Текст книги "Звонок на экзамен"

Звонок на экзамен
Вера Ивановна Лондоковская

Иллюстратор Das_Xenon

Дизайнер обложки Клавдия Шильденко

Корректор Екатерина Савчук

Редактор Людмила Иванова

© Вера Ивановна Лондоковская, 2023

© Das_Xenon, иллюстрации, 2023

© Клавдия Шильденко, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0060-8160-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

вера лондоковская
Звонок на экзамен

Книга является художественным произведением, поэтому все имена и совпадения являются случайностями.

Автор не имеет прямого отношения к неправильному поведению своих персонажей и не одобряет их ошибок, а лишь повествует о них.

В книге содержатся сцены курения табака. Министерство здравоохранения Российской Федерации предупреждает: курение вредит вашему здоровью.

Глава 1. Обруч

В настоящее время

Обычный завершающий штрих рабочего дня – спускаюсь в учебный отдел, чтобы поставить на полку журнал группы, в которой только что закончилась пара. Ставлю журнал и вдруг слышу голос начальницы учебного отдела:

– Вероника Антоновна, вам надо зайти к Алине Леонидовне.

Зайти к завучу мне, простому преподавателю – один этот факт уже не придает уверенности.

– А когда к ней можно? – осторожно спрашиваю я.

– Да прямо сейчас зайдите.

Поворачиваюсь на каблуках, чтобы выйти, и перехватываю взгляд секретарши Лидочки, полный сочувствия и страха. И от этого теряю последние остатки своего сегодняшнего оптимизма. Примерно понимаю, что это может быть: опять кто-то настучал, ведь сессия на подходе, студенты мечутся как ненормальные, особенно любители прогуливать и ничего не делать. И как же часто они пытаются свалить на преподавателя вину за свои двойки или недочеты!

Стучусь в кабинет Лобановой.

– Алина Леонидовна, можно?

– Можно. Проходите. Садитесь, – как всегда, она говорит отрывисто. Но на этот раз голос и взгляд ее не обещают ничего хорошего, и вообще весь ее вид мрачный и предельно серьезный.

– Разговор у нас будет неприятный, – продолжает она, – дело в том, что завтра в наш колледж приедет мама одной студентки. Фамилию называть не буду, но она позвонила куратору двадцать первой группы и сообщила, что вы берете со студентов деньги за зачеты и экзамены, и эти деньги они переводят вам на ваш банковский счет…

О это резкое дуновение раскаленного ужаса – как будто в один момент ты оказалась прямо у дышащей огнем мартеновской печи, и одновременно тебя ударило током, а потом весь этот жар прошел по всему телу и спустился куда-то вниз. Наверно, именно от этого ощущения родилась крылатая фраза «душа ушла в пятки». Потому что такие ощущения очень трудно описать словами, проще вспомнить подходящую поговорку. Именно по этой причине я никогда не катаюсь на канатных дорогах или на машине с высокой скоростью – адреналина мне регулярно хватает на своем рабочем месте.

– Господи, как мне это все надоело! – вырывается у меня. – Как я хочу уволиться! Началась! Сессия!

Замечаю, как в лице Лобановой промелькнуло выражение растерянности и страха, – ведь она прекрасно понимает, к чему приведет увольнение посреди учебного года преподавателя дисциплин по специальности.

Сбавляет тон.

– Я правильно поняла, что вы это отрицаете?

– Конечно, отрицаю, – твердо говорю я, – и даже могу принести вам выписку из банка, могу даже за несколько лет принести все выписки, – там нет ни одного перевода от студентов! Вы вообще за кого меня принимаете, чтобы ко мне на счет текли такие переводы?

Алина Леонидовна заметно смущается, но все же неуверенно продолжает говорить:

– Тогда почему о вас такое говорят? И почему такое не говорят о других преподавателях?

– Да почему именно «говорят»? Всего один раз сказали, и уже прямо говорят? Правда, был подобный случай несколько лет назад. Две студентки весь семестр не ходили на пары, от слова совсем не ходили. А когда подошла сессия, написали рапорт, якобы я от них требую денег. Только вот рапорт их никто больше не подписал, все остальные студенты встали на мою защиту. А я сообщила в учебный отдел число прогулов этих двух девочек. Вскоре их отчислили за невыполнение учебного плана, то есть они прогуливали не только мои пары, и двойки у них были по многим предметам, не только по моим. Теперь вы понимаете, кто примерно может такое говорить?

– Понимаю, – соглашается Лобанова, – но и обойти вниманием такой сигнал я тоже не могу, вы уж меня поймите. – Она вздыхает, – а вот как сказать об этом Инессе Ивановне, даже не представляю. Я так боюсь ее гнева!

Если уж Лобанова боится, то что обо мне говорить?

– Ну так и не говорите, разве это обязательно?

– Она все равно узнает.

– Я вам пришлю фотографию бумаги, где есть росписи студентов этой группы. После случая с тем рапортом я у всех студентов беру расписки о том, что никаких денег и подарков за экзамены и зачеты они мне не давали.

Лобанова нахмурилась:

– И зачем вы берете эти расписки? Да еще у студентов, у несовершеннолетних?

– Они далеко не все несовершеннолетние. И лучшего способа защитить себя я пока что не придумала. Студенты много чего говорят, не всегда их надо слушать. А когда они под такими словами расписываются, желание оговорить преподавателя у них пропадает.

Лобанова молчит, испытующе глядя мне в глаза.

– Завтра приедет мама студентки, – говорит наконец она, – я вам позвоню, вы сюда придете, и мы окончательно проясним ситуацию.

– Без проблем, – соглашаюсь я и выхожу из кабинета.

На полусогнутых бегу к себе в кабинет, закрываюсь на ключ изнутри. Первый шок прошел, теперь руки трясутся, сердце колотится как ненормальное.

Трясущимися руками я набираю сообщение старшине двадцать первой группы. Ответ приходит быстро: «Вероника Антоновна, это Исаенко, это она позвонила сегодня своей маме».

Исаенко? Эта ботаничка, примерная ученица, которая ходит на все пары, все заучивает, сдает и отвечает на все вопросы?

Прошу в ответном сообщении скинуть мне номер Исаенко.

И тут слышу попытку открыть дверь и громкий требовательный стук. Телефон чуть не падает у меня из рук.

Осторожно, на цыпочках, подхожу к двери и слышу удаляющиеся шаги. Шаги стремительные, похоже на Говенко, нашего заведующего отделением. Через какое-то время опять слышу эти неугомонные шаги – и опять стук в дверь. Ну точно Говенко!

Короче, надо валить отсюда!

Фотографирую такие ценные сейчас расписки студентов: «никаких денег, никаких подарков мы Веронике Антоновне не давали, а все экзамены сдавали с помощью лекций и учебников». Сам оригинал трясущимися руками складываю и запихиваю в сумку. Сейчас декабрь, надо надеть пуховик, обуться в сапоги и многое другое, на улице холод. Но я собираюсь в ускоренном темпе, тихо подбираюсь к двери и прислушиваюсь. Вроде никого. Господи, только бы никого по пути не встретить, только никого не встретить!

Решительно открываю дверь, выхожу, в коридоре никого нет. Закрываю дверь и бегом к лестнице. Бегу вниз по лестнице со всех ног, по тем самым ступеням, которые за десять лет работы в этом колледже, знаю чуть ли не наизусть, бегу и не знаю, вернусь я еще сюда когда-нибудь или нет.

По улице я тоже чуть ли не бегу и останавливаюсь только уйдя на километр от колледжа. Перевожу дыхание, достаю телефон и отправляю Лобановой фотографию расписок. Она прочитывает и пишет в ответ: «Инесса Ивановна уже знает. Она вас ждет завтра к 9 часам».

Но я еще не знаю, приду ли когда-нибудь вообще в этот колледж!

Господи, что мне делать? Будь все так просто, я давно бы уже уволилась. Но куда мне идти, если опыт работы только в образовании, а посреди учебного года вряд ли куда-то устроишься? Куда мне идти, если Денис еще не получил диплом? И самое главное, как я могу уйти на такой ноте, ведь тогда точно все сочтут, что я виновата?

Звоню Ларисе.

– Лариса, нам надо встретиться, прямо сейчас. У нас проблемы.

– Вероника Антоновна, что случилось?

– Да это ужас, нас кто-то сдал, старшина говорит, что Исаенко позвонила маме и все ей рассказала. Меня уже вызывали к Лобановой. Короче, где мы встретимся?

– Ну я сейчас в Саванна-сити, приезжайте.

Вызываю такси и через десять минут оказываюсь в просторном вестибюле Саванна-сити.

– Лариса, где здесь пиво продается?

Я выпиваю бутылку пива. Лариса не пьет, молодец девчонка, держится, хотя очевидно, что и она напугана и расстроена.

Идем с ней на улицу покурить. Я курю только когда выпью, а Лариса курит постоянно. Я смотрю на нее с невольным сочувствием: худенькая девочка, которая так меня любит, стала жертвой чьих-то интриг…

– Пока вы ехали, я позвонила девочкам из двадцать первой группы. Они говорят, что сегодня к ним на пару пришел Говенко и велел всем расписаться на листе бумаги.

– На каком листе бумаги, что там было написано?

– А ничего, просто чистый лист бумаги. Скорее всего, он потом на этом листе напишет, что якобы мы, такие-то, давали деньги за зачет.

– Вот он урод, конечно.

– Потом он схватил в коридоре старшину, сказал, что отчислит ее, характеристику плохую напишет, короче, запугал до полусмерти, и она все ему рассказала.

– Что именно?

– Ну всю схему – что она называла мне фамилии и передавала деньги, а я их передавала вам.

– Офигеть!

Звоню Кате, описываю ситуацию, прошу совета. Катя в прошлом году выпустилась и передала свои полномочия Ларисе, поэтому она в курсе всего.

– Катя, вы же сейчас в банке работаете, как думаете, могут они как-то меня вычислить? Возможно ли найти прямые доказательства?

Катя слегка понижает голос:

– Вероника Антоновна, деньги приходили на карту Михаила?

– Да.

– Тогда никаких доказательств нет. Не переживайте, моя дорогая, банк ничего им предоставлять не будет по этому поводу.

Сколько мы с Ларисой уничтожили сигарет за это время, не пересчитать.

– Получается, если старшина им все слила, вас тоже могут вызвать, – стараюсь я объяснить Ларисе, хотя она и сама прекрасно все понимает. Бедная девчонка, тут доучиться-то осталось до конца этого учебного года. А тут такое. И, хоть я и не одна в этом виновата, мне жутко неудобно перед ней.

Большинство наших студентов готовы платить за свою лень и нежелание учиться. Они не хотят потратить свое время на то, чтобы написать реферат по всем правилам, а не просто скопировать из интернета, не хотят сесть и решить задачи по своему варианту, не хотят участвовать в опросах и тестировании. Многие не хотят даже элементарно посещать пары. И такие всегда ищут пути как договориться с преподавателем, иными словами – хотят, чтобы вместо них все написали и решили за вознаграждение. Но от таких студентов проблем не бывает, тут все по-честному.

По-честному с нашей точки зрения. Но не с точки зрения закона. По закону преподаватель не может быть репетитором у своих же студентов, не может писать за них работы и решать задачи. Преподаватель должен заставить студентов учиться самостоятельно. Не получается заставить – значит, надо поднимать вопрос об отчислении.

Есть и другая категория студентов – те, которые иногда ходят на пары, однако, так же точно не решают задачи, не пишут рефераты, просто просиживают на этих парах свои штаны. И при этом они всерьез считают, что им поставят хорошую оценку только за то, что они пришли на несколько пар в конце семестра. Вот такие и подставляют преподавателей, им же обидно, что они сподобились несколько раз прийти на пары и что-то изобразить.

– Лариса, если они вас вызовут, то будут говорить, типа, сдайте нам всю схему, дайте все показания, и вас мы не тронем. Но вы не верьте ни в коем случае. Не верьте ни одному слову. Когда они все узнают, они все это используют против вас, и вас обязательно отчислят.

– Да я уж понимаю, – Лариса криво усмехается, – если я все расскажу, значит, виновата.

– Естественно, даже не вздумайте признаваться.

Вызываю от Саванна-сити такси и еду к Мише на автостоянку.

Тем временем на улице уже темно, время позднее. Мне начинает названивать Денис: «Ты где, ты почему еще не дома?».

Беру по пути еще две бутылки пива и взлетаю по лестнице к вагончику, где сегодня дежурит Миша.

– Миш, беда! – кричу вместо приветствия.

– Что стряслось?

На улице зима, большая часть работы на улице, поэтому Миша сидит в вагончике в зимней тужурке и даже в шапке.

Рассказываю ему в общих чертах что сегодня произошло.

– Миша, я тебя умоляю, я тебе еще раз говорю – если тебя куда-нибудь вызовут и спросят, скажи, что ты эту карту потерял, потерял и все, и не знаешь, где она и кто ей пользуется!

– Ну ты насочиняешь! – Миша говорит то же, что и всегда на такую тему. – Если им надо будет все узнать, они узнают! Легко! Да даже по звонкам можно вычислить, что мы с тобой знакомы и общаемся.

– Так я и не буду отрицать то, что мы знакомы. Я просто скажу, что я эту карту увидела у тебя дома и украла. А ты про это знать не знаешь.

– Ну здрасти! Значит, я завел карту, она у меня пропала, а я даже никуда об этом не заявил?

– А почему нет? Завел карту на всякий случай, положил в ящичек. Время шло, а карта так и не понадобилась. Однажды полез за какими-то документами, случайно обнаружил, что карты нет. Ну нет и нет, а куда-то заявлять ты не обязан.

– Да что ты кипишуешь, еще неизвестно как все обернется, может, никто ничего выяснять не будет.

Миша стягивает шапку и машинально приглаживает рыжие волнистые волосы. И я в который раз с восхищением констатирую, что у него по сей день ни одного седого волоса. Вот как ему это удается? У меня уже половина седых волос, краситься приходится регулярно, немалые деньги относить в салон красоты, а он лишь изредка пойдет пострижется у знакомой парикмахерши за шоколадку, и все.

– Миша, я в этой ситуации больше за тебя переживаю, чем за себя, понимаешь? Со мной хотя бы все понятно, а ты за что должен отвечать?

Хотя нам обоим понятно, за что, просто не говорим об этом вслух. Миша регулярно получает от меня процент за свою карту, как впрочем, и Лариса, и Катя.

Денис опять звонит, требует ехать домой немедленно.

– Поедешь? – Миша встает проводить меня до калитки.

На улице холодный вечерний зимний ветер свирепствует в синей тьме. Миша поднимает воротник, и, не удержавшись, повторяет то, что уже говорил когда-то:

– Если бы мы не расстались, какая прекрасная могла быть жизнь!

Вваливаюсь домой, гремя бутылками, не выпуская сигарету изо рта, в смятенном состоянии.

– Да позвони ты этой девочке, как ее там, Исаенко! – настаивает Денис.

Звоним Исаенко и слышим ее взволнованный до предела голос:

– Вероника Антоновна, моя мама сидит дома в Михайловке и не собирается никуда ехать! Моя мама никуда не звонила! Меня подставили! Я слышала историю про мальчика с такой фамилией, вот его мама звонила, но он с другого отделения!

Оказывается, вся общага уже знает об этом скандале, на Исаенко наехали другие девочки, она уже устала оправдываться. Студенты готовят бумагу в мою защиту, и завтра утром мне ее отдадут с многочисленными подписями.

Мы с Денисом облегченно переводим дух.

И тут звонит Говенко.

– Слушай, завтра придешь к директрисе, и сразу же, первым же делом пиши заявление на увольнение, поняла! Иначе материалы передадут в первый отдел, а там быстро во всем разберутся!

– Вам вообще зачем это нужно? Зачем вы сфабриковали это дело? Хорош заведующий отделением, своих же преподавателей топит!

– Да ты пойми, ко мне пришла их куратор Суходнищева, просила помощи, от тебя житья нет ее подопечным!

– Всего вам доброго, – говорю я и скидываю.

Он опять звонит, но теперь Денис берет трубку и в ответ на просьбу позвать меня, отвечает спокойно, но твердо:

– Она не хочет с вами разговаривать.

И вдруг меня осеняет.

Я сажусь и пишу ребятам из моей группы сообщения, везде один и тот же текст: «Как вы сдавали экзамен Говенко?»

Ответы тоже приходят почти одинаковые:

«Я заплатил ему две тысячи».

«Мне повезло договориться за полторы тысячи».

«Я ему отдал три тысячи»…

Лишь одно сообщение выходит из аналогичного ряда. Один из моих мальчишек написал буквально следующее: «Вероника Антоновна, я просто знаком с девочкой из другой группы, и она мне рассказала, как Говенко потребовал за экзамен залезть под его стол. С его стороны это унижение студентки, поэтому сами понимаете». Ничего не понимаю, но не переспрашиваю.

Сохраняю эти сообщения в избранном и ложусь спать.

Миша – это мой бывший муж, с которым мы прожили двенадцать лет, а потом остались друзьями. Мы регулярно общаемся, помогаем друг другу, несмотря на наличие у обоих новых спутников жизни. Он старше меня всего на год, но не умеет и не хочет пользоваться интернетом и гаджетами, постоянно твердит, что раньше жизнь была лучше, наш район был прекрасен, люди вокруг другие – одним словом, не хочет идти в ногу со временем.

Но мы прекрасно относимся друг к другу, и я помогаю ему во всем – выбрать новую стиральную машину, например, и частично оплатить ее, найти в интернете информацию об отключении горячей воды, воспользоваться сервисами на госуслугах.

Денис – мой нынешний сожитель, он моложе меня на двадцать лет, и ему я тоже неплохо помогаю в финансовом плане. Если выразиться проще, бывшего я содержу частично, а нынешнего полностью.

Еще я помогаю своей тете-пенсионерке. Про девочек-посредников я уже говорила. Я так хочу, чтобы всем моим близким было хорошо!

И разве после всего этого можно меня назвать непорядочным человеком, чуть ли не воровкой и едва ли не взяточницей?

В далеком прошлом

Детство свое я помню отрывками, зато яркими и для меня особенными.

Самый первый и самый главный такой отрывок – мама смотрит в окно, и берет меня на руки, чтобы я могла увидеть улицу. Справа, за железнодорожной станцией, виднеется синее искрящееся море. Если посмотреть прямо, то можно увидеть дорогу проспекта Победы, по которой непрерывно передвигаются нарядные сверкающие машины. А вдалеке, где-то высоко, гордо возвышается решетчатая башня, это телевышка нашего города.

– Посмотри, папа идет, – говорит мне счастливая мама.

Окно наше на третьем этаже, я смотрю вниз и вижу, что по тропинке, ведущей к дому, идет красивый стройный молодой человек с густыми темными волосами. Он тоже нас видит, у него невероятно добрые глаза и приятная улыбка. И я понимаю, что все счастье мира, все самое прекрасное, что может быть в этой жизни, заключается для меня именно в этом человеке. Придя домой, он берет маму на руки и кружит по комнате, а меня катает на руках лучше, чем на любой карусели.

Эта любовь, заложенная с самого рождения, осталась со мной на всю жизнь. Папа же тоже был проблемным, как и все мужчины, все было – и передряги, и вытрезвители, и военные переподготовки, и длительные командировки, и проблемы с законом, и даже недолгое тюремное заключение. Но мы с мамой всегда оставались на его стороне, всегда старались помочь ему – и по мере своих сил, и даже добиваясь невозможного, – выйти достойно из любых неприятностей.

В те годы мы обитали то на Болдинской у папиных родных, то на Карманова – у маминых, то на Рыночной – в служебной квартире, которую маме выделили от предприятия.

На Болдинской хорошо помню свою бабушку – учительницу. Это была энергичная, авторитарная женщина, всегда в красивом платье и модной обуви, всегда с прической и умеренным макияжем, с неподражаемыми брошками и бусами. Как ни странно, свой парадный облик она умудрялась сохранять везде, и в школе, и на улице, и даже дома. Ни разу люди не видели ее в халате или непричесанную.

На улице с ней неизменно здоровались на каждом шагу, обращаясь только по имени-отчеству. Все знали и уважали Людмилу Тарасовну, и люди помнят ее, кстати, до сих пор. Все она старалась держать под своим контролем, до всего ей было дело, ничто и никогда не оставляло ее равнодушной.

Уже в преклонном возрасте она мне однажды сказала:

– Не бери ты с них денег, не бери, – и откуда прознала? – просто рисуй тройки, и все, не связывайся.

Я, конечно, пробовала возразить:

– Бабушка, не забывай, твои ученики делали домашние задания, на уроках решали все упражнения, за одно это можно «тройки» поставить. А у меня студенты прямо и высокомерно заявляют, что не хотят этим заниматься, у них есть дела поважнее. Ты бы поставила «тройку» ученику, который даже не соизволит тетрадь купить, а на занятии просто сидит и смотрит на тебя, как будто в цирк явился? Неужели я должна за него решить задачи просто так? К тому же у тебя был муж, который отдавал всю зарплату. А у меня ситуация противоположная.

Хотя я знаю много своих коллег, у которых есть мужья, отдающие им зарплаты, но при этом они только и смотрят, где бы подработать и на чем бы нагреть руки. Ведь в наше время учительская зарплата несопоставима с реальными ценами. А во времена бабушки у всех была средняя зарплата, и коммунальные услуги стоили недорого.

Да, был дефицит в магазинах, и требовалось не только заплатить за вещь, но сначала достать ее. Но я вот сейчас сижу и вспоминаю, какие во времена детского сада у меня имелись замечательные вещи. Помню чудесное красное платьице, нежную белую блузку с розовым рисунком, а к ней розовые брючки, красные туфельки с маленькими бантиками, осеннее пальтишко в черную и рыжую клетку, зимнюю нарядную шубку, да и много чего другого.

Однажды, теплым летним вечером, мы с мамой возвращались из детского сада в наш дом на улице Карманова.

А может, не из детского сада, а из гостей. Тогда можно было идти домой и запросто взять и зайти к кому-то без предупреждения, домофонов же не было, и сотовых не было. Стационарные-то телефоны были далеко не у каждого. Просто деревянные двери в подъезд, – заходи кто хочет, – деревянные двери в квартиры.

Одной нашей знакомой очень неплохо удавалось экономить свои деньги именно на хождении в гости. Люди были радушные, обязательно предлагали чаю, поесть, радовались даже частым и припозднившимся визитерам. И вот она идет с работы, заходит в гости, если не наелась, то еще зайдет в другие гости. Глядишь, к лету набрала приличную сумму и на запад отдыхать поехала.

Так вот, возвращаемся мы с мамой домой, поднимаемся по лестнице и вдруг видим на площадке у окна такой железный обруч. Я уже знала к тому времени, что это спортивный снаряд, который крутят вокруг талии. В садике у нас были подобные, только те были пластмассовые и цветные, а этот просто железный. Некоторые их называли хула-хупами.

– Ой, мама, смотри, кто-то обруч забыл, – защебетала я, – наверно, большие девочки с нашего двора.

Мама молча взяла обруч, внимательно его осмотрела и занесла в нашу квартиру.

– Мама, а как мы найдем этих девочек, чтобы отдать? – не унималась я. – Будем во дворе у всех спрашивать, да?

– Да не будем мы его отдавать, – последовал ответ.

– Как это?

– Мы его себе оставим, и сами будем крутить.

– А разве можно?

– Конечно, можно, ведь это мы его нашли.

До сих пор не знаю, почему мама так поступила. Может, просто хотела меня позлить, видя, как я негодую.

– Но ведь люди сейчас плачут, они же потеряли свою вещь, – пыталась я возразить.

– Не будут терять в следующий раз. И запомни: делай свои дела, а не чьи-то, и только так, как тебе удобно.

– А если людям от этого будет плохо? А если они будут меня ругать?

– Да и пусть ругают, а ты все равно делай все только для себя. Иначе тобой будут пользоваться.

Я не спала почти всю ночь, ужасающие картины вставали перед глазами: сейчас в дверь позвонят, зайдет дядя-милиционер, он нас накажет. Он скажет, что обруч украденный. А вдруг маму уведут, и что тогда будет со мной?

Откуда я, ребенок, знала про милицию, про то, что могут наказать, арестовать? Может, в садике рассказывали, а может где-то по телевизору увидела, не знаю.

Я вспоминала лица больших девочек с нашего двора, все они были хорошие и добрые. И меня мучил стыд перед ними.

Оставалась одна надежда, что каким-то образом мы обруч все же отдадим его законным хозяевам, и тогда всем станет хорошо.

Но обруч остался стоять у нас в зале за креслом на долгие годы. Мама им не пользовалась вообще, я немного покрутила в подростковые годы. Потом, когда я переехала, он стоял у меня в новой квартире, то за шкафом, то за креслом, то за тумбочкой. А когда я затеяла грандиозный ремонт, один из работников нечаянно его сломал. Было жаль, но пришлось выбросить.

Как ни странно, была еще одна поучительная история с обручем, но она произошла гораздо позже, когда я училась в седьмом классе.

Мы с моими подружками уже вовсю интересовались мальчиками, поэтому старались следить за своей внешностью, ходили на аэробику, пользовались косметикой и бижутерией, не обходили вниманием модные тенденции.

Фигуре придавали огромное значение, все казалось, что мы недостаточно стройные, аж смешно вспомнить. Находили в журналах специальные упражнения для исправления недостатков фигуры и занимались ими дома. А для занятий аэробикой с тренером ходили по вечерам в спорткомплекс на Рыночной. Тогда все утверждали, что во время занятий категорически нельзя пить воду, сейчас утверждают с точностью до наоборот.

Что поделаешь, в разное время разные утверждения. Мои старшие знакомые рассказывали, что когда-то было научно доказанным фактом, что пиво чрезвычайно полезно для почек. Сейчас мы знаем, что это не так. Но все же было дело, когда я пошла делать УЗИ почек, выпив накануне два литра пива. Врач спросил, чем я так хорошо промыла почки, что они совершенно чистые.

– Наверно, лекарства какие-то пили?

– А какие для этого нужны лекарства? – удивилась я.

Ну так вот, в седьмом классе интерес к мальчикам у нас был чисто теоретический и романтически-возвышенный. Мы даже не понимали, кого из них можно считать симпатичным, а кто так, ничего. Моя подружка Верка Колесова очень ценила внешность одного десятиклассника, утверждая, что он просто копия популярного певца Алексея Глызина. Я ее взглядов не разделяла лишь потому что у меня были проблемы со зрением, и я не могла разглядеть как следует лицо того мальчика. Были бы тогда очки таким модным и красивым аксессуаром, как сейчас, другой разговор. Но из-за детских комплексов я стесняюсь носить очки по сей день.

Я начала испытывать симпатию к другому мальчику после того, как он подошел ко мне достаточно близко, и я смогла его разглядеть. Он подошел о чем-то спросить и внимательно посмотрел мне в глаза. В тот момент из окна падали солнечные лучи прямо на его лицо, и эти ярко-голубые глаза моментально осветили мои подростковые чувства и фантазии.

В ходе не привлекающих внимания расспросов среди знакомых, нам с подружками удалось выяснить, что объект моего внимания – это Сеня, известный бандит, который раньше учился в нашей школе, а потом за хулиганство сел в колонию, но вскоре вышел и теперь бесцельно болтается по округе.

Я тогда любила сочинять стихи на мотивы иностранных песен, и благодаря Сене появились такие строки:

Повзрослевший очень рано

От карающей руки,

Посмотрел ты как-то странно

Без улыбки, без тоски.

И вот, в один из теплых весенних дней, шли мы с Веркой Колесовой вдоль улицы Болдинской в нашем районе.

Вдруг Верка мне говорит:

– Смотри, обруч висит!

– Где?

– Ну вот же, привязан к перилам балкона на втором этаже!

Я разглядела обруч.

– И что? – спросила я у Верки.

– Мне нужен такой для моих физических упражнений. Знаешь, как он помогает для похудения! Короче, давай сорвем его с балкона и убежим.

– И как мы его сорвем, он же привязан, – недоумевала я.

– Я сама его сорву, вот только найду какую-нибудь палку, а ты мне помоги.

– Ну уж нет! – возмутилась я. – Мне, знаешь, как-то неохота в милицию попадать. А вдруг эти люди дома, и поднимут шум? Или кто-нибудь увидит?

– Ну помоги, пожалуйста, ну очень надо!

Вот уж физические упражнения! А в школе на физкультуру никто из нас не ходил. Наш физрук Горыныч требовал надевать спортивный купальник, а мы, почти уже сформировавшиеся девочки, стеснялись в таком виде перед мальчиками. До сих пор помню, как физрук бегал за нами по школе, хватал за шею, вытряхивал на пол содержимое наших портфелей.

Я все же решила помочь подруге, но только предельно честным способом. Я видела, что Верка настроена крайне решительно, и если я откажусь ей помочь, она в одиночку примется за выполнение своего безумного плана.

– Слушай, – сказала я тогда, – давай зайдем в эту квартиру и попросим обруч у хозяев.

– Ага, так они и отдали!

– Могут и отдать, вряд ли он им нужен, раз висит за балконом.

– А что ты будешь им говорить? И как мы вычислим эту квартиру?

Вычислить квартиру по балкону совсем не составляло труда, ведь все дома были типовые, примерно понятно, что где находится. Зайти в подъезд, как уже говорилось, проблемы тоже никакой, домофонов и консьержек ни у кого не было.

Мы спокойно вошли в подъезд и поднялись на второй этаж.

– Только ты сама с ними разговаривай, – прошипела подруга.

На наш звонок дверь открыла пожилая приветливая женщина. Да-да, и двери тогда открывали незнакомым людям, правда предварительно смотрели в глазок и спрашивали, кто там.

По себе помню, что каждый звонок в дверь являлся великой радостью, особенно вечером, когда все дома и скучно. По телевизору шло всего два канала, тогда это называлось первая программа и вторая программа, по первой показывали центральное телевидение, а по второй местные передачи. Интернета не было, соцсетей и мессенджеров тоже. Сидишь скучаешь, и вдруг звонок в дверь. Целое событие! Бежишь открывать, и даже мысли нет, что кто-то притащился невовремя, кого там принесло, и почему не предупредили.

Мы вежливо поздоровались, и я начала:

– У вас на балконе висит обруч, мы с улицы увидели. Вот решили спросить, может, он вам не нужен, и мы бы с удовольствием его забрали?

– Это нашей внучки обруч, но она им совсем не пользуется, у нас хранит, – ответила женщина и крикнула в глубину квартиры: – Дед, иди сюда, помоги обруч с балкона забрать!

Такой же приятный и добродушный пожилой мужчина вынес обруч с балкона, замотал его изолентой, поскольку обруч оказался с трещиной, и вручил его моей счастливой подруге.

Веркина мама каждый день перед прогулкой давала нам с собой шоколадные конфеты в красивых обертках. И сейчас я вытащила из своих карманов все конфеты, которые там были, и отдала их этим замечательным людям. Конфет было много, они были хорошие и дорогие, и нам запомнилось, как женщина обрадовалась:

– Ой, спасибо, девочки, мы сейчас с дедом чаю попьем!

Чрезвычайно довольные собой, мы вышли из подъезда, и я сказала своей подружке:

– Ну вот, а ты украсть хотела.

Потом она регулярно пользовалась этим обручем, и он так и стоит у нее дома.

И разве можно после всего этого сказать или подумать, что я непорядочный, лживый или того хуже, коррумпированный человек?