воды,
Где видны творенья начатки,
Цепочками вьются кривые ряды –
Различных следов отпечатки.
 
 
Следов от больших босоногих ступней,
Следов от сандалий и кедов,
Следов от ракушек и рачьих клешней,
От птиц и собак-самоедов…
 
 
Здесь ходят и бегают люди и псы,
Здесь даже есть след от копыта.
Но ближе черта водяной полосы,
И скоро все будет замыто.
 
 
Я тоже прибавила след свой к рядам
Следов человечьих и птичьих,
Но к ним подбирается грозно беда
Стихий ко всему безразличных.
 
 
Такие ль должно оставлять нам следы,
Что будут замыты, забыты,
Как те, что остались у кромки воды
От лап, от подошв, от копыта?
 
 
Неужто прочней нет на свете следов,
Ведущих нас к вечным просторам
От шума и гама земных городов,
От места борьбы и раздора?
 
 
Следы здесь оставили ноги Христа.
Идти б нам по ним и за ними.
И пусть наступает вода и беда,
Следы будут неизгладимы.
 
 
И кто-то другой их найдет и пойдет
По ним к тишине и покою.
Спаситель идет впереди и зовет:
«Возьми крест и следуй за Мною!»
 

За тобою пойду
Иоан. 6:68

 
За Тобою идти? За Тобою идти?
Ты идешь впереди на суженье пути.
 
 
И чем ближе к Тебе, тем теснее мой путь, –
Окунаюся в свет, окунаюся в суть.
 
 
И пылинки на мне в Твоем свете видней,
Словно горы во тьме, в блеске правды Твоей.
 
 
Прям отвес Твой и вервь Твоя тоже точна.
Рядом с ними, поверь, я – кривая стена.
 
 
Я сжимаюсь в тоске, захлебнувшись в слезах.
Я на черной доске! Только стыд, только страх!
 
 
Но за кем мне идти? Но за кем я пойду?
Ты слова вечной жизни даешь на ходу.
 
 
Ты идешь впереди, и следы Твои – Кровь…
А она – всепрощенье, до смерти любовь.
 
 
За Тобою пойду! За Тобою пойду!
У кого же еще всепрощенье найду?
 

Июль 1987

Не все прозрачно

 
Прозрачны воды океана,
Прозрачны брызги у фонтана.
 
 
Прозрачен воздух по весне,
Прозрачна смолка на сосне.
 
 
Прозрачны крылья у стрекоз,
Прозрачны бусы ранних рос.
 
 
Прозрачны листья у берез,
Прозрачны струйки горьких слез.
 
 
Прозрачны горные ключи,
Прозрачны первые лучи.
 
 
Прозрачны очи у ягнят,
Прозрачны души у ребят.
 
 
Прозрачны стекла у окна,
Прозрачна легкая волна.
 
 
Прозрачна в заморозки ледь,
Прозрачна рыболова сеть.
 
 
Прозрачен его рыбный студень…
Но как же НЕПРОЗРАЧНЫ ЛЮДИ!
 

В ресторане

 
Сижу одна в китайском ресторане.
Когда одна, мечтаю быть с толпою.
Но вот, одна… как это все же странно!
Когда с толпой, мечтаю быть одною.
 
 
Китаец вежливо подносит чайник с чаем.
В его глазах ни теплоты, ни света.
По-азиатски он непроницаем.
Все чувства под запретом и секретом.
 
 
А у меня с моей натурой русской
(Хотя я вид секретный напускаю),
Все на лице, все широко, не узко,
Глазами все секреты открываю.
 
 
То боль в зрачках, то огоньки улыбки.
От музыки, что в ресторан ворвалась.
От звучной скрипки, все от этой скрипки,
Что так бесцеремонно разыгралась…
 
 
В глазах китайца все без перемены.
Я ж овощи приправивши слезами,
Ловлю из супа вкусные пельмени
И душу спрятать не могу глазами.
 

Апрель 1983

Горе-советники

 
Случается – совет непрошеный
Друзья навязывают ближнему,
И тот совет, как камень брошенный,
В больное место бьет умышленно.
 
 
Так Иову многострадальному
Друзья внушали сердобольные
Безвыходность вины печальную
Советами их добровольными.
 
 
Кому нужны эти психологи?
Какая помощь в их стараниях?
Сказать бы им: «Эх, вы, псих-олухи!»,
А не терпеть от них страдания.
 

Сентябрь 1987

Зеленоглазая

 
У зависти зеленые глаза.
Змеиные, что видят даже ночью.
Мне говорят, что это, мол, буза,
Что, дескать, даром зависть я порочу.
 
 
Но опыт моей жизни показал,
Что я ничуть здесь не перегибаю.
Да, зависти зеленые глаза
Любовь и дружбу часто убивают.
 
 
Не раз дружить хотелось от души
С красивой и талантливой особой,
Дружить, как просто дружат малыши –
Самозабвенно, искренне, до гроба!
 
 
Но разделять и радость, и успех,
И боль, и горе люди не умеют.
Таится зависть глубоко у всех,
И люди льстят, играют, лицемерят.
 
 
И гордостью приправленное зло
Завидует под маскою общенья.
Оно на Крест когда-то увело
Христа – любви и правды воплощенье!
 
 
Соперничества дух терзает нас
И разбивает дружбу, братство, браки…
Живет прищуренный зеленый глаз.
Не говорите мне, что это враки.
 

Февраль 1985

Перлы мудрости о языке

 
«Бескостный наш язык и слаб и мал,
Но убивает и дробит», – так грек сказал.
А турок заявил: «Сильней, чем меч,
Язык орду любую может сечь».
 
 
Персидская пословица гласит,
Что длинным языком смерть раннюю
Болтливый пригласит.
 
 
А иногда другой у притчи оборот,
Но авторы ее и так и сяк правы:
«Смотри, чтоб языком своей бы ты
Не срезал головы».
 
 
Китаец говорит, что «Быстрота словца
Нередко обгоняет жеребца».
К чему араб прибавил так впопад:
«Язык в душе хранит великий склад».
 
 
Евреев мудрость в принципе таком:
«Ногой споткнись, но лишь не языком».
Священный автор все в одно собрал:
«Кто обуздал язык, тот сердце обуздал».
 

Острей меча

 
Язык мой рану ближнему нанес.
Я попросил прощенья. Получил.
Но был нарез глубок и вред до слез.
Из раны долго брат кровоточил.
 
 
Слова мои казались пустяком.
Я оправдал их: правду, мол, рубил!
Но брата взор не блещет огоньком…
Боюсь, что сердце я ему разбил.
 
 
Глубок нарез и так придавлен дух!
Лишь кровь Твоя способна починить.
Души бальзам, смягчи коварный звук,
Что рану смог такую причинить!
 
 
Пусть мой язык любовь начнет дарить,
Ее, как дар, у Бога получив.
Лишь Тот способен слово освятить,
Кто Сам есть Слово, и вовеки жив.
 
 
О Слово Вечное, о Божий Сын!
Очисть мое уродство, Бог любви!
Ты слов моих и жизни Господин.
О, подними, цели, благослови!
 
 
И, может быть, что милостью небес
Израненное сердце заживет.
Загладятся следы, затянется нарез
И прошлое любовью зарастет.
 

Рука лицемерья

 
Нам хочется верить и трудно не верить,
И дня невозможно прожить без доверья,
Но между людьми закрываются двери
Рукой лицемерья, рукой лицемерья…
 
 
Поступками правду опять распиная,
Хвостом заметают, что ртом говорится,
И жизнь их такая, кривая, двойная,
Как жало у змея, двоится, двоится…
 
 
Окрашенным гробом, снаружи красивым,
Христос называл в Свои дни лицемеров.
И книжников и фарисеев спесивых
Поставил для нас негативным примером.
 
 
Он много народ упрекал за неверье,
За гордость, что служит паденью началом,
Но больше всего порицал лицемерье,
И слово Его очень строго звучало.
 
 
«О, горе вам! Горе вам!» – слышалось часто
По адресу тех, кто душою кривили,
Но черствая совесть была у горластых,
И правду они ко кресту пригвоздили.
 
 
Так хочется верить и трудно не верить,
И, кажется, дня не прожить без доверья.
Но часто в сердца закрываются двери
Рукой лицемерья, рукой лицемерья…
 

Сентябрь 1977